Генерал К.М. Адариди Первую мировую войну встретил уже довольно известным военным. Сын Коммерции Советника, выпускник Николаевского инженерного училища и элитной Николаевской академии Генштаба, он

Генерал К.М. Адариди Первую мировую войну встретил уже довольно известным военным. Сын Коммерции Советника, выпускник Николаевского инженерного училища и элитной Николаевской академии Генштаба, он начал службу в лейб-гвардии Семеновском полку. Впоследствии увлекся военно-литературной деятельностью, часто публикуя статьи по различным военным вопросам. Русско-японскую войну К.М. Адариди встретил в чину полковника во главе 98-го Юрьевского пехотного полка. За боевые отличия он получил чин генерал-майора, а также мундир своего полка[1]. После войны находился в составе военно-исторической комиссии, а в начале 1914 года был повышен в звании до генерал-лейтенанта и принял командование 27-ой пехотной дивизии. А. Степанов в произведении «Семья Звонаревых» писал о нём: «…генерал Адариди, высокий бритый старик с туго нафабренными, торчащими вверх, как на портретах у Вильгельма II, усами, с застывшей на лице надменной улыбкой. Говорил он слегка в нос, растягивая слова и цедя их сквозь зубы…». Сослуживец по дивизии капитан Успенский А.А. так отзывался о своем начальнике:

«Строгий по службе, вне службы это был обаятельный, простой и милый собеседник, в чем мне пришлось убедиться, когда иногда мы оставались с ним вдвоем по утрам (я заведовал хозяйством, т. е. довольствием всех офицеров на этой полевой поездке), не всегда выезжая в поле»[2].

В Первую мировую войну его дивизия оказалась в составе 3-го армейского корпуса (генерала Н.А. Епанчина), который составлял центр 1-й русской армии генерала П.К. фон Ренненкампфа, развивавшей наступление в Восточной Пруссии. 17 августа армия войска перешли границу и начали продвигаться на северо-восток. 27-я пехотная дивизия в двух колоннах шла в общем направлении на Герритен. Уже вскоре после вступления на вражескую территорию она ввязалась в бой с частями 1-го германского корпуса. Сам К.М. Адариди находился при правой колонне, весь день руководя действиями подчиненных частей. Несмотря на первые успехи русских, немцы неожиданно разбили левофланговый полк, бежавшие внесли панику в другие части, и дивизию пришлось собирать уже за границей. Эта трагедия случилась ввиду того, что соседняя 40-я пехотная дивизия отстала, тем самым оголив фланг К.М. Адариди. Это вряд ли можно поставить ему в вину. Еще накануне он попытался вступить в связь с соседом. Да и сам левофланговый полк шел без охранения из-за беспечности своего командира. Следует указать и на недостаточно продуманный приказ по армии, который дал 40-й дивизии ту полосу наступления, которую она – увы – не смогла обеспечить. Так или иначе, но в дальнейшем К.М. Адариди старался не повторять подобных ошибок, тесно координируя действия с соседом слева (о чем в частности свидетельствует походный журнал). Однако это в будущем, а в итоге столкновения 17 августа дивизия потеряла более 7500 человек. Не будем забывать, что это был первый бой, многие просто не успели привыкнуть к нахождению в боевой обстановке. Вместе с тем относительные успехи на других участках фронта заставили врага к следующему утру отступить.

Всю ночь между штабами дивизии и корпуса шла активная переписка. Н.А. Епанчин требовал на следующий день (ввиду приказа П.К. фон Ренненкампфа) перейти в наступление, против чего выступал начальник дивизии, указывая на расстройство войск и большие потери. Пришлось даже послать начальника штаба полковника Л.А. Радус-Зенковича, который все же не смог убедить командира корпуса. К счастью, к утру немцы отступили, а потому вопрос был снят. Вероятно, уже в эти августовские дни это противостояние и расхождение в оценке обстановки посеяло первые малозаметные зерна раздора между Н.А. Епанчиным и самостоятельным К.М. Адариди, которые дали всходы через несколько месяцев.

Однако наступление продолжалось. К 20 августа дивизия вышла в район Маттишкемена – Варшлагена. В этот день противник – 8-я немецкая армия генерала М. фон Притвица – решила атаковать войска Ренненкампфа. Так началось известное Гумбинненское сражение. Немцы умели успехи на обоих флангах русской армии. Не менее упорные бои разыгрались в центре, где наступал 17-й корпус прославленного в будущем генерала А. фон Маккензена. Именно в боях достойно проявила себя дивизия К.М. Адариди. С самого утра она отражала мощные атаки, меткий пулеметный и артиллерийский огонь косил врага, который так и не смог добраться до русских позиций.

Около 11 часов дня генерал А.Е. Беймельбург донес, что левый фланг 25-й дивизии стал отступать. Для обеспечения фланга К.М. Адариди направил два резервных батальона и 4 орудия, чем спас ситуацию[3]. Уже в 4 вечера командир 108-го полка полковник Струсевич донес об отходе рот соседней 40-й дивизии, однако заверил, что свой фланг может обеспечить сам. В итоге упорной обороны наступательный порыв германцев был сломлен. Корпус А. фон Маккензена поспешно отступил. В то же время генерал М. фон Притвиц получил донесение о том, что другая русская армия генерала А.В. Самсонова перешла южную границу провинции. Ввиду отсутствия решительных успехов против Ренненкампфа и поражения в центре командующий отдал приказ об отступлении. Из-за больших потерь, расхода боеприпасов и утомленности русские не преследовали. Первые приказы были отменены уже через несколько часов. Всего 27-я дивизия сумела взять 12 орудий, 25 зарядных ящика, 3 исправных и 10 разбитых пулеметов[4]. Общие потери составили 6 000 человек (свыше 900 убитыми). Гумбинненская победа, в которую К.М. Адариди внес весомый вклад, открыла русским дорогу в Восточную Пруссию. Немцы же отступили, а ввиду дальнейших успехов 2-й русской армии даже решили ослабить давление на англо-французов (победа над которыми после успешного Пограничного сражения казалась очень близкой). Однако в сражении под Марной (сентябрь 1914 года) германский блицкриг был остановлен. Тем самым Россия внесла лепту в это эпохальное сражение, где потерпел крах немецкий план на скорую войну (а по мнению ряда историков – и на победу вообще).

Но вернемся к событиям в Восточной Пруссии. Простояв два дня на занимаемых позициях, 23 августа 1-я армия двинулась дальше в общем направлении на Кенигсберг, не встречая сопротивления противника. В этот день 27-я дивизия дошла до Туттельна, 24 августа – до Грабовен, а 26-го числа вошла в Алленбург. На следующий день появился приказ, что основной задачей является прижать противника к морю. Однако в это время на юге провинции 2-я русская армия потерпела поражение, а потому вскоре и войска Ренненкампфа были вынуждены перейти к обороне.

29 августа дивизия была двинута на Кл. Шенау. 1-2 сентября немцы повели здесь атаку превосходящими силами, однако она была остановлена метким огнем нашей артиллерии — пехоте даже не пришлось вступить в бой [5]. В итоге немцы отступили, понеся немалые потери, а нашим удалось взять трофеи[6]. Эта атака являлась демонстративной, с целью отвлечь внимание русского командования, т.к. в это время немцы готовили мощный удар в обход левого фланга русской армии.

В начале сентября Ренненкампф приготовился к обороне, оттянув все силы несколько назад. Так, 27-я дивизия оказалась за р. Алле в районе города Алленбурга, где заняла позиции к утру 4 сентября. Через пять дней противник атаковал. На фронте дивизии, в общем, весь день шла артиллерийская дуэль. Вечером пришел приказ об отступлении. 11 сентября в районе Немерсдорф – Иодлаукен пришлось вступить в столкновение с наседающим противником, который был временно остановлен. 12 сентября арьергардный бой состоялся у д. Калпакен. Однако тяжелых боев дивизия не вела. Основная тяжесть легла в этот период на левый фланг, который делал все, чтобы не дать противнику окружить русскую армию. Отступление же остальных частей шло в огромной спешке, причем тылы перемешались, вызвав гигантские заторы, что затрудняло передвижение пехоты. Однако твердость К.М. Адариди (иногда ему самому приходилось заниматься расчисткой дорог от обозов) позволила его частям отойти в полном порядке (что является достижением, учитывая то, что многие другие соединения рассыпались и перемешались). 13 сентября дивизия проследовала через горящий Шталлупёнен, а затем оказалась на русской территории. Успехи К.М. Адариди в боях в Восточной Пруссии отметил и непосредственный начальник Н.А. Епанчин, по представлению которого тот был награжден орденом Св. Анны 1-й степени с мечами[7].

К 22 сентября 27-я дивизия заняла оборону по Неману (от Наравы до Яцкевичи). В это время германцы решили нанести удар в западной Польше, а потому восточно-прусский фронт стал второстепенным. Дабы прикрыть переброску основных сил из Восточной Пруссии немцы решили 26 сентября атаковать позиции русских 1-й и 10-й армий по р. Неману. Те перешли в контрнаступление с целью освободить Августовские леса. Основная тяжесть легла на 10-ю армию генерала В.Е. Флуга, в то время как ее соседу предписывалось просто содействовать. 29 сентября наступление начала и 27-я дивизия. К вечеру она взяла Шлаваны, а 2 октября вошла в Мариамполь. С 5 октября начались томительные позиционные бои в районе д. Поевонь, окончившиеся безрезультатно. Разве что 7 октября у Подбарек 107-й полк был вынужден отразить контратаку, в ходе которой понес большие потери (в 1-м батальоне осталось только 4 офицера)[8].

27 октября дивизия была размещена в районе Бояры, а через два дня сосредоточилась у д. Новиники, откуда ей предписывалось начать наступление в направлении д. Копсодзе в обход правого фланга Вержболовской группировки противника. Весь следующий день прошел в тяжелых и безуспешных атаках. В результате было решено атаковать ночью 31 октября. Однако все провалилось. 107-й полк был встречен огнем, хотя 106-й Уфимский полк полковника К.П. Отрыганьева занял Копсодзе, которое удерживал весь день и только под вечер отошел обратно.

Несколько дней части К.М. Адариди оставались на месте, однако уже 6 ноября германцы сами снялись с Вержболовской позиции. На следующий день было назначено преследование. 7 ноября дивизия перешла границу и стала продвигаться вперед, заняв Герритен. Второе сражение в этих местах опять оказалось неудачным — какой-то рок преследовал дивизию у этого злополучного местечка. Немцы превосходящими силами атаковали в правый фланг, а затем вклинились в центр. Резервы иссякали, а помощи дождаться не удалось. Ближе к вечеру К.М. Адариди пришлось отдать приказ об отходе. Это стал последний приказ генерала по дивизии. Уже ночью он был отчислен от командования.

Как впоследствии доказывал опальный генерал вечером в тот день к нему приехал штабс-капитан Лисовой, который привез приказ Н.А. Епанчина об отходе на Новиники. Штабс-капитану было предложено обождать изготовления означенного

генерал Н.А. Епанчин (второй справа)

приказа, но он уехал. Однако когда Адариди отправился в деревню Новодоля, ему была передана новая записка с приказом сложить обязанности за то, что якобы «категорически отказался исполнить приказание, переданное штабс-капитаном Лисовым»[9]. К.М. Адариди сдал командование начальнику 27-й артбригады Фолимонову, а сам уехал в расположение 68-го госпиталя. А в это время об оставлении генералом Адариди позиций Н.А. Епанчин донес командующему армией генералу Ф.В. Сиверсу, который приказал генералу В.Н. Григорьеву, коменданту крепости Ковно, начать расследование. Тот же ограничился опросом Епанчина, Лисового и личного адъютанта корнета Эльвенгрена, в итоге написав обвинительное заключение. 4 февраля Н.А. Епанчин послал К.М. Адариди телеграмму с предложением подать в отставку, что тот и сделал на следующий день. 15 февраля состоялось увольнение, но без мундира из-за плохой аттестации генерала Ф.В. Сиверса.

Сейчас сложно выявить, в чем на самом деле заключалась вина К.М. Адариди и причина его размолвки с командиром корпуса. По крайней мере, походной журнал 27-й дивизии свидетельствует в пользу своего начальника. Не поверил докладу и главнокомандующий фронтом Н.В. Рузский. Дальнейшее разбирательство в суде Двинского военного округа (под председательством генерала Толубаева) постановило: «признать невиновным в том, что командуя дивизией, находившейся в районе Вержболова и будучи обязан, согласно приказу по 3-му корпусу от 24 октября за №30 наступать южнее отряда Яновского, причем согласно же приказу по дивизии от 24\25 октября, находиться при 107-м пехотном полку, самовольно, по причинам, не вызываемым исполнением долга службы или возложенными на него обязанностями, отошел с частью вверенного ему отряда в дер. Шапкина; на самом деле предпринял наступление, но когда при происшедшем во время этого наступления бое обнаружилось, что большие силы неприятеля угрожают его правому флангу и даже тылу, то он отошел со своими частям на позиции, находящиеся впереди дер. Шапкино, не отводил своего отряда в самую деревню»[10].

Можно отнестись с большим сомнением к добросовестности расследования генерала В.Н. Григорьева, который 1915 г. сам попал под трибунал и был осужден за то, что во время осады крепости Ковно позорно бежал. После отставки К.М. Адариди недолго продержался и Н.А. Епанчин. Во время февральских боев находившаяся под его командованием Вержболовская группа была вынуждена отступить к крепости Ковно, что оголило правый фланг соседнего 20-го корпуса (а это стало одной из причин его гибели в августовских лесах). Теперь в отставку попал Н.А. Епанчин, кстати, тоже – безосновательно – обвиненный в бегстве с фронта в самый тяжелый момент. За гибель корпуса поплатился должностью и генерал Ф.В. Сиверс (в адрес которого тоже ходили слухи о бегстве). Однако возникает вопрос, почему К.М. Адариди сразу же не стал добиваться справедливости, а так быстро согласился на отставку. Видимо, все же какая-то причина и была, хоть и не связанная непосредственно с обвинением. Материалы дают нам образ смелого боевого энергичного генерала, хорошего командира дивизии, умеющего держать части в подчинении и обращать внимание на допущенные ошибки — вряд ли все происходило так просто, как об этом свидетельствуют архивы.

Осенью 1915 года с помощью связей К.М. Адариди пытался вернуться на службу. Было написано соответствующее письмо на имя дежурного генерала при Ставке К.П. Кондзеровского. Более того, генерал стал ходатайствовать о наказании Ф.В. Сиверса, Н.А. Епанчина и штабс-капитана Лисовского. В Ставке решили по-иному. Последняя просьба была отклонена за отсутствием данных, а полковник Степанов из управления дежурного генерала вообще предложил наказать бывшего начальника 27-й дивизии «в виду прямого обвинения штабс-капитана Лисового в недобросовестности как порочащего доброе имя названного обер-офицера генерального штаба и крайне оскорбительного»[11]. Дело закончилось на том, что К.М. Адариди был возвращен мундир, но сам он – как показали боевые действия, талантливый и энергичный командир — так больше никогда и не вернулся на службу.

Сын Коллежского советника, Николай Николаевич Юденич, казалось бы, должен был пойти по гражданской линии. Он даже поступил в Межевой институт, однако вскоре бросил его и пошел в Александровское военное училище, по окончании которого (в 1881 г.) получил распределение в «варшавскую гвардию» — лейб-гвардии Литовский полк. Уже в 1884 г. Юденич выдержал экзамены в элитную Николаевскую академию Генерального штаба, из которой был выпущен «по первому разряду» (и со званием штабс-капитана), что давало серьезные карьерные преимущества. Затем была служба на штабных должностях в Варшавском и Туркестанском военных округах, а в 1896 г. производство в чин полковника. Как вспоминал сослуживец Д.В. Филатьев, Николай Николаевич отличался

«прямотой и даже резкостью суждений, определенностью решений, твердостью в отстаивании своего мнения и полным отсутствием склонности к каким-либо компромиссам».

С таким характером (да при отсутствии серьезных связей в самых «верхах») делать карьеру было тяжело, однако война устанавливает собственные критерии, отличные от мирного времени.

Русско-японскую войну Юденич встретил командиром 18-го стрелкового полка (5-я стрелковая бригада), будучи которым сумел несколько раз отличиться. В бою у Сандепу он лично повел начавшие отступать войска в штыковой бой и сумел отбросить противника. В сражении под Мукденом он также активно руководил обороной вверенного ему участка, водил войска в бой и в итоге был тяжело ранен. За отличия его наградили Георгиевским оружием с надписью «За храбрость».

Неудачная война, как правило, приводит к «массовым чисткам» начальствующих лиц и одновременно – к продвижению отличившихся героев. Среди последних оказался и Н.Н.Юденич, который был произведен в генерал-майоры, а в 1907 г. назначен генерал-квартирмейстером Кавказского военного округа. Через пять лет он получил генерал-лейтенанта и повышение – должность начальника штаба Казанского военного округа, однако уже в 1913 г. возвратился на Кавказ (также начальником штаба округа).

Здесь за годы службы он сумел влиться в местное офицерское общество. Как вспоминал генерал Б.П.Веселорезов: «В самый краткий срок он юденич 2 на передовойстал и близким, и понятным для кавказцев. Точно всегда он был с нами. Удивительно простой, в котором отсутствовал яд под названием «генералин», снисходительный, он быстро завоевал сердца. Всегда радушный, он был широко гостеприимен. Его уютная квартира видела многочисленных сотоварищей по службе, строевое начальство и их семьи, радостно спешивших на ласковое приглашение генерала и его супруги». Об особой армейской простоте Юденича ходили многие истории. Так, уже в годы Первой мировой служивший при Ставке Верховного Главнокомандующего М.К.Лемке оставил в дневниках следующие строчки:

«Да, Алексееву не дана поза, как не дана она, по общим отзывам, Жоффру и Юденичу. Последний буквально со всеми держится одинаково. Будучи генерал-квартирмейстером и потом начальником штаба Кавказского воен. округа, он одинаково говорил с графом Воронцовым-Дашковым и с подпоручиком своего штаба».

Девиз же Н.Н. Юденича был следующим: «Только тот достоин жизни этой, кто на смерть всегда готов».

С началом Первой мировой Турция занимала выжидательную позицию, окончательно выступив на стороне Германии лишь 30 (17) октября 1914 г., предварив это вероломным рейдом германо-турецкой эскадры по нашим черноморским портам. Главнокомандующим Кавказской армией был назначен престарелый И.И. Воронцов-Дашкин, фактически же обязанности стал исполнять его помощник А.З. Мышлаевский, а начальником штаба стал Н.Н.Юденич. Приказ о переходе в наступление был подписан им ночью 31 октября.

Основные силы (Сарыкамышский отряд, находившийся в центре) быстро вышли к стратегически значимому турецкому селу Кёпри-кей, однако в результате ряда боев середины ноября были вынуждены отойти к границе. Вместе с тем и туркам (3-й армии) ввиду ряда неудач не удалось развить успех. Однако в целом по итогам этих боев турецкое начальство переоценило собственные силы, подумав, будто русских можно легко бить.

Находясь под воздействием первоначальных успехов Энвер-паша (военный министр, один из членов триумвирата, руководившего тогда страной) хотел разгромить основные русские силы у Сарыкамыша (важнейший опорный пункт нашей Кавказской армии). Противостоя возражениям некоторых генералов, он принял командование 3-й армией и разработал весьма смелый – отдающий авантюрой — план, который предполагал сковывание русских у Сарыкамыша с фронта, в то время как два других должны были обойти правый фланг и отрезать пути отхода. Однако Энвер не учел ни особенности местности, ни времени года. В результате в ходе наступления турецкие войска страдали от неустроенности тыла и связи, отсутствия должного обмундирования (учитывая зимние условия), а также недостатка координации между наступавшими частями.

Вместе с тем изначально наступление, начатое во второй половине декабря, развивалось успешно. Туркам удалось выйти во фланг, тем самым поставив Сарыкамышский отряд (два корпуса), возглавляемый генералом Берхманом, в тяжелейшее положение. 24 декабря А.З. Мышлаевский и Н.Н. Юденич выехали на фронт, первый принял общее командование на себя, а Николай Николаевич временно возглавил один из корпусов. Однако положение продолжало ухудшаться, противник прорвался к Сарыкамышу, и его оборону пришлось спешно организовывать из запасных частей. Более того, была взорвана железная дорога, соединяющая с Карсом. В итоге, сам Мышлаевский вечером 27 декабря вообще приказал пробиваться назад, а сам уехал в Тифлис (под предлогом формирования новой армии), передав командование Берхману. Под его начальством Юденич организовал оборону, получая пополнения и отбивая атаки наседающего противниками. Однако и сами турки действовали недостаточно активно (терпя отдельные неудачи то от русских войск, то от снежных метелей), что поставило крест на их грандиозных планах. 2 января нами был занят стратегический перевал Бардус, тем самым русские войска отрезали 9-му турецкому корпусу путь к отступлению. А через два дня началось контрнаступление, в ходе которого он был уничтожен. Окончательно преследование разбитых вражеских сил было остановлено лишь 18 января. Общие потери турок составили 70 тыс. человек (включая 30 тыс. обмороженных), у нас – 20 тыс. Наши успехи несколько облегчили положение союзников в Ираке и районе Суэца.

юденич5Так была одержана крупнейшая победа под Сарыкамышем. И хотя вряд ли ее стоит приписывать исключительно полководческому таланту Юденича (который вступил в командование Сарыкамышским отрядом вместо Берхмана лишь 5 января, когда переломный момент уже свершился), он сыграл в ее успехе не последнюю роль (непосредственно руководя войсками в сложнейших условиях, пускай и под чужим начальством), за что и был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. Вскоре он был произведен в генералы от инфантерии, а в феврале 1915 г. стал главнокомандующим Кавказской армией.

Весна 1915 г. ушла на реорганизацию войск Кавказской армии, а также их пополнение. Правда, Ставка, считая этот фронт второстепенным, направляла практически необученных новобранцев, которые в результате и составили более половины всех войск, доступных Юденичу. Однако это не мешало Николаю Николаевичу успешно действовать летом 1915 года, особенно ярко его победы смотрелись на фоне Великого отступления на восточном фронте.

В мае наступление развил левый фланг Кавказской армии в районе оз. Ван и тем самым спас тысячи армян от гибели в ходе устроенного турками геноцида. А в июне туркам было нанесено окончательное поражение в Азербайджане, однако попытки в июле развить наступление севернее озера Ван встретили серьезный отпор. Противник сумел сосредоточить крупные силы, которые неожиданно нанесли поражение 4-му кавказскому корпусу и заставили его отступить. Турки углубились в наши тылы: опять создалось критическое положение, которые было исправлено полководческим искусством главнокомандующего армией. Несмотря на нарастание панических настроений и тревожные донесения командира 4-го кавказского корпуса, Юденич сохранял полное спокойствие: оно стало залогом дальнейших успехов. Он создал сводный отряд под начальством генерала Н.Н. Баратова, который в начале августа нанес точный и мощный фланговый удар по прорвавшимся туркам. Противник дрогнул и отступил, однако добиться его полного разгрома не удалось в первую очередь ввиду слабой работы наших тылов. Из-за серьезной усталости войск преследование было прекращено в середине августа. Залогом всех успехов стала твердость генерала Юденича, его умение выстроить надежную систему связи. Отметим и другой интересный аспект: он старался сохранять размер своего штаба относительно небольшим, не допуская его чрезмерного раздувания. За успехи в ходе летней операции (известной как Алашкертская) Юденич был награжден орденом Св. Георгия 3-й ст.

Отметим, что в это время произошли серьезные перемены в руководстве вооруженными силами. В начале сентября Верховным Главнокомандующим стал император Николай II, а его дядя вл.кн. Николай Николаевич вместе с начальником штаба Янушкевичем (кстати, тоже Николай Николаевич) был отправлен на Кавказ, где возглавил Кавказский фронт (который получил название «фронт трех Николаев Николаевичей). Несмотря на то, что у Юденича появилось еще одно начальство, в действительности он сохранил определенную автономию в руководстве войсками.

Осенью-зимой 1915 г. на Кавказском фронте установилось относительное спокойствие. Наиболее крупным событием стала посылка в ноябре корпуса генерала Н.Н.Баратова в западную Персию. Русские войска (а именно 2 батальона, 2 дружины, 39 сотен при 20 орудиях) разбили сформированные турками и германцами антироссийские военизированные формирования, тем самым не допустив выступление Тегерана на стороне противника.

Отметим, что к концу года произошло еще одно важное событие, а именно поражение союзных войск в ходе их попыток овладеть турецкими юденич 6проливами Дарданеллами. А потому русское командование обеспокоилось тем, что счет высвободившихся войск Турция усилит свою 3-ю армию, действующую на Кавказе. Так родился план прорыва вражеского фронта в районе Эрзерума и захвата этой крупнейшей крепости.

Стоит признать, что Н.Н.Юденич мастерски провел подготовку операции и учел недостатки, выявленные в предыдущих сражениях. Он сумел достойнейшим образом наладить работу тыла, создать новые линии связи и подготовить систему дорожных коммуникаций. Особое внимание было обращено на снабжение солдат: все они были обеспечены теплой маскировочной одеждой, специальными очками (которые защищали от блеска снега), а также запасом дров. Создали даже метеорологическую станцию для оперативного мониторинга изменения погоды. Но самыми беспрецедентными оказались меры по сохранению всей подготовки войск в секрете: Юденич прибегнул в масштабной дезинформации противника. Он незашифрованной телеграммой передал приказание 4-й дивизии о переброске ее в Персию и снял ее с фронта. Более того, начал раздавать отпуска офицерам с фронта, а также массово разрешать офицерским женам прибывать на театр боевых действий по случаю Нового Года. Была инициирована закупка животных с целью убедить противника, будто наступление планируется на багдадском направлении. До последнего не раскрывалось нижестоящим штабам и содержание планируемой операции. А за несколько же дней до ее начала был полностью закрыт выезд всем лицам из прифронтовой полосы, что помешало турецким разведчикам донести об окончательных приготовлениях русских. Все это имело воздействие на противника, причем незадолго до нашего наступления командующий 3-й турецкой армии вообще уехал в Стамбул.

Оно началось в середине января 1916 г. Сначала Юденич нанес отвлекающий удар в Пассинской долине, который привлек внимание турок, а затем повел основное наступление на ольтинском и эрзерумском направлениях. В прорванный участок фронта оперативно была направлена Сибирская казачья бригада. При этом сам Николай Николаевич успешно маневрировал резервами, наладив жесткое управление войсками и действительно держа ситуацию под контролем. В итоге, турки бежали. Только 18 января указанная казачья бригада взяла 1500 пленных из 14-ти (!) различных полков. Был достигнут крупный успех, и вл.кн. Николай Николаевич уже хотел приказать отступать на исходные рубежи, однако Юденич убедил его в необходимости взять казавшуюся непреступной крепость Эрзерум, взяв всю ответственность на себя. Конечно, это был риск, но риск продуманный. Вообще, как писал подполковник Б.А. Штейфон:

«В действительности каждый смелый маневр генерала Юденича являлся следствием глубоко продуманной и совершенно точно угаданной обстановки. И главным образом духовной обстановки. Риск генерала Юденича — это смелость творческой фантазии, та смелость, какая присуща только большим полководцам».

11 февраля начался штурм, который был завершен через пять дней. В наших руках оказались 9 знамен, 327 орудий и около 13 тыс. пленных. В ходе дальнейшего преследования противник был отброшен на 70 – 100 км к западу от крепости. Общие потери русской армии составили примерно 17 тыс. человек, т.е. примерно 10% ее численности, у турок они достигали 66%.

Это была одна из крупнейших побед русской армии, которая заставила противника спешно перекидывать войска с других фронтов, тем самым ослабив давление на англичан в Месопотамии и Ираке (правда, те так и не воспользовались успехами русских в полной мере). Так, против нашего фронта стала разворачиваться новая 2-я турецкая армия. Как писал советский военный историк Н.Г.Корсун:

«В общем Эрзерумская наступательная операция, проведенная в тяжелых зимних условиях на горном театре, представляет один из примеров доведенной до конца сложной операции, состоявшей из нескольких, вытекавших один из другого, этапов, закончившихся разгромом противника, потерявшего свою основную базу на передовом театре — крепость Эрзерум».

Под влиянием этой победы между Россией, Великобританией и Францией было подписано соглашение «О целях войны России в Малой Азии», в частности в нем разграничивались сферы влияния в Турции. Союзники окончательно признали, что Проливы и Север Турецкой Армении отходят России.

За взятие Эрзерумской крепости Юденич был награжден высочайшей наградой орденом Св. Георгия 2-й степени, как указывалось: «В воздаяние отличного выполнения, при исключительной обстановке, блестящей боевой операции, завершившейся взятием штурмом Деве-Бойнской позиции и крепости Эрзерума 2 февраля 1916 года». Думается, к «исключительной обстановке», в которой Юденич готовил и проводил операцию, следует добавить и те интриги, которые плел против него Н.Н.Янушкевич, а также прикомандированный к штабу фронта генерал Хан Нахичеванский. В этом контексте было бы любопытно привести следующую характеристику личности генерала, которую в своем дневнике воспроизвел служивший при Ставке М.К.Лемке:

«Юденич, к сожалению, — не типичная фигура в нашей армии, а одно из привлекающих к себе широкие симпатии исключений… С большим чисто военным образованием, он проявил много военно-административных способностей, которые Кавказская армия оценила, как только вступил в дело… Работоспособность этого человека не уступает алексеевской, простота и скромность роднят их еще больше. При дворе его не особенно долюбливают, зная его совершенно независимый характер и органическое неумение кланяться».

Вместе с тем турецкая армия полностью разбита не была (весенняя распутица не дала в полной мере реализовать зимние успехи), а в ближайшие месяцы все еще ожидались крупные подкрепления. А потому Юденич обеспокоился приданием устойчивости своим войскам. Здесь его взор был обращен на черноморский порт Трапезунд, захват которого облегчал бы положение правого фланга и прерывал бы ближайшую связь 3-й армии со столицей.

Началась операция в начале апреля, когда Приморский отряд начал методичное наступление, продвигаясь с боями до 5 км в сутки. Одновременно благодаря усилиям Черноморского флота происходила переброска двух пластунских бригад с Восточного фронта. И хотя противник узнал о ней, германские корабли и подводные лодки не смогли помешать. В результате 15 апреля год был взят, а русские войска продолжали укрепляться в этом районе.

Попытку переломить ситуацию турки предприняли в июне 1916 г., когда попытались ударить в стык между 5-м Кавказским и 2-м Туркестанским корпусами. Первые успехи были вовремя ликвидированы, а во второй половине июля Юденич перешел сам в наступление, снова разбив врага и захватив город Эрзинджан. Как писал германский генерал Лиман фон Сандерс (глава немецкой военной миссии в Турции): «После того, как русская конница прорвала фронт в двух местах, отступление перешло в разгром. Объятые паникой, тысячи солдат бежали. Итак, русские предупредили намерения турецкого командования и нанесли 3-й армии полное поражение до окончания концентрации 2-й армии».

Точно также в августе мощным фланговым ударом были сведены на нет первоначальные успехи 2-й турецкой армии против нашего левого фланга. Турецкие попытки взять реванш привели к очередным отдельным победам войск Юденича.

К началу 1917 г. Кавказская армия была бесспорной победительницей, притягивая к себе большую часть турецких сил. Безусловно, положение наших войск было не идеальным (ввиду тяжелых природных условий, болезней и сложностей с пополнением), но они держали фронт в первую очередь благодаря своим начальникам, среди которых выделялась фигура генерала Юденича. Возможно, он одержал бы и ряд других крупных побед, но все изменилось с Февральской революцией 1917 г. и последующим разложением русской армии. Хотя Юденич на некоторое время и стал Главнокомандующим фронтом, он не сумел (впрочем, как и все другие военные) справиться с падением дисциплины. Выступая против либеральных реформ в армии, которые объективно вели к ее краху, он стал в жесткую оппозицию Временному правительству, а в результате в середине мая был снят за неподчинение его распоряжениям.

Дальнейшая Юденича судьба сложится печально. После Октябрьской революции Николай Николаевич перейдет на нелегальное положение. Проживая в Петрограде, он будет пытаться создать подпольную военную организацию. Сначала примкнет к прогерманским монархическим кругам, однако после поражения Германии в войне станет выстраивать отношения с союзниками. В начале 1919 г. он становится лидером Белого движения на Северо-западе, а в дальнейшем получает признание своих полномочий со стороны А.В.Колчака. По большей части Юденич занимается политическими и организационными вопросами, в то время как в мае-июне генерал А.П.Родзянко развивает первое неудачное наступление на Петроград. Лишь во время осенней попытки взять бывшую имперскую столицу Юденич непосредственно командует частями, но и опять белых ждала неудача. В конце января 1920 г. он издаст приказ о ликвидации Северо-Западной арии, а сам эмигрирует.

Балуев Петр Семенович (1851-1923) — встретил войну начальником 17-й дивизии (19-й корпус 5-я армия). В августе во время Галицийской битвы принял основной удар противника в героическом Томашевском сражении. Причем у Тарноватки сумел нанести поражение австрийской дивизии, впоследствии ведя тяжелые бои, чуть ли не в окружении, на три фронта. Эта победа имела большое тактическое значение для срыва австрийских планов. В середине октября 1914 г. возглавил 6-й армейский корпус. В сентябре 1915 г. во главе 5-го корпуса у оз. Нарочь разбил 75-ю резервную германскую дивизию. Относительно успешно действовал весной 1916 г. в Нарочской операции. Отличился и во время Брусиловского прорыва, взяв в боях у р. Липа более 4 000 рядовых и офицеров.

Бартенев Николай Сергеевич (1887-1963) — морской офицер, лейтенант, во время Моонзундской операции (октябрь 1917 года, когда немецкий флот решил захватить эти острова) несмотря на низкий боевой дух и массовое дезертирство организовал оборону у Цереля (южная оконечность о. Сааремаа). Его батарея сражалась до последнего, прекратив огонь, только когда германские солдаты стали приближаться с суши. Стал прототипом Сергея Артеньева, главного героя романа Валентина Пикуля «Моонзунд».

Беймельбург Артур-Севостьян Емильевич - командир 2-й бригады 27-й пехотной дивизии, участник наступления в Восточной Пруссии. В бою под Шталлупененом (17 августа 1914 г.) руководил действиями правого фланга, который сумел взять укрепленную д. Допенен. Во время Гумбинненского сражения (20 августа) также способствовал успехам 27-й пехотной дивизии: именно под его руководством была проведена утренняя рекогносцировка, позволившая занять выгодные позиции, а затем он находился при правом фланге, руководя его действиями и содействуя общему успеху (разгрому вражеского корпуса и полному отступлению немецкой армии). Отличился в бою у Кляйн Шенау (1-2 сентября), когда русская артиллерия расстреляла пытавшихся атаковать немцев, не подпустив их даже к позициям. В феврале 1915 года участник арьергардных боев во время героического отступления 20-го корпуса из Восточной Пруссии.

Белолипецкий Валериан Ерофеевич – полковник, начал войну во главе батальона 108-го Саратовского пехотного полка. В сентябре 1914 г. после гибели командира занял его место. Проявил себя во время февральских боев 1915 года, когда немцы мощным наступлением заставили отступить нашу 10-ю армию, а ее центральный 20-й корпус окружили в Августовских лесах. Здесь Белолипецкий показал себя достойно как полковой командир, который в тяжелых условиях сумел собрать всю волю, сориентироваться в обстановке и героически отбивать атаки врага. Стал одним из авторов удивительной атаки 16 февраля у Махарце,когда остатки нескольких полков нанесли поражение вражеской дивизии. Доблесть и отвага полковника позволили ему вместе с отдельными подразделениями выйти из окружения, за что удостоился Георгиевского оружия. В последствие его полководческое искусство высокого оценили военные исследователи, к примеру, М.П. Каменский.

Отцом кн. Олега был вл.кн. Константин Константинович, один из наиболее талантливых представителей династии Романовых, являвшийся председателем Императорской Академии наук, директором всех учебных кадетских заведений, а также известным поэтом под псевдонимом К.Р. Среди всех детей кн. Олег был пятым (и самым любимым) сыном, как и отец увлекавшимся литературой и музыкой. Окончив Полоцкий кадетский корпус, князь Олег решился на то, чтобы дальше пойти по гражданской стезе. Действительно смелый поступок, ибо он первым из всей семьи Романовых сменил офицерский мундир на гражданский костюм. В 1910 году Олег Константинович поступил в Царскосельский лицей.

Несмотря на равнодушие к военной службе, кн. Олег не мог остаться равнодушным к защите России, когда этого потребовали события 1914 года. Вместе со своими братьями князьями Гавриилом и Игорем он с первых дней оказался в лейб-гвардии Гусарском полку, который входил в состав конного отряда Хана Нахичеванского, действовавшего на крайнем правом фланге 1-й русской армии. Война для кн. Олега началась уже 16 августа, когда конница перешла границу Восточной Пруссии.

Батарея на позициях герои первой мировойПервоначально он служил в штабе полка, что его, по-видимому, не устраивало: по-юношески хотелось участвовать в горячих сражениях, рисковать жизнью, с оружием в руках ходить на врага. Настойчивые просьбы августейшего корнета в итоге были удовлетворены в сентябре, когда 1-я русская армия, дошедшая до р. Деймы и крепости Летцен, отступала из Восточной Пруссии, а лейб-гвардии Гусарский полк сражался на левом фланге, отражая атаки обходной группы противника. Кн. Олега перевели во 2-й эскадрон, где ему пришлось по-настоящему почувствовать фронтовой быт. Как указывал его брат кн. Гавриил: «…несмотря на всю добросовестность и старание, он службы еще не знал»[1]. Однако это не мешало ему верой и правдой служить, перенося тяжести положения боевого офицера. В одном из писем домой он писал:

«Недавно я ходил в том же белье 14 дней. Обоз был далеко и все офицеры остались без белья, без кухни, без ничего. Варили гусей чуть не сами. Я сам зарезал однажды на собрание двадцать кур. Это, может быть, противно и гадко, но иначе мы были бы голодны. Никогда в жизни не было у нас такого желания есть, как теперь»[2].

Анализ сохранившихся источников позволяет сделать вывод, что князь если и не был настоящим военным, то являлся истинным патриотом и глубоко религиозным человеком, с горячим юношеским сердцем, далеким от петербургского снобизма.

около убитого хозяинаВ конце сентября русские войска, оправившись от поражения, вытеснили немцев со своей территории в ходе Первой августовской операции и приблизились к границе. Именно во время этих событий кн. Олег в письме домой писал:

«Мы живем только надеждой, что на нашем фронте немцы скоро побегут, — тогда дело подойдет к концу. Так хочется их разбить и со спокойной совестью вернуться к Вам».

В начале октября тяжелые бои развернулись около г. Ширвиндта, когда 3-й корпус пытался обойти левый немецкий фланг. 5 октября наши войска ворвались в Ширвиндт. Среди них был князь Олег. 10 октября недалеко от д. Шарвинишки боковые дозоры обнаружили вражеский разъезд и обстреляли его. Немцы кинулись на юг и наткнулись на наш авангард. Кн. Олег, завидев противника, во главе своего взвода бросился в преследование. Немцы отскочили назад, но тут им преградил дорогу шедший с боковой заставой корнет Безобразов. Сильнейший огонь положил половину германцев, остальные подняли руки. Однако когда кн. Олег подъехал к противнику вплотную, один из раненых всадников выхватил карабин и выстелил в него[3].

Рана оказалась тяжелая: пуля пробила толстую кишку. К тому времени, как его доставили в госпиталь Ковно, заражение пошло по всему организму. После операции князь чувствовал себя хорошо. Генерал В.А. Адамович в письме к вл.кн. Константину Константиновичу написал, что после того, как он поздравил кн. Олега с первой пролитой кровью, «его высочество перекрестился и сказал спокойно: «Я так счастлив, так счастлив! Это нужно было. Это поддержит дух». Однако неожиданно состояние князя стало ухудшаться. К сожалению, общего заражения избежать не удалось. В последние часы перед смертью он продолжал на вопросы о самочувствии слабеющим голосом отвечать: «- Чувствую себя великолепно», затем впал в бред, что-то кричал, чтобы ловили лошадь или шли на врага. Уже под вечер в госпиталь прибыл его отец, на руках которого князь и скончался. Посмертно он был награжден орденом св. Георгия 4-й степени. Кн. Олег стал единственным членом Дома Романовых, погибшим на фронте Первой мировой войны.

Если бы мы могли встретить человека, жившего в те далекие годы, и спросить его о том, имена каких героев на слуху больше всего, то без сомнения был бы назван он – донской казак Козьма Крючков. О нем слагали стихи, писали песни, публиковали статьи, выходили брошюры, выпускались плакаты. Появились даже специальные папиросы с его портретом на коробке. Ф.И. Шестаков писал:

«Донской казак Крючков удалый! // Едва над Русскою землей// Раздался гром войны кровавой,// Как ты достойно новой славой// Успел прославить Дон родной».

Так чем же успел прославиться этот казак-удалец?

В начале августа 1914 года 1-я русская армия производила мобилизацию и занимала исходные районы с целью развить наступление вглубь Восточной Пруссии. Пока происходило сосредоточение основных сил границу прикрывали отдельные части и подразделения, среди них — 3-я кавалерийская дивизия, в состав которой входил 3-й Донской казачий полк. 9 августа из его состава в район местечка Любов был направлен в боевое охранение пост казаков.

Дальнейший ход событий мы знаем из официальных источников и публицистике того времени, а потому изложим официальную версию событий. Через два дня вечером 11 августа появились сведения о вражеском лазутчике. На следующий день, вероятно, где-то в 7 часов утра[1], от местных жителей казаки узнали о приближении немецкого конного разъезда силой в 22 человека (в большинстве изданий говорится о 27, но больше оснований верить не популярной литературе, а приказу о награждении Крючкова Георгиевским крестом, где фигурирует эта цифра). Казаки – Козьма Крючков вместе с товарищами Иваном Щегольковым, Михаилом Иванковым под командованием Василия Астахова – бросились ему навстречу.

Они, наверное, надеялись заманить врага в расположение нашей пехотной части или хотя бы наткнуться на соседнее охранение, однако оно, завидев германцев, само ушло. Что ж поделаешь, трусость одних заставляет других проявлять героизм! А его в этот день было хоть отбавляй.

Видимо, настигнув немцев, донцы спешились и открыли огонь. В результате перестрелки было убито четверо врагов. Германцы решили уйти, однако вскоре обнаружили, что их преследует всего лишь небольшой отряд, и теперь уже сами ринулись в атаку.

Как потом рассказывал сам К. Крючков:

«Сперва немцы то, завидя нас было испугались, а потом, расхрабрившись – и полезли. Им было удобней, они на горке, а мы внизу»[2].

Сразу же метким выстрелом В. Астахов убил вражеского офицера[3]. Казаки бросились врассыпную, но германцы настигли Иванкова, на выручку которому, по распространенной версии, поспешили все остальные.[4]

Тяжесть боя усугубляло и то обстоятельство, что у донцов отсутствовали пики. Если верить официальным данным, 11 немцев окружили К. Крючкова. Сначала он взялся за винтовку, но противник рубанул по пальцам, и ее пришлось бросить. Тогда в ход пошла шашка. Однако ею было сложно достать врага. Поэтому казак уловчился вырвать у одного кавалериста пику и, отразив большинство ударов, расправился с противником. После непродолжительно боя разъезд оказался наголову разбит и бросился бежать. Не смог уйти и немецкий унтер-офицер, за которым погнался Крючков. Первый удар шашкой пришелся по каске, которая только прогнулась. Противник пригнул голову, но второй удар почти что полностью отсек ее. Не будем забывать: это были кадровые немецкие военнослужащие, а не простые резервисты.

Вскоре все участники этой стычки получили в награду георгиевские медали, а К. Крючков — Георгиевский крест 4-й ст. В результате, он стал первым георгиевским кавалером начавшейся войны. По выписке из лазарета «на вокзале герою казаку были устроены торжественные проводы, и публика качала его и товарищей на руках. Местное общество поднесло ему крупный денежный дар»[5]. И это были не единственные подарки. К примеру, дирекция Русско-азиатского банка вручила золотую казачью саблю. Подобный дар – казачью шашку с соответствующей гравировкой – сделали и сотрудники газет «Новое Время» и «Вечернее Время»[6].

В дальнейшем Крючков продолжил участие в боевых действиях, находясь при штабе дивизии и заработав ряд других наград. В 1914-15 гг. его боевой путь пролегал по территории Восточной Пруссии. Так, известная певица Н.В. Плевицкая, работавшая санитаркой в одном из госпиталей, в мемуарах писала о поездке в д. Тракенен в январе 1915 года:

«На дворе мы увидели, между прочим, чубатого, с тонким, красивым лицом казака, который учился ездить на велосипеде. Он не обращал на нас внимания, а упрямо одолевал стального коня. Впрочем, этот конь то и дело сбрасывал казака в снег…. Так мы увидели Крючкова, портретами которого уже пестрили все журналы. Княгиня (попечительница Николаевской общины княгиня Васильчикова – П.К.) казака сфотографировала. Он позировал неохотно. Генерал Леонтович заметил, что Крючков «не очень дисциплинирован». Когда Крючков хочет идти в разведку, а генерал не разрешает, он упрямо трясет чубом, повторяя: «А почему, а почему?»[7].

На попытки самой Н. Плевицкой сфотографироваться с ним казак ответил категорическим отказом, сославшись на то, что он человек женатый и не имеет право фотографироваться с другой женщиной[8].

П.А. Аккерман, служивший при штабе 3-й кавалерийской дивизии, в воспоминаниях отмечал, что попытавшись заговорить с первым георгиевским кавалером о его подвиге «мне показалось, что ему или надоело, или, по скромности, неприятно распространяться о своем геройстве. Достаточно поузнав его за время совместного пребывания в нашем штабе, — я склонен думать, что причиной была его скромность»[9].

Его говорить о Крючкове с позиции созданного образа, то интересно отметить несколько уровней его «мифологизации». Во-первых, он, естественно, представлялся в качестве народного героя, облеченного удивительной силой и удалью. Как писал один автор: «Казаки — ребята все очень отважные, но до Кузьмы Крючкова, конечно далеко, он какой-то особенный, он и в жизни-то сорви-голова, удалец-молодец, и такой неустрашимый, что в огонь и в воду пойдет… для него все равно, и чем опасней, тем для него лучше». Здесь подчеркивается уникальность героя, проводится разграничительная черта между ним и всеми остальными.

Во-вторых, акцент делался на особой удали присущей только казакам, которые представлялись на подобии некоего русского «супер-оружия», беспощадно разящего врагов. «Это действительно непобедимая сила, больше – стихия, именно и вызывает невероятный ужас у того, против кого она направлена», — говорилось в одном из пропагандистских изданий. Всегда подчеркивалась склонность казаков к атаке, их жажда боя, если даже не кровожадность. В этом контексте образ Крючкова становился живой иллюстрацией подобных выводов. Вот какие слова вкладывались в уста первого георгиевского кавалера: «Эх ребята, как руки чешутся, скорей бы с немчурой встретиться, такого им жару подпущу, что небу будет жарко, по паре на пику буду сажать, а разахочусь, так и по пятку не сорвутся!». Подобное, чуть ли не гротескное преувеличение, становилось почти что нормой. Таким образом старались подчеркнуть силу русской армии, заставить народ поверить в нее и убедить в скорейших победах (которые, к сожалению, не последовали).

В-третьих, казак и его подвиг сравнивался с былинными героями и их деяниями, а сам он назывался чудо-богатырем (этот эпитет в то время часто приписывался не только ему, но и всем русским солдатам). Имя Крючкова стало нарицательным, синонимом русской удали и славы. И в этом заключается уже высшая степень мифологизации первого георгиевского кавалера, который из простого человека превратился в символ (а если бы не поражение России в Первой мировой войне им бы и остался). Попытки патриотической пропаганды играть с подобными смыслами (затрагивая фольклорные коннотации) можно признать типичными, и в некоторых случаях — даже удачными, хотя в итоге народ так и удалось убедить в необходимости вести войну до победного конца. Попутно отметим, что все это вносило вклад в героизацию войну. Периодическая печать, и особенно интеллигенция, называли ее священной, очищающей, и одухотворяющей, тем самым показывая моральное банкротство, забыв о притче Достоевского «о слезе убитого ребенка», т.к. зачастую возвеличивалась сама война, а не человеческий подвиг. К сожалению, многим недальновидным поэтам и интеллигентам виделось возможным прийти в светлое будущее через кровь и страдания простых людей.

После революции К.Ф. Крючков остался верен присяге — он сражался на стороне белогвардейцев и погиб в 1919 г. В советское время имя героя оказалось забыто официальной историей, а на страницах «Тихого Дона» Шолохова еще и опозорено, где казак предстал перед потомками в виде типичного офицерского любимчика (видимо, это проявилось в том, что несмотря на старшинство по званию, он не получил пост в командование), приобретшего награду за обычное столкновение с противником (конечно, четверо против 27 – норма для советского времени), да и в итоге укравшего (несмотря на скромность как отличительную черту характера) славу у других участников стычки. По поводу последнего следует отметить, что при описании подвига его товарищи обычно не забывались, о них также было известно всей России, просто народная молва и пресса уделяли им меньше внимания.

Дата добавления: 2015-11-04