Название: infection. Автор: ji081 Персонажи: Уруха/Руки, Рейта/Уруха; Кай, Аой Рейтинг: NC-17 Жанр: ангст, даркфик, драма, психология, философия, hurt/comfort, POV Размер: mini. Статус: завершён.

Название: infection.
Автор: ji081
Персонажи: Уруха/Руки, Рейта/Уруха; Кай, Аой
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, даркфик, драма, психология, философия, hurt/comfort, POV
Размер: mini.
Статус: завершён.
От автора: D’EspairsRay – Tsuki no Kioku –fallen-
Размещение: нигде.

Дисклеймер: отказываюсь от всего, кроме литературной составляющей.

Эта детская, подростковая влюблённость. Эта безоговорочная преданность, больше смахивающая на помешательство, самозабвенное посвящение всего себя, этот поток адреналина по венам, заставляющий вздрагивать и испытывать неповторимое, а затем ожидать и ожидать. Это поразительная потеря счёта времени, эти ощущения…

Я посмотрел в твои и глаза и бессильно пал в миры, где попросту растворялся, как дымка. Я, сильный и амбициозный, потерялся в мирах – твоих мирах, таких же бесконечных, как если поставить друг напротив друга два зеркала.

Я прикоснулся к твоей коже, чуть проводя по ней пальцем – а ты взглянул на меня, чуть улыбаясь. Тебе нравится быть со мной. Тебе нравилось быть со мной.

Я пинком открываю дверь в сортир типичного второсортного клуба: у зеркала подкрашивает глазки какой-то противный слащавый мальчишка лет 17, худющий, с длинными для парня крашеными волосами, ноги – конечно же в узких джинсах, футболка – конечно же чёрная. Я окинул его пренебрежительным взглядом – сколько я таких видел? Самоотверженные, эмоциональные и загнанные в угол – тысячи считающих себя оригинальными и достойными особенной судьбы. Я тоже так думал когда-то. Со временем эта тысяча романтиков превратится в тысячу обывателей и офисных крыс, а из 10 000 романтиков выйдет только пятёрка тех, кто и вправду особенный, кто смог эту особенность превратить в нечто осязаемое, пятёрка, и то – от силы пятёрка.

Он оглядывается на меня, держа в руках щёточку, изучая меня высокомерным взглядом: он же здесь особенный. Я, поначалу остановившийся, едва войдя, и пиливший его угрюмым взглядом, прошёл к раковине и опустил руки под воду, которую включил. Мутное зеркало в разводах и надписях помогает парню глядеть на меня искоса. Я мою руки, хмуро пялясь на них, затем отхожу и запираюсь в кабинке, внутри которой – сущая галерея современного искусства. Надписи о том, как надо на всех забить, номера телефонов и адреса страниц в сети, предложения интимных услуг, посылы всех во всем известное место и прочее и прочее. Я опрокинул открытую крышку и сел. Парень, оскорбившийся отсутствием внимания к себе, демонстративно хмыкнул и ушёл, судя по стукнувшей двери.

Я достал из кармана шуршащий пакетик и провёл по нему большим пальцем, равномерно распределяя внутри содержимое. Пальцы чуть дрогнули, и я с иронией усмехнулся.

Спустя минуту у 23-летнего парня в сортире одного из токийских клубов расширились зрачки, он откинулся назад, прислоняясь затылком к холодной стене и криво ухмыляясь. В этот вечер в клубе выступала молодая группа – Gazette.

Мне 23 года, - негромко проговорил я, наклоняясь вперёд после минут 10 или 20 в кабинке, - и какой-то там потаскун не лишит меня моей мечты, - криво усмехнулся я и поднялся на уже отвердевшие ноги: я уже знаю, сколько времени нужно, чтобы окрепнуть и не свалиться на первом повороте. Я открыл дверцу кабинки, глядя на чёрноволосого крашеного парня, который был тоже во всём чёрном, как и тот худощавый. Я усмехнулся и подошёл к зеркалу, набирая воды в соединённые ладони и окидывая ею лицо:

- Завтра же перекрашусь в белый, - подумал я, покидая уборную и тут же забывая о мимолётном порыве упрямства: не могу же я быть похожим на всех них?

2.

Оглушительный треск и грохот какой-то группы, очередной группы, вылезшей на сцену в этом клубе. Это - дрянной район города, где осели все наркоманы, безработные, алкоголики и «трудные» подростки со всей столицы и её пригородов. Это – клуб Infection, где ошиваются все местные молодые рокеры, эмо и прочая нечисть, которой и 20 лет-то не исполнилось в подавляющем большинстве. Я, двадцатитрёхлетний, считаюсь здесь уже стариком. Эта группа, на которую я косо глянул, протискиваясь к бару, ничем особенным не отличалась: местные панки, которые молотили по всем струнам, а их вокалист издавал нечленораздельные всхлипы, вопли, разбавляя всё крепким словцом – под это месиво звуков все трясли головами и кое-где были мелкие очаги моша, который, впрочем, не успевал разрастись до опасных масштабов. Я подошёл к бару, облегчённо повалившись на стул и наклонившись на стойку: где в этой куче мала есть и мои, однако на глаза ещё никто не попадался. Заказанный напиток, который больше был похож на откровенное алкогольное пойло для сорокалетних работяг, оказался в плену моих пальцев. Я вглядывался в толпу, ища взглядом кого-то из своих: для чего, не знаю, но мне было интересно посмотреть на них со стороны сейчас.

Между телами, изредка освещающимися хиленькими прожекторами, я приметил знакомую укладку и уже было прищурился, приглядываясь: парень, а это, безусловно, был парень: да, с длинными уложенными волосами и в броском костюме, но это был парень – современной волны джей-рока, конечно, так вот, парень этот извивался под аритмичные аккорды дисторшна, махал шевелюрой, прыгал: он стоял ко мне спиной. Я уже поверил своей мысли, что ты, сволочь, так отрываешься, как последний беспечный ублюдок, приманивая своим телом к себе похотливых, соблазняя их собой, ведь ты среди них – успешен, ну и конечно, в группе ты, в плане фансервиса, пассив. Сжимая свои пальцы на гранёном стакане, я приметил какую-то фигуру, прильнувшую к тебе сзади в танце под уже что-то более осязаемое и имеющее ритм: как ты мог отказать? Начался танец, типичный для такого угара: ты попросту трёшься о него спиной и задом, а он своими пальцами изучает свой улов. Не знаю, как стакан не лопнул в моей ладони – я ощущал внутри хмель, наверное, потому меня так задевало это зрелище. Я отвернулся от зала, наклоняясь на стойку, но тут же резко крутанулся и уже было ринулся туда, но тут я заметил тебя и басиста, подходящих к стойке.

Я опешил. Я уже мысленно нарисовал тебя такой шлюхой, а ты спокойно плыл к бару своей походкой призрака в компании Рейты. Я ошарашено глядел на тебя, а затем перевёл свой взгляд в толпу, где только что видел тебя и какого-то парня – «ты» вовсю захлёбывался перегаром и слюной в поцелуе. Я вновь посмотрел на настоящего тебя и отвернулся от зала, в шоке и думе уставляясь мрачным взглядом в деревянную перепачканную стойку. Потом я вытянул последние капли этого пойла и, сунув купюру прямо внутрь стакана, чтоб этому бармену самому противно было от этой гадости, покинул клуб, не прощаясь ни с кем.

3.

- Ещё раз, - негромко и бодро скомандовал Кай, начиная стучать по тарелкам.

Рейта, затем Аой… обычная репетиция в подвале какого-то дома. Заплетая язык в узелок быстрой речью в куплете и заставляя связки ощущать жжение, я шатался с микрофоном по всему небольшому помещению. Вопли гитаристов, где уже сопровождал их только Кай. Я молча покачивался, слушая их, - настроения совершенно никакого. Конечно, только у меня – они же, радостно подпрыгивая и покачиваясь в ритм, лупили по струнам и сверкали улыбками, поглядывали друг на друга, что их будто ещё больше раззадоривало. Ну а Кай что, Кай всегда рад, если рады все.

Вот, песня закончилась моим посылом, и они начали обсуждать что-то. Я посмотрел на время: время нашей аренды истекало через 7 минут. Я кивнул им, отрывая от радостных обсуждений:

- Через 7 минут надо выходить, - вы оглянулись на меня, и ваши улыбки чуть померкли на секунду. Но тут Кай что-то ляпнул вам, и вы со смехом начали складывать гитары в чехлы, аппаратуру – в сумки. Я молча отвернулся и поплёлся к выходу, открывая дверь из подвала на улицу: потихоньку накрапывал дождь, смерклось уже давно. Я поднялся по лестнице, закуривая сигарету, пленённую меж зубов.

«И о чём я думаю, - подумал я, поднимая прищуренные глаза к небу, - о чём я думаю? О том, что существует какое-то там высшее чувство? Да это всё уже захлебнулось в том же кале, где захлебнулись и романтики, и все прочие. О каком высшем чувстве вообще размышлять, когда после выступления желание как таковое стопорится на только одном желании – желании соития в этом поту и угаре? Ведь так, я правильно растолковал тот разговор? – пренебрежительный, брезгливый плевок в сторону и бросок туда же сигареты. Дверь скрипнула, из-за неё показались вы, что-то беззаботно обсуждая и поднимая глаза на меня.

- Руки, что случилось? – ко мне подошёл Рейта, прикладывая свою жилистую ладонь к моему предплечью.

- Ничего, - я отрицательно мотнул головой, поднимая взгляд с его руки на его лицо, словно бы мысленно решая, отстранить его или нет. Он пригляделся к моему лицу, а остальные лишь беззвучно наблюдали происходящее. Их радость и веселье притихли, они словно бы замерли, даже и не вспоминая о правилах приличия хотя бы отвернуться, что ли.

Рейта испытующе глядел на меня, а я холодно отвечал ему тем же взглядом в глаза. Спустя несколько секунд он опустил свою ладонь и, словно бы ещё мгновение глянув на меня, он развернулся, сунув ладони в карманы и отправился к ним с басом в чехле наперевес.

- Завтра я не смог назначить репетицию, нет мест в расписании, - сказал Кай, когда я сделал несколько шагов к ним, чтобы попрощаться, - так что следующая – послезавтра в 7 вечера, а выступление – тем же вечером в девять, - проговорил Кай, тыкая пальцем в листовку из Infection, где было написано RRRRIOTMonsters time.

Все кивнули, Кай предложил каждому такую листовку, но все отказались, иронично глядя на заботливого лидера. Я покачнулся с одной ноги на другую.

- Я пойду, иначе не успею на последний автобус, - я обратил на себя внимание. Кай тут же отозвался.

- Да, конечно, беги, Руки-чан, - он протянул мне руку, и едва я вложил в неё свою, он дёрнул меня на себя, прижимая к себе. Когда я выбрался из его объятий, я скупо попрощался со всеми остальными, приобняв их и похлопав по спине. Мы разошлись.

4.

Я действительно мог бы опоздать на автобус, но я не знал, действительно ли меня поджимает время: просто я хотел поскорее остаться одному, без них. Да, глупо, наверное, добиться-таки своего, создать группу, а потом мучиться от того, как быстро тебе опротивели остальные участники. Я проехался на почти пустом автобусе, зашёл в квартиру: устало скинул обувь, будто бы весь день был на рынке: у меня в голове гудело, а ноги весили на пять килограммов больше. Я повалился на кровать, которую не заправил с утра. Хорошо, всё же, иметь однокомнатную квартиру: далеко до постели идти не надо, когда устал. Вдруг желудок начал урчать, а руку заломило так, словно руку сгибали на излом костям. Все мышцы лица содрогнулись, я перевернулся на бок, открыл ящик прикроватной тумбочки и достал из-под листов бумаги небольшую прозрачную коробку. Вскоре всё стало нормально, я отправил в рот лапшу быстрого приготовления, едва не пролив на себя кипяток из-за дрожи в руках, а затем забылся дурманным сном.

Я бегу по улицам города, натыкаясь в углах на одну и ту же картину: ты утопаешь в чьём-то поцелуе. Город – сплетение мелких закоулков, освещённых едва горящими лампочками, как последними атлантами, поддерживающими вместо неба видимость якобы порядка. И едва я натыкаюсь на тебя, ты отрываешься от губ этого инкогнито и одаряешь меня таким хитрым, надменным и искушенным, но не мною, взглядом. Я останавливаюсь, как вкопанный, твоя усмешка раздаётся по всему этому миру, сбивая всё во мне: биоритмы, спокойствие и толк. Усмешка, кривящая твои манящие, пьянящие одним видом губы, и я срываюсь, поднимая пыль. Одни переулки. Новый – и вновь две фигуры у грязной непонятного цвета стены. И едва я приглядываюсь, силуэт начинает поворачиваться, и я уже в бешеной панике подрываюсь бежать. Бесконечные переулки, и я не могу остановиться. Я бегу. Бегу. Бегу. Силуэты, фигуры, тени. Сумасшедшая беспричинная паника. И вот я просыпаюсь, глубоко заглатывая воздух и едва не давясь им, как утопленник, которого спасли и откачали. Я оглядываюсь в своей квартире, словно бы ожидая увидеть ту же картину здесь. По моему носу стекает капля пота. Меня охватывает злость, и я смахиваю её, спрыгивая с кровати.

- Чёртов… - шипение в голос. Я подхожу к раковине в ванной. Я смотрю на себя в зеркало: кажется, будто бы у меня жар, но это просто следствие инъекции перед сном. Густо-чёрные волосы с красными прядями, приятные взгляду, чуть пухлые губы и отчего-то такие обозлённые глаза загнанного в угол гордеца, которому сшибли корону с головы. Рывком стягиваю нижнее бельё и перешагиваю борт ванной: холодная вода обжигающими каплями заставляет дёрнуться, но я терплю: всё внутри сжимается и просит меня отойти, молит. Я так и представил, как естественный инстинкт согласен вылизать меня всего, сделать минет, замолчать, расслабиться и нагнуться, лишь бы я спас его от ледяной агонии. Я усмехаюсь, ощущая, как внизу живота уже происходит следствие сих мыслей. Тишина в квартире мгновенно усиливает мою усмешку в децибелах, и я вдруг распахиваю глаза. Вода уже не жжёт мою кожу, а просто льётся, заставляя подрагивать: я ощущаю всем собой пустоту этой квартиры. Я ощущаю всем собой, насколько я один, ощущаю, насколько в стены впиталось одиночество. Я опускаю расширенные глаза и выключаю воду.

5.

В этот же вечер я позвонил Рейте, приглашая к себе. Я так и представил его удивление, что вдруг их мелкий отшельник решил приобщиться к общей массе, но нет, Сузуки, нет, я не решил приобщиться. Знай это.

И вот, я стою у окна и курю, глядя в чуть обуглившееся небо. На мои глаза непривычно свешиваются светлые пряди, в ухе чуть пульсирует новый прокол. На мне – чёрные ободранные почти до ширпотреба джинсы, растянутая малиновая в чёрных разводах водолазка-алкоголичка. Я мысленно задаюсь вопросом: и всё же, что за дерьмо на меня нахлынуло утром? Что за всепоглощающее чувство полнейшей отстранённости, чувство, что сейчас на месте выхода из квартиры упадёт огромный валун, и я на всю жизнь свою останусь тут? Я подумал, может, опять инстинкт? Я косо и мрачно взглянул на прикроватную тумбочку, где рядом с пепельницей ежедневно появлялись медицинские принадлежности. Неужто какой-то наркотический бред вбросил в меня навязчивую и безоговорочную идею светлой, безоглядной дружбы, полного доверия, крепких объятий, тёплых чувств и ласкающего сердце слепого добра? Незамысловатым движением пальцев я ослабил узел жгута на сгибе локтя и потушил сигарету. Скоро он придёт.

Через полтора часа с цоколя мне позвонили с просьбой открыть дверь, а через пару минут на пороге уже разувался Акира.

Акира, что меня связывало с ним? Он всегда был добр ко мне, мы быстро подружились, когда вся затея с группой была на уровне «а давайте». Он и вправду хороший друг. Да, его поведение часто меня откровенно бесит, и мне хочется блевать от его образа крутого парня. Но это всегда так – на сцене ты – тот, по кому тащатся все девушки и парни, ты – циник, показывающий всем фак и сверкающий хищным оскалом, а за ней – скромный, молчаливый парень с искренней теплеющей улыбкой на губах.

- Ну… - неловко начал он, - чего ты не захотел пойти сегодня с остальными в клуб? – он оглянул мою комнату, в которой и заключалось всё словосочетание «квартира Таканори», как-то тоже неловко, будто стараясь оставить это своё действие незамеченным для меня. Я опустил голову, стоя опершись на косяк, но тут же поднял её и, поведя плечом, чуть улыбнулся:

- Схожу ещё, сколько выступлений впереди.

Акира пригляделся к моему лицу. Его повязка, которую почему-то не очень любил Кай, говоря, что ему хотелось бы видеть этот злосчастный нос, мне очень пригождалась. Я делал акцент всего внимания на глазах и губах, легче считывал его эмоции, каждое движение мускулов: его лицо было несравненно щедро на эмоции, так казалось, по крайней мере – правда, таким раскрепощённым его застать можно было редко.

- Думаешь, я поверю? – прищурившись, он дружелюбно улыбнулся. Я вгляделся в его лицо, не в силах сдержать улыбку.

- А почему бы и нет?

- Руки-и, всё ты врёшь, вижу, - он махнул на меня рукой, другой держа себя за тазовую кость. Я кивком головы пригласил его к той части комнаты, что носила роль кухни – он присел, а я достал на стол две банки пива. он, довольный угощением, открыл её и отпил, обращая взгляд вокруг. Я открыл свою и посмотрел на него – он это, очевидно, почувствовал. Оглянув всё пространство, он посмотрел на меня, и тут же его взгляд соскользнул выше моих глаз. Он провёл пальцем по пряди, свисающей на своё лицо.

- Неплохо-неплохо! Думаю, это всем понравится! - он снова отпил.

- Всё ты на всех оглядываешься, - вроде бы не крепко, но кольнул его я. Акира посмотрел на меня, то ли щурясь, то ли морщась.

- Руки, а тебе разве нравится вот так сгнивать одному, тухнуть здесь в этих четырёх стенах, на свидание к которым тебе вечно нужно поторапливаться и не дай Бог опоздать на автобус? – да тебе только тексты и писать, Рейта!

Я серьёзно посмотрел на него, прямо чувствуя, как мне на колени песком осыпалась вся эта весёленькая маска.

- Да, Рейта. Да, мне нравится гнить здесь одному. Мне нравится быть одному, потому что все эти таскания по клубам ни к чему не приводят, потому что каждый ваш вечер заканчивается соитием с какой-то молоденькой девкой, считающей себя лучше всех, которая на следующий день будет считать день вчерашний – удавшимся, ибо она соблазнила кого-то. А ты будешь считать вчерашний день удавшимся, потому что ты нагнул кого-то. Только вот ни ты, ни она, не поймёте, что одну просто трахнули, а другого – заманили, как муху на дерьмо, - алюминиевая банка в моей руке чуть скрипнула.

Рейта смотрел на меня серьёзно, но не хмуро. Он словно бы искал причину этой моей внезапно вылившейся наружу злости, он словно бы пытался обнаружить простенькую причину всему этому – типа, что я никого не могу подцепить из-за своей необщительности или типа того. Но он так и смотрел на моё испещрённое морщинами лицо.

- Всё это – пустая брехня, - спокойно ответил басист, - ты никогда не был с нами. Ты всегда уходишь.

- Потому что я знаю, что это и как это, - парировал я с таким остервенением, даже капли которого не демонстрировал блондин напротив.

- Нет, Руки, ты ошибаешься, - он усмехнулся и опрокинул в себя ещё пива.

- И чем вы тогда там занимаетесь? Книжки читаете? – мои губы скривила недоверчивая ухмылка. Рейта повёл плечом.

- Нет, но ты слишком всё драматизируешь, думая, что мы набиваем целый воз местных фанаточек и всю ночь расправляемся с ними, как по рабочему плану, - он снова отпил и присмотрелся внутрь банки – она опустела.

- Ещё хочешь? – процедил я от злости.

- Нет, не нужно, - он хлопнул себя по ногам и посмотрел на меня, - всё не так, как ты думаешь, Така.

Меня пробрало дрожью. Так меня называл он.

- Но теперь я хотя бы знаю причину этого… раскола, - закончил басист.

Я опустил взгляд в стол. Рейта поднялся:

- Можно я закурю? – он показал мне зажигалку, словно бы я не понимал без этого.

- Да, пепельница на тумбочке, - ответил я и тоже поднялся, а он учтиво протянул мне свою початую пачку. Я вытащил из неё сигарету, он прикурил и мне.

Мы встали у окна, выходившего на город. Повисло молчание. Но оно не было неловким. Но и сохранилось недолго.

- После следующего выступления пойдёшь со мной? – сказал он, глядя куда-то вдаль и поддерживая руку с сигаретой другой, сложенной на груди.

- Куда? – не понял я, посмотрев на него и выдыхая дым.

- В клубе после выступления, ну… Тусить.

- Тусить, - передразнил я его с язвительной усмешкой, - ладно. Испробуем ваше весельё на вкус.

Рейта снисходительно со смешком улыбнулся и поглядел на меня, встречаясь с моим взглядом. Мне так захотелось его обнять. Но я, как-то чуть поражённый осознанием своего желания, опустил взгляд на его руки и вновь отвернулся к окну. Кажется, тем вечером мы раскурили всю пачку.

6.

Выступление. Наша группа уже набирала обороты, и это было хорошо заметно и даже несколько удивительно: это тот случай, который можно охарактеризовать «быстрый взлёт». Публика перестала слепо мотать головами, а уже как-то даже внимала текстам и музыке. Я, довольный сегодняшним выходом, сидел в гримёрке со всеми остальными. И доволен был не только я. На лице каждого была улыбка.

- Ну что, похоже, это новый уровень, - сказал я. Все они оглянулись на меня, словно бы не веря моему хорошему расположению духа и, будто бы заразившись через взгляд радостью, кивнули.

- Да, а может, это просто твой новый цвет волос? – толкнул меня в плечо Уруха, а я прикрыл глаза и со смешком улыбнулся.

- Да, ребята, мы молодцы, - подытожил Кай, - сегодня отметим! – он поднял влажную банку пива, а следом каждый поднял свою, и мы чокнулись.

Ребята снимали свои костюмы, а я, не мудривший с одеждой, поправлял светлые пряди у зеркала. Ко мне подошёл Рейта.

- Ну что, Руки, помнишь про своё обещание?

Я театрально закатил глаза и вздохнул, плохо сдерживая улыбку.

- Нуу, не юли уж теперь, Руки! – он толкнул меня в плечо и, довольный результатом, оглянулся и куда-то ушёл по чьему-то зову.

Я обернулся и едва не стукнулся лицом о Уруху. До кончиков пальцев пробрало.

- Уруха? – чуть отшагнул я.

- Така, - как-то низко, но не шепотом, начал ты, - всё в порядке? – я непонимающе приподнял бровь. Перед глазами мелькнули те моменты, когда я целовал гриф твоей гитары вместо тебя.

- Почему ты спрашиваешь? – я склонил голову в сторону, стараясь сохранить холодный взгляд, глядя им на прекраснейшее лицо.

- Последнее время ты был таким хмурым, а теперь вдруг стал таким… весёлым… и милым, - ты вскользь провёл пальцем по моему подбородку, по-доброму улыбаясь. Я проследил за твоей рукой, а затем уставился в твои глаза. Что случилось?

- Така..? – ты помахал перед моими глазами ладонью, на которой всё ещё пульсировали вены.

- Руки! Ты идёшь? – раздался крик из другого конца маленькой комнатки.

Уруха с той же доброй улыбкой повернулся и кивнул в ту сторону:

- Давай, тебя ждут. Не кисни, - ты снова сделал так и прошёл мимо Рейты, оказываясь в зале, где на танцполе, будто в приступе белой горячки, тряслась толпа. Ты остановился, едва перешагнув порог, оглянулся по сторонам и шагнул влево, исчезая, скрываемый от моего взора дверным косяком. Моё сердце отплясывало чечётку. Рейта стоял, держа дверь и глядя на меня.

- Руки!!!

Я посмотрел на источник зова и пошёл к нему, и если бы меня спросил кто-то, куда я иду, я бы, наверное, не нашёл, что ответить.

Когда мы вышли с басистом вышли в зал, там снова грохотало какое-то месиво звуков, под которое толпа с удовольствием трясла головами и телами.

Рейта повёл меня куда-то за бар. Маленький закуток, вход в который был за углом. За углом – дверь, на которую я никогда не обращал внимания. Когда мы вошли туда, я увидел нечто, действительно похожее на читальный зал. Ну, хорошо, на VIP-зону. Там были видавшие виды кресла, на ободранной стене висели гитары, в середине низкий столик, на котором – переполненные пепельницы, карты, зажигалки, пивные банки и стаканы с жидкостями. Я посмотрел на людей – во многих лицах я узнал разных музыкантов, которые выступали тут, на сцене Infection. Было здесь человек 15. Подавляющее большинство даже поднялось, протягивая мне ладони, по комнатке разнёсся довольный ох, все эти парни в концертном макияже и с укладками пожимали мне руку и хлопали по плечу, словно бы я был им примером для подражания. Я, честно, мало верил в происходящее, точнее, был им огорошен. Рейта уселся в глубокое б/у кресло и поздоровался с каким-то длинноволосым парнем, с которым тут же заговорил, по всей видимости, обо мне, ибо он показал на меня, а этот парень прищурился и кивнул ему. Я уселся в одно из кресел, в котором тут же провалился – этот клуб не переставал быть местной помойкой. На меня накинулись с разговорами и отзывами, восхищёнными и не особо, расспросами, а вскоре я перестал быть среди них белой вороной, и чаша весов вновь уравновесилась.

Не знаю, сколько времени прошло, но мне захотелось домой. Я поднялся, и некоторые безоговорочно протянули мне ладони, даже и не интересуясь, куда я. Я пожал их ладони и отправился к выходу. Акиры в этот момент в комнатке уже не было.

Я проходил мимо стойки, за которой около самой стенки увидел соло-гитариста. Я не знаю, почему я решил пойти к нему.

- Уруха? – сказал я, наконец протиснувшись к нему.

- М? – он, словно вырванный из дрёмы, сначала посмотрел на меня широко распахнутыми глазами, но тут по его губам разлилась тёплая улыбка, - Така, это ты.

- Что случилось? – я присел рядом на барный стул, складывая руки перед собой крестом.

- Ничего, а с чего ты взял, что что-то случилось? Всё в порядке, - ты отпил последний глоток из низкого гранёного стакана.

- По тебе видно, Уруха, - я посмотрел куда-то вперёд, где вертелся с бутылками и стаканами бариста.

- М… - ты как-то неопределённо промычал.

- Почему один? – нелепейший вопрос.

- А почему бы и нет? Ты ж у нас можешь, чем я хуже? – ты как-то усмехался после каждой фразы, что ясно говорило, что не «всё в порядке». Я мрачнел с каждой минутой всё больше.

- Может хватит? – я не хотел оставаться здесь больше ни минуты, - пошли со мной.

Уруха отставил стакан и поднялся, не оставив ничего. Никаких вопросов «куда» или «зачем». Просто встал и пошёл.

Мы вышли на улицу, смрадную и грязную: сюда стекаются не только отбросы общества, но и прочие отходы современной жизни. Тёмно, только какой-то разбитый, но по-прежнему светящий фонарь. Я услышал щёлк зажигалки.

- Куда ты идёшь? – безо всякой ухмылочки или усмешки сухо спросил ты. Как бы я не хотел услышать этот вопрос… Я молча остановился, ещё не выйдя из закоулка к дороге.

- М? – грохочут проезжающие по дороге впереди драндулеты. Я уставился в мокрый, оплёванный асфальт под ногами. Недавно был дождь. Я молчу. Ты ждёшь.

- Така? – ещё одна попытка.

- Долго ты молчать собираешься? – с каким-то вздохом а ля «ты меня замучил» подошёл поближе сзади ты, словно так ты мог увидеть то, на что смотрел я.

- Что-то случилось? – прорывающаяся хрипотца.

- Нет, я же уже сказал.

- Ты встречаешься с кем-то? – я обернулся, глядя на него презрительным прищуром. Ты аж поперхнулся смешком, срывающимся с губ.

- Чего? Ты чего, Така?

- Ты встречаешься с кем-то? – мой голос крепнул, сжимался от какой-то злости.

- Это не твоё дело.

Словно молния ударила рядом. Я очнулся от своего гнева, ощутив своё лицо: оно было так напряжено и нахмурено, что я почувствовал себя неловко: твоё лицо как-то сжалось болезненной мрачностью: брови сверху прижали глаза, а губы словно окаменели. Я развёл руками:

- Извини, Койю, - я шагнул к нему, прикладывая ладонь к плечу, - это просто какой-то бред нашёл на меня.

Недоверие, сквозящее в глазах. Я смотрел в его глаза, убеждаясь в том, что за солнечной стороной всегда есть сторона тёмная, и в тебе тоже.

- Така, чего ты хотел?

- Твоей улыбки, - сорвалось с моих губ, я молча сунул руки в карманы толстовки, развернулся и пошёл прочь.

Уходя, я слышал, как грохотнула дверь – ты вернулся в клуб.

7.

Расширение зрачков… я дома. Я остаюсь теперь после выступлений там, в клубе, в той комнатушке. Я нравлюсь им. Они мне – нет.

Я лежу на своей постели и тупо гляжу в потолок. Реальность отчаливает из этого порта. Слава Богу. Наркотические сны – такие мутные, вязкие, тошнотворные, грязные. Я вижу, как ты стоишь в двух шагах от меня и упиваешься чьим-то поцелуем. А затем замечаешь меня краем глаза – и я сношу твою голову выстрелом.

Любовь человеческая и любовь романтическая – криво и угловато, но обозначу их так, - что это и в чём различия? Вот, любовь человеческая – что-то большее, чем романтическая, любовь, когда любишь душу человека и не хочешь его тела, что-то высокое, небесное, что-то, где ты полностью и безоговорочно предан, где ты нежен, молчалив, где ты – опека, родившаяся сама собой, без условий и оговорок. Ты безмолвно слушаешь, внимаешь, сосуществуешь, где взаимность – вещь не из этой оперы. В ней не нуждаешься, ты любишь, любишь и всё. А что любовь романтическая? Кажется таким лицемерием после осознания любви человеческой. Заменитель, нитрат, который изображает вкус, но совершенно полый внутри. Такая глупость и пошлость, безнравственность, изобретённая теми животными, что когда были падшими людьми, но так деградировали.

Я открываю глаза, потолок постепенно вновь становится твёрдым, а не плавающим в моих глазах. Я лежу и тупо пялюсь в него. Потолок…

Я поворачиваю не свою голову вбок, смотрю на мигающий мобильник. Мобильник… вспомнив о правилах реального мира, я беру-таки его.

- ммм…Да?

- Така?

- Ммда? Чего? – сухожилия словно стали закручиваться вокруг себя, медленно, нет, не больно, но всё же – противно.

- У тебя чего с голосом? Слушай, я опоздал на автобус. Можно остаться у тебя? – я смотрю на время. 00:12.

- Мдаа, приходи, - провожу рукой по глазам, которые будто бы заспанные.

- Спасибо, - связь обрывается.

Странно. Наверное, если бы я сейчас не философствовал на эти темы, я бы назвал тебя такой сволочью – звонишь мне, а сам – не любишь. Я осознаю то, что я стопроцентно подумал бы, и смеюсь в голос. Стягиваю резинку жгута и приподнимаюсь. Вся медтехника отправляется в тумбочку. Тело, похожее на расплавленный пластилин. Едва его поставишь, как нужно, оно клонится в угодную ему сторону.

Я тычком включаю музыку, чтоб как-то напомнить о том, что жизнь должна выйти из пит-стопа. Я чуть улыбаюсь, припоминая металлический привкус струн гитары. Что за глупости – строить воздушные замки, причём ни шагу не делать навстречу? Всё может исчезнуть в один день. В один миг. Я могу лишиться всех, кого люблю, и тех, кто любит меня. И я, не знающий, что будет завтра, существую только сейчас. Только здесь и сейчас. Я, имеющий возможность рассчитывать только на настоящую секунду, нынешнюю. Она ускользает из-под моих ног, и я опираюсь на ту, что за ней. И так каждая. Но под одной из них может не оказаться следующей.

Звонок в дверь. Я протираю глаза, вздрагивая: убрал ли я жгут? А шприцы и пакетики? А задвинул ли ящик? Вдруг я ощущаю, как по моей руке что-то течёт – я приподнимаю руку: капля крови вычерчивает неровную прямую к пальцам. Я хватаю полотенце, ибо Койю уже за дверью. Прижимаю им. Ещё звонок. Без паники… Мозг ещё ищет те нервные центры, что отвечают за панику. Продирается сквозь химические соединения.

Вдруг в грудь что-то кольнуло, я поморщился. Ещё звонок. Убираю полотенце, бросаю в раковину. Опускаю рукав.

- Привет.

8.

- Привет, - любимая улыбка. И по моим губам невольно разливается такой же свет в виде улыбки.

- Проходи.

- Каждый раз после пробежек едва успеваю на эти автобусы, а сегодня..

- Да всё нормально, расслабься. Проходи. Душ вон там, в холодильнике – бери всё, что хочешь.

- Спасибо, Ру, - после паузы благодарная улыбка. Убираешь пальцами со лба мокрые пряди крашеных чуть завившихся от влаги волос и берёшь у меня из рук поданное полотенце. Чуть сгибаешься в поясе и уходишь.

Я в немощи оседаю на стул. Ноги трясутся и едва держат меня. по виску стекает капелька холодного пота. Кажется, сегодня перебрал.

И почему я вообще так себя веду? Всё это – какая-то бешеная гонка, где только один участник. И этот участник сам придумал себе соперников, которых на самом деле нет. А может, есть всё же?

Шум воды в душевой. Я ставлю на чёрную решётку старый донельзя чайник. Синий цветок газа. Будто бы спокоен. Будто бы всё в порядке. Вообще, словно «нормально» для меня – из категории недостатков. Я думаю: а может, действительно, чего я тяну? Как будто бы я применю какую-то гениальную технику соблазнения? Или как будто бы я только сейчас осознал, что он мне приглянулся, я как бы поставил галочку, мол, «вот этот ничего такой»?

Щелчок двери. Резко открываю глаза, а они словно бы начали срастаться меж собой или их несколько раз оплёл паутиной паук.

- Будешь чай? – я точно по-японски говорю? А то ощущение, словно бы не на том, котором говорю всю жизнь.

- М, да, спасибо, - вновь такая лучезарная улыбка. Ты садишься напротив меня и берёшься за кружку, из которой исходит пар. На твоих плечах – полотенце, на бёдрах – чистые чёрные джинсы, которые были в твоей спортивной сумке. Я изучаю твоё лицо взглядом, наклонив голову на руку. Ты такой… необычный. Такие совершенно не описываемые эпитетами «правильные» или «неправильные» черты лица: эти слова настолько скудны. Они врезались в мою память, глубоко отчеканились на полотне памяти выжженным клеймом, вошли в мою кожу шрамирующим лезвием, эти черты лица.

Линия, очерчивающая подбородок, так плавно, словно едва ощутимо; и я представляю, как твои глаза распахнулись, когда родилась твоя душа. А эта ложбинка меж губ – это ведь ангел так прикоснулся к твоим губам, стирая воспоминания о прошлой жизни?

Правда, я совершенно не знал, что это лишь химический сон. Тебя не было ни за столом, ни в моей квартире, ни со мной.

Одинокий певец боли сидит в своей комнатке, нежно глядя в пустоту перед собой.

9.

Когда я проснулся утром, ты уже ушёл. Я поднялся – 6 утра. Затянув на сгибе локтя эту резиновую змеюку и лениво зевнув, я отправился в ванную принимать утренний туалет – вечером вновь выступление в рамках RRRRIOTMonsters time. Я достал из ящика тетрадь в тёмно-синей обложке. В ней я пишу тексты, набрасываю музыку, черкаюсь, в общем, изливаю себя как материал для группы. Продал свой мир, облачив его в такой формат. Я открыл на последней исписанной странице. Всё в чёрных чернилах. На полях всё какие-то обрывистые слова, везде мелкие, но жирные наброски каких-то силуэтов. Я уселся за стол и поднёс чёрную ручку к потрёпанной бумаге.

За окном грянул гром, заставляя меня оглянуться. Грязное, серое в словно обугленных тучах небо дрожало, готовясь оросить этот мир. Я не боюсь грома, - подумал я. И тут он снова раздался. Но… он словно раскалывался, он усиливался, не обрываясь, он словно приближался ко мне, а я сидел, замерев с ручкой в руках. За широким окном сверкнуло, я почувствовал, как инстинкт вновь нагоняет какую-то мелкую панику, но я отогнал её. Многократный раскат грома, вот что это было. Он, как многоступенчатый водопад, будто снисходил всё ближе, приближался ко мне, но едва до меня остался метр – он оборвался. Моя рука дрогнула – чернила стали ложиться на бумагу.

Поздний вечер. Infection. Вступление Anti Pop. Я слушаю, закрыв глаза и держа стойку с микрофоном. Заканчивается вступление… я. Я пою, глядя в зал – эти люди, боже, как я их уже ненавижу. Они смотрят, слушают, а потом идут и только и делают, что гниют. Гниют, гниют и, в конце концов, сгнивают где-то на обочине или за экраном своего компьютера, так и думая, что всё – слишком сложно, слишком запутанно, чтобы в этом разобраться. Словно бы их мысль об этом их приблизит к тому. Так они и сдохнут – с мыслью, что всё как-то слишком сложно, что общество – непреодолимый гнёт, а одиночество – смертельная участь. И вот, создав себе иллюзию не одиночества в интернете, они покрываются пылью, засовывая мечты в дальний ящик, а то и попросту не имея их. Как всегда: само значение жизни – главный вопрос, над которым каждый вечер упиваются пассивные обыватели. Ни на что не способен – ваш диагноз.

Я перевожу взгляд на тебя: вы все кричите в микрофоны. А я смотрю, совсем не заражаясь этим весельем. Вот, вы носитесь по сцене. Я опускаю голову, и скомканным английским посылом завершаю песню. Зал ликует, словно бы я открыл им глаза и повернул на путь истинный. Я молча отхожу со сцены, чуя, как закипает ненависть. Вы одним своим видом возбуждаете во мне ненависть к вам. Я достаю из кармана джинс бумажку, огрызок карандаша и пишу: «у меня, в отличие от тебя, есть будущее». Следующая – Saraba.

Конец. Спускаюсь со сцены. Вы шумите, обнимаясь, а на сцену поднимается группа, которой не особо повезло – не любя здесь понижение планки так же, как и градуса. Я ухожу в зал и занимаю столик в тёмном углу, тут же закуривая. Через считанные минуты меня находит басист.

- Руки? Всё в порядке? – присесть без приглашения? Обожаю.

- Да.

- Твоё «да» всегда значит «нет», - упрёк.

- Зачем тогда спрашивать?

Изменившийся взгляд. Несколько свободный стал сосредоточенным, словно готовящемся обозлиться.

- Руки, почему ты всегда бросаешься на меня?

- Чего?

- Почему я всегда какой-то козёл отпущения? Почему любой элементарный вопрос о состоянии становится в твоих глазах просьбой нагрубить? – непривычная интонация голоса Сузуки. Сухая, крепкая, отталкивающая. Я вздохнул, потерев виски и слушая краем уха то, что творилось на сцене.

- Ты то приближаешь меня, то отталкиваешь, то начинаешь общаться лучше, то плюёшь в лицо. Дёргаешь меня, как идиота, из одного в другое, - его слова стали уже рыком.

- Рейта... – я вздохнул, понимая, что он не виноват ни в чём. Он действительно стал каким-то невольником судьбы, получающим по принципу «хотел как лучше, получилось как всегда».

- Нет, Руки, хватит с меня, - резко отбросив стул, блондин с повязкой поднялся и исчез в толпе, грубо расталкивая её.

Я молча проводил его взглядом. Я посмотрел, как у бара Рейта встретил Уруху, второй положил блондину руку на плечо, что-то спрашивая, обеспокоенно наклонившись к его лицу. Басист показал через плечо в мою сторону, что-то отвечая. Гитарист посмотрел на меня, а затем встал так же к стойке, сложив на неё руки. Вскоре, опрокинув по стакану, Рейта позвал Уруху куда-то. Второй с улыбкой ответил ему, обняв за плечо, и вы исчезли в толпе.

Я был так душевно спокоен, что ты сегодня был у меня, что всё было так хорошо и покойно, что наше молчание было таким естественным и не тяжёлым. А что ты делаешь? На моих же глазах отрекаешься от всего, будто того и не было! Так значит, ты не понимаешь душевных уз, всё нужно озвучить и сказать в лоб, заковать в кандалы определённости? Как ты можешь, Уру?! И в моей голове так и раздался треск рвущейся ткани.

Я поднялся и пошёл в уборную. Там я наткнулся на парня, негромко говорящего с другим, близко пригнувшись к нему и что-то показывая. Я вскинул бровь, подошёл, а те вздрогнули, съёживаясь. Я протянул одному из них крупную купюру, и по лицу одного из них разлилась елейная слащавая улыбка. Он дал мне несколько доз.

Вскоре они ушли, а я стоял в сортире, глядя на себя в зеркало. Я не стал вмазываться здесь. Тут дверь распахнулась, вошёл Аой.

- О, Руки, ты чего тут стоишь? – прошёл мимо, заходя в кабинку.

- Ничего, думаю вот, может, покраситься, - я прищурился, глядя на мешки под глазами.

- В какой? – голос из кабинки.

- Может, в брюнета? – вил я такие небылицы, каких у меня и в голове не было. Дверь открылась, гитарист вышел, подойдя ко мне и оценив взглядом.

- Мне больше нравится этот цвет, - Аой ополоснул руки, - я пойду. Кай сказал, что пора заканчивать выступления здесь, ты слышал? – я посмотрел на него серьёзно, нахмурившись.

- Чего? Почему?

- Мол, нужно идти на новый уровень. Может быть, в MEDS by NIGHT или EndSilence. Он сказал, что сюда стекаются одни отбросы, отсюда начинают, но нам нужно выбираться из этой дыры.

- Я не слышал об этом. MEDS by NIGHT – довольно дорогое место, а EndSilence – там же практически не бывает фестивалей, одни сольники?

- Я лично тоже уже устал здесь. Эта помойка вот здесь уже сидит. Пора вылезать из гнезда, - он усмехнулся и ушёл. Я посмотрел в грязное заляпанное зеркало.

- После «инфекции» сразу податься в «таблетки».. Как иронично, - подумал я и вышел из уборной, а потом и из клуба.

10.

Я сидел на полу посреди той части квартиры, что была спальней. Я разобрал кучу всяких бумаг с текстами и выбрал неплохие. Я обернулся, словно бы спрашивая у тумбочки, может, мне открыть тебя и вмазаться?

Я оглянулся на время. Как же я не хочу никуда идти. Кай действительно устроил всё так, что теперь мы будем выступать в другом клубе, в «таблетках». Меня пробирало на нервный смех от осознания этой игры слов в названиях клубов. Только вот что за таблетки, и помогут ли они от той инфекции, что поразила меня? – подумал я, чувствуя, как наркотики заволакивают сознание. Я завалился на бок на полу среди бумаг, пепельницы и шприцов, отчаливая в другие миры.

Очнулся я ночью. Это ночь? Не знаю, судя по тьме за окном, да. Кажется, я уснул. Мой мобильник трезвонил, как ошалелый. Я поднял его и посмотрел на количество пропущенных.

- Чёрт, сегодня же было заключение договора с «таблетками»… - я понял, что когда я встречу Кая, то он задаст мне жару.

Я поднялся на ноги, овладевая телом уже без проблем. Я немало проспал. Вдруг стук в дверь. Я ногой сгрёб шприцы под кровать.

- Кто там? – я припал к двери ухом.

- Это я, - это ты.

Я открыл дверь, ты схватил меня за грудки, вносясь в квартиру и резко прижимая к стене, что я ударился затылком.

- Какого чёрта?! Где ты был?!

- Я… Спал.

- СПАЛ?! Така, ты понимаешь, что ты мог всё сорвать, если бы не Кай?!

- Да-да, я понимаю, - меня воротило от этой суеты, я взял тебя за запястья, отстраняя их. Но ты не дал.

- Така, что вообще творится? Какого чёрта, что за конфликты, что за чертовщина с Рейтой, почему ты его отталкиваешь, словно бы он не друг?! Он друг всем нам, почему ты так делаешь?! И со мной тоже!

Я вздрогнул. Нет, что ты, ведь тогда, у меня дома, после пробежки… нет-нет, я не хочу ссор.

- Да, прости, Койю, - ты наконец-таки ослабил хватку и отпустил меня, глядя на меня пылающим взглядом.

- Я-то прощу, а вот Акира…

- Я разберусь.

…

- Всё хорошо? – впервые, кажется, этот вопрос задал я. Внимательный зрительный контакт. Формальный вопрос.

- Да, - ты определённо зол.

- Извини, Койю, да, я проспал. Просто… я устал от всей этой беготни. И этот внезапный скачок «на новый уровень»… - с моих губ сорвался надменный смешок, - звучит очень гордо и эпатажно, прямо американская мечта.

- Ты хочешь сгнить в этой канаве?

И тут я вспомнил про все свои мысли.

- Нет. Я не хочу.

- Ну так вот, - ты попросту развёл руками.

Я усмехнулся и пошёл к окну, перешагивая через листы бумаги. По сердцу побежали маленькие муравьи, я ощутил жгучее желание достать его из груди и стряхнуть этих тварей.

Я услышал, как ты пошёл за мной. Но тут шаги прекратились. Я оглянулся, закуривая: ты смотрел мои записи с уже готовыми песнями и набросками.

- Ого… почему ты не показывал? – я пожал плечами.

Повисло молчание. Уруха читал записи Таканори, а тот курил у окна, как-то иронично, будто бы смеясь над самим собой, улыбаясь ночному Токио.

- Всё это просто поразительно, - старший держал несколько листов в руках, - это же добрый альбом наберётся!

- Может быть, - младший пожал плечами.

Тут Уруха поднял ещё один лист, нахмурившись. В одном силуэте из десятков среди всех листов он словно узнал что-то. Прищурившись, он рассматривал силуэт какого-то человека, у которого были очень жирно обведены линии лица, да и весь он был словно несколько раз обведён: будто бы автор боялся, что его рисунок не увидят, он так давил на ручку, словно бы хотел, чтобы его услышали. И тут он заметил в самом углу листа маленький, но тоже жирно написанный иероглиф – имя соло-гитариста. Уруха оглянулся на Руки: тот уже стоял перед ним, и на лице его светилась гордая, но грустная усмешка.

- Так-ка… - он запнулся, поднимаясь с кровати, на которую присел.

- Я люблю тебя.

Повисло молчание. Это был многоступенчатый гром? Всё лицо младшего смеялось, причём смеялось надменно, победно. Он словно бы насмехался над гостем. Уруха нахмурился, хотя это было сложновато: он был удивлён, а не раздражён. Но лицо…

Он чувствовал невыносимую потребность что-то сказать, ибо на лице Матцумото читалась победа. Будто бы Такашима не заметил, как ему только что забили гол, заняв его внимание таким образом. Но разве это шутка?

Он не нашёл что сказать. В следующую секунду он окреп морально и шагнул вплотную, накрывая его губы своими. Он чётко чувствовал, что именно этот шаг – верный. Вся спесь спала с вокалиста. Он в одну секунду отрёкся от всей своей жизни, прикоснувшись к этим губам. Ему показалось, что это чем смахивает на наркотик, только не вяжет. Эйфория без последствий.

Поцелуй, остановивший еженощную панику наркотически опьяненного сознания. Поцелуй, перерубивший бесконечные мысли о разгадке значения хмурых, а иногда совершенно иных взглядов вокалиста. Едва их губы отдалились, пальцы сплелись меж собой.

11.

Вечный поборник всего и ненавистник каждого за что-то. Мизантроп, чью мизантропию нужно лишь разбудить, а спит та чутким сном. Такой эмоциональный, открытый, ранимый, но в то же время холодный и чужой: общается, но не подпускает близко. Он – всегда в войне, он – всегда боец, впрочем, он – всегда боец-одиночка. Он никогда не сдастся.

И другой.

Искушение каждого, которое никогда не откроет себя. Заставляющая изнывать от осознания невозможности когда-нибудь получить себе или разгадать её загадка. Уверенный, самодостаточный, смелый и желанный всеми. Донельзя естественный. Тот, кого невозможно украсить, ибо любая чужеродная деталь уже испортит его: неповторимое, идеально созданное существо с точными пропорциями, кои нельзя менять.

Он крепко держит другого за руку. Он всегда будет за него. Он поднял голову, глядя на небо. Он всегда будет за него.

Они собирают стадионы в десятки тысяч людей. Они – вместе. Они любят. Но не той дешёвкой, что требует лобзания тел. Они не знают похабной похоти, они не знают грязного жжения внизу живота, они не знают предательства.

И пускай любой возьмёт владельца этого голоса за руку: он знает, что это – не то. Он знает, что это – не его. Он знает, что он – безоговорочно верен, он знает – он никогда не скажет об этом. Он отдёрнет свою ладонь.

Эта громогласная симфония гитары и голоса. Эта песня, пронзающая насквозь. Это льющийся звук, что восходит к небу. Это слишком высоко, чтобы описать словами, что могут лишь схватиться за край этого чувства, и тут же опасть, ибо это слишком мелко, чтобы обозначить то, что меж ними. Незримая связь.

Он чуть двинул пальцами, проводя их кончиками по его коже.

12.

- Между нами незримая связь, - грустно усмехнулся парень с длинными волосами, сидя за столом в захолустном клубе. Напротив него сидел парень в накинутом на голову и закрывающем глаза капюшоне. Второй опустил на ладонь длинноволосого свою, жилистую, с выступающими венами Тот ему чуть улыбнулся – как-то грустно, его глаза выдавали его.

· Postdrome - Lakes

Этим же вечером ранее.

- Ооо, Така, привет, - он сплёл свои пальцы с его, прижимая его ладонь своей второй. Блондин улыбнулся, потрепав младшего по волосам и похлопав по плечу.

- Как ты тут, Руки? – долгая пауза задрожала, когда её поколебал шепот длинноволосого. Блондин снял капюшон, опустив голову и упершись руками в бока. Он как-то пошатнулся, отшагивая в сторону от этих двоих.

- Я в порядке, - раздалось в голове лежащего на больничной койке блондина.

После передозировки одним вечером невысокого парня положили в больницу. К нему ворвался его одногруппник, он-то и нашел парня в куче записей и шприцов на полу. В тот вечер вокалист пропустил заключение договора. Его начали искать.

Таканори Матцумото в возрасте 23 лет впал в кому, его перевезли в больницу в палату интенсивной терапии. Ничто не помогало вывести его из этого состояния. Принятое количество наркотиков вызвало защитную реакцию организма – он не возвращался в сознание.

Рейта и Уруха находились в больничной палате, глядя на своего друга, который постоянно бился о скалы своего характера, огрызаясь обществу. Он никогда не хотел быть таким, как они. Как все.

Противный запах спирта, лекарств и ощущение абсолютной стерильности. Предчувствие, что сейчас тебя законсервируют и поставят баночку с тобой рядом с остальными: нерождёнными детьми-уродами, органами и прочими ошибками природы. А ты будешь вертеть своим глазным яблоком, глядя через искажающее стекло банки с раствором.

На руку младшего капнула солёная капелька. На пальцах – натёртые следы от колец, которые тот всегда носил. Лак на ногтях потрескался и содрался, потускнев. Он словно бы сам весь потускнел. Он словно бы шагнул в барокамеру, захотев сохранить себя и выйти позже, через какое-то время, оставшись молодым, захотел заснуть на какое-то время. Он словно бы спал: но никто из них не мог этого подтвердить. Они никогда не видели его спящим.

- Уруха?.. – Руки смотрел на своего возлюбленного. Своим подсознанием. Вновь химические сны. Ему всё приснилось… только вот он всё ещё не понимал этого. Он так и жил в своей мечте, пьяной, белой порошковатой мечте. Вдруг он услышал такой сдавленный, короткий всхлип. Такой сдавленный, что, кажется, грудная клетка этого человека вся напряглась донельзя. Я оглянулся на звук, затем посмотрел на Уруху, стоящего перед ним. Гитарист держал вокалиста за руки, нежно улыбаясь ему.

Руки посмотрел на него с подозрением. Что за манекен? Почему он так неестественен? Така вырвал свои ладони, оглядываясь. Мир вокруг начал стираться, словно листы, на которых были нарисованы декорации, стали отрываться и разлетаться. Всё становилось белым. Он оглянулся в панике. Что за чертовщина? Что за бред? Куда?.. И плод наркотических фантазий, Уруха в его подсознании, тоже стал разлетаться.

- КОЙЮ! – он кричал не этому обману.

- Така.. – тихо шепнул гитарист, сидя в больничной палате. Уже почти ночь. Посетителей нет.

Руки оглянулся в побелевшем мире. Ничего. Просто белизна. Всё белое вокруг. Точнее, вокруг ничего, и это ничего – чистейше белое.

- КОЙЮ! – он кричал, стараясь дозваться до своей любви. Пауза в несколько минут, кажущаяся такой длинной.

- Пойдём, Койю… - Акира опустил руки на плечи сидящему рядом с постелью гитаристу.

Высокий молодой человек вытер краем футболки едва влажные накрашенные глаза.

- Пока, Руки. Возвращайся к нам. Мы ждём тебя, - сказал парень с медицинской маской на лице, стоя над постелью, около которой гудел аппарат искусственной вентиляции лёгких, и пищал аппарат, констатирующий работу сердца. Он чуть улыбнулся безэмоциональному блондину и направился к выходу.

- Така, не скучай, - гитарист сжал руку вокалиста и последовал за басистом. Их пальцы сплелись, когда дверь захлопнулась.

Грязный, захолустный клуб. К прибывшим к стойке парням обратился их чёрноволосый гитарист, поверчивая пальцами гранёный стакан:

- Жаль. Руки так и не выбрался из «Инфекции». Как и мы, - хмуро подытожил он и отклонился от бара, исчезая в толпе.

Уруха посмотрел на Рейту, словно спрашивая о его мнении насчёт этого, а тот взглянул в тёмные глаза своего гитариста и крепче сжал его руку. Уруха выудил свою руку и вышел через чёрный ход в переулок, где он как-то раз говорил с вокалистом. Гитарист закурил, пуская дым и поднимая взгляд к тёмному небу.

Когда-то давно… он был с ним здесь. Когда-то давно… Можно задаваться сотней тысяч вопросов, почему не заметил тогда неладного, почему не остановил, почему не окликнул – так жалко всё это, когда вся твоя гордость вылилась в переливания крови и одиночество, о котором он даже и не знает. Молодой парень, чьё изменение не заметили его лучшие друзья. А лучшие ли друзья, раз не заметили? Друзья ли вообще?..

Металлическая дверь скрипнула, из-за неё показался Акира. Уруха поглядел на него. Рейта закурил рядом с ним. Они вместе посмотрели на небо.

- Рейта.

- М?

- Ты чувствуешь? Он ушёл.

Из уголка закрытого глаза стекла мелкая капля, рассекая сухость недрогнувшего лица. Блондин метался в своём белом сознании, крича имя своего возлюбленного, которого уже не было рядом. Никогда не было рядом. Там, где он его видел.

Дата добавления: 2015-11-04