Биологические мотивации 1 страница

К. В. СУДАКОВ

БИОЛОГИЧЕСКИЕ МОТИВАЦИИ

Судаков Константин Викторович биологические мотивации

Редактор Е. А. Колпакова

Техн. редактор Н. И. Людковская

Корректор Г. П. Осокина Художественный редактор Ф. К. Мороз Переплет художника В. Г. Гермаяа

Сдано в набор 17/1V 1971 г. Подписано к печати 25ЛПІІ 1971 г. Формат бумаги 84Х108¹/_И 9,50 печ. л. (условных 15,96 л.) 17,66 уч.-изд. л. Бум. тип. № 2.
Тираж ЗРОО экз. Т-13282. мн-71.

Издательство «Медицина», Москва, Петроверигский пер., 6/8.Тип. иэд-ва «Горъковская правда»,

г. Горький, ул. Фнгиер, 32. Заказ 5074. Цена 1 р. 88 к.

5-3-1

71—56 Издательство «Медицина»

Москва — 1971

УДК 612.825.1

АННОТАЦИЯ

Книга «Биологические мотивации» посвящена вопросу о природе таких эмоционально окрашенных состояний организма, как голод, жажда, страх, половое возбуждение, определяющих целенаправленную деятельность животных и человека. В работе показана роль мотивации в целостных приспособительных реакциях организма, представлены современные теории и нейрофизиологические механизмы мотиваций и их подкрепления, роль эмоций в мотивационном возбуждении, патология и психофармакология мотиваций.

Настоящая монография является первой попыткой в Советском Союзе дать систематическое изложение указанных выше вопросов. Книга представит интерес не только для физиологов, психологов и медиков, но и для инженеров, занимающихся проблемами бионики.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Развитие нейрофизиологии в последние годы характери­зуется настойчивой тенденцией к дискретизации сложных физиологических деятельностей, обеспечивающих гармони­ческое приспособительное поведение животных и человека. Считается, что выделение какого-то качественно очерченно­го свойства, механизма или комплекса механизмов будет способствовать более успешному пониманию целостной дея­тельности организмов.

На основе этой тенденции в виде самостоятельных функ­ций были выделены память, мотивации, эмоции и т. д. Они стали объектом изолированных исследований, а часто да­же и номенклатурной принадлежности ученого. Мы очень часто говорим: «Он специалист по памяти»... Или: «Он фи­зиолог эмоций»...

В результате такого дробления и вырывания отдельных компонентов из системы и сам исследовательский процесс по изучению этих объектов часто теряет в своем познава­тельном значении, а иногда принимает и уродливые формы. Примером может служить хотя бы изучение памяти.

Хорошо известно, что подавляющее большинство исследо­ваний в этой области направлено в сторону механизмов фиксации пережитого организмом опыта. Наоборот, почти не пользуется вниманием другая не менее важная сторона памяти — извлечение пережитого опыта из памяти в момен­ты необходимости.

Как известно, наше поведение развивается в форме кон­тинуума отдельных действий и отдельных результатов, пе­реходящих одно в другое. А это значит, что все мы живем, действуем, говорим и читаем, практически непрерывно (!!), извлекая из памяти сегодня то, что было в ней зафиксиро­вано вчера и на протяжении всей жизни. Поражает и явля­ется крайне парадоксальной та легкость, с которой происхо­дит это моментальное извлечение, если сопоставить его с экспериментами, в которых ни охлаждение, ни кардио- зольный шок не могли разрушить фиксацию в памяти не­давних событий.

Извлечение из прошлого опыта идет в таком строгом по­веденческом континууме, что хочется сказать: «да уж и есть ли на самом деле память как нечто самостоятельное?» Не является ли она органической составной частью какого- то целого комплекса и потому, естественно, не может быть понята без этого комплекса. Действительно, все попытки понять «фиксацию» в памяти без одновременного исследо­вания «извлечения» из памяти являются малоутешитель­ными. Очевидно, оба процесса должны быть изучаемы вместе, поскольку извлечение из памяти идет по путям, ко­торые в прошлом послужили фиксации в ней непрерывного континуума внешних событий.

Становится все более и более очевидным, что наступило время, когда должен быть начат обратный процесс — про­цесс возвращения изолированных и специфически очерчен­ных функций в лоно целостной деятельности, т. е. в то син­тетическое целое, которому они служат и в пределах кото­рого они только и могут осуществить свои функциональные особенности.

Развившийся в последние годы системный подход, так же как «общая теория систем», не дал каких-либо конкретных сведений о природе системы и о ее функциональной архи­тектуре. Следовательно, исследователь опять-таки не может определить те узловые механизмы, в которых память, эмо­ция и мотивация работают как неотделимая часть целого. Совершенно очевидно, что память и мотивация как фи­зиологические явления могут быть только тогда продуктив­но исследованы, когда будут вскрыты их динамические взаимодействия и органическая связь с другими деятельно- стями организма (афферентация, подкрепление и др.).

Значительное облегчение для включения памяти и мо­тивации в систему, я бы сказал для «натурализации» приве­денных выше деятельностей, дала нам концепция о функ­циональной системе (см. П. К. Анохин «Успехи физиологи­ческих наук», 1970, № 1).

Именно благодаря тому, что функциональная система имеет четко очерченную физиологическую архитектуру и фи­зиологически идентифицированные конкретные механизмы, она позволяет наметить точное место для каждой из упомя­нутых выше деятельностей и показать их органическую связь друг с другом в пределах функциональной системы как интегративной единицы..

В свете всего вышесказанного монография профессора К. В. Судакова представляет собой несомненно оригиналь­ное явление в физиологической литературе. Автор не толь­ко свел воедино весь имеющийся материал по мотивациям и эмоциям, но и сделал существенный шаг для включения этих явлений именно в те узловые механизмы системы, ко­торые в совокупности поддерживают системную организа­цию до получения качественно очерченных результатов.

Такой подход к проблеме мотиваций вообще и к биоло­гическим мотивациям в частности, несомненно, более про­грессивен, чем рассмотрение мотиваций в изолированном виде, в отрыве от органического единства функциональной системы. Достаточно указать, что только при таком подхо­де стала ясной универсальная роль конвергенции различ­ных возбуждений на одном и том же нейроне.

Успех такого подхода в монографии К. В. Судакова, не­сомненно, облегчился еще и тем, что сам автор в течение ряда лет, анализируя на тонком нейрональном уровне мотивационное поведение, не отрывал его от большой функ­циональной системы. Это обстоятельство вносит несомнен­ный вклад в современную нейрофизиологическую литера­туру и будет способствовать развитию более широкого под­хода к проблеме мотиваций. Особенно важно указать, что «подкрепление» условного рефлекса и принцип доминанты А. А. Ухтомского приведены в историческую связь с пробле­мой мотивации.

Кроме того, К. Б. Судаков в течение длительного времени работал в лаборатории одного из выдающихся исследова­телей мотивационного поведения и физиологии лимбиче- ской системы, именно в лаборатории МакЛейна (США, Бе- тезда), что позволило ему сопоставить достоинства систем­ного анализа мотиваций с традиционным физиологическим подходом к этой проблеме.

Можно быть уверенным, что книга К. В. Судакова послу­жит отправным пунктом для практического применения теории функциональной системы и к другим конкретным проблемам синтетической нейрофизиологии, развивавшимся до сих пор в традициях классической нейрофизиологии.

Академик АН и АМН СССР П. К. АНОХИН

ВВЕДЕНИЕ

«..Вся наша жизнь состоит из непрерывной цепи формирующихся целей и их достижений. Такие цели могут быть большими, малыми, а иногда и просто пустяковыми, однако только поставив перед собой такую цель, человек мо­жет в дальнейшем формировать гармониче­ское, а не хаотическое поведение. Сомнитель­но, чтобы вообще можно было представить себе какой-либо поведенческий акт человека или даже высших животных, который мог бы реализоваться без предварительного формиро­вания самой цели или намерения к соверше­нию данного действия».

(Я. К. Анохин, 1962 б, стр. 7).

Проблема формирования целенаправленного поведения занимает одно из важнейших мест среди многочисленных проблем современной физиологии и биологии.

Интерес к этой проблеме не случаен.

Она является одной из самых старых и тем не менее до настоящего времени окончательно не решенной проблемой физиологии и медицины. В течение ряда столетий проблема целенаправленного поведения была окутана тума­ном мистицизма и агностицизма, чему в значительной сте­пени способствовали безраздельно господствовавшие в эпо­ху Средневековья религиозные теологические представле­ния. Их влияние еще долго и в последующие этапы истории общества и науки накладывало свой отпечаток на мировоз­зрение многих даже очень авторитетных естествоиспытате­лей.

Именно признанием сверхъестественных божественных сил объясняли все акты животного и человеческого орга­низма, имеющие хотя сколько-нибудь выраженный целесо­образный характер. Однако пытливый ум человека, преодо­левая пути религиозного миропонимания, настойчиво искал материальные причины этих реакций.

Историческое развитие физиологии сложилось таким об­разом, что первоначально наибольшее развитие получило изучение более простых реакций, в отношении которых бы­ло установлено, что они развиваются по принципу рефлек­са, открытому Р. Декартом. Сложные же формы целена­правленного поведения в силу господства идеалистических представлений вплоть до недавнего времени оставались почти совершенно не изученными.

Здесь прочно господствовали различные идеалистиче­ские концепции, содержание которых сводилось к одному: все формы целенаправленной деятельности определяются и направляются действием различных божественных сил и поэтому недоступны познанию человеческим ра­зумом.

Такое положение объективно было обусловлено целым рядом причин. Главная из них заключалась в том, что от­крытый Декартом принцип рефлекса ходом исторического развития аналитической физиологии был связан прежде всего с различными формами спинальной деятельности. Для западной физиологии вплоть до последнего времени голов­ной мозг оставался сферой действия духовных сил. Это на­шло выражение в работах даже таких крупных нейрофи­зиологов, как Sherrington и Eccles.

Только И. М. Сеченов и особенно И. П. Павлов рефлек­торный принцип прочно распространили на деятельность головного мозга и поведение.

Между тем рефлекторный принцип, как правило, не мог объяснить многих форм целенаправленной деятельности живых существ.

В самом деле, нередко животные без видимой внешней причины начинают совершать активную деятельность во внешней среде. Они активно исследуют различные объекты окружающего их внешнего мира и, только обнаружив оп­ределенные из них, вступают с ними в различные взаимодей­ствия. Целенаправленное поведение таким образом часто возникает без видимого внешнего стимула, который, соглас­но классической рефлекторной теории, является главным условием для формирования ответной реакции организма. Как же увязать такую форму поведения с классической схе­мой рефлекса «стимул — реакция?»

Отсутствие конкретных данных о физиологических меха­низмах этих явлений снова давало основание для различ­ных идеалистических допущений.

Это особенно отчетливо проявилось у ряда таких крупных исследователей нового научного направления — этологии, как Lorenz, Tirftergen и др. Авторы, будучи крупными нату- ралистами, собрали огромной важности ценнейший науч­ный материал о поведении живых существ, об их взаимоот­ношениях во внешней среде. Однако в объяснении внутрен­них механизмов целенаправленной деятельности животных авторы, как правило, апеллируют к таким неопределенным понятиям, как «спонтанные реакции», «вакуум реакции» и пр.

Второй причиной задержки исследований целенаправ­ленной деятельности явилось следующее обстоятельство. Личный опыт человеческих ощущений подсказывал, что лю­бая целенаправленная деятельность связана с определен­ным качеством эмоционального переживания. Однако объективные методы выявления эмоциональных пережива­ний у животных длительное время отсутствовали. Это яви­лось причиной развития двух крайних дискредитировавших себя направлений. Одно из них — антропоморфизм, т. е. стремление исследователей наделить животных субъектив­ными переживаниями, сходными с эмоциональными пере­живаниями человека.

Другое направление вообще полностью отрицало нали­чие субъективного мира у животных. Авторы этого направ­ления настаивали на изучении только физиологических ме­ханизмов поведения.

Известно отношение к этому вопросу И. П. Павлова.

На одной из «сред» в 1934 г. он говорил: «Глупо было бы отрицать субъективный мир. Само собой разумеется, он, ко­нечно, есть. Психология как формулировка явлений нашего субъективного мира совершенно законная вещь. И нелепо было бы с этим спорить. На этой основе мы действуем, на этом складывается вся социальная и личная жизнь... Речь заключается в анализе этого субъективного мира» (Пав­ловские среды, 1949, т. 2, стр. 415).

К сожалению, эти замечательные мысли И. П. Павлова не были подвергнуты глубокому экспериментальному ана­лизу.

Таким образом, проблема целенаправленного поведения во всех случаях упиралась в неразрешенные механизмы внутреннего состояния животных.

Каковы же те внутренние причины, приводящие живот­ных и человека к целенаправленному поведению? Что же это за состояние, вызывающее целенаправленное поведение животного? Каковы нейрофизиологические механизмы этих состояний?

На все эти вопросы мы и постараемся ответить ниже.

ИСТОРИЯ ВОПРОСА

Рассмотрим прежде всего, как складывались научные представления о внутренних состояниях, вызывающих у жи­вотных целенаправленную деятельность.

Еще IB конце (прошлого столетия американский исследо­ватель Sully (1884) впервые заявил, что «желания, которые предшествуют действию и определяют его, могут быть (на­званы как движущие силы или мотив». «Избранное же­лание становится мотивом»,— писал Dewey в 1886 г.

Так возникло представление о мотивациях как об особых состояниях организма, которые заставляют его действовать в определенном плане.

Термин «мотивация», как указывает Lorenz (1950), про­исходит от латинского movere — двигаться, что в широком смысле слова означает движение.

McDougall (1908) предположил, что первичным мотивом всей активности человека являются инстинкты. Однако он распространил понятие мотивации и на произвольное пове­дение.

Отсутствие конкретных физиологических данных явилось, по-видимому, причиной того, что проблема мотиваций ста­ла развиваться то особому руслу. Ее развитие сначала по­шло в основном в плане общих рассуждений, выяснения ро­ли и места мотивации в целенаправленном поведении. По существу только с 30-х годов нашего столетия проблема мо­тиваций встала на научную основу и прочно заняла свое место среди основных проблем экспериментальной психо­логии.

"В разработке этой проблемы приняли участие многие из­вестные американские психологи (Troland, 1928; Warden, 1931; Tolman, 1932; Joung, 1936, и др.). И только в послед­ние годы появились экспериментальные работы, посвящен­ные анализу нейрофизиологических механизмов мотиваций.

Эта проблема в России развивалась самобытным путем. В отечественной литературе мотивационные состояния ор­ганизма больше известны как влечения или побуждения.

Расстройства в сфере влечения составляли предмет спе­циального изучения знаменитого русского психиатра С. С. Корсакова (1916).

Проблеме влечений посвящены специальные работы И. М. Сеченова я И. П. Павлова.

Рассмотрим прежде всего отношение И. М. Сеченова к этой проблеме. В «Рефлексах головного мозга» И. М. Сеченов подробно разбирает особый класс психических явле­ний, в которых, как он пишет, аппаратом, усиливающим рефлексы, является «чувственное наслаждение в обширном смысле слова».

И. М. Сеченов считает, что невольные движения, вытека­ющие из чувственного наслаждения, зависят от физиологи­ческого состояния нервного центра.

Согласно И. М. Сеченову, страх или отвращение, с одной стороны, и наслаждение — с другой, есть причина целена­правленной деятельности. Животное стремится найти и удержать чувственное возбуждение, если оно приятно, и, напротив, удалиться и избавиться от действия раздражи­теля, вызывающего неприятные ощущения.

Все эти рассуждения приводят И. М. Сеченова к призна­нию особой формы целенаправленной деятельности «психи­ческих рефлексов с усиленным концом» или «страстных рефлексов».

«Страстные психические рефлексы», согласно представ­лениям И. М. Сеченова, основываются на таких эмоцио­нальных возбуждениях, как голод, жажда, страх, половое чувство и т. п.

И. М. Сеченов вводит категорию «желаний», которые от­личаются от действительных чувственных наслаждений. К таким желаниям он относит голод, жажду. Он объединяет их термином «тоскливые ощущения», под которыми по су­ществу понимает инстинктивные влечения. Различные же­лания, пишет И. М. Сеченов, будучи столько же томитель­ными, как голод и жажда, должны вызывать при долгом неудовлетворении ту же реакцию, как и последние.

Желание (тоскливое ощущение) составляет, по И. М. Се­ченову, основу страстного психического акта, его первые две трети. В томительной стороне желания он усматривает источник страсти. По его мнению, страстные психические рефлексы лежат в основе нашего страстного поклонения Добродетелям и отвращении от порока... Все это в наибо­лее яркой форме излагается И. М. Сеченовым на примере формирования любви к женщине.

«В любви к женщине, — пишет И. М. Сеченов, — есть инстинктивная сторона — половое стремление. Это ее нача­ло, потому что любовь начинается, как известно, в мальчике лишь во время созревания половых органов. Вопрос, ассо­циирует ли мальчик уже первые половые ощущения, с обра­зом женщины невольно или эта ассоциация подготовлена знанием наперед, решить я не берусь. Известно только, что при нашем воспитании детей последнее случается наверно у девяти десятых всех мальчиков...

Когда же, наконец, идеал более или менее определился, и мальчику случалось встретить женщину, похожую по его мысли на этот идеал, то он, как говорится, переносит свою мечту на эту женщину и начинает ее любить в ней. По-на­шему, он ассоциировал свой страстный идеал с реальным образом. Это и есть так называемая платоническая любовь. В ней половой характер чрезвычайно бледен на том основа­нии, что рядом с яркими, следовательно, страстными, зри­тельными и слуховыми ощущениями лежат неопределив­шиеся, еще темные половые желания.

Но вот мужчина начинает обладать своим идеалом. Страсть его вспыхивает еще живее, ярче, потому что место темных, неопределенных половых стремлений заступают теперь яркие, трепетные ощущения любви, да и сама жен­щина является, в небывалом дотоле блеске. Проходят меся­цы, год, много два, и обыкновенно страсть уже потухла да­же в тех (счастливых случаях, когда с обеих сторон действи­тельность соответствовала идеалам. Отчего это? Да на основании закона, по которому яркость страсти поддержи­вается лишь изменчивостью страстного образа. В год, в два, при жизни, очень близкой друг к другу, сумма возможных перемен и с той и с другой стороны данным давно исчерпа­лась, и яркость страсти исчезла. Любовь, однако, не уничто­жилась: от частого повторения рефлекса, в котором психи­ческим содержанием является представление любовницы с теми или другими, или со всеми ее свойствами, образ ее сочетается, так оказать, со всеми движениями души любов­ника, и она стала действительно половиной его самого. Это любовь по привычке —дружба.

Человек, раз переживший все эти натуральные фазы полной любви, едва ли может любить страстно во второй раз. Повторные страсти признак неудовлетворенности предшествовавшими» (И. М. Сеченов. Избранные произве­дения, 1953, стр. 107).

Этот пример является классическим для характеристики формирования полового влечения и его удовлетворения, и, как мы увидим ниже, полностью отражает многие совре­менные взгляды на природу мотивационного возбуждения.

Особенно ценным у И. М. Сеченова является то, что он не только обратил внимание на важность «страстных реф­лексов», но и определил их роль в поведении. Желание как ощущение, пишет И. М. Сеченов, имеет всегда более или менее томительный, отрицательный характер; напротив, ощу­щения, сопровождающие поступок, т. е. удовлетворение страстного желания, имеют всегда яркий положительный характер.

И. М. Сеченов разбирает, почему желания могут прояв­ляться или же быть подавлены. Он по существу первый об­ратил внимание на взаимодействие различных влечений и указал и а чисто материальные процессы, лежащие в их основе. «Бесстрастное хотение, каким бы независимым от внешних явлений оно ни казалось, в сущности столько же зависит от них, как любое ощущение».

Всеми своими блестящими примерами И. М. Сеченов до­казывает, что «причина всякого человеческого действия ле­жит вне его». Однако в данной работе И. М. Сеченов, как он сам это пишет, разобрал только внешнюю сторону пси­хических рефлексов, «о сущности самого процесса нет и по­мина».

Тем не менее это был безусловно важный этап развития нейрофизиологии. И. М. Сеченов окончательно нанес удар по различным идеалистическим представлениям. Пытавшим­ся целенаправленную деятельность животных и человека свести только к действию сил «божественного разума».

Большое значение исследованию «основных влечений» организма придавал И. П. Павлов.

На III съезде по экспериментальной педагогике в Петро­граде в 1916 г. в докладе на тему «Рефлекс цели» он указы­вал на огромное значение «основных влечений» в генезе «рефлекса цели». «Рефлекс цели,— говорил И. П. Павлов,— имеет огромное жизненное значение, он есть основная фор­ма жизненной энергии каждого из нас... Вся жизнь, все ее улучшения, вся ее культура делается рефлексом цели, де­лается только людьми, стремящимися к той или другой по­ставленной ими себе в жизни цели... Наоборот, жизнь перестает привязывать к себе, как только исчезает цель… До какой степени у нас отсутствуют практические сведения относительно такого важного фактора жизни, как рефлекс цели. А эти сведения нужны во всех областях жизни, начи­ная с капитальнейшей области — воспитания» (И. П. Пав­лов, 1951, стр. 199).

«Рефлекс цели» И. П. Павлов понимал таким образом, как стремление к действующему на организм объекту, стремление к обладанию этим раздражающим объектом. Он подчеркивал, что «рефлекс цели» формируется на базе «основных влечений» организма, таких, как голод, страх, по­ловое возбуждение и др. И. П. Павлов считал, что именно эти влечения являются первым толчком для целенаправ­ленной деятельности.

В качестве примера И. П. Павлов разбирает пищевое влечение. Он пишет: «каждый день мы стремимся к извест­ному веществу, необходимому нам как материал для совер­шения нашего жизненного химического процесса, вводим его в себя, временно успокаиваемся, останавливаемся, что­бы через несколько часов или завтра снова стремиться за­хватить новую порцию этого материала — пищи. Вместе с тем ежеминутно всякий новый раздражитель, падающий на нас, вызывает соответствующее движение с нашей сторо­ны, чтобы лучше, полнее осведомиться относительно этого раздражителя» (И. П. Павлов, 1951, стр. 198).

И. П. Павлов показывает, что и а основе влечения разви­вается мощная исследовательская деятельность («хвата­тельный рефлекс»). С захватыванием необходимого объек­та развивается успокоение и равнодушие. Он указывает и на другую важную сторону рефлекса цели — его периодич­ность.

Говоря о том, что рефлекс цели есть универсальное яв­ление природы, И. П. Павлов показывает пути, по которым должно строиться его воспитание.

Замечательны в этом отношении следующие слова И. П. Павлова: «Правильным пищевым режимом — соответству­ющей массой еды и правильной периодичностью в приеме пищи — обеспечивается всегда здоровый сильный аппетит, нормальной пищевой рефлекс, а за, ним и нормальное пи­тание.

...Для полного правильного, плодотворного проявления рефлекса цели требуется известное его напряжение. Англо­сакс, высшее воплощение этого рефлекса, хорошо знает это, и вот почему на вопрос: какое главное условие достиже­ния цели?— он отвечает неожиданным, невероятным для русского глаза и уха образом: существование препятст­вий...

При продолжительном ограничении в удовлетворении ос­новных влечений, при постоянном сокращении работы ос­новных рефлексов падает даже инстинкт жизни, привязан­ность к жизни...

Если каждый из нас будет лелеять этот рефлекс в себе как драгоценнейшую часть своего существа, если родители и все учительство всех рангов сделает своей главной зада­чей укрепление и развитие этого рефлекса в опекаемой мас­се, если наши общественность и государственность откроют широкие возможности для практики этого рефлекса, то мы сделаемся тем, что мы должны и можем быть, судя по мно­гим эпизодам нашей исторической жизни и по некоторым взмахам нашей творческой силы» (И. П. Павлов, 1951, стр. 200).

К сожалению, эти замечательные мысли И. П. Павлова не нашли широкого развития в трудах его учеников и по­следователей.

Формулируя понятие о «рефлексе цели», И. П. Павлов ис­пытывал, по-видимому, определенные трудности. Действи­тельно, все теоретические концепции И. П. Павлова строи­лись на традиционной схеме рефлекторной деятельности, в которой, как указывалось ранее, ведущая роль принадле­жала внешним стимулам.

«Рефлекс цели» как стремление к объекту потребовал су­щественного изменения этой схемы. Необходимо было при­нять новую трактовку приспособительной деятельности, в которой цель опережала бы действие. Это требовало изме­нения традиционных представлений о рефлекторной дуге. Однако, сформулировав понятие о «рефлексе цели», И. П. Павлов уже тем самым поставил изучение проблемы цели на строго материальную основу, а это в свою очередь по­служило мощным толчком к дальнейшим научным откры­тиям.

Проблема целенаправленного поведения получила новую интерпретацию в связи с открытием динамических органи­заций — функциональных систем организма (П.К. Анохин, 1935, 1949).

Только с позиций представлений о функциональных си­стемах организма оказалось возможным с материалисти­ческих позиций исследовать такое веками освещенное тео­логами понятие, каким является «цель», к действию.

Как же интерпретирует «цель к действию» теория функ­циональных систем организма?

Рассмотрим, что такое функциональные системы орга­низма.

Согласно П. К. Анохину, функциональные системы пред­ставляют собой динамические организации, деятельность которых направлена на обеспечение тех или иных полезных для организма приспособительных результатов.

Такими полезными приспособительными результатами могут быть определенные константы внутренней среды, та­кие, например, как уровень питательных веществ, кисло­рода, углекислого газа, реакции и осмотического давления крови и др. В то же время в качестве полезных приспосо­бительных результатов выступают все те результаты пове­денческой деятельности организма, направленные на удов­летворение его внутренних потребностей, т. е. на обеспече­ние в конечном счете выживания данной особи или продление ее рода.

Результат действия

Рис. 1. Схема саморегуляторного механизма функциональной системы

(по II. К. Анохину, 1968).

Так, например, вся деятельность функциональной системы питания направлена на поддержание постоянного уровня питательных веществ в организме, обеспечивающего его нормальное существование. Точно так же функциональная система дыхания поддерживает постоянный жизненно важ­ный уровень содержания кислорода и углекислого газа в крови. Аналогичным образом любой сложный поведенче­ский акт, направленный на удовлетворение той или иной потребности организма, использует множество крайне ди­намичных функциональных систем, которые складываются для обеспечения только какого-либо определенного приспо­собительного этапа целостной поведенческой реакции и не­медленно распадаются при успешном его совершении.

Таким образом, полезный приспособительный эффект вы­ступает как центральное звено в динамической организа­ции любой функциональной системы организма.

Каждая такая функциональная система работает по принципу саморегуляции. Это означает, что любое отклоне­ние полезного для организма приспособительного результа­та от уровня, обеспечивающего его нормальную жизнедея­тельность, является стимулом для включения в действие всех аппаратов соответствующей функциональной системы, следствием чего является возвращение данного приспособи­тельного эффекта к исходному уровню (рис. 1). Все функ­циональные системы имеют принципиально общие узловые пункты. Это — конечный приспособительный эффект, спе­цифический рецептор, воспринимающий этот эффект, об­ратная афферентация, поступающая в центр о приспособи­тельном эффекте, центральные воспринимающие и испол­нительные аппараты. Последние вместе с соответствующими исполнительными приборами (эффекторами) обеспечивают регуляцию приспособительного эффекта, т. е. удержание его в измененном состоянии определенное время, необходимое для выполнения тех или иных приспособительных функций организма в особых условиях.

Деятельность каждой такой функциональной системы, обеспечивающей свой частный приспособительный резуль­тат, в большинстве случаев начинается с изменения соот­ветствующей константы крови. Эти изменения немедленно воспринимаются соответствующими рецепторами, метабо­лизм которыхизбирательно чувствителен к изменению со­держания только данного вещества. Затем посредством нервных и гуморальных сигнализаций возбуждаются спе­циальные нервные центры. Возбуждения последних дина­мически распространяются на соответствующие эффекторы, которых может быть несколько и степень участия каждого из них может изменяться по мере необходимости. Послед­ние в конце концов восстанавливают исходную константу крови. При этом уровень ее восстановления всегда контроли­руется рецепторами, посылающими обратную афферентацию в центр о степени достаточности и полноценности восста­новления данного полезного приспособительного результата.

Дата добавления: 2015-11-04