— Клянусь, — поспешно отвечаю я. — Клянусь!
Черт бы все это побрал! В жизни не видела Лиззи в таком состоянии.
Бреду обратно во двор, где с каждой минутой становится все больше и больше нарядных, празднично настроенных людей. У меня самой нервы натянуты. По-моему, Лиззи стоять на ногах не способна, а не то что танцевать. Господи, пожалуйста, не дай ей провалиться! Пожалуйста!
Но перед глазами возникает жуткая картина: Лиззи стоит на сцене, как испуганный кролик, начисто забыв все па. А публика выжидающе смотрит на нее. От ужаса у меня в животе все переворачивается.
Нет, я этого не допущу. Если что-то пойдет не так, я их отвлеку. Разыграю сердечный приступ. Именно. Рухну на пол, начну задыхаться, все повернутся ко мне, но представление не прервется и вообще ничего такого не произойдет, ведь мы британцы. А к тому времени, когда все забудут обо мне, Лиззи снова вспомнит свои па.
А если меня спешно повезут в больницу, буду стонать: «О, какие страшные боли в груди!» И никто не сможет уличить меня во лжи!
Если же врачи подключат какие-нибудь хитрые приборы и обвинят меня в притворстве, я просто скажу…
— Эмма.
— Что? — рассеянно откликаюсь я, и мое сердце в самом деле будто останавливается.
Джек. Стоит всего в нескольких шагах. Одетый в привычные джинсы и джемпер, он разительно выделяется из толпы адвокатов в строгих костюмах. Когда наши глаза встречаются, в груди отдаются болью прежние обиды.
«Не реагируй! — приказываю я себе. — Все кончено. Новая жизнь».
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я с видом «мне-нисколько-не-интересно».
Пусть понимает: мне он безразличен!
— Нашел приглашение у тебя на столе. — Не отводя от меня глаз, Джек помахивает листочком бумаги. — Эмма, мне очень нужно поговорить с тобой.
Я почему-то оскорбляюсь. Что он себе воображает? Думает, стоит ему появиться, как я сразу брошу все, чтобы поговорить с ним? А если я занята? Или вообще забыла о нем? Об этом он подумал?
— Собственно… я здесь не одна, — отвечаю я вежливо и даже немного снисходительно.
— В самом деле?
— Да. Так что… — Я повожу плечами, ожидая, пока Джек отойдет. Но он не уходит.
— С кем? — интересуется он.
О черт, ответ в моем сценарии не предусмотрен. И что теперь?
— Э… с ним, — нахожусь я наконец, указывая на высокого типа в крахмальной рубашке, стоящего в углу двора, спиной к нам. — Пожалуй, мне пора.
И с высоко поднятой головой шествую к типу в крахмальной рубашке. Сейчас быстренько спрошу у него, который час, и попытаюсь завязать разговор. Может, Джек и уберется. (Наверное, мне стоит раз-другой весело рассмеяться, чтобы показать, как прекрасно мы проводим время.)
Но тут тип в крахмальной рубашке поворачивается и подносит к уху мобильник.
— Привет, — бодро начинаю я, но негодяй не слышит меня. Смотрит пустыми глазами и, не переставая кричать в трубку, растворяется в толпе, оставив меня одну в углу.
Дерьмо!
По-моему, проходит не одна минута, а целая вечность, прежде чем я набираюсь храбрости оглянуться. Джек не тронулся с места. И по-прежнему наблюдает за мной.
Я отвечаю злобным взглядом, сгорая от смущения. Если он сейчас посмеется надо мной…
Но Джек не смеется.
— Эмма… — повторяет он, подходя ближе. — Знаешь… я все время думал о том, что ты сказала. Мне следовало быть с тобой откровенным. Нельзя было так замыкаться.
Но меня все еще жжет оскорбленная гордость.
Значит, теперь ему захотелось быть откровенным? А если уже слишком поздно? Может, он больше меня не интересует!
— Ты вовсе не обязан ничем со мной делиться. Твои дела — только твои дела, Джек, — отвечаю я с холодной улыбкой. — Они не имеют никакого отношения ко мне. Скорее всего я ничего бы в них и не поняла, особенно если учесть, что все так сложно, а я полная тупица…
С этими словами я отворачиваюсь и ухожу. Под каблуками противно шуршит гравий.
— Но я должен тебе объяснить! — догоняет меня бесстрастный голос Джека.
— Ничего ты мне не должен! — бросаю я, решительно вскинув подбородок. — Все кончено, Джек! И мы по крайней мере могли бы вести себя как… ай! Пусти!
Джек успел схватить меня за руку и тянет к себе.
— Я пришел сюда по одной причине, — мрачно говорит он. — Рассказать, зачем я тогда летал в Шотландию.
Удар оказался так силен, что я не в силах скрыть потрясение.
— Мне совершенно безразлично, что ты делал в Шотландии, — с трудом произношу я и, вырвав руку, принимаюсь пробиваться сквозь толпу размахивающих мобильниками адвокатов.
— Эмма, я правда хочу тебе рассказать! — не отступает Джек. — Честное слово.
— А что, если я не хочу знать? — огрызаюсь я, поворачиваясь так резко, что из-под туфель летят фонтаны камешков.
Мы стоим друг против друга, как пара дуэлянтов. Моя грудь предательски вздымается.
Конечно, я хочу знать.
И он понимает, что я хочу знать.
— Валяй, — сдаюсь я наконец, снова пожимая плечами. — Говори, если уж начал.
Джек ведет меня в тихое местечко, подальше от толпы. Моя напускная бравада потихоньку испаряется. Более того, ее вытесняет нечто вроде страха.
А так ли уж мне нужно знать его секрет?
Что, если Лиззи права и он мошенник? Занимается аферами и хочет втянуть в них меня?
Что, если он перенес какую-то неприятную операцию, а я по глупости начну смеяться?
Что, если у него другая женшина и он пришел сообщить о свадьбе?
При этой мысли меня снова ужалила боль, но я не даю ей воли. Что ж… если так… останусь равнодушной, словно знала все с самого начала. Мало того, совру, что у меня новый любовник. Именно! Презрительно улыбнусь и скажу: «Знаешь, Джек я никогда и не предполагала, что мы предназначены друг…»
— Ладно.
Джек останавливается, поворачивается ко мне, и я тут же решаю, что если он совершил убийство, то пойду в полицию, несмотря ни на какие его обещания.
— Послушай… — Он набирает в грудь воздуха. — Я ездил в Шотландию навестить одного человека.
Сейчас мне будет плохо.
— Женщину! — выпаливаю я, не успев прикусить язык.
— Нет, не женщину, — хмурится Джек. — Так ты полумала… что я тебя обманываю?
— Я… я не знала, что думать.
— Эмма, у меня нет другой женщины. Я навещал… — Он колеблется. — Можно считать, семью.
Еще хуже!
Семью?! О Боже, Джемайма была права! Я связалась с мафиози!
О'кей. Не паниковать. Я еще могу смыться. Есть ведь программа защиты свидетелей! Мое новое имя будет… скажем, Меган.
Нет, Клоуи. Клоуи де Соуза.
— Вернее, ребенка.
— Ребенка?
Мне снова нехорошо. Так у него есть ребенок?
— Ее зовут Элис, — немного неуверенно улыбается Джек. — Ей четыре года.
Значит, у него жена и дети, которых он скрывает! Вот в чем его тайна! Я так и знала! Так и знала!
— Ты… — Я облизываю пересохшие губы. — У тебя ребенок?
— Не у меня. — Джек упорно смотрит в землю. — У Пита. Это его дочь. Элис. Она ребенок Пита Ледлера.
— Но… — непонимающе бормочу я, — никто никогда не слышал о ребенке Пита Ледлера.
— Никто и не должен был. В этом все и дело.
Такого я никак не ожидала. Сколько всего передумано, и вот…
Ребенок. Тайный ребенок Пита Ледлера.
— Но… как же так вышло? — глупо спрашиваю я. Мы отошли в самую глубь двора и теперь сидим на скамье под деревом. — То есть… кто-то должен был видеть ее.
— Пит был классным парнем. Но верность женщинам никогда не считалась его достоинством. К тому времени как Мария, мать Элис, поняла, что беременна, они уже разошлись. Мария — женщина гордая и самостоятельная. Она не собиралась ничего просить у Пита. Словом, решила одна растить ребенка. Пит же, узнав обо всем, присылал деньги, но так и не захотел увидеть дочь. Девочка его не интересовала. Мало того, он не сказал никому, что стал отцом.
— Даже тебе? Ты тоже не знал об Элис?
— Не знал. До самой его смерти. — Джек угрюмо сводит брови. — Я любил Пита. Но такое… такое трудно простить. Словом, через несколько месяцев после того, как Пита опустили в могилу, объявилась Мария с ребенком на руках. Можешь представить, что испытали мы все. Шок — это еще слабо сказано! Но Мария упорно стояла на своем: она желала все оставить по-прежнему. Заявила, что хочет воспитать Элис как обычного нормального ребенка, а не как непризнанное дитя Пита Ледлера. Не как наследницу огромного состояния.
Я совершенно сбита с толку. Четырехлетняя девочка владеет долей Ледлера в «Пэнтер корпорейшн»? Черт побери!
— Значит, она получит все? — осторожно интересуюсь я.
— Нет, далеко не все. Но много. Семья Пита была более чем щедра. Именно поэтому Мария растит дочь вдалеке от людских глаз. Понимаю, это не может продолжаться вечно. Рано или поздно правда выплывет на поверхность. Но тогда пресса взбесится. Элис взлетит на самую вершину списка богатых невест… теперешние друзья начнут ее сторониться, и ей придется туго. Некоторые на ее месте справились бы. Но Элис… не такая, как другие. У нее астма. Бедняжка очень больна.
Я сразу вспоминаю, что творилось, когда Ледлер погиб. Его фотографии появились на первых страницах всех газет.
— Боюсь, я чересчур опекаю малышку, — виновато улыбается Джек. — Даже Мария так считает. Но эта девочка… она дорога мне. Это все, что осталось после Пита.
У меня сжимается сердце. Господи, до чего трогательно.
— Так вот почему тебе звонили? — нерешительно спрашиваю я. — И поэтому тебе пришлось срочно уехать.
Джек вздыхает:
— Несколько дней назад Мария и Элис попали в аварию. Ничего серьезного. Но мне хотелось убедиться, что за ними ухаживают как полагается.
— Ясно, — киваю я, сгорая от стыда. — Мне все понятно.
Некоторое время мы молчим. Я изо всех сил стараюсь сложить воедино кусочки головоломки, создать цельную картину.
— Но в таком случае почему ты просил меня никому не говорить, что был в Шотландии? Наверняка ни один человек ничего не подозревал.
Джек комически разводит руками:
— Во всем виноват мой собственный идиотизм. Я сказал кое-кому, что лечу в Париж. Перестраховался. Посчитал, что так будет лучше. А на следующий день захожу в офис… и там — ты!
— И у тебя душа ушла в пятки.
— Не совсем.
Наши глаза встречаются.
— Но я немного растерялся.
Я краснею и неловко откашливаюсь.
— Значит… — бормочу я, — именно поэтому…
— Я боялся одного: чтобы ты не выпалила: «Эй, ребята, он был вовсе не в Париже, а в Шотландии!» Представляешь, какой бы поднялся шум? — Джек качает головой. — Ты не поверишь, что за невероятные сплетни распускают люди, которым нечего делать! Чего только я не наслушался! Что собираюсь продать компанию… что я гей… едва ли не глава мафиозного клана…
— Неужели? — шепчу я, нервно приглаживаю волосы. — Боже! Как глупы люди!
Мимо проходят две девушки, и мы замолкаем.
— Эмма, прости, что не сказал тебе этого раньше, — тихо просит Джек. — Я знаю, что причинил тебе боль. Все это выглядело так, словно я тебе не доверяю. Но… пойми, это не моя тайна. И поделиться ею можно далеко не с каждым.
— Верно, — киваю я. — Ты прав. Я вела себя глупо.
Неловко вожу мыском туфли по гравию, не зная, что сказать. Мне и вправду стыдно. Следовало сразу понять, насколько это важно дня Джека. Он не стал бы лгать. И если говорил, что дело деликатное и запутанное, не нужно было допытываться.
— Об этом знают очень немногие. Только те, кому я доверяю.
Он в упор смотрит на меня, и у меня перехватывает горло. Кровь снова бросается в лицо.
— Не опоздаете? — весело кричит кто-то.
Мы одновременно вздрагиваем. К нам приближается женщина в черных джинсах.
— Спектакль начинается! — объявляет она с сияющим видом.
Меня словно грубо вырвали из сна, надавав пощечин.
— Я… мне нужно идти. Посмотреть, как танцует Лиззи, — шепчу я.
— Да. Конечно. Что ж, тогда я тоже пойду. Собственно, это все, что я хотел сказать. — Джек медленно поднимается, делает несколько шагов, но тут же возвращается. — И еще одно, — добавляет он, помолчав. — Эмма, я понимаю, последние дни тебе пришлось нелегко. Но все это время ты была образцом сдержанности, тогда как я… тебя подвел. Поэтому хотел еще раз извиниться.
— Ничего. Все в порядке, — киваю я.
Джек снова поворачивается, и я, изнывая от тоски, смотрю, как он не торопясь идет по двору.
Он решился приехать в эту дыру, чтобы посвятить меня в свою тайну. Большую, важную тайну.
Хотя вовсе не был обязан делать это.
О Боже. О Боже.
— Подожди! — вдруг слышу я свой голос, и Джек сразу останавливается. — Ты… не хочешь пойти со мной?
И с облегчением вздыхаю, когда его губы растягиваются в улыбке.
Пока мы шагаем-к дверям, я набираюсь храбрости заговорить:
— Джек, мне тоже нужно кое в чем признаться. Это связано с тем, что ты только сейчас сказал. Вчера я кричала, что ты разрушил мою жизнь.
— Помню, — сухо роняет Джек.
— Ну так вот: возможно, я была не права. Вернее… — Я осекаюсь. — Вернее, совсем не права. Ты не разрушил мою жизнь.
— Нет? — уточняет Джек. — Попробовать еще раз?
Я невольно хихикаю:
— Нет!
— Нет? Это твое последнее слово?
Он вопросительно смотрит на меня, и я разрываюсь между надеждой и дурными предчувствиями. Мы оба молчим. Я чересчур тяжело дышу.
Джек с неожиданным интересом смотрит на мою руку.
— «Я покончила с Джеком», — читает он вслух.
Господи, какой позор!
В жизни больше не буду писать на руке. Никогда!
— Это просто… глупость… и ничего не значит… не обращай… — лепечу я.
К счастью, в сумочке раздается громкая трель мобильника. Слава Богу! Кто бы там ни оказался, я его люблю!
Поспешно вытаскиваю трубку и нажимаю зеленую кнопку.
— Эмма, ты всю жизнь будешь мне благодарна! — доносится пронзительный голос Джемаймы.
— Ты о чем?
— Я все уладила! — торжествующе заявляет она. — Всегда знала, что я настоящая звезда! Что бы ты делала без меня…
— Джемайма, как… — Что-то мне не по себе. В голове словно раздается предостерегающий вой сирены. — О чем ты?
Я холодею.
— Э… Джек, извини, — стараясь изобразить радость, улыбаюсь я. — Мне необходимо… поговорить.
Спотыкаясь, спешу в дальний угол, подальше от любопытных ушей.
— Джемайма, ты же дала слово, что не будешь ничего делать! Клялась своей лучшей сумочкой от «Миу-Миу»!
— У меня никогда не было сумочки от «Миу-Миу»! — вопит Джемайма.
Она спятила. Окончательно спятила.
— Джемайма, что ты наделала? — хриплю я. — Объясни, что ты натворила?
У меня голова идет кругом. Сейчас она скажет, что поцарапала его машину. Только не это! Только не это!
— Око за око, Эмма! Этот человек бессовестно предал тебя, и мы еще покажем ему! Так вот, я сейчас сижу с очень симпатичным парнем по имени Мик. Он журналист, пишет для «Дейли уорлд»…
У меня кровь застывает в жилах.
— Бульварный писака?! — выдавливаю я наконец. — Джемайма, ты рехнулась!
— Не будь узколобой провинциалкой! — огрызается Джемайма. — Бульварные писаки наши друзья! Они как частные детективы, только бесплатные! Мик переделал для мамочки кучу работы! У него нюх как у гончей! И ему не терпится раскрыть маленький секрет Джека Харпера. Я рассказала ему все, что мы знаем, но он хочет перемолвиться с тобой словечком.
Да я сейчас сознание потеряю! Этого просто не может быть.
— Джемайма, послушай, — говорю я тихо, размеренно, словно пытаюсь убедить психа отойти от края крыши. — Я не желаю раскрывать секреты Джека. Ясно? Я пытаюсь обо всем забыть. Немедленно останови этого.
— Ни за что! — упрямится она, как капризный ребенок. — Эмма, не будь жалкой дурой! Нельзя позволять мужчине вытирать об тебя ноги и молча все сносить! Ты должна показать ему. Мамочка всегда говорит…
Из телефона несется визг автомобильных шин.
— Ой! Небольшая авария! Перезвоню позже!
И все смолкает.
Я цепенею от ужаса. Немного опомнившись, лихорадочно тыкаю пальцем кнопки, набирая номер Джемаймы, мне отвечает автоответчик.
— Джемайма, — начинаю я, как только слышу гудок, — Джемайма, немедленно остановись. Ты должна…
Заметив рядом улыбающегося Джека, я поспешно прикусываю язык.
— Сейчас начнется. — сообщает он и, очевидно, что-то сообразив, спрашивает: — Все в порядке?
— Лучше некуда, — отвечаю я сдавленно и убираю телефон. — Лучше… некуда.
Я, пошатываясь, вхожу в зал, почти обезумев от паники.
Что я натворила? Что натворила?
Выдала самый главный секрет Джека беспринципной, мстительной, безмозглой фанатке Прады!
О'кей. «Только успокойся», — повторяю я себе в миллионный раз. Она фактически ничего не знает. И этот ее журналист скорее всего ни до чего не докопается. Ну какие у него, в сущности, есть факты?
Ну а если докопается? Если каким-то образом разнюхает правду? А потом Джек поймет, что это я указала, в каком направлении искать?
При одной мысли об этом становится дурно. В животе настоящая буря. Ну зачем я упомянула о Шотландии при Джемайме? Зачем?
Это мне урок. Никогда не выдавай секрет. Никогда и ни за что. Даже если он не кажется таким уж важным. Даже если очень зла.
Мало того… лучше вообще молчать. Похоже, язык вечно доводит меня до беды. Не открой я свой дурацкий рот в этом дурацком самолете, не попала бы в такой переплет.
Отныне я буду немой. Стану безмолвной загадкой. Когда мне зададут вопрос, молча кивну или напишу загадочные иероглифы на листках бумаги. Люди будут уносить их с собой. Долго размышлять над ними, выискивая скрытый смысл…
— Это Лиззи? — Джек показывает на имя в программке, и я вздрагиваю. Определяю, куда он смотрит, киваю и крепко сжимаю губы.
— Ты знаешь еще кого-нибудь из труппы?
Я неопределенно пожимаю плечами.
— И… долго Лиззи репетировала?
Я колеблюсь, прежде чем поднять три пальца.
— Три? — Джек непонимающе вскидывает брови. — Три чего?
Я делаю неопределенный жест, долженствующий означать «три месяца». Джек по-прежнему недоумевает. Повторяю жест.
— Эмма, что-то не так?
Безуспешно шарю по карманам в поисках ручки.
О 'кей, забудь обет молчания.
— Около трех месяцев, — говорю я.
— Понятно, — кивает Джек и снова утыкается в программку. Лицо у него спокойное, доверчивое, и угрызения совести душат меня с новой силой.
Может, признаться?
Нет. Не могу. Не могу. Как все объяснить? Взять и просто сказать: «Кстати, Джек, помнишь тот важный секрет, который ты просил меня хранить? Ну так вот, угадай, что…»
Меня нужно посадить в одиночку. Или убить. Как в военных фильмах, где убирают тех, кто слишком много знает. Но как я могу заткнуть рот Джемайме? Теперь она подобна безумной неуправляемой ракете, мечущейся по всему Лондону и запрограммированной на кошмарные разрушения. Я пытаюсь отозвать ее. Вернуть обратно. Только вот кнопку заело.
Ладно. Соберись и призови на помощь разум. Совсем ни к чему паниковать. Сегодня ничего уже не случится. Главное, звонить через каждые четверть часа и пытаться односложно, не вдаваясь в детали, объяснить Джемайме, что, если она не заткнет этого парня, я переломаю ей ноги.
Из динамиков несется негромкий настойчивый барабанный бой, и меня передергивает. Я отвлеклась и совершенно забыла, зачем мы здесь. Свет медленно гаснет, и все стихает. Пульсация становится громче, но на сцене по-прежнему темно как ночью.
Барабаны уже гремят, и мне становится не по себе. Что они нагнетают? И когда начнут танцевать, когда поднимут занавес? Когда…
Бац!
Яркий свет, неожиданно заливший зал, ослепляет меня. Публика дружно охает. Бухающая музыка наполняет воздух, и на сцене появляется фигурка в черном сверкающем костюме. Поворот, прыжок, еще прыжок…
Господи, кто бы это ни был, он потрясающе танцует!
Я стараюсь привыкнуть к белому сиянию. Не пойму даже, мужчина это или женщина…
О Боже. Это Лиззи!
Вот это да! Все неприятности мигом вылетели из головы. Я не могу оторвать глаз от подруги.
Неужели Лиззи способна на такое? Я понятия не имела, что она настолько талантлива! Когда-то мы вместе занимались балетом. Немного. И немного — чечеткой. Но никогда… я никогда…
Как я могла дружить с кем-то двадцать лет и не знать, что этот кто-то может так танцевать?!
Только что она медленно, чувственно двигалась в унисон с каким-то типом в маске, вероятно, с Жан-Нолем, а теперь подпрыгивает и вертится с непонятной резиновой штукой в руках, и вся публика жадно смотрит на нее, а сама Лиззи просто светится счастьем! Давно я не видела ее такой, и чуть не лопаюсь от гордости.
К моему стыду, слезы начинают жечь глаза. Из носа течет. А у меня даже салфетки нет! Фу! Какой позор! Придется шмыгать носом, как мама на пьесе о Рождестве Христовом.[44] Еще немного, и побегу к сцене с камерой, крича: «Привет, дорогая, помаши папочке!»
Нужно взять себя в руки, иначе все будет как в тот раз, когда я повела малышку Эми, свою крестницу, на диснеевский мультик «Тарзан». Когда зажегся свет, оказалось, что она мирно спит, а куча четырехлеток невозмутимо разглядывает меня, насквозь промокшую от слез. (Могу только сказать в оправдание, что это было ужас как романтично, а Тарзан — ужас как сексуален.)
Кто-то дергает меня за руку. Я поворачиваюсь. Джек протягивает мне платок. Наши пальцы на мгновение соприкасаются.
К концу спектакля я пребываю на седьмом небе. Лиззи выходит на поклоны, а мы с Джеком бешено аплодируем, улыбаясь друг другу.
— Не говори никому, что я плакала! — кричу я, перекрывая шум.
— Ни за что, клянусь, — кивает Джек.
Занавес падает в последний раз, зрители начинают вставать, тянутся за сумками и пиджаками. Мы вернулись в реальность. Возбуждение улеглось, а тревога снова не дает покоя. Нужно срочно связаться с Джемаймой!
Людской поток перекрывает двор и исчезает в освещенном помещении напротив.
— Лиззи сказала, что мы встретимся на вечеринке. Ты пока иди туда, — говорю я Джеку. — Мне нужно позвонить. Я быстро.
— Ничего не случилось? — спрашивает Джек. — Ты, похоже, нервничаешь.
— Нет-нет, все прекрасно! Просто переволновалась из-за Лиззи, — уверяю я и, подождав, пока он отойдет, набираю номер Джемаймы. Снова срабатывает автоответчик.
Набираю еще раз. То же самое.
Я сейчас заору от злости! Где Джемайма? Что еще успела натворить? И как удержать ее, если я не знаю, где она?
Я не двигаюсь с места, пытаясь справиться с нарастающей паникой. Сообразить, что предпринять.
Ладно. Наверное, лучше всего идти на вечеринку, вести себя как ни в чем не бывало, время от времени звонить Джемайме и, если ничего не получится, подождать, пока она не заявится домой. Больше я все равно ничего не смогу сделать. Все будет хорошо. Все будет хорошо.
На вечеринке шумно, весело и тесно. Пришли все танцоры, так и не снявшие костюмов, все зрители и еше множество народу, которому, похоже, просто не терпится развлечься. Официанты разносят напитки. Гам стоит оглушительный. Я беспомощно оглядываюсь, не замечая никого из знакомых. Беру бокал вина и ввинчиваюсь в толпу, ловя обрывки разговоров.
— …чудесные костюмы…
— …нашли время репетировать?
— …судья был совершенно непреклонен…
Неожиданно вижу Лиззи, раскрасневшуюся, сияющую, окруженную массой симпатичных мужчин, по виду адвокатов, один из них нахально пялится на ее ножки.
— Лиззи! — окликаю я. Она поворачивается, и я крепко ее обнимаю. — Лиззи, я и не думала, что ты умеешь так танцевать! Ты была просто изумительна!
— О нет, какое там, — вздыхает она, на миг превращаясь в обычную скучную Лиззи. — Я совершенно испортила…
— Стоп! Лиззи, это была настоящая фантастика! Ты бесподобно танцевала!
— Что ты, я выглядела ужасно…
— И не смей говорить так! — ору я. — Ты была фантастична! Супер! Повтори!
— Ну… ладно. — Ее губы раздвигаются в нерешительной улыбке. — О'кей. Я была… фантастична. Знаешь, Эмма, я еще никогда не была так счастлива! Мне никогда еще не было так хорошо! Представь, на будущий год мы отправимся в турне! — ликующе объявляет она.
— Как?! Но ты клялась, что больше не выйдешь на сцену, и велела мне связать тебя, если ты когда-нибудь упомянешь о чем-то подобном.
— О, это всего лишь страх перед публикой, — отмахивается она и тихо сообщает: — Кстати, я видела Джека. Интересно, что тут происходит?
Сердце гулко бухает о ребра. Сказать ей о Джемайме?
Нет. Она только зря всполошится. К тому же сейчас все равно ничего нельзя предпринять.
— Джек приехал, чтобы поговорить, — поясняю я и, поколебавшись, добавляю: — Раскрыть свой… секрет.
— Шутишь! — выдыхает Лиззи. — И что же?
— Я не могу сказать.
— Не можешь сказать? Мне? — неверяще переспрашивает Лиззи. — После всего, что было, ты отказываешься сказать мне?
— Лиззи, действительно не могу, — мучительно выдавливаю я. — Это… очень запутанно.
Боже, я уже и говорю совсем как Джек.
— Что ж, ладно, — ворчит Лиззи. — Думаю, проживу и без твоих секретов. И что… теперь вы снова вместе?
— Не знаю. — Я краснею. — Может быть.
— Лиззи! Это просто сказочно!
Рядом появляются две девушки в театральных костюмах. Я улыбаюсь и отхожу в сторону. Джека нигде не видно. Попробовать дозвониться до Джемаймы?
Нашариваю в сумочке телефон, но тут вдруг слышу, как кто-то меня окликает.
Оглядываюсь и едва не падаю от изумления. Коннор! В темном костюме, с бокалом вина. Волосы отливают золотом в свете прожекторов. Я мгновенно замечаю, что на нем новый галстук. Крупный желтый горох на голубом фоне. Мне такие не нравятся.
— Коннор! Что ты здесь делаешь?
— Лиззи послала мне приглашение, — объясняет он. — Я всегда хорошо относился к ней. Вот я и подумал, что стоит пойти. И я очень рад тебя видеть. Мне бы хотелось поговорить, если не возражаешь.
Он увлекает меня к двери, подальше от оживленной толпы, и я послушно иду, уже начиная нервничать. Мы с Коннором ни разу не потолковали по-настоящему после телевизионного интервью Джека. Вероятно, потому, что, увидев его, я сразу удирала в другую сторону.
— Ну что? — спрашиваю я, повернувшись к нему. — О чем ты хотел поговорить?
— Эмма! — восклицает Коннор, словно готовится произнести тронную речь. — У меня такое чувство, словно ты не всегда была… полностью откровенна со мной. Я имею в виду наши отношения.
Не всегда? Слабо сказано!
— Ты прав, — признаюсь я сконфуженно. — О Боже, Коннор, мне правда жаль, что все так вышло…
Он повелительно поднимает руку:
— Теперь это уже не важно. Слишком много воды утекло. Но я буду очень благодарен, если сейчас ты честно ответишь на все мои вопросы.
— Конечно, — киваю я. — Разумеется.
— Недавно я… у меня кое-кто появился, — начинает он, немного скованно.
— Вот это да! Здорово! Просто класс! — искренне радуюсь я. — Как ее зовут?
— Франческа.
— И где вы…
— Я хотел спросить насчет секса, — перебивает Коннор, стыдливо краснея.
— О чем? Ах да… — Я не знаю, куда деваться от смущения и поспешно подношу к губам бокал. — Так что насчет секса?
— Ты… не притворялась в… в этой области?
— Э… ты о чем? — Я пытаюсь выиграть время.
— Ты не притворялась со мной в постели? — Его физиономия уже приобрела угрожающе багровый оттенок. — Или изображала это самое?
О нет! Значит, он так думает?
— Коннор, если хочешь знать, с тобой я никогда не изображала оргазм, — сообщаю я, понижая голос. — Клянусь. Этого не было.
— Ну… что ж, тогда все в порядке. А что-нибудь другое не изображала? — вдруг спрашивает он в номом приступе подозрительности.
Я недоумевающе пожимаю плечами:
— Не совсем понимаю, о чем ты…
— Скажи, были какие-то… — он мнется, — какие-то определенные приемы, которые… словом, было такое, когда ты притворялась, что восхищаешься каким-то определенным приемом, а сама в это время…
О Боже! Прошу тебя, только не это!
— Знаешь… уже не помню! — выкручиваюсь я. — И вообще мне пора.
— Эмма, скажи мне! — пылко восклицает он. — Мои отношения с Франческой только начинаются. И будет только справедливо, если я попытаюсь учиться на прежних ошибках.
Я вижу его блестящий от пота лоб, и мне снова становится стыдно. Коннор прав. Нужно быть честной. Хотя бы сейчас. Он это заслужил.
— Ладно. — соглашаюсь я, подвигаясь ближе. — Помнишь ту штуку, которую ты проделывал языком? — Я еще больше понижаю голос. — Такую… скользящую. Ну вот, иногда меня почему-то так и подмывало засмеяться. В общем, на твоем месте я не пробовала бы этого с твоей новой подружкой…
У него делается такое лицо, что я осекаюсь.
Вот дерьмо! Он уже успел это опробовать!
— Франческа сказала, — сообщает Коннор каким-то деревянным голосом, — что это ее заводит!
— Уверена, так и есть, — поспешно сдаю позиции я. — Женщины все разные. И тела тоже разные, каждому правится свое.
Коннор, оцепенев, смотрит на меня. Потом говорит:
— И еще она сказала, что любит джаз!
— Ну что тут такого? Миллионы людей любят джаз.
— И еще она обожает, когда я начинаю цитировать Вуди Аллена. Как по-твоему, она лжет?
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |