---
Дэсон видит сверкающую огнями Сеульскую телебашню на холме, и ползущий к ней фуникулер, широкую реку Хан и темную линию гор вдалеке, и огромную рекламу Samsung на высотном здании напротив, и крошечные огоньки машин, и окошки домов, и обманчиво-теплое, с розовыми и золотыми переходами зимнее небо. Светящаяся реклама рамёна и напитков от похмелья, которые рекламируют красивые девушки, реклама косметики и пива, огромные экраны, анонсирующие новый мини-альбом какой-то известной группы, ресторанчики и магазины, широкие перекрестки и стеклянные здания, днем ослепительно голубые, сигналящие машины, неспешно и ритмично меняющие цвета светофоры, модно одетые компании подростков, молодые девушки в шарфах и коротких шортах, несмотря на холод, которые радостно спешат к искрящимся магазинам на зимние распродажи, офисные служащие, которые заворачивают в кафешки под навесом, чтобы выпить соджу и заесть мясом, жареным с кимчи, прежде чем спуститься в метро и отправиться домой. Шумный, занятой, живой Сеул. Дэсон не знает, видит ли он его на самом деле, или реальности опять наслаиваются в его голове.
Если бы ветер был чуть сильней, он мог бы сдуть Дэсона с края этой крыши.
В жизни Дэсона все только начинается, и все уже решено. И это хорошо, и хочется лететь. Он прикладывает руки к груди и с теплотой слушает собственное горячее, отчетливо бьющееся, живое сердце внутри. Ему всегда говорили, что у него доброе сердце. Прижимая ладони к груди, Дэсон тоже так считает, что его сердце — доброе.
Наверное, ему хотелось иногда, чтобы ему сказали другое, чтобы ему сказали, что он красивый — и только сейчас он понимает, насколько это хорошо, доброе сердце. Это самое важное. Он почему-то не может сам продырявить его выстрелом из Зиг-Зауэра или заставить остановиться прыжком с этой пустой просторной крыши. Ему очень жаль сердце, и не хочется с ним расставаться, поэтому все, что им остается, это стоять здесь, на краю, и ждать, и бояться вместе — Дэсону и его теплому сердцу.
-Дэсона?
Он забывает вынуть пистолет и просто беспомощно оборачивается.
Сынхён-хён стоит на крыше в нескольких метрах от него и смотрит так, что у Дэсона внутри все отзывается. Хён в кожаных брюках, куртке и простом черном свитере. Его неровная челка падает на лоб, большие темные глаза на мокром месте, даже ресницы промокли.
-Дэсона? - хрипловато и шершаво зовет он, и вытягивает вперед руку ладонью вверх. Кожа куртки шелковисто блестит. - Я пришел. Я, хён, ты меня узнаешь?
-Узнаю, - кивает Дэсон, - узнаю, хён.
Кажется, Сынхён не знает, как поступить, это видно по тому, как он стоит, весь вытянувшись, по тому, как супит брови.
-Эй, Кан Дэсон, - говорит он. - Что это ты надумал? Отойди от края крыши. Иди сюда.
Дэсон смотрит себе под ноги и не двигается, ветер шевелит волнистую челку, роняя ее на один глаз. Чуть помедлив, он обыденным движением вытаскивает из-за ремня серебристый пистолет и гладким щелчком взводит курок, не поднимая взгляда.
-Что за..., - в голосе Топа слышится ошеломление, несколько секунд он просто не знает, что сказать. Дэсон опускает ресницы и трясет головой.
-В лоб, - сипловато говорит он сам себе. - Не думать. Так Ёнбэ-хён сказал. Просто, ничего сложного.
-Кан Дэсон! - хриплое рявканье подбрасывает его на месте, заставляет вскинуть руку с пистолетом, мгновенно наводя прицел между глаз. Глаза влажные, бесстрашные, отчаянно горящие мольбой. Человеческие.
-Дэсона, - говорит хён знакомым до боли голосом. - Послушай меня, детка, все хорошо. Ты просто немного устал. Иди сюда, отойди от края подальше.
-Я знаю, хён, - тихо отвечает Дэсон. - Ёнбэ-хён говорил. Он говорил, если я выстрелю тебе в голову, мне станет легче.
Топ-хён смотрит исподлобья, это всегда немного страшновато. Дэсон в курсе, что если его разозлить, хён может и вломить как следует.
-У Ёнбэ, - говорит Сынхён, - поехала крыша на тему религии. Он в розыске. И ты, Кан Дэсон, в розыске. И решил еще, что если угробишь меня, тебе станет легче?.. Положи ствол, я не вызывал полицию, пришел один, как ты сказал...
-Я тебе ничего не говорил, - шепчет Дэсон, чувствуя, как руки начинают подрагивать, как в тот раз с мороженым. - Я пришел, куда ты меня звал.
Хён стоит, опустив руки вдоль тела.
-Слушай, - просит он наконец тихо и низко, - опусти пистолет. Пошли отсюда, и к черту это, все будет нормально. Мы тебя не бросим, детка, я обещаю, мы поможем. Отойди от края, иди сюда, - он снова протягивает к нему руку. - Иди к хёну, пошли домой, твои родители волнуются.
-Ну зачем ты, хён, - видеть становится тяжело от слез, они текут по его лицу, собираясь в капельки на подбородке. - Ты же знаешь, что у меня нет родителей, никого не осталось. Это нечестно, зачем же ты так?
-Посмотри на меня, - Дэсон смотрит на низкие черные брови вразлет, красиво очерченные губы. - Вот я. Я у тебя есть. Я твой хён, и я пришел, чтобы отвести тебя домой. Отойди от чертова края.
-Не подходи, хён, - Дэсон смаргивает слезы и всхлипывает раз, другой, чувствуя себя бессильным. - Я уже не понимаю, что хорошо, а что плохо, не понимаю. Только не подходи.
Топ-хён стоит и грустно смотрит ему в глаза.
-Что мне делать? - спрашивает Дэсон. - Если я выстрелю тебе в голову, мне станет легче?
-Не станет, детка, - тихо говорит Топ-хён. - Ты не выстрелишь. - Его прохладные пальцы ложатся Дэсону на руку и аккуратно опускают пистолет. - Тише, - Топ-хён осторожно тянет его от края крыши к себе, обнимает за плечи рукой и крепко-накрепко прижимает. Дэсон роняет лоб ему на плечо, и слезы мочат ворот черного свитера. Свитер совершенно ничем не пахнет, но, наверное, так всегда было.
-Тише, тише, детка, вот так, - бормочет Топ ему на ухо, сильно притискивая за шею. - Иди ко мне...
Сквозь слезы Дэсон ощущает, как знакомая ледяная рука осторожно поглаживает его по спине с левой стороны.
-Ты не выстрелишь, Кан Дэсон, - шепчет Топ ему прямо в ухо. - У тебя слишком доброе сердце... Очень теплое, доброе сердце... Ты бы знал, как я хочу его...
Выстрел грохает надо всем городом, перекрывая на мгновение вечер, огни, запахи и движение. Где-то далеко над волнистой от гор линией горизонта вспыхивает мягкая лиловая молния, почти невидимая.
-Детка, - изумленно бормочет Топ, и Дэсон еще никогда не видел у него таких огромных удивленных глаз. - Детка... да ты....
Он вдруг становится меньше ростом, и смотрит на Дэсона снизу, а потом еще ниже.
Через какие-то долгие мгновения Дэсон понимает, что это потому, что хён падает навзничь на серую крышу. Падает, падает, падает...
* Не плачь, детка, не плачь, подари мне твою улыбку... (lyr.) - Baby Don`T Cry (by Daesung)
TBC
6. TONIGHT
Ёнбэ делается плохо от запаха крови еще на лестнице, приходится ухватиться за перила. Он чувствовал это, уже подходя к дому. Наверное, если бы на этаже жили еще люди, им стало бы дурно от ощущения боли и смерти.
Ёнбэ ощущает эти остатки боли везде, как дым или запах, слой за слоем, как нарастающий гул, когда он поднимается по лестнице. Когда он поднимается на нужный этаж, он едва не задыхается, струйки пота стекают до самой поясницы.
Дверь не заперта, приоткрыта. Он входит без звука, без мыслей, держа пистолет на отлете, в несколько бесшумных шагов.
Он видит, как акма склоняется над чем-то, лежащим на полу, по движению головы и плеч не успевает понять, неужели, тот ест что-то. Они слышат друг друга. Когда Джиён оборачивается, почему-то его лицо и рот чистые. Он смотрит обрадованно, его губы складываются в улыбку и в слово, в котором Тэян узнает свое имя:
-Ёнбэ.
Это так же легко, как моргнуть.
Выстрел привычно толкает руку, отдача четкая и сильная, сдвигает плечо ровно на столько, на сколько всегда. В ткани футболки Джиёна появляется ровная дырка, точно под сердцем. Ни убавить, ни прибавить. Акма как будто ломается и рушится на пол, снося локтями лежащие на столе стопками раритетные пластинки, пепельницу и книги.
Сынри лежит на полу, скрючившись в луже крови, зажав руками живот, и это несколько самых страшных моментов в жизни Ёнбэ, пока он решается подойти. Кровь пропитала паркет, разбежавшись геометрическим узором по трещинам. Сынри иссиня-бледный, потому что кровь вытекла, кажется, почти вся, с окровавленными губами и подбородком. Пачкая пальцы, Ёнбэ очень осторожно прикасается к его шее и закрывает глаза.
Ничего.
Надавливает пальцами глубже.
Ничего.
Ничего.
Еле ощутимая, затухающая ниточка пульса.
-Сынри, - шепчет он, - потерпи, совсем немного. Я не успел, прости меня. Черин с Минзи уже подъезжают, мы отвезем тебя к Даре, потерпи чуть-чуть.
Сынри лежит так неподвижно, словно слабое биение пульса Ёнбэ только показалось. Он снова и снова трогает его шею, пачкая руки в крови, убеждаясь снова и снова, что пульс есть. Кровь везде. Запах тяжелый, одуряющий, цвет гипнотизирует. В какой-то момент Ёнбэ глядит на свою ладонь и не может оторваться: липкое, богато красное. Соленое. Он смотрит на огромную лужу на полу, и понимает, что хочет тронуть ее подушечкой пальца, а потом засунуть его в рот.
Он очень осторожно трогает языком во рту новые зубы. Белые и острые.
Ёнбэ поднимается и идет к акме, идет очень спокойно, словно никуда не торопясь, экономя шаги. Резиновые подошвы оставляют узорчатые красные отпечатки на полу.
Джиён лежит навзничь у стола. Лежит на чистом. Глаза блестящие, взгляд бессмысленный, рот приоткрыт. Ёнбэ молча подвигает его ногой, перешагивает и переводит дуло в лоб.
Пора расправляться со всеми долгами.
-Ёнбэ, - хрипит Джиён. - Стой...
Ёнбэ его слышит. Ёнбэ превращается в стекло.
Джиёну, кажется, тяжело дышать, лицо превращается в гримасу боли, на губах выступает кровь.
-Перестань, - хрипло шепчет Джиён, пытаясь дышать. - Прекрати ты... не... надо...
Ёнбэ не понимает, он растерянно опускается рядом с Джиёном на колени, смотрит на дырку в его груди, на его лицо, снова на грудь. Футболка промокает от крови.
-Зачем ты убил его? - голос Джиёна, и без того высокий, срывается. - Зачем ты убил Сынри... скажи мне... Ён...бэ...
Ёнбэ оборачивается на Сынри, медленно переводит глаза на Джиёна. У того на переносице выступают капли холодного пота, лицо сереет, но глаза смотрят на Ёнбэ в упор.
-Зачем ты убил его? - сипит Джиён. - Не смог простить ему... что он влюбился в Дэсона?.. Уничтожаешь все, что кажется... неправильным?.. Решил убить меня, как собственную неправильность?.. Ты сделал мне... больно...
-Нет, - бормочет Ёнбэ. Не думать ни о чем. Не думать, почему он его слышит. Только о том, что ему надо сделать. Не думай, это просто.
Он не понимает, как поднял его с пола, почему обнимает, одной рукой сжимая пистолет.
-Нравлюсь? - шепчет Джиён ему в шею. Холодная рука слабо обнимает Ёнбэ за поясницу. - Хочешь меня?.. - он обнимает крепче, шепот делается тише и теплей.- Ну и что, в этом нет ничего такого, Ёнбэ-я, слышишь... Это взаимно... Это хорошо, Ёнбэ, это хорошо...
Не думай слишком много, это просто.
-Я плохой мальчик, но я милый, - Ёнбэ чувствует, как острый укол, когда тонкую кожу под ухом посасывают и покусывают, становится тепло. - Я взорву твой мозг, - шепчет Джиён ему на ухо. - Будет хорошо... Тебе будет хорошо со мной... Ты теперь такой же, как я... Ёнбэ? - холодный ствол пистолета упирается ему в лоб.
-Не сработает, - голос у Ёнбэ тихий, чёрные узкие глаза смотрят очень близко. В них нет сострадания.
-Поцелуй меня, - голос у Джиёна негромкий, знакомый наизусть. Ёнбэ тянется, почти ощущая своими губами его губы, и Джиён смешно закрывает глаза.
-Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего, - шепчет Ёнбэ.
Джиён открывает глаза и ухмыляется гордо, одобрительно и невесело.
-Подумать только, - говорит он. - Подумать только, я проиграл...
Он на секунду прикрывает глаза, когда его затылок со стуком опускается на пол.
-Чаль га-ра, чаль-га, чаль га-ра, чаль-га, - шепчет он, и губы вздрагивают. Первая пуля пробивает лоб точно посередине.
-Во имя Отца, Сына, - выстрел в живот, и тело дергается еще раз, акма беззвучно открывает рот, - и Святого, - хлопок выстрела выбивает несколько черных капель из левого костлявого плеча, - Духа, - из правого. Акму скрючивает, на шее вздуваются вены.
Аккуратные, чистые пули — это совсем не то, как когда тебя рвут зубами живьем. Ёнбэ до сих пор помнит руки Донвук-хёна.
Ему хочется спросить Джиёна про Донвук-хёна. Хочется спросить про Сынри — почему он лежит сейчас весь холодеющий в луже крови. Их макнэ всегда улыбался.
После четырех пуль акма лежит, безвольно раскинувшись, но сознания все еще не теряет, как будто пули Ёнбэ потеряли всю силу. Ёнбэ смотрит вниз, себе под ноги, и думает, что наверное, сам выглядел так же беспомощно, когда акма ставил на нем свое клеймо. Наверное, крестное знамение сейчас причиняет акме похожую боль. Наверное, он чувствует боль впервые.
Джиён.
Квон Джиён, который ближе ему, чем брат, который постоянно рядом, который всегда где-то незримо есть в его жизни, даже если они заняты своими делами, и далеко друг от друга. Джиён, который относится к нему трогательно, по-настоящему, не на публику. Джиён, который бывает деловитым, милым и невыносимым, бывает, достает и придуривается, который может рассказать ему все как есть, который всегда присматривает за Ёнбэ краем глаза, а Ёнбэ присматривает за ним. Джиён, которого так восторженно-страшно обнимать, и целовать сладко и совсем не стыдно. Джиён, который смешно закрывает глаза, который доверяет.
Ёнбэ осторожно вынимает пустую обойму, она выскальзывает и с тупым стуком падает на доски возле у Джиёна возле головы. Достает из внутреннего кармана новую обойму, тяжелую от патронов, вставляет в рукоятку и задвигает до тугого щелчка.
Он смотрит на свои скользкие и липкие от ярко-красной крови ладони. Капля ползет внутрь рукава, под тканью рисуя красный след до самого локтя, ярко и вычурно. Ёнбэ смотрит на свою ладонь пару секунд, потом кладет в рот большой палец и облизывает. Соленая, пряная.
Потрясающе вкусно.
«Ты теперь такой же, как я, Ёнбэ...»
Джиён бледный, как мел, от округлых губ, щек отхлынула кровь, бледно-золотые волосы выбились из-под шапки, лежат на шее. Ёнбэ даже не силится понять, что это за выражение у него во взгляде. Кажется, Джиён не верит в происходящее. Он в первый раз моргает, когда Ёнбэ тянется к его лицу, берет за челюсть окровавленными пальцами и медленно, сильно давит, заставляя открыть рот. Губы и брови вздрагивают, Джиён неслышно говорит что-то короткое и вопросительное. Ёнбэ сосредоточенно надавливает дулом между приоткрывшихся зубов, сильнее, и чувствует, как ствол скользит у Джиёна во рту, по языку, пока не упирается ему в горло.
-Ты ничего не почувствуешь, - зачем-то успокаивает он.
Джиён смотрит на него полуприкрытыми глазами. В них нет страха. Ему не нужны успокоения.
-Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают, - тихонько говорит Ёнбэ, осторожно держа его за лицо, и смотрит на него так тихо и ласково, равно как будто убеждая, что все будет нормально. Пружина курка под пальцем напрягается.
Телефон беззвучно жужжит в заднем кармане. Ёнбэ почти не в силах отвести глаз от лица Джиёна, от его глаз, заострившихся скул, запавших щек, рта, который обнимает серебристый ствол пистолета. Телефон жужжит.
Ёнбэ вынимает его и видит имя на светящемся экранчике: «Сынри».
Он боится обернуться на Сынри, который лежит в луже крови на полу у него за спиной. Может быть, это все не по-настоящему? Может, все хорошо, и можно не спускать курок, и еще раз увидеть, как закрываются у Джиёна глаза, когда он тянется за поцелуем?
-Сынри?
-Хён, - голос Дэсона звучит еле слышно, как шелест. - Хён, я убил Топ-хёна... Я... Я убил его, хён. Пожалуйста, скажи, что мне теперь делать?
Значит, все же нет.
-Где ты, Дэсона? - зачем-то спрашивает Ёнбэ, глядя, как у Джиёна по плечам идет ледяная дрожь.
Дэсон очень долго молчит, как будто в прострации, Ёнбэ приходится окликнуть его еще раз.
-Мы на крыше, хён, - старательно отвечает Дэсон. Ёнбэ знает, что сейчас он даже не моргает. - Топ-хён пришел, а я выстрелил ему в живот. И он теперь лежит и... Как же мне быть, хён?.. Из него натекло совсем мало крови, почти нет, - говорит он, как будто извиняясь. - Он лежит теперь бледный и не дышит. Он, кажется, умер... Что мне теперь делать, хён?..
-Дэсон, - говорит Ёнбэ, рассматривая линии Джиёновых заломленных бровей, - пока он лежит так, подойди к нему, приставь пистолет ко лбу и выстрели.
В трубке наступает тишина, а потом слышится звук — тихий, тоскливый, похожий на скулеж.
-Выстрели ему в лоб, - повторяет Ёнбэ, - потом в живот, потом в левое плечо, потом в правое, и последнюю пулю — в рот, тогда он заснет надолго. Собери все, что может гореть, сложи костер и сожги его на нем. Только так он не вернется, и только так ты сможешь спастись.
-Хён, мы с тобой оба сошли с ума, - шепчет Дэсон в трубку, - что же это мы с тобой делаем, хён? Нас ищут. Как же так вышло, хён? Я совсем ничего не понимаю... Кто мы? Что мы делаем? Что я сделал? Зачем ты мне такое говоришь, это же Топ-хён, наш Топ-хён...
-Топ-хёна не существует, - тихо говорит Ёнбэ, глядя вниз, - и не было никогда. Он тебя запутал, Дэсон, не поддавайся ему. Если ты сейчас не сделаешь, как я говорю, ты погибнешь. Это не Топ-хён, Дэсон, это не человек, это акма...
-Нету никаких акм, - вдруг в полной тишине говорит Дэсон. - Это мы с тобой сошли с ума и не ведаем, что творим. Мы преступники, хён, нас ищет полиция... Пожалуйста, хён, можно, я вернусь домой? Я так хочу пойти домой, к маме...
-Дэсона, - Ёнбэ вдруг видит, как прозрачная капля падает Джиёну на переносицу, понимает, что плачет, - твоя мама умерла, ее больше нет. Акма смутил тебя.
-Я тебе не верю, - голос Дэсона делается громче и срывается, - я не могу тебе верить, хён, ты сумасшедший! Дай мне поговорить с Сынри! Сынри знает правду, он мне скажет, он не соврет, дай мне с ним поговорить.
Ёнбэ не закрывает глаза, слезы катятся горькие и горячие.
-Сынри умирает.
На том конце провода такая тишина, словно Дэсон не на крыше небоскреба, а в замкнутом пространстве.
-Нет, хён, - наконец медленно говорит он. - Я все понял, понял, где правда. Прости.
-Дэсона, - умоляюще говорит Тэян, - я умоляю тебя, беги оттуда. Поверь мне, беги оттуда, не оглядываясь, просто уходи.
-Нет, хён, - тихо говорит Кан Дэсон, его сиплый голос дрожит, - я не могу. Как я оставлю Топ-хёна лежать одного? Это же я наделал... Хён, пожалуйста, можно вернуть все на место? Можно, это я умру, а он будет жить дальше? Я хочу домой, хён, я так устал. Я не хочу так, это плохо. Я хочу к своей семье, я хочу, чтобы все было по-старому, чтобы были Топ-хён, Джиён-хён, Сынри, ты и я, пятеро. Я не могу так, не.... О... О, Господи... О, Господи, хён! - трубка шуршит и стукается обо что-то.
Ёнбэ морозит до мозга костей. Палец немеет на курке, он смотрит Джиёну в спокойные темные глаза, и слушает.
-Боже мой, хён, ты живой, - лепетание Дэсона хорошо слышно. - Господи, Сынхён-хён, я так перепугался, я уже думал, я убил тебя, думал, ты умер, ты лежал и не шевелился... о, боже...
-Нормально, нормально, - прорывается в трубку глухой, низкий голос. - Не реви, хён в порядке... Ну будет тебе реветь, Кан Дэсон...
В трубке отчетливо слышны звуки возни и задыхающийся, всхлипывающий голос Дэсона, бормочущий что-то про: «Так испугался...» и «Боже...», и «Никогда больше...».
-Беги, Дэсон, - шепчет Ёнбэ в трубку, а потом громче. - Дэсон, беги, слышишь, беги!!
Дэсон продолжает лепетать, и низкий голос акмы бархатно, ласково смеется.
-Иди к хёну, детка.
Ёнбэ смотрит вниз на Джиёна, представляет, как тот протянет к нему свои голые руки, приглашая улечься рядом, обняться, щека к щеке, не открывая глаз, найти теплые, ласковые губы — и с ледяным, прозрачным ужасом понимает, как Дэсон сейчас счастлив.
Он слышит, как в трубке в отдалении голос Дэсона один-единственный раз мелодично говорит: «Хён...», всхлипывает, смеется коротко, и улыбку акмы в ответ буквально слышно. Наверное, телефон лежит рядом с ними.
Ёнбэ слышит все очень отчетливо: еще тяжелые после слез, неровные вздохи Дэсона, раз, два, а потом длинное густое: «М-м-м...» и влажные звуки глубокого, медленного поцелуя. Так счастлив, что можно умереть. Ни криков, ничего, Дэсон лишь один раз коротко ойкает. И это последний раз, когда Ёнбэ слышит его голос.
Он почти не осмысливая слушает хлюпающие и чавкающие звуки, как будто из миски хлебает большой пес, те же самые, которые слышал давным-давно, в вечер, когда не стало Донвук-хёна. Не думает о том, что там сейчас происходит, не представляет, как в этот самый момент где-то далеко, на крыше, вытягивают зубами и рвут еще дрожащее живое мясо, он просто понимает одно: Дэсона теперь тоже больше нет.
В телефоне что-то хрустит, звук изменяется, и ухо Ёнбэ опаляет ровное, глубокое дыхание акмы. Раз. Два.
-Tonight, - голос глубокий, как колодец ночью, как дорога в никуда, - such a beautiful night...
Джиён прикрывает глаза ресницами только на один миг. Движение пальца — еще легче, чем движение веками.
-Goodnight, - звучит в трубке. И звук поцелуя, сочный и отрывистый, как щелчок.
-Аминь.
Выстрел грохочет с ним одновременно.
Ёнбэ медленно нажимает на отбой и кладет телефон на пол. Он знает, что акма на том конце провода слышал.
Глаза Джиёна больше не смотрят.
---
-Это что еще за мужик там на диване лежит?! - Куш чувствует, как от могучего рева Тедди Пака по воде в его стакане идет дрожь. - Что это за типан спит у тебя в спальне?!
-Ты у меня в гостях, - недоумевает Бом, - как можно так громко орать в гостях? Не ори, ты его разбудишь.
-Какого еще его?! - ноздри у Тедди раздуваются, как у быка во время корриды. - Это кто вообще?!
-Это Табло-оппа, - поясняет Бом. - Табло-оппа — Видящий чхонса, - Бом пару секунд думает, потом уверенно добавляет: - И я тоже Видящая чхонса.
-Какой еще на хрен Табло?! Может, мне пойти, стукнуть этому Табло куда следует? - заводится Тедди снова и осмысливает последнюю часть фразы только, когда Куш едва не выплевывает воду назад и прямо со стаканом ломится в спальню мимо него. - Чего ты сейчас последнее сказала?..
-Ё-моё, - звучно констатирует из спальни Куш, - и правда, Табло-хён.
Табло лежит на плюшевом розовом покрывале в позе эмбриона, глаз заплыл, руки ободраны, как будто он где-то карабкался, обросший щетиной, даже немного постаревший с тех пор, как Куш его в последний раз видел. Щеки ввалились, губы бледные, непонятно даже, спит или в обмороке, налицо крайнее истощение. Где он потерял Митру-хёна тоже не ясно. Бёнхун осторожно пробует побрызгать ему в лицо водой, но Табло только дергает бровью и мычит что-то страдальческое, не просыпаясь.
Это такая удача, что они нашли его, УайДжи-хён сообщил о нем только несколько часов назад. Бёнхун знает, что времени у них осталось совсем немного. Сидя на корточках, он прикрывает глаза и замирает, стараясь Увидеть, что будет дальше. Всего несколько часов прошло с того момента, как он услышал это «меня зовут Пак Хонджун», и ощущение такое, что он только что проснулся и протер наконец глаза. С момента, когда не стало Черепа, он ходил, как в анабиозе, едва не натыкаясь на предметы, отошел немного только когда случайно познакомился с Тедди. Он снова Видит. Куш вздыхает и думает, что давно бы ему понять, что он пишет треки со своим следующим напарником, глядишь, не было бы все сейчас так плохо, когда число чхонса уменьшается со страшной скоростью. Игроку с белыми картами очень сильно не прет.
Куш прикрывает глаза и старается Увидеть. Он уже точно знает, что чхонса скоро станет еще меньше, хочет понять только, кто это будет. Хотя и сам не уверен, хочет ли знать...
Когда он появляется на пороге кухни с прижатым к уху телефоном, где идут гудки, и никто не отвечает, лицо у него такое страшно бледное, что обрати Тедди и Бом внимание — они бы испугались. Они не обращают внимания — стоят друг напротив друга. Тедди выше всего сантиметров на десять, и эта разница часто компенсируется высотой шпилек Бом, но сейчас кажется, что он над ней едва не нависает. Тедди Пак нахмурен и, кажется, расстроен.
-Значит, он тебе все рассказал? - спрашивает он. - Про белых чуваков, людоедов и прочую хренистику? - Бом энергично кивает, качая высоким хвостом на голове. Тедди хмуро анализирует. - Получается, - наконец говорит он, - тогда ночью, в машине, мы с тобой оба знали, в каком месте на дорогу вылезут упыри, и сами не знали, что знаем? - Бом опять кивает два раза. Куш снова тыкает кнопку на телефоне и шумно, нервно вздыхает.
-Откуда взялся этот Табло? - опять хмуро спрашивает Тедди.
-Он позвонил ко мне в дверь, - с готовностью рапортует Бом.
-А ты открыла и опять не спросила, кто там? - расстраивается Тедди. - Что за...?
-Ой, - говорит Бом, и густо накрашенные глаза расширяются. - Ой-ой!
Тедди соображает, что это она не по поводу его увещеваний, потом чувствует, как Куш подхватывает его сзади за подмышки, а потом его голову разбивает звон такой силы, что кажется, глаза сейчас лопнут. Итук. Рёук. Шивон. Шиндон. Сонмин. Кангин... Буквы и ноты складываются парами, расслаиваются, разрывают ему голову. Тедди на секунду выбрасывает из собственного тела в белый шум, как из машины на полном ходу, внутри все разлетается, точно горсть муки, в которую дунули. Чуть погодя, он чувствует пинок чего-то твердого в задницу, ладони и пятки. Пол. Тедди открывает глаза и не видит ни черта, кроме черноты.
-Мать вашу, Пирожок, я ни черта не вижу! - ревет он, хватаясь за чужую одежду, тыкаясь пальцами в чьи-то зубы, нащупывая колючее от щетины лицо. - Кажись, у меня глаза лопнули!
-Спокойно, - увещевает хриплый голос Куша прямо над ухом, - это вырубило электричество.
-Наверное, выбило пробки, - бодренько вещает Бом, что-то разбивая в темноте. - Ой, не наступите, - слышно, как она пробирается куда-то, шуршат занавески. - Такое бывает, в нашем доме и в соседнем, - она почему-то замолкает, слышно, как она щупает стекло, стучит по нему длинными ногтями в розовых блестках. - Нет, - говорит она чуть погодя, - а вот такого — не бывает...
В кромешной тьме Тедди различает слабо сереющий прямоугольник окна. За окном чернота — такая сплошная, как будто их дом провалился в пропасть или оторвался от земли и летит среди звезд. Город как будто смело в темноте — ни одного огня, кроме редких, отсвечивающих, словно капли фосфора, искр в местах автономных источников электричества. И тишина.
Бёнхун тыкает кнопку в телефоне, освещая свое вмиг окаменевшее лицо, прикладывает к уху и несколько секунд слушает тишину.
-Связь упала, - наконец говорит он, нащупывает воротник еще ошалелого Тедди и наклоняется в темноте. - Что ты Слышал? - спрашивает он ему на ухо.
И Тедди говорит: «Итук, Рёук...»
Тедди говорит: «Шивон. Шиндон. Сонмин. Кангин. Йесон. Кюхён.»
Тедди говорит: «Их там на юниорскую сборную по биатлону, штук тринадцать...»
Тедди говорит: «Задолбал ко мне придвигаться!»
Куш как-то весь съеживается, но, кажется, не от слов Тедди. Сегодня никто не воспринимает, что Тедди говорит.
-На сборную, - бормочет Куш, - на супер-юниорскую сборную, - и по его голосу Тедди хорошо слышит, что чуваку с белыми картами очень не везет в последнее время. Становится как-то страшно. Он понимает, что...
-Настало время валить, - Куш опять поднимает его с пола, и Тедди уже откровенно заколебался падать. - Нуна, у тебя есть машина? Я пойду подниму Та... Эй!
-Сейчас только разбегусь, - угрожающе говорит Тедди ему в лицо, крепко держа за воротник, - и отпущу ее незнамо куда потемноте одну с этим коматозным за компанию.
Бом прислушивается к их разговору и изумляется, когда Тедди отвечает на реплики, которые Куш еще не произносил вслух, как будто слышит их приближение по предыдущей фразе. На несколько секунд в темноте все затихает, слышно только, как они сопят друг на друга. Бом не уверена, как у них происходит это невербальное общение, но через какое-то время голос Тедди негромко зовет.
-Пирожок, подойди-ка сюда.
Она неуверенно движется на голос, вытянув руки перед собой, стараясь не промахнуться и не наступить в осколки по пути, пока не приходит прямо в его объятья.
-Будь осторожна, - говорит он ей над ухом. Слышно, как Куш уходит в спальню, где начинается возня. - Делать на самом деле нечего. Выезжай из города по объездной дороге, не останавливайся нигде. Езжай в сторону Инчхона. Запомнила? - Бом кивает, задевая гладкими волосами его лицо. - Мы с чуваком потолкуем с этими супер-джуниорами и нагоним возле аэропорта. Оттуда двинем вместе в Пхеньян с его командой, - Бом кивает опять и закрывает глаза. Она помнит этот запах еще с института — табака, одеколона, жвачки, чего-то крутого. Совсем не изменился. - Знаешь, чего, - говорит Тедди и страдальчески вздыхает, переступает с ноги на ногу. - Я вот не в курсе, какие у них там обычаи, и можно ли жениться, блин, Белым охотникам... Но тискаться до конца жизни с этим придурком я, как ты понимаешь, не согласен. Я нормальный мужик... правда, теперь без работы... и без жилья... - Тедди сам как-то мрачнеет от своих слов, вздыхает опять шумно, потом, помявшись, притягивает Бом поближе, положив ладонь ей между лопаток. - Короче, Пирожок, - говорит он, неловко гладя ее по спине, - давай доберемся до Пхеньяна, и там я выведу тебя прямо на крышу мавзолея Великого Руководителя, и мы обо всем с тобой потолкуем. Согласна?
-Угу, - говорит Бом шепотом и забывает кивнуть. Тедди наклоняется поближе к ней и вспоминает сразу все — и институт, и универмаг, и кассеты, и дурацкое кафе с мороженым, которое Бом так любила, и теряется, как лет двадцать назад, когда в первый раз в жизни поцеловал девочку на школьной экскурсии во дворец Кёнбоккун. Он притягивает Бом ближе к себе и осторожно касается губами мягкой щеки с тонким запахом пудры...
Бом смотрит, как черная Тойота Куша с темным салоном отъезжает, мигнув огнями и посигналив, чтобы согнать с дороги вываливших из домов людей. На улице кромешная чернота, люди выходят из домов и толпятся, никто не знает, что происходит. Бом по привычке оглядывается на свои окна, проверить, не горит ли свет, вспоминает, выключила ли чайник. Табло-оппа, которого Куш вынес прямо вместе с плюшевым одеялом, тревожно ворочается на заднем сиденьи, тыкаясь в спинку коленями, и все сипло бормочет что-то про: «Лав из соу бэд, бэд, бэд...». Бом включает навигатор, пристегивается, глядит в зеркало заднего вида.
«-Гроза, - сипло проговаривает Куш, сидя перед диваном, где лежит Тедди, на корточках. - Молния. Или гром. Есть что-то знакомое?
-Пошел ты на хуй, - говорит Тедди со всем чувством.
-Пятеро ваших умрут, - тихо говорит Куш, точно в чем-то признается. - Не завтра, но скоро. Будь начеку..»
Бом испуганно смаргивает.
«-Он, - говорит Дара, - он... Боми, ты знаешь... он сказал... Я его боюсь...»
You and I together,
It just feels so right...
Бом хлопает себя ладонями по щекам и заводит мотор. Она выключила чайник и закрыла окна, но она забыла нечто поважнее. Куда важней.
Бом трогается с места, посигналив, и выезжает в сторону объездной дороги, только совсем не той, которая идет на Инчхон.
-Life is pain, - бормочет Табло-оппа, не просыпаясь. А потом еще что-то, про трот.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |