— Довольно, Артемис, — вмешивается Пол. — Эмма, ты остаешься, и на этом точка.
* * *
Без пяти двенадцать офис стремительно пустеет. Никого, кроме меня, залетной мухи и жужжащего факса. Я уныло роюсь в ящике стола, достаю шоколадку и, пропадай все пропадом, пачку «Флейкс».[36] Едва успеваю развернуть шоколадку и откусить кусок побольше, как раздается звонок.
— Все в порядке, — доносится голос Лиззи. — Я поставила кассету и включила видео.
— Спасибо, Лиз, — отвечаю я с набитым ртом. — Ты настоящая подруга.
— Какая обида, что тебя даже не пустили посмотреть!
— Да, ужасно несправедливо, — вздыхаю я, откусывая шоколадку.
— Не обращай внимания и не расстраивайся! Вечером вместе посмотрим. Джемайма тоже собралась записать передачу на видео, так что в любом случае мы ничего не упустим.
— Что это она делает дома? — удивляюсь я.
— Притворилась больной и решила оттянуться дома. Да, знаешь, твой отец звонил, — осторожно добавляет Лиззи.
— Вот как? — морщусь я. — И что он сказал?
Мне становится не по себе. После того скандала я еще не разговаривала с родителями. Не смогла себя заставить. Все это слишком болезненно и неприятно, а кроме того, насколько я понимаю, они полностью на стороне Керри.
Поэтому, когда папуля позвонил в понедельник, я отговорилась ужасной занятостью и пообещала перезвонить позже, хотя, конечно, и не думала это делать. И вот теперь опять.
Рано или поздно все равно придется с ними поговорить. Но не сейчас. Пусть ничто не омрачает моего счастья.
— Он видел анонс насчет интервью, — продолжает Лиззи. — Узнал Джека и спрашивал, слышала ли ты о передаче. И еще… — Она замолкает, потом продолжает: — Еще передал, что очень хочет о многом поговорить с тобой.
— Вот как?
Я упрямо смотрю в блокнот, где уже успела обвести спиралью телефонный номер, который мне предлагалось записать.
— Во всяком случае, он и твоя мама хотели посмотреть. И дедушка тоже.
— Отпад. Просто отпад. Всем на свете больше делать нечего, кроме как смотреть Джека по телевизору. Все прилипли к экранам. Кроме меня.
Кладу трубку и иду налить себе кофе из нового автомата, который послушно выдает очень неплохой cafe au lait.[37] Возвращаюсь, оглядываю притихшую комнату и поливаю апельсиновым соком паучник Артемис. И для пущего эффекта добавляю немного проявителя для фотокопировального аппарата.
Мне тут же становится стыдно. Ну в чем провинилось несчастное растение? Тьфу ты, глупость какая!
— Прости, — громко говорю я, касаясь листочка. — Беда в том, что твоя хозяйка — настоящая стерва. Но ты, вероятно, это понимаешь.
— Беседуешь со своим таинственным незнакомцем? — гремит саркастический голос. Я испуганно оборачиваюсь и вижу стоящего в дверях Коннора.
— Коннор! Что ты здесь делаешь?
— Иду смотреть интервью. Вот, хотел по пути перекинуться словечком.
Он входит в комнату, и я немного ежусь под его осуждающим взглядом.
— Итак, ты лгала мне!
О черт! Неужели догадался? Или что-то заметил во время Дня семьи?
— Я только что потолковал по душам с Тристаном из отдела дизайна. — Негодование в голосе Коннора нарастает с каждым словом, достигая угрожающих размеров. — Он гей! Ты встречаешься вовсе не с ним, верно?
Он что, спятил? Неужели кто-то может всерьез поверить, будто я встречаюсь с Тристаном? Ведь этот самый Тристан не мог бы выглядеть голубее, даже если бы носил леггинсы с леопардовым рисунком, пользовался помадой и напевал при этом хиты Барбры Стрейзанд! Да каждому за километр видно, кто он такой!
— Нет, — подтверждаю я, умудряясь сдержать смех. — Я не встречаюсь с Тристаном.
— Ну что ж… — Коннор кивает с таким видом, словно выиграл тысячу очков и теперь не знает, что с этим делать. — Что ж. Только не понимаю, зачем тебе понадобилось мне лгать. — Он с видом оскорбленного достоинства вскидывает подбородок. — Это все. Просто я думал, что мы могли бы быть немного честнее друг с другом.
— Коннор… Коннор! Просто все это… как бы тебе сказать… немного запутано… ясно?
— Как нельзя более. Ладно, Эмма, это твоя лодка.
Следует небольшая пауза.
— Моя… что? — переспрашиваю я. — Лодка?!
— Ну, ворота, — раздраженно поясняет он. — Мяч в твоих воротах.
— Конечно, конечно, — поспешно соглашаюсь я, опасаясь разозлить его. — Э… разумеется. Буду иметь в виду.
— Прекрасно. — Прежде чем удалиться, он снова окидывает меня взглядом незаслуженно обиженного.
— Погоди! — кричу я вслед. — Погоди минутку! Коннор, ты можешь сделать мне огромное одолжение?
Подождав, пока он обернется, я делаю умоляюще-умильное лицо.
— Ты не согласишься посидеть на телефонах, пока я быстренько сбегаю и послушаю интервью Джека Харпера?
Понимаю, конечно, в данный момент Коннора никак не назовешь моим горячим поклонником номер один. Но разве есть у меня другой выход?!
— Что?! — изумляется Коннор.
— Не мог бы ты посидеть на телефонах? Всего полчасика! Я была бы тебе невероятно благодарна…
— Подумать страшно, что ты вообще способна просить меня о таком! — качает головой Коннор. — И это после всего, что было? Кроме того, тебе отлично известно, как много значит для меня Джек Харпер! Просто не понимаю, что с тобой!
После демонстративного ухода Коннора я добрых двадцать минут еще сижу в офисе. Принимаю несколько телефонограмм для Пола, одну для Ника и одну для Кэролайн. Подшиваю пару писем. Надписываю адрес на паре конвертов. И вдруг ощущаю, что с меня хватит.
Какая глупость! Больше, чем глупость! Я люблю Джека. Он любит меня. И мне следует быть там. Поддержать его! Хотя бы издалека!
Беру свой кофе и бегу по коридору. Конференц-зал набит людьми, но я умудряюсь пробраться вперед и протиснуться между двумя типами, которые даже не смотрят на экран, а обсуждают футбольный матч.
— Что ты здесь делаешь? — шипит Артемис, когда я оказываюсь рядом. — А телефоны?
— Налогообложение невозможно без представления декларации, — хладнокровно парирую я, возможно, не совсем к месту (я даже не вполне понимаю, что это означает, зато теперь она растерянно замолкает).
Я вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть картинку поверх голов. Вот он! Сидит в студии, в своих обычных джинсах и белой футболке. На ярко-синем фоне выделяются крупные буквы: «БИЗНЕС-ИДЕИ». Напротив расположились два шустрых интервьюера, мужчина и женщина.
Вот он. Тот, кого я люблю.
До меня вдруг доходит, что я впервые вижу Джека после той ночи, когда мы занимались сексом. Такое знакомое родное лицо… а темные глаза блестят в лучах прожекторов.
О Боже. Как хочется поцеловать его!
Если бы здесь никого не было, я бы подошла к экрану и поцеловала его. Честно-честно!
— О чем его спрашивали? — шепчу я Артемис.
— Говорили о его работе. Творческих идеях, партнерстве с Питом Ледлером и все прочее.
— Тише! — ворчит кто-то.
— Конечно, когда Пит умер, пришлось нелегко. Всем нам, — говорит Джек. — Но в последнее время… В последнее время моя жизнь внезапно переменилась, и я снова обрел вдохновение. И нужно сказать, я счастлив.
По моей спине пробегает озноб.
Это он обо мне? Наверняка! Я перевернула его жизнь! О Боже! Это куда романтичнее, чем «меня охватила страсть»…
— Вы уже укрепились на рынке энергетических напитков, — говорит ведущий. — И теперь хотите пробиться на рынок женских товаров?
Что?
По комнате пробегает шепоток. Кое-кто начинает оборачиваться.
— Мы собираемся расширяться? Женские товары?
— С каких это пор?
— Собственно говоря, я так и знала, — самодовольно объявляет Артемис. — Очень узкий круг посвященных с самого начала был в курсе дела…
Я немедленно вспоминаю тех людей в офисе Джека. Так вот что означали яичники! Господи, до чего же волнительно! Новое предприятие!
— Не могли бы вы подробнее рассказать нам об этом? — просит ведущий. — Речь идет о безалкогольном напитке, предназначенном специально для женщин?
— Пока еще рано говорить. Но мы планируем выпуск целой линии. Напитки, одежда, косметика. У наших сотрудников прекрасное творческое видение. И мы горим желанием поскорее приступить к делу, — улыбается Джек.
— И каким же будет ваш рынок на этот раз? — спрашивает ведущий, справившись с записями. — Ваши усилия нацелены на спортсменок?
— Нет. Скорее на… девушку с улицы.
— Девушку с улицы? — Ведущая порывисто выпрямляется и приподнимает брови. — И что вы под этим подразумеваете? — спрашивает она со слегка оскорбленным видом. — Кто эта девушка с улицы?
— Ей лет двадцать с небольшим, — отвечает Джек, чуть помолчав. — Работает в офисе, ездит на работу в метро, ходит на свидания по вечерам и возвращается ночными автобусами. Просто обычная, ничем не примечательная девушка.
— Но таких тысячи! — вставляет мужчина с улыбкой.
— Кроме того, марку «Пэнтер» всегда связывали с мужским рынком, — перебивает женщина, скептически усмехаясь. — С соперничеством. С чисто мужскими ценностями. И вы действительно считаете, что сможете переключиться на рынок женских товаров?
— Мы провели кое-какие исследования, — учтиво отвечает Джек, — и считаем, что знаем наших потребителей.
— Исследования! — фыркает она. — Похоже, мужчинам в очередной раз захотелось объяснить женщинам, чего те хотят.
— Мне так не кажется, — возражает Джек по-прежнему весело, но я замечаю пробежавшую по лицу легкую тень раздражения.
— Множество компаний безуспешно пытались переключиться на другой рынок. Почему вы решили, что не пополните их число?
— Я абсолютно уверен, что нам это удастся.
Я готова лопнуть от злости.
Боже, почему она так агрессивна? Ну конечно, Джек знает, что делает!
— Вы собираете массу женщин в группы по интересам, задаете пару вопросов и воображаете, будто в результате получаете нужную информацию?
— Уверяю вас, это лишь фрагмент общей картины, — спокойно парирует Джек.
— О, бросьте! — восклицает женщина, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди. — Может ли компания вроде «Пэнтер» и такой человек, как вы, действительно проникнуться психологией, как вы говорите, обычной, ничем не примечательной девушки?
— Могу! — кивает Джек, глядя ей прямо в глаза. — Потому что знаю такую девушку.
— Знаете?!
— Именно. Я знаю, кто она. Знаю ее вкусы. Знаю, какие цвета она предпочитает. Что она ест. Что пьет. У нее двенадцатый размер, но она мечтает о десятом. Она… — Он широко раскидывает руки, слоимо подбирая нужные слова. — Она ест на завтрак «Чириоз»[38] и макает «Флейко» в свой капуччино.
Я с удивлением смотрю на собственную руку, держащую фигурку «Флейкс». Черт, я уже собиралась окунуть ее в чашку! И… и сегодня утром я ела «Чириоз».
— Нас повсюду окружают образы идеальных, красивых, совершенных людей, — оживленно продолжает Джек. — Но эта девушка реальна. Бывают дни, когда прическа не получается. А иногда, наоборот, волосы сами собой ложатся как надо. Она носит стринги, хотя находит их крайне неудобными. Составляет графики ежедневных упражнений и тут же о них забывает. Делает вид, что читает специальную литературу, но прячет в ней модные журналы.
Я непонимающе смотрю на экран.
По…погодите! Уж очень знакомо звучит!
— Очень похоже на Эмму, — хихикает Артемис. — Я сама видела, как ты вложила «О'кей» в «Маркетинг уик».
Она с издевательским смехом поворачивается ко мне, и тут ее взгляд падает на «Флейкс».
— Она любит красиво одеваться, но отнюдь не рабыня моды, — продолжает Джек. — Чаще всего носит джинсы…
Артемис молча тычет пальцем в мои «Ливайсы».
— …втыкает цветы в волосы…
Я, как во сне, поднимаю руку и дотрагиваюсь до тряпичной розы в волосах.
Он не…
Это не обо…
— О… мой… Бог… — медленно произносит Артемис.
— Что? — тут же любопытствует Кэролайн, и стоит ей понять, куда смотрит Артемис, как ее безмятежное личико вытягивается.
— О Боже, Эмма! Да это ты?
— Глупости, — отмахиваюсь я, но голос предательски срывается.
— Это ты!
Те, кто стоит поближе, подталкивают друг друга и оборачиваются.
— Она читает по пятнадцать гороскопов в день и выбирает тот, который больше нравится… — звучит монотонный голос Джека.
— Это ты! Точно ты!
— …просматривает аннотации серьезных книг и хвастается, что читала их…
— Так и знала: ты не осилила «Большие ожидания»! — объявляет Артемис торжествующе.
— …обожает сладкий херес.
— Сладкий херес? — с ужасом переспрашивает Ник. — Ты это серьезно?
— Это Эмма, — повторяют окружающие. — Эмма Корриган!
— Эмма? — Кэти недоверчиво смотрит на меня. — Но… но…
— Это не Эмма! — неожиданно вступается Коннор с громким смехом. Он стоит в противоположном конце конференц-зала, прислонившись к стене. — Что за вздор! Прежде всего, у Эммы восьмой размер. И уж никак не двенадцатый!
— Восьмой? — усмехается Артемис.
— Восьмой? — заходится от смеха Кэролайн. — Ну да, как же!
— Разве у тебя не восьмой размер? — удивляется Коннор. — Но ты говорила…
— Я… говорила…
Мое лицо пылает, как раскаленная печь.
— Но я… я…
— И ты в самом деле покупаешь одежду в секонд-хэнде и всем говоришь, что она новая? — оживляется Кэролайн, отводя глаза от экрана.
— Нет! — оправдываюсь я. — То есть… может быть… иногда…
— Она весит сто тридцать пять фунтов, но уверяет, что сто двадцать пять, — звучит голос Джека.
Что? Что?!!
Я сжимаюсь, как от удара.
— Неправда! — яростно ору я в экран. — Какие сто тридцать пять?! Я вешу… около ста двадцати восьми с половиной…
Я осекаюсь. Потому что все пялятся на меня.
— …ненавидит вязаные вещи…
Громкий стон проносится по комнате.
— Ты ненавидишь вязаные вещи? — словно издалека доносится ошеломленный голос Кэти.
— Нет! — в ужасе бормочу я. — Это неправда! Я люблю вязанье, особенно крючком! Ты же знаешь!
Но Кэти уже яростно проталкивается к выходу.
— Она плачет, слушая «Карпентерз», — перечисляет Джек. — Любит группу «АББА», терпеть не может джаз…
О нет, онетонетонет…
Коннор взирает на меня с таким видом, словно я собственной рукой вонзила нож ему в сердце.
— Ты не выносишь… джаз?!
Да, это как один из тех снов, в котором все видят твои трусики и хочется бежать, но не можешь. Вот я и не могу оторваться от экрана. Корчусь от стыда и унижения, но взгляд словно прикован к лицу Джека, неумолимо продолжающего вещать…
Все мои секреты. Все мои маленькие, постыдные, тщательно скрываемые секреты. Разоблачены перед всем светом. Рассказаны во весь голос. Несутся из динамиков телевизора. И я в таком шоке, что почти ничего не соображаю. Как будто все это происходит не со мной.
— …Надевает «счастливое» белье на первое свидание, тайком заимствует у соседки дорогие туфли и выдает за собственные… врет, что занимается кикбоксингом, не разбирается в религии, волнуется, что ее грудь слишком мала…
Я закрываю глаза, не в силах больше выносить все это. Моя грудь. Он упомянул о моей груди. По телевизору.
— …разыгрывает утонченную, умудренную жизнью особу, но на ее кровати…
Я неожиданно слабею от страха.
Нет. Нет. Пожалуйста, только не это. Пожалуйста, пожалуйста…
— …лежит покрывало с изображением Барби.
Взрыв хохота сотрясает комнату, и я закрываю лицо руками. Это последняя капля. Никто не должен был знать о моем покрывале. Никто на свете.
— Она сексуальна? — спрашивает ведущий, и мое сердце болезненно сжимается.
Я открываю глаза, изнемогая от дурного предчувствия. Что он скажет?
— Очень. — кивает Джек, и комнату захлестывает новая волна возбуждения. — Это современная девушка, которая носит кондомы в сумочке.
Да уж, каждый раз, когда я думаю, что хуже уже быть не может, меня ждет сюрприз покруче!
И моя мать смотрит это. Моя мамуля!
— Вероятно, она еще не реализовала все свои потенциальные возможности… может, в глубине души она ощущает неудовлетворенность…
Как теперь смотреть на Коннора? На остальных?
— Кто знает, вдруг она готова экспериментировать… Возможно, она… предается лесбийским фантазиям насчет своей подруги.
Нет! Не надо!
Вот он, настоящий кошмар!
Перед глазами вдруг возникает Лиззи, сидящая перед телевизором и в ужасе прикрывающая ладонью широко раскрытый рот. Она поймет, о ком идет речь. Вот ей уж я точно больше никогда не сумею посмотреть в глаза.
— Это был сон, ясно?! — в отчаянии кричу я, поежившись под перекрестным обстрелом взглядов. — Никакая не фантазия! Это разные вещи!
Больше всего мне сейчас хочется броситься на чертов телевизор, обхватить его руками и заставить замолчать.
Но разве этим добьешься чего-то? В миллионах домов работают миллионы телевизоров. И миллионы людей смотрят эту передачу.
— Она верит в любовь и романтику. Верит, что в один прекрасный день ее ждет нечто чудесное и волнующее. У нее все как у всех. Страхи. Надежды. Тревоги. Иногда она боится. — Джек замолкает и, уже мягче, добавляет: — Иногда она чувствует себя нелюбимой. Уверена, что никогда не добьется похвалы от тех людей, которых считает самыми главными в своей жизни.
Глядя в его серьезное, открытое лицо, я ощущаю, как горят от слез глаза.
— Но она храбра, прямодушна, добросердечна и смело встречает все, что ей готовит судьба. — Он улыбается ведущим. — Я… мне очень жаль. Похоже, я немного увлекся. Не могли бы мы…
Его голос резко обрывается. Что-то говорит ведущий.
Увлекся.
Немного увлекся.
Это все равно что назвать Гитлера несколько агрессивным.
— Джек, большое спасибо за то, что нашли время поговорить с нами, — благодарит ведущий. — На следующей неделе мы поболтаем с обаятельным королем мотивационных видео Эрни Пауэрсом. Еще раз благодарим за…
Последние кадры заставки. Звучит знакомая музыка. Но собравшиеся все еще смотрят на экран. Наконец кто-то протягивает руку и выключает телевизор.
Еще несколько секунд в конференц-зале царит тишина. Все глазеют на меня, словно ожидая каких-то действий: то ли речей, то ли танцев, то ли еще чего. Лица, лица, лица… Сочувственные, любопытные, злорадствующие. И просто: «Вот здорово, что на твоем месте не я».
Теперь точно знаю, что испытывают животные в зоопарке.
Больше в жизни туда не пойду.
— Но… но я не понимаю, — доносится голос из угла конференц-зала, и все дружно, как на теннисном матче, поворачиваются в сторону красного как рак Коннора. Тот не знает, куда деваться от смущения, но все же громко выпаливает: — Не понимаю, откуда Джек Харпер столько всего о тебе знает?
О Боже! Да-да, знаю, у Коннора диплом Манчестерского университета, степень и все такое, но иногда до него плохо доходит.
Коллеги снова поворачиваются в мою сторону.
— Я… — Господи, хоть бы провалиться сквозь землю! — Потому что мы… мы…
Не могу произнести этого вслух. Просто не могу.
Да и ни к чему. Потому что лицо Коннора медленно меняет цвет. Словно он хамелеон.
— Нет! — стонет он, уставясь на меня как на привидение. И не просто какое-то древнее привидение, а как на страшилу великана, с заунывным воем бряцающего цепями в подземелье. — Нет, — повторяет он. — Не верю.
— Коннор, — говорит кто-то, кладя руку ему на плечо, но он резко отстраняется.
— Коннор, мне очень жаль, — беспомощно оправдываюсь я.
— Да ты шутишь! — восклицает какой-то тип, который, очевидно, соображает еще хуже Коннора. Ему только-только растолковали что почем, и теперь он желает знать подробности. — Давно это у вас?
И тут началось! Словно открылись шлюзы. Меня засыпают вопросами. Стоит такой гам, что я даже не слышу своего голоса.
— Именно поэтому он и приехал в Англию? Повидаться с вами?
— Собираетесь пожениться?
— Знаете, по виду не скажешь, что в вас сто тридцать пять фунтов…
— У вас действительно покрывало с Барби на постели?
— А в этой лесбийской фантазии вас было только двое или…
— Вы с Джеком Харпером занимались сексом прямо в офисе?
— И поэтому бросили Коннора?
Мне с ними не справиться. Нужно убираться отсюда. И поскорее.
Не глядя по сторонам, я, пошатываясь, вываливаюсь из комнаты. Бреду по коридору как в тумане, а в голове только одна мысль: взять сумочку и бежать. Немедленно.
Вхожу в пустой отдел маркетинга, где разрываются телефоны. Во мне слишком сильна въевшаяся за год привычка. Ну не могу пройти мимо, и все тут.
— Алло? — выдыхаю я, поднимая первую попавшуюся трубку.
— Значит, так? — слышу разъяренный вопль Джемаймы. — «Тайком заимствует у соседки дорогие туфли и выдает за собственные…» Интересно, чьи это могли быть туфли? А, знаю! Ты брала их у Лиззи!
— Послушай, Джемайма, не могла бы ты… Прости… мне нужно идти, — отвечаю я едва слышно и кладу трубку.
Никаких телефонов. Бери сумочку — и вперед.
Пока я дрожащими руками застегиваю сумку, вошедшие за мной сослуживцы торопливо поднимают трубки.
— Эмма, звонит твой дедушка, — сообщает Артемис, прикрывая рукой мембрану. — Что-то насчет ночного автобуса. Говорит, он никогда больше тебе не поверит.
— Это тебя, Эмма. Из отдела рекламы «Харвиз бристол крим», — вставляет Кэролайн. — Хотят знать, по какому адресу послать тебе в подарок ящик сладкого хереса.
Откуда там узнали мое имя? Как? Неужели уже весь Лондон знает? Или секретарши в справочном успели всем раззвонить?
— Эмма, твой отец! — кричит Ник. — Твердит, что должен срочно с тобой поговорить.
— Не могу, — устало повторяю я. — Ни с кем не могу говорить. Мне нужно… нужно…
Хватаю жакет, вылетаю из офиса и несусь вниз, то и дело сталкиваясь с людьми, идущими из конференц-зала. Их любопытные взгляды жгут меня.
— Эмма!
Едва знакомая женщина по имени Фиона хватает меня за руку. Фиона весит фунтов триста и всегда требует, чтобы кресла были побольше, а дверные проемы делали пошире.
— Не нужно стыдиться своего тела! Гордитесь им! Сама мать-земля наделила вас этим телом! Если захотите посетить наш семинар в субботу…
Я в ужасе вырываю руку и кубарем скатываюсь по мраморным ступенькам. Но на следующей площадке кто-то снова цепляется за меня.
— Эй, не можете сказать, в каких благотворительных магазинах отовариваетесь? — Это девушка, которую я вообще вижу впервые. — По мне, так вы даже очень хорошо одеты…
— Я тоже обожаю кукол Барби! — На моем пути внезапно возникает Кэрол Финч из бухгалтерии. — Может, вместе организуем клуб?
— Я… мне правда нужно идти.
Я отступаю и снова бегу вниз. Но меня одолевают со всех сторон.
— …до тридцати трех мне в голову не приходило, что я лесбиянка…
— …многие не разбираются в религии. Возьмите брошюру нашего кружка по изучению Библии…
— Оставьте меня в покое! — не выдержав, ору я отчаянно. — Все! Оставьте! Меня! В покое!
Мчусь к выходу, но голоса преследуют меня, эхом отдаваясь от мраморных полов. И пока я беспомощно бьюсь в тяжелые стеклянные двери, откуда-то выплывает охранник Дейв и нахально пялится на мою грудь.
— Знаешь, крошка, лично я считаю, она у тебя в самый раз, — ободряюще заявляет он.
Мне наконец удается открыть дверь и оказаться на улице. Я бегу, бегу, бегу…
Когда выбиваюсь из сил, останавливаюсь, плюхаюсь на скамью и закрываю лицо руками.
Меня все еще трясет от пережитого ужаса.
В голове ни единой мысли.
Меня еще в жизни так не унижали.
— Что с тобой, Эмма?!
Я просидела на чертовой скамье минут пять. Не поднимая головы. Изнемогая от растерянности и стыда. И вот теперь в ушах опять звучит чей-то голос, перекрывающий обычные звуки улицы: шум шагов, гудки машин и рев автобусов. Мужской голос. Я открываю глаза, моргаю от слишком яркого света и очумело смотрю в смутно знакомое лицо.
И тут вдруг соображаю, что это Эйдан из безалкогольного бара!
— С тобой все в порядке? — спрашивает он. — Ничего не случилось?
А я даже не в состоянии ему ответить. Все эмоции, чувства, ощущения разлетелись по асфальту, как осколки разбитой тарелки, и я не слишком понимаю, как их вернуть.
— Случилось, — признаюсь я наконец. — Случилось. И я не в порядке. Совсем не в порядке.
— Неужели? — настораживается он. — Ну… если я чем-то могу…
— А ты был бы в порядке, если бы человек, которому ты верил, разгласил твои секреты по телевизору? Был бы ты в порядке, если бы тебя унизили перед всеми друзьями, родными и коллегами?
Ошеломленное молчание.
— Ну как?
— Э… вероятно, нет, — отвечает он.
— Именно! Ну, каково бы тебе было, если бы кто-то раззвонил на всех углах, что ты носишь женские трусики?
Эйдан бледнеет.
— Я не ношу женских трусиков!
— Знаю, что не носишь. Вернее, никогда не видела твоего белья. Просто предположи на секунду, что все-таки носишь. Понравилось бы тебе, если бы твой друг взял и выложил все в так называемом бизнес-интервью на телевидении?
Эйдан сосредоточенно хмурится. И вдруг вскидывает голову, словно что-то сообразив.
— Погоди! Интервью с Джеком Харпером, верно? Так ты об этом говоришь? Мы видели его в баре!
— Да неужели? — Я вскидываю руки к небу. — Просто фантастика! А я уже начинала волноваться! Страшно подумать, что было бы, если бы кто-то один во всей Вселенной пропустил это событие века!
— Так это ты? Это ты читаешь по пятнадцать гороскопов вдень и врешь насчет… Прости. Пожалуйста, прости. Представляю, каково тебе сейчас. Ты, должно быть, очень обижена.
— Очень. Очень обижена. И зла. И унижена.
И сбита с толку, добавляю я мысленно. Так сбита с толку, потрясена и ошарашена, что едва могу сохранять равновесие. Кажется, если попытаюсь встать, просто рухну. Всего за несколько минут мой мир перевернулся с ног на голову.
Я думала, Джек меня любит.
Я думала, мы с ним…
Неистовая боль пронзает меня, разрывая на части, и я обхватываю голову руками.
— Откуда он столько знает о тебе? — нерешительно спрашивает Эйдан. — Между вами что-то… есть?
— Познакомились в самолете, — объясняю я, стараясь держать себя в руках. — И… весь полет я рассказывала о себе. Потом несколько раз встречались, и я вообразила… — Голос предательски дрожит. — Я, честно, воображала, что… ну, ты понимаешь. — Щекам становится горячо. — Словом, что это настоящее. Но, как оказалось, я ему не нужна. Просто он хотел лучше понять девушек с улицы. Узнать, что им нужно. Для его дурацкой продукции. Для идиотской женской линии.
Я заново переживаю все случившееся, и осознание собственной глупости терзает меня с новой силой. Я впервые облекла в слова то, что мучило меня последние полтора часа, и этого уже невозможно вынести.
По лицу катится слеза. За ней вторая.
Джек использовал меня.
Поэтому и пригласил на ужин.
Поэтому так увлекся мной.
Поэтому ловил каждое мое слово.
Поэтому был заворожен.
Поэтому моя жизнь так его захватила.
И это была не любовь. Просто бизнес.
Я неожиданно для себя всхлипываю.
— Прости… — давлюсь я слезами. — Прости. Я сама не думала…
— Не волнуйся, — участливо шепчет Эйдан. — Совершенно естественная реакция. — Он сокрушенно качает головой. — Я мало что знаю о большом бизнесе, но, мне кажется, эти парни не могут взобраться наверх, не раздавив по пути пару-тройку друзей. Для того чтобы преуспеть, нужно забыть о жалости.
Он замолкает, наблюдая, как я без особого успеха пытаюсь успокоиться.
— Эмма, хочешь совет?
— Какой? — хлюпаю я носом.
— Попробуй выложиться в кикбоксинге. Будь агрессивнее. Используй свою обиду.
Я даже плакать перестала. Он что, не слышал?
— Эйдан, я не занимаюсь кикбоксингом! — взвизгиваю я. — Не занимаюсь! Понятно? И никогда не занималась!
— Нет? — спрашивает он озадаченно. — Но ты сказала…
— Я солгала.
Недоуменное молчание.
— Да, верно, — вспоминает Эйдан. — Ну что ж… не расстраивайся! Можешь попробовать что-то менее жестокое. Может… тай-цзи…
Он нерешительно смотрит на меня, словно хочет что-то добавить, но боится.
— Послушай… хочешь выпить? Чего-нибудь успокоительного? Я мог бы сделать тебе смесь манго с бананом и цветками ромашки, добавить немного мускатного ореха. Чтобы привести нервы в порядок.
— Нет, спасибо. — Я вытираю нос, глубоко вздыхаю и беру сумочку. — Поеду-ка я домой.
— Доберешься сама?
— Все обойдется, — киваю я с вымученной улыбкой. — Уже обошлось. Я в полном порядке.
Это, разумеется, тоже было вранье. Ни в каком я не в порядке. И, сидя в метро, не могу сдержать слез. Тяжелые капли текут по лицу, падая на джинсы и расплываясь большими мокрыми пятнами. Пассажиры глазеют на меня, но мне плевать. Какая разница? Самое большое в жизни унижение я уже пережила — что мне любопытство каких-то незнакомых людей?
Какая же я дура. Какая дура!
Вообразила, что мы родственные души.
Конечно, никакого родства нет и не было.
Конечно, я вовсе его не интересовала.
Конечно, он никогда меня не любил.
Очередной приступ боли скручивает меня с такой силой, что я принимаюсь лихорадочно нашаривать бумажный носовой платок.
— Не расстраивайтесь, дорогая, — советует сидящая слева полная дама в широком платье, разрисованном ананасами. — Не стоит он того! Лучше поезжайте домой, умойтесь, выпейте чашечку чаю погорячее…
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |