|
— Вот это все — и эполеты и ордена.
За столиком стало тихо. Ресторан тоже притих.
Панафидин, ощутив общее внимание, уже не говорил — он кричал:
— Ответь! Почему всем честным людям на войне всегда очень плохо и почему подлецам на войне всегда хорошо? Лицо Житецкого стало серым, почти гипсовым.
— Ну, знаешь ли, — пытался он отшутиться. — Это уже не благородный флотский «гаф», а скорее обычное «хрю‑хрю».
Панафидин вцепился в его ордена и сорвал их.
— Мерзавец, подлец… Тебе ли носить их? Там, далеко отсюда, погибли тысячи… и даже креста нет на их могилах! Только волны… одни лишь волны…
…Утром Панафидин был разбужен незнакомым лейтенантом с большим родимым пятном на щеке.
— Я тревожу вас по настоянию Игоря Петровича, моего давнего друга. Очевидно, мне предстоит быть его секундантом, и я прошу вас, господин Панафидин, озаботиться подысканием человека для секундирования вам. Желательно из дворян, чтобы поединок носил благородный характер. Вы меня поняли…
Когда в странах Европы дуэли вышли из моды, в монархической России поединки были искусственно возрождены, закрепленные в быту офицерского сословия особым указом от 18 мая 1894 года. Русское законодательство продолжало считать дуэли преступлением, но было вынуждено оправдывать офицеров, тем более что отказавшиеся от поединка удалялись в отставку без прошения…
Панафидин сел на дежурный катер, который подрулил к борту флагманской «России», отыскал лейтенанта Петрова 10‑го.
— Извините. Давно помню ваш номер по спискам Петровых на флоте, но память не удерживает вашего имени‑отчества.
— Алексей Константинович, — назвался Петров 10‑й.
— Алексей Константинович, мне нужен секундант для дуэли, и я решил, что вы не откажете мне в этой услуге. Я вас знаю как мужественного человека, вместе с вами я не раз «призовал» японские корабли. Наконец, вы мне просто симпатичны.
— Благодарю за честь, — сказал Петров 10‑й, тяжело вздохнув. — При всем моем уважении к вам лично я отказываюсь секундировать вас, ибо являюсь убежденным противником дуэлей, в которых торжествует не доказательство истины, а лишь случайный каприз выстрела. Но если бы и был сторонником дуэлей, я все равно отказал бы вам…
— Почему?
— Поймите меня правильно и не сердитесь. Дуэль в любом случае вызовет расследование, секундантов обязательно притянут в штаб к Иисусу, а там, чего доброго, глядишь, и с флота выкинут.
А я, — сказал Петров 10‑й, — слишком дорожу службою на крейсерах. Наконец, я семейный человек… дети!
Панафидин не стал настаивать:
— Извините…
— Впрочем, желаю успеха, — проводил его Петров 10‑й. Мичман не обиделся и посетил «Шилку», где его внимательно выслушал капитан 2‑го ранга Беклемишев.
— Это совсем некстати! — огорчился он. — Но отказаться от вызова, я понимаю, вы не можете. Согласен помочь вам в этом дурацком занятии. Тем более что кому‑кому, а мне‑то отставка не грозит. Ибо на мое место охотников нету…
Он спросил о месте и времени дуэли.
— Утром в пятницу. На речке Объяснений.
— Это в самом конце Гнилого Угла?
— Да, именно так.
— Ну, хорошо, — сказал Беклемишев. — Я вас не подведу…
В оружейном магазине Лангелитье секунданты под залог в сто рублей взяли «напрокат» старомодный футляр с дуэльными пистолетами. По правилам кодекса о поединках противникам достанется оружие по жребию.
Как показало следствие, Беклемишев сказал лейтенанту с родимым пятном на щеке:
— Судьба людей в наших руках! Давайте сдвинем мушки на один миллиметр в сторону, чтобы они промахнулись оба… Об этом будем знать только вы и только я!
Но секундант Житецкого возроптал:
— Поединок — дело чести. Как же вы, дворянин старого рода, можете предлагать мне подобные фокусы?
Беклемишев ответил ему с надрывом:
— Да ведь миллиметр решает жизнь человеческую. Вы, лейтенант, наверное, еще не смотрели смерти в лицо, и потому вам трудно меня понять. Если бы ваша биография сложилась иначе, вы бы согласились сбить мушки даже на целый сантиметр…
Панафидин до четверга не испытывал никаких волнений, нормально спал, с аппетитом обедал, а все предстоящее на речке Объяснений казалось ему какой‑то ерундой. В самом деле, ему ли, пережившему страшную бойню крейсеров возле Цусимы, бояться черного «зрачка» дуэльного пистолета?
В пятницу он привел себя в порядок, не спеша побрился, нанял извозчика и поехал в Гнилой Угол.
В конце Ботанической улицы его заметил из окна бедный старик Гусев.
— У меня новые каденции! — помахал он ему скрипкой. — А куда вы в такую рань?
— По делам.
— Так заходите. У меня есть что сказать.
— Обязательно! Потом заеду…
Извозчик задержал лошадей в конце Гнилого Угла.
— Тпрру, с вашей милости четыре с полтиной.
— Чего так дорого, братец?
— А ныне все подорожало. Овес тоже.
— Ну, ладно. Подожди. Скоро поедем обратно…
На обширной поляне, с которой была видна бухта Золотой Рог, все были в сборе. Житецкий ходил поодаль, часто посматривая на небо.
Лейтенант с родимым пятном на щеке решительно шагнул к Панафидину, держа руки с пистолетами за спиной.
— В какой руке? — спросил он.
— Мне все равно. Давайте хоть в правой…
Беклемишев выглядел сегодня неважно. Он нервно шевелил на груди золотую цепочку от часов и этим напомнил кузена Плазовского, любившего теребить шнурок от пенсне.
— Напомню о правилах, — сказал Беклемишев. — Дистанция двадцать пять шагов. Срок четыре секунды. Стрелять можете между устным счетом: «раз, два, три — стой!» Все понятно?
— Благодарю, — отозвался Панафидин.
Его и Житецкого развели по концам поляны.
Велели стать спинами друг к другу.
Затем раздалась команда:
— Можете повернуться лицом… сходитесь!
Высокая влажная трава путалась под ногами.
С неба кричали чайки: «Чьи вы? Чьи вы?»
Методичный диктат времени:
— Раз… два… три… стой!
Панафидин застыл. Выстрел был ослепляющим.
Житецкий опустил руку с пистолетом:
— Видит бог, я не хотел ему зла…
Панафидин долго еще стоял недвижим.
Потом вздохнул, глубоко заглатывая чистый утренний воздух. Стал оборачиваться куда‑то в сторону и упал на бок.
Он был еще жив, и для него не успела померкнуть синева гавани. Его еще ослеплял белый камень волшебного русского города. Панафидин упрямо смотрел в сторону рейда, с которого однажды ушли крейсера, но обратно они не вернулись.
Остался лишь один, и он узнал своего флагмана.
— «Россия», — прошептали губы, мертвея.
В кармане его мундира нашли выписку из какой‑то книги: «Россия безразлична к жизни человека и к течению времени. Она безмолвна. Она вечна. Она несокрушима…»
«Панафидинский летописец» был опубликован в Москве через десять лет после его гибели.
Могила мичмана была забыта и безжалостно затоптана временем, как и могилы его предков.
С тех пор прошло много‑много лет…
На жестком грунте, словно водруженный поверх нерушимого пьедестала, крейсер «Рюрик» остался для нас вечным памятником русского героизма. Над ним, павшим в смертельном бою, сейчас стремительно проходят новые корабли новой эпохи с экипажами новых поколений.
Над могилой «Рюрика» советские крейсера торжественно приспускают флаги, и тогда гремят салюты в его честь!
Корабли — как и люди, они тоже нуждаются в славе, в уважении и в бессмертии… Вечная им память!
Но даже у погибших кораблей тоже есть будущее.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |