Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Тупая/уродливая/тупая/сука/тупая/жирная Тупая/малявка/тупая/лузер/тупая/потерянная

 

«Лиа, Лиа, посмотри на меня!» кричит мама и трясет меня за плечи.
Я моргаю. Тарелки вымыты, в раковине больше нет мыльной пены, вода остыла. Мама утаскивает, то есть, нет, проводит меня к креслу, обнимая за плечи. Второй рукой она тянутся к моему пульсу. Она становится на колени передо мной и заставляет меня посмотреть на нее, когда она светит мне в лицо своей ручкой, проверяя зрачки.
«Готова поспорить что все, содержащее сахар и нужное для твоей крови теперь в туалете» бормочет она. Обертки от маффинов на тарелке, свернутые в треугольники.
Бледно-зеленый блокнот лежит рядом с тарелкой, исписанный ее заметками и телефонными номерами, которые она сделала, пока я была в ЗомбиЛэнде. Ее кофейная чашка и стакан из-под сока пусты.
Вода в сливе высосала время из комнаты.
Я потеряла десять, может, пятнадцать минут.
Она наливает мне стакан апельсинового сока «Выпей»
Если я этого не сделаю, есть вероятность, что она повалит меня на пол, силой откроет мой рот и вольет туда сок. Или отвезет меня в больницу, подключив к капельнице, на которой я повисну, как воздушный шар с Парада Дня Благодарения.
Я глотаю апельсиновый сок, отправляя его в свой желудок.
Она сидит, уставившись на меня, туман сходит с окон, и кислота батарей проникает в мои вены
«Я в порядке. Что там насчет Кейси?»
Вместо ответа она встает, берет чистую сковороду с сушилки, бросает туда масло и зажигает газ, а затем скрипит дверью холодильника, доставая яйца и молоко, разбивает яйца и выливает на них молоко, помешивая.
«Я не буду это есть»
Она склоняется у плиты, перемешивая, перемешивая, перемешивая.
«Я не могу»
Никакого ответа. Перемешивает, перемешивает, перемешивает.
«Ты не должна отталкивать меня. Ты должна есть нормально»
«Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала»
Она кладет приготовленные яйца на тарелку, проходит по кухне и ставит передо мной.
Вирус апельсинового сока атакует мои внутренности.
«Забудь это»
Она трясет головой. «Ты врешь. У тебя кружиться голова. Ты не можешь даже мыслить ясно. Ты соврала о завтраке»
«Хорошо, я забыла позавтракать. У меня был тяжелый день»
«Ты выглядишь ужасно. Сколько ты весишь?»
«Дженнифер – надзиратель весов. Ее и спроси»
Она складывает руки на груди.
«107 фунтов в субботу»
«Не верю»
«Посмотри в ее тетради»
«Нет, ты съешь все на тарелке»
Яйца + молоко + масло = 365 + 2 маффина = 450 = ужас.
«Я попытаюсь»
Я откусываю маленький кусочек желтка. Апельсиновый сок прожигает дыры в моих кишках, я глотаю яйца, жирные и мерзкие, открывая рот, словно для самолета, влетающего в ангар. Мама наливает себе кофе.
Я кладу вилку «Я не могу. Мне плохо»
«Ты больна. Если бы ты ела, как нормальные люди, тебе было бы легче»
«Еда делает мне только хуже»
«Откуси всего кусочек маффина»
Я медленно отрываю бумагу для выпечки. Чем я думала, когда готовила это, стараясь «поцеловать мамину ранку» когда ей было плохо?
Я порезала его пополам, половинки пополам, и те, маленькие половинки разделали на маленькие части. Один из этих кусочков я положила в рот. Сухие комочки плохо перемешанной муки тут же вгрызлись в мой язык. Она смотрела, как я жую и глотаю. Смотрела, как буре еще кусочек – минута, две, три.
Несколько лет назад я видела налоговую декларацию мамы, и я посчитала, чтобы выяснить ее почасовую ставку. Я только что потратила впустую двенадцать
долларов ее времени.
Я отставляю тарелку «Я не могу»
Вместо взрыва, она глубоко вздыхает и подвигает тарелку обратно ко мне «Давай договоримся»
№Если ты поешь, я расскажу о том, как умерла Кейси»
«Ты шутишь»
«Я когда-то шутила с тобой насчет еды?»
Я так голодна. Нет, я должна оставаться сильной. Согнуться, но не сломаться.
«Один маффин»
«Два маффина. Тебе нужны витамины»
«Один маффин и яйцо»
Она вздыхает. «Идет»

Это занимает час.
Одно яйцо – 25 укусов.
Маффин – 16 укусов.


036.00

Мой розовый, мышиный желудок любит быть пустым. Он ненавидит когда его заполняют едой. Я ложусь на кушетку, кутаясь в электроодеяло и стараюсь не подыматься.
Мама садится напротив и натягивает на ноги плед, который я связала ей прошлым Рождеством, плед с кучей неправильных стежков и пропущенных петель.
«Уверенна, что хочешь это услышать?»
«Это не может быть хуже того, что я себе представила»
«Это достаточно мерзко»
«Она умерла от передозировки?»
«Нет, ничего незаконного. Но она была на двух антидепрессантах, стабилизаторе настроения и таблетках от язвы. Плюс, водка. Много водки»
«Алкогольное отравление?»
«Нет» она поправляет подушку за спиной, но ничего больше не говорит.
«Ты обещала. Я сделала то, что ты просила, теперь расскажи мне. Все»
«Все?» Она вздыхает и переходит в режим лечащего врача.
«У Кейси была повреждена печень, ее гланды были разодраны, живот раздулся» мама показывает кулак «Здоровый желудок приблизительно такой. Он может вместить в себя кварту чего-либо. В желудок Кейси помещалось три. Стенки стали гораздо тоньше, плюс, появились ранние признаки некроза»

В последний раз я видела Кейси перед каникулами до Дня Благодарения. Я шла в библиотеку, она покупала плакаты любимых групп. Снаружи она выглядела чисто и ярко: новые джинсы, милый свитер, красивые сережки. У нее были щеки, как у хомячка и соломенные волосы. Она не выглядела мертвой. Она жевала жвачку. Ее глаза были уставшими, но на то мы и старшеклассники. У всех старшеклассников уставшие глаза.
Я шла позади нее, тихо прошептав «привет» но она не отозвалась. Еда и очищение, вызывание рвоты, пустота – все это она проделывала уже слишком много раз.

«Во вторник, на День Благодарения, Кассандра сильно поссорилась с родителями. Она побежала вызывать рвоту, не успев толком поесть. Синди говорит, что даже Джерри видел, что она вернулась к старым привычкам. Они сказали, что Кейси должна вернуться в больницу. Она отказалась. Ей 19, они не смогли отвезти ее силой. Джерри потерял всякое терпение и сказал, что не будет платить за колледж, пока не она не будет здоровой. Кейси уехала. Она позвонила Синди, и сказала, что вернется в субботу, а пока поживет у подруги. Она была в мотеле. Кейси пила, вызывала рвоту и объедалась в течении двух дней»
«Так, это был сердечный приступ? Ее тепловому балансу пришел конец?»
Мама натягивает плед до груди. «Нет, милая. Пищевод Кейси разорвался»
«Разорвался?»
«Лопнул. Синдром Бурхаве. Обычно такое бывает у алкоголиков, которые слишком много пьют и делают это регулярно. Иногда рвота может разорвать пищевод» мама посмотрела на руки «Она блевала в туалете мотеля, когда пищевод разорвался. Как я и сказала, она была очень, очень пьяной. У нее случился шок, и она умерла в ванной»
Я считаю до десяти, затем, до ста. Мама ждет, следит за мной. Вдохнуть. Выдохнуть.
«У тебя есть какие-то вопросы?» - спрашивает она, наконец.
«Это будет в газетах?»
«Я сомневаюсь относительно этого. Как только они выяснили, что наркотики тут не виноваты, они просто спихнули это на какую-то старую болезнь»
В конце улицы люди садятся в машины, захлопывают дверцы, и уезжают так быстро, как только могут. Если бы я были миссис Пэриш, я бы не позволила им уехать. Я бы разрешила им остаться в моем доме, заплатила бы незнакомцам, позволив им вымазать мои ковры, жить в каждой комнате, лишь бы дом не пустовал.
«Она что-то чувствовала?»
Мама поворачивает лампу к себе. Из-за гор приходит шторм. «Боюсь, что да. Она умерла в мучениях, и она умерла одна. Это было не лучшим вариантом»
Я - айсберг, дрейфующий к краю карты.
«Я не верю тебе. Ты говоришь это только для того, чтоб запугать меня»
«Мне не нужно ничего делать для этого. Она умерла, ты была на похоронах. Синди может показать тебе отчет, если хочешь»
«Я не хочу говорить больше»
Мама вставляет реплику первой «Ты можешь чувствовать себя плохо из-за этого. Ты подавленная, и это по правде намного лучше, чем если бы ты притворялась, что все хорошо и тебе плевать на это»
«Тебе не о чем беспокоится» я сажусь, начиная заплетать волосы «Она умерла, да, мне грустно, и жаль, что она умерла именно так, но это не испортит мою жизнь. После прошлого лета мы с ней не были так близки, как в детстве»
Мы слушаем завывание ветра «Синди хочет поговорить с тобой. Она сказала, что ты одна из немногих, кто может помочь ей понять, почему так произошло»
«Почему?»
Она кивает.
«У Кейси было все: семья, которая ее любила, друзья, увлечения. Ее мама хочет знать, почему она бросила все это»

Почему? Ты хочешь знать, почему?
Залезь в солярий и жарь себя два или три дня. После того, как твоя кожа покроется пузырями, а шкурочка начнет облазить, позволь им лопнуть, оденься в битые стекла, и заточенные лезвия. А сверху надень свою обычную одежду, чтоб она была потеснее.
Иди в школу, покурив порох, прыгай через скакалку, проси, и крутись по команде. Потом послушай голоса, которые по ночам пробираются в твою голову и шепчут тебе, что ты сука, уродина, шлюха, толстуха и разочарование для всех. Вызывай рвоту, голодай, ограничивай себя и напивайся потому, что ты НЕ ХОЧЕШЬ ТАКОЙ БЫТЬ.
На время. А потом введи себе анальгетик, который превратится в яд потому, что уже слишком поздно. Вколи его прямо в свою душу. Это заставляет тебя гнить изнутри, ты не можешь остановиться.
Посмотри в зеркало, и пойми, что там только призрак. Почувствуй крик в каждом твоем сердцебиении, крик, что все в тебе плохо.
«Почему?» это не правильный вопрос.
Спроси «Почему бы и нет?»


Пейджер звенит на кухонном столе. Она вздрагивает, проверяет его и совершает магический телефонный звонок «Доктор Мериган слушает» после этого она носится по комнату, что-то ища, а затем поднимается по ступенькам. Я снова ложусь. Одеяло наконец-то нагрелось, и я зарылась в него. Мой мышиный желудочек хныкает, потому что она засунула почти тысячу калорий в меня. До завтрашнего обеда я должна быть сильной, чтоб уравновесить все.
Я тону…

«Лиа, проснись» она трясет меня за плечо. Снова «Мне нужно уехать. Клиника»
Ее глаза смотрят на меня, но она видит ЭКГ, результаты анализов, химические отчеты, приборы, которыми она будет разрезать грудь пациента через час или два.
Я сижу, дрожа, стараясь настроить одеяло «Оно не работает»
«Я выключила его, чтоб ты не задохнулась там» она застегивает пальто и целует меня в щеку, нагибаясь ко мне «Прости, должна уходить» она целует меня в лоб «Отдохни»
Она хлопает дверью, но не потому, что она зла. Доктор Мэриган всегда хлопает дверью, убеждаясь, что она точно закрыта.

 

­

 

 

037.00

Дом моей матери дышит и ест. Посудомоечная машина проходит циклы ПОЛОСКАНИЕ, НОРМАЛЬНОЕ МЫТЬЕ, АНТИБАКТЕРИАЛЬНОЕ ПОЛОСКАНИЕ, и СУШКА. Система нагрева пропускает весь воздух через электростатические легкие, и выдыхает это в тишину дома. Бак для горячей воды нагревается. Компрессор холодильника скрепит, затем жужжит, сохраняя холод.
Не имело бы значения, если бы я кричала достаточно громко, чтобы разбить все окна. Все это функционировало бы соответственно руководствам владельца, не нарушая никаких гарантий.
Я дрожу, идя в ванную. Когда я спускаю воду в туалете, вода шипит и, кажется, что свистит все вокруг. Прежде, чем заползти обратно под одеялом, я открываюсь
занавески и смотрю на то, что должно было быть Раем. Задний двор.
Когда папа уехал, она наняла ландшафтных дизайнеров, которые переделали наш огород в ковер неприхотливых, местных растений, не нуждающихся в поливке. Компостную кучу убрали, старые растения пошли на удобрения, землянику убрали, образуя тропинку. Парни-ландшафтники приезжали раз в неделю, чтоб окучить, убрать и подрезать все здесь. Я не думаю, что она нанимала их в этом году. Сад пребывал в состоянии джунглей в Июне и Августе. Теперь это - мертвые джунгли.
Трава до колена и мертво-коричневые, замусоренные остатки старых растений. Бывшие цветы и кустарники забиты сухими виноградными лозами. Пенек, который когда-то был кленов, на котором был мой домик на дереве, сгнил. Похоже на то, что мама вообще не знает о существовании заднего двора.
…До того самого лета, когда нам исполнилось двенадцать, домик на дереве был нашим замком. Нона Мэриган приехала присмотреть за мной, когда закончилась школа потому, что я была еще слишком маленькой для того, чтоб быть одной, и слишком взрослой для нянек.
Каждое утро она пекла: хлеб с цукини, овсяное печенье, или пирог с черникой. Она учила меня и Кейси вязанию крючком, бесконечно-длинная пряжа обвивала ее бумажные руки и сухие, длинные пальцы. Мы не хотели смотреть, как пожилая леди вяжет или печет.
Мы хотели болтаться по аллее. Мы хотели скрестить пальцы, и стать шестнадцатилетними, чтоб мы могли вести автомобили и встречаться с плохими парнями. Дом на дереве был слишком маленьким для таких беспокойных девочек, как мы, но это было все, что мы имели. Мы читали, играли в карты, ели фруктовое мороженное, хлеб с горчицей и плавленым сыром, из-за чего наши рубашки постоянно были в пятнах.
Это было лето, когда я наконец-то выросла, после годов, когда я была намного меньше, чем все остальные.
Половая зрелость позволила мне вытянуться, растягивая меня до тех пор, пока руки едва не ломались, а шея была такой хрупкой, что от одного неосторожного движения она могла сломаться. Это новое тело пахло влагой.
Задница колыхалась, когда я шла, бедра выглядели еще больше в балетном трико, а двойной подбородок уродливо разделся. Преподаватель балета убрал мое соло с программы и сказал, чтоб я прекратила лопать мороженное с кленовым сиропом и грецкими орехами. С красивого, элегантного лебедя я стала гадким утенком, который не мог идти, чтоб его тело при этом не тряслось как желе. Кейси сказала, что балет для детей. Я сказала, что мне все равно, так и думала. Два дня спустя она уехала в театральный лагерь, и я осталась одна.
Это было лето, когда напечатали знаменитую книгу отца, и он постоянно был в новостях. Мама узнала о его любовнице. Он спал на диване пару недель, а потом уехал. Сказал мне, что будет любить меня, не смотря ни на что, снял квартиру с одной ванной, и уехал.
Нона Мэриган сказала, что избавится от старого мусора – это хорошо. Она с самого начала не любила моего отца, как человека, с которым можно жить. Мама подала на развод. В офисе адвоката мои родители утверждали что мы всегда будем семьей из-за меня, но теперь все будет гораздо лучше. Никаких криков и аргументов не было.
Разлучая нашу семью, они фактически делали ее сильнее. К тому времени, когда я поняла это, это уже не мело ни какого смысла, они были разведены, а папа начал встречаться с Дженнифер.
Всплеск роста разорвал мои внутренние органы в клочья. Я просыпалась от боли и плакала почти каждую ночь. Моя мать проверила меня на двадцать видов рака и
консультировалась с экспертами, которые смотрели на черно-белые фото моих внутренностей и сказали, что со мной все хорошо. Боль уйдет, когда прекращу расти.
Они врали. Стало только хуже.
Нона Мэриган уехала перед тем, как школа началась. Кейси вернулась из лагеря с псевдобританским акцентом, следами от ожогов ядовитым плющом, и тремя пачками слабительных.
Я показала ей маленькие порезы на своей коже, через которые вытекала боль и все плохое.
Сразу они были маленькими, и едва заметными, как царапины испуганной кошки, которая хотела вырваться и убежать подальше от нас. Боль от этих порезов была еще одним видом боли. Это помогало меньше думать о своем теле, о семье и жизни, которую у меня украли, это позволяло мне не беспокоиться…
Кассандра Джейн взорвалась изнутри, как розовый, праздничный, воздушный шар. Никто не пел ей, не держал ее за руку и не помогал собрать разбитые частички. Она умерла в одиночестве. Я не могу позволить себе выглянуть из окна потому, что я снова увижу ее дом, потому, что только сейчас до меня дошло, что она никогда не будет спать там, не будет хлопать дверью, и петь в душе, моя свои волосы. Я решила вернуться в гостиную, с закрытыми глазами и ногами, шаркающими по полу. Не позволяя себе видеть ничего вокруг, пока я возле опасных окон.
Мой живот все еще скулит, а потому я укутываюсь в одеяло, и включаю самую высокую температуру. Он смазан изнутри жиром от яиц и маффинов. Все это проникает в мои артерии, затвердевая, словно бетон. В любой момент мое сердце может просто остановиться.

038.00

Я просыпаюсь, чувствуя себя гораздо более сконфуженной, чем обычно потому, что с моей кроватью что-то не так, да и не кровать это вовсе, это мамин диван, мягкий диван в доме моей матери. Я укутана в тяжелое одеяло семьи Мэриген, сшитое, видимо, со старой переработанной ткани и поношенных юбок.
Я не помню, как уснула, не помню, как легла спать или хотя бы придремала. Я не проснулась, когда мама пришла домой. Я не могла сказать, хорошо это или плохо.
Кейси не приходила ко мне прошлой ночью, это хорошо. Может, теперь она тоже может уснуть.
Воздух пахнет отбеливателем и кофе, как всегда.
«Мама?» - это слово кажется мне забавным.
«Я здесь…» - отвечает она слабо.
Я обертываю стеганое одеяло вокруг своих плеч и прохожу по дому. Такое впечатление, что я уехала отсюда шесть жизней назад. Не шесть месяцев.
Когда папа уехал, она поменяла все: фурнитура, новые ковры, полностью новая кухня. Она снесла пару стен, перестелила полы, поставила новые окна и убрала двери.
Мы провели два года среди плотников и рабочих, которые очень много ругались. Когда все закончилось, у нее был новый, шикарный дом незапятнанный присутствием моего отца.
Я почти не сомневалась в том, что как только я уеду, она сделает это вновь, но, как я смотрю, тут изменилась только одна вещь: все фото со мной, бабушкой и дедушкой, мной балериной, мной, когда я была ребенком, спящим у нее на плече, все они были сняты со стен. Они оставили призраков внутри, ярким картинки с существами, прорезающими своими тонкими ногтями путь наружу. Остальные стены перед ними просто исчезли.
Ее голос проник в комнату из-под запертых библиотечных дверей: «Я приду через минуту»
«Я буду внизу»

Моя комната выглядит так же, как и тогда, когда они последний раз заперли меня в New Seasons, со следами от ботинок на двери шкафа и порезанными открытками со Дня Рождения на полу. Она не просила домработницу застелить мою кровать, прибрать здесь или пропылесосить пыль.
Дверной косяк все еще хранит на себе отметки моего роста, которые мы делали с тех пор, когда я переехала сюда, вплоть до того года, когда я отправилась в старшую школу. Изменилось всего одно: дверной косяк был покрашен и зачищен так, чтоб ничто уже не могло стереть эти отметки.

«Лиа? Завтракать»
«Иду»

Когда я захожу в кухню, она насыпает себе тарелку гранолы. Столешница заставлена едой: упаковки с хлопьями, пачка с овсянкой, булка хлеба, бананы, коробка с яйцами, йогурт, багеты и пончики. Она сходила в магазин, пока я спала. Мы смотрим друг на друга сквозь всю эту еду. Никто не произносит ни слова, но старые фразы тут же возникают в воздухе.


Тынеела/янеголодна/сьешьчто-то/
Перестаньнаменядавить/послушай/отстань/

 

Через улицу от нас мисс Пэрриш ходит по опустевшему дому без дочери, кухне, в которой не хватает Кейси. Пончики пахнут восхитительно, плюс сахар, я знаю, какой у них вкус, но я съем немного чего-то другого для того, чтоб она снова не устроила скандал потому, что я слишком усталая для этого. Я отрезаю кусочек хлеба.
«В этом нет кукурузной фруктозы, да?»
«Конечно, нет» - отвечает она, заливая соевое молоко в свою миску. Ее глаза немного расширяются, когда я беру кусочек хлеба (77) и кладу это в тостер.
«Тут не осталось земляничного варенья Ноны?»
«Я выбросила его. Не могут банки простоять столько лет и не испортится. Я купила немного сливового варенья и мед»
То, что я съем тост – обезоружит ее.
«Я возьму немного меда»
Когда тост готов, я намазываю на него микроскопический слой меда (30) и наливаю себе чашечку черного кофе. Она делает вид, что не смотрит, как я делаю или ем завтрак. Я делаю вид, что не замечаю ее притворства.
«Почему фотографии лежат на полу?»
«Я хотела перекрасить стены, но так и не выбрала цвет» отвечает она «Сняла месяц назад. Думаю, стоит повесить их обратно»
Нам больше не о чем говорить. Спасибо богу за утреннюю газету.
Когда тарелки помыты, я принимаю душ и чищу зубы, не позволяя себе смотреть в зеркало, одеваюсь настолько медленно, насколько вообще могу, молясь о том, чтоб случилось какое-то стихийное бедствие, которое займет всех врачей клиники на целый день и она должна будет уехать.
«Лиа? Ты скоро там?»
Она ждет в гостиной. Когда я вхожу, мои волосы разметались по спине, а она хлопает рукой по диванной подушке, не зная, правильно ли это. Я сажусь на другой диван, тот на котором лежит одеяло с подогревом.
«Так… что ты хочешь сделать?»
«Я не знаю. А ты?»
«Мы должны поговорить»
Я должна вернуться в постель.
«Хорошо»
«Как там школа?»
«Отстой»
Она наклоняется вперед, чтобы положить журналы на стол между нами. «Еще ничего не решила? Например, поехать в студенческий городок?»
«Мне не нужна экскурсия. Я шаталась там с тех самых пор, когда была ребенком»
«Это позволит тебе получить какие-то новые перспективы. Ты встретишь парочку новых друзей. Это станет мотивацией для тебя»
Началось.
Я сбрасываю одеяло и встаю. «Это тупо. Ты как всегда указываешь мне, я как всегда кричу, все, блин, по-старому. Мы не можем находиться рядом. Я уеду.»
Она поднимает обе руки. «Подожди. Извини. Никаких лекций не будет, дай мне пару минут, хорошо?»
Я сажусь, разглядывая свои ноги.
«Когда ты жила тут, и ездила к отцу на выходные, чем вы занимались?»
«Ходили в книжные магазины, читали. Иногда он брал меня играть в сквош»
«Тебе нравится играть в сквош?»
«Нет. Это ужасная игра»
«Почему ты играла с ним?»
«Потому, что это делало его счастливым»
Я жду, что она начнет рассказывать обо всех вредных привычках, недостатках Профессора Овербрук, составив каталог со всех его недостатком, но она не делает этого. Она тоже смотрит на свои ноги. Она выглядит потерянной.
Я сажусь на место.
«может, посмотрим телевизор?»
«Хорошо» говорит она, беря пульт. Мы смотрим Дискавери все утро, и это намного лучше разговоров, но хуже побега сквозь открытую дверь. Она ничего не говорит о моем ленче, состоящем с салата и огурцов. Я не говорю ничего о том, что весь вечер она провела за компьютером.
Ссора закипает на медленном огне, она варится там весь вечер, пузырится, едва не выкипает, но остается на месте. Она не выкипает до заката солнца.
Мама решает, что на обед будут суши. Я говорю, что не пойду с ней. Она решает поесть за столом в столовой потому, что пока все идет, как надо, она чувствует свой контроль над ситуацией. Я решаю почитать, пока буду есть. Она решает, что я съем по четыре суши, и четыре сашыми, миску лапши и жареные креветки. Я решаю, что не голодна и пью зеленый чай с чашки без ручки.
Она не заставляет меня есть, я понимаю, что что-то случилось. Она ждет, пока ее тарелка опустеет, прежде чем взорвать свою бомбу.
«Я хочу, чтоб ты переехала сюда»
«Нет»
«Да, ты начала возвращаться в норму в доме отца, но твое выздоровление остановилось»
Пол скрипит, и виноградные лозы прорастают сквозь полированные доски. Я не хочу говорить об этом, или слушать ее разговоры об этом.
Она продолжает свою речь. Она, должно быть, работала над этим в течение многих дней. «Я не жду приглашения на сеанс семейной терапии. Это между вами с Доктором Паркер. Но тебе определенно нужна более здоровая среда»
Я выращиваю виноградные лозы, обвивая ими ножки моего стула, и переплетаю их в спираль, опоясывающую меня, пока они не поднимаются к потолку.
Я едва вижу ее сквозь шипы. Они блокируют большинство ее слов, позволяя мне утопать в полудреме. Резкий вопрос возвращает меня обратно.
«Как насчет следующей недели?»
«Что?»
«Ты перевезешь вещи на следующей неделе. На следующей неделе. Я приберусь здесь»
«Я не вернусь»
Я нуждаюсь в диверсии. Я форсирую события через виноградные лозы, поднимая часть и засовывая в рот, глотая это без дегустации. Единственный выход – играть нормальную девушку.
«Как насчет следующей недели?»
«Нет»
«Почему нет?»
«Потому, что я не хочу. Мне это не нужно. Посмотри, я ем. Я здоровая. Я нормальная. Все это заставит меня снова сорваться. Здесь все началось, когда я заболела! Дом Кейси через дорогу!»
Мой мозг (нет!) и мой желудок (нет!) кричит мне (нет! нет! нет!) но я подношу ложку с хлопьями ко рту и глотаю.
«А как насчет просто попробовать? Хотя бы неделю?» предлагает она «Ты приедешь сюда на Рождественские каникулы и вернешься в дом отца перед началом школы?»
«Все каникулы?»
Ее маска падает, ее плечи поникли «Почему ты меня так ненавидишь?» говорит она со злостью в голосе «Ты не можешь даже неделю каникул провести здесь?»
Хлопья останавливаются на полпути в мой желудок «Мама, мы едва можем находиться в одной комнате на протяжении часа. Что будет, если это будет неделя?»
«Я научу тебя играть в бридж»
«Я скорее поучусь играть в покер»
«У меня есть один интерн, он покажет мне, как играть. Ты приедешь?»
Нет, я никогда не войду в этот дом, это пугает меня, это расстраивает меня, и я хочу, чтоб ты была мамой, которая может это увидеть, но я не думаю, что ты можешь.
«Хорошо»
Она улыбается «Спасибо тебе, Лиа. Это уже начало»
Ее глаза наполняются слезами, и я не могу находиться в этой комнате больше.
Я встаю «Можно мне сесть за твой компьютер? У меня домашка»
«Конечно. Пароль - …»
«Лия. Я помню»

Я провожу пятнадцать минут, вбив имя Кейси в поиск и просматривая местные новостные сайты, чтоб увидеть, какие еще истории они придумали о ней. Ничего нового.
Мои пальцы пробираются через экран и прочесывают мусор, пока они не находят дом, в котором стоит хор, голодные девочки, поют бесконечные гимны в то время как наши
горла кровоточат, ржавеют и заполняются одиночеством. Я могла бы прокручивать все эти песни на протяжении остатка всей моей жизни, и никогда не найти начала.

***
Мне нужно вдохновение

***
Мне нужен кто-то, чтоб поголодать с ним сегодня. Помогите, пожалуйста!

***
Удачи, красотки, вы сильные и отлично проведете этот день.

***
Чувствую себя такой толстой сейчас… хорошо, что съела за сегодня только миску хлопьев.

***
Если я ем, я бегаю, чтоб избавится от этого. Сейчас я слишком уставшая для бега. С кем еще так было?

Блоги и чаты всегда наполнены жужжанием маленьких крылышек, мухами, бьющимися о внутреннюю стенку монитора, сами не знающими, отчего они хотят сбежать. Это никогда не изменится.
Я ввожу в адресную строку тайный блог Кейси. Она перестала писать сюда с тех пор, как сошла с ума прошлым летом, но не удалила его. Я представляю, что было бы, если бы она просматривала его так же часто, ка это делаю я.
Интернет сияет через меня как будто я - бумажный пакет, махает волшебной палочкой, и флэш-памятью, фотографиями двух девочек.
Память: машут с домика на дереве, губы все в виноградном мороженном.
Память: одинаковые купальники.
Память: Восьмой класс, Рождественские каникулы в Киллингтоне, Рождество, когда папа поехал в свой медовый месяц, Рождество, когда повсюду дома у мамы была строительная древесина, Рождество, когда я отказалась поехать с ней на Коста-Рику в новую клинику, Рождество, когда Пэрриши сжалились надо мной, усадили в машину вместе с чемоданом и увезли в Вермонт.
Я привезла с собой рюкзак книг Таморы Пирс, маленький нож и водку, украденную с маминого бара.
Мы ходили на лыжах в течение недели и дня. Кейси и я были в восьмом классе, представляли, что нам по двадцать пять, мы выросли вместе, у нас собственные квартиры, с лифтом и длинным коридором, как раз неподалеку от ее родителей. Мы флиртовали с парнями, поднимающимися на лифте, и позволяли им флиртовать с нами. Мы сошли с ума, стали одержимыми купальниками, которые оденем в джакузи, и записывали каждую калорию, в каждом кусочке еды.
Память: Выкладывали наши фото, втягивая щеки как можно сильнее.
Память: Сравнивали размеры наших бедер.
На Новый год ее родители дали нам бутылку безалкогольного шампанского. И когда они уехали на вечеринку («Никого не впускайте, девочки, мы вам верим») Кейси смешала это с моей водкой. Мы ели домашние печенья, и напивали, пока наши задницы не понесло к двери, на улицу, в холодную зимнюю ночь.
Полумесяц смотрел, как мы выползли с кроличьей норки, дурачась во дворе перед домом. Мы сделали снежных ангелов, и попытались пускать кольца, как это делают курильщики, нашим горячим дыханием, напоминающим дым.
Кейси ползала на четвереньках, выла, как волк, ее глаза блестели. У меня вышел плохой волк. Я не могла перестать смеяться. Она выла натуральнее и громче, пытаясь позвать настоящих волков с настоящего леса, или хотя бы лыжных инструкторов, пока кто-то не выглянул из окна, и попросил ее заткнуться. Мы упал и в снег, смеясь.
Фейерверки взрывались над нашими головами. Колокольчики звенели. Незнакомцы кричали во весь голос потому, что это был Новый год, и можно было начать все сначала.
«Мы должны принять решения» сказала я «Я решаю читать книги каждый день в следующем году»
«Глупо» ответила Кейси «Ты и так это делаешь»
«Тогда что ты предлагаешь?»
«Решение – это глупость. Мы должны поклясться. Я хочу сделать клятву»
«Я клянусь вернуться назад потому, что я отморозила свой зад»
«Нет, послушай» она встала, беря меня за руки «Это полночь, волшебное время. Все, о чем мы поклянемся этой ночью – сбудется»
Это была здоровая Кейси, сильная девочка, которая могла ударить мальчишку, достаточно сумасшедшая, чтоб блевать среди роз. Я пола бы за ней в огонь и в воду.
Мы стали на колени.
«Я клянусь, что всегда буду делать то, что захочу» она подняла руки к луне «Я буду худой, богатой и горячей. Такой горячей, что парни будут умолять меня быть с ними»
Я захихикала.
«Прекрати» прошипела она, «Твоя очередь. Думай, прежде чем открыть рот»
Я никогда не хотела быть популярной. Мне нравилось быть тихой. Я никогда не была самой счастливой, самой умной или самой горячей. Но в восьмом классе ты пересматриваешь свои приоритеты. Была одна вещь, в которой я все же была хороша.
Я достала нож, делая маленький порез на моей руке.
«Я клянусь, что буду самой худой девочкой в школе, худее, чем ты»
Глаза Кейси увеличились, когда кровь заполнила мою руку. Она подняла нож, и порезала свою ладонь «Я клянусь, что буду худее тебя»
«Нет, никаких пари. Давай будем самыми худыми вместе?»
«Хорошо, но я все равно буду меньше»
Мы прижали наши руки друг к другу потому, что это было запрещено и опасно. Звезды кружились над нашими головами и фейерверки сверкали. Луна остановилась посмотреть, как капли крови упали, небрежно оставленные семена, брошенные на снег

Память: Первый день в девятом классе, плохие стрижки.
Память: Фото с бала десятого класса, на которых нас нет.
Память: Последний год, вечеринка, Кейси, пьянее, чем они все могли представить, я, выглядывающая ее.
Моя мама мягко стучит в дверь.
«Уже поздно. Я перестелила твою постель, если ты вдруг захочешь остаться на ночь»
Я смотрю на экран, пальцы бегают по клавиатуре, я удаляю историю. Она не может видеть того, чем я занималась. Она подходит к окну, отводя занавески в сторону.
«Нет» говорит она «Это точно не хорошо»
Я выключаю компьютер и присоединяюсь к ней. Через улицу миссис Пэриш сидит на лавочке в выцветшей, тонкой ночнушке и старых шлепанцах, ее руки обнимают ее тело.
«Я позабочусь о ней» говорит мама «Иди в постель»
«Я вернусь к папе. Я не думала, что останусь здесь на две ночи, все мои школьные вещи дома»
Мама выходит, прежде чем я успеваю собраться. Я убираюсь на кухне, начинаю с мытья посуды. До того, как убежать, я беру с собой красивый серебряный нож с хорошего сервиза Ноны Мэриган, пряча его в кошельке.

039.00

Вождение с мигающим красным светом на приборной панели заставляет мой двигатель заглохнуть. Неисправность двигателя – вещь, Приводящая Папочку в Замешательство. Я беспечная, безответственная, и глупая время от времени. Когда он кричит на меня, вена
по его левой брови выдувается и дрожит. Гром его крика заставляет Эмму сбежать в свою комнату вместе с Корой и Плуто.
Дженнифер пытается успокоить папу, спрашивая, пойдет ли он прогуляться с ней, но он не реагирует на нее и кричит на меня последующие полчаса.
Я хочу сказать ему, что это – тупая машина, но часть меня рассеяна по городу: кладбище, школа, Комната Кейси, мотель, перед раковиной на кухне моей матери. Мне потребовалось бы слишком много энергии, чтоб собрать все это воедино, а потому я сажусь и наблюдаю за тем, как он кричит на меня. Это значит, что он больше не может наказывать меня? А что он может? Заставить меня остаться в своей комнате? Забрать телефон?
Я должна сесть на школьный автобус прямо сейчас.

Футбольный сезон Эммы заканчивается, и начинается баскетбольный.
Я практикуюсь с ней. Она может отбить мяч три раза подряд, а затем теряет его. Моя работа - приносить е его. Она постоянно говорит, говорит, почти не переводя дыхания: о детях в ее классе, учителе с дергающимся глазом, рыбных палочках в столовой, запахе в ванной и репетициях Зимнего Концерта.
Она хочет научиться кататься на лыжах, кататься на коньках, и сноуборде. Поездка на снегоходе тоже кажется ей забавной. Она хочет, чтобы я убедила папу купить один для нас. она спрашивает,верю ли я в Санту, а потом говорит, что Санта с Иисусом наверное,родственники, хотя совсем не похожи.
Когда ее зуб начинает болеть от холода, я делаю ей горячий шоколад. Я настолько сильна, что ни одна крошка сахара не попадает на мой язык. Я хочу записать ее болтовню на диктофон, чтоб слушать ее, когда Эммы нет рядом.

***

Миссис Пэриш оставляет сообщения на моей автоответчике каждый день в течении двух недель. Она хочет/требует/просит/нуждается/отдаст все, что угодно, лишь бы поговорить со мной. В течение десяти минут. Это важно/нужно/жизненно необходимо/вопрос жизни и смерти, чтоб я перезвонила ей. Один раз она сказала, что моя мать тоже должна поговорить с нами. Потом она говорит, что ничего такого и не думала о разговоре с матерью. Пока я все еще перезваниваю ей и говорю с ней, она считает, что все нормально.
В школе говорят, что Кейси умерла от героиновой передозировки. Я не знаю, стоит ли рассказать им правду. Возможно, лучше, что ее знают, как девушку, умершую с иглой в вене, нежели ту, что умерла из-за того, что переборщила с вызыванием рвоты?
Из-за школьного альбома возникает множество споров. Они не знают, сколько места нужно посвятить ее памяти. Люди, знающие ее, говорят, что там должна быть страница. Те, кто верят слухам, говорят, что и пол страницы будет самым большим, что мы должны посвятить ей. Ее родители должны купить рекламные места, и поместить постеры с изображением Кейси у супермаркета и цветочного магазина.
Я оставляю сообщения для Элайджа в течение двух недель. Я говорю, что вспомнила расположение автосвалки. Я думаю, что он понял, какая плохая я на самом деле, но он нужен мне, чтоб рассказать о Кейси все то, что я узнала в последнее время. Это поможет мне осознать все, и заставит ее уйти.
Она никуда не делась. То, что ее похоронили – сделало ее сильнее и злее, чем когда-либо.
Кейси открывает свой Сундук Пандоры каждую ночь, и проникает в мою комнату. Она больше не прячется среди теней. Она атакует. Как только снотворное привязывает мои руки и ноги к матрацу, она открывает мой череп и срывает проводку. Она кричит, пробивая дыры в моей голове, и рвет кровью в мое горло. Иногда легче пропустить прием снотворного, дождаться, пока пап и Дженнифер начнут храпеть и провести три или четыре часа на ступеньках. Когда я возвращаюсь в постель, моя подушка пахнет жженым сахаром, гвоздиками и имбирем.
Я вешу 98 фунтов.
Я вешу 97 фунтов.
Я стащила милый маленький нож Ноны Мэриган и спрятала его под матрасом. Мой вес – 96.50 фунтов.
Иногда я совсем не сплю по ночам. После тренировок я вяжу, стежок ха стежком, раскачиваюсь в зад, вперед, вместе с музыкой в моих наушниках.
Это вязалось как шарф в прошлом году, но затем я сделала из него платок, а затем похоронила в корзинке вреди множества вещей, после чего плато разросся до размеров одеяла, с вплетенными туда историями и рассказами. Я не использую новую пряжу с магазинов. Я покупаю старые свитера, чем старше, тем лучше, и распускаю их. В этой стране полно женщин, использующих шарфы/платки/одеяла. Скоро оно станет достаточно большим, чтоб греть меня.
Мой рот, язык и живот начали составлять заговор против меня. Я засыпаю на ходу в своей комнате и БАМ! Я стою перед холодильником, дверь открыта, руки тянуться за сливками или сыром. Или маслом. Или оставшейся лазаньей.
«Откуси немного» говорят мне белые, мигающие огоньки с холодильника «Столовая ложка, чайная ложка. Подогрей тарелку лазаньи, медленно, всего на 400 процентов в микроволновке, и затем засунь его в духовку и разогрей до того, чтоб сыр стал коричневым на краях и начал пузырится. Сядь с посеребренной вилкой Дженнифер, и ножом, сделанным будто бы из чьих-то костей, и отрежь себе немного. Прими таблетку, замедляющую время – ты собираешься наслаждаться этим.
Заполни рот тающим сыром и колбасой, томатным соусом — летние новые/свежие помидоры, юбки/танцы соус — и слой пасты, столь же толстой как твой язык. Глотай. Зажги звезды в своем мозгу, включи электричество в своем теле, натяни улыбку на лицо, и все будут любить тебя опять»
Если я сделаю это, я остановлюсь после одного кусочка, может, после двух точно. Я подхожу близко к Дэнжерленду, я вешу 96 фунтов.
Один кусочек лазаньи начал бы революцию. Один, а затем десять, потом – вся тарелка, вниз по моему горлу. Потом я бы съела печенье Орео. Потом ванильное мороженное. И оставшуюся коробку земляничных хлопьев.
И затем, прежде чем мой живот взорвется, я поняла бы, что еда выливается в полость моего тела, кровь заполняет все внутри, я достала бы коробочку со слабительными со своего тайного места в шкафу, и выпила бы их, умерев позорной смертью у туалета в ванной комнате. Я вынимаю банку с рассолом. Один глоток - 5. Кора и Плуто спускаются вниз со мной. Я проверяю секретную коробку со слабительными и диуретиками. Я не использовала их несколько месяцев. Это хорошо и я это понимаю. Таблетки плохо влияют на организм. Я должна помнить об этом.
Когда я залажу в кровать, кошки следуют за мной. Они сворачиваются у моего тела и мурчат громко-громко, эхом отдаваясь в моих костях.

040.00

Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.
Должна. Не. Есть.


041.00

Папа потащился за рождественской елью. Дженнифер купила ее у беззубого парня, продающего выросшие в Дугласе деревья просто с багажника своего пикапа. Парень привез его к дому, ноне установил, пока она не дала ему еще 50 долларов.
Когда папа привез Эмму с тренировки, она пищала от радости настолько громко, что половина иголок с дерева, наверное, осыпались. Баскетбол дается лучше, чем футбол. Банк Дженнифер стал спонсором команды, и она сказала тренеру, что если Эмма не будет играть достаточно хорошо – Дженнифер разорвет договор по спонсорству и заберет форму обратно. Эмма не знает этого. Она думает, что стала центральным игроком только потому, что она сильная.
Я в зоне родителей: половина среднего багета (75) на завтрак, яблоко (82) на ленч, и все, что я съела на обед (500-600) только для того, чтоб избежать проблем. Мама, то есть Доктор Мэриган написала папе, что будет в госпитале с сегодняшнего дня и до Рождества, но после всего у нее будет недельный отпуск, который я согласилась провести с ней. Она написала смс мне и Дженнифер. Когда Дженнифер спросила меня об этом, я сказала, что еще не решила.
Зима наступила (официально: в нашей гостиной елочные иголки) и мне стало гораздо легче прятаться под одеждой, множеством белья и водолазок, толстых свитеров и капюшонок. Не смотрите на девушку, которая скрывается за ними. Ее колени больше, чем ее бедра. Ее локти шире, чем ее руки.
Дженнифер удивила отметка на весах.
Я стала на весы Blubber-O-Meter 3000, стрелка подергалась и показала 104.50. Она громко вздохнула, когда записывала число.
«Мне, правда, жаль. Я буду стараться набрать вес, я обещаю. Не злись на меня»
Дженнифер сказала о моем весе папе. Я должна была быть в душе, а не подслушивать на ступеньках.
«Да, она похудела на пять фунтов, но когда ты начнешь печь на рождественские праздники, она наберет вес» - сказал он.
«Если она похудеет еще чуть-чуть, она пойдет на медосмотр. Пусть это превратится в скандал, но только так она сможет остаться здесь»
«Этого не случится. Почему бы тебе не сделать чизкейк на выходных? С земляникой. Она любила такие»

Адреналин выплескивается в кровь, когда ты голодаешь. Это то, что никто не поймет. Постоянно быть голодной и ощущать холод в теле на протяжении всего времени, это чувство заставляет меня думать, что я могу все. Это дает мне силы Суперженщины в подслушивании и обонянии. Я могу видеть то, о чем думают люди, стоя в двух шагах о них. Я делаю достаточно домашней работы, чтоб избегать радара. Каждую ночь я поднимаюсь по лестнице в небо, проходя сотни ступенек для того, чтоб вернуться в кровать достаточно усталой и опустошенной, и вовсе не замечать Кейси.
Внезапно наступает утро, затем я запрыгиваю в колесо, словно хомяк, и все начинается снова.

Пять сотен калорий в день реально работают. На самом деле я вешу 94 фунта. Новая цель.
Я должна быть искристым, блестящим шампанским, взрывающимся, взлетающим к звездам, но громкоговоритель между моими ушами взрывается и говорит в полную мощь: 85, 85, 85.
85 – это Дэнжерленд. 85 – это фейерверки на четвертое июля в маленькой металлической коробочке.

Во второй раз они заперли меня ради моего же добра. Мое тело, моя кожа и волосы, а так же мои синие, детские ноготки и все мои зубы весили 85 фунтов. 10 фунтов жира и 75 фунтов всего остального.
Прослойки жира цвета гноя душили мои бедра, мою задницу и мой живот, но они не видели этого.
Они сказали, что мой мозг сжимается. Электрические штормы освещали внутреннюю часть моего черепа. Моя усталая печень упаковывала свой чемодан. Мои почки были потеряны в песчаной буре.
85 - недостаточно наполнителя для бумажной девочки Лии.
85 – кожа, которую я хотела бы сбросить.
85 – пушистая обезьянья шерстка, выросшая по всему телу, чтоб уберечь меня от холода.
Они сказали, что я должна потолстеть.
Я сказала им, что собиралась худеть до 80 фунтов, и они должны бы перестать врать мне, чтоб сохранить мое уважение.
Когда мой мозг снова начал работать, я проверила их расчеты. Кто-то сделал ошибку, потому, что они вовсе не заметили змей в моей голове и теней, гнездящимся между моими ребрами.

85 фунтов – это возможно. Я была здесь, я слышала этот сладкий звон в Дэнжерленде, я видела хитрых троллей, прячущихся под мостами.
Но цифра 85 заставляет меня желать следующую. 75. Чтобы добраться до цели, мне нужно взломать мои кости с серебряным молотком и выскоблить мою сущность ложкой на длинной рукоятке.

 

­

 

042.00

Когда семестр колледжа закончился, папа улетел в Нью-Йорк – найти что-то новое в материалах исторического сообщества, и сбежать от сумасшедшей женщины у него дома. Дженнифер отвезла Эмму на баскетбольную игру. Я осталась дома, делая домашние задания. Я сожгла 858 калорий на тренажере, мои ноги дымятся, а волосы горят.
Когда они зашли, то застали гостиную с разложенными повсеместно учебниками и тетрадями, но Дженнифер не заметила этого, потому что Эмме было больно, и она сама была в состоянии, близком к полному краху.
На протяжении тренировки у моей сводной сестры развязались шнурки, она споткнулась, упала на судью и сломала правую руку. Они провели последние два часа в травматологии и теперь рука Эммы в ярко-розовом гипсе, а туш Дженнифер размазана по лицу.
Я обняла Эмму и поцеловала ее в лоб «Я сломала руку в первом классе, когда папа снял мои учебные колеса. Я проехала на велосипеде три фута и упала. Ударилась о землю настолько сильно, что, казалось бы, бетон должен был треснуть. Это быстро заживет, не переживай»
«Это немного серьезнее» говорит Дженнифер «Она сломала свою локтевую и лучевую кость»
«Это и называется переломом руки» говорю я мягко «Перелом локтевой и лучевой. Это все технические названия. Хочешь поговорить об этом с мамой? Она знает»
«Она кардиолог, откуда ей знать?»
Я открываю рот, но решаю, что это не стоит потраченной энергии.
«Убери диван, пожалуйста» говорит Дженнифер, смотря на холодильник «она должна отдыхать с поднятой рукой»
Я сооружаю Эмме гнездо с одеял и подушек, рассаживая ее лучших друзей рядом – Слон, Мишка и Улитка – все у кругу. Эмма ложится на свою «хорошую» руку, а Дженнифер держит руки на кошельке, протягивая мне кредитку.
«Ты должна сходить в аптеку, и купить лекарства, которые прописал доктор» - говорит она «И купи немного хлопьев, тех, что фруктовые, не с кукурузным сиропом»
«Я не хочу хлопья, я хочу шоколад» говорит пострадавшая, лежащая на диване.
Я не уверенна, смогу ли нажать на переключатель скорости. Я вешу 93 фунта, и мой дневной недостаток в калориях составляет полторы тысячи. Если я столкнусь с другой машиной – они запрут меня и выбросят ключи.
«Меня немного тошнит. Не думаю, что сесть за руль – это хорошая идея»
Дженнифер достает с тарелки, стоящей на столешнице овсяное печенье с изюмом, наверное, размером с мою голову, и протягивает его мне.
«Ты можешь не быть центром вселенной хотя бы одну минуту, Лиа? Засунь печенье в рот, перестань ныть и езжай в чертову аптеку»

Я жую печенье на водительском сиденье, машина все еще в безопасности на парковке. В этом печенье нет калорий. Это не еда. Это топливо – гас, бензин, - все, чтоб двигатель не заглох. Я глотаю это, и завожу свой биологический двигатель.

Парень за аптечным прилавком говорит, что привезли новые лекарства от гастроэнтерита, а потому мне придется подождать, прежде чем я смогу получить препараты для Эммы. Десять-пятнадцать минут. В магазине слишком много рождественских декораций. Почти целая комната отведена для таблеток от кашля и средств личной гигиены. Музыка играет немного громче, чем положено. Они, наверное, и не заметили, как сюда по вентиляции попал запах печений и другой рождественской выпечки.
Я не могу найти слабительные и диуретики. Они убрали все.
Выход в универмаг выглядит, как проход в Страну Игрушек Санты. Там настоящий снег.
Я осматриваюсь. Уставшие люди ищут крем от геморроя, обезболивающие или зубную пасту.
Две леди шаркают ногами прямо через снег, подбрасывая его в воздух без того, не говоря ничего. Когда он падает, он не тает. Такие украшения, это слишком для аптеки универмага, но люди говорят, что наш город – новый Бостон.
Я предполагаю, что это - то, о чем они говорят.
Кейси выбрала бы третий выход. Мертвая Кейси.
«Эй», говорит она. «Нижняя полка. Ты найдешь их там»
Она одела серый лыжный жакет со своим синим платьем, ее волосы зачесаны во влажный "конский хвостик", как будто она просто только что вышла из душа. Запах имбиря, гвоздики и жженого сахара становится отчетливее.
«Разве ты не рада за меня? Я поняла, наконец, как стать такой, как ты» ее голос жужжит, как будто мертвые мухи вылетают с ее рта.
Я опускаюсь к нижней полке. Она была права. Я беру три пачки диуретиков, и две слабительных. Спустя секунду она исчезает потому, что она – галлюцинация.
Я встаю и она снова находится близко ко мне. Я чувствую запах ее дыхания так, если бы она могла дышать.
«Уходи» шепчу.
«Ты шутишь?» говорит она, пиная искусственный снег, и смотря, как он блестит в множестве ламп. Снег поднимается в воздух, застывает, не движется.
«Ты не должна быть здесь. Уходи»
Она хмурится, она расстроена «Но я хочу погулять. Я столько времени потратила, чтоб попасть сюда, ты знаешь. Это не так уж легко – возвращаться туда и обратно»
Я затыкаю уши «Прекрати»
Ночные преследования имеют смысл. Я уставшая, под таблетками, без сахара в крови. Таблетки? Дженнифер подложила что-то в печенье. Она хочет сделать меня психопаткой, чтоб избавится от меня.
Кейси прислоняется к полкам. «Тебе нужно купить отбеливатель и хорошенько вымыться. Банан, который ты оставила в шкафу, и в кошельке, заплесневел, это мерзко»
«Ты не здесь. Я не говорю с тобой»
Она качает головой «Ты действительно так думаешь, да? Ты же видишь меня, почему ты не веришь в это?»
Я стараюсь отойти от нее, но мои ботинки примерзли к искусственному снегу.
«Что мне сделать, чтоб ты поверила?» спрашивает.
«Ты должна быть на небе, или что-то вроде того»
«Это немного не так»
«Ты – плод моей фантазии, или галлюцинация из-за того, что Дженнифер подсыпала мне что-то в печенье. Тебя нет»
Ее глаза расширяются так, как будто свет выключили, а затем зажгли снова.
«Это задевает мои чувства»
«Моей сестре нужны таблетки, мне пора уйти»
Свет мигает, и она становится немного прозрачной. Я вижу полки с лекарствами сквозь нее.
Она приближается губами к моему уху «Ты почти здесь, детка, оставайся сильной»
Я не могу уйти. Я не могу убежать.
«Я знаю, как ты себя чувствуешь. Ты чувствуешь себя пойманной в ловушку» говорит она «Но станет лучше, я обещаю. Намного лучше»
Она выглядит так, как выглядела, когда просила меня пойти с ней в парк, чтоб она не повисла на шее у первого встречного парня, который ей нравился. Я должна закрыть глаза, пока она не исчезнет. Я не делаю этого.
Она убирает снежинку с моей щеки «Ты не мертва, но ты почти не жива. Ты Ледяная Девушка, Лиа-Лиа, пойманная между мирами. Ты - призрак с бьющимся сердцем. Скоро ты переступишь черту и будешь со мной. Я жду. Я очень сильно скучаю по тебе»
Я отступаю назад, пытаясь сбросить паутину, окутавшую мое тело.
«Что с тобой такое?! Тебе что, плевать на все, что произошло?!»
Она хмурится.
«А разве ты беспокоилась о своих родителях? Ни черта! Ты попросила у них помощи»
Снег начинает вращаться вокруг нее, окутывая ее снежным вихрем.
«Я старалась не делать этого»
Огонь в ее глазах прожигает мои щеки.
«Ты не ответила на звонок»

043.00

Этого не случилось. Я не видела ее. Все хорошо. Хорошо. Хорошо. Хорошо.

Я привезла таблетки для Эммы, съела чашку томатного супа на воде (82) и попыталась закончить свою домашку. В то время, как эти двое смотрят фильм, я набираю ванну, раздеваюсь, и залажу внутрь.
Карусель верится слишком быстро. Я хочу уйти. Я хочу закрыть глаза или хотя бы моргнуть. Я хочу выбирать, что видеть, а что нет. Дерьмо, которое вы видим, как только просыпаемся – школа, дом, дом, магазин, весь мир – это все достаточно плохо. Могу я, в конце концов, взять перерыв, пока я буду спать? Или, если я обречена на преследование призраками, не могли бы они работать только ночью, а днем рассеиваться, как только на них попадает солнечный свет?
Я окунаю руку в воду. Она выглядит, как бревно. Когда она в воде, она кажется намного больше. Люди видят это бревно, и называют его тростинкой. Она кричат на меня потому, что я не вижу то, что видят они. Никто не может объяснить, почему мои глаза работают не так, как их. Никто не может это остановить.
Карусель крутится снова. Чтоб остановить ее, я думаю, мне нужно закричать. Но я не могу. Корсет из моих костей затянут так туго, что я едва могу дышать.
Когда Кейси пробирается в мою постель, и обвивает мое горло своими руками, она не понимает того, что чуть не случилось в аптеке. Я тоже не понимаю.
Мое сердце бьется, словно включенная пожарная сигнализация всю ночь.


044.00

Шоу должно продолжаться.
Ребенок с поломанной лучевой и локтевой костью не может играть на скрипке во время Зимнего Концерта в начальной школе Парк Стрит, а потому директор выдал Эмме металлический треугольник, в который она должна бить в нужный момент. Она так же отвечает за колокольчики. «Колокольный звон» Она провела вся ночь четверга, тренируясь.
Я раньше ушла со школы (снова судороги - ха!) и провела весь вечер, занимаясь выпечкой, потому, что Эмма записала ее мать на Рождественскую Ярмарку по выпечке, а Дженнифер купила дешевое печенье с тянущейся красной и зеленой начинкой. Я сделала овсяных девочек с розовыми полосками на руках, и буханку орехового хлеба Ноны Мэриган. Коварные ложки хотят засунуть в мой рот сахар, патоку и масло, но я притворяюсь, что у меня аллергия. Одно касание к моим губам и языку приведет к обострению, и я буду кашлять до смерти.
Я беру остатки теста, чтоб сделать вуду девочку, сильную и здоровую, с желтыми волосами, голубым платьем и черной дырой ее рта. После того, как тесто немного остывает, я кладу ее на разделочную доску и бью скалкой, пока она не превратится в овсяную пыль.
Когда Эмма приходит домой с учебы, она пахнет печеньем, и пищит от радости настолько громко, что наверное, остальные иглы с елки осыпаются. Она обнимает меня рукой и своим гипсом так сильно, что почти ломает мне ребра. Я позволяю ей покрасить мои ногти в тот же цвет, что и ее, чтоб мы были близнецами.
Дженнифер удивляется, когда видит печенье. Эмма напоминает ей, что записала ее на распродажу домашней выпечки, и я могу сделать это вместо нее, что удивляет ее еще больше.
У нас хватает времени только на сандвичи с индейкой (230), прежде чем уйти на концерт.

***

Младшая школа Парк Стрит пахнет почти так же, как в те времена, когда я ходила сюда: теплые, вспотевшие тела, дешевый соус для спагетти, Волшебные Маркеры, бумага. Тут стоит небольшая дань Кейси, на доске в холле. Это фото было сделано пару лет назад, прежде чем постоянная рвота сожгла ее слюнные железы, и они раздулись до размеров грецкого ореха позади ее челюсти. Взгляд на него заставляет мое сердце замереть, но я продолжаю идти в библиотеку в конце холла. Фото действительно здесь, я вижу его, я не придумала, это не проделки призраков. Ее папа – здешний директор, а мама управляет всем остальным. Имеет смысл устанавливать святыню.
Эмма идет к закулисной линии, чтоб построится с детьми в ряд.
«Ты, правда, не хочешь спуститься и послушать? Мы можем поменяться в перерыве» спрашивает меня Дженнифер.
«И сидеть с шестью сотнями разгоряченных родителей с видео камерами? Нет, лучше иди ты. Посмотри весь концерт»
Она обнимает меня, сжимая с силой, достаточной для того, чтоб мои ребра треснули. Это случается так быстро, что я не успеваю ничего понять. Она приближается, берет мое лицо в свои руки и целует мой нос.
«Ты можешь быть такой милой иногда, знаешь? Я тебе очень должна» она приближается еще больше и шепчет «Я не могу быть с этими женщинами. Они так раздражают»
«Без проблем» говорю я, стараясь выстоять под весом ее поцелуя.
Сюда принесли четыре столика из кафетерии. Для распродажи. Столы переполнены тарелками печенья с десятью видами из шоколадной стружки, включая печенья без масла, без яиц, и муки. Мамы в этой школе смотрят слишком много кулинарных шоу. Тут и домашние ореховые пирожные, и коричные вафли, и воздушные, мятные печенья. Кто-то испек кексы с причудливыми ароматами: гранат, зеленый чай, клюква, фисташки и гуава. (Печенья все со списком ингредиентов для аллергиков) на последнем столе, рядом с коробкой для денег, две корзинки наполнены шоколадными претцелями, вымощенными в карамельной присыпке, и три идеальных домика из овсяного теста, для последней распродажи. Каждый из них украшен окном, сделанным из расплавленной карамели.
Мамаши, с которыми я работаю, жуют печенья, засовывая их в рот и позволяя крошкам падать на их свитера.
«Хочешь пирожное?» спрашивают они, смотря на мои ключицы, «Попробуй со слоеного теста. Ради них можно умереть»
Я хотела бы слоенное тесто. Я хотела бы откусить кусочек пирожного, посплетничать или поговорить о последнем эпизоде сериала, потом откусить еще, улыбнуться, жевать их, потому, что они вкусные, и приятно ощущать их во рту, глотнуть их и заполнить мой живот пирожными. Но они не для меня.
«Нет, спасибо» отвечаю.
«Посмотри, какая ты худенькая» визжат они «Тебе не о чем переживать, не то, что нам!» их ноги хлопают друг о друга, животы и задницы дрожат «Возьми одно или два»
Кукольник дергает за веревочки марионетки-меня. Уголки моего рта подымаются, ресницы хлопают. «Я плотно пообедала. Я попробую что-то позже»
Голодные люди обступают нас и мы продаем, продаем, продаем. Я вижу Миссис Пэриш, одетую как Миссис Клаус, проходящую среди людей. Ее парик сдвинулся на одну сторону. Толпа маленьких детей следует за ней, машет, они просят ее сказать Санте, что были хорошими весь год. Она не замечает их. Она идет точно к столику с выпечкой. Я прячусь за овсяным домиком, чтоб она не увидела меня. Я не выхожу, пока она не уходит.
Когда концерт начинается, я говорю толстым мамашам, что они могут пойти и посмотреть на своих детей, пока я присмотрю за едой и деньгами. Это меня не раздражает. Это заставляет меня понимать, насколько я сильна.
Мамаши дают мне сотню шансов передумать («Нет, что ты, иди ты, нам не сложно, серьезно») а потом они уходят в зал с пирожным на экстренный случай, на случай, если в крови будет слишком мало сахара.
Я сижу за горой завернутого в фольгу зефира. Оркестр играет «Тихую Ночь» или «Это случилось в полночь», я осматриваю зал. Кейси еще не пришла. Еще. Нет снега в воздухе. Да, тут пахнет жженым сахаром, но это из-за распродажи. Я не думаю, что она придет сюда, ведь в холле постер с ее лицом,как будто ее разыскивают за какое-то преступление, да и родители ее здесь. Они ее тоже увидят, я знаю. Ад возьмет перерыв. Она не придет.
Я беру свои принадлежности для вязания. Натягиваю ленту между спицами, проверяю пряжу. Петля, петля, выворот. Петля, петля, выворот. Пряжа впитывает пот с моих ладоней. Петля, петля, выворот. Петля, петля, выворот.
Мои пальцы хотят этих пирожных. Они хотят слоенку и странные маффины, и претцели. Нет, они не хотят.
Они хотят взять зефир, разломать его и засунуть в мой рот. Они не станут.
Вязание падает на мои колени. Спицы слишком тяжелые, они сделаны с железа, пряжа, кажется, тоже из него. Кости моих рук и коленей легче, чем они. Голод, голод, голод. Как битва. Мори себя голодом. Ходя туда и обратно по полю боя твоего подсознания.
Все причиняет боль.
Дверь открывается, сюда приходит запах жженого сахара, окутывая мое лицо и волосы. Сегодня я ела 412 калорий. Я сожгла их и еще пару сотен на тренажере. Я съела половинку пирожного (150) или четверть (74). Я бы могла слизнуть глазурь или откусить кусочек.
Я не могу. Я не должна. Я не заслужила. Я жирная, и я противная самой себе. Я занимаю слишком много пространства. Я мерзкий, жирный носорог. Я проблема. Я – белая шваль. Я хочу уснуть и не просыпаться, но я не хочу умирать. Я хочу есть, как нормальные люди, но мне нужно видеть мои кости, иначе я буду ненавидеть себя еще больше, вырежу мое сердце, или съем все таблетки в доме, все таблетки, которые вообще существуют.
Я беру пирожное, которое определенно будет плохим на вкус: гранатовое.
Это пирожное покрыто глазурью и присыпано семенами.
Я слизываю семена и кусаю. Они взрываются в моем рту, влажно-красные, с сильным запахом, не ягода, не яблоко, что-то более крепкое, ближе к вину. Я могла бы съесть горстку этих семян, или шесть горсток, я могла бы съесть все пирожные.
Нет, я не могу. Я просто ем шесть семян: 1.2.3.4.5.6. Они теплые, я чувствую, как они спускаются по моему горлу вниз. Не страшно.
Дверь открывается, я чувствую это. Теперь веревочки обрываются, я могу чувствовать эти руки, я могу остановить себя и не снять с пирожного обвертку. Или я могу развернуть. И съесть. Я ем их, пока не остается ни одного красного пирожного. Ни. Одного. Пирожного. Руки тянуться за маффинами, слоенками и даже овсяной девочкой Эммой с розовой лентой на руке.
Я превращаюсь в одно сладкое, липкое пирожное. Вскоре дверь распахивается, внутрь заползает запах выпечки, смех, аплодисменты и разгоряченные тела. Я бегу в уборную.
Не имеет значения, как далеко я засуну палец, выгребная яма не будет пустеть. Я впрыскиваю мыло в рот и полощу горло, пока пузыри не стекают по моим щекам.


045.00

Посреди ночи кто-то засовывает нож мне в живот, пронзая кишки, и я кричу, разбудив родителей. В комнату влетает Дженнифер потому, что мой отец в командировке, а отец тут не живет. Она подхватывает меня и помогает дойти до ванной. Я не знаю, стоит ли мне сидеть в туалете, или опустить туда голову.
Едва собравшись с силами я сажусь. Дженнифер берет тряпку для мытья посуды, и, наполнив ее холодной водой, прижимает к задней стороне моей шеи.
«Я в порядке» бормочу.
«Нет, ты не в порядке» говорит она, прижимая руку к моему лбу «Жара нет. Наверное, это пищевое отравление. Что ты ела на ленч?»
Лезвия снова впиваются в мой живот, я кашлю и стону.
«Суп и крекеры. Ну и сандвичи, которые мы ели все вместе в обед»
«Тебя тошнит?»
Я качаю головой.
«Ты ела что-то на распродаже?»
Прежде чем я успеваю соврать, моя голова утвердительно кивает.
«Пирожные»
«Пирожные? Ты съела не одно?»
Я киваю «Они были вкусными…»
«Возможно, это из-за свежих яиц. Ничего, если я спущусь вниз? Я посмотрю, есть ли там что-то»
Я скреплю зубами. «Конечно, когда вернешься, принеси мне мятный чай?»
«Мятный чай? Не стоит пить или есть, пока тебя тошнит»
«пожалуйста, Дженнифер. Я знаю, это поможет»
«Хорошо. Успокойся. Просто дыши. Мятный чай, так мятный чай»
Когда она уходит, с моих губ вырывается стон. Я знаю, что со мной. Я огромный, прожорливый провал. Я ничтожество. Мое тело не приспособлено к переработке магических углеводов в пирожных. Оно едва перерабатывает суп и крекеры.
Лезвие прокручивается снова. Слабительное, которое я приняла вечером, теперь разрывает мои кишки.
Плюс, мой уровень фосфатов резко подскочил из-за бешеного количества сахара. Плюс, есть шанс, что голодая, я сделала себе подарок, заменив свой розовый шарик-желудок на призрачно-серый или клетки моего желудка попросту вымерли потому, что я столько пренебрегала ими. Или Кейси сделала куклу вуду для меня из овсяного теста в своей могиле, и разбила ее на маленькие кровавые кусочки.
Моя голова слишком тяжелая для того, чтоб мои плечи могли ее удержать. Я наклоняюсь, позволяя ей упасть на мои колени.
«Лиа?»
Сквозь завесу своих волос я вижу, как тапочки Эммы шлепают по полу ванной «Лиа, ты умираешь?» ее голос срывается на плач.
Я поднимаю голову, стараясь игнорировать мерцающие, черные точки, возникающие перед глазами.
«У меня всего лишь расстройство желудка, милая. Никто от этого не умирал. Со мной все будет хорошо»

Дженнифер укладывает Эмму в постель, решив поверить в мою ложь о том, что мне намного лучше, и я решила почитать в туалете еще немного. Вся ночь я провела, расхаживая между постелью и туалетом, очищаясь, очищаясь, очищаясь. Слабительные находились у меня внутри, делая свою грязную работу. Каждый раз я дочиста вымывала туалет голубой щеткой.
Когда я легла в постель, кто-то в моей груди начал играть в баскетбол. Я хотела проверить пульс, но мое сердце билось слишком быстро, чтоб считать. Я вспотела. Мое тело ело себя изнутри, перемололо мои мышцы, бросив их в огонь, в вечный двигатель.
Металлический привкус во рту. Надо разбудить Дженнифер.
Если я


Дата добавления: 2015-10-31; просмотров: 168 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Она звонила мне. | Я не могла найти ответ. | Women in business: advantages and disadvantages | The world`s most powerful woman in business | Our journey begins in the Far East. | Louis and Auguste Lumiere | The Modern Movie Industry | A GLIMPSE OF WORLD MOVIE HISTORY | THE ARRIVAL OF SOUND | Eastern Europe and the Soviet Union |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Некоторые девушки!/Бесполезные!/Безумные!| Does gender discrimination still exist?

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.025 сек.)