Моя внутренняя свобода начинала пугать меня. Я ничем не занимался уже где-то неделю: забил на все свои возможные заработки, забыл дорогу в величественное белое задание, по чьей-то слепой прихоти

  1

Моя внутренняя свобода начинала пугать меня. Я ничем не занимался уже где-то неделю: забил на все свои возможные заработки, забыл дорогу в величественное белое задание, по чьей-то слепой прихоти названное университетом, и даже перестал докладывать о своём существовании друзьям. Всю неделю я читал книги. Моя внутренняя свобода начала пугать меня еще больше, когда я осознал, что не дочитал ни одну из них. Тоже мне, муки творчества.

Вообще в ту пору я сам был немного писателем. Нет, не так. Я сам немного писал. Если раньше неудачные произведения сжигали, теперь их принято выкладывать в Интернете. Так я и поступал со всеми результатами своих творческих исканий. Такое впечатление, что всю эту чушь я писал для того, чтоб услышать, что у меня есть талант. Ей-богу, надо было идти в музыкальную школу или просто выучить пару дворовых песен на гитаре.

Я не относил себя к людям, которые пишут, так как не могут не писать. Я писал, так как у каждого человека должно быть хобби. Точно также я мог заставить себя поверить, что влюбился, так как у каждого человека должна быть личная жизнь. Короче говоря, был я в ту пору тем человеком, который воспринял все общественные надстройки и жил, чтоб казалось. Писал немного пафосные эссе, пытался понимать высокохудожественную литературу и рассказывал всем о своих чувствах.

И вот я проснулся в очередной раз около часу дня в пустой квартире – родители давно перестали меня трогать и даже почти со мной не разговаривали. На полу были разбросаны начатые мною книги: Кинг, Кэрролл, Желязны, а также мой собственный блокнот, заполненный вместо гениальных мыслей криво нарисованными картинками.

Взглянув на культурное наследие минувших веков, я пошел варить кофе. Это была бытовая магия моего каждого утра. Настоящий волшебник не должен пропускать тренировки. Кроме того, каждое утро я должен был делать кофе по-новому – или добавить какой-либо ингредиент, или поменять сам алгоритм, или любым другим способом обмануть систему. Для того, чтоб не избежать случайного шулерства я вел дневник – каждый день подробно записывал сегодняшний способ.

В это утро фантазия работать отказывалась. На этот случай у меня было еще одно правило – я не имел права выйти с кухни до тех пор, пока магический напиток не будет готов. И вот через полчаса сидения и глядения в окно – мысли вообще покинули мою голову – меня спас телефонный звонок. Форс-мажорное обстоятельство. Как кстати!

А вот засекреченный номер был совсем некстати. Неужто деканат балуется.

- Слушаю Вас.

Ответивший мужской голос определенно должен был принадлежать человеку авторитетному и об этом своём авторитете прекрасно знающему.

- Как ты полагаешь, какую встречу писатель ждёт больше всего?

- Если бы я и вправду был писателем, я бы чертовски хотел увидеть своего любимого персонажа. Только сожалею, я не писатель, а все мои персонажи оборваны где-то на середине.

- Нет, дорогой мой друг, ты очень сильно ошибаешься. Писатель не хочет встречать своих персонажей – они все и так живут в нём. Встречать их в жизни – в открытую встречать свои проблемы. А что ж за писатель-то такой, который проблемы встретить хочет. Он от них своим творчеством бежит вроде как.

- Тогда на какую же встречу Вы намекаете?

- На встречу с издателем, который всю жизнь о твоих трудах только и мечтал.

- Да, при такой встрече мне бы оставалось только рассмеяться, - я присел на удачно подвернувшееся кресло, - я не закончил ни одного своего рассказа – даже самого маленького. Я даже не ленив, я просто, кажется, не талантлив.

- А я не совсем издатель, - в голосе мужчины явно слышалось подмигивание, будто вот-вот конец фильма, а в итоге выяснится, что он – главный аферист, который безнаказанно уедет в красивую жизнь, а идиоты-копы так и останутся с носом.

- К чему этот разговор? Кто Вы?

- Я собираюсь купить твои услуги как писателя. Это будет бесценным опытом, поверь. Что самое интересное – тебе даже писать в классическом смысле этого слова вряд ли придётся.

- Что же я должен делать? – давно спавшая, казалось, беспробудным сном романтическая часть меня вдруг воспряла и закричала в глубине души «О Господи, неужели со мной?! Неужели приключение?!».

- Для начала добраться со мной до Издательства. Это, знаешь, довольно странное заведение, но я думаю, что ты оценишь его по достоинству. Карета ждёт тебя под домом.

Наверное, надо было быть полным идиотом, чтоб спуститься вниз, сесть в «карету» и умчаться в красивую жизнь. Но что-то подталкивало меня согласиться. Я зашел в комнату. Взгляд упал на Кэрролла – «Сгорая от любопытства, она со всех ног помчалась вдогонку за Кроликом и, честное слово, чуть-чуть его не догнала!», затем на Желязны – «Все дороги ведут в Амбер, - сказал брат. Как будто это была аксиома», и под конец на Кинга – «Вы говорите, что хотите проследовать за Роландом в Башню; вы говорите, что именно за это заплатили свои деньги, это то шоу, которое вы пришли смотреть». Кажется, классики намекали мне на что-то. Да и в конце-то концов, я ведь так и не придумал, как мне сегодня варить кофе.

Перед моим подъездом стоял самый настоящий дилижанс – кажется, так назывались подобные закрытые кареты. В этот момент я окончательно понял, что приключение таки началось. Даже будь это чертов розыгрыш.

- Просыпайся, писатель, - раздался голос «не-совсем-издателя».

Я понял, что и вправду заснул в мягких креслах дилижанса и понятия не имел, где мы едем – окошки были плотно занавешены, а за время сна у меня появился попутчик, ранее говоривший со мной по телефону. Начинал свое путешествие я в одиночку. Пора было узнать хоть что-то.

- Я так и не узнал, как я могу к Вам обращаться?

- Называй меня, скажем, Курт. Хороший псевдоним – в нём есть что-то ковбойское, нирвановское и воннегутовское. Да, опережая твой следующий вопрос, мы сейчас на границе. Нас ожидает небольшая остановка – тебе придется пройти это испытание самому, я помогу в уходе за лошадьми.

- Испытание?! – на моих глазах сюжет моего приключения, моей сказки, так и разрастался. Вот мы уже и на какой-то границе, где я должен буду что-то предпринять. Да пусть это даже сон – это ведь замечательно!

- Да, выходи.

Мой поводырь, мой белый кролик, открыл дверь и буквально толкнул меня на запыленную улицу Дикого Запада перед дверьми салуна с шатающимися дверьми – так, будто Клинт Иствуд лишь момент назад раздвинул их своим мощным торсом.

Я зашел в помещение. Первыми в глаза бросились часы. Они показывали 4:20. Где-то я уже видел это число. Прямо под часами бармен дрожащей рукой лил виски сидящему перед ним священнику.

У бармена на груди была приколота звезда шерифа, которую он в данный момент протирал большим пальцем. Их было всего трое в салуне – бармен, священник и невесть откуда взявшийся пернатый попугай, хозяйски расхаживающий по барной стойке. Никто не обратил на меня внимание.

- Видишь эту вмятину на звезде, святой отец? – бармен перестал поглаживать эмблему и теперь просто указывал на неё, - как сейчас помню, Лихой Билли повадился тогда грабить торговые поезда с востока. Конечно, нам от нашего Богом забытого фронтира до тех поездов далековато. Но ты ведь помнишь, Лихой Билли когда-то сам был шерифом здесь. Он учил меня всему, чести и тому подобному. А потом стал бандитом, налётчиком – таким, каких он ловил годы напролёт, когда звался Билли Бедняк. Ты понимаешь, отец, я обязан был найти его раньше властей… И вот этот грёбаный железнодорожный мост, мы стоим, вперив друг в друга взгляды и ждём, кто первый схватится за револьвер. Я пытаюсь открыть рот, чтоб задать ему вопрос, который так мучается, а у него в глазах, мне кажется, я читаю только сожаление о том, что ему придётся убить. Какой-то парень из его шайки, лицо замотано до носу шейным платком, орёт Биллу «Кончай мудака, погнали!». А Билли всё смотрит на меня с грустью и тихо шепчет «Молись, чтоб я попал». Он стреляет и попадает, мать его, в эту звезду! Помню его улыбку, когда он повернулся уходить. И помню, как сказал тогда «Спасибо, Господи. Спасибо, Билли».

- Ну Билла своего ты можешь благодарить сколько хочешь, - священник щедро отхлебнул виски и продолжил, - А Бога не привязывай. Бога нет в этом мире.

- Но Вы же священник! – буквально воскликнул я.

- Потому тем более аргументировано могу заявить, что Бога нет. Я, юноша, прочёл всего одну книгу в этой жизни – Библию! – он потряс перед собой заветным талмудом, который до этого покоился у него на коленях, - а потом мне попалась газетёнка, которую издают в этих краях. Какой-то безграмотный фермер пишет заметку под названием «Бога нет. Я его не видел». Вот я и подумал – если какой-то парень, чьи мозги ушли в его же лошадь, один может написать, что Бога нет, а для вот этой книги понадобилось столько людей и взглядов... Кто же из них прав? Где меньше лжи? Да и газетёнок я больше не читаю. То единственная была.

Глядя на этого странного священника, который под своей рясой носил набор еретических соображений, я задумался о том, что в его истории потери веры есть что-то глобальное. Газеты актуальнее классики. Им больше доверия. Общечеловеческие ценности в праймтайме не нужны.

- А ты кто такой? – на этот раз ко мне обращался бармен, причем слова свои подкреплял направленным на меня револьвером.

- Мне сказали, что я буду писателем. И привезли на дилижансе сюда.

- Ну проходи, считай это пунктом регистрации. Мы как бы фронтир, граница мира.

- А что дальше?

- А дальше будут только чудеса.

Попугай, о котором я уже и позабыть успел, внезапно крикнул «4:20! Полундра!». Откуда же я знаю эту цифру…

- Тьфу на тебя, Соня, - в подтверждение своих слов бармен набрал в рот стакан глоток виски и щедро опрыснул попугая, который сразу же грохнулся в обморок, - раньше у моряков-наркоманов служила, вот и реагирует на время. А оно здесь, между тем, и не меняется.

420! Четыре-двадцать! Время курить марихуану! А часы у Тарантино в половине «Криминального чтива» на этом времени зависли. Вот и вся загадка.

- Исповедаться желаете? – священник пристально посмотрел на меня, опрокинул в себя, казалось, всё содержимое стакана, но по возвращению на стойку стакан был снова на два пальца заполнен виски. Застывшее время, где-то я уже это слышал.

- Имя себе выбери, писатель, да ступай, а то Соня скоро проснётся. А он незнакомцев не любит.

Честно говоря, мне казалось, что Соне несколько плевать на моё пребывание в салуне, но перспектива выбрать имя мне понравилась. Романтично, черт возьми. Вот только имя подходящее я никак выбрать не мог. Я взглянул на часы, которые настойчиво показывали 4:20, и произнес:

- Винсент. Теперь меня зовут Винсент.

Бармен улыбнулся и сказал:

- А теперь вали, Винсент, и помни, что есть места, где у тебя есть вечность, но никогда нет лишних пяти минут.

Фраза мне понравилась. Я повернулся к выходу. Последнее, что я услышал, были слова «Видишь эту вмятину на звезде, святой отец?».

- Спать ты теперь вряд ли станешь, - Курт завел разговор, как только дилижанс тронулся, - Тем более на дворе 11 утра.

- Всего-то 11?! Я-то думал, уже давно за полдень.

- А, тебя ввели в заблуждение наши славные друзья. Ничего, даст Бог, свидитесь и в другое время. А пока, мой юный друг, я хочу рассказать тебе историю. Вполне возможно, что эта история прольет свет на твою дальнейшую деятельность.

- Это будет правдивая история?

- Истории не бывают правдивыми или лживыми. Они могут быть о прошлом, будущем или другом.

- А эта?

- Сам решишь. Эта история не могла случиться в твоём мире. В твоём мире слишком рано перестали верить в магию. Зря, Винсент, зря. Твой мир вообще чертовски странен – людям нравится вкус этого вашего бигмака, но они усердно выискивают правду о том, из какой химии он сделан.

В мире же мальчика Энди в магию и чудеса верили. Энди случилось жить в деревне – далеко от настоящих магов, обитавших в больших городах. В деревне жил всего лишь один волшебник, которого почему-то прозвали «местным сумасшедшим».

На ежегодных осенних ярмарках, куда съезжалась вся округа и даже приезжали торговцы из близлежащих больших городов, волшебник демонстрировал чудеса. Впрочем, взрослые все время смеялись над ним и бросались гнилыми помидорами – благо, на рынке хватало некачественных продуктов.

Как-то раз на ярмарку заехал городской франт – в костюме, с бабочкой и целым чемоданчиком магических инструментов. Он развлекал публику в течение трёх часов, затем в течение часа объяснял, каким хитрым образом он свои «чудеса» творил. Франт называл свои действия новомодным словом «фокусы». Деревенский волшебник, умевший пускать салюты и взрывать жидкости в странных склянках, грустно сидел на зрительской трибуне и смотрел на новоявленного конкурента. Энди сильно сочувствовал родному магу и почти ненавидел городского пижона.

Отец Энди также принадлежал к публике, которая, раскрыв рты, внимала новому кумиру. Он и сыну пытался внушить гениальность заезжего гостя. Но Энди и подумать было страшно о предательстве родного мудреца, а именно таковым являлся деревенский волшебник в несколько сказочном мире мальчика.

Несмотря на то, что Энди был еще совсем юн, он уже был обучен грамоте – его наставником был тот самый оплеванный сегодня чародей. К нему мальчишка убегал с семейного кукурузного поля, зная, что вечером отец будет крайне недоволен плохой работой.

Сегодня же Энди наоборот прибежал на это кукурузное поле – он был уверен, что в день ярмарки здесь его никто не найдёт. У него в кармане была мятая тетрадка и какая-то вещь, которую его наставник называл «ручкой». Как-то раз волшебник сказал Энди «Запомни, с этими двумя вещами ты всегда сможешь сбежать из этого мира. Даже если вокруг тебя будет война, а людей будут жечь на кострах, ты сможешь уйти. И какая разница, что потом случится с твоим телом… Не пиши сюда слишком часто, пиши тогда, когда ты будешь твёрдо знать то, что ты хочешь написать».

Энди внял заветам наставника и уже долгое время не открывал тетрадку. Целых две недели. И вот сегодня он почувствовал, что знает, что должен написать. Энди открыл тетрадкой и дрожащей рукой записал:

«Хачу штобы наш валшепник стал самым лутшим и все ево чюдеса были настоясчие»

В тот же миг рядом Энди услышал, как кто-то идёт к нему между зарослей кукурузы. Как же так – неужто кто-то тоже сбежал с ярмарки? В следующий момент Энди увидел знакомую седую бороду и широкую синюю мантию. Это ведь был тот самый маг, о котором он только что писал в тетрадке!

«Валшепник» радостно улыбнулся Энди:

- Спасибо тебе, мой мальчик. Я теперь и вправду что-то умею.

С этими словами волшебник сел рядом и зажёг в начинающем темнеть небе первую звезду.

- То есть, раньше он был просто шарлатаном? Ничем не лучше того фокусника? – заинтересовался я.

- Этого никто не знает. Но с тех пор он прослыл величайшим магом своего мира. О нём до сих пор рассказывают легенды. Некоторые даже думают, что он и сейчас жив.

- А с мальчиком-то что стало? Он ведь тоже был магом, да?

- Нет, он не был магом. Просто звёзды сошлись так, что его слова имели силу. Так и появился наш орден.

- Вы пишите будущее?

- Я всего лишь издатель. А вот тебе предстоит нечто подобное тому, что ты сказал. Впрочем, совсем другое. Давай-ка выйдем из дилижанса, я специально подобрал нам место для разговора.

Выйдя на свежий воздух, я обнаружил, что мы двигаемся по горной местности, а нынче остановились возле источника, который буквально выплёскивал из себя чистейшую на вид воду, ручьём текшую дальше по скалистой поверхности.

- Нравится простор? – поинтересовался Курт, размахнув руками, будто в желании обнять и горные склоны, вплотную подобравшиеся с одной стороны, и уходящую вниз зеленую равнину с другой. Для полнейшего попадания в образ мне не хватало только бело-фиолетовой коровки по прозвищу Милка.

- Это… - я никак не мог найти подходящее слово, все казались слишком пошлыми для такого чистого места и для такого масштаба.

- Не утруждай себя. Лучше вон воды попей.

Я поднес сложенные чашечкой руки к источнику и ничего не почувствовал. Вообще ничего. Будто и не было никакой воды. Ощущая себя главным героем фильма «Матрица», впервые увидевшим трансформации ложки, я поднял взгляд на своего чичероне.

- Этой воде забыли дописать атрибут тактильности, а, соответственно, и вкуса и так далее. Знаешь, как вещи в компьютерных играх – некоторые просто элементы окружающего мира, от него неотделимые, некоторые ты можешь толкнуть, проходя мимо, некоторые можешь взять и как-то использовать. Так и здесь – только на пару уровней выше.

- Но кто пишет коды для разных миров? И почему они не совершенны?

- Ты задаешь мне вопрос, ответ на который не знает никто. Если бы я стремился ответить тебе красиво, я бы сказал, что речь идёт о неком забытом чудаке-боге, который всё пытается написать свой magnum opus, но каждый раз разочаровывается и выкидывает незаконченные рукописи на пол. А его пол – та вселенная, в которой умещаются все миры.

- Однако?

- Однако я стремлюсь быть с тобою честным. Слышал когда-то о теореме о бесконечных обезьянах? Она гласит, что некое абстрактное недумающее существо – например, обезьяна – бесконечно ударяя по клавишам печатной машинки, рано или поздно напечатает любой текст. Таким образом подобная обезьяна может повторить успех Шекспира или даже превзойти всех гениев, создав книгу, которая объяснит все явления вселенной. Но сделано это будет только из-за теории вероятности. Никакой идеи вложено обезьяной не будет. Любой смысл будет случайным. Один аргентинский писатель из вашего мира когда-то развил эту тему и предложил вариант вселенной, где есть книжки, предлагающие любые сочетания из 25 знаков – 22 букв, точки, запятой и пробела. Он подробно расписал строение библиотеки – так, что ее размер в миллиарды раз превысил размеры видимой вселенной. Я имею в виду вселенной, видимой из вашего мира. Вышло так, что в библиотеке есть абсолютно всё. Но большинство лишено смысла.

- А в некоторых книгах встречаются места, где вода лишена всякой ощутимости? – я начинал догадываться.

- Именно так. Каждая книга – это мир. И в каждой книжке есть ошибки. И как раз такие ошибки призваны мы исправлять.

- Но чьи это ошибки?

- Давай будем называть это существо абстрактной обезьяной. А теперь поехали, мне не терпится познакомить тебя с практической стороной деятельности Ордена!

Не знаю, сколько мы еще ехали – в дороге я снова благополучно уснул. Может, подобным образом на меня влияли путешествия между мирами. А, может, мне просто нравилось размеренное покачивание дилижанса.

Наконец, мне представилась возможность ступить на землю и полной грудью вдохнуть воздух – он оказался довольно загрязненным. Я огляделся. Мы находились на площади какой-то маленькой деревеньки, в окружении старых покосившихся избушек. Сквозь щели в прогнивших стенах можно было почувствовать взгляды людей – взгляды, полные одновременно страха и безразличия.

Мне стало не по себе. Курт крикнул:

- Трактирщик! Выходи гостей встречать.

Дверь самой крепкой (хотя фактически такой же ветхой, как и всё вокруг) избушки открылась, и навстречу выбежал невысокий человечек с огромной головой и тусклыми желтыми глазами. На его лице были определенные намёки на бороду – из щёк и подбородка разрозненно торчали клочья оранжевой проволоки (волосами эту поросль назвать язык не поворачивался).

Наконец, гротескное существо заговорило:

- Добро пожаловать под наш скромный кров. Мы носим гордое название «К.» в честь самого известного нашего постояльца и вообще гостя этой деревни. Впрочем, он был здесь в незапамятные времена, когда Замок, - трактирщик махнул на возвышающееся над деревней величественное здание на холме, - был закрыт для обычных людей и вообще служил символом тоталитаризма. Но времена меняются, теперь тут демократия. Люди счастливы.

Я неуверенно посмотрел на всё ещё глядящие сквозь доски напуганные глаза. Неужели они все такие блёкло-жёлтые.

- Курт, мы отправимся в замок? – с надеждой спросил я, повернув голову к моему провожатому.

- Ну уж нет. Замок до сих пор закрыт, мы только работаем над ним. Наша штаб-квартира находится как раз на этом постоялом дворе.

- Но почему в таком мрачном месте?

- Мы постоянно переезжаем. Новые впечатления необходимы членам нашего Ордена. Пошли.

Но прежде чем мы пошли в место, к которому у меня изначально выработалось негативное предубеждение, я стал невольным свидетелем странной сцены: сначала стал слышен приближающийся шум копыт, затем вдали на одной из улиц, которые вели к площади, показалась тележка. Курт внезапно схватил меня и с недовольным лицом буквально поволок в трактир. Я высвободился из его хвата.

На площадь в клубах пыли въехала открытая повозка, в которой сидел закованный мужчина лет пятидесяти. Его лицо будто было срисовано с церковных изображений святых мучеников. Завидев меня, он вдруг вскочил на ноги и отчаянным голосом закричал:

- Беги! Еще не поздно! Не верь им!

Извозчик подстегнул лошадей. Повозка вместе с криками странного господина скрылась в пути, который вел к Замку.

- Что происходит? – я с удивлением повернулся к Курту.

- В первый же день тебе довелось увидеть грустную сторону твоего новоявленного призвания – некоторые члены Ордена в борьбе своей за совершенство буквально сходят с ума. Итог – эти люди своими письменами создают мировые войны, нашествия драконов, да какие угодно ужасы – всё зависит от того мира, из которого они пришли.

- И что с ним сейчас сделают?

- Отправят в абсолютно пустой белый мир. Пусть там выдумывает то, что хочет. И сам страдает от своих кошмаров.

- Но это ведь не гуманно! – воскликнул я, представив, как «святого мученика» пожирают драконы, созданные его же больным воображением.

- Зато справедливо. Идем же наконец внутрь.

Внутри трактира было накурено. Сквозь дым виднелись лица. Царила гробовая тишина. Курт жестом показал мне место за длинным прямоугольным столом. Всего тут сидело человек 15. Лица по большей части были несчастны, я со своей глупой жаждой чудес почувствовал себя неловко.

Еще и желтые глаза вспомнились.

- Добро пожаловать, господа, - Курт уже успел переместиться во главу стола и оттуда с интересом смотрел на судорожно курящих людей. Неловкость во мне нарастала – я начал жалеть, что не курю.

- Все вы оказались за этим столом впервые, но все вы уже имеете определенное представление о том, чем будете заниматься. Каждого из вас я доставил сюда по отдельности и успел показать ему те детали, которые должны были дать ему кое-что понять. Теперь мне бы хотелось несколько обобщить. Итак, господа, миры несовершенны. Примем эту аксиому. В качестве следующего пункта постановим, что наш Орден призван эту несправедливость исправить – по крайней мере, в той степени, в которой мы можем это сделать. А это, поверьте, немало.

- Метод наш очень прост – вы пишите здесь, на обычной бумаге, а я и другие Издатели вписываем ваши исправления в пергаменты, в программные, если угодно, коды ваших миров. Ну это поэтически выражаясь. Как вы поняли, в ваших руках сосредоточена огромная власть – мы же, Издатели, призваны лишь помочь вам с этой властью справиться.

- Наш Орден чётко структурирован. Вы попали в самый интересный отдел – нравственный. Здесь вам не придётся искать изъяны вроде плохо прописанных текстур. Здесь вы будете задавать новые направления в мышлении. Вы – идеологи, властители дум, маяки своих миров! – последние слова Курт говорил буквально в экзальтированном состоянии.

Люди, впрочем, относились к его словам пассивно. Всё так же грустно курили и, казалось, даже его не замечали. Я никак не мог понять их состояние, так как сам я был несказанно рад – мне предложили едва ли не лучшую вакансию во вселенной.

- Винсент, ты, наверное, удивлён пассивностью твоих сослуживцев? – Курт ухмыльнулся, - они в гипнозе.

- Но зачем?! – чувство неловкости постепенно сменилось чувством страха.

- Понимаешь, большинство людей приходит сюда на грани самоубийства. Когда они разочарованы в чём-то – тогда они начинают отлично понимать, чего не хватает. Мы еле-еле успеваем их перехватить.

- А я?

- Из каждого правила есть свои исключения. Взгляни вот на него, - Курт махнул рукой на одного из сидящих – молодого обросшего щетиной парня с поникшим взглядом, - это Марк, сейчас мы попросим его рассказать о себе. Естественно, не позволяя ему покинуть состояние гипноза. Пока что это слишком опасно.

Курт подошёл к парню, наклонился к его уху и что-то прошептал. Неудавшийся самоубийца поднял голову и заговорил.

Спасаться бегством – худший выход из любой ситуации. Марка так учили с детства. Вот только сейчас Марк не видел иного варианта для себя.

Сначала он попробовал музыку. Когда-то он подарил ей раритетный проигрыватель пластинок. Они часами лежали вдвоем на полу и слушали сложные партии Гилмора, держась за руки. Их глаза были закрыты. Их самих уже и не было, была только их любовь, растворившаяся в гениальной музыке. Теперь он лежал сам в своей общажной комнате и не мог сдерживать слезы, слушая столь знакомые ноты.

Порой на ум Марку приходили странные вопросы «А была ли она? А как ее звали в таком случае? Неужели ты можешь вспомнить цвет ее глаз и любимые духи?». Иногда он отвечал на эти вопросы, иногда терялся и выл от отчаяния. Марк никак не мог заставить себя поверить, что у него, жалкого тощего студента, рыдающего под музыку прошлого века, было какое-то счастье. Под эту же музыку.

Тогда он решил, что выдумал её. С этого момента Марк запил. Наверное, он очень сильно надеялся, что в алкогольном бреду сможет придумать себе еще сотни таких.

Так прошло лето. Началась учеба. Марк даже не тешил себя иллюзиями, что может остаться студентом. 1-го сентября он пошел на вокзал и купил на последние из присланных мамой деньги билет в один конец. В Одессу.

В Одессе было еще совсем тепло. И еще у этого города было другое замечательное качество: Марк никогда не был здесь с ней.

Как же ее звали?

Марк не пил в поезде и потому на вокзал приморского города вышел в сравнительно опрятном виде. Он достал скомканную пачку сигарет, оценил, что осталось всего три штуки, и пришел к выводу, что он должен непременно выкурить их на берегу Черного Моря. А там хоть в воду бросайся…

Марк шел по кварталом старой Одессы, которые вели к порту. Он больше не мог слушать Pink Floyd. В наушниках звучали электросимфонии Depeche Mode. В любой другой приезд в Одессу он бы ни в коем случае не стал запираться в музыке и был бы всецело поглощен звуками вокруг, стремясь услышать те самые знакомые «одесские анекдоты». Но сегодня Марк уверено шел к морю.

Я выдумал ее, нет никакой… Как же ее, черт возьми, звали?

Марк сидел на лавочке, направленной к морю и докуривал свою последнюю сигарету. В этот последний момент жизни Марк стал задумываться не только о ее существовании, но и о своем собственном. Неужели можно было так бесцельно отмотать двадцать лет жизни, чтоб сейчас броситься в воду из-за любви? Любви, которая была, а, значит, есть. Нет, он определенно нереален. Слишком литературен, что ли.

Он затушил сигарету о лавочку.

- Зачем ты ее убил? – голос вырвал Марка из размышлений о собственной реальности.

- Кого? – только и смог выговорить Марк, оглядывая внезапного собеседника. Это был мужчина средних лет, одетый в легкое пальто, воротник которого закрывал бОльшую часть лица. Лоб же был скрыт жидковатыми прядями черных волос. Сквозь них ярко светили зеленые глаза. Они были направлены прямо в Марка.

- Ту, чье ты имя ты так упорно пытаешься забыть.

- Не было никого! Я даже не помню, как она выглядела. Как ее звали… Как она вообще могла быть, если я о ней ничего не знаю?!

Дослушать историю дальше я не смог, так как Марк начал истерично рыдать и бить кулаками по столу. Курт быстро подбежал к нему и снова что-то прошептал в ухо. Марк вернулся в исходное состояние безучастности.

- Он убил свою возлюбленную? – спросил я.

- Я не знаю этого, Винсент, да какая разница? – Курт коротко хохотнул, - Главное, что он переживает о потерянной любви. Значит, есть надежда, что он сможет изменить что-либо в этом направлении. А девушки могло и вовсе не быть – не так необходима девушка, чтоб почувствовать влюблённость. Вам ведь уже всё растолковали в книжечках. Ваш мир такой сложный.

Мне было обидно за несчастного земляка. Его чувства собирались использовать во благо мира. Стоит ли наш с ним мир этого?

- Что ж, ты достаточно увидел на сегодня, прощай, - я посмотрел на дверь, в которой уже стоял Курт.

- Но что мне делать?

- Иди спать. И думай о том, что хотел бы изменить конкретно ты.

Я видел сон. Нет, даже не так стоит сказать – я создавал сон. Я придумывал персонажей, заставлял их двигаться и говорить. Абсолютно безнаказанно я мог делать с ними все, что захочу. Даже не двигаясь. Я полностью осознавал, что это сновидение, хотя я бы назвал его снотворением.

Это было дивное чувство – чувствовать себя полноценным демиургом, удобно положив руку под подушку и обняв одеяло ногами. При всем этом я также мог думать – мне казалось, что происходящее просто невозможно, ведь я все еще осознаю себя лежащим на постели, но при этом полноценно управляю сюжетом и не просто представляю себе картинки, а действительно их проживаю. С полноценными ощущениями – физическими и психологическими.

Потеря моего рая началась, когда я для большего эффекта решил включить в своем мире музыку. Казалось бы, должно заиграть что-то божественное, подчеркивающее прекрасность и уникальность момента. И я загадал. И заиграл жутчайший шансон, от которого у меня в реальности буквально физически заболели уши. Вот только, черт возьми, мне во сне это нравилось.

В этот момент мне стало страшно.

Я понял, что мне снится не что-то, мне снится кто-то. Кто-то, кем становлюсь во сне я.

Я был ужасно рад проснуться от того, что услышал за окном странные звуки. Я открыл шторы и увидел, как какой-то человек возится вокруг качающейся на волнах лодки (я точно помнил, что вчера за окном никакой речки не было). Я перегнулся через оконное отверстие и моментально был вытянут наружу – спальню мне выделили на первом этаже, в небольшой каморке.

Человек прижал к моей шее нож и бросил моё напуганное тело в лодку. Сам прыгнул следом и схватился за весло.

Долгое время мы плыли молча – я боялся заговорить, а мой похититель будто и забыл обо мне. Наконец, когда покосившийся трактир скрылся вдалеке, лодочник заговорил:

- Прости, пришлось взять тебя с собой. Иначе ты мог бы создать лишние трудности, - он отпрянул от вёсел, положил на носовую часть лодки какой-то маленький блестящий предмет и начал раскуривать трубку. В свете спичек я узнал «святого мученика», так усердно заклинавшего меня вчера не верить.

- Кто ты?

- Только лишь мечтатель, - давешний узник засмеялся, - ты видел страшный сон о создании миров, да? Можешь не отвечать, по глазам вижу. Это они твою сущность меняют – сверхспособностями наделяют, да какую-то мерзость добавляют.

Я заметил, что лодка не переставала двигаться, несмотря на то, что загадочный человек уже давно не касался вёсел.

- На самом деле меня зовут Энди. Кажется, это имя тебе что-то говорит? Фокусник рассказал тебе историю о том, как маленький мальчик Энди вдохнул в мир волшебства?

- Неужели ты?.. Но почему тогда… - и так сумбурные мысли смешались в голове окончательно.

- Потому что всё, что ты слышал, ложь. Ладно, она приправлена капелькой правды. Действительно, когда-то была деревенская ярмарка. И туда действительно приезжал фокусник – в ту пор ему нравилось имя Мерлин – а в деревне и вправду доживал свои последние дни почти выживший из ума старик-волшебник. Волшебник, которому я очень сильно хотел помочь. Вот только мои слова лишили его последних капель волшебства. Тогда, на кукурузном поле, ко мне подошёл вовсе не он, а фокусник Мерлин и сказал, что отныне мы с ним станем превосходным дуэтом. Еще он сказал, что теперь он хоть что-то значит и, щёлкнув пальцами, погасил весь свет в том мире.

- Зачем же Курт врал?!

- Курт… что за манера выбирать себе дурацкие псевдонимы. Мерлин, Курт… Как же он себя еще называл?

- То есть?..

- Да, именно тогда этот жалкий манипулятор понял, что самые глубинные и искренние человеческие побуждения, написанные на бумаге, теряют сами себя. Если ты напишешь кому-то о том, как ты любишь девушку, ты уже не будешь чувствовать того, что прежде. И так со всеми чудесами, если они еще остались…

- Но зачем ему уничтожать человеческие чувства? Он ведь может всё, даже между мирами умеет путешествовать. Чего ему не хватает?

- Все эти путешествия между мирами всего лишь жалкие фокусы, не имеющие к настоящим чудесам – вроде рождения ребёнка или любви – никакого отношения. Твой Курт – жалкое бесполое обезличенное существо. Даже свой Орден с подставными зомби он разместил в декорациях Кафки – там, где все герои будто и чувствовать не умеют. Да и всё, что он успел тебе показать, жалкие аллюзии на великие произведения человечества. Неужели ты не заметил, что его речь не блещет никакими изысками и может принадлежать кому угодно? Он никто.

- А что же он хочет?

- Обезличить всё вокруг. Он – завистливая тварь. Ему нужно, чтоб ты писал о самых добрых человеческих качествах, чтоб их не осталось. И вот тогда он почувствует себя в своей тарелке, тогда он придёт к власти. Знаешь, он уже многого добился. Взгляни на свой мир – на смену тоталитарным идеям и романтикам, бросающимся за идею под пули, пришли политики-функционалы. На смену литературе и искусству пришла информация. На смену любви пришёл брак. А ты ему должен был отдать последние капельки веры…

- Надо остановить его!

Энди громко засмеялся.

- Ты можешь остановить идею. Но ты никогда не остановишь безыдейность. Я просидел в Замке – а это именно тюрьма, если тебе интересно – всю свою жизнь, я сто раз убегал и сто раз был пойман. Знаешь почему? Потому что я бежал бороться. А сейчас я бегу ради собственного покоя, а за мной даже нет погони. И мы уже в сотни миров от Курта. С твоим миром похожая ситуация. В нем закончилась история, а вместе с ней и пророки. Пророков заклинали бояться, но, кажется, их отсутствие только усугубило процесс разрушения. Ваши герои – погибшие журналисты. Информация… это жуткое слово. Оно губит ваш мир, его поглощая.

- Что же делать?

- Беги со мной. В мир чистого творчества. Я не писатель и никогда им не был – в единственном написанном мною сочинении ошибок было больше, нежели слов. Но я плыву в мир чистого творчества. Там нет критики и читателей, там люди творят ради того, чтобы творить. Поехали же – говорят, там томятся многие выдающиеся умы человечества. В том числе и вашего.

- Я же должен бороться…

Энди пристально посмотрел на меня и вдруг взялся за вёсла. Через несколько минут мы подплыли к берегу.

- Вечно что-то меня останавливает в последний момент, - пробормотал беглец.

Энди снял с носовой части лодки маленький светящийся предмет и протянул его мне. Это оказалась монетка с циферкой два.

- Я украл это у сторожей в Замке. Шепни монетке тот мир, куда хочешь попасть, и ты придёшь. Я знаю, что отправляю тебя на борьбу с ветряными мельницами, но иди! Возможно, хотя бы ты их разрушишь до конца.

- А как же ты?

- А я пойду по воде.

- Аки посуху? – я не сдержал улыбки.

Энди пожал плечами и ступил в воду. Через пару метров из воды виднелась лишь его голова. Я хотел что-то крикнуть вслед, но вместо этого лишь шепнул монетке заветные слова.

Я зашел в помещение. Первыми в глаза бросились часы. Они показывали 4:20. Где-то я уже видел это число. Прямо под часами бармен дрожащей рукой лил виски сидящему перед ним священнику.

У бармена на груди была приколота звезда шерифа, которую он в данный момент протирал большим пальцем. Их было всего трое в салуне – бармен, священник и невесть откуда взявшийся пернатый попугай, хозяйски расхаживающий по барной стойке. Никто не обратил на меня внимание.

Я быстрыми шагами подошёл к часам, сдёрнул их со стены и завёл механизм. Секундная стрелка двинулась с места. Я засмеялся от счастья. Бармен со священником смотрели на меня в недоумении.

Я же заметил стоящий в углу музыкальный автомат. На нём была написана цифра «2». Я выбрал песню и достал из кармана светящуюся монетку.

Заиграла музыка.

Round, like a circle in a spiral, like a wheel within a wheel,

Never ending or beginning on an ever spinning reel,

Like a snowball down a mountain or a carnival balloon

Like a carousel that's turning running rings around the moon,

Like a clock whose hands are sweeping past the minutes of its face,

And the world is like an apple whirling silently in space,

Like the circles that you find in the windmills of your mind.

Like a tunnel that you follow to a tunnel of its own,

Down a hollow to a cavern where the sun has never shone,

Like a door that keeps revolving in a half-forgotten dream,

Or the ripples from a pebble someone tosses in a stream,

Like a clock whose hands are sweeping past the minutes of its face,

And the world is like an apple whirling silently in space,

Like the circles that you find in the windmills of your mind.

Keys that jingle in your pocket, words that jangle in your head;

Why did summer go so quickly? Was it something that I said?

Lovers walk along a shore and leave their footprints in the sand;

Is the sound of distant drumming just the fingers of your hand?

Pictures hanging in a hallway and the fragments of a song,

Half-remembered names and faces, but to whom do they belong?

When you knew that it was over, were you suddenly aware

That the autumn leaves were turning to the color of her hair?

Like a circle in a spiral, like a wheel within a wheel,

Never ending or beginning on an ever spinning reel,

As the images unwind, like the circles that you find

In the windmills of your mind.

Дата добавления: 2015-11-04