Зато у Софии появился повод расспросить ее о том, что саму гадалку более всего интересовало.
– Вы моя единственная надежда, – начала госпожа Чернова проникновенно, воспользовавшись запинкой в бесконечном монологе девушки. – Только вы можете мне поведать обо всех врагах вашего батюшки!
– Ох! – Барышня импульсивно прижала ладонь к губам, потом принялась уверять: – Ну что вы, отец тишайший гном! То есть был… Его все любили, не могу даже представить, кто… – Она всхлипнула и молниеносно извлекла платок, которым принялась утирать обильные слезы.
– Но ведь его убили! – продолжала настаивать София, высказав все положенные соболезнования. Она и в самом деле сочувствовала девушке, оставшейся круглой сиротой, к тому же у гадалки были свои причины считать преждевременную смерть господина Ларгуссона истинной трагедией.
– Я даже не знаю… – наконец задумалась барышня, нервно комкая платочек. Умственные усилия были явно для нее непривычны и мучительны. Наконец она нерешительно промолвила: – Ну, разве что господин Нергассон его не любил, из-за батюшкиной невесты…
– А сам господин Ларгуссон? – с надеждой уточнила госпожа Чернова, поскольку ей не верилось в виновность кузнеца. – О ком он говорил неодобрительно?
– Ну, – заколебалась гномка, – отец только о господине Ларине нелестно отзывался… И еще о сестре, они же беспрестанно ругались…
– Господине Ларине? – переспросила гадалка, вздрогнув от неожиданности и чуть подавшись вперед. Упоминание о склоках между покойным и его старшей дочерью вовсе не являлось для нее новостью, а вот известие о старшине пожарного приказа было действительно любопытным.
– Ну да! – охотно продолжила барышня, уже позабыв о своей скорби. – Батюшка ему денег ссудил, а тот все не возвращал.
– Вот как… – задумчиво произнесла София и попыталась выяснить у барышни Ларгуссон еще что-нибудь, но безуспешно. Более ничего занятного гномка не поведала, и молодая женщина распрощалась с нею, сославшись на срочные дела.
Выйдя из гостеприимного дома, София остановилась у калитки и сжала пальцами виски. От болтовни у нее разболелась голова, зато раздобытые сведения представлялись весьма ценными.
Госпожа Чернова взглянула на часы, охнула и заторопилась. Визит занял куда больше времени, нежели она рассчитывала. Следовало еще сделать некоторые покупки, и София отправилась по лавкам. С деньгами было негусто, но ей удалось потратить совсем немного, чтобы приобрести все необходимое и условиться о доставке в Чернов-парк.
Софии приглянулась новая шляпка в витрине магазина госпожи Неруларс, однако пришлось со вздохом отвернуться и пройти мимо. Как же мучительно делать вид, что многочисленные дамские соблазны оставляют ее совершенно равнодушной, и стоически игнорировать искушения!
Были еще насущные проблемы, которыми куда сложнее пренебречь: протекающая крыша сарая и прохудившееся постельное белье, провиант и разные хозяйственные нужды. Разве можно отказать домовым в свежих сливках? Да еще Лея недавно намекала, что запасы компонентов для мыла почти иссякли…
А выхода нет. Теперь счет шел на дни, ведь госпожа Дарлассон недвусмысленно намекнула, что намерена уволить госпожу Чернову.
София выкинула из головы грустные мысли и наблюдала за предпраздничной суетой.
Вот гномка самозабвенно ругается с приказчиком, который норовит подсунуть ей ткань второго сорта вместо заказанной отличной материи… Вот мать (по виду служанка) пытается урезонить малыша, который с ревом требует купить леденец… Вот барышня в сопровождении двух джентльменов выбирает шляпку, перемерив уже весь ассортимент лавки, а на лицах ее сопровождающих читается обреченное уныние – мужчинам определенно не терпится поскорее сбежать из царства дамских мелочей…
Вдруг какой-то торопыга-рабочий с тюком в руках грубо отпихнул малыша лет пяти (того самого, который просил конфету) с дороги и пробежал мимо, даже не извинившись. Мальчик тут же разревелся, точнее, с новой силой продолжил подвывать, требуя жалости и внимания.
Движимая порывом, София приблизилась к ребенку и протянула ему засахаренный апельсин, купленный для Леи, уговаривая не плакать.
Малыш доверчиво протянул руку и, ухватив предложенную сладость, тут же позабыл о горьких слезах и лишь слегка всхлипывал.
– Отдай это госпоже! – отрывисто велела мать, а поскольку ребенок был резко против расставания с лакомством и вцепился в него изо всех сил, женщина стала выдирать апельсин, с силой разжимая пальцы маленького бутуза.
– Но почему? – изумилась госпожа Чернова, когда мать, не обращая внимания на новый взрыв негодования малыша, протянула ей отвоеванный апельсин.
– Нам ничего не нужно от убийцы! – отрезала та.
Перед глазами у Софии потемнело, и она слегка покачнулась. Люди проходили мимо этой маленькой драмы, не обращая на нее никакого внимания. Гадалка нашла в себе силы забрать лакомство и пойти прочь…
Она слегка оправилась лишь на выходе из города, у сада госпожи Дарлассон. Пожалуй, госпожа Чернова бездумно прошла бы мимо, но почти столкнулась с господином Нергассоном, который как раз закрывал калитку.
Кузнец смущенно извинился и сбивчиво объяснил, что инспектор поручил ему выяснить, нет ли на замке в библиотеке следов взлома. Ничего подозрительного он не обнаружил, но госпожа Дарлассон – кстати, чрезвычайно любезная и милая дама – попросила его еще кое-что сделать, вот он и спешил…
Тут гном залился краской и смущенно замолчал.
София охотно приняла извинения и улыбнулась про себя. Кажется, барышне Варссон, невесте покойного господина Ларгуссона и заодно возлюбленной кузнеца, следовало начинать ревновать…
В Чернов-парке Софию встретила необыкновенно довольная Лея, которая порхала по дому и беспричинно улыбалась. Она беззлобно гоняла рыжую безобразницу-кошечку, которая норовила прокатиться на кухонных занавесках, лезла под ноги с истошным требованием вкусностей и устраивалась на столе у плиты. Недоверчиво изучив сей феномен (поскольку обыкновенно домовая была склонна скорее ворчать и воспитывать «нерадивую» хозяйку, нежели ей улыбаться), молодая женщина попыталась осторожно выведать причины столь благостного состояния духа домоправительницы, в ответ та пролепетала что-то о теплом солнышке, поющих птичках и всяких цветочках…
София встревожилась еще больше, ведь Лея никогда не одобряла увлечения цветоводством и полагала, что куда полезнее выращивать свеклу и картофель.
Поразмыслив, госпожа Чернова предоставила ее самой себе, поскольку та все равно не раскроет своих секретов. Пожала плечами, выбросила из головы загадочное поведение домовой и отправилась в кабинет.
Эту комнату господин Чернов полушутя именовал лабораторией, поскольку именно здесь его юная супруга всегда творила свои чайные смеси. Ровные ряды пузырьков с драгоценными эфирными маслами, банки с загадочными травами и непонятными жидкостями, витающий в кабинете благовонный запах и неизменный полумрак действительно напоминали обитель какого-нибудь древнего алхимика, поглощенного поисками философского камня.
Случись кому-то из знакомых Софии оказаться здесь, он бы еще долго трясся от суеверного страха, сдавленно ругаясь и рассказывая сущие ужасы. От благоухания бергамота и апельсина, мяты, смородины и земляники кружилась голова, а многочисленные травы и настойки несведущим показались бы загадочными ядами и декоктами. Разукрашенные рунами ящички, несомненно, таили какую-нибудь мерзость вроде сушеных летучих мышей… При всей обыденности гаданий и заклятий, лечение травами в Мидгарде было не в чести. Обыкновенно хозяйки знали и употребляли не более десятка простых растений, все остальное считая излишним и, более того, вредным и опасным.
Словом, тайну этой комнаты в Чернов-парке оберегали свято, никому не позволяя даже одним глазком взглянуть на нее. Даже в хорошие времена, когда в доме было довольно слуг, домовая убирала в кабинете хозяйки собственноручно, что порождало среди челяди немало слухов, зато было вполне безопасно.
София прикрыла за собою дверь, отдернула шторы (окна закрывали плотные гардины, призванные защитить составы от губительного солнечного света) и принялась бесцельно перебирать бутылочки с маслами. По правде говоря, нынче у нее не было необходимого в таких делах вдохновения, к тому же недавняя неприятная сцена привела ее в дурное расположение духа. Надо думать, добрые горожане давно определили для себя убийцу. Хотя открыто недовольство пока проявляли редко, благодаря авторитету господина Рельского и остаткам былого влияния самой госпожи Черновой, тем не менее с каждым днем все очевиднее становилось, что вскорости жизнь в Бивхейме сделается для Софии невыносимой.
Гадалка откупорила небольшой керамический сосуд и поморщилась, когда в нос ударил едкий запах. Она поспешно закрыла крышку, взглянула на этикетку и досадливо вздохнула. Зреть настою еще долго, пройдут месяцы, пока исчезнет запах алкоголя, а вместо него останется свежее, с легкой мятной ноткой, благоухание молодых веточек черной смородины.
София обвела взглядом свои богатства. Вот ароматический экстракт земляники, который она так любила дегустировать холодной зимой, вот сладкая настойка стручков ванили «Бурбон», вот благородный вишневый блеск гибискуса, вот сушеный имбирь… Всем этим редкостям предстоит стать компонентами самых изысканных чаев, которые будут благоухать и восхищать знатоков этого благородного напитка.
Молодая женщина села в кресло у стола и опустила голову на руки. На сердце у нее было как никогда тягостно. Госпожа Чернова с детства интересовалась травами, и ее охотно обучила всем секретам домовая родителей, а кое-чем поделилась также матушка (родительнице Софии было не по нутру это увлечение, но она в конце концов капитулировала перед объединенными силами мужа, его друга, кровно заинтересованного в получении новых сортов чая, а также упрямой дочери).
А вот старшая сестра Софии всегда считала подобные опыты вредным баловством и, несомненно, возбранила бы такое увлечение в своем доме. Странно, сколь несхожими могут быть дети, рожденные в одной семье. Ирина всегда строго следовала светским предписаниям и увлекалась лишь ловлей подходящих женихов. Поймав наконец блестящую добычу, она сосредоточила все свои помыслы на хозяйстве и детях. Надо думать, младшая сестра охотно порадовалась бы за нее, если бы старшая не взялась ее воспитывать и наставлять, принуждая оставить гадания и чаи, цветоводство и прочие «вредные» увлечения.
К счастью для Софии, вскорости она познакомилась с ныне покойным господином Черновым и сделалась его невестой.
Ее супруг, приятный молодой джентльмен двадцати семи лет от роду, служил офицером на корвете «Громовержец». В ранней юности он поступил на корабль мичманом, после сдал экзамены на чин и за каких-то семь лет дослужился до второго лейтенанта [35]. После того он счел себя готовым обзавестись семьей. Имение его было невелико и доходов с него не хватило бы на достойную жизнь для жены и детей, но вкупе с офицерским жалованьем давало достаточно средств.
София находила такую партию весьма удачной: приданого у нее было немного, да и ослепительной красотой она не блистала. Молодая женщина почтительно относилась к мужу, испытывала к нему привязанность и истинное супружеское уважение, всегда с радостью встречала его во время редких отпусков. Господин Чернов с удовлетворением видел, как расцвел Чернов-парк с появлением хозяйки, и рад был проявлениям нежных чувств своей молодой супруги, поскольку искренне любил ее.
Софии удалось устроить свое счастье без жертв, на кои ее толкала старшая сестрица, а потому до сих пор молодая женщина вполне дружески общалась с родней, переписываясь два-три раза в год и отправляя непременные поздравления с праздниками.
К несчастью, теперь дело обстояло иначе. Госпоже Черновой следовало в ближайшее время отписать сестре, попросив приюта, и оставить в прошлом все свои увлечения. Исключение составляло лишь гадание – занятие, на взгляд Ирины, не слишком приличное, зато почетное.
Так что ингредиенты придется оставить домовым, благо, испокон веков именно они ведали травами и чаями. При мысли о предстоящей разлуке с преданными Стеном и Леей вдове становилось совсем безотрадно на душе.
Госпожа Чернова со слезами на глазах покинула комнату, в которой провела столько приятных минут и с которой было связано столько славных воспоминаний. Гадалке нередко доводилось укрываться здесь от чужих горестей, с которыми ей приходилось сталкиваться, от неуклонных правил приличия, от посторонних глаз и придирчивых оценок. Лишь тут да наедине с рунами она могла быть самой собою, со всей душой предаваясь любимому делу и наслаждаясь тихим счастьем.
Софии было горько и обидно. Невыносимо снова и снова терять то, что составляет суть твоей жизни, не обретая ничего взамен.
Что ж, зато Лея будет рада получить новые компоненты для своего драгоценного мыла, а быть может, станет наконец его продавать, что сулило со временем неплохой доход, даже учитывая немалые налоги…
Молодая женщина через силу улыбнулась, с нежностью думая о домовых, которые стали для нее родными, и направилась на кухню.
Глава 17
Домовые чинно расположились за столом посреди белоснежной кухни. Перед ними стояли полные чашки и нетронутые сласти, но понурые супруги, казалось, вовсе позабыли, что собирались чаевничать. Подперев щеку рукой, Лея мрачно взирала на сверкающую чистотой плиту, а Стен сидел, опустив глаза, и мял в руках шляпу.
Эта сцена составляла такой контраст с недавним бесшабашным весельем домоправительницы, что София замерла на пороге.
– Что случилось? – встревоженно воскликнула она.
– Ничего, – буркнула Лея, отводя глаза и пытаясь улыбнуться.
Госпожа Чернова вздохнула поглубже и принялась расспрашивать, пренебрегая нежеланием домовых отвечать на каверзные вопросы. Как выяснилось, Стен вернулся из города с пустыми руками, поскольку почтенный мясник категорически отказался снабжать провиантом подозрительную особу…
Услыхав это удручающее известие, София на несколько мгновений оцепенела от досады, но вскорости ее обуяла та разновидность гнева, какой присуща поразительная ясность мыслей и готовность храбро сражаться даже с превосходящим противником.
– Сегодня же после чая загляну к господину Баруларсу. Уверена, он меня выслушает! – заключила молодая женщина уверенно.
В ее голубых глазах плескалось опасное пламя, а кулаки были крепко сжаты. Недавнюю печаль и растерянность как рукой сняло. Злость – лучшее средство от меланхолии!
Домовая тут же засуетилась и принялась кудахтать, напоминая хозяйке, что уже пора собираться в Эйвинд.
Поскольку траур накладывал свои ограничения, Софии не пришлось переодеваться сообразно предстоящему визиту, достаточно было лишь сменить шляпку и пощипать щеки для пущего румянца.
Молодая женщина безропотно принимала помощь хлопочущей домовой, которая подсовывала то огуречный лосьон, то флакончик духов, то принималась поправлять чепчик… Как будто снаряжала хозяйку на свидание, а не на чаепитие с подругой!
Впрочем, терпения Софии достало ненадолго. Отослав Лею, она сама принялась прихорашиваться, поймав себя на крамольной мысли, что нынче ей отчего-то вновь хотелось быть нарядной и казистой.
Должно быть, последний раз она задумывалась о своей наружности еще при господине Чернове. Но жизнь продолжается и после смерти близких, пусть даже под гнетом горя кажется иначе.
София сняла чепец и выпустила несколько прядок вокруг лица, как нравилось мужу. С такой прической она казалась совсем юной и свежей, и темные, мрачные одежды странно смотрелись на ее по-девичьи тонкой фигуре. Молодая женщина вздохнула и заколола кокетливые локоны – вдове не пристала столь легкомысленная куафюра! [36]
Госпожа Чернова спустилась вниз, привычно проигнорировала неодобрительный взгляд домовой, которая отнюдь не придерживалась строгих взглядов хозяйки, и отправилась в Эйвинд.
Пешая прогулка подлатала расстроенные нервы молодой женщины, заставила ее позабыть о неприятностях. Она несказанно любила весну, ее свежесть и нежность, невесомое дуновение теплого ветерка и ласковые прикосновения солнца, ту особенную легкость, которая обуревает душу лишь в это время. Щеки Софии раскраснелись без всяких ухищрений, а глаза блестели от восторга. Имение Рельских было великолепно и неизменно вызывало восхищение даже у куда более искушенных и придирчивых гостей. Сочетание живописных диких уголков и безукоризненно возделанных полей и ферм придавало имению неизъяснимую прелесть.
Эйвинд походил на письмо, написанное безупречно ровным почерком на дорогой мелованной бумаге. И уже не столь важно, начертан ли велеречивый сонет или счет из лавки, – все одно таким посланием надлежит любоваться, касаться осторожно и бережно, опасаясь оставить следы неловких пальцев…
Слуга встретил госпожу Чернову чрезвычайно почтительно, проведя ее в небольшую гостиную, где уже ожидали господин Рельский и барышня Елизавета. Остальные сестры и матушка не соизволили присоединиться к ним (что, впрочем, было к лучшему), поэтому чаепитие прошло весьма приятно.
Горячий шоколад, особенно любимый Софией, которым ей редко доводилось лакомиться в силу дороговизны, а также свежайшие вафли с кленовым сиропом и творожный торт развеяли последние остатки дурных мыслей, и молодая женщина охотно смеялась шуткам и перебрасывалась с господином Рельским остроумными репликами, наслаждаясь его сдержанным одобрением.
Приятную беседу неожиданно прервало появление еще одного гостя. Не дав слуге даже толком доложить о своем появлении, в комнату ворвался дракон.
Шеранн озарил гостиную чрезвычайно обаятельной улыбкой, выразил дамам восторг от встречи и тут же принялся сыпать комплиментами, совершенно оттеснив в сторону мирового судью.
Впрочем, господин Рельский отнюдь не страдал стеснительностью, а потому быстро взял инициативу в свои руки и перевел разговор на животрепещущую тему убийства.
Как и рассчитывал мировой судья, дракону стало не до пустых любезностей, дамы также посерьезнели. Даже барышня Елизавета, которая в присутствии Шеранна неотвратимо глупела и делалась совершенно завороженной, и та отвлеклась от созерцания великолепного образчика воплощеннной стихии и принялась пересказывать слышанные ею сплетни и подозрительные факты.
Торжественно обменявшись добытыми сведениями, новоявленные сыщики спорили, что предпринять далее. Вот тут возникла закавыка, так как мнения относительно вероятных преступников у всех троих (право, барышню Елизавету не следовало принимать во внимание) не совпадали.
– Вы знаете, у меня складывается впечатление, что милейший господин Ларгуссон сумел изрядно насолить половине города, притом настолько, что его охотно придушили бы в темном углу, – с досадой произнес господин Рельский. – Но нам вовсе не на руку такое количество подозреваемых!
– А кого вы считаете убийцей? – поинтересовалась София.
Последние события заставили ее весьма дорожить суждениями мирового судьи.
Он не торопился с ответом.
– Думаю, господа Шоровы, – наконец определился господин Рельский.
– Шоровы? – переспросила госпожа Чернова с недоверием. – Не могу представить, чем им помешал сторож!
– Полагаю, он их шантажировал, – пояснил мировой судья неохотно. – Но пока у меня нет никаких доказательств, только догадки и косвенные указания.
София закусила губу. Безусловно, это объясняло поступки соседей и распускаемые ими слухи, но неужели ее добрый друг способен на такое? Первым ее порывом было наотрез отказаться даже допустить подобное вероломство, но события последних дней показали, сколь мало она знала о давних знакомых.
Госпожа Чернова принялась крутить в руках чайную ложечку, пытаясь отогнать неприятные размышления, и спросила:
– Но чем их можно шантажировать?
Господин Рельский покачал головой, не желая раньше времени разглашать свои догадки.
– А вы сами кого подозреваете? – полюбопытствовал он.
София нахмурилась, пытаясь собрать воедино смутные подозрения.
– Я не знаю! – наконец воскликнула она с отчаянием. – Причины есть у всех: и у госпожи Дарлассон, и у барышни Дварии Ларгуссон, и у господина Нергассона, даже у господина Ларина… Но кто из них, я не ведаю, уверена лишь, что госпожа Дарлассон ни при чем!
– Сомневаюсь, – вмешался дракон. – Ведь выбраться из библиотеки можно либо с ее помощью, либо спустившись по стене.
Мировой судья с явной неохотой его поддержал и в общих чертах пересказал недавний разговор с инспектором, разумеется, опустив домыслы полицейского о самом драконе и госпоже Черновой.
Впрочем, Шеранн явно заподозрил нечто подобное, уж слишком понимающим сделался его взгляд.
– Все же, – настаивал господин Рельский, – на кого думаете вы?
– Господин Нергассон или Ларин, – поколебавшись, призналась София. – Только у них есть бесспорные резоны. А вы как полагаете, господин Шеранн?
– Или хозяйка библиотеки, или Щеглов! – тут же ответил дракон. – Гномку могла обуять ревность. Такие холодные и сдержанные женщины если уж и теряют самообладание, то полностью.
– А господин Щеглов тут при чем? – не выдержала госпожа Чернова.
– Не нравится он мне, – пояснил дракон безмятежно и добавил: – Не понимаю, что он делал в библиотеке…
– Полагаю, ухаживал за Юлией, – пожала плечами София.
– Не думаю, – покачал головой дракон, и госпожа Чернова невольно залюбовалась его вишневыми волосами, которые языками пламени взметнулись вокруг лица.
Заметив это, Шеранн ослепительно улыбнулся и пристально взглянул в глаза Софии, отчего у нее вдруг закружилась голова.
В его очах сверкало яростное пламя, неприкрыто жаждущее и неумолимое…
София вдруг испугалась – до дрожи в коленях, до безрассудного детского желания спрятаться от всего мира, накрывшись с головой одеялом. Давешнее стремление понять, что испытывает человек в пылу необоримых чувств, обернулось ужасающим ощущением полной беззащитности вперемешку с волнительным упоением…
Теперь ее уже вовсе не влекло неизвестное. Привычная броня из воспитания и приличий, воли и разума оказалась до невозможности хрупкой, София отчаянно цеплялась за ее обломки, силясь побороть необычные переживания. Так бабочка в последний момент осознает губительность огня и тщится преодолеть его властное очарование…
Молодая женщина с трудом осознавала, где она находится, и не замечала ничего вокруг. Молчаливый поединок взглядов продолжался несколько мгновений, но они показались ей бесконечными. Разумеется, происходящее не ускользнуло от мирового судьи.
Господин Рельский опустил тяжелую длань на ее плечо, прервав мучительное ощущение, и проговорил негромко:
– Думаю, час уже поздний и вам пора домой. Вы позволите вас сопровождать?
– Конечно, – с радостью ухватилась за его предложение София, тут же вскочила и стала суетливо поправлять платье дрожащими руками, стараясь не глядеть в сторону дракона.
Стоящий за ее спиной господин Рельский и Шеранн обменялись взглядами, будто уколами шпаг. Мировой судья казался в этот миг несокрушимым, будто монолит, и дракон отступил: самым галантным образом распрощался и убыл.
Лишь когда за ним закрылась дверь, София вздохнула с облегчением и сумела улыбнуться своему спутнику.
Госпожа Чернова смущенно сообщила, что у нее имелись срочные дела в Бивхейме, а потому домой она пока не собиралась, на что господин Рельский понимающе усмехнулся и предложил:
– Полагаю, мое присутствие будет кстати…
Ей оставалось с благодарностью принять его предложение.
Спустя недолгое время двуколка мирового судьи остановилась возле дома мясника.
Господин Баруларс был гоблином средних лет и обитал на окраине Бивхейма, в уютном маленьком домике с пристроенной к нему просторной верандой, играющей роль лавки. Наружность его не оставляла сомнений о роде занятий: кожаный фартук и грубые рукавицы, бугрящиеся под рубахой мышцы и самое неприветливое выражение лица. Тонкие губы гоблина при виде господина Рельского неохотно сложились в улыбку – он силился казаться гостеприимным.
– Приветствую вас, господин, – почтительно поклонился он, игнорируя гадалку и выказывая ей таким образом полнейшее пренебрежение.
Софию вновь обуяла злость – настолько, что она без колебаний отбросила всегдашнюю мягкость и соображения вежливости. Не тратя время на пустые любезности, она решительно перешла к делу.
– Полагаю, вы позабыли, что мне ведомы руны… – произнесла она почти вкрадчиво, чуть склонив набок голову, и сделала многозначительную паузу. Господин Баруларс промолчал, лишь вздохнул судорожно, решимости в нем несколько поубавилось. Гадалка заметила это и уверенно продолжила: – Заверяю, я не стану терпеть такое отношение. И если вы немедля не извинитесь, не премину наложить на вас нид…
– Да как же можно-то? Это ж преступление! – возмутился мясник и в поисках поддержки взглянул на ее спутника.
Господин Рельский имел такой вид, будто все происходящее нисколько его не шокировало. Глаза гоблина встретились со спокойным взглядом серых глаз джентльмена, и мясник с упавшим сердцем осознал, что тот ничего не предпримет против госпожи Черновой, более того, всецело на ее стороне.
– Мне нечего терять, – тихо произнесла гадалка, на мгновение устало прикрыв глаза. – Раз уж меня все считают убийцей… Знаете ли, обидно быть без вины виноватой! Лучше я сполна отплачу за все и со спокойной душой отдамся во власть правосудия. Прошу вас запомнить это и более не огорчать меня!
Зеленовато-бледный мясник судорожно кивнул и нервно поправил фартук, плотно обтягивающий его внушительную утробу. Как и многие обыватели, он питал суеверный страх перед волшбой, понимая, сколь мало может ей противопоставить, и София безошибочно ударила в его самое слабое место. Господин Баруларс был готов ко многому, но только не к такому!
– Тогда счастливо оставаться! – произнесла молодая женщина и направилась к выходу. Господин Рельский молча последовал за нею.
Оказавшись на улице, она устало опустилась на кстати подвернувшуюся скамейку. Злость схлынула, оставив изнеможение и горечь.
– Вы все правильно сделали, – проговорил мировой судья, глядя на нее с неподдельным участием.
– Разве это что-то переменит? – печально осведомилась София.
– Даже если так, обидчики должны получать по заслугам, – произнес он со спокойной уверенностью, будто живое воплощение бога Тюра, покровителя справедливости и воздаяния.
Она подняла взгляд.
– Вы всегда так поступаете? – пытливо спросила госпожа Чернова. – И вас нисколько не беспокоит, что я в вашем присутствии стращала добропорядочного горожанина?
– В данном случае цель вполне оправдывает средства, – пожал плечами господин Рельский. – И я более чем уверен, что вы никогда не осуществите свою угрозу. Откровенно говоря, – вдруг усмехнулся он, – я для острастки собирался кое-чем ему пригрозить, но вы управились сами.
От неожиданности София широко раскрыла глаза и рассмеялась.
– Что ж, благодарю за заступничество, – весело произнесла она, будто воочию ощутив, как с сердца свалился тяжелый камень, и добавила уже серьезно: – Я очень рада, что вы мой друг!
Мировой судья улыбнулся ей в ответ, помог встать и усесться в экипаж.
Они оставили коляску и направились пешком к дому госпожи Дарлассон. По дороге господин Рельский рассказывал молодой женщине необыкновенно забавную историю, которая произошла с ним еще в его бытность барристером [37], но веселость его отчего-то казалась Софии напускной.
Наконец прогулка завершилась у двери библиотеки. Вечер уже подкрался на мягких лапках и собирался вот-вот накинуть на город прохладную шаль сумрака. Соль откровенно зевала у самого края небосвода, готовясь отойти ко сну. Ее розовое одеяние предвещало, что следующий день будет ясным, впрочем, как обычно и случалось на Бельтайн.
Госпожа Чернова тихонько вздохнула, вид библиотеки навевал воспоминания и оживлял былые надежды.
Тем временем мужчина уже стучал в дверь. Им открыл слуга, который поведал, что госпожа Дарлассон отправилась на прогулку в сад, и посоветовал искать ее в западной беседке, где хозяйка имела обыкновение проводить погожие вечера.
Гости решили прервать отдых почтенной гномки и направились на розыски. По счастью, госпожа Чернова прекрасно знала окрестности, а потому им не составило труда добраться к искомой альтанке.
Ажурное сооружение, увитое плетистыми розами и диким виноградом, располагалось на небольшой полянке, окруженной каштанами и яблонями. Гадалка любила это уютное местечко, хотя редко здесь бывала.
Однако в этот раз милое очарование сада было грубо нарушено.
Взглядам нежданных посетителей предстало зрелище, столь нелепое, что Софии захотелось протереть глаза.
У самого входа в беседку на земле лицом вниз распростерлась госпожа Дарлассон, возле которой стоял на коленях господин Нергассон. Кузнец не сводил застывшего взгляда с неподвижной гномки, а чуть поодаль валялся молоток, запачканный чем-то красным…
Глава 18
Молодая женщина почувствовала дурноту и покачнулась. Она прижала пальцы к губам, силясь сдержать крик. Взгляд с пугающей четкостью выхватывал детали: небрежно отброшенный молоток; неестественно белое лицо господина Нергассона; справа от него – оброненный букет еще свежих полевых цветов…
Именно трогательные цветочные головки стали последней каплей – госпожа Чернова закричала, все так же прижимая ладонь ко рту, будто пытаясь затолкать крик обратно.
Этот звук, видимо, привел кузнеца в чувство. Он заполошно оглянулся, дико посмотрел на них и закрыл лицо руками…
Все смешалось в саду. Прислуга, всполошенная воплем, суматошной толпой ринулась к ним. Мировой судья владел собою куда лучше и принялся командовать, давая Софии несколько оправиться.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |