Я заорал «Стой!», и русский солдат замер, не подходя к машине. Молодого немецкого солдатика трясло, а затем он вообще разрыдался. На своем паршивом немецком я разъяснил, что американцы его не расстреляют. Мы подбросили его до поста военной полиции на дороге и сдали в лагерь для военнопленных. При виде пленных товарищей в самом разномастном тряпье, как форменном, так и гражданском, юноша несколько повеселел. Когда военные полицейские уводили его, по лицу юноши блуждала слабая улыбка; он неуверенно помахал нам рукой, будто говоря «спасибо». Ему больше не грозила гибель. Он вошел в число выживших.
От Ремагенского плацдарма дивизия в непрерывных сражениях одолела почти пятьсот километров. Солдаты были изнурены. Противник не давал нам передышки, будто исполнившись решимости сражаться, пока каждый квадратный метр немецкой земли не будет взят с боем.
Долгие марши сказывались и на технике. «Шерманы», пережившие все бои начиная с высадки в Нормандии (таких было очень немного), остро требовали замены гусениц. Поскольку возможности проводить плановый крупный ремонт у нас не было, экипажам и механикам-ремонтникам приходилось прикладывать все усилия, чтобы поддерживать машины в боеспособном состоянии.
В дополнение ко всему мы столкнулись с жестоким дефицитом моторного масла для танков. Маслом класса 50 заливались картеры двигателей как типа R975 «Райт», так и фордовских V8. Вдобавок по 19 литров масла уходило на заправку масляного воздушного фильтра. Проблема была в основном снабженческая: мы продвигались так быстро, что колоннам грузовиков было все сложнее добраться до передовой. Пришлось обходиться без воздушных фильтров и по возможности экономить запасы масла. К этому времени ремонтные бригады освоили науку импровизировать в непростых полевых условиях и превратились в прекрасно сработанную, предельно эффективную команду.
…Трудно было определить с ходу, занята та или иная деревня нами или немцами. За день ситуация могла измениться несколько раз. Был случай, когда приписанный к ремонтному батальону офицер связи из штаба дивизии майор Билл Дернер и капитан Боб Гридатт из рембата возвращались в тыл дивизии в Сангерхаузене. На пути им встретилась развилка: шоссейная дорога вела на север, к Квеллендорфу, проселок — на запад. Они решили свернуть на Квеллендорф и держать ухо востро.
Двигаясь далее, они наткнулись на отряд саперов с бульдозером. Те сносили немецкую заставу на дороге. Дернер спросил, свободна ли дорога на Квеллендорф, и получил ответ: да, их командир роты несколько минут назад проехал в ту сторону.
Решив, что Квеллендорф в руках американцев, они двинулись дальше. Первым ехал джип капитана Гриндатти. На подъездах к городу обе машины попали под шквальный огонь стрелкового оружия. Майор понял, что они окружены, и приказал группе сдаться. Капитан Гриндатти получил несколько ранений в живот и истекал кровью. Немцы, похоже, готовы были просто бросить его в машине, однако майор Дернер настоял, чтобы пленившие его враги позаботились о раненом. Те с неохотой отнесли Гриндатти в деревню, где его раны обработал немецкий военврач. Тем же вечером одна из оперативных групп дивизии отбила Квеллендорф, а вместе с ним и капитана Гриндатти, которого отправили в полевой госпиталь. Майора Дернера и еще нескольких пленников, в том числе капитана, который командовал инженерной группой на дороге в Квеллендорф, успели переправить в Альтен-Грабов, где они пробыли в плену до 3 мая, когда город захватили британцы.
Следующей целью дивизии был Дессау, средних размеров город на Эльбе, близ места ее слияния с Мульде. Война в Европе стремительно близилась к завершению, и по войскам носились слухи. Многие предполагали, что Гитлер и часть его штаба отступят в альпийский район Берхтесгаден и займут оборону в мощном укрепрайоне.
Однако подобное развитие ситуации было пресечено стремительным продвижением 3‑й и 7‑й армий, изолировавших этот район. Следующим вставал другой вопрос — дойдем ли мы до Берлина? XIX корпус 9‑й армии к северу от нас уже занял плацдармы на восточном берегу Эльбы. Было похоже, что последует ответ «да», и VII корпус получил последний приказ. Нам было поручено навести мосты через Мульде и Эльбу и атаковать Виттенберг, в 65 километрах юго-восточнее Берлина.
За последние несколько дней сопротивление противника существенно ожесточилось. Когда наши саперы принялись наводить мост через Мульде, немцы ответили яростными артиллерийскими обстрелами. Саперы понесли серьезные потери. Во время одного из таких обстрелов погиб мой друг, лейтенант Фрост — один из офицеров связи Боевой группы Б. Это вместе с ним мы заблудились по дороге в Эрель в первую ночь после высадки в Нормандии. Смерть — всегда трагедия, но пережить всю войну и погибнуть за несколько дней до ее завершения — это казалось почти непредставимым!
Хотя может показаться естественным, что солдат станет избегать риска, когда война подходит к концу, к этому времени мы научились жить сегодняшним днем. На грани жизни и смерти нет места дню завтрашнему. Остаться в здравом рассудке солдат может, только оставаясь в настоящем…
Дивизия к этому времени растянулась до опасного предела. Передовые позиции VII корпуса занимали участок фронта длиной в 65 километров: от юго-восточных предгорий Гарца до того места, где шоссе пересекало реку Мульде. 1‑я и 9‑я дивизии по-прежнему зачищали Гарц, хотя несколько батальонов 1‑й дивизии оставались приписаны к Боевым группам А и Р. 104‑я дивизия к югу от нас получила приказ захватить Галле, и лишь один ее батальон оставался придан БгБ.
Против нас немцы выставили три свежесформированные дивизии: «Потсдам», «Шарнхорст» и «Ульрих фон Хуттен». Их личный состав был набран преимущественно из остатков разбитых частей и аэродромных команд ВВС, хотя немцы наскребли некоторое количество офицеров-ветеранов и унтер-офицеров с боевым опытом. Эти дивизии составляли внешний периметр обороны Берлина со стороны юго-запада. 13 апреля, по слухам, Гитлер лично посетил эти части и заявил, что в скором времени они окажутся на острие крупного немецкого контрнаступления.
Наша дивизия была растянута, и противостояли ей три свежие вражеские. Положение становилось критическим.
Последний штурм
Битва за Центральную Германию вошла в завершающую фазу, хотя положение оставалось для нас неясным. Мы знали, что в Ялте союзники оговорили условия послевоенной оккупации Германии, но подробности этого оставались неизвестны. Мы предполагали, что русские займут Восточную Германию, включая, вероятно, Берлин. Поскольку VII корпус получил распоряжение захватить плацдарм на восточном берегу Эльбы и наступать на Виттенберг по главному шоссе на Берлин, а 9‑я армия уже форсировала Эльбу южнее Магдебурга, следовало считать, что мы двинемся на Берлин и встретим русских в том районе.
Чтобы глянуть на оперативную карту в трейлере отделения разведки, я заехал в штаб БгБ, размещавшийся южнее Дессау. Поверх карты был приколот лист прозрачного пластика, на котором было отмечено расположение наших и вражеских войск. Немецкие части обозначались красным восковым мелком, американские — синим. Мне было интересно, не появятся ли на карте отметки другого цвета — русские войска, — но их не было, так что я спросил у какого-то лейтенанта из разведки, когда ожидается наша встреча с союзником.
Лейтенант ответил, что не знает.
— Мы ловим сигналы их раций, так что между нами не больше восьми десятков километров. Мы полагаем, что они сейчас на другом берегу Эльбы, к востоку от нас.
Можно было догадаться, что верховное командование сейчас находится в процессе принятия важнейших решений. Неопределенность усугубляли слухи. Отдельные безответственные и малоинформированные командиры дерзко заявляли, что мы хоть завтра можем без труда войти в Берлин, а пресса подхватывала их слова, раздувая сенсацию.
Хотя я не имел представления о том, что происходило в те часы в высших эшелонах командования, чувствовалось, что войска на передовой изнурены до предела. 3‑я бронетанковая возглавляла наступление VII корпуса, а тот был главной ударной силой 1‑й армии в ее наступлении через Центральную Германию. Форсировав реку Рер под Дюреном 23 февраля, корпус взял штурмом Кельн, пересек Рейн, сосредоточившись на Ремагенском плацдарме, завершил окружение «кармана Роуза». Затем, двигаясь во главе корпуса, наша дивизия броском на восток закрыла противнику пути к отступлению через южные склоны Гарца. Прибыв 16 апреля в окрестности Дессау, дивизия окружила город и немедленно начала штурм. К 21 апреля Дессау пал. Теперь мы ждали приказа наступать на Берлин. Дивизия потеряла множество танков и бронемашин, уцелевшая техника остро требовала крупного ремонта. Потери личного состава были тяжкими; солдаты падали с ног от усталости.
Рассказывали, будто генерал Эйзенхауэр спросил у генерала Брэдли, чего нам будет стоить штурм Берлина. Брэдли якобы ответил, что оценивает число жертв со стороны союзных сил в сто тысяч человек. Некоторые считают, будто оценка Брэдли была завышенной, однако русские потеряли по меньшей мере столько же. Но поскольку уже намечалось, что оккупировать территорию вокруг столицы Германии будут русские, Эйзенхауэр принял разумное решение не начинать наступление на Берлин. Когда мы получили приказ отложить переправу через Эльбу, войска испытали огромное облечение.
До 26 апреля большая часть нашей дивизии оставалась в районе Дессау. Эти дни мы провели, осматривая аэродром и ангары. Нам повезло обнаружить настоящую золотую жилу немецких военных тайн. В Дессау был расположен основной исследовательский и проектный центр Люфтваффе. Ангары, взлетное поле и окружающие строения были полны экспериментальных самолетов и моделей. На кульманах остались незавершенные чертежи. Кабинеты были набиты синьками, письмами, документацией, отчетами исследовательских групп, которые подробно описывали новейшие системы вооружений.
Немцы бежали так поспешно, что не успели даже уничтожить секретную документацию. Мы немедленно конфисковали бумаги и приставили к ним охрану. Когда наши отчеты достигли отдела G2 1‑й армии, оттуда немедленно прислали группу разведчиков, чтобы вывезти документы, прежде чем мы передадим этот район русским.
Дивизия удерживала позиции в районе Дессау, при слиянии Мульде и Эльбы, и на протяжении нескольких километров к югу от города. В Торнау случился пожар на крупной фабрике кинопленки «Агфа». Прежде чем здание выгорело, некоторым из наших солдат удалось, несмотря на дым и пламя, пробраться на завод и вынести немалое количество пленки и фотографического оборудования. Поскольку фототехника считалась военной контрабандой, это делало ее «законной добычей» — солдаты имели полное право конфисковать ее и присвоить себе.
К 26 апреля наши войска подтянулись к западному берегу Мульде; русские находились в тридцати километрах от нас, на восточном берегу Эльбы. Нам было приказано удерживать свои позиции до дальнейших распоряжений. Утром этого дня лейтенант из 69‑й дивизии, занимавшей участок фронта к югу от нас, заехал со своим патрулем в зону между Мульде и Эльбой при Торгау, официально запретную. Там он столкнулся с передовыми русскими частями — и это был момент, когда американские и русские войска соединились. Это соединение лишило немцев всякой возможности отступить из Берлина.
В тот же день нашу дивизию сменила наконец на передовой 9‑я пехотная, и мы отступили в район Сангерхаузена. 3‑я бронетанковая сделала свой последний выстрел по германским войскам.
Глава 13. ПОСЛЕ ПОБЕДЫ
День Победы в Европе
Со смешанными чувствами мы уходили с передовой «в последний раз», поскольку не были уверены, что этот раз окажется последним. Из пределов досягаемости вражеской артиллерии мы уходили с радостью, однако запертые в небольших деревнях немецкие части продолжали яростное сопротивление до самого конца. Используя высокоподвижные артиллерийские части, нам приходилось уничтожать такие деревни сокрушительными обстрелами.
Отчаянное сопротивление немцев укрепляло нас в мысли, что война еще не окончена. Ходили слухи, будто Гитлер и его окружение бежали из Берлина в Берхтесгаден, летнюю резиденцию диктатора. Опыт прошлых боев учил нас, что в горах сражения будут долгими и жестокими и относительно небольшие силы могут нанести врагу огромный урон…
Штаб ремонтного батальона разместился на старом сахарном заводе в Сангерхаузене. Следующие две недели прошли в относительном спокойствии. Мы ночевали под крышей, и нам не приходилось ежевечерне рыть окопы. Ремонтный батальон был занят, приводя в порядок бронетехнику перед следующей операцией. На склоне холма перед сахарным заводом оставалось большое нерасчищенное минное поле, а позади здания, на другом холме, — остатки зенитной батареи. Она была подавлена нашей артиллерией, когда мы проезжали через Сангерхаузен в первый раз. Солдат предупреждали, чтобы те опасались ловушек. Хотя некоторыми пехотинцами овладел мародерский инстинкт, а спрос на «люгеры», «вальтеры» и другое немецкое оружие был высок, большинство солдат понимало, с каким риском сопряжено разграбление брошенных немецких позиций. Судя по тому, что в нашем батальоне пострадавших от мин не было, предупреждения оказались восприняты всерьез.
В этот период штаб 1‑й армии направил в Дессау разведчиков из службы техобеспечения, чтобы те детально обследовали обнаруженный нами исследовательский и проектный центр Люфтваффе. Разведчики обыскали всё: ангары, опытные мастерские, чертежные. В некоторых комнатах обнаружились сейфы — их подрывали, чтобы открыть. Забирали все, что могло иметь хоть малейшую ценность для разведки. Тысячи чертежей, папок, моделей всех видов и размеров укладывали в ящики и грузили на машины. Наши ребята понимали, что все, что мы не вывезем, достанется русским.
В Нордхаузене сбор разведывательных данных шел в еще больших масштабах. Начальник артиллерийско-технической службы 1‑й армии полковник Джон Медарис сразу осознал, какое сокровище мы откопали вместе с центром производства и сборки «Фау‑2». Отправленная им на осмотр завода группа обнаружила, что подземные сооружения оказались еще обширней, чем нам представлялось. Многоярусные тоннели тянулись на глубине около 180 метров под поверхностью земли, совершенно неуязвимые для бомбежек. Производство ракет шло полным ходом, и прежде чем мы захватили фабрику, были изготовлены тысячи «Фау‑2», принесших разорение Лондону и южному побережью Англии. Однако теперь все площадки для запуска во Франции, Бельгии и Голландии были захвачены.
Благодаря титаническим усилиям Медариса ракетами и их деталями удалось загрузить пятьдесят железнодорожных вагонов. Кроме того, прежде чем передать этот район русским, мы успели эвакуировать не один грузовик небольших ракетных двигателей, запчастей и документов.
После войны Медарис получил генерал-майорский чин. Его усилиями при Редстоунском арсенале в Хантсвилле, штат Алабама, было организовано Ведомство баллистических ракет Армии США. Вместе с ним разработкой баллистических ракет и основ наших космических технологий занималась группа немецких ученых, возглавленная доктором Вернером фон Брауном. Фон Браун сдался нашим войскам в Южной Германии, когда мы вывозили материалы с ракетной фабрики в Нордхаузене. Хотя захват ракетного центра стоил нам больших жертв, он позволил Соединенным Штатам развернуть свою космическую программу и победить в «холодной войне».
Поскольку штаб дивизии регулярно снабжал информацией рядовой состав, а мы вдобавок могли ловить передачи Би-би-си, мы знали, что русские достигли окраин Берлина и начали решительный штурм города. Руины разбомбленного Берлина служили прекрасными позициями для обороны, и сохранившие верность Гитлеру войска заставили русских платить кровью за каждый шаг. Мы были рады, что не нам, а русским приходится вести этот бой. Но наконец мы услышали, что русские взяли город, а Гитлер мертв. Первой моей мыслью было, что диктатора пристрелили русские; лишь позднее я узнал, что он покончил с собой. Седьмого мая мы узнали, что генерал Йодль подписал капитуляцию. На следующий день в Берлине церемонию повторили для русских. Для 3‑й бронетанковой дивизии война в Европе подошла к концу.
Дармштадт и оккупационные войска
Вскоре после Дня Победы в Европе дивизия получила приказ перебазироваться в Дармштадт. Мимо пологих холмов Западной Германии мы двинулись по автобану на юг от Касселя. Дорога оставалась целехонька, но большая часть мостов была взорвана. В некоторых случаях уцелела только одна полоса движения — та, что вела на север. Должно быть, у немцев не хватило времени заминировать обе. Тогда нам приходилось просто перестраиваться на другую полосу.
Когда мы достигли северных окраин Франкфурта, стало видно, что город, хотя и подвергся жестоким бомбежкам, пострадал меньше, нежели Кельн. На центральных улицах уже расчистили завалы. Мы двинулись дальше, мимо железнодорожного вокзала, через реку Майн. Проезжая через северную часть города, мы миновали огромный комплекс приземистых зданий из бурого песчаника. Там располагалась центральная контора «I. G. Farben», крупнейшей химической компании в Европе. Вскоре здесь должен был разместиться штаб СЭС. Майн мы пересекли по мосту Бейли[86 - Временный мост из взаимозаменяемых стальных деталей, назван по имени изобретателя Дональда Бейли. (Прим. перев.)], укрепленному, чтобы выдержать наши танки М26. Все постоянные мосты через реку оказались взорваны, и наши инженеры лихорадочно трудились, чтобы заменить временными переправами хотя бы основные.
За рекой мы миновали крупный аэродром. Леса вокруг него были рассечены многочисленными неглубокими просеками шириной около 60 метров и длиной втрое больше. Землю залили бетоном, и на просеках оставляли самолеты. Хотя взлетное поле не раз подвергалось бомбежкам и штурмовкам, в этих укрытиях уцелело более двух тысяч совершенно неповрежденных машин, включая Ме‑109, ФВ‑190 и Ю‑88. Я был поражен тем, что Люфтваффе не показало себя лучше в воздушных боях в последние дни войны, имея такой запас боеспособных самолетов. Хотя дефицит топлива сыграл свою роль, основной причиной коллапса немецких ВВС послужила, по-видимому, нехватка пилотов.
Пока мы с трудом пробирались сквозь руины Дармштадта, я оценивал масштабы разрушений, и у меня холодело в груди. Англичане разбомбили город в феврале, в ходе ночного налета. Целью бомбежек были химические заводы «Мерк» на северной окраине города. Но в ночь рейда дул сильный северный ветер, и сброшенные на территорию завода сигнальные снаряды приземлились южнее, в центре города. А когда ведущий бомбардировщик сбросил груз зажигательных бомб и в городе начались пожары, остальные машины отбомбились по тем же, уже горящим мишеням.
Пожару таких масштабов стоит лишь разгореться, и от страшного жара дым и продукты сгорания вместе с горячим воздухом уносит вверх. В то же время свежий воздух устремляется в горнило пожара, еще более увеличивая интенсивность горения. Этот маленький ураган, называемый «огненной бурей», не только пожирает вокруг себя весь кислород, но и отравляет воздух окисью и двуокисью углерода. Будучи тяжелее воздуха, эти продукты горения опускаются на землю за границей выгоревшей зоны. В жилом районе, куда мы въехали — в миле к югу от огненного кольца, — население задохнулось или отравилось почти поголовно. Из шестидесяти тысяч жителей города в огненном аду погибло более сорока тысяч[87 - В описании данного эпизода автор смешивает налеты на Дрезден (действительно, совершенный 13 февраля 1945 г. и вызвавший гибель около 40 000 человек) и собственно Дармштадт (11 сентября 1944 г., около 12 000 погибших). (Прим. ред.)].
Ремонтный батальон разместился в прелестном жилом пригороде, в полутора милях к югу от пострадавшего города. Мастерскую мы устроили в новеньком, построенном из камня и кирпича здании ремонтного депо городской трамвайной сети. Напротив депо раскинулся красивый парк; вокруг широкого плавательного бассейна располагались площадки для различных игр, а за парком лежал лесопарк, пересеченный множеством тропинок. Парк окружали аристократические особняки, и мы заняли их под квартиры. Большая часть домов пустовала — их жители принадлежали к высшим деловым и правительственным кругам Рейха и опасались репрессий со стороны американцев из-за своей связи с нацистами.
Мы поселились в просторном доме рядом с полупустым плавательным бассейном, засыпанным опавшей листвой и ветками. Плавать в нем мы не решались, опасаясь заразиться чем-нибудь. Самый большой особняк по другую сторону парка занял батальонный штаб; раньше дом принадлежал генеральному директору химических заводов «Мерк», и во всем Дармштадте, полагаю, не нашлось бы строения более роскошного.
После десяти месяцев, проведенных в боях, мы старались расслабиться на новых квартирах и воспользоваться всеми удобствами цивилизации. Командир штабной роты капитан Эллис нанял поварихами в офицерскую столовую двоих дебелых, рослых крестьянок. Обе оказались латышками, которых немцы угнали в Германию на принудительные работы на военных заводах. Они ожидали возвращения домой, не зная, где сейчас их родные или друзья, да и жив ли кто-то из них. Вскоре обе научились неплохо готовить и кое-как освоили английский.
Как-то раз к черному ходу офицерской столовой подошла серьезная немка лет около тридцати пяти в потрепанном, но чистом платье. Она попросила разрешения поговорить с командиром, и повара передали ее просьбу капитану Эллису. Командование настрого запретило нам все контакты со штатским населением, за исключением сугубо официальных, но ее просьба носила вполне официальный характер.
Женщина прекрасно владела английским и получила, судя по всему, хорошее образование. Она заявила, что особняк принадлежал ей, вернее, ее ныне покойному отцу, генеральному директору заводов «Мерк». Сейчас ее приютили монашки из католического госпиталя неподалеку, и она помогает ухаживать за ранеными немецкими солдатами. Когда ее семья еще жила в доме, женщина устроила на заднем дворе огород, и теперь она хотела узнать, не разрешат ли ей ухаживать за ним и дальше, а немного зелени носить в госпиталь, чтобы пополнить рацион больных. Когда Эллис дал ей разрешение, она была ему безмерно благодарна и с той поры каждый день приходила, чтобы прополоть, полить и аккуратно подровнять грядки.
Хотя брататься со штатскими немцами нам не полагалось, не замечать женщину мы тоже не могли, и постепенно ее трагическая история выплыла наружу. Должность ее отца можно было сравнить с постом президента крупной американской корпорации. Все высокопоставленные немецкие промышленники или были членами нацистской партии, или активно ее поддерживали. Дочь важного немецкого чиновника выросла в светском обществе, училась в лучших школах Германии и в юности выезжала во Францию и в Англию, где обучалась в пансионах благородных девиц. Она свободно владела как английским, так и французским. Закончив образование в Англии, она вернулась в круги высшего общества нацистской Германии, вышла замуж за молодого капитана немецкой армии и родила двоих дочерей. В то время как ее муж воевал на Восточном фронте, женщина с детьми жила в особняке родителей. За несколько месяцев до конца войны им сообщили, что ее муж погиб в бою с русскими.
Нескончаемый поток гитлеровских речей и немецкой пропаганды убедил ее отца в том, что американцы — сущие варвары. Он был убежден, что, если американцы захватят Дармштадт, они подвергнут всю семью жестоким пыткам, прежде чем предать смерти. Отец женщины договорился с женой и дочерью, что, если дойдет до худшего, они примут ампулы с цианидом прежде, чем попадут в лапы к американцам.
В последние дни февраля, когда 3‑я американская армия форсировала Рейн под Оппенгеймом, отец собрал все семейство в гостиной. Дочери он приказал оставить внучек (старшей было пять лет, младшей три) в спальне и закрыть двери. Потом он раздал капсулы с цианидом. Родители приняли свои капсулы и умерли почти сразу. Женщина отнесла капсулы детям и, спрятав их в заранее подготовленных конфетах, дала девочкам. Она сидела рядом, пока обе не потеряли сознание, а затем, убедившись, что обе мертвы, приняла капсулу сама.
Вскоре после этого американские войска вошли в Дармштадт. В доме они нашли пять тел, но женщину в полубессознательном состоянии, очевидно, вырвало, и она еще дышала, когда появились наши солдаты. Медики привели ее в чувство, а потом отвезли в католический госпиталь, где передали на попечение монахиням. Когда женщина пришла в себя достаточно, чтобы осознать случившееся, ее потрясение было жестоким. Она считала американцев жестокими варварами, а они спасли ей жизнь. Слепо повинуясь нацистской пропаганде, она убила собственных детей. Не в силах перенести этого, она перерезала себе вены бритвой. Медсестры-немки нашли ее лежащей в луже крови и вернули к жизни снова.
Легко принять тот факт, что пропаганда может стать мощным оружием против народа отсталого и необразованного. Но эта молодая женщина получила достойное аристократическое образование в современном обществе и даже училась за границей. Что заставило ее считать американцев варварами, готовыми мучить и убивать маленьких девочек?
Можно подумать, что после десяти месяцев, проведенных на передовой, тебя уже ничто не в силах потрясти. Что ж, мне повезло, что я не попал в пехоту или танковые войска, где с ужасом сталкиваешься ежечасно, — так что, возможно, я очерствел не так сильно, как другие. Но лагеря смерти в Нордхаузене, Белсене и Аушвице[88 - Освенциме. (Прим. ред.)] не могли не потрясти даже самую огрубелую душу. Что, во имя всего святого, могло заставить культурный народ пойти на то, что творили немцы на той войне? Людская бесчеловечность казалась мне беспредельной. По сей день я не услышал внятного объяснения тому, как могло подобное произойти в современном, цивилизованном мире. У меня самого нет ответа на этот ужасный вопрос…
…К исходу второй недели в Дармштадте мы закончили с текущим ремонтом и позволили себе расслабиться. Здесь очень пригодилось фотографическое оборудование, которое мы нашли на заводах «Агфа». Мы устроили фотолабораторию и принялись проявлять пленки — не только собственные, но и те, что находили в многочисленных трофейных немецких камерах.
На одной из пленок, отснятых, должно быть, охранником в «лагере смерти», было видно, как рабочие-невольники сжигают трупы. В подвале крематория баррикадами вдоль стен громоздились обнаженные тела. Рабочие подцепляли их огромными клещами за головы или за ноги и оттаскивали на небольшой конвейер, уходивший к каждой печи — всего их было пятнадцать или двадцать. Трупы укладывали на ленту головой вперед и длинным багром заталкивали их в печь. Загрузив одну ленту, рабочие переходили к следующей и, сделав полный круг, возвращались к первой печи, чтобы начать снова. Остатки костей и пепла смахивали в зольник. Лица рабочих при этом оставались совершенно бесстрастны. Несколько лет спустя эти фотографии были выставлены на всеобщее обозрение в музее Холокоста в Атланте, штат Джорджия.
Майор Аррингтон распорядился подготовить окончательные отчеты о боевых потерях дивизии. Для этого каждый офицер связи должен был проверить собственные записи по книгам нарядов, заполненных для мастерской ремонтного батальона. Мы перепроверили все записи, постаравшись как можно точнее вспомнить всякий случай, когда машины были подбиты, повреждены или требовали ремонта. Не один день прошел, прежде чем окончательный отчет был составлен и передан в штаб дивизии, откуда, в свою очередь, ушел на хранение в архивы Военного ведомства. Краткое изложение этого отчета вошло в официальную историю 3‑й бронетанковой дивизии, опубликованную под названием «Передовая» на Западе».
Примерно тогда же я получил от тетушки Бетти из Нэшвилля (штат Теннесси) занимавшее десять страниц письмо на микропленке. Тетушка приходилась младшей сестрой моей бабке, и я с теплотой вспоминал, как она вместе со внуками наведывалась к моему деду в Хантсвилль. Тетушка Бетти показывала нам открытки, которые привезла из Европы много лет назад, и рассказывала о замках на Рейне, о рыцарях и подвигах, о великих битвах славного прошлого. Я, тогда еще мальчишка, не догадывался, что мне в свой черед доведется принять участие в битвах на этой самой земле.
В своем пространном письме тетушка Бетти описывала свое путешествие в Германию в начале 1890‑х. Ей было тогда семнадцать лет, и она путешествовала вместе с отцом. Их пригласило в гости семейство учителя музыки из немецкого Рюдесхайма, небольшого поселка на восточном берегу Рейна, по другую сторону реки от Майнца. День, когда они приехали в Рюдесхайм поездом из Берлина, совпал с годовщиной дня открытия Germania Denkmal, памятника «Германия»[89 - Памятник был открыт в 1883 г. Сейчас немцы обычно его называют просто «Нидервальдским монументом» (Niederwalddenkmal). Его высота 38 метров, из них 10,5 м приходится на саму статую. (Прим. перев.)], монументальной бронзовой статуи, отлитой из трофейных французских пушек, захваченных немцами в ходе франко-прусской войны 1871 года. Памятник представлял собою немецкую богиню войны и на тот момент являлся самой большой статуей в мире.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |