Свое мнение об этом выскажет заслуженный учитель России, кандидат педагогических наук Лев Соломонович Айзерман, который к моменту беседы уже провел 60 учебных лет в школе.

Свое мнение об этом выскажет заслуженный учитель России, кандидат педагогических наук Лев Соломонович Айзерман, который к моменту беседы уже провел 60 учебных лет в школе.

«Война и мир» за 30 минут ( «Эксперт-ТВ» 17 июл 2012, 20:25 )

О преподавании литературы в школе

видеоролик аудио

«Когда говорится о знании содержания произведения, то это литература без литературы. В этом есть главная фундаментальная беда преподавания литературы. Процент учащихся, которые прочитывают то, что содержится в программе, падает», - Лев Айзерман, учитель русского языка и литературы гимназии № 1539, аслуженный учитель России.

Каковы главные итоги прошедшего недавно в Москве Всероссийского съезда учителей-словесников? От чего больше зависит преподавание литературы в школе: от стандартов или от квалификации учителя? Как вернуть детям мотивацию к чтению длинных текстов? Насколько изменился уровень подготовки молодых учителей русского языка и литературы за последние 20 лет?

- Здравствуйте, господа. В начале июля в Москве прошел Всероссийский съезд учителей русского языка и литературы. Этот съезд выказал явное недовольство собравшихся тем, что происходит в школе вообще и с преподаванием русской литературы и русского языка, в частности, принял достаточно жесткую резолюцию, в которой, в частности, категорически отрицает возможность работать по недавно утвержденному государственному стандарту для старших классов, ну, и много чего еще, с чем не согласны учителя, собравшиеся на этом съезде. У нас в студии сегодня один из участников этого съезда, человек, чрезвычайно известный среди словесников (я думаю, что за последние 50 лет нет ни одного словесника уж точно в Москве, который бы нашего сегодняшнего гостя не знал), человек, который к настоящему моменту провел 60 учебных годов в школе, у нас в студии Лев Соломонович Айзерман. Здравствуйте, Лев Соломонович.

- Добрый день.

- Какое ваше впечатление от съезда?

- Ну, я бы сказал так, был очень трудный официозный первый день, и как-то было в этом смысле тяжело, но, начиная со второго дня, когда уже стали говорить учителя, и второй, и третий день это было насыщено, это было интересно и, во всяком случае, мне за участие в этой работе не стыдно.

- В одной из публикаций по поводу этого события, я прочел примерно такие слова, что учителя констатировали смерть русского языка и литературы в школе. Это преувеличение?

- Ну, понимаете, у меня сейчас… я в несколько таком любопытном положении. Дело в том, что это такой случай беспрецедентный в моей жизни и вообще. К открытию съезда два издательства выпустили одновременно мои книги, которые там продавались. Одна книга – это «Сочинение жизни и жизнь сочинений», в которой я рассказываю, что из себя представляет современный школьник, на основании 50-летней работы над сочинениями учащихся. А вторая книга, вышедшая в издательстве «Время», она как раз позавчера и вчера поступила в московские магазины, называется «Педагогическая непоэма» с подзаголовком «Есть ли будущее у уроков литературы в школе?» Я там не говорю слово смерть, там очень такой диагноз суровый на большом огромном материале, но я все-таки последнюю главу назвал «Возможность спасения». Хотя…

- То есть если и смерть, то клиническая.

- Да. Во всяком случае… но стандарт, который мы обсуждали, сразу оговоримся, речь пойдет только о стандарте по литературе, он такой возможности не предусматривает, потому что…

- Насколько я понимаю, это была одна из основных точек критики. ЕГЭ по литературе и собственно ФГОС.

- Но, наверное, да. Ну, нет… ну и стандарт. Дело в том, что первое, самое главное, что было… там были, конечно, споры, расхождения, но был один вопрос, в котором было 100-процентное единодушие полностью - и чиновников, и учителей, - это ликвидации литературы как самостоятельного учебного предмета.

- Ну это и есть одна из важнейших черт стандарта.

- Да, стандарт предусматривает такой предмет, который называется Русский язык и литература, и предусматривает, там, в конце есть, ну, в какой-то части есть перечень экзаменов, экзамен называется Русский язык и литература. Но поскольку экзамены в современной школе проходят в форме ЕГЭ, то, в общем, можно себе представить такой гибрид, что первые два вопроса по грамматике, ну, а третий какой-нибудь там вопросик по литературе. Вот это соединение русского языка и литературы, кстати, об этом достаточно резко говорил и Садовничий в своем большом выступлении. Это было единодушно осуждено, и здесь, пожалуй, это тот самый вопрос, в котором было полное единодушие всего съезда, что это неправильно и противоречит интересам и русского языка, и литературы.

- А если на секунду представить себе, что господа в Минобре сочтут возможным пойти навстречу гневной публике и разъединят опять русский язык с литературой с сокращение часов на то и другое, это кого-нибудь устроит?

- Я думаю, часы они оставят те, которые есть сейчас. Уже, когда я начал работать в школе, и в классе 9-м, это нынешняя программа 10-го, было 8 часов, сейчас 3, там уже некуда сокращать.

- Ха-ха, почему ж некуда?

- Я только хотел сказать, эта вещь, так же как в книжке, о которой я сказал, одна из главных: наивно думать, что достаточно разъединить, достаточно отменить ЕГЭ, и все будет хорошо. Дело в том, что все равно преподавание литературы находится в серьезном критическом состоянии, и думать, что вся беда в ЕГЭ или вся беда в том, что вот сейчас сольют, нет. Там поколеблены фундаменты, и в этом вся проблема.

- Что за фундаменты?

- Я хотел бы немножко… я подойду к этому через чуть-чуть, с одного вопроса. Понимаете, есть вещи спорные. Ну, можно спорить, в общем-то говоря, о ЕГЭ. Там есть аргументы за, против, можно думать. Меня поразил стандарт по литературе свой бесспорностью, бесспорным непрофессионализмом. Ну, вот, я возьму два примера, потом еще к одной вещи выйдем. Ну, вот, скажем, там всего полторы странички, я медленно прочту. Скажем, нужно, там говорится о том, что ученики должны уметь. Они должны овладеть умением анализировать текст с точки зрения наличия в нем явной и скрытой, основной и второстепенной информацией. Но дело в том, что в литературе, в искусстве нет такого понятия второстепенная информация. Там все в слове, в детали. Ну, скажем, «Незнакомка» - где там главное, тлетворный дух – это второстепенное или главное? Это профессионально невежественно. Я вспоминаю такой случай, у меня когда-то ученица обратила внимание на то, о чем я никогда не думал, и, кстати, ни в одной книге я этого не читал. Мы говорили о сцене, где Лопахин возвращается после торгов, и она процитировала фразу, которую я наизусть, «настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят здесь новую жизнь». И вдруг сказала то, о чем я никогда не думал. Она сказала: не мы и даже не наши дети – внуки и правнуки. И Лопахин открылся совершенно по-другому, он понимает трагизм всей этой вещи. И вся литература, все искусство на этом – на детали, на слове, на частности. Сказать, что в «Войне и мире» это главное, а вот это, там, второстепенное, это невозможно. Это какой-то непрофессионализм это выдает. Теперь о самом главном, о самом основном. Пожалуй, это… я сейчас все-таки… давайте я сейчас прочту вот это самое. Читаю по стандарту. Значит, что требуется. Я медленней почитаю, это очень важно. Знание содержания произведения русской родной и мировой классической литературы, историко-культурного и нравственно-ценностного влияния на формирование национальной и мировой культуры. Ну, я снимаю последнее, думать, что школьник может сказать о влиянии «Евгения Онегина» и «Войны и мира» на мировую культуру, это вообще абсурдно. Но давайте медленно прочитаем главное. Итак, знание содержания произведения. Но знать содержания произведения можно по учебнику…

- Ну да.

- … знать содержание произведения можно по рассказу учителя и, кроме того, в любом книжном магазине…

- Полно брошюрок с дайджестами.

- Да. Сейчас такая есть серия, «Война и мир» за 30 минут», «Преступление и наказание» за 30 минут», поэтому когда говорится о знании содержания произведения, то это литература без литературы, потому что, в общем, в этом есть главная фундаментальная беда преподавания литературы. Процент учащихся, которые прочитывают то, что в программе, он падает. Я недавно говорил с одним профессором-филологом, я говорю, а чего меня все спрашивают, у вас сын кончает школу, спрашивайте у него; он говорит, а чего его спрашивать, я и так знаю, у них все кандидаты на медаль ни «Войну и мир», ни «Преступление и наказание» не читали. И, кстати, он сам «Войну и мир» не читал.

- Профессор филологии не читал «Войну и мир»?

- Нет, про сына он говорит, про сына. Про сына говорит. И вот это знание содержания, и нигде нет ни одного слова, что произведения, которые войдут в корпус в дальнейшем, должны быть прочитаны. Я не буду говорить: пережиты, продуманы, но прочитаны.

- Лев Соломонович, это же действительно надгробный памятник на том месте, где была литература.

- В общем-то говоря, когда изучают литературу и произведение не прочитано, конечно, эта литература не только никому не нужна, она несет отрицательный смысл. Но когда стандарт как центральную идею говорит, еще раз перечитаю, как центральное требование – знание содержания произведений. Ну-у…

- А зачем?

- А потому что, тут мы подошли к самому трудному, я знаю, что со мной многие не согласны. Дело в том, что вообще совершенно неправильно, у нас какой подход? Школа. Знание по физике, знание математики, знание химии, знание литературы. В литературе знание не есть нечто основное и самоцельное. Ну, конечно, что-то надо знать, литература требует прочтения, размышления, умения понять, что написано. И знание здесь… у нас и ЕГЭ по литературе, и сочинения по литературе, все учебники – все ориентируются на знание, но, правда, предполагалось, что знание прочитанного. А когда стандарт как главное, как основное, как ведущее определяет знание содержания, которое можно знать… вот мне иногда, у меня есть такой пятитомник, где пересказаны все произведения мировой литературы. Когда я иногда встречаю какое-то произведение, которое я не читал, я смотрю, чтобы более-менее знать, о чем там. Передавали, там, оперу «Кармен», а я забыл, я взял и прочитал. Но в школе главная проблема, центральная, основная – это чтение. А стандарт… поэтому получается, в сухом остатке мы лишаемся главного. Во-первых, предмет литература сливается с русским. А, во-вторых, сама литература понимается как знание о литературе. Или там есть такой…

- Лев Соломонович, так, может, это обратное стандартной формулы. Стандартная формула: выдавать желаемое за действительное, а здесь, может быть, выдается действительное за желаемое. Дети уже читать не хотят, вот давайте не будем их принуждать.

- Я думаю, что здесь просто… просто непонимание сути проблемы. Непонимание сути проблемы. Потому что, скажем, и вопросы, которые выносятся на ЕГЭ по литературе, в общем-то говоря… это, кстати, говоря, ведь в какой-то мере и мы когда-то так учили, что надо было знать, что Катерина – луч света в темном царстве, что в «Отцах и детях» изображена борьба либералов и демократов, но если сказать проблему номер один, то эта проблема. Это проблема того, что важно, главное. Главное, конечно, читать и думать над прочитанным. Что из этого осядет… это центральный вопрос. И когда стандарт считает, что главное – это знание содержания…

- То читать фактически не обязательно.

- Поэтому когда я сказал, что нет надежды после того, что я прочитал про литературу, нет надежды. Нет, я все-таки еще думал, возможно спасение, то знание содержания – это делается просто. Сейчас все книжные магазины забиты этими краткими изложениями.

- Ну и потом, насколько я понимаю, степень обязательности этих знаний резко снижается, значит, люди не будут особенно к этому мотивированы понукающими родителями…

- Ну, понимаете, есть такое страшное настроение, оно, кстати, на съезде было очень сильно, хотя я считаю, что это убийственно будет. Вот вернем мы… сейчас 5% учащихся сдают экзамен по литературе по выбору. Вот вернем мы 100% и у нас…

- Сразу будет счастье.

- Будет счастье. Но 100% ЕГЭ по литературе – это будет смертельный приговор литературе.

- А как все-таки попытаться развернуть? Как вернуть мотивацию детям к чтению великих книг? Они не читают длинных текстов, они не умеют, они не хотят. Как это сделать?

- Очень трудно так ответить, но…

- Но вот ваш же съезд учителей, с которого мы начали разговор, в одной из рекомендаций было написано так: в целях повышения мотивации к чтению и уровня читательской культуры школьников ввести обязательные уроки внеклассного чтения. В целях повышения мотивации ввести что-то обязательное – это как-то вот…

- Нет, конечно, нет. Потом с внеклассным чтением тут есть очень серьезные проблемы, может, я, конечно, не прав. Ну, первое. Я очень много когда-то занимался внеклассным чтением, и много ребята читали, но, понимаете, тогда было очень много книг, которые читала вся страна. Ну, скажем, «Белый пароход» Айтматова, и Распутина, и Василя Быкова, и Шукшина, сейчас нет такой литературы, о которой вся страна говорила и поэтому школа говорила. И есть прозаический вопрос. Сейчас средний роман стоит 300-400 рублей, при всем своем желании, вот, я хотел бы какую-то… когда мне одну книгу нужно было «Чернобыльскую молитву» Светланы Алексиевич, чтобы в классе прочитали, мне родители ее ксерили. Родители ее ксерили, и я 5 экземпляров на 5 человек каждый экземпляр давал, и они читали, но дело не в этом. В конце концов…

- Но это сейчас решается путем скачивания из Интернета.

- Ну, если это есть. Если там это есть. Ну, не в этом дело. Н, конечно, ведь вопрос не об этом идет. Совершенно очевидно, что сегодня воспринимает ученик литературу совершенно в других нравственных и ценностных координатах. Ну, простой пример. Многие поколения русской интеллигенции, ну, вообще русских людей, скажем так, всегда воспринимали знаменитую сцену, когда Гринев в «Капитанской дочке» отказывается целовать руку Пугачеву, как проявление чести и достоинства. А сейчас ребята кричат: ну и дурак, что он не мог поцеловать ему руку?

- Савельич так и говорит.

- Да. Тоже мне проблема. И то же самое о Татьяне девочки говорят: она мечтала, чтобы он был у ее ног, он у ее ног, она про какого-то мужа говорит. Вот читать сегодня литературу с тех канонов, с тех принципов, с тех оценок, которые были, надо идти… то есть можно с ними спорить, можно не соглашаться, но надо учитывать, реально, как воспринимается литература сегодняшним школьником. У меня вот в этой книге есть целая глава, как вот они воспринимают классику, и, конечно, идти от ребят, от умения видеть эпизод, от умения видеть сцену. Вот, какой-нибудь даешь вопрос, скажем, ну, почему, почему Лариса накануне свадьбы бежит на плотах кататься и прочее. Это, оказывается, очень сложный вопрос. Разные ответы. А властвует канон, что должно быть вот так. Вообще самый главный бич народного образования, особенно гуманитарного – это одномыслие. Вот, скажем… все методические пособия так сделаны: я задаю вопрос, что должны ученики ответить. Жирным шрифтом – что должны ответить. На этом вся литература кончается. Литература – это размышление над прочитанными страницами, ничего другого человечество не придумало.

- Да-да-да, но все-таки страницы должны быть прочитаны. Как этого добиваться? Возможно ли этого добиться?

- Ну, мне трудно так сказать…

- Я понимаю, что высококлассный учитель, разумеется, с некоторым количеством детей, если их не слишком много, он добьется этого, я даже не спрашиваю, как. Возможно ли это в масштабах страны?

- Ну, конечно, добиваются. Понимаете, как только они видят, что идет разговор о чем-то живом, о чем-то там, что какие-то есть не просто заучивание характеристики персонажа, а вот идет разговор о чем-то живом, вот…

- И им хочется прочесть не дайджест, а оригинал?

- По большому счету, конечно, да. По большому счету, да. Понимаете, они… другого пути нет. Путь один – чтобы чтение вызывало человеческий интерес. Не учебный. Мне когда-то одна девочка написала в сочинении: я вам пишу не как ученик, а как человек.

- Хорошо.

- Вот школа, школьная литература рассчитана на ученика. И это приговор. Математика может быть рассчитана на ученика, и русский может быть рассчитан на ученика, а литература рассчитана на человека.

- На человека, конечно.

- И когда это уходит, и когда этого нет, то литература неинтересна.

- Давайте попытаемся представить себе, какой остался набор вариантов? Вы нам рассказали, что последняя глава вашей недавней книжки содержит надежду. Новый стандарт, по вашим словам, надежды не содержит.

- Нет.

- Есть ли какие-то шансы что-то сделать?

- Понимаете, здесь я могу отвечать только за себя и за тех учителей, которых я лично знаю. Но в принципе, конечно, да, но в целом очень трудно, потому что весь экзаменационный контроль, весь контроль знаний, а теперь от этого зависит и зарплата учителя…

- Это ужасно.

- … определяется знаниями. Кстати говоря, под бурные аплодисменты в резолюцию съезда… в том, что у вас в руках, там этого пункта нет, был внесен пункт, который все приняли на ура, это, что считать невозможным оценку работы школы и учителя по результатам Единого государственного экзамена. Потому что то, что сейчас, я по собственной шкуре это знаю… Вот, и в принципе, конечно, да. Но тут требуется все другое: и другие учебники, и другие требования к учителю, я не буду говорить о факторе времени. Маловероятно, что здесь возможны положительные изменения…

- В смысле часов, да?

- Да. Ведь очевидно ведь встанет вопрос о другом. Только не спрашивайте меня, ответить я не могу, слишком я всю жизнь прожил с другими представлениями. Ну, вот, скажем, Даниил Гранин два года назад, выступая, сказал, что это безумие – изучать в школе «Войну и мир». Произведения не больше, чем «Капитанская дочка» могут изучаться в школе.

- Хорошо, что не больше, чем «Каштанка», он не сказал.

- Нет, он сказал «Капитанскую дочку». Ну, в общем-то говоря, в 10 и 11 классе у меня проблем нет. Там единственное, что надо, прочитать, ну, там, по толщине, это «Мастер и Маргарита», что идет довольно хорошо, а рассказы Бунина, пьеса «На дне», там вообще нет проблем. В 11 классе, я оговорился. А в 10-м, когда «Обломов», «Преступление и наказание», «Война и мир», конечно, это груз неподъемный, и, наверное, здесь нужно будет пойти на очень серьезные, принципиальные изменения в содержании, но я не представляю себе русского человека, человека русской культуры, который не знаком с Андреем Болконским, поэтому мне трудно вынести такой приговор. Но рано или поздно мы перед этим встанем.

- Видите, какое дело. Вот тут-то и начинаются два роковых вопроса, которые мы сегодня так или иначе упоминали. Вопрос первый: обязательно – необязательно. Вопрос второй: дайджест или текст. Потому что, разумеется, трудно разговаривать с людьми, с которым тебя соединяет только одно денежное обращение, если один из вас знает про Пьера и Андрея, другой не знает. На самом деле неправильно и трудно. Но почему… они теперь скажут, давайте мы прочтем компендиум, давайте прочтем дайджест, зачем нам читать все эти четыре тома.

- Дело в том, что чтение в сокращенных или таких пересказах, оно бессмысленно, потому что в литературе весь смысл именно…

- Я согласен. Я согласен. Но будут говорить: но вы же видите, дети же не тянут, дети же не могут.

- Может быть, я подчеркиваю, может быть, но я до этого не доживу, поэтому я… но, может быть, придется сказать себе вслух, что… В конце концов, даже в Греции, я был там, «Илиаду» и «Одиссею» не читают в школе, так, отдельные странички, главы какие-то…

- Но вот, видите, что теперь с Грецией, вот оно и происходит.

- Вот, понимаете, может быть. Но я вам приведу простую вещь. Все мои попытки, все мои попытки (я абсолютно убежден, что это надо прочитать), чтобы ученики прочитали «Тихий Дон» и знали, что такое гражданская война и революция, они приводят к тому, что в лучшем случае читают в классе 3-4 человека. И я уже теперь урок по «Тихому Дону» не провожу. Понимаете.

- То есть даже вы не можете их убедить?

- Нет. Нет. «Тихий Дон» - нет. Причем я «Тихий Дон»…

- Там есть вязкие места, действительно.

- Нет. Когда началась перестройка и другие взгляды, я перечитал «Тихий Дон» и закончил с глубоким убеждением, что это действительно великая сильная книга.

- Это великая книга.

- Нет, четыре тома «Тихого Дона» - это неподъемно. Это неподъемно. Можно спорить там о всяких других вещах. Но с «Войной и миром» пока у меня получалось. Пока. Но, в общем, это очень серьезная проблема. Никогда не было проблем с «Преступлением и наказанием». Никогда.

- Ну, все-таки detective. Вы уже сказали два раза слово пока. Поэтому мне позволительно задать вопрос о динамике. Как вам вообще кажется, мотивированность детей к чтению литературы по времени растет – падает?

- Естественно падает.

- Насколько это обостряется в последние годы?

- Ну, вот так трудно сказать, я приведу цифру, которая была опубликована не так давно. Способность пересказать прочитанный художественный текст за последние 15 лет у мальчиков упала в 5 раз, у девочек в 4. Вот. Вот…

- Да, эффектно.

- При этом я выношу за скобки вопрос, о котором многие говорят. Для меня абсолютно непринципиально, приходит ли ученик на урок с бумажным текстом или с электронным, это неважно.

- Какая разница? Если ему удобнее электрическая…

- Как им удобно.

- С бумажным лучше, но электрическая – хочешь, пожалуйста.

- Пожалуйста. Это ради Бога. Но я не совсем представляю, когда тебе нужно найти нужное место, ты находишь…

- Там есть закладки. В современных ридерах есть закладки.

- Ну, это ладно. Но, конечно, конечно, бесспорно… я привожу в этой книге просто сочинения учеников, которые доказывают, что вообще читать в наш век не нужно. Но тут есть более серьезный вопрос. Дело в том, что русская классика по своим фундаментальным ценностям расходится с сегодняшним днем. Она, как говорят сегодняшним словом, она грузит, она заставляет думать, она взывает к совести, она взывает к долгу. Она заставляет…

- Она не разрешает поцеловать ручку Пугачеву.

- Да. А сегодня главное – не грузи меня, не надо меня грузить, мне и так хватает проблем.

- И еще обязательно фраза я никому ничего не должен.

- Вот поэтому, конечно, требования русской литературы к человеку (она вся на этом построена), они строгие требования, и способность спросить с себя, прежде всего. И есть этот конфликт между классикой и реальностью сегодняшнего дня – более серьезный, чем желание или нежелание читать. Но это, кстати, одна из причин, по которой…

- Вот такого фатального положения литературы сегодняшней в школе. А вы говорите, стандарт. Стандарт только добивает. Последний гвоздь в гроб. Что делать-то будем?

- Последний гвоздь будет не стандарт, а последний гвоздь будет, когда они переведут 100% учащихся на сдавание литературы. Вот тогда все кончится. Абсолютно.

- Секундочку. Несколько лет назад так и было. Несколько лет назад все учащиеся школы сдавали, писали сочинения.

- На мой взгляд…у меня вот в книге есть такой раздел, ну, во-первых, там очень большой раздел посвящен психологии современного школьника, и есть большой раздел с анализом всех форм экзамена. Но я думаю, что 500 тем сочинений, которые у нас были не так давно, и все эти казенные темы, они во многом и привели. Сейчас вот плачут профессора, плачут учителя – верните экзамен. Я думаю, что экзамен по литературе не обязателен, не нужен. Я вот, например, почему свободно сейчас дышу, у меня последние 2-3 года ни один ученик литературу не сдает. Ох, я себя чувствую совершенно свободным человеком.

- Ну ладно, особенно если перестанут платить за ЕГЭ, совсем будет хорошо. Лев Соломонович, так что делать? Возвращать экзамен, вы считаете, не надо, я даже не испытываю желания вам противоречить. А что надо?

- Понимаете, надо то, на что, я сейчас не могу ответить. Нужно коренным образом изменить подготовку учителей. Переподготовку учителей.

- Ваши бы слова да Богу в уши.

- Понимаете, рецепта…

- А, видите, какое дело, теперь же их будут переподготавливать и готовить на основе вот этого самого стандарта. Для того чтобы они соответствовали вот этой бредятине, которую вы цитировали.

- Ну, понимаете, тут ведь требуется и другое преподавание, отказ от каких-то очень тяжелых догм, которые вбиты в вузе, вбиты всей жизнью. Мои слова, которые я произнес на съезде, что литературу не обязательно знать, встретили сопротивление.

- Нашли где сказать, да.

- Встретили сопротивление. А, в общем-то говоря, я спокойно к этому отношусь. Тут вот в стандартах есть такое совершенно варварское требование, я вам сейчас покажу, чтобы понять, до какого все это доходит. Ну, скажем, тут написано…

- Прошу прощения, у нас сейчас кончится передача. Так что не цитируйте больше этот ужасный документ.

- Хорошо. Ну, там просто говорится о том, что ученик должен уметь вписывать литературу в контекст творчества писателя. А как он может вписать «Войну и мир» в контекст творчества Толстого, если он не знает ни о каком творчестве Толстого …

- Когда он не знает этого контекста.

- Все это мир какой-то нереальности.

- Все это написано в каком-то тяжком бреду.

- Это непрофессионализм.

- Вот видите, господа, с преподаванием литературы дело совсем кисло. Для того чтобы оно стало не совсем кисло, надо предпринимать фундаментальные шаги, к чему, как-то нет впечатления, что кто-то готов. Но еще ничего не закончено. Такой вывод мы делаем из сегодняшней беседы. Спасибо.

Дата добавления: 2015-11-04