Леони опустила глаза на книгу и стала читать дальше.
Через несколько минут она услышала разговор на повышенных тонах, а затем непривычный звук звонка из кабинета. Озадаченная, Леони отложила книгу и, в одних чулках пробежав через комнату, приоткрыла дверь. В щелочку она успела увидеть, как Анатоль прыжками пронесся по лестнице и скрылся за дверью кабинета.
— Анатоль! — крикнула она вслед брату. — Что-то из Парижа?
Но тот, очевидно, не расслышал, и дверь за ним с шумом захлопнулась.
Как странно и необычно…
Леони выждала еще минуту, с любопытством подглядывая в щелку у косяка в надежде увидеть брата, но больше ничего необычного не происходило, и она, устав, покинула свой наблюдательный пост и вернулась на кушетку. Прошло пять минут, десять. Леони читала, но мыслями была далеко от книги.
В одиннадцать часов Мариета внесла в утреннюю комнату поднос с кофе и поставила его на стол. На подносе, как обычно, стояли три чашки.
— Тетя и брат будут пить кофе со мной?
— Мне не велено было ничего менять, мадомазела.
В это время в дверях появились Анатоль с Изольдой.
— Доброе утро, малышка, — поздоровался брат.
Глаза его сияли.
— Я слышала шум, — заговорила Леони, вскочив на ноги, — и подумала, не пришло ли письмо из Парижа?
В его лице что-то дрогнуло.
— Очень жаль, но нет, от маман ничего.
— Тогда… что случилось? — спросила она, заметив, что Изольда тоже взволнована чем-то.
Лицо ее разгорелось, а глаза блестели слишком ярко.
Та подошла к Леони и сжала ей руку.
— Этим утром я получила письмо из Каркассона, которое давно ждала.
Анатоль занял место перед камином, заложил руки за спину.
— Кажется, Изольда обещала сводить тебя на концерт…
— Мы едем? — Леони, подпрыгнув, расцеловала тетю. — Просто замечательно!
Анатоль засмеялся.
— Мы и надеялись тебя порадовать. Конечно, сейчас не лучшее время года для путешествия, но так уж сложились обстоятельства.
— Когда мы едем? — спрашивала Леони, глядя то на брата, то на тетушку.
— Отправимся утром в четверг. Изольду известили телеграммой, что адвокат будет на месте в два часа.
Он помолчал, снова переглянувшись с Изольдой. Леони поймала его взгляд.
«Он хочет что-то еще мне сказать…»
Внутри у нее что-то дрогнуло.
— В сущности, мы хотели обсудить с тобой еще одно дело. Изольда весьма великодушно предложила нам задержаться здесь подольше. Скажем, до нового года. Что бы ты на это сказала?
Леони ошеломленно уставилась на брата. Она не сразу сообразила, что ответить на такое предложение. Не наскучит ли ей сельская жизнь, если задержаться надолго?
— Но… как же твоя работа? Разве журнал обойдется без тебя так долго? И разве тебе самому не пора позаботиться о своих делах?
— О, журнал обойдется без меня еще немного, за это я поручусь, — легкомысленно отозвался Анатоль, принимая из рук Изольды чашку кофе.
— А как же маман? — Леони вдруг представилась красавица-мать, одиноко сидящая на диване в гостиной.
— Мы решили, что Дюпон отпустит и ее приехать к нам сюда.
Леони пристально взглянула на брата.
«Он наверняка не верит, что она согласится оставить Париж. Тем более вернуться сюда…»
— Не думаю, что генералу Дюпону это понравится, — заметила она, заранее оправдывая возможный отказ матери.
— А может, ты так соскучилась в моем обществе, что не хочешь больше здесь оставаться? — спросил Анатоль, подойдя к сестре и обнимая ее за плечи. — Неужели тебя так пугает мысль провести еще несколько недель в изгнании в компании брата?
Протянулась напряженная, полная ожидания минута, потом Леони хихикнула.
— Какой ты глупый, Анатоль. Конечно, я с восторгом останусь еще. Лучше и не придумаешь, хотя…
— Хотя?.. — быстро подхватил Анатоль.
Улыбка соскользнула с ее губ.
— Я хотела бы получить весточку от маман.
Анатоль поставил чашку и закурил сигарету.
— Я тоже, — тихо сказал он. — Хотя я уверен, она только потому не собралась еще написать нам, что приятно проводит время. И, конечно, нужно еще время, чтобы мое письмо переслали на Марну.
Она прищурилась.
— Я думала, ты ожидал, что они уже вернулись в Париж?
— Я только предполагал, что вернулись, — спокойно возразил он, и тут же его лицо снова осветилось. — Но поездка в Каркассон тебе в радость?
— Еще как!
Он кивнул.
— Вот и хорошо. В четверг едем утренним поездом из Куизы. Почтовая карета отправляется с площади Перу в пять утра.
— Надолго мы едем?
— Дня на два, может, на три.
Леони разочарованно сникла.
— Всего ничего.
— Времени хватит вполне, — улыбнулся брат.
И опять Леони не могла не заметить, как понимающе переглянулись Анатоль и Изольда.
Глава 55
Любовники лежали под простынями, их лица освещал огонек единственной свечи.
— Тебе надо вернуться к себе, — сказала она. — Уже поздно.
Анатоль заложил руки за голову жестом, ясно говорившим о его решимости еще долго не трогаться с места.
— Вот именно. Все спят.
Изольда улыбнулась.
— Никогда бы не поверила, что могу быть так счастлива, — тихо сказала она. — Что мы навсегда будем вместе. — Потом улыбка пропала с ее бледных губ. Рука сама собой потянулась к шраму на горле. — Боюсь, это не надолго.
Анатоль склонился к ней и поцеловал шрам на коже. Даже теперь он чувствовал, как ей хочется отстраниться от прикосновения его губ. Этот шрам был вечным напоминанием о ее короткой и мучительной связи с Виктором Константом.
Только через много месяцев после начала их романа, уже после смерти мужа, Изольда позволила Анатолю увидеть ее раздетой, без обычного высокого воротничка или шарфа, прикрывающих уродливый багровый шрам на горле. Прошло еще немало недель, прежде чем он сумел разговорить ее и выведать, как она получила эту рану. Он думал — и ошибался, — что разговор о прошлом поможет совладать с тяжелыми воспоминаниями. Получилось иначе. Хуже того, разговор заново растревожил ее мысли. Даже сейчас, когда с их первой встречи прошло уже девять месяцев и весь скорбный перечень страданий, которые претерпела Изольда от рук Константа, был известен Анатолю, он все еще внутренне сжимался, вспоминая ее спокойный и бесстрастный рассказ, как в припадке ревности Констант с помощью каминных щипцов накалил в огне свое кольцо с печаткой и прижал раскаленный металл к ее горлу, пока она не обмерла от боли. Он ее заклеймил. Описание было таким ярким, что он будто чувствовал тошнотворно-сладкий запах сожженной плоти.
Связь Изольды с Константом не продлилась и нескольких недель. Сломанные пальцы срослись, синяки сошли с кожи, и только багровый шрам оставался вещественным напоминанием о пытках, которым тридцать дней подвергал ее Констант. Но душевные раны заживали медленнее. Анатолю больно было видеть, что Изольда, при всей ее красоте, душевной тонкости и элегантности, стала теперь такой пугливой, так мало ценила себя.
— Это навсегда, — твердо сказал Анатоль.
Он позволил своей руке скользнуть ниже, лаская любимое тело, пока его ладонь не легла на нежную белую кожу бедер.
— Все готово. Разрешение мы получили. Завтра встретимся в Каркассоне с адвокатом Ласкомбов. Как только выясним, каковы твои права на это имение, сделаем окончательные распоряжения. — Он прищелкнул пальцами: — Все просто!
Он потянулся к тумбочке, его мышцы заметно напряглись под белой кожей. Добыв портсигар и спички, он зажег две сигареты и протянул одну Изольде.
— Не все согласятся принять нас, — сказала она. — Мадам Боске, мэтр Фромиляж…
— Пожалуй, — пожал плечами Анатоль. — Но неужели ты так дорожишь их мнением?
Изольда не ответила на вопрос.
— У мадам Боске есть причины для возмущения. Если бы Жюль не вздумал жениться, имение досталось бы ей. Она может даже опротестовать завещание.
Анатоль покачал головой.
— Что-то мне подсказывает, что, если бы она намеревалась это сделать, то сделала бы сразу после смерти дяди и оглашения завещания. Давай, прежде чем пугать себя воображаемыми сложностями, узнаем сперва, что говорится в приложении к завещанию. — Он глубоко затянулся. — Я признаю, что мэтр Фромиляж вряд ли одобрит нашу скоропалительную женитьбу. Он, возможно, будет против, хотя мы и не кровные родственники, но разве это его дело? — Он пожал плечами. — Да и он смирится, дай только время. По самой своей сути Фромиляж прагматик. Он не захочет обрывать связи с имением.
Изольда кивнула, но Анатоль подозревал, что это больше из желания с ним согласиться, чем потому, что он ее убедил.
— И ты по-прежнему думаешь, что нам следует здесь жить? Не скрыться в анонимности Парижа? — спросила она.
Анатолю вспомнилось, как болезненно переносила Изольда каждое возвращение в город. Как она превращалась в собственную тень. Каждый запах, каждый звук, каждый вид причинял ей боль, напоминая о связи с Константом. Он не мог бы так жить и сомневался, что смогла бы она.
— Да, если это окажется возможным, я думаю, нам стоит поселиться здесь. — Он помолчал, нежно положил руку на ее чуть располневший живот. — Особенно, если ты не ошиблась. — Он смотрел на нее, и глаза его сверкали от гордости. — Я все еще не могу поверить, что стану отцом!
— Еще рано, — нежно сказала она. — Очень рано. И все-таки я не думаю, что ошиблась.
Она накрыла его ладонь своей. Оба лежали и молчали.
— Ты не боишься, что нам придется поплатиться за ту гадкую проделку в марте? — прошептала она.
Анатоль недоуменно нахмурился.
— С клиникой. С притворством, будто мне пришлось… прерывать беременность.
— Ничуть не боюсь, — твердо сказал Анатоль.
Она снова замолчала.
— Ты можешь дать мне слово, что твое решение не возвращаться в столицу никак не связано с Виктором? — наконец сказала она. — Париж — твой дом, Анатоль. Ты действительно хочешь навсегда покинуть его?
— Сколько раз уже мы это обсуждали, — отозвался он. — Но если тебе легче от повторений, еще раз заверяю тебя, что считаю Домейн-де-ла-Кад самым подходящим для нас домом. — Он перекрестился. — И Констант тут ни при чем. И Париж тоже. Здесь мы сможем жить простой, тихой жизнью и ничего не бояться.
— И Леони?
— Да, я надеюсь, что она захочет поселиться с нами.
Изольда молчала. Анатоль чувствовал, как напряглось все ее тело, словно готовясь к схватке.
— Почему ты позволяешь ему сохранять над тобой такую власть?
Она закрыла глаза, и Анатоль тотчас же пожалел, что высказал свои мысли. Он знал, что Изольда остро чувствует, как раздражает его постоянное присутствие Константа в ее мыслях. В самом начале их романа он признался, что ее непрестанный страх перед Константом заставляет его чувствовать себя неполноценным. Словно в нем не хватало мужества, чтобы изгнать призрак прошлого. Он позволил тогда прорваться своему раздражению.
И знал, что после того случая она решила молчать. Не потому, что воспоминания о перенесенных мучениях меньше терзали ее. Теперь он понимал, что память об оскорблениях живет дольше, чем телесные раны. Но чего он до сих пор не мог постичь — это откуда в ней такое чувство стыда. Она не раз пыталась объяснить ему, как унизительны воспоминания о насилии. Что она чувствует себя опозоренной своими же чувствами, оскверненной тем, что могла так обмануться, полюбить такого мужчину.
В самые мрачные минуты Анатоль опасался, что Изольда уверена — из-за той случайной ошибки она навсегда утратила право на будущее счастье. И его огорчало, что, несмотря на все принятые им меры безопасности — вплоть до спектакля, разыгранного на кладбище Монмартра, — она все еще испытывает страх.
— Если бы Констант нас искал, мы бы уже об этом узнали. Он не пытался скрыть свои недобрые намерения в начале года, Изольда. — Анатоль помолчал. — Он знал твое полное имя?
— Нет, не знал. Нас познакомили в доме общих друзей, где всех звали просто по имени.
— Он знал, что ты замужем?
Она кивнула.
— Знал, что мой супруг живет в сельском имении и терпимо относится к необходимой мне доле независимости, при условии, что все делается тихо, в рамках благопристойности. Мы этого не обсуждали. Но когда я сказала ему, что ухожу, то сослалась на необходимость уехать к мужу.
Она вздрогнула, и Анатоль понял, что она вспоминает ту ночь, когда он едва не убил ее.
— Констант никогда не знал Ласкомба, — продолжал он, возвращаясь к своей мысли. — Ведь это так?
— Он не был знаком с Жюлем.
— И адреса не знал: никакой связи, кроме квартиры на улице Фидо?
— Не знал. — Она помолчала. — Во всяком случае, не от меня.
— Ну, тогда, — заключил Анатоль, словно подводил итог доказательству, — со времени похорон прошел не один месяц, так? И за это время ничто не нарушало нашего покоя.
— Не считая того, что на тебя напали в пассаже «Панорам».
Между бровями у него пролегла складка.
— К Константу это не имело никакого отношения, — тут же возразил он.
— Но ведь они не взяли ничего, кроме старинных часов твоего отца, — заспорила она. — Что это за воры, которые оставляют набитый франками бумажник?
— Просто я неудачно подвернулся, — твердил он. — Только и всего.
Склонившись к ней, он погладил ее по щеке тыльной стороной ладони.
— С тех пор как мы прибыли в Домейн-де-ла-Кад, я держу глаза и уши открытыми, Изольда. И не слышал ничего и не видел ничего подозрительного. Ничего, что могло бы хоть на мгновение дать повод для беспокойства. Никто о нас не расспрашивал. Никого чужого в окрестностях имения не видели.
Изольда вздохнула.
— А тебя не тревожит, что от Маргариты не пришло ни слова?
Он нахмурился сильнее.
— Признаться, тревожит. Мне очень не хотелось писать, после всех наших стараний скрыть свой след. Остается только думать, что это из-за ее увлечения Дюпоном.
Изольда улыбнулась прорвавшейся в его голосе неприязни.
— Его единственная вина — в том, что он любит твою мать, — мягко упрекнула она.
— Тогда почему он на ней не женится? — перебил он резче, чем намеревался.
— Ты знаешь почему, — ласково ответила она. — Она — вдова коммунара. Он не из тех, кто пренебрегает общественным мнением.
Анатоль кивнул и вздохнул.
— Сказать по правде, он занимает ее, и помоги мне Боже, я меньше тревожусь за маман, зная, что она с ним на Марне, чем если бы она оставалась одна в Париже.
Изольда сняла со стоявшего у кровати кресла свой пеньюар и накинула его на плечи.
Он тут же озабоченно встрепенулся:
— Ты замерзла?
— Немножко.
— Принести тебе что-нибудь?
Изольда положила ладонь ему на плечо.
— Мне хорошо.
— Но в твоем состоянии следует…
Она улыбнулась.
— Я не больна, Анатоль. Мое состояние, как ты выражаешься, совершенно естественно, пожалуйста, перестань так волноваться. — И уже серьезно она добавила: — Но, к вопросу о родственниках, мне все же кажется, что надо открыть Леони настоящую причину нашей поездки в Каркассон. Рассказать ей, что мы собираемся сделать.
Анатоль взъерошил пальцами волосы.
— А я по-прежнему считаю, что лучше ей не знать, пока все не будет сделано.
Он закурил новую сигарету. Белый дымок поплыл в воздухе, как обрывки надписи.
— Ты в самом деле веришь, Анатоль, что Леони простит тебе обман? — Помолчав, Изольда добавила: — И мне простит?
— Ты ее полюбила, правда? — сказал он. — Этому я рад.
Изольда кивнула.
— Потому-то я и не хочу больше морочить ей голову.
Анатоль глубоко втянул сигаретный дым.
— Она поймет, что мы не хотели обременять ее нашими заботами раньше времени.
— А я держусь обратного мнения. Я думаю, что Леони охотно сделает для тебя все, примет все, что ты ей доверишь. Однако… — Она пожала плечами. — Если она почувствует себя отверженной, если она — и справедливо — решит, что мы ей не доверяем, тогда, боюсь, обида может толкнуть ее на поступки, о которых она — да и мы тоже — впоследствии очень пожалеем.
— Что ты имеешь в виду?
Она взяла его за руку.
— Леони не ребенок, Анатоль. Уже не ребенок.
— Ей всего семнадцать, — запротестовал он.
— Она уже ревнует, видя, какое внимание ты мне оказываешь, — тихо сказала она.
— Чепуха!
— Как, по-твоему, она себя почувствует, узнав, что мы — ты — обманывал ее?
— Речь вовсе не об обмане, — возразил он. — Это просто вопрос скромности. Чем меньше людей знает о наших намерениях, тем лучше.
Он положил ладонь на живот Изольды, показывая, что считает спор решенным.
— Скоро, любовь моя, все это останется позади.
Он обнял ее другой рукой и привлек к себе, целуя в губы. Потом пеньюар под его рукой медленно соскользнул с ее плеч, открыв полные груди. Изольда закрыла глаза.
— Скоро, — шептал он, уткнувшись губами в ее молочно-белую кожу, — все откроется. Мы начнем жизнь с новой главы.
Глава 56
Каркассон
Четверг, 22 октября
В половине пятого пролетка покатила по длинной дорожке от подъезда Домейн-де-ла-Кад. Внутри сидели Анатоль, Изольда и Леони. Мариета устроилась впереди, рядом с правившим лошадьми Паскалем. Они укутали колени одним одеялом.
Повозка была закрытой, но потрескавшийся кожаный верх плохо защищал от утреннего холода. Леони куталась в длинный черный плащ, натянув его на голову, и грелась, забившись между братом и тетушкой. Нос ей щекотал запах шариков от моли, пропитавший меховой полог, в первый раз за эту осень вынутый из сундука. Полог прикрывал их от пола до подбородка. Для Леони синева предрассветного часа и холод только добавляли вкуса приключению. Романтический выезд до рассвета, предстоящие два дня в незнакомом Каркассоне, концерт, рестораны… Она так и рвалась вперед.
Фонари стучали и звякали о борта кузова — они свернули на дорогу в Сугрень. В темноте их пролетка казалась двумя светящимися точками. Изольда призналась, что плохо спала и ее немного поташнивает. Она мало говорила. Молчал и Анатоль.
У Леони сна не было ни в одном глазу. Она вдыхала запахи раннего утра — тяжелой сырой земли, цикламенов и самшита, кустов ежевики и сладкого каштана. Жаворонки и голуби еще не проснулись, зато она услышала уханье совы, возвращающейся с ночной охоты.
Несмотря на раннее отправление, поезд задержался из-за плохой погоды и прибыл в Каркассон с опозданием на целый час. Леони с Изольдой недолго ждали, пока Анатоль найдет извозчика. Через минуту они уже летели через мост Маренго к отелю в Сен-Луи, в северной части Бастиды, рекомендованному доктором Габиньо.
Деревянное здание, расположенное на углу тихой улочки неподалеку от церкви Сен-Винсент, было маленьким, но уютным. Полукруг из трех каменных ступенек вел от мостовой к входу — выкрашенной в черный цвет двери, обрамленной резным камнем. Мостовая перед домом была приподнята. Вдоль наружных стен стояли декоративные деревца в терракотовых горшках, словно ряд часовых на посту. Ящики для цветов на подоконниках отбрасывали зеленые и белые тени на свежевыкрашенные ставни. На боковой стене высокими квадратными буквами было написано «Отель и ресторан».
Анатоль позаботился обо всех формальностях и присмотрел за доставкой багажа в комнаты. Они взяли номер на первом этаже для Изольды, Леони и служанки, а сам он поместился в комнате на одного, напротив через коридор.
После легкого завтрака в гостиничной брассерии они сговорились встретиться в отеле в половине шестого, чтобы успеть поужинать перед концертом. Встреча Изольды с адвокатом покойного мужа была назначена на два часа дня на улице Каррьер Маж. Анатоль вызвался проводить ее. Уходя, он вытянул из Леони обещание никуда не ходить без Мариеты и не лезть в одиночку на дальний берег за пределы Бастиды.
Снова пошел дождь. Леони, чтобы провести время, завела разговор с одной из постоялиц отеля, пожилой вдовой мадам Санчес, из года в год наезжавшей в Каркассон. Та рассказала, что Нижний город выстроен по плану сетки, как многие современные американские города. Одолжив у Леони ее всепогодный карандаш, мадам Санчес обвела кружком отель и центральную площадь на плане города, бесплатно полученном от хозяина отеля. Заодно она предупредила, что многие названия улиц на нем устарели.
— Святые уступают место генералам, — говорила она, покачивая головой. — Так что теперь мы слушаем оркестр не на площади Святой Сесилии, а на площади Гамбетты. Впрочем, скажу я вам, музыка от этого ничуть не изменилась.
Заметив, что дождь поутих, Леони, которой не терпелось начать осмотр города, вежливо распрощалась, заверив мадам Санчес, что прекрасно все поняла, и поспешно стала собираться.
Мариета с трудом поспевала за ней, когда она выскочила на главную площадь. Направление ей указывали крики разносчиков и торговцев, стук телег и звон упряжи, просачивавшиеся в узкую улочку. А еще оттуда доносился восхитительный запах жареных каштанов и свежеиспеченного хлеба. Пунш, сдобренный сахаром и корицей, черпали из металлических бидонов, подвешенных к задней стенке ручной тележки. Над бидонами поднимался пар.
Площадь Карно была непритязательной, но гармонично спланированной, с четырех сторон ее окружали шестиэтажные здания. От каждого угла отходила улочка или дорожка. В центре красовался причудливый фонтан XVIII века, посвященный Нептуну. Леони для порядка, приподняв поля шляпы, прилежно прочитала табличку, но статуя показалась ей вульгарной, вычурной, и она не стала здесь задерживаться.
Ветви раскидистых платанов уже теряли листву, а та, что осталась, окрасилась в цвета меди — бледно-зеленый и золотистый. Повсюду виднелись зонтики — от дождя и ярко раскрашенные солнечные, защищавшие прохожих от порывов ветра, приносивших и уносивших дождь. Ивовые корзинки-панир были наполнены свежими овощами, фруктами, огородной зеленью и осенними цветами. Женщина в черном, с обветренным лицом, продавала из плетеной корзинки хлеб и козий сыр.
К радостному удивлению Леони, почти весь фасад одного из зданий на площади был отдан большому универсальному магазину, гнутые из металлических прутьев буквы его названия «ПАРИЖ — КАРКАССОН» были прикреплены к кованым перилам балкона. Хотя не было еще и половины третьего, лотки с уцененным товаром были разложены на столах перед входом. Под навесом на металлических крюках были развешаны для обзора охотничьи ружья, готовые платья, корзины, всякая домашняя утварь, сковородки, сотейники и даже печи и духовки.
Можно бы купить какую-нибудь охотничью штучку для Анатоля…
Мысль вспыхнула и погасла. У Леони почти не было денег и никакой надежды на кредит. Кроме того, она совершенно не разбиралась в охотничьем снаряжении. Зато она как зачарованная бродила вдоль рыночных рядов. Может быть, ей только так казалось, но женщины и редкие мужчины, торговавшие произведениями своих рук, открыто и радушно улыбались ей. Она перебирала овощи, растирала между пальцами травы, вдыхала аромат цветов на высоких стеблях, словом, вела себя так вольно, как никогда в Париже.
Осмотрев все, что могла предложить ей площадь Карно, она решила заглянуть в боковые улочки, отходящие от площади. Свернув на запад, она оказалась на Каррьер Маж — той улице, где обосновался адвокат Изольды. На верхнем ее конце располагались в основном конторы и ателье портных. Леони задержалась перед мастерской Тисса Каталы. Сквозь стеклянные витрины ей видны были разноцветные ткани и все, что нужно для шитья. На деревянных ставнях с двух сторон от входа булавками были приколоты рисунки мод, мужских и женских — от утреннего мужского костюма до дамских чепцов и платьев для чаепитий.
Леони долго изучала покрои, то и дело поглядывая в сторону контор, в надежде увидеть Анатоля с Изольдой, выходящих от адвоката. Но минуты шли, их все не было, а лавки, расположенные дальше по улице, так манили. Вместе с не отстававшей ни на шаг Мариетой она двинулась в сторону реки. Остановилась полюбоваться на витрины нескольких заведений, торговавших антиквариатом. Среди них была и букинистическая, за стеклами которой на темных книжных полках виднелись красные, зеленые и синие кожаные корешки книг. В доме 75 из «лучшей бакалеи» вкусно пахло свежесмолотым жареным кофе. С минуту Леони постояла, заглядывая в три высоких окна. Внутри на стеклянных и деревянных полках разложены были образцы кофе, разные мелочи, кофейники для плиты и для камина. Буквы над дверью гласили: «Элие Хук». На одной стене лавки висели на крюках цепочки сухих колбас, на другой пучки дикого тимьяна, петрушки, розмарина. Стол был заставлен блюдами с сушеной вишней и сладкими сливами в глазури.
Леони решила купить что-нибудь для Изольды — подарок в благодарность за эту поездку. Она вступила в эту пещеру Аладдина, оставив Мариету в волнении заламывать руки на мостовой, и вернулась через десять минут, держа в руках белый бумажный пакет с лучшим арабским кофе и высокий стеклянный кувшин засахаренных фруктов.
Ей уже начало надоедать, что Мариета, как верный пес, взволнованно следит за каждым ее шагом.
«Рискнуть?»
Леони вдохновилась озорной мыслью, непрошено забравшейся ей в голову. Конечно, Анатоль ее жестоко выбранит. Но он может и не узнать, если обернуться быстро и если Мариета будет держать язычок за зубами. На улицах она заметила нескольких женщин, принадлежащих к тому же классу общества, что и она, прогуливающихся без сопровождения. Нельзя сказать, чтобы это было в порядке вещей, но допускалось же! И никто не обращал на них ни малейшего внимания. Анатоль совершенно напрасно беспокоится.
«В таком месте мне не нужна сторожевая собака».
— Мне не хочется носить это в руках, — сказала Леони, вручая покупки Мариете, и озабоченно взглянула на небо. — Боюсь, опять соберется дождь, — добавила она. — Лучше всего тебе отнести пакеты в отель и заодно захватить зонт. Я подожду тебя здесь.
В глазах Мариеты блеснуло беспокойство.
— Но сеньер Верньер велел ходить с вами.
— Да это не займет и десяти минут, — твердо возразила Леони. — Ты сбегаешь и вернешься, а он ничего и не узнает.
Она тронула пальцем белый сверток.
— Кофе — подарок для тети, и я не хочу, чтобы он промок под дождем. Принеси с собой зонтик. Тогда нам нечего бояться дождя. — И она нанесла окончательный удар: — Мой брат не хотел бы, чтобы я простудилась.
Мариета мялась, поглядывая на пакеты.
— Поспеши, — поторопила ее Леони. — Я буду ждать тебя здесь.
Неуверенно оглядываясь, девушка побежала к площади, то и дело бросая взгляды через плечо, чтобы увериться, что ее молодая хозяйка никуда не делась.
Леони улыбнулась своей безобидной хитрости. Она не собиралась идти против наставлений Анатоля и уходить из Бастиды. В то же время она считала, что с чистой совестью может дойти до реки и взглянуть на средневековую цитадель с правого берега Од. Ей было любопытно повидать старинный город, о котором столько рассказывала Изольда, и с такой теплотой отзывался мсье Бальярд.
Она достала из кармана карту и стала ее изучать.
«Совсем недалеко».
Если ей не повезет и Мариета вернется раньше, Леони всегда может объяснить, что она решила отыскать адвокатскую контору, чтобы вернуться обратно вместе с Анатолем и Изольдой — потому и разминулась со служанкой.
Довольная своим планом, она, высоко держа голову, перешла улицу Пелиссери. Она чувствовала себя независимой авантюристкой, и это чувство ей нравилось. Она миновала мраморную колоннаду ратуши со свеженьким триколором и вторглась в район, который, судя по плану, определила как руины монастыря Клариссы. На вершине единственной уцелевшей башни декоративный купол прикрывал одинокий колокол.
Леони выпуталась из тесной сети людных улочек и вступила в огражденное деревьями спокойствие площади Гамбетты. Табличка отдавала дань памяти трудам каркассонского архитектора Леопольда Пти, проектировавшего сквер и руководившего его разбивкой. В центре парка был пруд, из которого бил фонтан, рассыпаясь в дымку мелких брызг. Оркестровую эстраду в японском стиле окружали белые кресла. Беспорядочное расположение кресел и мусор — обертки от мороженого, папиросная бумага и мокрые окурки сигар — указывали, что концерт закончился недавно. Земля была засыпана использованными билетами, на белой бумаге отпечатались грязные подошвы. Леони нагнулась и подняла один билетик.
Из-под приятной зелени Гамбетты она свернула направо по довольно унылой, вымощенной булыжником улочке, которая, проходя мимо госпиталя, обещала вывести к панорамному виду на Старый мост. На перекрестке, где сходились три улицы, оказался фонтан, украшенный бронзовыми статуями. Леони протерла таблички, чтобы прочесть надпись. Фигура в разное время представляла Самаритянку, Флору и даже Помону.
За античной героиней присматривал христианский святой, озиравший окрестности с крыши госпиталя Сен-Винсент де Поль на подходе к мосту. Его снисходительный каменный взгляд и раскинутые руки словно обнимали стоявшую рядом церковь с высокой аркой входа и розеточным окном над ней.
Все здесь говорило о благосостоянии, обеспеченном деньгами меценатов.
Леони обогнула площадь и в первый раз целиком увидела Старый город — цитадель, возвышавшуюся на холме на противоположном берегу реки. У нее перехватило дыхание. Крепость оказалась и более величественной, и менее подавляющей человека, чем ей рисовалось. Она видела продававшиеся повсюду открытки с изображением крепости и словами Гюстава Надо: «Нельзя умереть, не увидев Каркассона» — но думала, что это всего лишь рекламный лозунг. Теперь, увидев все своими глазами, она поняла, что это просто правда.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |