– Я так и знал! – радостно воскликнул он. – Должны же были как-то брать воду для храма! Но надо, конечно, быть осторожными: доски, похоже, не очень прочные. Я, пожалуй, зайду так, прямо с берега, а вам помогу пройти по мосткам… Раздеваемся!
Я почувствовала, что краснею, непонятно отчего. Я же не собираюсь раздеваться догола, а белье у меня очень даже целомудренно закрытое и плотное…
Вынырнув из туники, я увидела уже раздетого Мая в темно-синих плавках и расшнурованных кроссовках. Кровь опять так стремительно прилила к лицу, что зазвенело в ушах. Ну надо же, как волнует меня этот мужчина… Между тем, «этот мужчина» принялся своими кроссовками приминать траву у мостков, чтобы можно было и на них взобраться и войти в воду с берега. Пока он был занят этим важным делом, я успела снять обувь и джинсы. Когда Май повернулся ко мне, я находилась уже почти в предобморочном состоянии, но его взгляд меня сразу отрезвил. Он был абсолютно равнодушным. Май не видел во мне женщины. Очень захотелось заплакать.
– Идите сюда! – позвал он.
Изо всех сил сдерживая слезы, подступившие к глазам, я подошла к реке. Окружающее настолько расплылось, смазалось и, казалось, растворилось в слезах, что я почти ничего не видела и без помощи Мая вряд ли смогла бы взобраться на мостки. Вода, в которую неловко плюхнулась, меня все-таки взбодрила. Она показалась холодной только после жары, а потом уже ласкала тело теплыми тонкими струями. Низкое вечернее солнце придало водам цвет старого золота, маленькие, тоже золотистые рыбки, явно не пуганные, легко проплывали между пальцами моих рук, тыкались в шею и грудь. Рыбье спокойствие скоро передалось и мне. И чего я так растревожилась? Будто происходит что-то из ряда вон! На самом деле я просто наслаждаюсь летним вечером, плыву, отдыхаю в медовом раю…
Стояла тишина, нарушаемая лишь всплесками воды, над которой вились стрекозы и какие-то странные насекомые с узкими мохнатыми тельцами и блеклыми мотыльковыми крылышками. Мне было хорошо, не хотелось выходить из воды, но Май в конце концов прервал мою нирвану, в которую я умудрилась-таки впасть.
– Галя, надо бы найти где поужинать! Вы хотите есть?
Я повернула голову на его голос. Май уже стоял на берегу, высокий, стройный, загорелый… Внутри меня опять что-то стронулось с места и грозило очередной раз привести не в лучшее состояние, и потому я постаралась сосредоточится на своих ощущениях. Хотела ли я есть? Пожалуй, нет… Но раз ему хочется…
– Да, пожалуй, надо бы поесть! – крикнула я и поплыла к мосткам.
Май помог мне выйти, совершенно на меня не глядя, и я подумала, что, если бы на мне вообще не было белья, он этого и не заметил бы. Я заставила себя не огорчаться этому. Кроме Стаса, никакие мужчины мной никогда не интересовались, и потому… Впрочем, выяснилось, что и Стаса я не слишком интересовала… Чего уж ждать от Мая… Стоп! Хватит душераздирающих мыслей! Я отдыхаю! Отдыхаю! И все!!!
Мы, скрываясь друг от друга в кустах, выжали свое белье, немножко постояли молча, расставив руки и закрыв глаза, на жарком солнце, несколько пообсохли и принялись одеваться.
Кафе в Брилеве было только одно – привокзальное. Называлось оно незамысловато – «Василек». Наверняка родилось здесь еще в советские времена, когда и была мода на подобные названия: «Василек», «Огонек», «Ромашка»… Конечно, стены заведения уже были выложены современной голубоватой плиткой с бордюром из цветов, отдаленно напоминающих васильки, а столы со стульями были пластиковыми, но несокрушимый дух советского общепита, который я помнила с детства, не смогли из него выдуть никакие ветра перемен.
Май пытался посоветоваться со мной на предмет того, что заказать, но я отмахнулась, заявив, что целиком на него полагаюсь. Если бы я была этому человеку хоть чуточку интересна, возможно, он все-таки принялся бы со мной обсуждать меню, но он позвал официантку и сделал заказ. Я по-прежнему не интересовала Мая как женщина. Он видел во мне лишь попутчика условно среднего рода.
Надо признаться, что я неожиданно для себя сильно опьянела. К мясному стейку, оказавшемуся на удивление вкусным, нам принесли какое-то красное вино, кисловатое и терпкое. Я в винах никогда не разбиралась, но догадалась, что оно было сухое. Обрадовавшись тому, что Май не заказал водки или коньяка, я, видимо, переусердствовала и выпила лишнего. Может быть, конечно, сказалась усталость, а также тревоги и переживания сегодняшнего непростого дня. Когда вкусное мясо закончилось, мне сначала стало жаль, что больше совершенно нечего съесть, потом гораздо больше стало жалко себя, такую невыразительную, неинтересную, никому не нужную. По щеке поползла слеза. Ее Май заметил и опять сказал то, что сегодня я от него уже слышала:
– Не переживайте так! Все уладится, вот увидите!
– Послушайте! Зачем вы мне все время говорите одно и то же?! Я и так понимаю, что вам нет до меня никакого дела, но хоть из чистой вежливости могли бы как-нибудь разнообразить свои утешения! – одним духом выпалила я.
– Да?! – Май посмотрел на меня с удивлением и сочувствием. – И что бы вы хотели, чтобы я сказал?
– Лучше ничего, чем дежурные фразы… – Из другого глаза выкатилась еще одна слеза, и я слизнула ее языком с губ, как делала Наташина дочка Маришка, когда капризничала.
– Но вы же плачете…
– Подумаешь… поплачу и перестану… – отозвалась я, но поскольку плакать только начала, то могла пока не переставать, что и сделала. Слезы полились неудержимо. Я всхлипывала и сморкалась в салфетки, которые услужливо подавал Май.
– Вы, наверно, думаете, что самая несчастная в этом мире, да? – не выдержав, спросил Май.
– Ну что вы! – зло прорыдала я. – Есть ведь еще голодающие в разных гетто, раковые больные, приговоренные к смертной казни, а также малые народы Крайнего Севера, где очень холодно даже сейчас… Куда мне до них!
Я видела, что Май подавил улыбку, боясь меня расстроить еще больше, а меня уже понесло:
– Что вы, мужчины, понимаете в женских несчастьях! Вам то дачу достроить надо, то адронный коллайдер, то футбол посмотреть по ящику, то на войну сходить… А как только освобождается время от этих важных дел, вам гламурных красоток подавай! А что же делать нам, негламурным, некрасивым и убогим?!
– Ну что вы такое говорите, Галя?! – возмутился Май, как мне показалось, очень неискренне. – Вы вовсе не убогая и… достаточно хороши собой…
– Да ну! – Я даже перестала лить слезы. – Я до того хороша собой, что вы меня даже не заметили в электричке! Я невидимка!!!
– Как не заметил?! Ерунда какая-то…
– Нет, не ерунда! Мы с вами вместе ехали из Питера в Ключарево! Ну… то есть вы гораздо позже зашли… на какой-то станции… Помните?
Май наморщил лоб, пытаясь вспомнить, а потом сказал:
– Ну да… Я от Питера ехал в одном вагоне, а потом в него завалились подростки, шумели, орали, песни дурацкие голосили… Мне все это не понравилось, вот я и перешел в другой вагон… Хотя бы в конце пути хотел отдохнуть от их ора…
– Ну вот! Перешли в наш вагон и уселись прямо напротив меня! Мы до самого Ключарева просидели рядом, глаза в глаза, но вы меня, как говорится, в упор не видели! – Я помахала перед его лицом ладонью с растопыренными пальцами. – И когда вы пришли просить сдать комнату, меня даже не вспомнили! Вот такая я красавица!
– Я… я просто был очень расстроен… одним делом… – Май явно смутился. – Да и устал сильно на работе…
– Допускаю! Но, согласитесь, если бы напротив вас в электричке уселась длинноногая красотка только-только из солярия, у вас как рукой сняло бы и расстройство, и усталость!
– Вы не правы! Все вовсе…
– Тоже допускаю! – гневно перебила я его. – Но вы сразу вспомнили бы меня, когда хотели снять жилье, если бы я была хоть немного милее, чем есть на самом деле! Разве не так?!
– Галя, перестаньте, – тихо сказал Май и прижал к столу ладонью мою руку, которой я выделывала перед его лицом очередной замысловатый пируэт. – На нас уже обращают внимание…
– Да ну и что! – Я отбросила его руку. – Кто тут нас знает-то?! Пусть думают, что хотят!
– Ну… в общем-то, верно… – согласился он и, поднимаясь с места, добавил: – Подождите, я расплачусь.
Май вышел из-за стола и отправился к стойке, из-за которой за нами действительно с большим любопытством наблюдали парень, возможно, бармен, и наша официантка. Я несколько приосанилась. Пусть они думают, что мы поссорившаяся семейная пара. Официантка явно завидует тому, что у меня такой мужчина. Вот и пусть! И нечего ему строить глазки! Бесполезно! Мы сейчас отсюда уйдем, и Май никогда больше не вспомнит эту официантку. А меня он теперь уж долго не забудет! Даже в плохом всегда можно найти что-то хорошее!
Уже на улице Май совершенно спокойным голосом, будто и не было моей пьяной истерики, сказал:
– Как я и думал, за железной дорогой, у шоссе, есть мотель. Мне в кафе объяснили, как туда пройти. Там можно переночевать.
– Вы снимете два номера? – запальчиво спросила я.
– Как скажете… – ответил он, глядя себе под ноги.
– А что мне еще сказать? – опять взвилась я. – Я же вас как женщина совершенно не интересую! Я вообще никого не интересую как женщина! Даже собственного мужа, как оказалось, никогда не интересовала…
Май посмотрел на меня с непонятным выражением лица, и мы больше не разговаривали до самого мотеля, даже когда долго поднимались на виадук и спускались с него.
Он снял один номер. Я почему-то испугалась. Хмель от сухого вина уже почти выветрился, и мне было стыдно за свое поведение. Видимо, после моей истерики Май решил, что как порядочный человек обязательно должен со мной переспать. У меня все внутри похолодело.
Когда мы оказались вдвоем в безликом номере мотеля с широкой кроватью, застеленной ярким синтетическим покрывалом с огненно-оранжевыми маками, мой спутник первым делом задернул такие же безвкусные шторы на окнах, и я испугалась еще сильней.
– Вы мне ничего не должны… – выдавила я с трудом.
– Я знаю, – ответил он.
Повисла тишина. Я сидела на краешке весьма ненадежного стула, который слабо поскрипывал под весом моего тела, хотя я, как мне казалось, вообще не шевелилась. Май, обхватив голову руками, расположился на своем рюкзаке. Похоже, нам обоим было неловко, и мы оба не знали, как себя вести дальше. Первой не выдержала я и проговорила сквозь зубы:
– А не надо было меня с собой звать…
– Наверно, не надо было… Я не подумал, что…
– Что?! – Я почему-то опять рассердилась. – Вы не подумали, что как-то придется проводить со мной ночь?!
– А что ее проводить… Я думал, что мы останемся на природе, а вы… И я подумал, что вам надо…
Он замолчал.
– Вы не подумали, что мне захочется с вами в постель, так?! – выкрикнула я, срываясь на самый отвратительный визг.
Он что-то хотел сказать, но я не дала. Меня опять понесло, и моя трезвая истерика, наверно, казалась со стороны еще отвратительней пьяной, но мне было все равно. Мне надо было выговориться, выкричаться, исповедаться…
– Да! Да! Да! Вы мне понравились еще тогда в электричке, когда меня совсем не замечали! Я поэтому и сдала вам комнату, хотя никогда раньше мы комнат никому не сдавали! Но я ничего такого не хотела! Ничего! Просто побыть какое-то время рядом с мужчиной, который понравился! В этом нет ничего дурного! И вы пожили бы у меня и уехали бы спокойно, если бы не сплетни, если бы не Катерина… А более всего… если бы не Стас! Если бы не Стас… Если бы он мне сказал, что любит меня, я забыла бы вас очень быстро! Честное слово! Но он не сказал! Не сказал! Он вообще, оказывается, меня никогда не любил! Можете себе такое представить! Я потому и собралась уехать… А тут вы! Опять вы! И приглашаете с собой, но на меня по-прежнему не смотрите, будто я – не я! Будто я не женщина!
Я вскочила со своего уже совершенно неприлично расскрипевшегося стула, подлетела к окну, раздернула обратно занавески и, задрав голову вверх, закричала в форточку:
– Все! Все смотрите! Нам нечего скрывать! У нас все целомудренно! Я не женщина! Не женщина! Я пустое место!
Я как раз собиралась выкрикнуть парочку едких ругательств в адрес всех мужчин, но почувствовала на плечах руки Мая. Он держал крепко, но позволил мне развернуться, и я крикнула уже не в форточку, а прямо в его лицо:
– Мне не нужна ваша жалость! Мне не нужно ваше лживое участие! Мне не надо…
На этом я вынуждена была прерваться, поскольку Май закрыл мне рот своими губами. И я сразу сникла. Конечно, можно было бы начать сопротивляться, но это было бы притворством чистой воды. Разве не его поцелуев я хотела? Не этого ли добивалась своими слезами и криками? Надо брать то, что он мне решил-таки подарить! Пока не передумал!
И я ответила на его поцелуй так истово, как никогда не позволяла себе со Стасом. Нет, неправильно… Я просто не знала, что так могу себе позволить… Опять не то! Я вообще не знала, что могу так… Конечно, Май меня просто пожалел, но я отозвалась на его участие всем своим женским естеством. Мой трепет, мое страстное желание не могли не передаться ему. И мы в четыре руки принялись стаскивать друг с друга одежды. И зачем же мы так оделись? До чего же плохо поддавалась ему моя туника! Пояс застрял в кулиске и никак не позволял ее снять. Когда я уже была готова разодрать в клочья тонкий батист, пояс вдруг ослабел, и Май двумя быстрыми движениями снял с меня эту одежку через голову. Потом пришлось повозиться с тугим ремнем на его джинсах. Наши руки без конца сталкивались: сначала на пряжке, потом на молнии джинсов. Мы мешали друг другу, а чем больше мешали, тем более росло нетерпение, и потому, когда мне наконец удалось прижаться к его обнаженному телу, я чуть не расплакалась от облегчения. Да, вот так… От облегчения: мне уже не надо было желать чужого мужчину и страдать от унижения. Этот мужчина был сейчас в полной моей власти. Я это понимала, я это чувствовала. В нашей телесной схватке меня не подавляли, мне позволяли главенствовать, быть ведущей. У меня перехватывало дыхание от новизны ощущений. Я была так наэлектризована, взбудоражена и переполнена, что в самый острый, пиковый момент из моей груди вырвались настоящие рыдания.
– Что?! Что-то не так? – испугался Май.
– Все так… так… – сквозь всхлипы ответила я. – Медовый рай…
– Медовый рай? – с удивлением повторил он.
– Солнце… там на реке… Его лучи окрасили все вокруг в цвет меда: и траву, и листья, и цветы… И река была, как мед… Я плыла в меду… А сейчас еще и сладко… Ты – медовый мужчина…
Май откинулся на спину и произнес фразу, совершенно не попадающую в медовый контекст:
– Наверно, надо было как-то предохраниться…
– Нет… – односложно отозвалась я.
– То есть ты?..
– То есть я никогда не предъявлю тебе никаких претензий.
– Да я не об этом… Не о претензиях… Не хотелось бы для тебя никаких осложнений… Как-то я упустил…
Я рассмеялась и, продолжая хохотать, спросила:
– А ты всегда носишь с собой предохранительные средства? На всякий такой случай, да?
– Нет… – Май смутился. – У меня этого… нет… Сейчас нет…
– Ай-ай-ай! Какой непредусмотрительный рыбак! А вдруг ты выловил бы золотую рыбку, которая обернулась бы прекрасной женщиной и возжелала бы тебя! Или какая-нибудь лягушка-царевна подвернулась! А ты не готов по полной форме!
– Да у них своих средств полно, я думаю… Волшебных всяких…
Май наконец рассмеялся сам, навис надо мной, легким прикосновением отвел от моего лица спутанные волосы и произнес:
– А ты была не хуже золотой рыбки – владычицы морской! А уж всякие лягушки тебе наверняка и в подметки не годятся!
Я захлестнула его шею руками, притянула к себе, и все началось сначала. А потом он как-то вмиг заснул. Я лежала в его объятиях и думала о том, что только сегодня родилась настоящей женщиной. Мне и со Стасом всегда было неплохо в постели, но в самый первый раз я, неопытная и даже до того никем не целованная, испытывала лишь любопытство перед предстоящим процессом соития с мужчиной. Потом во вкус, конечно, вошла, но никогда особенно не старалась для мужа. Не потому, что считала это постыдным или недостойным, – мне казалось, что у нас все гармонично, раз Стас мной доволен. А может, он и не был доволен? Может, он в постели со мной испытывал смертельную скуку? А я, оказывается, могу быть чуть ли не владычицей морскою… Но могла ли ею быть со Стасом? Пожалуй, не могла… Сегодня должна со всей очевидностью признать, что никогда не любила его… А он меня… И что теперь со всем этим делать?
Я не помню, на каких трагических размышлениях заснула. Проснулась, тут же вспомнила, что произошло накануне, но в постели Мая не обнаружила. Вот как… Ну что ж… По-другому и быть не могло. Я ему навязалась, и он сбежал, как только представилась такая возможность. Всплакнуть по этому поводу мне не удалось, потому что из крохотной душевой вышел Май с мокрыми волосами.
– Проснулась? – спросил он с улыбкой.
Я кивнула, хотя это и так было совершенно очевидно, и тут же увидела и его одежду на стуле, и рюкзак у стены, и футляр с удочками, а на прикроватной тумбочке – часы. Он никуда не собирался уходить. По крайней мере, утром.
Май присел на кровать, глядя на меня смущенно и даже, как мне показалось, с ощущением вины. Я погладила его руку, которой он опирался на постель, и сказала:
– Все хорошо. Не переживай. Я ничего от тебя не потребую. – И добавила, выразительно разделив на слоги: – Ни-ког-да!
– Ты не о том… – начал он, но я, приподнявшись, закрыла его рот рукой. Мне не хотелось, чтобы он оправдывался, извинялся или, что еще хуже, сказал что-нибудь такое, что могло разрушить очарование утра после ночи, проведенной с желанным мужчиной.
Он поцеловал мою ладонь, а я забросала его вопросами:
– Что мы будем делать сегодня? Сколько у нас времени? Когда тебе нужно ехать в Питер?
– Часов в восемь уже надо быть дома. Так что у нас еще целый день впереди. Предлагаю перекусить – тут, в мотеле, есть маленькая кафешка… А потом, может быть, махнем на твою медовую реку, искупаемся еще? День опять обещает быть жарким.
И мы отправились в кафе. Мы завтракали кофе и булочками с вареной сгущенкой, разогретыми в микроволновке, и болтали о всяких пустяках. Вообще-то, я довольно серьезная женщина, и пустяки – не мой профиль, но рядом с Маем я становилась другой, не похожей на себя прежнюю. Я будто наконец освободилась от кокона самоконтроля. Я просто жила и отчаянно наслаждалась этим процессом. Мне было очень хорошо, и я жалела только о том, что времени у нас не так уж и много. Мы проснулись настолько поздно, что наш завтрак вполне мог бы быть обедом.
Допив кофе, мы отправились на реку. Стоял жаркий безветренный полдень. В небе, будто опрокинутом на нас ярко-голубой чашей, не было ни облачка, в воздухе звенели невидимые насекомые, пахло нагретой травой. В начале июня она еще не успела пропылиться насквозь и потому источала тонкий свежий аромат. Я не знала названий цветов, которые стелились под ноги. Желтовато-зеленый венчик неприметного цветочка, который я сорвала по пути, тоже пах медом. Или теперь все, связанное с Маем, будет иметь для меня сладковатый медовый запах?
Мы не стали подниматься к храму, а сразу пошли к реке на наше вчерашнее место, где возле воды сухостой так и остался примятым. Здесь, как и у разрушенного храма, по-прежнему не было ни души. Я сняла туничку, сбросила брюки и потом, чуть помедлив, сняла белье. Кого мне теперь стесняться? Май пусть смотрит на меня и вспоминает прошедшую ночь. Нам обоим было хорошо, и, может быть, он…
Я не дала мысленным образам перелиться в законченную форму и пошла к мосткам, отчаянно стараясь не глядеть на Мая. Но он все же догнал меня и помог спуститься с мостков. Вода, как всегда бывает даже в самую жаркую погоду, слегка обожгла холодом, но потом, как и вчера вечером, мягко обволокла тело теплыми струями. Я легла на воду – на спину, закрыв глаза, и в состоянии полного блаженства отдалась слабому течению.
– Галя! Будь осторожна! Тебя унесет! Неизвестно, какой дальше берег! – услышала я крик Мая, развернулась и увидела, что меня действительно уже унесло от мостков на приличное расстояние. И я поплыла назад, с удовольствием работая руками и ногами. Возле Мая остановилась и хотела встать, но дна не было, я ушла под воду, потом вынырнула, отфыркиваясь и смеясь.
– Глубоко как! – восхитилась я. – Неожиданно!
– Да, тут дна не достать. – Май вдруг подплыл ко мне, обнял и поцеловал в губы. Мы вдвоем ушли под воду, потом разом вынырнули, снова поцеловались, опять погрузились с головой, а когда очередной раз вынырнули, он предложил: – Может, на берег?
Я не могла не согласиться, потому что поняла, что он тоже обнажен и так же, как я, желает повторения того, что было нынешней ночью.
Никакой подстилки у нас не было, и потому мы просто утонули в июньских травах. И когда я, запрокинув голову, была настигнута чувственным взрывом, мне прямо в рот забрался венчик ромашки.
– Ты погляди, сколько тут ромашек… – прошептала я, когда мы уже просто лежали рядом.
Май ничего не сказал, только улыбнулся с закрытыми глазами. Я поднялась с травы и принялась собирать ромашки, потом села рядом с Маем и начала плести венок. Когда он наконец соизволил открыть глаза, венок был почти готов, но возле меня еще лежал целый ворох цветов.
– Боже! Какая картина! Да ты просто фея лета! Июньская нимфа! – воскликнул Май. – Погоди-ка! – Он метнулся к нашим вещам, вытащил фотоаппарат и принялся меня фотографировать. Я не позировала, я просто плела венок. Потом я надела его на голову, и тут уж он предложил мне принять несколько красивых поз. Я не сопротивлялась. Я была его феей, его нимфой. Жаль, что только лишь на один этот день. Май фотографировал и фотографировал до тех пор, пока я не отняла у него фотоаппарат. Мы опять прижались друг к другу обнаженными горячими телами.
– У тебя кожа медового цвета, – сказал он.
– Я же говорила: здесь все медовое… – отозвалась я. – Медово-ромашковый рай…
Потом мы еще купались нагишом, загорали, целовались, снова сплетали в узел наши тела, после снова купались, обнимались в воде, тонули, выныривали, хохотали, снова обнимались. Посидели немного на мостках, болтая в воде ногами. Я попыталась поймать хоть одну стрекозу. Май мне помогал. Но поймать стрекозу не удалось ни ему, ни мне. Захотели обняться на ветхих мостках, что вроде бы поначалу даже получилось, но в самый ответственный момент крайняя доска надломилась, и мы рухнули в воду, подняв фонтан брызг. Когда выбрались на берег, Май увидел, что я слегка оцарапала спину, приник к царапине губами, и все началось снова…
Мы очнулись, когда на часах Мая была уже половина пятого. Он присвистнул и предложил поспешить в мотель, чтобы забрать вещи, перекусить и узнать расписание электричек. Что мне было делать? Я не могла предложить ему остаться в медовом раю навсегда. Эротическая сказка закончилась. Май стал собранным и серьезным. Моя улыбка тоже сразу исчезла. Мы одевались, не глядя друг на друга. Впрочем, я иногда бросала на него взгляды, но он, казалось, не замечал их.
– Готова? – спросил Май, когда завязал шнурки своих кроссовок.
– Да, – отозвалась я.
– Двинули! – скомандовал он и первым начал подниматься на холм. Потом сообразил, что надо бы подать мне руку, но я уже была вровень с ним и в помощи не нуждалась. Май смущенно сжал ладонь в кулак и тут же сосредоточился на подъеме. Надо ли говорить, как тяжело было у меня на душе. Яркие краски лета словно мгновенно выцвели. Насекомые, которые только что сладко звенели, теперь самым отвратительным образом жужжали и липли к разгоряченной коже. Было душно и пыльно. Храм показался мне грудой изъеденных временем и непогодой кирпичей, а белые шапки цветов на кустах у мотеля пахнули в лицо чем-то удушающе медицинским. Все в этом мире переменилось в какие-то двадцать минут. Я подумала, что эта перемена могла бы произойти и раньше. Например, если бы в наше уединение на реке вдруг завернули другие купальщики, мы, обнаженные и несколько придурковатые в сочиненном для себя временном блаженстве, могли показаться чудовищно пошлыми сначала им, а потом и нам самим. Или если взглянуть на наше соитие в номере мотеля… Далеко не юный мужчина и некрасивая тетка сплелись в клубок на желтоватом, застиранном белье затрапезной гостиницы при дороге… Как же все относительно… Как же все… нехорошо…
Мы пообедали жидким холодным борщом и неким подобием гуляша. Хороша была только минеральная вода в бутылках, да и то, наверное, потому, что ее только что достали из холодильника. Как выяснилось, уехать в Питер можно было либо через полчаса, либо в 21.00. Поскольку Май собирался вернуться домой не позже восьми, мы поскорее закончили свой простенький обед и поспешили покупать билеты.
В электричке ехали большей частью молча. Несколько раз перекинулись ничего не значащими фразами, а потом Май задремал, привалившись к вагонной стенке. Он спал красиво, не разевая рта и не капая слюной, но я, разглядывая его, еще раз убедилась в том, что у него самое обыкновенное среднестатистическое лицо, пожалуй, даже не слишком запоминающееся. Конечно, он высокого роста, стройный и гибкий, что сразу позволяет зачислить на его счет приличное количество очков, но таких мужчин не так уж мало в Петербурге. Что он за человек, я так и не разобралась. Разве можно было это успеть сделать за такое короткое время нашего знакомства…
Человек, который так неожиданно на два дня стал моим любовником, проспал до самого Петербурга. Конечно, я могла бы его разбудить, но понимала, что ни к чему хорошему это не приведет. Между нами уже пролегла разделительная полоса, через которую мне хода, похоже, не будет. Он не позволит. Я это чувствовала. Было ли мне больно или обидно? Пожалуй, нет… Я не строила относительно Мая никаких далекоидущих планов. Я знала, что все будет происходить именно так. Да и он не делал мне никаких авансов. Я отдалась ему только на эти два дня. Может быть, зря? Нет… Как там гласит еще одна народная мудрость: лучше сожалеть о содеянном, чем о том, что не сделано! Вот! Май разбудил во мне женщину. Может быть, это плохо? Я буду теперь мечтать о таком мужчине, как он, а у меня есть свой – Стас… И мне совсем не хочется к нему в постель… Но ведь вполне вероятно, что и мужу не хочется в постель со мной, и, возможно, не только теперь, после нашей ссоры, а уже давно… Какой мужчина радовался бы такой безынициативной холодной лягушке, какой я была? Никакой! Неужели и у Стаса есть любовница? Задевает ли меня это? Нисколько! После того праздника, который был у меня на реке возле разрушенного храма в Брилеве, задеть меня уже никогда ничто не сможет. И если Май не будет рядом со мной, то все равно кто будет…
Когда мы уже ехали мимо перрона питерского вокзала, я разбудила Мая.
– Что? Как? Мы уже приехали? Так быстро? – засыпал меня вопросами он.
Поскольку электричка почти сразу и остановилась, мы подхватили свои вещи и пошли к выходу. Я видела, что Май еще никак не отойдет ото сна, и не задавала вопросов. Когда мы подошли к метро, он спросил, до какой станции мне ехать. Я могла бы назвать станцию и спуститься с ним в метро, но намеренно не стала этого делать. Мне надо было протестировать его сейчас же, немедленно, и я ответила:
– Мне лучше на троллейбусе… Я пойду…
– Ну… а мне надо на метро… – неуверенно проговорил Май.
Можно было бы прозрачно намекнуть, что он мог бы добиться нового свидания, но я не могла этого сделать. Он и так пожалел несчастную женщину. А она ему в награду за это устроила эротическую феерию. Пусть даже не догадывается о том, что эта феерия была для меня первой в жизни и, скорее всего, останется последней. Пусть вспоминает владычицу морскую и фею ромашек.
– Да-да… Конечно… – бросила я ему через плечо, уже развернувшись в сторону остановки троллейбусов. – Всего хорошего… Пока… – И окончательно отвернула от него лицо, и ускорила шаг, и ни разу не посмотрела назад. Я не хотела видеть спускающихся в метро людей, которым не мешал Май. Его, конечно же, уже не было на ступеньках. Он же не остановил меня ни жестом, ни окриком. Все кончено. Только не плакать! И ни о чем не жалеть! Судьба и так преподнесла мне царский подарок!
Стас с похоронным лицом сидел в кухне и курил. Щеки его ввалились, глаза утонули в болезненно-коричневых кругах. Похоже, что эти два дня он ничего не ел или ел, но очень мало. Лопатки под майкой выступали острыми клиньями и напоминали обломанные крылья. Тарелка была полна окурков, в квартире стоял никотиновый смрад. Стас никогда не курил при мне. Похоже, он сильно был не в себе. Неужели все-таки муж обо мне беспокоился? Может, я погорячилась с выводами? Может, Стас меня все-таки любит, в чем и убедился в мое отсутствие, иначе чего бы ему столько курить? Осмотревшись на всякий случай вокруг повнимательнее, я не обнаружила ни винных, ни водочных бутылок, что не могло не порадовать.
– Пришла… – как-то невыразительно сказал Стас и сильно затянулся сигаретой. На моих глазах ее третья часть мгновенно превратилась в пепел. – Думал, если завтра не вернешься, придется подавать в розыск… Мало ли что…
Я молчала, привалившись к стене в коридоре, поскольку никак не могла сообразить, что мне лучше сказать, в каких моих словах он нуждается больше всего.
– Ну… хорошо… – опять вынужден был начать он. – Я был не прав. Прости. Но и ты… Впрочем, ладно… Просто прости…
– Да, конечно, – согласилась я без особой радости, чувствуя, что он вовсе не обрадовался тому, что я наконец нашлась. – Только… В общем… предлагаю забыть об этом… обо всем… начисто… будто бы и не было…
– Разумеется, это лучше всего, – так же безразлично подхватил Стас.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |