Внуки Ленина на берегах Хангана: Корейское левое движение

Внуки Ленина на берегах Хангана: Корейское левое движение

Андрей Ланьков

Как и в других странах Восточной Азии, в Корее левое движение появилось только в конце 1910-х годов. Произошло это под прямым влиянием Октябрьской революции в России. В Корее Октябрьская революция ощущалась особенно сильно, на что были свои причины.

Как и в других странах Восточной Азии, в Корее левое движение появилось только в конце 1910-х годов. Произошло это под прямым влиянием Октябрьской революции в России. В Корее Октябрьская революция ощущалась особенно сильно, на что были свои причины.
К 1917 г. в России проживало около 100 тысяч этнических корейцев, причем в отличие от китайцев – временных рабочих, корейцы переселялись в Россию с семьями, принимали подданство и активно осваивали русский язык. Некоторое количество российских интеллигентов корейского происхождения (например, Александра Ким-Станкевич) вступили в РСДРП еще до Октябрьской революции.
После революции подавляющее большинство российских корейцев активно поддержало большевиков. Достаточно сказать, что каждый пятый взрослый российский кореец воевал в красных партизанских отрядах. Корейцев привлекали к большевикам обещания покончить с национальной и рассовой дискриминацией, а также разделить землю: большинство корейских переселенцев было безземельными и малоземельными арендаторами, зачастую не имеющими российского подданства. Симпатии у корейцев вызвало и то обстоятельство, что на Дальнем Востоке главными врагами Совесткой власти являлись японцы, которых корейцы в большинстве своем люто ненавидели.
В результате уже в 1918-1919 гг. возникли первые корейские коммунистические группы. Они действовали в России, а также в крупных городах Китая, где в те годы существовала активная корейская диаспора. С начала 1920-х годов марксизмом стали интересоваться многие корейские студенты, обучавшиеся в японских университетеах.
В результате в 1925 г. в Сеуле была основана Коммунистическая партия Кореи. Однако просуществовала она недолго. В 1928 г. она была распущена специальным решением Коминтерна. Сам по себе этот шаг был достаточно уникален, и вызван он был постоянными конфликтами среди корейских коммунистов. Отчаянная фракционная борьба между группировками в руководстве партии вызвало поток доносов в Исполком Коминтерна, и в конце концов Коминтерн просто распустил партию, к ому времени полностью парализованную как внутренними дрязгами, так и постоянными полицейскими преследованиями.
Однако формальный роспуск Компартии не означал прекращения коммунистического движения в Корее. левые иеди были очень распространены среди корейской интеллигенции и профсоюзного руководства в 1930-е годы. Кроме того, многие корейские коммунисты действовали в составе компартий других стран. Следует отметить, что левое движение в Корее было тогда почти исключительно коммунистическим: ни анархизм, ни социал-демократия в стране особого распространения не имели. Фактически, в 1920-е годы у оппозиционно настроенного корейца было два пути – либо в коммунисты, либо в националисты.
В августе 1945 г. Корея была освобождена от японцев. Компартия была восстановлена в первые же дни независимости, и уже к 1946 г. представляла собой одну из самых влиятельных политических сил страны. На Севере при советской поддержке коммунисты пришли к власти, а на юге они являлись главными противниками американцев и создаваемой ими администрации Ли Сын Мана (администрация эта вышла из националистического движения колониальных времен).
С конца 1946 г. Компартия Южной Кореи находилась в подполье. Однако это не помешало ей организовать массовые антиправительственные выступления. Дело не ограничивалось забастовками и маршами протеста. С 1947 г. компартия взяла курс на вооруженное сопротивление режиму. В конце 1940-х гг. официальный Сеул не контролировал многие горные районы. Реальная власть там принадлежала партизанам-коммунистам и их временной администрации.
Корейская война во многом изменила ситуацию. К середине 1950-х гг. левое движение, которое всего лишь за несколько лет до этого было одной из важнейших политических сил в стране, полностью исчезло из Южной Кореи. На это был ряд причин.
Первая и самая важная была связана с массовым передвижением населения. Корейская война на первых своих этапах (июнь 1950 - март 1951) носила маневренный характер, и миллионы корейцев могли просто покинуть ту часть страны, порядки которой им не нравились. Около миллиона человек ушло на капиталистический Юг, и немногим меньше двинулось в противоположном направлении, на коммунистический Север. В большинстве случаев у крейцев была возможность выбрать, в какой половине страны они предпочитают жить. К 1953 г. большинство левых просто покинуло Южную Корею. Фактически, оппозиция изгнала себя сама.
Немалый вред левым нанесло и поведение северокорейской администрации во время короткого периода коммунистического правления на Юге. Поначалу война развивалась успешно для Севера, и к концу июля 1950 г. под коммунистической властью оказалось более 80% территории Южной Кореи, включая почти все крупные города страны. В первые недели войны основная масса жителей Юга относилась к коммунистической власти вполне позитивно. Бежавшее в Пусан проамериканское правительство Ли Сын Мана раздражало всех своей неэффективностью и продажностью. Однако северокорейцы тут же принялись устанавливать на Юге сталинские порядки. Начались массовые аресты "реакционных элементов", причем "реакционером" мог оказаться и бедный рыночный торговец, и мелкий чиновник муниципальной администрации, и сержант южнокорейской армии. Арестованных сгоняли в тюрьмы, которые в сентябре, во время отступления северокорейской армии, были "расчищены" с помощью пулеметов. Во многих случаях репрессии проводились по принципу круговой поруки – людей арестовывали только за то, что они являлись родственниками бежавших "реакционеров". Принудительные мобилизации в сесерокорейскую армию проводились с маштабом (и эффективностью), которая была не по плечу вороватой и бестолковой лисынмановской администрации. Однако эта эффективность не радовала тех, кого помимо их воли отправляли сражаться с такими же корейцами, но одетыми в форму южнокорейской армии. В результате те самые рядовые жители Юга, которые в июне-июле 1950 г. встречали с цветами северокорейские войска, в сентябре-октябре того же года приветствовали американцев и лисынмановцев с еще большим энтузиазмом. Важно, что от северокорейских репрессий особенно пострадали образованные горожане, которые играли решающую роль в формировании общественного мнения.
Наконец, немалый вклад в подавление недавно столь влиятельного коммунистического движения внесли и репрессии властей. На протяжении 1948-1987 гг. Южная Корея являлась военной или гражданской диктатурой, а антикоммунизм служил ее официальной идеологией. Южнокорейская печать сталкивалась с многочисленными запретами, многие из которых сейчас выглядят просто комично. Например, в стране нельзя было распространять какую-либо книжную продукцию, напечатанную в "коммунистических странах". Исключений не делалось даже для нот и записей классической музыки! Северян вполне официально именовали "северными чертями" или "красной нечистью". Сорокалетние корейцы вспоминают, что в детские годы они искренне верили, что у северян растут на голове рога – ведь не случайно же в учебниках их всегда называют "чертями"! Любые несанкционированные контакты с Севером были уголовно наказуемы.
При этом южнокорейские власти всегда трактовали "коммунизм" максимально расширительно. "Коммунизмом" считалась любая попытка защиты интересов рабочих. Профсоюзный активист, выступивший за улучшение качества питания в служебной столовой или пытавшийся защитить молодых работниц от бригадирских домогательств, рисковал тем, что власти объявят его "коммунистическим агитатором" – со всеми вытекающими из этого последствиями. Призрак коммунизма использовался как пугало, которое давало основания для подавления рабочего движения в зародыше (а также позволяло держать стоимость рабочей силы на низком уровне и делать корейские товары конкурентоспособными на мировом рынке).
Впрочем, на деле профсоюзные активисты семидесятых не были коммунистами. Воспоминания и северокорейской оккупации, активная антикоммунистическая пропаганда властей и общий настрой в южнокорейском обществе делали коммунизм решительно непопулярным. По-настоящему возрождение корейского амрксизма началось только после 1980 г.
Судьба южнокорейского левого движения парадоксальна. В середине 1940-х годов коммунисты были одной из самых влиятельных политических сил страны, но всего лишь десятилетие спустя левое движение почти полностью исчезло. Возродилось оно только в 1980-е годы, причем казалось бы, буквально на пустом месте.
Поворотным пунктом в истории корейских левых стал 1980 г. В октябре 1979 г. заговорщиками был убит генерал Пак Чон Хи, который железной рукой правил Кореей с 1961 г. Его правление было эпохой рекордного экономического роста, временем превращения нищей развивающейся страны в мощную индустриальную державу. После гибели Пак Чон Хи большинство корейцев надеялось, что в стране будет наконец-то установлена демократия. Однако пришедший к власти новый режим генерала Чон Ду Хвана оказался столь же репрессивным. Произошедшие весной 1980 г. массовые выступления сторонников демократии были подавлены силой. В Кванджу, крупном городе на юге страны, эти выступления переросли в вооруженное востание. Оно было подавлено правительственными войсками, причем, как считали сами корейцы, произошло это с молчаливого согласия (а, возможно, и при прямом участии) США.
Тогда многим показалось, что надежды на постепенное реформирование режима похоронены навсегда. Изменилось и отношение к США. В предшествующие десятилетия Америка воспринималась как надежный защитник, образец для подражания и, конечно же, оплот демократии. После Кванджу Америка стала восприниматься как "неоколониальная империя", как главный виновник того, что в стране сохранялась военная диктатура.
Однако режим Чон Ду Хвана просуществовал недолго. В июне 1987 г. попытка властей пересмотреть Конституцию страны привела к массовому взрыву общественного недовольства. За годы стремительного экономического роста в корейских городах возник новый средний класс, который включал в себя как многочисленных служащих, так и ИТР и квалифицированных рабочих. Этот класс был создан диктатурой – но жить при дикататуре он больше не желал.
"Июньское сопротивление 1987 г. оказалось успешным. Военные не только отказались от изменения Конституции, но согласились отдать власть гражданской администрации. Правда, первым демократически избранным президентом страны стал бывший генерал (сказался конфликт внутри оппозиции), однако в целом демократия в старне победила.
Реформы 1987 г. коснулись не только выборной системы. Произошло резкое ослабление цензуры. Хотя ограничения на контакты с Северной Кореей и распространение некоторых северокорейских изданий существуют и поныне, в целом цензура прекратила свое существование. Власти также сняли былые запреты на создание независимых профессиональных союзов и политических организаций любого направления.
Результатом стала волна профсоюзной активности, известная как "июльское сопротивление" (основные её события развернулись в июле-августе 1987 г.). Новые независимые профсоюзы возникли на большинстве крупных предприятий – и немедленно потребовали резкого повышения зарплаты и улучшения условий труда. Лето и осень 1987 г. были временем массовых забастовок. В результате средняя зарплата за 1987-1992 гг. выросла в два с лишним раза, с 322 тысяч вон до 691 тысячи вон (индекс потребительских цен за это же время увеличился в 1,4 раза). Экономическим результатом стала структурная перестройка южнокорейской экономики и постепенный вывод трудоемких производств за пределы страны, главным образом – в Китай и во Вьетнам. В политическом же отношении забастовки 1987 г. привели к тому, чтопрофсоюзы превратились в важнейшую силу в корейской политике.
Именно эти два связанных, но все-таки отдельных потока – интеллигентный радикализм и профсоюзный активизм – и стали основой современного южнокорейского левого движения.
Характерной особенностью корейского левого движения конца 1980-х годов был его марксистско-ленинский характер. В Корее классический марксизм стал пользоваться популярностью именно в то время, когда во всем мире он вышел из моды. На это было несколько причин. Во-первых, в течение десятилетий коммунизм был для корейской молодежи тем самым "запретным плодом", который, как известно, сладок. Резкое ослабление цензурных запретов в 1987-1988 гг. означало, что южнокорейская молодежь получила доступ к этому плоду – и стала наслаждаться им. "Мать", "Как закалялась сталь" и полузабытые творения северокорейских писателей пятидесятых годов стали любимыми книгами южнокорейских студентов как раз в те годы, когда их советские сверстники зачитывались Набоковым, Солженицыным и прочей "возвращенной литературой". Во-вторых, немалую роль играло отторжение авторитарного прошлого. Поскольку лидеры военных режимов говорили, что их главная цель – противостояние советско-китайскому коммунизму, их противники стали относиться к этому самому коммунизму с немалой симпатией (примерно такими же мотивами был вызван почти комичный взрыв проамериканских чувств в СССР позднеперестроечного времени). В-третьих, сам характер южнокорейской экономики и южнокорейского общества делал их особенно восприимчивыми именно к классическому марксизму. Корея 1987 г. была страной огромных сталелитейных комбинатов и судостроительных верфей, на которых вместе трудились многие тысячи рабочих.
Южнокорейские молодые интеллигенты и профсоюзные активисты далеко не сразу осознали, что их вновь обретенные маяки были готовы погаснуть. Вплоть до 1991 г. большинство из них верило, что перестройка в СССР приведет к возрождению социализма. Однако корейские левые перенесли крах советской системы куда легче, чем традиционные компартии Западной Европы. Южнокорейское левое движение было слишком молодо, и оно просто не успело установить слишком тесных (и компрометирующих) связей с Москвой. Кроме того, с самого начала южнокорейские левые сочетали свою привязанность к классическому марксизму с национализмом, который в большинстве случаев приобретал формы антиамериканизма. После распада СССР эта антиамериканская и националистическая составляющая только усилились.
Разумеется, после 1990 г. левые интеллектуалы также постепенно отошли от классического марксизма, но произошло это относительно спокойно, без драматических покаяний и отречений. В результате идеологией современной южнокорейской левой интеллигенции стала обычная для нынешней западной смесь Бодрийара, Фуко и прочих новомодных французских философов, разбавленная менее ортодоксальными формами марксизма (Альтюссер, Грамши) и, конечно же, многочисленными антизападными теориями лево-постмодернистского толка ("мировая система" Валлерстайна, "ориентализм" Саида и т.п.). Корейскую специфику ей придают сильный антиамериканизм, антияпонизм икрайне критическое отношение к финансово-промышленным группировкам (чэболям), а также попытки заигрывать с националистически-сталинистским режимом в Северной Корее. Левая интеллигенция воспринимает Корею как жертву неоколониальной системы и навязанного ей извне раздела страны.
Правда, левый активизм в последнее десятилетие идет на спад. Бурные демонстрации с красными знаменами и актиамериканскими лозунгами более не являются частью повседневной жизни корейского студенчества. Поскольку молодежь вообще интересуется политикой, она остается левой, но количество молодых людей, которые принимают политические проблемы всерьез, в последнее время существенно сократилось.
Относится это и к профсоюзному движению. Оно по-прежнему остается очень сильным, нов последние 5-7 лет, после всеобщей забастовки 1995 г. и "азиатского кризиса" 1998 г., профсоюзы сосредоточились на практических вопросах повышения заработной платы и улучшения условий труда на своих предприятиях.
В целом же для корейского общества 1990-е годы были временем заметного сдвига влево. Былые активисты студенческого движения в своем большинстве после окончания университетов отправились в аспирантуру и сейчас сами стали молодыми профессорами, которые активно воспитывают молодежь в соответствующем духе. Левая идеология постепенно становится доминирующей на гуманитарных факультетах корейских университетов (исключением являются отделения экономики и менеджмента). Заметно сдвинулись влево и СМИ, в особенности – печать. В этом отношении решающую роль играет издательская группа "Хангёре" ("Корейский народ"), которая вот уже 15 лет издает газету "Хангёре синмун" и ряд лево-националистических журналов.
В 1997 г. былые опозиционеры впервые пришли к власти. В администрацию президента Ким Тэ Чжуна (1998-2002) входило немало бывших студенческих лидеров. В администрации его преемника Но Му Хёна таких активистов еще больше, да и сам нынешний президент в молодости считался левым радикалом. Он, в частности, резко высказывался против американского военного присутствия в стране – важный признак левизны в корейской ситуации. Правда, чтобы стать президентом, Но Му Хёну пришлось существенно смягчить то своих выступлений. Излишний радикализм отпугнул бы консервативно настроенных избирателей, которых в Корее немало, да и на прямой конфликт с США ни одно здравомыслящее сеульское правительство не пойднт – по крайней мере, пока. Посему Но Му Хён сейчас предпочитает позиционировать себя как умеренного социал-демократа, своего рода корейского Тони Блэра (о своих симпатиях к британскому премьеру он говорил неоднократно). Пожалуй, так онон и есть: по своим симпатиям и политическим программам нынешнее южнокорейское правительство действительно близко к социал-демократам Западной Европы. Сеул при Но Му Хёне продолжает подчеркивать свою преданность союзу с США и делает всё возможное, чтобы смягчить американскую политику в отношении Северной Кореи. Продолжает он и начатую при Ким Тэ Чжуне политику подкармливания обанкротившегося сталинистского режима в КНДР. В экономической области правительство собирается проводить реформу крупных концернов (под "реформой" имеется ввиду их полный иличастичный роспуск), а также поэтапно ввести систему социального обеспечения, которой раньше в Корее не существовало.
Серьезной проблемой корейских левых является их партийная база – точнее, полное отсутствие таковой. Некоторую роль тут играет пресловутый "Закон о национальной безопасности", который запрещает создание марксиситских партий. Однако куда важнее общая нестабильность партийной системы в Южной Корее. Большинство партий в этой стране существуют лишь 5-7 лет. Фактически партии являются группами поддержки коалиций извстных политиков, а эти коалиции обычно создаются перед выборами и редко существуют дольше, чем несколько лет. Поэтому в Корее нет организованного аналога английских лейбористов или французских социалистов, хотя их идеологию и политические воззрения разделяют многие (в том числе и нынешнее правительство).
В целом в последние годы с южнокорейской политикой произошло то, что двумя десятилетиями раньше случилось с южнокорейской экономикой: она во многом потеряла былу специфику и приобрела характерные для современного развитого общества черты. Рост и дерадикализация корейского левого движения – еще одно тому подтверждение.

Источник: http://vestnik.kr/articles/historypage/3337.html

Дата добавления: 2015-11-04