И тогда приходил настоящий страх: а вдруг он на самом деле убийца, только во много раз опаснее Питера? А вдруг именно это нравится в нём учителям? Им нужен убийца, чтобы воевать с жукерами. Им нужен человек, который может втоптать в грязь лицо врага, залить землю его кровью.
«Ну что ж. Я тот, кто вам нужен. Я тот самый кровавый ублюдок, о котором вы мечтали, когда зачали меня. Я ваше оружие, и не имеет значения, что я ненавижу в себе то, что так нужно вам. И вовсе не важно, что, когда маленькие змейки убивали меня, я был согласен с ними и радовался».
. ЛОКИ И ДЕМОСФЕН
– Я позвал вас не для того, чтобы тратить время на болтовню. Как, чёрт побери, компьютер выкинул этот номер?
– Понятия не имею.
– Я уже в третий раз спрашиваю вас: откуда ваш компьютер вытащил портрет братца Эндера и как этой треклятой машине удалось перевести изображение в графику и засунуть в эту дурацкую Волшебную Страну? Как всё это могло произойти?
– Полковник Графф, я не имею к этому никакого отношения. Я твёрдо уверен в одном: до сих пор никто из ребят не добирался до этого места. Волшебная Страна довольно-таки странное место, это даже не страна, это где-то за Концом Мира и…
– Да знаю я все ваши названия, только не понимаю, что они означают.
– Волшебную Страну отчасти программировали мы. Компьютер кое-что подправил, но всё же мы там ориентируемся. Однако про Конец Мира слышим впервые. У нас просто нет опыта.
– Мне очень нравится, что компьютер вообще залез сюда: Питер Виггин, пожалуй, сильнее всех повлиял на личность Эндера. Ну, если не считать Валентины.
– Игра Воображения создана для того, чтобы помогать ребятам найти мир, где им хорошо.
– Вы что, всё ещё не понимаете, майор Имбу? Я не хочу, чтобы Эндеру нравился, конец света. Мы находимся здесь для того, чтобы предотвратить…
– Конец Мира в компьютерной игре не обязательно означает гибель человечества от лап жукеров. Он может иметь для Эндера совершенно другое, личное значение.
– Прекрасно. Какое?
– Не знаю, сэр. Я не Эндер. Спросите его самого.
– Майор Имбу, я задал вопрос вам.
– Да этих значений могут быть тысячи…
– Назовите хоть одно.
– Вы изолировали мальчика. Возможно, он мечтает вырваться из Боевой школы. Или, наоборот, с переездом сюда для него умер прежний мир, тот, в котором он жил ребёнком, – Земля. А может быть, это реакция на драку в боевой комнате. Вы ведь знаете, Эндер очень чувствительный мальчик, а ему пришлось покалечить несколько человек. Отсюда и желание покончить с этим миром, с насилием.
– Всё может быть совсем не так.
– Игра Воображения – это отношения ребёнка с компьютером. Вместе они создают истории. Правдивые истории. То есть, я хочу сказать, отражающие внутреннюю жизнь ребёнка. Это всё, что я знаю наверняка.
– Я расскажу вам то, что знаю я, майор Имбу. Этот портрет Питера Виггина не мог быть получен из наших файлов здесь, в школе. Мы уничтожили его дело, в том числе и компьютерный файл, как только Эндер прибыл сюда. И, кроме того, портрет сделан совсем недавно.
– Со времени поступления Эндера прошло всего полтора года, сэр. С тех пор его брат не мог сильно измениться.
– Ну да. У него теперь другая причёска. Он целый год носил пластинку, и у него изменились очертания рта. Я получил снизу свежую фотографию и сравнил. Компьютер Боевой школы мог получить этот портрет, только если его заказали недавно, у гражданского компьютера, никак не связанного с Международным флотом. Для этого нужно оформить уйму документов. Мы ведь не можем отправиться в графство Гилфорд, Северная Каролина, и выдернуть фото из тамошних файлов. Спрашивается: кто в нашей школе подписал подобное разрешение, если я об этом не знаю?
– Вы всё понимаете, сэр. Компьютер Боевой школы – это всего лишь часть сети Международного флота. Так вот, если нам требуется какой-либо портрет, мы его заказываем, но если он становится необходим для игровой программы…
– Она берет его там, где находит.
– Такое происходит не каждый день. И это делается только ради самого ребёнка.
– Я понимаю, компьютер не хочет дурного, но не понимаю, чего он хочет. Старший брат опасен, старший брат не подошёл для нашей программы, потому что… Ну, это самый плохой человек, с каким нам доводилось сталкиваться. Почему он так важен для Эндера? Ведь прошло столько времени.
– Если честно, сэр, я не знаю. А игровая программа не может нам рассказать, она так устроена. Да, скорее всего, она и сама не знает. Для неё это тоже – тёмный лес.
– То есть наш компьютер импровизирует по ходу действия?
– Возможно, и так.
– Приятно слышать. Я думал, в Боевой школе я один такой.
Восьмой день рождения Эндера Валентина отпраздновала в одиночестве на заросшем лесом заднем дворе их нового дома в Гринсборо. Она очистила землю от листьев и сосновых иголок, а потом обломком ветки долго и тщательно выписывала имя на красноватой почве. Затем построила маленький вигвам из иголок и смолистых сучьев и разожгла костёр. Серый горький дым поднялся к небу, к веткам сосен над головой. Лети, лети прямо в космос, в Боевую школу.
Оттуда не было писем, и, насколько она знала, письма семьи тоже не доходили по назначению. Когда Эндера увезли, отец и мать наговаривали длинные письма каждые несколько дней. Потом – раз в неделю. Потом – раз в месяц. Через два года они уже не писали писем и не помнили дня его рождения. «Эндер умер, – с горечью думала Валентина, – потому что мы забыли его».
Она не забыла. Она скрывала от родителей, даже намёком не давала понять Питеру, как часто думает об Эндере, как часто пишет письма, на которые он не может ответить. И когда мать и отец объявили о переезде сюда, в Северную Каролину, Валентина поняла, что они больше не ждут возвращения Эндера, потому что покидали единственное место, где он мог их найти. Как он узнает, что они здесь, живут среди деревьев под тяжёлым переменчивым небом? Он прожил всю свою жизнь в городе, а в Боевой школе, наверное, тоже нет ни следа природы. Разве может их новый дом стать его домом?
Валентина знала, почему они переехали сюда. Из-за Питера. Родители надеялись, что жизнь среди «дикой» (по их мнению) природы, среди деревьев и мелкой живности смягчит странный и пугающий характер их старшего сына. Казалось, так оно и вышло. Питер полюбил прогулки по открытой местности и долгие походы в окрестные леса. Иногда он уходил на целый день, прихватив с собой лишь компьютер, пакет сандвичей в рюкзаке и перочинный ножик в кармане.
Но Валентина знала, зачем он уходит в лес. Она нашла полуосвежеванную белку, чьи маленькие лапки были приколоты сучьями к земле. Видела, как Питер поймал зверька, растянул его, а потом, медленно и осторожно, чтобы не повредить внутренние органы, начал сдирать кожу. Он резал, тянул и разглядывал дёргающееся тельце. Как долго умирала белка? И всё это время Питер сидел рядом, прислонившись к стволу сосны, где, наверное, было беличье гнездо, играл со своим компьютером и следил, как по капельке уходит жизнь его жертвы.
Сначала Валентина испугалась, её чуть не стошнило за столом, когда она увидела, что Питер весел, разговорчив и с аппетитом уплетает свой обед. Но потом, обдумав происшедшее, поняла, что для брата убийство было родом магии, жертвоприношением, так он успокаивал тёмных богов, терзавших его душу. Пусть лучше мучает белок, а не других детей. Питер всегда был садовником боли – он сеял её, бережно выращивал и жадно поглощал созревшие плоды. Пусть он берет то, что ему нужно, в лесу, у зверей, а не у сверстников в школе.
– Образцовый ребёнок, – говорили его учителя. – Хорошо бы, чтоб все наши подопечные были такими же. Он всё время учится и работы вовремя сдаёт. Он любит учиться.
Но Валентина знала, что всё это – спектакль, подделка. Да, конечно, Питер любил учиться, но учителя ничего не могли ему дать. Он занимался дома с компьютером. Рылся в библиотеках, изучал подряд банки данных, думал и (это было его любимое занятие) спорил с Валентиной. Но на людях он вёл себя так, будто школьная рутина приводила его в восторг. «Ух ты, никогда бы не подумал, что лягушка внутри выглядит вот так», – говорил он, а дома, у экрана, разбирался, как филотические соединения ДНК связывают клетки в единый организм. Питер был замечательным льстецом, и учителя не могли против него устоять.
Питер перестал драться. Он больше не пытался навязать всем окружающим свою волю. Стал уживчив. Это был новый Питер.
И все в это верили. Отец и мать повторяли это так часто, что Валентине хотелось кричать: «Это вовсе не новый Питер! Это старый, только он стал хитрее! Намного ли? Он обвёл вокруг пальца тебя, папа. И тебя тоже, мама. Он хитрее всех на свете. Но не хитрее меня».
– Я вот думаю, – неожиданно раздался голос Питера, – убивать тебя или нет?
Валентина прислонилась к стволу сосны, от её маленького костра осталась только кучка едва тлевших углей.
– Я тоже люблю тебя, Питер.
– Это так легко. Ты всё время повсюду разводишь свой дурацкий огонь. Надо просто сбить тебя с ног, ну, оглушить и оставить гореть. И будешь ты у нас мотыльком, по глупости полетевшим на огонь.
– А я, представь, думала о том, как бы кастрировать тебя во сне.
– Не-а, врёшь. Ты думаешь о чем-нибудь эдаком, только когда я рядом. Я пробуждаю в тебе лучшие чувства. Нет, Валентина. Я решил, что не стану убивать тебя. Всё будет иначе – отныне ты станешь мне помогать.
– Да ну?
Несколько лет назад угрозы Питера испугали бы Валентину. Но сейчас она не боялась. Нет, она не сомневалась, что брат сможет убить её. Она не представляла себе поступка настолько ужасного, чтобы Питер не мог его совершить, но зато была твёрдо уверена, что Питер не сумасшедший. Сумасшедшие не отвечают за свои действия. Питер же управлял собой лучше, чем кто бы то ни было, кроме, пожалуй, её самой. Питер мог отложить до лучших времён любое желание, скрыть любое чувство. А потому Валентина знала, что в самом чёрном приступе ярости он не причинит ей боли. Он сделает это только в том случае, если блага, получаемые от убийства, перевесят риск. А было как раз наоборот. Из-за этого она всерьёз предпочитала Питера всем другим людям. Ибо в любой ситуации её братом двигал разумный эгоизм, и для того, чтобы находиться в безопасности, ей надо было просто делать так, чтобы её безопасность сочеталась с интересами Питера.
– Валентина, мне в голову пришла пара интересных мыслей. Я тут отслеживал передвижения русских войск…
– О чём мы говорим?
– О мире, Вэл. Ты Россию знаешь? Большую империю? Варшавский Договор? Парней, которые правят Евразией от Нидерландов до Пакистана?
– Так они же не публикуют эту информацию, Питер.
– Конечно, нет. Зато они очень даже публикуют расписания своих пассажирских и грузовых поездов. Ну я и заставил мою чудо-машинку просчитать эти расписания и выяснить, когда военные эшелоны ходят по нормальным маршрутам. Загнал туда сведения за последние три года. И получается, что уже шесть месяцев они гоняют на всех парах. Россия готовится к войне. К войне на суше.
– А Лига? А жукеры? Они куда денутся?
Валентина не вполне понимала, к чему ведёт Питер, но он довольно часто затевал такие дискуссии по практической политике. Он проверял и обкатывал на ней свои идеи, а она отрабатывала технику спора. И хотя они придерживались противоположных точек зрения на то, каким должен быть мир, они редко расходились во мнениях о его нынешнем состоянии. И Питер, и Валентина уже давно научились по крохе собирать точные сведения из публикаций безнадёжно неграмотных, безгранично тупых репортёров. Питер называл их видеостадом.
– Полемарх у нас русский, правда? И ему по должности положено знать, что происходит во флоте. Или они выяснили, что жукеры больше не представляют опасности для Земли, или скоро состоится генеральное сражение. Так или иначе, а война с жукерами будет окончена. Они готовятся к тому, что будет после войны.
– Если они перемещают войска… А что, если это распоряжение Стратега?
– Внутренние перевозки. Все в пределах стран Варшавского Договора.
Валентина всерьёз забеспокоилась. Со времён Первого Нашествия страны Земли поддерживали видимость мира и сотрудничества. Питер обнаружил трещину в здании миропорядка. Валентина составила ясную, как воспоминание, картину мира, каким он был, пока жукеры не навязали планете единство.
– И опять всё станет как было.
– Кое-что изменится. Теперь, когда у нас есть щиты, ядерное оружие можно положить на полку. Нам придётся убивать друг друга тысячами, а не миллионами. – Питер ухмыльнулся. – Вэл, я знаю, как это должно произойти. Сейчас у нас есть международная армия и космический флот под фактическим руководством Америки. Но как только война окончится, эти войска растают, потому что вместе их держит только страх перед жукерами. И однажды мы проснёмся утром и обнаружим, что все союзы и альянсы распались и пошли прахом. Все, кроме одного, кроме Варшавского Договора. Это будет очень интересное сражение: доллары против пяти миллионов лазерных пушек. Мы хозяйничаем в поясе астероидов, но там очень быстро кончаются редиска и сельдерей – без поставок с Земли. А на Земле хозяевами будут они.
И больше всего беспокоило Валентину то, что Питер говорил о грядущей катастрофе поразительно беспечно.
– Питер, у меня почему-то возникло ощущение, что ты думаешь обо всём этом как о золотом шансе для некоего Питера Виггина.
– Для нас обоих, Вэл.
– Питер, тебе всего двенадцать лет. А мне – десять. У них есть специальное слово для людей нашего возраста. Они называют нас детьми. И обращаются с нами, как с мышами.
– Но мы с тобой умеем думать лучше, чем обычные дети, не так ли, Вэл? Мы разговариваем совсем не как дети. И, самое главное, мы пишем не как дети.
– Наша дискуссия началась с угрозы убить меня. Питер, по-моему, мы отклонились от темы.
Её охватило приятное возбуждение. О да, она писала куда лучше Питера. Они оба понимали это. Питер даже сказал однажды, что хорошо умеет находить у других черты, которые они ненавидят в себе больше всего, и шантажировать этим, тогда как Вэл легко отыскивает в людях те черты, которые людям нравятся, и льстит. Выражение циничное по форме и правильное по сути. Валентина кого угодно могла заставить согласиться с её точкой зрения, могла убедить человека, что ему хочется именно того, чего ей надо. А Питер мог только заставлять людей бояться того, чем он хотел напугать. Когда он впервые объяснил все это Валентине, та не согласилась. Ей хотелось верить, что она выигрывает в спорах потому, что права, а не оттого, что умеет управлять людьми. Но сколько бы она ни говорила себе, что не хочет эксплуатировать других, как это делает Питер, ей все равно нравилось знать, что она способна влиять на взрослых, не только на их действия, но и на желания. Ей было стыдно получать удовольствие от этой власти, но время от времени она пользовалась ею. Чтобы заставить учителей, да и некоторых учеников, делать то, что ей хотелось. Чтобы убедить в чём-то мать или отца. Иногда ей удавалось даже внушить что-нибудь Питеру. И это было страшнее всего – она понимала Питера настолько, что могла залезть в его шкуру и посмотреть изнутри. В ней было больше от Питера, чем она решалась признать, даже тогда, когда отваживалась думать об этом. Пока Питер говорил, такие мысли крутились в её голове… «Ты мечтаешь о власти, Питер, но есть область, где я много сильнее тебя».
– Я изучал историю, – сказал Питер. – Модели поведения людей, групп людей. Есть времена, когда перестраивается мир, и тогда всё можно изменить, сказав одно-единственное нужное слово. Это сделал в Афинах Перикл, а потом Демосфен…
– Ну да, умудрились дважды развалить Афины.
– Перикл, допустим, да. Но Демосфен-то оказался прав насчёт Филиппа…
– Или спровоцировал его.
– Ага. Вот это и делают историки: треплются о причинах и следствиях. Совершенно очевидно, что бывают периоды, когда мир шатается, и правильные слова, сказанные там, где их услышат, могут сдвинуть его туда, куда надо говорящему. Вспомни, например, Томаса Пейна, Бена Франклина, Бисмарка, Ленина.
– Это не совсем те случаи, Питер.
Теперь она возражала ему только по привычке, так как уже поняла, куда он клонит. Это было возможно. Да. Возможно.
– Я и не надеюсь, что ты поймёшь. Ты всё ещё веришь, что в школе можно чему-нибудь научиться.
– Я понимаю больше, чем ты думаешь, Питер. Значит, ты видишь себя Бисмарком?
– Просто я знаю, как внедрять идеи в сознание общества. Вспомни, Вэл, тебе приходит в голову хорошая идея, ты делаешь из неё красивую фразу и произносишь вслух, а через две недели или через месяц слышишь, как один незнакомый тебе взрослый повторяет её другому такому же незнакомцу. А иногда ты слышишь её по видео или ловишь в компьютерной сети.
– Я всегда думала, что слышала эти слова раньше и что мне только мерещится, как я их сочиняю.
– Ну так ты ошибалась. В этом мире только две, может, три тысячи человек могут сравниться с нами по уму, сестрёнка. Большинство из них как-то перебивается с хлеба на воду. Преподают, бедные ублюдки, или исследуют что-нибудь. И лишь немногие обладают реальной властью.
– И мы принадлежим к числу этих счастливцев.
– Смешно, как одноногий кролик, Вэл.
– Наверняка их достаточно в здешних лесах.
– И все они прыгают кругами.
Валентина вообразила картинку, прыснула и тут же разозлилась на себя за то, что сочла этот ужас смешным.
– Вэл, мы можем говорить слова, которые через неделю будет повторять весь мир. Мы можем. Сейчас. Нам не надо ждать, пока мы вырастем и сделаем карьеру.
– Питер, тебе двенадцать.
– Не-а, только не в компьютерной сети. Там я могу назвать себя любым именем. Да и ты тоже.
– У нас ученический допуск, наш возраст будет ясен любому, да и вообще мы можем попасть на настоящую дискуссию только как слушатели. Нам просто не дадут говорить.
– У меня есть план.
– У тебя всегда есть план. – Она изображала безразличие, но слушала очень внимательно.
– Мы сможем попасть в сеть как полноправные взрослые под любыми именами, если отец предоставит нам свой гражданский допуск.
– А почему он должен это делать? Ученический-то у нас есть. Этого нам должно с головой хватать. Ну что, ты ему скажешь: мне нужен гражданский допуск, чтобы захватить мир?
– Нет, Вэл. Я ему вообще ничего не буду говорить. Это ты расскажешь ему, как обеспокоена моим состоянием. Как я из кожи вон лезу, чтобы в школе было всё хорошо, и как меня сводит с ума то, что я не могу общаться с разумными людьми, что из-за моего возраста на меня смотрят сверху вниз, что у меня нет равного собеседника. Ты объяснишь ему, что я долго не выдержу.
Валентина вспомнила мёртвую белку на поляне и поняла, что её находка тоже входила в планы Питера. А может быть, он включил её в свои планы потом, когда заметил, что Валентина знает.
– Ты убедишь отца разрешить нам пользоваться его гражданским допуском. Объяснишь, что псевдонимы нужны нам, чтобы скрыть наш возраст, чтобы люди могли оценивать нас только по уму, чтобы нас уважали.
Валентина могла оспаривать его идеи, но не такие заявления. Не могла же она спросить: «Почему ты решил, что заслуживаешь уважения?» Она читала про Адольфа Гитлера. Интересно, каким он был в двенадцать лет? Не таким умным, как Питер, нет, но он наверняка тоже мечтал о славе и почестях. И что случилось бы с миром, если бы он ещё в детстве попал в молотилку или под копыта лошади?
– Вэл, – сказал Питер. – Я знаю, что ты думаешь обо мне. Ты вовсе не считаешь меня милым мальчиком.
Валентина кинула в него сосновой иголкой:
– Я пущу стрелу в твоё чёрное сердце.
– Я давно собирался поговорить с тобой об этом. Но боялся.
Она засунула иголку в рот и дунула, изображая духовую трубку. Иголка полетела вниз почти отвесно.
– Ещё один неудачный запуск межпланетного челнока. – Почему он притворяется слабым?
– Вэл, я боялся, что ты не поверишь мне. Не поверишь, что я могу это сделать.
– Питер, я верю, что ты способен на всё. И что нет такой пакости, которую бы ты не сделал рано или поздно.
– Но, знаешь, ещё больше я боялся, что ты поверишь и попытаешься остановить меня.
– Ага, значит, ты снова угрожаешь, что убьёшь меня, Питер?
Он что, на самом деле думает, что может поймать её, изображая милого неуверенного мальчика?
– Ну, у меня плохо с чувством юмора. Я извиняюсь. Ты же знаешь, это просто шутка. Мне нужна твоя помощь.
– Именно ты спасёшь мир. Все наши проблемы решит двенадцатилетнее дитя.
– Ну я же не виноват, что мне двенадцать. И в том, что возможность открылась именно сейчас, тоже нет моей вины. Настало время, когда я могу управлять событиями. В эпоху перемен мир всегда склоняется к демократии, а потому побеждает самый сильный голос. Все думают, что Гитлер получил власть благодаря своим солдатам, их готовности убивать. И это отчасти верно, так как любая настоящая власть основывается на страхе смерти и бесчестья. Но его главной силой были слова, он умел говорить нужные слова в нужное время.
– Только что про себя я сравнивала тебя с ним.
– У меня нет ненависти к евреям, Вэл. Я не хочу никого уничтожать. И войны тоже не хочу. Мне нужно, чтобы мир был единым. Разве это плохо? Я не хочу, чтобы мы вернулись к старым временам. Ты читала про мировые войны?
– Да.
– Тогда должна понимать, что может произойти. Или того хуже. Однажды мы проснёмся и узнаем, что живём под властью Варшавского Договора. Чарующая перспектива, правда?
– Питер, мы дети, разве ты не понимаешь этого? Мы ходим в школу, растём…
Она сопротивлялась Питеру и очень хотела, чтобы он переубедил её. Да, она хотела этого с самого начала.
Но Питер ещё не догадывался, что победил.
– Если я в это поверю, если приму это, мне придётся сидеть в заднем ряду и ждать, наблюдать, как проходит моё время, и, когда я вырасту, будет уже поздно. Послушай меня, Вэл. Я знаю, что ты думаешь обо мне, как ты ко мне относишься. Я был плохим, недобрым братом. Я жестоко обращался с тобой, изводил Эндера, пока его не забрали. Но это не от ненависти. Я люблю вас обоих. Мне просто необходимо… управлять, контролировать, ты понимаешь? Для меня нет ничего важнее власти, это мой дар, я вижу слабые места людей, знаю, как пользоваться этим. Мне даже думать не приходится – всё происходит само собой. Я мог бы стать бизнесменом, войти в большую корпорацию, я стал бы интриговать и маневрировать, пока не пробился бы на самый верх. И что получил бы в результате? Ничего. Мне нужно править, Вэл. Мне нужна власть. Но это должна быть власть над чем-то стоящим. Я хочу сделать то, что не удавалось никому. Объединить мир. И если будет новое нашествие, если после того, как мы разберёмся с жукерами, придёт новый враг, он обнаружит, что мы заселили тысячи планет, что мы ладим друг с другом, что нас невозможно уничтожить. Ты понимаешь? Я хочу спасти человечество от самоубийства.
Она никогда не слышала раньше, чтобы Питер говорил так горячо и искренне. Ни намёка на насмешку, ни тени лжи в голосе. Он растёт. Он стал мастером. Или же на самом деле говорит то, что думает.
– Значит, двенадцатилетний парнишка и его карманная сестрёнка могут спасти мир?
– Сколько лет было Александру Великому? Да я и не собираюсь проделать это за одну ночь. Просто начать надо сегодня. И я начну. Если ты поможешь мне.
– Не верю, что ты убил этих белок, чтобы произвести на меня впечатление. Тебе просто нравится это делать.
И тут Питер закрыл лицо руками и заплакал. Валентина решила, что он притворяется, но потом забеспокоилась. Может быть, очень может быть, что он действительно любит её и, не желая упустить грандиозную возможность, открылся перед ней, показал свою слабость, чтобы завоевать её любовь. «Он пытается дёргать за ниточки, но это вовсе не значит, что он неискренен», – думала Валентина. Когда Питер отнял руки, его щеки были мокры от слёз, а глаза покраснели.
– Знаю, – сказал он. – И боюсь этого больше всего на свете. Ну, что я и в самом деле чудовище. Я не хочу быть убийцей, я просто не могу с этим справиться.
«И это Питер, который никогда не показывал слабости! Ах, какой ты умный, Питер. Ты сберёг свои слезы, использовал их, чтобы в нужную минуту тронуть моё сердце. И добился своего. Ибо если хоть сотая доля того, что он сказал, правда, значит, Питер вовсе не чудовище, значит, я могу удовлетворить своё собственное стремление к власти, не опасаясь потерять человеческий облик». Валентина понимала, что Питер просчитал ситуацию от и до, но верила, что именно поэтому он говорит правду. Он снимал свою броню слой за слоем, пока не добился доверия сестры.
– Вэл, если ты не будешь помогать мне, я просто не знаю, чем стану. Но если ты останешься со мной, будешь моим партнёром, моей половиной, ты удержишь меня от… Ну, ты знаешь от чего.
Она кивнула. «Ты лишь притворяешься, что хочешь разделить со мной власть, – подумала она, – но теперь я могу управлять тобой, а ты об этом и не подозреваешь».
– Хорошо. Я помогу.
Как только отец согласился предоставить им свой гражданский допуск, Питер и Валентина начали экспериментировать. Они избегали тех областей, где нужно было называться настоящим именем. Это оказалось нетрудно: фамилию проверяли, только если речь шла о деньгах, а дети не нуждались в них. Им требовалось уважение, и они могли его заработать. На большинстве каналов они могли изображать кого угодно: стариков, пожилых женщин, ангелов Господних – нужно было только соблюдать определённую манеру письма. Люди будут судить о них только по словам, по мыслям. В компьютерной сети все граждане равны.
На первом этапе они использовали просто подставные имена, а не те псевдонимы, которые, по плану Питера, должны были прогреметь на весь мир. Конечно, их не приглашали участвовать в больших национальных или международных политических форумах. Придётся побыть слушателями, пока их не изберут. Они слушали и учились, читали статьи, написанные знаменитостями, следили за серьёзными дискуссиями и сводками новостей.
А в собраниях поменьше, где простые люди могли высказать своё мнение о мировой политике, дети вели себя по-другому. Питер настоял на том, что их высказывания должны быть поначалу скандальными и провокационными.
– Мы узнаем, как работают наши стилистические приёмы, только по реакции слушателей. А на блеклые формулировки никто не обратит внимания.
Они пустили фейерверк – и люди отозвались. Замечания, появившиеся в компьютерных сетях, отдавали уксусом, а те, что приходили по почте авторам лично, и вовсе источали яд. Но зато теперь Питер и Валентина смогли понять, какие аргументы кажутся публике детскими и незрелыми. Они учились.
Когда Питер наконец решил, что они пишут совсем как взрослые, ребята похоронили первую группу подставных лиц и начали готовиться к настоящему делу.
– Мы должны полностью разделиться, – говорил он. – Будем писать на разные темы. Ни в коем случае нельзя ссылаться друг на друга. Ты будешь работать на каналах западного побережья, я – на юге. Ну, и во всяких мелких местных изданиях. А теперь пошли делать домашнюю работу.
И они занялись домашней работой. Иногда мать и отца беспокоило, что Питер и Валентина почти всё время проводили вместе и о чём-то беседовали под неумолкаемый треск клавиатуры компьютеров. Но родителям было не на что жаловаться, так как оба приносили из школы отличные отметки и Валентина хорошо влияла на Питера. О да, ей удалось полностью изменить его отношение ко всему. В погожие дни Питер и Валентина гуляли по лесу, в дождь проводили время в маленьких ресторанчиках и крытых парках, спорили и писали политические комментарии. Питер тщательно создавал обе личности – так, чтобы весь комплекс его идей можно было непротиворечиво разделить на двоих. Он сотворил также парочку второстепенных персонажей, чтобы создать видимость «третьей партии».
– И пусть оба наших героя соберут под свои знамёна как можно больше последователей, – сказал он.
Однажды, устав писать и переписывать текст и отчаявшись удовлетворить чересчур требовательного Питера, Валентина взвилась:
– Пиши сам!
– Не могу, – спокойно возразил он. – У наших ораторов не должно быть ничего общего. Ты забываешь, что потом, когда мы прославимся, кто-нибудь обязательно проведёт сравнительный анализ. Нам надо писать так, чтобы ни один компьютер не увидел сходства.
И она принялась за работу. Её персонаж носил имя Демосфен – у Питера действительно было странное чувство юмора. Себя он назвал Локи. Любому ясно, что это не фамилии, а псевдонимы, но это входило в планы конспираторов.
– Пускай они ломают головы, пытаясь угадать, кто мы.
– Но если мы станем по-настоящему знамениты, правительство начнёт расследование и всё узнает.
– До того как это случится, мы успеем окопаться в полный профиль. Конечно, люди будут здорово шокированы тем, что Локи и Демосфен – всего лишь пара детишек, но, видишь ли, к тому времени они уже привыкнут слушать и слушаться нас. Наш авторитет не пострадает.
Теперь они сочиняли дискуссии. Валентина делала некое заявление, а Питер под вымышленным именем старался опровергнуть его. Она отвечала точно и разумно – и начиналась словесная драка: резкие выпады и реки хорошей политической риторики. У Валентины был нюх на аллитерацию, её фразы легко запоминались. Вылизав сценарий, они переносили действие в компьютерную сеть, делая разумные паузы в полемике, чтобы создать ощущение спонтанности и естественности. Иногда в дискуссию влезали посторонние, но Питер и Валентина либо вовсе не обращали на них внимания, либо слегка изменяли программу, подстраиваясь к новой ситуации.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |