Правда сама себя защищает

Ефим не пошел к пану. Но под вечер, когда приехавшая из города Мышка снова и снова, во всех подробностях, выслушивала взволнованный рассказ Динки о посещении пана, на террасу вбежала заплаканная Марьяна и, заломив руки, сразу заголосила:

— Ой, пропал мой Ефим! Не даст ему теперь жизни Павле!.. Загубят они его вместе с Матюшкиными! Ой, на что ж тебе було трогать тую гадюку, Динка!.. Загубят они и тебя вместе с моим Ефимом!..

— Что случилось? Марьяна, Марьяна! Где Ефим? — испуганно спрашивали ее Леня, Динка и Мышка.

С трудом удалось им добиться от плачущей Марьяны рассказа о том, как сам пан, не дождавшись Ефима, заехал за ним на своей линейке и, посадив его «позади себя», помчался с ним на село, к Маринкиной матери.

— Так и сказал ему пан… «Я, сказал, верю, Ефим, что ты честный человек, но я хочу знать правду. Повтори все, что знаешь, при Маринкиной матери». Ну, и увез с собой моего Ефима. Ой, матынько моя, что ж то будет с нами! Хоть скажет правду Маринкина матка, хоть не скажет, а отомстит Ефиму Павло… — снова запричитала Марьяна.

— Не бойся, Марьяна! Если пан узнает правду, самому Павло не поздоровится! — успокаивал ее Леня.

— Еще как не поздоровится! Может, сам пан пристрелит его как собаку! — кричала Динка.

— Ну, пристрелит не пристрелит, только уж не даст ему воли! Да и Ефим не маленький… — озабоченно говорила Мышка, с тревогой глядя на сестру.

«Ох, Динка, Динка, заварила ты кашу. Хоть бы скорей мама приехала! Нельзя было связываться с этими гадами», — думала Мышка, невольно припоминая убийство Якова и неизвестного студента, поехавшего на Ирпень искать правды.

— Не бойтесь ничего! Пусть только пан узнает правду Правда сама себя защищает! — твердо заявила Динка.

Ефим вернулся не скоро. В волнениях, уговорах и слезах Марьяны прошло много времени, долгий летний вечер уже переходил в ночь, когда по дороге промчалась линейка пана и круто осадив около хутора, высадила Ефима.

— Ой божечка! Идет! Идет мой Ефим!.. — бросилась навстречу Марьяна и, повиснув на шее мужа, заголосила.

— Ну, годи, годи! Живой я… От же пугана ворона. Заспокойся, ясочка моя! Ходим до наших, бо маю, что рассказаты.

С крыльца нетерпеливо тянулись к Ефиму Мышка, Леня и Динка.

— А ну ходим у комнаты… Зажигай, Леня, лампу, — важно сказал Ефим, пропуская всех в комнату и прикрывая за собой дверь.

Леня поспешно зажег лампу. Все молча смотрели на Ефима, а он не спеша крутил козью ножку, сыпал на пол махорку готовя какое-то значительное сообщение. Потом, прикурив от лампы и затянувшись дымком, обвел всех взглядом.

— Пропал теперь Павло! Всю правду, як на духу, сказала Маринкина маты. И як прибигла до нее дочка, як рассказала про Павлуху… И сама про себя стара сказала… «И я, каже, к смерти дитину свою толкнула: неровня, кажу, тоби пан, может, и правда, что он женится…» — не спеша рассказывал Ефим.

— А что пан? Что пан? — трепеща от волнения, спрашивала Динка.

Ефим махнул рукой.

— Ну, пан аж почернел весь. Вышел со мной и молчит, только лошадь гонит, а сам как та грозовая туча… Остановил лошадь, попрощался со мной за руку и… гайда! Дале, до экономии! Пропал Павло; я так себе думаю, что отольются ему Маринкины слезы. Ще и добре отольются! — довольно крякнул Ефим.

— Так ему и надо! Так и надо! — кричала Динка.

— Значит, все правильно, — начал Леня, но Марьяна не дала ему сказать и сердито напала на Ефима:

— А что мне Павло? Нехай его черти в могилу закопают! Нехай хочь повесит его пан! Павло повесят, так его дружки да сваты Матюшкины останутся! Ты об себе подумай, Ефим! А что мне Павло, на черта он мне сдался?

— А ты не об себе думай, жинка, и не обо мне! — строго сказал Ефим. Павло всей бедноте враг, лютый враг! На три села волю взял, снищил, обобрал усех батраков, все в его руках было, а теперь кончится его власть!

— Эге! Кончилась! Да пан с ним вовек не расстанется! Пошумит, пошумит, да и обратно. Он приказчик, Павло! А ты кто? Хиба у пана сердце болит за тебя? Кто нас от Павла оборонит, да от Матюшкиных? Куды нам податься от них, господи милостивый… — завыла опять Марьяна.

— А ну замолчи! Нема чого раньше время панику напускать! И то еще я тебе скажу, Марьяна, и ты это запомни! Не заяц я, чтоб по кустам хорониться! Вон Динка, што она против мужика? Мала птаха. А растопырит крыльца свои и на самого страшного ворога кидается! Правду защищает!

— Правда сама себя защищает, — тихо и задумчиво повторила Динка.

— Ну, побачим дале, что будет. Ходим до дому, Ефим! Бо я теперь и своей хаты боюсь!

— А як же! Обязательно там хтось тебя поджидае! — пошутил Ефим.

Все засмеялись, но смех был невеселый и каждый по-своему чувствовал тревогу. Ведь не шутка растревожить гадючье племя. Расползаются гады в лесу, таятся по глухим оврагам.

И всю ночь беспокойно ворочалась Мышка; снилось ей, что из кустов медленно выдвигается дуло кулацкого ружья на беззащитно идущую по дороге Динку.

Плохо спал и Леня. Ведь его каждый день могли отправить с каким-нибудь поручением.

«Клятву возьму с Макаки, что никуда она без меня не пойдет, — думал он. Но и за хутор, оставленный на Мышку и Динку, беспокоился Леня. — Черт их знает, это кулачье. Бросят камень, напугают. На большее вряд ли осмелятся. Скорей бы в город, что ли… Да вот на днях скосим отаву. А там уж недолго. Чуть-чуть желтеют листья, давно закраснела рябина…» Не спалось и Динке.

«Бывает все-таки возмездие на свете, — торжествующе думала она. — И не потому оно бывает, что есть бог, как считают другие люди, а потому, что есть правда…»

Только надо кому-то вытащить ее из болота. Не побрезговать лезть за ней на самое дно. Вот тогда она выйдет на свет и сама себя защитит.

Дата добавления: 2015-11-26