Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Хроники Евы: Forever Sunshine



Хроники Евы: Forever Sunshine

 

Он мечется по Городу раненым зверем. Грязный серый Город пожирает Его. Ворует тихие невесомые шаги, режет порывами легкие светлые пряди. Ему не место в этом Городе. Город полон безликих теней. Может быть это люди, а может и нет. А может чьи-то давно забытые и навсегда утерянные воспоминания, надежды и мечты. Здесь разницы нет никакой: все они серые и пустые, жалкие призраки былого счастья, отслужившие свое.

А Города нет на картах.

Ему не место в этом омерзительном, сочащемся гноем уныния месте. Он поднимает повыше воротник серого жесткого, под стать Городу, пальто. Ну и что. Зато теплое. Пальто. Последняя предсмертная подачка милостивого Города. Ладони замерзли и немного влажные. Кажется, в кармане пальто лежат перчатки. Одна. Только одна перчатка, и та без пальцев. Ничего. Можно переодевать с руки на руку. Или держать одну ладонь в жестком колючем кармане. Левую скорее всего. А можно обе сразу: возможно, так сохранишь себя дольше. Крупицы тепла.

Он просто идет вперед и в тоже время по кругу. Из Города нет выхода. Все потерянные и забытые вещи рано или поздно попадают сюда. И Город никогда не отпускает их.

Он не вещь, но он тоже здесь. Идет сквозь серый поток отсутствия, разрывая усталыми шагами небытие и затхлость серого Города-склепа.

Он яркий. Он очень красивый и нежный. У Него глаза серые. Только не как Город. А как серебро: оно, когда плавится, красивое очень. Узорами закручивается жидкий металл. Или как дым. Глаза. Он клубится причудливо, как фантазия. Необычно и не так, как у всех. У Него все не так, как у всех. Он особенный. У Него волосы сверкают как солнце. Мягкие и кажется, что так же греют.

А еще Он умеет любить. Не потому что научили или знает, как это правильно делать. А потому что не жадный и сердце большое.

И голос у Него звонкий. Громкий, моментами невыносимый. Только Он не разговаривает больше. Не может. Город забрал у Него голос. И тепло забирает. Жизнь. Свет. Кто-то забыл Его. Забыл и бросил.

Он идет по серой улице. Город одел Его в серое. Под серыми ботинками обреченно и насмешливо хрустят грязные мертвые листья. И тоненькая корочка мутного ледка по краям зловонных грязно-черных лужиц.

Город. Город-паутина. Город-вор. Город-кладбище.

Сероватый с прожилками мрамор фонтана на занесенной пеплом и обрывками жизней затхлой площади под свинцовым рваным небом. Будто под куполом-клеткой. Обреченность. Мрачная бескрылая фигура человека-птицы в центре. Кто-то отбил его расправленные крылья. Наверно Город. Не хотел выпускать, боялся, что взлетит. А может в насмешку. Чтобы каждый знал свое место.



Он садится на испещренный трещинами, ломкий край фонтана, разгоняя ладонью чахлые серо-коричневые листья. Он не впервые здесь. Все дороги Города-паутины ведут к бескрылому человеку-птице. Город насмехается над своими жертвами.

Он зябко дует на онемевшие кончики пальцев, пытаясь согреть. Серые, поблекшие. Город вцепился в добычу и забирает свое.

Ему не страшно. Больше не страшно. Его серебристые глаза покрыты усталость и какой-то странной священной печалью на грани с умиротворением. Кажется, Ему все равно.

Холод змеей скользит по тонким рукам все выше и выше. Дыхание не сможет согреть Его ладони.

 

***

У Него улыбка теплее солнца и ярче радуги. И ладони мягкие. Всегда теплые. И волосы из-под косынки смешно выбиваются, когда ладони в штукатурке. Футболка вся белым заляпана, и лямка комбинезона с плеча все съезжает. Почему-то всегда левая. Его это смешит. Он справляется с любой дырой голыми руками, никогда не одевает перчатки. Всегда ровно и ладно кладет штукатурку. Его работа никогда не портится, никогда не разрушается со временем. Он всегда улыбается. Искренне. И слов Ему не нужно. Без Него место для души пусто. Любой урок не имеет смысла. Новый вдох не нужен.

Каждый раз Он летит за своей судьбой, кидается в омут с головой. С разбега и глубоко. Отдает себя всего, не скрывая ни крохи. Как и в этот раз.

 

***

Город чует скорую поживу, он гудит от нетерпения. Жадно лижет ветром-языком, бездонные зевы тоннелей и арок его возбужденно воют, заходясь экстазом в предчувствии того, как пожрут Его.

Усталые глаза закрываются. Солнечные пряди меркнут, растворяясь в грязном пасмурном мирке, беснующемся в своем извращенном оргазме от того, что высасывает именно Его жизнь. Именно Его незамутненный свет. Тонкие, некогда заботливые и ласковые руки с тихим шорохом осыпаются пеплом, гибкое и нежное, некогда уютное и любящее тело рассыпается легчайшим прахом. В эту же секунду ветер набрасывается на Него, яростно терзая то, что осталось от Него. Разметая по серой грязной, чуть влажной земле невесомую пыль.

Город замирает. Погребенное в кучке пепла, в останках того, чьей жизнью было веками, бьется Сердце. То самое, что умеет любить. Из последней угасающей надежды. Не сдается. Грохочет гулкими ударами, трепещет светом. Город ревет гневно. Визжат стекла, беснуются хороводами мертвые листья, кидаются, окутывая шуршащим саваном, душа в колких шершавых объятиях слабеющее сердечко, все реже и реже першащее сбивчивыми ударами. Задыхается. Город сильней.

Значит таков наш конец?

Конец теплу?

Конец жизни?

Конец Надежды?

В объятиях одиночества, мутного, давящего, торжествующего от нашего бессилия, швыряющего в лицо потери, пожирающего те крохи тепла и надежды, что еще теплятся в слабеющих телах?

Неправда.

Не так.

Не отдам.

Я закрываю глаза. Всего лишь закрыть глаза. Я тяну руки к комочку света, слабо пульсирующему в грязно-коричневой сухой массе на мраморном крошеве под обескрыленным человеком-птицей. Город взбешен. Он боится меня. Пытается вышвырнуть меня прочь. Он хочет забрать то, что принадлежит мне. Он хочет мою душу.

Только я не отдам.

Острые листья ржавыми лезвиями режут мою будто восковую кожу, вспарывают черные вены, но мне все равно. Я прячу Сердце в окровавленных ладонях, прижимаю к губам, судорожно грею хриплым дыханием. Я не отдам его им.

Проснись, маленький. Я никогда не теряла Тебя. Я никогда не забывала Тебя. Я никогда не оставлю Тебя. Прочь, душные клочья забвения. Прочь, ненасытная пасть уныния. Прочь грязные плети боли.

Я не отдам свою душу. Подавись, Город-могила. Нас тебе не похоронить.

Никогда.

Ты не умрешь. Я помню Тебя. Я знаю Твое имя. Я дала его Тебе. Я кричу его, разрывая свои легкие. Я кричу его, что есть сил, вспарывая вой Города-склепа, грязного, пустого вора, своим чуть дрожащим, немного хриплым голосом. Сердце в моих руках вздрагивает на мгновение и заходится уверенными ударами, ослепляя светом. Вот так, мой хороший.

Город кричит от боли, бьется в агонии, он знает, что проиграл. Кидается на меня, пытается вырвать Его из моих ладоней. Но он слышал. Он слышал имя. И он проиграл.

 

Эпилог.

 

Город рассыплется прахом. Когда я открою глаза, я окажусь в простом мире, в окружении простых вещей. Я буду одна, на теле моем не останется и следа от рваных ран, нанесенных Городом, а ладони мои будут пусты. Но это всего лишь видимость. Я чувствую тепло и вижу свет. Он залечит любую рану во мне. Он всегда со мной. И мы не забудем друг друга. Не потеряем друг друга. Никогда.

 

Forever. Forever Sunshine.

 


Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав




<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>
жесткое воспитание детей | Stephen Fry, Hippopotamus, 1994 1 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.01 сек.)