Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Уильям Шекспир 1 страница

Читайте также:
  1. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 1 страница
  2. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 2 страница
  3. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 2 страница
  4. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 3 страница
  5. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 3 страница
  6. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 4 страница
  7. A) Шырыш рельефінің бұзылысы 4 страница

Всякое препятствие любви только усиливает ее.

 

Пожилой араб, кряхтя и сутулясь, вышел из дома, неплотно прикрыв за собой хлипкую дверь, спустился по ступеням и опустился на низкую лавочку, вколоченную в землю. Оглядев двор, старик втянул носом пыльный воздух, покачал головой чему-то, известному только ему, и достал из кармана столько же дряхлую, как он сам, трубку. Начиняя ее табаком, он увидел, как, выйдя из-за поворота, галдя и толкаясь, бросилась к нему толпа ребятишек.

- Дед Ахмед! Дед Ахмед!

Дети окружили его и кричали, перебивая друг друга и размахивая руками. Дед лишь ухмылялся в седую бороду, посасывая трубку, пережидая, пока эмоции чумазых мальчуганов и девчушек схлынут. Наконец, ребята замолчали, и самый рослый, бойкий десятилетний Хишам, хрипло спросил:

- Дед Ахмед, ты выздоровел?

Ахмед сощурился, хитро глядя через разросшиеся брови.

- Выздоровел, родной, выздоровел. Спасибо тебе.

Дети топтались, опустив глаза на песок, наиболее смелые нетерпеливо разглядывали старика. Араб рассмеялся, и несколько звонких, детских голосов присоединились к нему.

- Знаю, чего вы ждете от меня. Долго болел я, скучно вам было. Так и быть.

Дед хлопнул себя по коленям, и ребята быстро расселись вокруг него прямо на землю. Из окон и дверей соседних домов уже выглядывали улыбающиеся люди, знающие, что дед Ахмед знает много чудесных и интересных историй. Старик кивнул им, приглашая присоединиться.

- Долго хранил я эту историю, берег ее для вас, ждал подходящего момента. И чувствую теперь, что пора поведать ее, ведь времени у меня осталось не так мало.

Ребята молчали, хлопая глазами, не понимая, о чем говорит Ахмед, а взрослые грустно склоняли головы, отводя печальные взгляды. Дед улыбнулся и потрепал по голове сидящего подле него мальчишку.

- Историю эту услышал я, будучи совсем молодым, чуть постарше вас, от своего отца. Ему ее рассказал его отец, а отцу моего отца передал его дед. Прадеду нашему довелось в молодости служить при дворце калифа, там-то он и узнал эту легенду и с тех пор передавал ее из поколения в поколение нашего рода. И я ношу эту легенду в сердце, ибо там ее место, в самый трудный час выручала меня память о ней. Легенда та о великой любви, родившейся в плену и приведшей к свободе, о любви, ниспосланной на землю самим Аллахом…

 

Среди золотых песков пустынь и изумрудных оазисов, омываемый волнами Средиземного моря и великой реки Нил, отражающими бездонную синь небес, сверкая своим величием подобно солнечным лучам, стоял могучий Арабский Халифат. Простирался он от Индийского до самого Великого океана, и не было равных ему держав ни по силе воинской, ни по красоте городов его и храмов, потому что сам Аллах держал Халифат на ладони своей. Был столицей в то время Дамаск, самый прекрасный и могущественный город Сирии, и правил в нем халиф Шахджахан-аль-Амин. Правление его было мудрым, со всех концов света ехали к нему люди за советом. О своем народе халиф заботился и радел перед Аллахом, зорко охранял границы Халифата, требовал от людей тщательного и неукоснительного соблюдения заповедей Корана и сам был праведным мусульманином. С большой любовью и терпением относился Шахджахан ко всему, что было в его стране и в его дворце, но более всего болело и радовалось его сердце за единственного его сына – молодого принца Абильхана…

 

Шахджахан был недоволен. Подперев одной рукой подбородок, пальцами второй, унизанными драгоценными перстнями, нервно постукивал он по колену и шумно вздыхал, то и дело бросая взгляд на массивную, обитую железными узорами дверь, из которой добрых четверть часа назад должен был появиться его сын. Абильхан бесстыдно опаздывал, и, памятуя об упрямом нраве сына, халиф знал, что тот может не явиться на совет вовсе.

Советники Шахджахана осуждающе качали головой и неслышно переговаривались, если, конечно, не дремали на своих местах – многие из них были очень стары, чуть ли не вдвое старше своего повелителя. От них было мало прока, но исключать знатных и почтенных старцев из совета халиф не спешил – жалел.

Впрочем, был у правителя один толковый визирь. Тощего и носатого Хакима аль-Амину прислал его брат аль-Мамун, бывший наместником халифа в Багдаде, посоветовавший этого пронырливого араба за хитрость и изворотливость ума. Хаким отлично разбирался в людях и нередко помогал халифу принять верное решение. Шахджахан был безмерно благодарен брату за этого человека.

Задумавшись, аль-Амин не сразу заметил, как визирь зовет его, склоняясь в поклоне.

- Что? – Опомнился халиф.

- Господин, я прошу прощения, но невежливо заставлять советников ждать так долго. Позволите начать совет?

- Да, ты прав. Пора начинать.

Визирь хлопнул в ладони, обращая внимание присутствующих. Гул прекратился. Шахджахан выпрямился на троне и заговорил.

- В последнее время я редко собирал совет, лишь в тяжелых случаях. Но сегодня нам нечего бояться, наоборот, хочу действовать в мирных целях. Арабский халифат находится в расцвете своих сил, наш народ живет в покое и достатке. Другое меня тревожит – ведь чем сильнее и прочнее государство, тем больше завистников и недоброжелателей у него. Найдутся и те, кто задумает погубить халифат. Наша военная мощь с легкостью может отразить нападение любой страны. А если наш враг обзаведется союзником? Тогда и нам следует иметь друга, союзника, на которого мы могли бы рассчитывать во время войны, а в мирное время могли бы обмениваться с ним товарами и знаниями.

Советники закивали головами, одобряя мысль халифа.

- Какое государство видишь ты, о мудрейший, нашим союзником? – Спросил один из них.

- Отвечу на твой вопрос. Предок мой, достопочтимый Харун-аль-Рашид привел халифат к величию, заключив договор с Карлом Великим, королем Франкского государства. Но после кончины обоих государей отношения эти, к сожалению, прекратились. Поэтому я предлагаю отправить послов к сыну Карла Великого, Людовику Первому Аквитанскому, дабы заключить новый союз, столь же крепкий и дружный, какой был раньше. Что скажете?

- Согласны!

- Нужно отправить послов.

- Союз с Франкией – это хорошо.

Аль-Амин перевел взгляд на брата. Тот улыбнулся и склонил голову в знак уважения:

- Мудрое решение, халиф.

- Кого повелитель желает отправить в путь? – Уточнил один из советников.

- Чтобы доказать Людовику серьезность и важность данного союза, я отправлю послом к нему во Франкию моего сына Абильхана-ибн-Шахджахана и моего ближайшего советника Хакима-ибн-Салаха. Им я доверяю, как себе, Абильхан, как будущий правитель Арабского халифата полноправно представит мою волю Людовику Первому и, может быть, для пущего укрепления отношений найдет себе среди дочерей франкского короля жену. В подарок королевскому двору пошлю я драгоценные ткани и сосуды, золотые украшения для женщин, а также знаменитую дамасскую сталь.

- О, халиф, позволь мне сказать, - подал голос аль-Мамун. - Я знаю, что предписано шариатом отправлять лишь двух послов, но не можешь ли ты отправить своего наследника в долгий и трудный путь без охраны? Ты знаешь, как люблю я своего племянника и дорожу им, позволь мне предложить в сопровождение ему лучший конный отряд, какой только есть в гарнизоне Багдада. Говорят, что по земле бывшей Римской империи и по степям Франкии бродят разбойники, дикие варвары, не желающие жить достойно и честно.

- Благодарю тебя, брат мой, я и сам велю снарядить воинов, дабы не смогли эти дикари приблизиться к моему сыну. В силе и ловкости твоих конников и моих лучников я уверен, они не допустят, чтобы с Абихальном случилось несчастье.

 

Отпустив советников, Шахджахан вышел из приемного зала и направился по длинному коридору. Стены коридора были украшены разноцветной мозаикой, повторяющимися орнаментами желтого, синего и зеленого цветов, в полукруглые окна через витражи просачивались лучи солнца, бросая на пол разноцветные пятна. Шаги халифа были уверенными, но тихими, мягкие туфли с поднятыми вверх носами бесшумно касались мраморного пола. У двери, ведущей в покои, принадлежащие принцу, стояли два стража с саблями из той самой дамасской стали, рукояти которых были из золота. Стражи расступились перед правителем, пропуская его внутрь.

В покоях сына было светло, цветные стекла были выставлены, и через окна и балкон помещение заливал яркий свет. Но самого Абильхана здесь не было. Халиф прошел по ярким персидским коврам в смежную комнату, не имеющую окон, а потому всегда темную. В ней кадил лишь одинокий ночник. Абильхан лежал на разбросанных по полу подушках, небрежно завернутая на голове чалма стлалась по полу в опасной близости от лампы. Казалось, молодой принц спит, но Шахджахан знал, что тот просто ленится.

- Мне следовало бы наказать тебя за непослушание, - сказал он. – Я велел тебе явиться на совет.

Абильхан открыл глаза и посмотрел на отца.

- Я был занят.

- Я вижу, чем ты занимаешься, Абильхан. Если ты забыл, Коран причисляет лень к смертным грехам, он завещает нам неустанно трудиться каждый миг своей жизни, а не предаваться праздности.

- Я знаю, что говорит Коран, отец, я знаю в нем наизусть каждую суру. И я был действительно занят сейчас – вот видишь, я сочинял рубаи. – Абильхан показал отцу лист бумаги, исписанный и перечеркнутый вдоль и поперек.

Шахджахан улыбнулся уголками рта, но тут же вернул себе серьезное выражение лица.

- Вернемся к тому, с чего я начал…

- Отец, к чему все это? С чего бы мне приходить на совет, если я против? – Перебил принц, поднимаясь с подушек и проходя в светлую комнату. – Я считаю союз с Франкией пустым делом, ты знаешь.

- Почему, сын, разве ты не тревожишься о своем народе?

- Я тревожусь и еще как! Но почему именно Франкия? Пожалуйста, заключай союз с кем угодно, хоть с Русью, но только не с Франкией.

- Чем тебя не устраивает Франкия? Карл Великий был мудрым королем и удачливым завоевателем.

- Да, это так. Но он умер, а преемник его не имеет и пятой части его ума.

Шахджахан вопросительно поднял брови.

- Брось, отец, ты же слышал, что говорят о Людовике Первом. Это ничтожный, слабовольный правитель! Он едва взошел на престол, а его страна уже трещит по швам. Если случится так, что Арабскому халифату будет угрожать война, он дойдет со своими войсками к нашим границам как раз тогда, когда она закончится. Зачем нам этот груз?

- Как бы то ни было, я решение уже принял. Обозы с подарками и провизией уже снаряжаются. Послом к Людовику пойдешь ты.

- Что? – Вскричал Абильхан. – Я? Отец, что за шутки?

- Это не шутки. Распорядись собирать вещи, что понадобятся тебе в дороге, я знаю, их будет немало. – Халиф не смог сдержать улыбки, видя потрясенное и растерянное лицо сына.

- Но я не хочу! Почему я?

- Потому что тебе я доверяю, как никому другому. С тобой поедет Хаким и охрана, мои лучники и конники аль-Мамуна.

- О, нет, - простонал принц, опускаясь на ковер. – Мало того, что родной отец отправляет шайтан знает куда, так еще и компанию подобрал такую, что хоть вешайся.

- Чем плоха компания Хакима?

- Тем, что твой любезный Хаким – крыса аль-Мамуна! Неужели ты не замечаешь, что Хаким наушничает аль-Мамуну? Все твои решения, все ходы твой брат узнает в считанные дни и использует их, выдавая за свои!

- Что ты такое говоришь, Абильхан? – Воскликнул халиф. – Как смеешь ты отзываться так о своем дяде?

Абильхан промолчал. Открыть отцу то, что аль-Мамун добивался любви племянника еще когда тот был ребенком, он не осмеливался – боялся того, что Шахджахан не поверит и разочаруется в сыне, а еще больше – того, что поверит и велит казнить распутного брата.

- Просто так. Он мне не нравится, мне кажется, он желает быть халифом вместо тебя, - буркнул Абильхан, теребя кисточку на подушке.

Аль-Амин вздохнул и сел рядом с сыном, доставая из-за пояса карту.

- Смотри, - сказал он, разворачивая ее. – Из Дамаска отправитесь в Византийскую империю, там на корабле через пролив переправитесь в Константинополь, после через землю южных славян и вдоль Адриатического моря поднимитесь как раз во Франкию. Я уже отправил гонца, на границе вас встретят и проводят в столицу Франкии, где ты встретишься с Людовиком.

- Как далеко… И, наверное, это займет очень много времени.

- Да, сын, но поверь, это необходимо.

- Может, кого-нибудь другого пошлешь? – Абильхан жалобно поглядел на отца. – Путь долгий, опасный, неужели тебе не жаль меня, своего единственного сына? Не будешь скучать по мне?

- Это нечестный прием, - рассмеялся Шахджахан. – Кстати, при дворе Людовика советую обратить внимание на его дочерей…

- Опять? – Принц вскочил и встал напротив отца, сложив руки на груди. – Опять старая песня? Ну, сколько можно? Мне всего двадцать!

- Тебе не всего двадцать, тебе уже двадцать. Я в твоем возрасте уже имел двух жен, и одна из них была твоя мать. Ее мне, между прочим, привез твой дед из Египта, и я не возмущался. Она была такой красавицей! Ты весь в нее. Она бы была очень горда тобой…

- Это нечестный прием, - сказал Абильхан, отвернувшись и чувствуя, как вновь внутри разливается тоска по матери.

- Все, не капризничай. Съездишь, повидаешь мир, поупражняешься в латыни, которую ты тоже ленишься учить.

- Я не ленюсь, она просто плохо мне дается.

- Тем более. Абильхан, рано или поздно тебе придется заниматься всем этим, ведь скоро придет твой час занять трон халифа. Привыкай.

- Не хочу…

- Так захоти. Это я сейчас говорю не как твой отец, а как правитель Сирии и всего Арабского халифата. Собирайся.

Шахджахан вышел, оставив принца одного. Абильхан обиженно поглядел ему вслед и подошел к окну. Он глядел на Дамаск с высоты дворца бесчисленное множество раз, но любовь и восхищение родным городом каждый раз как впервые заполняли его душу. Внизу толпились каменные дома простолюдинов, пестрели разноцветные войлочные навесы над входами, радовали глаз красотой и изяществом мечети. Принц мог даже отсюда слышать крики торговцев и бедуинов, погоняющих млеющих от жары верблюдов. Абильхан любил Сирию, и предстоящая долгая разлука приносила ему горькую, сжимающую изнутри боль, он уже тосковал по родине, по ее горячим пескам. И к тоске примешивался страх. Страх оставить отца один на один с вероломным аль-Мамуном, страх остаться практически одному с его продажным слугой Хакимом. Страх того, что он может не вернуться домой. Абильхан вновь расправил карту, оставленную ему отцом. Даже на куске бумаги пустые, без единого значка территории казались ему пугающе-опасными, таящими в себе все зло мира. Выронив карту, Абильхан почувствовал, как его затрясло от тягучего, заставляющего кровь холодеть предчувствия.

 

Хаким торопился, почти бегом направляясь в одну из самых дальних комнат дворца. Полы его халата запутывались между ног, мешая ходьбе, а нос одной туфли все время норовил зацепиться за пятку другой. Хаким то и дело оглядывался, опасаясь увидеть кого-либо из стражников халифа или знати.

Добежав до заветной двери, он юркнул в нее и прижался к стене, переводя сбившееся дыхание. Заперев дверь на засов, он подбежал к другой двери в противоположной стене и простучал в нее пароль. Дверь открылась, и появившийся в проеме человек втащил в нее слабо сопротивляющегося визиря.

- Да, господин, я нужен вам? – Пролепетал Хаким.

- Тихо. У этих стен наверняка есть уши, - прошипел аль-Мамун. – Слава Аллаху, Шахджахан решил-таки отправить своего сынка к Иблису на рога. Этот Абильхан хитер, как лисица, и скользок, как уж…

- Пока нас не будет, вы свергнете аль-Амина с трона? – Шепотом спросил Хаким.

- Это не так-то просто. У меня есть план, в котором я главную роль отвел тебе, мой друг Хаким. Твоя задача – сделать так, чтобы Абильхан не добрался до Франкии. Убей его или продай в рабство, делай, что хочешь. Но он должен исчезнуть, а вместе с ним, естественно, и лучники халифа. Действуй, мой конский отряд в твоих руках.

- А что потом?

- Ничего. Избавишься от принца и возвращайся в Багдад. Только старайся, чтобы тебя не заметили. А дальше я возьму все в свои руки.

- Хорошо, господин, - поклонился Хаким и выскользнул из комнаты. Аль-Мамун ухмыльнулся и поднес к лицу руку, на ладони которой лежала золотая монета с изображением профиля принца на греческий манер.

- Прощай, Абильхан. – Монета мелькнула в воздухе и со звоном закатилась в угол.

 

Принц не находил себе места, меряя комнаты шагами, бесцельно слоняясь из одной в другую. Ничто не приносило успокоения, наоборот, - стоило ему присесть или остановиться на мгновение, как тут же накатывало беспокойство и неукротимое раздражение. Абильхан начинал нервничать, покрикивал на слуг, которые недостаточно расторопно собирали его вещи, ругался на носильщиков за неаккуратность и тряску, с которой они несли его во время прогулки по Дамаску, затем велел остановиться и, выйдя из носилок, долго стыдил припавшего к его ногам бедуина за то, что его верблюды перегородили всю улицу. Но в крике его переживания не уменьшались, и к концу дня принц вернулся во дворец безумно уставшим.

- Ничто не расслабит больше, чем ванна, - справедливо решил Абильхан и велел нести молоко.

О молочных ваннах он узнал от матери, та поведала ему, что все египетские царицы, чтобы сохранить красоту и молодость, наполняли ванны молоком вместо воды. Особой разницы принц не замечал, но его тешила мысль, что он является наследником традиций Клеопатры и Нефертити. Абильхан тщательно следил за собой, ежедневно помимо купаний в свежем молоке слуги натирали его эфирными маслами, и дабы достичь высшего совершенства в своей красоте принц регулярно удалял расплавленным воском излишнюю, по его мнению, растительность на своем теле. И, лежа в теплом молоке, он с непритворным ужасом думал о том, что в дороге у него не будет времени и возможностей ухаживать за собой.

«Отвратительно, во Франкию, ко двору короля я приеду весь покрытый грязью и волосами. Наверняка вокруг меня будет летать рой мух. Я буду похож на… на обезьяну!».

Презрительно фыркнул в ответ своим мыслям, принц начал плескаться с особым усердием.

После купаний длинные волосы Абильхана спутались, и служанка больно тянула за них, расчесывая. Поначалу он терпел, скрипя зубами, потом не выдержал:

- Ну, что ты делаешь, недотепа? Без волос меня оставить решила? Аккуратнее!

- Простите, господин, - пролепетала девушка, стараясь распутать волосы пальцами. Зажатый у нее подмышкой гребешок выпал и, наклоняясь за ним, служанка снова дернула Абильхана за прядь. Вспылив, принц вскочил и ударил ее по щеке, выхватывая гребешок.

- Пошла прочь!

- Простите меня, я нечаянно…

- Я сказал – пошла прочь!

Служанка выбежала, и Абильхан сам принялся за расчесывание. Настроение его мгновенно испортилось, недовольство от предстоящего похода снова вернулось.

- И зачем отец вздумал отправлять меня в поход? – Сказал он самому себе. – Бес с ним, с союзом, от него все равно не будет никакого толка. Лишь я окажусь в убытке, столько дней в поту и дорожной пыли. Мое место здесь, во дворце, в уюте и спокойствии. Это ко мне должны приезжать, чтобы лицезреть меня, а не я должен мотаться по свету верхом на вонючем верблюде или лошади. Когда я стану халифом – никуда не буду выезжать!

Уложив волосы на плечи, он долго смотрел на свое отражение в зеркале. Без лишней скромности он отмечал, что Аллах наградил его красотой, перед которой преклонялись все без исключения жители и гости халифата. И, как это часто бывало, принц впал в самолюбование.

Перебросив через плечо копну смоляных волос, Абильхан принялся втирать ароматное масло в золотистую мягкую кожу тонкой шеи.

- Найти себе невесту… Все-таки отец мой остряк! Зачем мне нужны эти хилые франкские невесты? Я сам как невеста. Меня самого следует лелеять и холить. Интересно, есть ли на свете человек, достойный меня?

Перед сном Абильхан долго ворочался, стараясь уснуть, взбивал подушки, ложился ближе к окну, чтобы дышать свежим воздухом. Лежал на спине, в сотый раз разглядывая узоры на потолке. Принц старался отвлечься от грустных мыслей и думать о том, что он увидит во Франкии, как выглядит страна и дворец Людовика, во что одеты знать и слуги. Незаметно для себя он уснул, но и во сне его преследовало чувство тревоги и одиночества.

 

Перед отъездом выяснилось, что в путь вместо посольского обоза отправляется целый караван. Абильхан, встав с утра пораньше, заявил, что не пристало сыну халифа ездить как простолюдину, поэтому в срочном порядке в поход собирались – личный повар принца, личный лекарь, помощник для переодевания, учитель латыни, ученый муж, бывший однажды во Франкии, другой учебный муж, с которым принц собирался беседовать о поэзии и Коране, двое личных охранников, что будут дежурить у шатра Абильхана, когда тот будет спать, и молодой юркий мальчик-на-побегушках для различных мелких поручений. Шахджахан качал головой, списывая все это на извечную капризность и придирчивость сына. Принц относился к своему народу с уважением и заботой, но подчеркивать свое положение не забывал никогда. Сам же Абильхан, перечисляя, сколько людей ему понадобится в дороге, преследовал иную цель – он старался окружить себя как можно большим количеством человек, расписать свой день так, чтобы у него не оставалось времени наедине с Хакимом. Визирь с прищуренными глазами и длинным носом вызывал у принца почти физическое отторжение.

Обозы были собраны, верблюды навьючены, скакуны запряжены. Ждали только Абильхана. Обняв отца, тот долго стоял, прижавшись к нему, старательно охватывая взглядом стены родного дома, запоминая каждую завитушку в росписи, каждую колонну и ступень, каждый звук, доносившийся с улиц. Халифу было тяжело, и, гладя сына по спине, он чувствовал, что еще немного – и он отменит поездку. Но Абильхан отстранился и, поцеловав руку отца, отошел к каравану, садясь на приготовленного для него одногорбого верблюда - драмадера. Последний взгляд на дворец – и послы отправляются в путь.

 

Покинув Дамаск, путники взяли курс на север, в Византию. Первый перевалочный пункт находился в городе Антиохия, расположенной в дельте реки Ороит. В Антиохии находилась резиденция халифа, и принц не раз был там, поэтому караван, сохраняя уверенную скорость, почти без остановок, добрался до города к закату. Переночевав, на следующий день послы возобновили путь, обогнули небольшой залив и сменили направление с северного на северо-западное. Последним крупным населенным пунктом халифата в этом направлении был город Тарс, а там рукой подать до границы с Византией.

Удрученный принц молчал и мало разговаривал с сопровождающими. Ему хотелось забраться в самую просторную и чистую повозку, в которой ему устроили скромный, но уютный кабинет, и не выходить оттуда до самой Франкии, но Абильхан решил ехать верхом, пока они еще находятся в пределах халифата. А после границы – спрятаться и не показывать носа, заглушая грусть чтением. Ученый муж Шариф предложил Абильхану вести журнал путешествия и записывать туда все, что принц видит. Абильхан воодушевился и даже держал под рукой бумагу и чернила, но кроме пустыни, холмов и редко встречающихся мелких речушек по дороге ничего не попадалось. Он впал в уныние, желая лишь одного – поскорей вернуться домой, и даже такие важные и обязательные остановки, как молитва Аллаху, что должна произноситься пять раз в сутки, казались принцу невыносимыми.

У границы с Византией Абильхана охватила паника, и только воспитание и благородное происхождение не позволили ему развернуть коня и погнать его обратно в Дамаск, наплевав на все приказы отца. Поэтому принц, молча сходя с ума, гордо пересек границу первым.

Природа Византии мало чем отличалась от Сирии – все те же пустыни и дюны, те же редкие города и верблюды, равнодушно развалившиеся на песке. На третий день пути поднялась пылевая буря, заставлявшая укрывать лица и низко пригибаться, чтобы не получить полные глаза, ноздри и рот песка. Не выдержав, Абильхан укрылся в повозке, кашлял и долго умывал лицо из кувшина. Глянув в зеркало, принц расстроился – глаза сильно покраснели и слезились, угольная подводка от солнца размазалась, оставив разводы по всему лицу. Из-за растрепавшейся чалмы все волосы тоже были в песке, а от горячего ветра и палящего солнца стали сухими и ломались в пальцах. Распереживавшись, Абильхан повалился на импровизированное ложе из подушек, устроенное в повозке, и забылся беспокойным сном.

Проснулся же он в слезах и еще большем расстройстве – ему приснилось, будто он странствовал по миру много лет, а вернувшись, узнал, что отец забыл его и родил себе другого сына. Караван долго стоял у византийского города Иконий, ожидая, пока пригодившийся лекарь отпаивал принца успокаивающим отваром и заверял того, что Шахджахан безумно любит своего сына и никогда с ним так не поступит. Соглашаясь с лекарем, Абильхан продолжал накручивать себя, думая о том, что у отца есть три законных жены и целый гарем из тридцати молодых и здоровых наложниц, и что любая из них может понести от халифа. В итоге принц свалился с мигренью и пролежал в повозке всю дорогу до порта Никомедии.

Свежий морской бриз оказал на Абильхана благотворное воздействие, он вышел к самому берегу и с удовольствием вдыхал соленый воздух полной грудью. Абильхан любил море – он напоминало ему родную пустыню. Та же бескрайность, те же бегущие от ветра волны. От Дамаска было недалеко до Средиземного моря, и принц часто изъявлял желание провести на берегу несколько дней, что сразу же исполнялось.

Вид Черного моря, его шум и запах оказали поистине лечебное воздействие на Абильхана. Когда обозы и животные были погружены на византийский корабль, отправлявшийся в Константинополь, принц с удовольствием прогуливался по палубе, наслаждался брызгами и криками ловких птиц, на лету ловящих из воды серебристых рыбин, а после поедающих свой улов, сидя на мачтах корабля. Свесившись с борта, Абильхан, не отрываясь, смотрел, как загребают воду большие весла, выпущенные из круглых отверстий по бокам корабля, как синхронно и плавно движутся они, как бурлит и пенится между ними вода. В трюме он впервые за дни пути с аппетитом поел приготовленную корабельным поваром рыбу и нашел эту пищу восхитительной. И был непритворно огорчен, когда к концу дня корабль зашел в порт Константинополя.

Проведя ночь в величайшем городе Византии, Абильхан пришел к выводу, что в его положении нет ничего такого ужасного, и восстал духом. Но по вечерам, ложась спать в своей повозке или в раскладываемом шатре, к нему возвращалась тоска по дому и отцу.

 

Сменив верблюдов на коней, путники снова двинулись в дорогу. До границ Франкии оставалось примерно столько же, сколько уже было пройдено от Дамаска до Никомедии, только теперь строго по северо-западной прямой. В Византии, особенно в Македонии остро ощущался дух Древней Греции, ее влияние было заметно во всем, что окружало послов. Учитель латыни Салах приобрел в Константинополе несколько книг греческих философов на латыни и читал их принцу перед сном. Абильхан машинально повторял четко выговариваемые учителем фразы и тут же забывал их, голова была занята совершенно иным. Салаху оставалось лишь вздыхать, видя, как принц во время его уроков летает в облаках. Но хуже приходилось старцу, когда на нерадивого ученика вдруг нападало беспричинное веселье, и тот начинал намеренно коверкать латинские слова, менять их местами во фразах, а то и вовсе выдавал полную абракадабру.

Шариф терпел от взбалмошного Абильхана не меньше, чем его почтенный коллега. Великие арабские поэты, цитируемые ученым мужем, подвергались жесточайшей критике со стороны принца, Абильхан начинал переделывать их произведения так, «как следовало написать», а после выносил вердикт, что все эти поэты и философы были пьяницами и ничего не смыслили в жизни. Сам же принц, несомненно, сочинял рубаи лучше всех.

Шариф долго смотрел в листок, врученный ему Абильханом. Бросая мимолетные взгляды на принца из-под густых бровей, старец лихорадочно соображал, чтобы бы ему сказать принцу. Искра таланта у того была, но дело стопорилось из-за лени Абильхана – тот часто пользовался избитыми приемами, употреблял повторяющиеся словосочетания и рифмы, не утруждая себя поиском новых форм и красок. Шарифа так и подмывало указать принцу на его легкомысленное отношение к искусству, но выжидательно поднятая бровь и пронзительный взгляд не сулили ничего хорошего.

- Что ж, это очень хорошо, - осторожно начал ученый муж, приглаживая бороду. – Но я уверен, что принц может еще лучше. Все это уже было у других поэтов. Не пристало великому халифу пользоваться приемами никчемных писак. Я знаю, ты можешь найти такое, что удивит всех.

Абильхан сощурился, думая, похвалил ли его Шариф или раскритиковал. Но на всякий случай поблагодарил старца, забирая обратно свои рубаи.

 

Раскинув лагерь вблизи города Скопе, караван остановился на ночлег. Абильхан велел всем расположиться у костра, чтобы послушать рассказы о Франкии старого араба, бывавшего там раньше.

- Франки, так же как и мы, поклоняются Аллаху, но они извратили его учение, потеряли его истину. Аллах послал им книгу – Писание, как нам Коран, и пророка Ису, а они считают, что Иса был сыном Аллаха.

- Невозможно, - улыбнулся Абильхан. – Аллах один, у него не может быть сына, ведь у него нет жены.

- Франки считают, что у Аллаха был сын от земной женщины.

Принц засмеялся, а вслед за ним и остальные.


Дата добавления: 2015-07-08; просмотров: 160 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Уильям Шекспир 3 страница | Уильям Шекспир 4 страница | Уильям Шекспир 5 страница | Уильям Шекспир 6 страница | Уильям Шекспир 7 страница | Уильям Шекспир 8 страница | Любовь — как дерево; 1 страница | Любовь — как дерево; 2 страница | Любовь — как дерево; 3 страница | Любовь — как дерево; 4 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Введение.| Уильям Шекспир 2 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.023 сек.)