На девственно белой скатерти, укрывающей небольшой столик на маленькой уютной кухне, одиноко стояла крупная, такая же ослепительно белая чашка, в которой замерзал еще заваренный после обеда

Пятно на Планете

На девственно белой скатерти, укрывающей небольшой столик на маленькой уютной кухне, одиноко стояла крупная, такая же ослепительно белая чашка, в которой замерзал еще заваренный после обеда абсолютно черный кофе. Белое и черное... Крайность из крайности... В этой кухне, да и в жизни вообще...

На чашке было написано “Coffee”. На баночке из под кофейных зерен, стоявшей на полке, была точно такая же надпись. Логично. Каждую вещь своим именем. Если бы данная посуда предназначалась для чая, на ней бы красовалось слово “Tea”.

В ее доме все подчинялось своим порядкам и правилам. Все имело свое название и функцию. Все имело причины и последствия. Все имело свое место.

Она вошла в кухню, держа в руке стопку ученических тетрадей. Зажгла небольшую бра в стене у стола и положила тетради, готовя их у проверке. Недовольно поморщилась, заметив немытую чашку с остатками кофе на столе, немедленно отнесла ее к раковине и вымыла.

Вспыхнул газ. Поставив чайник, она опять вернулась к столу и принялась за проверку сочинений. Белая кухня смотрела на нее множеством шкафчиков, полочек, кастрюль, сковородок и другой кухонной утвари, использоваемой ею строго по назначению.

““Учиться, учиться и учиться” - говорил известный революционер. “Учитесь, дети” - говорят нам учителя. “Учись, а то будешь гавновозом” - говорит моя мама.”

Красная ручка автоматически зачеркнула слово “гавновозом” и заменила на “ассенизатором”. Тихонько хохотнула. По детским фразам сразу видно обстановку в семье.

“Когда я выросту, я хочу быть гинекологом. Ведь при любых политических режимах женщины всегда будут беременеть и рожать”.

Улыбнулась. Покачала головой. Седьмой класс только... И ведь где-то наслушалось уже дитё. Господи, неужели и она когда-то была такой же глупой?..

Кстати, с детской сентенцией можно поспорить. Не при всех политических режимах. И не все женщины. Далеко не все...

Вздохнув, она отложила свою красную ручку и взглянула в окно. За стеклом давно стемнело. Снежинки водили хоровод, а ветер подпевал им своим утробным голосом.

“Разгулялась непогода” - подумала она.

Разгулялась... Интересный глагол... Мысленно она уже разложила его на преффикс, корень, суффикс и окончание. Педагог в ней не только присутствовал. Он существовал, он дышал и жил полноценной жизнью. Делить на члены предложение, склонять во всех падежах, раскладывать слова на их составные, а фразы – на подлежащее и сказуемое – вот оно, ее хобби. Ее любимое занятие, после которого наставал порядок в каждой букве, каждом слоге, каждом слове, каждом предложении, каждой... каждой жизни...

Она оторвалась от проверки школьных произведений и снова взглянула в окно, как будто бы за эти несколько минут обстановка там должна была измениться.

Откуда? Откуда эти навязчивые мысли о порядке в жизни?.. Почему все чаще и чаще она думает об этом?.. Что, вообще, означает порядок в жизни? - спрашивала она сама себя, и сама же себе голосом отличницы на уроке отвечала: порядок в жизни – это когда в жизни все впорядке.

Она еще раз проговорила эти слова в уме: порядок в жизни – это когда в жизни все в порядке... От этого высказывания несло логикой и какой-то неоспоримой очевидностью. Она еще раз неспеша прокрутила данное умозаключение в голове, просто физически ощущая противный вкус обыденности.

Как это, когда в жизни все впорядке?.. Наверное, ты это чувствуешь. Даже не чувствуешь, нет. Когда в жизни все впорядке, у тебя абсолютно нет потребности каждый раз искать в своих мыслях или ощущениях подтверждения этому. Тебе совсем не нужно убеждать себя в этом и доказывать это себе и всем другим. Ведь когда в твоей жизни все на самом деле хорошо, ты просто это знаешь. И никакой, даже самый сильный лом судьбы, не выбьет это знание из твоей головы.

Но откуда же взять это знание?.. И почему ей, ЕЙ, педагогу с пятнадцатилетним стажем, все эти годы честно и усердно занимающимся формированием детских личностей, мировоззрений и взглядов на жизнь, не удается навести лад в жизни собственной?..

Не найдя ответа на этот вопрос, она перевела свой взгляд с зимы за окном на часы. Половина одиннадцатого... Ну, и где же его черти носят?

Она снова улыбнулась, на это раз древней метафоре, которая до сих пор так удачно употреблялась в современном языке.

Свист чайника между тем оповестил ее о том, что закипевшая вода полностью готова к употреблению.

Кофе она решила не пить. На ночь пить кофе вредно. Бросив в чистую чашку чайный пакетик, залила его водой и вернулась к столу.

Стопка проверенных тетрадей аккуратно лежала перед ней. В холодильнике дожидался своей участи уже давно приготовленный ужин, а в спальне заманчиво белела чистыми простынями расстеленная кровать.

Отодвинув надоевшие тетради, она закинула ногу на ногу и отпила немного горячего чаю. Горькие мысли нахально выстроились перед ее глазами, скрыв за собой ее так долго сколачиваемый идеальный мир.

Почему его не тянет домой?.. Почему ему вот уже несколько месяцев нет абсолютно никакого дела до чистой, уютной квартиры, до ежедневного горячего ужина, до прекарсной мягкой постели и, наконец, до любящей женщины, которая, как верный пес, каждый вечер ждет его и не ложится спать, пока он не приходит?..

Взяла мобильный. Восемь исходящих вызовов – и все ему. В последний раз она звонила ему чуть больше часа назад. Он сказал, что уже едет. Может, позвонить опять, чтоб услышать то же самое? Взглянула на часы. Начало двенадцатого... Чуть поколебавшись, набрала номер.

Алло? - раздалось после нескольких гудков.

Ты где? - спокойным ровным голосом, ничем не выдавая раздражение и обиду.

Уже еду.

Он говорил ей это уже девятый раз на протяжении последних шести часов. Так долго можно ехать только из соседней области... Но он... Он, конечно же, никуда не уезжал. Возможно, он даже очень близко... Но он...он просто не спешит...

Она не любила эти мысли еще больше, чем длинные телефонные разговоры. Он мог спокойно записать на диктофон ровно две фразы “алло” и “уже еду” - и включать их каждый раз когда она звонит. Они оба знали, что по телефону она больше ни о чем не будет спрашивать. По телефону можно узнать только о местонахождении нужного человека. Все остальное – не телефонный разговор. Таковы правила. Придуманные ею самой, или кем-то еще.

Она придвинулась поближе к окну и снова уставилась на ночную улицу. Снег больше не падал а ветер нагонял мороз. Холод усилился. Она принесла из спальни свой плед и обернувшись им, опять заняла свое место у окна. Взяла чашку, чуть разлив на стол несколько капель чая. Досадливо выдохнув и молча сетуя на то, какая она свинья, поднялась, взяла тряпку и вытерла стол. Беспорядок она ненавидела. Как на кухне, так и в жизни.

Вначеле... Вначале она думала, что он перебесится. Потому что... Потому что так всегда бывает: если мужик начинает беситься, надо дать ему побеситься вдоволь – и тогда он обязательно успокоится. Еще одно правило.

Она ждала. Долго ждала. Она решила сама для себя, что никогда не позволит никакой шлюхе увести его. Потому что любовница – это любовница, а жена – это жена. Она долгое время свято верила что ей достаточно просто неустанно держать всю ситуацию под своим контролем. Увлекшись этой мыслью, она не сразу смогла дать себе отчет, что из-под ее контроля давно уже вышло все, что только могло выйти.

Период “бешенства” явно затянулся. И это было тем, на что она не могла влиять.

Она уже потянулась было снова за своим мобильным, чтоб в десятый раз услышать что он уже едет, но тут заметила его через окно. Он шел по улице по направлению к дому. От сердца отлегло. На часах была полночь. Она внимательно наблюдала, как он зашел в подьезд. Через минуту его ключ тихо повернулся в дверном замке. Она поднялась и вышла в коридор ему на встречу.

Он снимал в коридоре куртку и шарф. ОН принес с собой немножко мороза, холода и снега с улицы.

Привет, - она остановилась на пороге между кухней и коридором.

Привет, - ответил он, - Ты еще не спишь?

Он всегда задавал этот вопрос, отлично зная, что она не ляжет спать, пока он не придет. Это было настолько очевидным, что она решила не отвечать.

Где ты был? - спросила вместо этого.

Здесь уже он решил не отвечать. Повесив куртку на вешалку, прошел в кухню.

Будешь ужинать?

Нет.

Он сидел у окна на той же табуретке, где сидела она несколько минут назад. Его взгляд нервно бегал от предмета к предмету, не в состоянии сфокусироваться на чем-то одном. Он нервничал – она видела это.

Может, чаю? - спросила тем временем.

Нет, - снова ответил он.

Продолжая кутаться в свой плед, она внимательно и чуть недоуменно рассматривала его. Он не хочет есть и он не хочет чаю, но, тем ни менее, он пришел на кухню. Зачем?

А может, это и к лучшему, что ты не спишь – вдруг сказал он, - Я смогу сказать тебе все сейчас, не дожидаясь утра.

Она насторожилась.

А...что ты хочешь мне сказать?..

Он достал свои сигареты и потянулся за пустой и абсолютно чистой пепельницей на полке. Она открыла форточку. Вообще-то, курить в этой кухне было запрещено. Но внутренним чутьем почувствовав важность момента, она решила не делать мужу замечания.

Он закурил и помолчал еще несколько мгновений.

Нам надо разойтись, - начал он, - Тихо, спокойно и, если можно, без скандалов.

Она молчала. Скандал хотелось устроить прямо сей момент. Ее удерживала от этого лишь его просьба не устраивать скандалов. А было желание высказать, выложить, проорать, бросить в лицо, вылить как помои все, что она думает. Десять лет! Она посвятила их браку десять лет своей жизни, она каждый день, каждую минуту заботилась о его счастьи, спокойствии и благополучии – и вот теперь он так просто говорит: нам надо разойтись?!!

Хорошо... Скандала не будет... - как можно спокойнее сказала она – Но...может быть...я...имею право знать, почему ты...решил так поступить...

Своей привычке подбирать каждое слово она не изменяла даже сейчас.

Пару мгновений он омлча курил выпуская кольца дыма в потолок. Она терпеливо ждала его ответа.

У меня другая женщина, - сказал он наконец, - Уже давно.

Обуревающие ее эмоции она позволиал себе выразить лишь слегка приподняв бровь.

Для мудрого и здравомыслящего мужчины любовница никогда не будет поводом разрушать свою семью, - то ли сказала, то ли процитировала очередного умного человека.

Она беременна!

Долгая пауза.

Тем более, незачем брать на себя хлопоты о ребенке, если даже не ясно, от кого она забеременела.

Да от меня!!! - сорвался он на крик.

Она оцепенела, онемела, замерла. Все клетки ее тела будто умерли. Ве, что отвечало за ощущения, за восприятие жизни, сломалось, как будто живительный ток, поддерживающий ее связь с внешним миром, вмиг перестал поступать. Она превратилась в пустую плоть без всяких признаков жизни. Лишь силой духа она заставила себя слушать дальше.

Мы ведь живем вместе уже десять лет, - продолжал он между тем – И за это время у нас так никто и не родился.

Ты знаешь, что это не моя вина.

Я не говорю, что это твоя вина. В этом никто не виноват, просто так сложилось. И в том, что произошло сейчас, тоже никто не виноват... Я прожил с тобой десять прекрасных лет жизни, но сейчас...сейчас настал тот самый момент, когда...когда нам нужно пркнратить наше...взаимное существование... Ее я не могу оставить, потому что она беременна, и это мой ребенок... Ты... должна понять... Я уверен, что ты справишься со всем сама, и очень скоро найдешь человека, который...который будет лучше, чем я...

Он закончил свою красивую речь, которую явно обдумывал весь день, а возможно и записал где-то на бумажке.

Она подождала, что он скажет что-то еще, но продолжения не последовало.

Ладно, - таким же спокойным голосом ответила она, поднимаясь, - Помочь собрать вещи?

Нет...я...сам, - он, кажется, обалдел от такого поворота событий.

Как хочешь, - она направилась в спальню.

Можно, я...сегодня переночую здесь?

Нет.

Она улеглась в расстеленную кровать и выключила маленькую лампу на тумбочке со своей стороны, оставив только такую же лампу, с другого боку, для него. Слезы душили немолосердно, но даже сейчас она не смела плакать. Он появился через несколько минут. Делая вид, что спит, она слушала, как он хлопает дверцей шкафа и шуршит кульками.

Две внематочные беременности... Полное и абсолютное бесплодие... Уже после первой операции врачи бросали на нее странные взгляды, а после второй и вовсе прятали глаза. По секрету сообщили, что ей может помочь лишь чудо...

Чуда так и не произошло. Впрочем, в чудеса она никогда не верила. Но не переживала из-за этого вплоть до сегодняшней ночи.

Бог уберег ее. После всего пережитого сегодня, она неожиданно крепко заснула и не слышала, как он ушел, оставив свои ключи от квартиры на зеркале в коридоре.

Когда начался новый день, его уже с ней не было.

Она надела очки, и стала почти такой, какой была раньше. Затемненные стекла вполне удачно скрывали то, что могли выдать глаза. Теперь на работе очки она почти не снимала.

По прежнему светило зимнее солнце. По прежнему белые снежинки водили хоровод, а ветер грустно пел свои псалмы. Дети по прежнему прибегали в школу каждое утро, и иногда ей казалось, что ничего не изменилось. Иногда... В те редкие минуты, когда не хотелось плакать...

… В почти пустом классе она сидела за учительским столом и заполняла журнал. Уроки закончились минут пятнадцать назад. Две пятиклассницы проводили уборку: одна подметала пол, а вторая вытирала доску.

Учительница, - обратилась к ней малышка, еще не успевшая выучить ее имени, - А мочалка совсем сухая.

Если мочалка сухая, пойди и намочи ее, - ответила она, не отрываясь от писанины.

Девочка вышла из класса и пошла в туалет, где располагался умывальник.

Учительница, - подошла к ней вторая девочка, - А там, под стульчиком, кто-то булочку накрошил...

Если кто-то накрошил, подмети крошки, - снова ответила она.

Первая девочка тем временем вернулась с мокрой мочалкой и, протерев доску, принялась полевать цветы на подоконнике. Но уже через пару мгновений, держа большую зеленую лейку, которой впору было бы поливать оранжерею, пятиклассница снова подошла к ней:

Учительница, а здесь воды нет.

Она подняла голову, отложила ручку и закрыла журнал, закончив свою работу. Днвочка с лейокй стояла напротив нее, ожтдая ответа.

Если нет воды, так набери ее.

Мелькая белыми бантиками, ученица снова помчалась к умывальнику.

… От школьных ворот до дверей ее подьезда – ровно двести шестдесят семь шагов.

Она начала считать, для того, чтоб не думать. Она считала практически все, что попадалось на ее пути: количество проехавших мимо машин, количество прошедших мимо людей, количество домов, встречающихся по дороге, количество деревьев и даже сидящих на них воробьев. Других птиц зимой не наблюдалось.

Снег блестел на ярком зимнем солнце. Его сверкающие хрусталики украшали улицы города, словно гирлянды на новогодней елке.

Огромное пятно на ее планете ставало не таким заметным... Безобразное жирное пятно, хляпнувшее на белоснежную поверхность... Снег красиво припорошивал его, но от этого оно не исчезало. И она знала, что это пятно не сможет вывести ни одно, даже самое сильное средство...

Он не вернется... Это она знала точно... Даже если очень захочет, он не посмеет. На его планете точно такое же огромное жирное пятно, но он нашел способ хотя бы визуально избавиться от него, и сохранив свою душу в почти белой пушистости, заставил страдать ту, кто этого больше заслуживает.

Белая пушистость... Еще один странный неологизм, придуманный ею. Ведь он мог!.. Он мог бы быть точно таким же белым и пушистым, как этот снег... Если бы не...

Снег... Он хрустел под ногами, а растоптанные снежинки заявляли свое право жить... Снег будто ожил и начал разговаривать с ней, и она уже могла слышать его надтреснутый голос, вперемешку с зимним ветром.

“Ес-ли-мо-чал-ка-су-ха-я-пой-ди-и-на-мо-чи-е-е” - вбивал он ей в голову, будто гвоздями, какие-то прописные истины.

“Ес-ли-кто-то-на-кро-шил-пой-ди-и-под-ме-ти-крош-ки” - вдалбливалось ей с каждым шагом.

Прожитый день, еще один одинокий день, со всеми его незначительными событиями, вдруг абсолютно бесполезно засиял на фоне всех сегодняшних сделанных дел и сказанных слов.

“Ес-ли-нет-во-ды-так-на-бе-ри-е-е”

Черт, какой все же простой этот мир! Люди тысячелетиями усложняли его, искали все более сложные пути, а он остался бесхитростным, очевидным и абсолютно простым, как вон та деревянная дверьна входе в подьезд. Ведь если мочалка сухая, какой способ окажется умнее, чем просто намочить ее? А если кто-то накрошил, то что будет проще, чем всего лишь убрать эти крошки? А если нет воды, то кто не додумается просто набрать ее?!

Источник проблем следует устранять, подоьно этому пресловутому пятну, капнувшему на белую скатерть. Застирать и вывести. И если главная причина проблем – это чужой ребенок, то... может, лкчше, чтоб этого ребенка и вовсе не было?..

Ведь в данном случае, нет ребенка – нет и проблемы.

Она смотрела на вечер, так внезапно наступивший за окном, и не замечала, что это так сильно потемнел ее мир, после того, как она подумала то, что подумала...

… Он вернулся, когда растаял снег. В один из тихих весенних вечеров, когда певшие весь день птицы наконец устали, она услышала звонок в дверь. Этот звонок показался ей каким-то робким и отрывистым, как будто звонивший, только нажав на кнопку, резко отпустил ее.

Идя открывать, она уже знала, кто это и зачем.

Она много раз представляла себе, как он, стыдливо пряча глаза, застынет в дверях и попросит разрешения войти. Она молча кивнет в ответ, давая согласие, а он начнет разуваться и искать свободную вешалку. Вешалка, к слову, совсем рядом, но его затуманенный от волнения взор не сразу найдет ее, а его пальто слетит несколько раз, потому что он еле будет ворочать дрожащими руками.

Потом они молча пройдут на кухню. Он закурит, а она заварит чай. Все будет как в их обычные вечера, с одной только разницей, что его трехмесячное отсутствие будет еле ощутимым флером витать в пропахшем чайными листьями воздухе.

Он заговорит, а она почувствует, что уже заранее знает напамять всю его речь, от первого до последнего слова, потому что уже столько раз в самых малейших деталях представляла себе это. Она почти наяву слышала, какой именно интонацией он скажет:

Прости... Прости меня... Я...много передумал, за эти месяцы... Много всего произошло... Иногда, действительно, начинаешь что-то ценить только после того, как потеряешь... И...я очень хочу вернуться к тебе... Я...знаю, я сделал тебе очень больно, но... сможешь ли ты дать мне шанс?..

Она будто бы держала в руках листок, на котором сама же написала ему эту речь, а теперь сверялась с каждым словом, проверяя хорошо ли он выучил напамять текст. Ну, кто? Кто же еще на свете знает его лучше? Кто превратил лабиринты его души в уютные опочевальни? Кто навел там идеальный порядок и изучил каждый угол? Кто безраздельно проживал там, как в собственном доме?

Кто умеет спрогнозировать каждую его мысль, каждый душевный порыв, каждое принятое им решение?

А как же... будущий ребенок? - ей удалось сыграть нужную эмоцию.

Она, все же, знала его слишком хорошо, чтоб не заметить, как его передернуло. Пауза была длинной. Потом она снова услышалда его тихий голос:

Ребенка больше нет...

И снова его речь, уже заранее подготовленная ею. И снова ей остается только следить за таким ожидаемым словесным потоком, проговаривая каждое слово в уме еще до того, как он скажет его вслух.

Через несколько недель послетого, как он ушел от нее, случилось ужасное происшествие – его девушку избили. Она находилась на четвертом месяце беременности. Пугающим остается тот факт, что все произошло средь бела дня, когда ни его самого, ни большинства трудящегося контингента подьезда, в котором он жил, не было дома. Оставшиеся пенсионерки и маленткие дети сидели в своих квартирах.

Она возвращалась из клиники, куда ходила в тот день сдавать анализы. Когда она поднималась пешком на свой третий этаж, на нее неожиданно напали. Повалив на пол, начали жнстоко избивать. Били по всюду: по лицу, по спине, по рукам, по ногам, по животу... Когда первичный шок прошел, и пропавший было голос снова вернулся к ней, она начала орать.

Нет, на помощь она не звала, догадываясь, что никто все равно не придет. Она кричала, что у нее будет ребенок, что не переживет, если с ним что-нибудь случится. Не имея возможности вырваться из трех сильных пра рук и убежать, она пыталась взывать к их благоразумию и просто молила, чтоб ее отпустили...

Вся боль мира была для нее ничем, если бы не эти ужасные удары по животу...

Они ушли, забрав с собой ее сумку с телефоном и кошельком. Она еле добрела до своей квартиры. Кровь стекала по ее ногам на пол. Набирая ослабевшей рукой номер скорой помощи, она почти не сомневалась, что такого потрясения ребенок не перенесет...

Операцию ей делали в тот же день. Домой выписали через две недели.

Он сразу заметил, что она уже не такая, как раньше. Исчез блеск ее глаз, а главное, ее милая привычка постоянно напевать что-то – во время уборки, приготовления еды и даже мытья туалета. Исчезло ощущение счастья и радостного ожидания. Жизнь превратилась в бездумное проживание дня за днем. Простое, банальное неумирание на протяжении очередных двадцати четырех часов стало самоцелью.

Он и не думал раньше, насколько все ее существование было подчинено этому ребенку, насколько она была захвачена мысляим о нем и о той жизни, которая наступит с его появлением. Он и не представлял себе, что погрузившись в свои счастливые грезы, она стала по просту игнорировать жизнь реальную.

Летая где-то в параллельной вселенной, она перестала замечать такие банальные, казалось бы, вещи, как неприготовленный ужин, нестиранное белье и немытый унитаз, истощающий небесные благовония.

Когда внезапно с его глаз спала пелена, он с изумлением заметил, что все это время жил с абсолютно ограниченным человеком, посредственного, стандартного мышления, не понимающего, что можно жить по-другому.

Он пытался донести до нее в общем то довольно простые вещи. Он убеждал ее, что без детей не так уж и плохо, что нельзя, в конце концов, зацикливаться на этом и изводить себя. Она его не слышала. Сутками она могла лежать на кровати, постоянно скорбя о своей несчастной судьбе, проклиная все на свете и требуя к себе жалости.

Когда это длится несколько месяцев подряд, это превращается в кошмар. Это неродившийся ребенок стал единственной темой всех ее разговоров. Он жил в каждой щели, им пропах весь воздух, он был везде. Ему казалось, он иногда слышал детские шаги. По ночам его преследовал детский плач.

Он не мог... Просто физически не мог находиться в доме, где поселилась беда. Где неокгда любимая женщина превратилась в живой труп, а призрак ребенка ледяной стеной стоит между ними...

В один прекрасный день он не выдержал напряжения... ОН вернулся туда, откуда ушел, ко всему старому, привычному и до боли знакомому. К теплому надежному тылу, который крепостью будет стоять за его спиной и которы йон не потеряет никогда, пусть даже все проклятья неба и замли обрушатся на него. К мудрой, внутренне наполненной женщине которую не смогут сломить обычные земные тяготы и которая всегда найдет в себе силы пережить что угодно.

И еще... - он заканчивал свою речь тихим, отстраненным голосом, - Понял я, что... что не суждено мне стать отцом... Может... Может, не мое это?.. Иначе зачем судьба уже третий раз лишает меня этого?...

Была ночь... Он сладко похрапывал в своей кровати, за котрой успел соскучиться. Плохие сны больше не мучили его. Он избавился разом от всех своих тревог, вернувшись в то место, где ему хорошо.

Она сидела у окна и со странной улыбкой смотрела в темноту. Потраченых денег ей не было жаль. В окнце концов, не поедут они этим летом за границу, или снова отложат ремонт на потом. Для благого дела ничего не жалко. А приложенные усилия только еще раз доказали, как много она может.

Найти нужных людей, заплатить за нескольконедельную слежку и побитье “с результатом”, не забыв замаскировать все под ограбление, предварительно узнать адрес проживания зазнобы ее благоверного, а также обманом выяснить точную дату и время планового осмотраи сдачи анализов. Чтоб уж наверняка удалось поймать эту стерву в нужное время в нужном месте. Страшно подумать, с чем нужно жить в душе, чтоб быть на такое способной...

Темная ночь... Абсолютно безлунная, беззвездная ночь под небом, окутанным перелгрозовыми серыми облаками. Серыми... Такими же, как пятно на ее планете...

Но разве это заметно?.. Планета – она же огромная, а пятно совсем крошечное...

В этом мире нет ничего сложного. Ведь он бесхитросный и абсолютно простой, как вон та прямая дорога ведущая от ее дома к киоску с сигаретами...

Конец, июнь, 2015 год

Дата добавления: 2015-11-04