Посвящается самому на данный момент

Посвящается самому на данный момент

и во веки веков дорогому человеку,

вечному источнику слёз и вдохновения,

Капитану,

который всегда был и будет

Капитаном Номер Один.

Пролог.

Theme: Three days grace – Give me a reason

Я наблюдал за своими пальцами, треплющими край бумажной салфетки, лежащей на столе. Они медленно превращали тонкую бумагу в лохмотья…

Я часто смотрю на руки. Руки – творцы настоящего, владельцы будущего, хранители прошлого.

- Почему же Он решил, что с него довольно? Это ведь его мир. Зачем он создал нас? У него нет права отказаться от своей же работы, - говорил я, подняв глаза на сидящую напротив меня рыжеволосую девушку с чашкой остывшего чая в руках. Во взгляде той мелькнула привычная суровая строгость. Губы девушки сжались, побелели.

- Адам, ты ведь прекрасно знаешь, что этих вопросов нельзя задавать.

- Что значит нельзя? Я архитектор. Я должен знать всё. Ни больше, ни меньше, - пренебрежительно усмехнувшись, лениво ответил я, глянув на серую мрачную туманность за окном.

Сидящая напротив тряхнула волосами, поджав губы ещё сильнее. Я видел, как она в очередной раз переборола в себе желание зачитать мне правила. Кашлянув, девушка взглянула прямо на меня, что тоже давалось ей с большим трудом: на языке её всё так же вертелись зазубренные слова устава.

- Как тебе сегодняшняя лекция? По-моему, мистер Ричардсон прекрасно подменил О'Конелли. Как думаешь, он смог бы преподавать нам психологию души и дальше? – невозмутимо, казалось бы, заговорила она. Я хмыкнул.

- Ничего особенного. Мне жаль, что такая важная тема пришлась как раз на его замену, - пожал плечами я притворно безразлично, краем глаза наблюдая за вновь напрягшейся девушкой.

- Адам, ты специально? Ты ведь знаешь, как я люблю лекции мистера Ричардсона, - немного устало, обмякнув на стуле и глядя на меня чуть ли не умоляюще, ответила она.

- Знаешь, Кейт, ведь всё, что нам рассказывают учителя, мы знаем и сами. Ну признайся, ведь знаем, - перебил я её.

- Но любовь – сложная материя, она требует самого основательного подхода и наиболее детального изучения. Для человека…

- Да, я слышал всё это у Ричардсона сегодня, не нужно повторять, - поморщился я. Кейт осеклась и обиженно поджала губы.

По губам Кейт можно было прочесть всё, что у той на уме и в сердце. Матовый, ухоженный рот никогда не врал. Не умел врать. Мне нравилась эта особенность Кейт.

- Хочу практики, - сказал я, мечтательно улыбнувшись и уже предугадывая недовольство рыжеволосой девушки, сидящей напротив.

Кейт нахмурилась. Она долго смотрела на меня исподлобья.

- Тебе совсем не страшно? – внезапно тихим голосом спросила девушка с волнением в голосе. Я мог поклясться, что в её взгляде мелькнуло невольное уважение.

- Нет. Я готов, - азартно ответил я. Кейт с досадой отвела взгляд. Я был уверен, что она завидует моей решительности, хотя я так же был уверен, что она готова куда лучше, чем я. И я в свою очередь завидовал ей, потому что её вечная неуверенность в себе давала ей возможность и стимул совершенствоваться до несуществующего предела. Я же уже сейчас мнил себя богом, хотя пока даже не закончил обучение в Академии. Я прекрасно понимал, насколько самонадеян, но ничего не мог с этим поделать.

- Это огромная ответственность, - заметила Кейт осторожно. – И огромный труд.

- Не думай, что я не понимаю этого, Кейт. Но сидеть на лекциях Ричардсона и слушать про то, какую роль занимает любовь в жизни человека, когда это даже не его специальность – бесполезная трата времени. Этот предмет нужно изучать на практике, воочию, - вдохновенно говорил я. Кейт пугали подобные речи. Она смущённо изучала коленку. Я усмехнулся.

- Скажи, ты не согласна со мной только потому, что любишь лекции Ричардсона? – подался я вперёд, облокотившись о стол. Девушка чуть покраснела.

- Адам, послушай, - она выпрямилась и заглянула мне в глаза, надеясь найти там хоть каплю сомнения, за которую могла бы зацепиться. – Чтобы создавать души, нужно пройти обучение полностью. На счету мистера Ричардсона около трёх тысяч душ. Как думаешь, стоит его слушать? – строго спросила она. Я фыркнул и снова откинулся на спинку стула.

- Я видел его души. Они стали прекрасными дисциплинированными банковскими работниками, замечательными юристами, талантливыми адвокатами, - с сарказмом восхищался я. – Кейт, очнись! Он создаёт серость. Се-рость, - негромко произнёс я, с преступным упоением чувствуя свою правоту. Кейт возмущённо засопела. Губы её превратились в тонкую ниточку.

- Думаешь, что твой любимый О'Конелли, который за всё время создал только две души, лучше? Мудрее? – с неумелой, неподвластной её характеру ядовитостью, на которую всегда было забавно смотреть, спросила Кейт. Я насмешливо скривил губы.

- Нет, конечно, куда уж ему до Ричардсона…У него ведь всего две души. Одна стала всего-то гениальным писателем, а другая – художником, учёным, писателем, изобретателем, сделавшим огромный вклад в развитие всех областей развития мира, - съязвил я.

- Тем не менее, их было всего двое…

- А ты гонишься за количеством или за качеством? – удивлённо вскинул брови я. Кейт судорожно скрестила руки на груди.

- Я пока гонюсь только за знаниями, чтобы потом создать множество качественных душ, - гордо ответила девушка, с опаской ожидая очередного язвительного выпада с моей стороны.

Я ухмыльнулся.

- Ну-ну, - коротко бросил я, вставая из-за столика. – Мне пора. Скоро закат, - сказал я.

- Адам, стой…Ты снова туда? Нам ведь нельзя… - зашептала встревожено Кейт, горящими глазами глядя на меня.

- Я хочу видеть души. А ты иди, читай о них. Вернусь как обычно, - бросил я, выходя.

Я очень любил Кейт, она всегда была моим лучшим другом, с самого начала. Но никогда я не мог и знал, что не смогу, понять её точку зрения. Наши споры вечны. Как и мы сами. Мы ведь архитекторы душ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: «НА СОТНИ ЛЕТ СТАРШЕ».

***

Theme: nobody.one - Deadman

Люди – странные существа. В большей или меньшей степени, ведь все они разные, но все без исключения – странные. Порой даже мне, архитектору, сложно понять изгибы линий их поведения, перемены настроения, причины слёз и смеха…Но наблюдая за ними, я всё твёрже убеждаюсь в том, что чтобы создать душу, нужно стать ей. Нужно исследовать все грани разумного и, что важнее, неразумного.

Я не любил возвращаться в Академию после очередной ночи в мире людей. Там, в Академии, на территории, где люди были всего лишь подопытными, а их души – примерами чьей-то кропотливой, а иногда не слишком, работы, где каждый мнил себя богом и был уверен в своих знаниях на сто процентов, было скучно. Идеальный мир, абсолютное знание, отсутствие стимула стремиться к высотам…кому же захочется жить ради этого?

Я хлопнул дверью, неосторожно закрыв её, и тот час замер, испугавшись этого звука и втянув голову в плечи, прислушиваясь к тишине в квартире. На кровати, которую было видно ровно на столько, чтобы заметить, что рыжая голова на подушке вздрогнула, лежала полусонная Кейт. Я улыбнулся, разглядывая девушку, даже не переодевшуюся для сна. Она ждала меня. На подушке моей кровати лежала записка:

«Завтрак или поздний ужин (в зависимости от того, во сколько ты вернёшься) на столе справа от тебя. Не поленись поесть. И не буди меня, пожалуйста. Кейт».

Я улыбнулся и бросил взгляд на стол справа. Две тарелки, накрытые крышками, ждали меня. Тихо взяв их, я чмокнул спящую Кейт в щёку и направился в сторону кухни.

- Адам…ты вернулся… - раздался позади меня сонный хриплый шёпот. Потом послышался вздох, какой-то странный кашель, и вот Кейт уже распахнула свои светло-зелёные глаза, пристально глядя на меня без следа сонливости. Я виновато улыбнулся.

- Разбудил?..

- Нет-нет, я не спала. Дремала, - поторопилась ответить Кейт. Она долго, вопросительно смотрела на меня, будто я должен был рассказать ей то, что она хотела слышать, но боялась спросить. – Кхм… - она неловко спустила ноги с кровати, - как там в…в городе? – как бы между прочим поинтересовалась девушка, нарочно не глядя на меня и завязывая в хвост свои пышные рыжие волосы. Кейт и самой было стыдно, что она интересуется этим. Я улыбнулся и, вернувшись к столу возле кровати, сел за него и принялся трапезничать.

- Что именно ты хочешь знать?

- Не говори с набитым ртом…А много людей гуляет по ночам? – осторожно поинтересовалась Кейт, задумчиво глядя куда-то мимо меня и абсолютно не осознавая сказанного ею сейчас.

- Много. Многие люди любят побыть одни именно ночью, но так как они такие не одни – ночами по городу гуляют целые толпы. Как говорится, пытаясь выделиться из толпы, ты попадаешь в толпу, которая пытается выделиться из толпы, - пожал плечами я.

- Они любят…темноту? Лично меня она всегда пугала, - поморщилась девушка, опять ложась на кровать.

- Нет, не темноту, хотя и такие есть. Просто ночь – время суток, когда вероятность остаться наедине с собой наиболее велика, - покачал головой я.

- Откуда ты знаешь, что они хотят остаться наедине с собой? – поинтересовалась Кейт, краем глаза следя за мной.

- Я знаю людей. В смысле…я знаком со многими представителями душ, - пояснил я охотно.

- Ты знакомишься с ними?.. – прошептала удивлённо девушка, сев на кровати и широко раскрытыми глазами глядя на меня.

- Помимо обычного наблюдения – да, конечно, - спокойно ответил я, быстро лопая приготовленный Кейт завтрак.

- Но… - Кейт замолчала, нахмурившись. Она кусала губы и смотрела в одну точку, о чём-то напряжённо размышляя. – Но ведь это категорически запрещено, - наконец договорила она.

- Ага. А ещё категорически запрещено ходить в город, тем более по ночам, а ещё – называть души людьми, а ещё – хлопать ушами на лекциях Ричардсона…Всё это – запрещено. Категорически, - с сарказмом говорил я.

- И что ты будешь делать, если тебя поймают? – со страхом спросила Кейт, глазами, полными ужаса, глядя на меня.

- Меня не помают, - покачал головой я, бесцеремонно вылизывая тарелку. Но Кейт даже не выдала очередного замечания на этот счёт: слишком занята была мыслями о моём возможном исключении из Академии.

- Ну а вдруг? – продолжала настойчиво допытываться она.

- Не знаю. Уйду куда-нибудь, - пожал плечами я, вставая и направляясь к кухне, чтобы помыть посуду. Я с удовольствием услышал, как за мной зашлёпали босые ноги Кейт.

- Куда ты уйдёшь?

- К людям.

- И что потом?

- Ничего. Жизнь. Смерть. Как у всех.

- Ох, Адам…

Я обернулся к тяжело вздохнувшей Кейт. Она жалобно смотрела на меня.

- Ну чего ты боишься, ну? – ласково спросил я, подойдя к девушке ближе.

- Что я буду делать, если тебя исключат? – надув губки, спросила она. Я расхохотался и, щёлкнув её по носу, заглянул в её глаза.

- Разумеется, умрёшь от счастья, Кейт. Уж поверь, никто не будет больше вести столь опасные речи под боком… - усмехнулся я, потрепав девушку по голове, уже видя, как обиженно поджимаются её губы.

- Это вовсе…не смешно, - задыхаясь от нарастающей ярости и обиды, прохрипела она. Испугавшись своего неожиданно изменившегося голоса, Кейт невольно отпрянула к стене, прикрыв ладошкой рот. Я усмехнулся и вернулся к раковине с посудой.

В Кейт всегда было столько чувств, что порой они пугали её саму и заставляли смущённо краснеть и отводить глаза. Она была излишне эмоциональна, неуравновешенна, заводилась с полуслова и никогда не могла вовремя остановиться…Ей было тяжело, на неё страшно давило сознание того, что она такая импульсивная, но держать себя в руках она не умела, да и, наверное, не смогла бы. И окружающие Кейт люди делились на две категории: те, которых её эмоциональность пугала, и те, кто обожал её. Я принадлежал ко второй категории людей, уже даже не представляя своей жизни без этой привычной переменчивости настроения девушки, ставшей когда-то давным-давно моим лучшим другом.

- Рыжая, - улыбнулся я ласково, выключая воду и ставя помытые тарелки в сушилку. Девушка на секунду замерла, обиженно глядя на меня, но я прекрасно знал: когда я называл её рыжей, она мгновенно успокаивалась.

И сейчас Кейт, обречённо вздохнув, уже не имея сил бороться со мной, оперлась о стену и взглянула на меня из-под приспущенных ресниц.

- Когда-нибудь ты поймёшь, как я волнуюсь за тебя. И обещаю: ты сойдёшь с ума, - устало сказала она, с укором глядя на меня.

- Кейт, я понимаю всё, может быть, лучше, чем ты сама. Просто я пытаюсь не думать об этих проблемах, они представляются мне…мелкими, - произнеся последнее слово, я с опаской взглянул на Кейт, боясь, что та снова заведётся. Но девушка была погружена в свои мысли, задумчиво шлёпая себя пальцами по губам.

- Я весь вечер думала о том, что ты сказал о душах, созданных мистером Ричардсоном, - медленно сказала она, поднимая на меня глаза. Я сложил руки на груди и с любопытством вгляделся в девушку. – Наверное, в чём-то ты прав, - призналась Кейт.

- Я знаю.

- Но знаешь, ты слишком строго судишь его. Я даже сомневаюсь в том, что ты можешь объективно его судить. Ты ведь знаешь: архитектор умирает вместе с памятью о душах, что он создал. Мистер Ричардсон до сих пор жив, - говорила Кейт не спеша, продумывая каждое слово, взвешивая каждую фразу, только бы не дать мне нового повода для сарказма.

- Да потому что он продолжает штамповать их, как ксерокс. Разумеется, сразу душу никто не забудет, у неё ведь есть родственники, в которых так или иначе заложена память. Просто дело даже не в том, что он сотворил целую кучу серой массы. Дело в том, что он не любит свою работу, именно поэтому из его рук и не выходят художники и писатели, скульпторы и математики…Он не думает о том, как будет существовать душа. Он лишь задаёт стандартные параметры: лет семьдесят жизни, неумение лгать и спокойная смерть. Это скучно, Кейт. Скучно, - ответил я спокойно, без презрения к Ричардсону, которое обычно захлёстывало меня с головой.

Кейт внимательно вслушивалась в мои слова, напряжённо сжав губы.

После того, как я закончил говорить, она ещё долго молчала, пристально глядя на меня. Через минуту она вдруг вздрогнула и глянула на круглый циферблат часов на стене.

- Скоро на занятия, нужно собираться. Я в душ, - сказала она торопливо и унеслась, шлепая босыми ногами по холодным плиткам пола. Я усмехнулся и поплёлся в комнату.

- Адам! – вынырнула из-за двери ванной комнаты рыжая голова. Я кивнул. – А какую душу хотел бы создать ты? – поинтересовалась живо Кейт.

Я улыбнулся.

- Девушку, - тихо произнёс я. Губы Кейт поджались, между бровей залегла озабоченная складка.

- Но ведь архитектор не выбирает пол души, - заметила она мрачно.

- Я знаю. Но я хочу, чтобы моя душа родилась девушкой, - кивнул я.

- Вот так и рождаются геи… - пробормотала Кейт и закрыла дверь в ванную. Я громко рассмеялся.

Из ванной ещё долго слышались какое-то бурчание. Что-то про «пристрастность» и «непослушание». Потом их заглушил поток воды.

***

Theme: James Blunt - No tears

Я смотрел на высокого седого мужчину, глядящего на успокаивающихся учеников спокойным, лучистым взглядом. Я никогда не видел, чтобы в глазах этого мужчины мелькали гневные молнии или безразличие. Томас О'Конелли больше был похож на человека, чем на архитектора, которому полагалось быть беспристрастным. Но он был очень спокоен, часто улыбался и, казалось, всем был доволен.

- Взгляните на свои руки, - услышали все мы привычную фразу, которая больше не вызывала смущённых переглядываний. Все ученики спокойно бросали взгляды на свои ладони и вновь поднимали их на О'Конелли. Я дольше других смотрел на свои руки, каждый раз, с самого начала обучения, находя в них что-то неведомое ранее, невиданное до этого. Я часто смотрел на свои руки.

- Вы когда-нибудь видели море? – пролетел над нами негромкий, но всегда отчётливо слышимый голос профессора. Шепоток пролетел над аудиторией.

- Профессор, нам ведь…запрещено, - сказал кто-то в первом ряду справа.

- Так что же никто не видел моря? – удивлённо вскинул брови О'Конелли.

- В городе рядом с нами нет моря, это не портовый город, - подал голос я с последнего стола. Кейт, сидящая рядом со мной, напряглась и пнула меня ногой.

Профессор улыбнулся.

- Вы должны увидеть море. Море – страсть великих. Если нет рядом моря, которое плещется у берегов, они ищут море в себе. Так и рождается внутри обычной души гений. И вы, архитекторы, должны заронить в душу море, воспоминание о нём, - говорил спокойно он. Я жадно вслушивался в слова профессора, не глядя на него.

- Моя первая душа умерла задолго до рождения второй. Но, знаете, вторую я создал раньше. Она не хотела уходить. Она искала себя, она хотела знать всё, она требовала больше впечатлительности…Это была очень мягкая душа, очень нежная и любящая, но жадная до знаний. Чтобы создать её, я три месяца жил в рыбацком домике у моря, насыщаясь его энергией, величием и достаточной силой для создания столь великой, столь могущественной и одновременно чувствительной, мягкой души, - рассказывал мерным голосом О'Конелли, неспешно меряя шагами аудиторию. – У меня всё получилось. И у неё тоже, - улыбнулся чему-то своему профессор.

Мы давно уже не обращали внимания на то, что в рассказах профессора всегда фигурировало какое-то нарушение законов. Архитектору запрещено было видеть, отслеживать, наблюдать душу, созданную им. О'Конелли же не просто знал, кем стала его душа. Он был знаком с ней лично, причём она знала о роде его занятий и о своём происхождении. Он рассказывал нам об этом без малейшего стеснения. Я читал книги, написанные этой душой. Это были мои любимые книги: в них я находил и душу самого профессора.

- Много ли вы читаете? – остановился, вновь окидывая нас долгим пронзительным взглядом, профессор.

- Учебники, - лениво отозвался кто-то, и по ученикам пробежал смешок. О'Конелли улыбнулся.

- Каждая душа – это книга, которую вы создали. Судьба её – это сюжет, который однажды рождается в вашем разуме. Продумывая все сюжетные линии, важно не запутаться, важно рассчитать всё до мелочей. Ведь каждая книга – это жизнь, которую кому-то предстоит прожить. Поэтому архитекторы делятся на плохих и хороших: одни, словно писатели детективов, штампуют свои книги одну за другой, меняя лишь количество страниц и нескольких персонажей; другие же долго размышляют над каждой деталью, пропускают через себя все чувства своих героев, и никогда не забывают, что они в ответе за тех, кого создают, - серьёзно говорил О'Конелли, вновь рассказывая о нарушенном им законе: чтении книг, написанных душами. Архитекторы книг не пишут.

Я усмехнулся, вспоминая забитые книгами шкафы в кабинете у профессора.

Бросив взгляд на Кейт, я привычно увидел её поджатые губы и недовольное выражение лица, свидетельствующее о том, что ей отчаянно не нравится вся эта правонарушительная методика, о которой нам каждый урок говорил О'Конелли. – Смею надеяться, что среди вас не будет писателей детективов.

- Ну почему же? Созданная вами первой, но рождённая второй, душа написала прекрасный детектив, - заметил я негромко. Профессор скользнул по мне добродушным взглядом и кивнул.

- Ты прав, Адам. Значит, я перефразирую: смею надеяться, что среди вас не будет писателей плохих детективов, - кивнул он согласно.

Кейт слева от меня возмущённо засопела от столь вопиющих признаний.

А профессор продолжал рассказывать нам что-то своим умиротворенным, успокаивающим голосом, вышагивая по аудитории с заложенными за спину руками. Я с удовольствием слушал его хорошо построенную речь, не замечая, как подходит к концу любимый урок.

После занятия профессор поманил меня к себе.

- Адам, сегодня ты собираешься на прогулку? – спокойно спросил он.

- Конечно, - охотно ответил я, улыбнувшись.

- Разреши составить тебе компанию? Я хочу кое с кем тебя познакомить, пока ещё есть время.

- Да, конечно… - немного растерялся я.

- Хорошо. Я приду к тебе вечером, - кивнул с улыбкой О'Конелли, складывая какие-то бумаги на столе. Я кивнул и вышел из аудитории.

За дверью, мрачно скрестив руки на груди, меня ждала Кейт, вопросительно глядя на меня. Я улыбнулся девушке.

- Кажется, сегодня ночью я познакомлюсь с величайшим писателем-фантастом, - произнёс я загадочно. Кейт на секунду замерла, приоткрыв рот, но потом вновь насупилась и понеслась вперёд, не дожидаясь меня. Я с упоением представлял, как всё плотнее и плотнее сжимаются её губы, превращаясь в ниточку.

***

Интересно, Варя. Пиши, пиши, да не закончится стержень!!! Это здорово, что тебе есть что сказать этому глухому миру… Мами.

***

Theme: Poets of the fall - The beautiful ones

Я схватил с тумбочки ключи от квартиры и, дойдя до двери, остановился и обернулся.

- Кейт, перестань. Ты не разговариваешь со мной – ладно, это лишь сыграет мне на руку: я не буду слушать вечных упрёков, но ты меня выслушаешь, - произнёс я, глядя на притворяющуюся занятой девушку, сидящую на кровати с книгой. Подобрав под себя ноги, она чуть отвернулась от меня, нахмурившись больше. По её глазам я видел, что она не читает. Нет, они не были остекленевшими, зрачки не застыли, глядя в одну точку, потому что когда-то я сам научил Кейт этому трюку: водить глазами по одной и той же строчке. И сейчас она упорно, уже второй десяток минут занималась этим, самозабвенно пытаясь просверлить дырку в одной и той же странице.

Я вздохнул и опустил руки.

- Неужели ты не понимаешь меня? Неужели ты впервые меня не понимаешь?.. – устало спросил я.

Кейт, наконец, подняла на меня глаза, в которых блестели крупные бусины слёз. О, крокодильи слёзы – ещё одна особенность моей дорогой подруги. Кейт не умела плакать «чуть-чуть», всплакнуть, так сказать. Она всегда ревела обильно, но тихо, почти беззвучно. И вот-вот эти огромные прозрачные солёные капли должны были горячо потечь по её бледной коже…Я не любил и боялся, когда она плакала.

- Не понимаю?.. Не понимаю, да? – задыхаясь, переспросила она оскорблённо.

- В таком случае ты прекрасно скрываешь своё понимание! Именно тогда, когда я нуждаюсь в нём, - мрачно ответил я.

Губы девушки красноречиво задрожали, и во мне дёрнулось трусоватое нелепое желание поскорее удалиться из комнаты. Мне стало стыдно, и я поспешил подойти к кровати девушки, скорее чтобы успокоить свою совесть, чем чтобы утешить Кейт.

- Иди, Адам. Я не…я не хочу, чтобы ты…опоздал, - всхлипывая, произнесла она. Я вздохнул и сел рядом с девушкой, взяв её холодные ладошки в свои руки.

- Со мной всё будет хорошо. Со мной будет профессор О'Конелли…

- Это меня меньше всего утешает.

- А вот в меня это вселяет уверенность. Ну же, улыбнись… - старался я говорить бодро.

- Не буду я улыбался…Вот привязался, - пробурчала себе под нос Кейт, обиженно высвобождая одну руку и выбирая слёзы рукавом. Однако вторая ладонь её по-прежнему покоилась в моих пальцах, что говорило о том, что Кейт успокаивается и не злиться на меня.

- Я обещаю вернутся до полуночи, слышишь? Ты только не жди меня, ложись спать, - пообещал я твёрдо, глядя в её глаза. Это был единственный метод убеждения Кейт: смотреть в глаза. И не важно, что при этом будет звучать из твоих уст. Кейт была твёрдо убеждена, что если человек смотрит в глаза, значит, он не лжёт.

Несколько секунд она будто запоминала меня, а потом осторожно убрала вторую руку и неуверенно улыбнулась.

- Не вернёшься – убью, - ангельским голосом произнесла она, улыбнувшись ещё шире и снова взяв книгу в руки. Я чмокнул девушку в щёку, с удовольствием наблюдая за возвращением обычной, моей так горячо любимой, подруги. Та не пошевелилась, уперевшись взглядом в строчки.

Я с относительно спокойной душой вышел из квартиры. Проблемы с Кейт были временно улажены…Настала пора встречи с прекрасным.

Я пересёк всю территорию Академии и вышел с заднего двора, находящегося за учебным корпусом. Там, в поле, как обычно гулял ветер и, лишь сегодня, О'Конелли. Профессор услышал, как скрипнули петли несмазанной калитки, и оглянулся на меня.

- Здравствуй, - произнёс он, приветственно помахав рукой. Я улыбнулся.

- Здравствуйте.

- Пойдём. Нам нужно двигаться быстрее, он рано ложится спать, - поторопил профессор.

Мы зашагали по сыроватому весеннему полю, укрытому тонким ковром, под которым светилась чёрная жирная земля. Летом здесь будет колосится золотая пшеница и пройти будет затруднительно…Но сейчас чуть пружинящая земля под ногами приятно расслабляла, а запах влажного чернозёма напоминал о чём-то диком, свободном…

- Скажите…а он ещё пишет? – робко поинтересовался я. О'Конелли тепло улыбнулся, глядя на контур широко расстилающегося в паре километров от нас города.

- Он будет писать до последнего дня. Будет продолжать клацать на своём «Ундервуде»… - ответил профессор.

Я улыбнулся. Теплота так и сочилась из слов, интонаций О'Конелли. Он питал очень нежные чувства к своей второй душе.

- А вы часто бываете в городе? – поинтересовался я.

- Достаточно, чтобы узнать твои излюбленные места, - хитро взглянул на меня мужчина.

- Скажите, профессор…а вы планировали пол своих душ?

О'Конелли минуту молчал, задумчиво глядя на горизонт, на котором уже гасли языки пламени заката.

- Ты ведь знаешь правила, Адам? – спросил он спокойно.

- Конечно, - так же невозмутимо ответил я.

- Да, планировал, - вдруг признался профессор.

Эти слова не вызвали у меня удивления: лишь улыбку. И даже гордость!

- Но этого делать нельзя, - покачал головой профессор.

- Но почему вы так поступили? Ведь…это может обернуться для души катастрофой, - заметил я.

- Я поступил так, потому что хотел этим душам судьбы более лёгкой, ибо им и без того предстояло очень много трудностей в обществе. Если бы они родились женщинами, подумай сам, как бы к ним относились? Смогли ли бы они донести столько важнейшей информации людям, не будучи мужчинами, которым почему-то доверяют больше? Когда у меня появилась задумка первой души, я сразу представлял её мужчиной. Никакой другой образ у меня в голове не складывался, и я прекрасно знал, что это обернётся либо провалом, либо колоссальной удачей…Но когда она отказалась выходить на свет сразу послу окончания создания, я немного успокоился, перестал паниковать: нерешительность душ перед рождением длится, обычно, долго, поэтому тяжесть ответственности и мук совести на время отдалилась. Я жил, выполняя требования этой души, дополняя её тем, чего ей не хватало…И в это время задумал вторую душу, которую создал в порыве колоссального вдохновения всего лишь за месяц, вложив в неё всё, абсолютно всё, о чём когда-либо думал, и которая тоже представлялась мне мужчиной. Но об этом я думать уже не успевал… Она была стремительной, эта вторая душа…Она ушла сразу. Она просто вылетела из гнезда и изначально начала поражать не только всех людей вокруг, но и меня самого, - профессор вздохнул. – Знаешь, мне просто повезло. Если бы души родились женщинами, я бы себе этого не простил, - покачал головой он виновато. – Адам, почему ты спросил об этом? – поднял он вдруг взгляд на меня.

- Я хочу, чтобы моя первая душа была девушкой, - пожал плечами я.

- Знаешь, такое желание может в тебе вызвать то, что твой лучший друг – девушка. Ты будешь невольно создавать душу, похожую на Кейт. Ты обязательно вложишь в неё частичку своей подруги…Улыбку, смех, походку…Что угодно. Адам, запомни: архитектор не должен быть пристрастным, - строго говорил О'Конелли. Я смотрел на чёткий профиль профессора и почему-то не верил в то, что он сам верит в свои слова.

- Ага. А нужно быть таким, как Ричардсон… - пробормотал я пренебрежительно.

- Сэмюель отличный архитектор, - возразил почти безразлично мужчина.

- Да, прекрасный, - с сарказмом кивнул я.

- Я знаю, что ты его не любишь. Он тоже тебя не слишком жалует, - улыбнулся едва заметно профессор.

- За что же, интересно?

- За…ммм…свободомыслие, - уклончиво ответил О'Конелли.

- За свободомыслие? – удивился я.

- Нет, скорее…ммм…Он тебя не любит за то, что я тебя очень ценю. Или даже боится…Это скорее личное презрение ко мне. Он всегда был таким…Он всегда презирал то, что выходило за рамки учебника. Презирал и боялся. У него лицо перекашивается, стоит ему зайти в мой кабинет и увидеть все эти книги…поэтому он бросил эту привычку, чему я несказанно рад. Да, он не любит тебя из-за меня, - заговорил непривычно быстро мужчина.

- Это нечестно, - заметил я без особой обиды.

- Да, несправедливо, - согласился мрачно О'Конелли.

- Но я абсолютно не нуждаюсь в его искренней любви. А его страх вполне оправдан, - гордо заявил я, тот час почувствовав стыд за чересчур смелое и дерзкое заявление, прозвучавшее самодовольно и драматично. Почувствовав, видимо, то же самое, профессор чуть приподнял уголки губ.

Мы уже шагали по асфальтированной дороге, мимо нас со свистом проносились многочисленные машины, и ветер порывами хлестал нас по лицам. Город загорался перед нами всё ярче. Через несколько минут молчаливой ходьбы мы вошли в пригородную полосу частных домов. Красивые аккуратные коттеджи с ухоженными лужайками и уютно горящим в окнах светом манили неясным теплом.

- Он живёт где-то здесь? – поинтересовался я, вглядываясь в светящиеся квадраты окон, пытаясь различить за ними жизнь, но занавеси преграждали путь моему взгляду.

- Да, здесь, - ответил, удовлетворённо улыбнувшись моим знаниям, О'Конелли.

Мы свернули с дороги вправо, в длинный узкий переулок. Я шёл и читал фамилии владельцев домов, написанные на табличках почтовых ящиков там, где они были. В этих коробках скрывались целые семьи…

- Вот он, - остановился профессор, указав на светло-жёлтый дом с тёмными окнами на первом этаже и одним светящимся окном на втором. На почтовом ящике не было фамилии владельца дома.

О'Конелли толкнул тёмную калитку и мягко подошёл к крыльцу. Нажав длинными пальцами на дверной замок, он замер. Я напряжённо смотрел на тёмную тяжёлую деревянную дверь.

Щёлкнул замок, и дверь приоткрылась.

- Здравствуйте, профессор, - улыбнулась женщина, едва увидев гостя. Она кивнула мне тоже, на что я ответил благодарной улыбкой. – Проходите, - пригласила она нас в дом, открыв дверь шире.

О'Конелли улыбнулся мне и вошёл первым. Я последовал вслед за ним. Дверь за нашими спинами мягко закрылась, и послышался щелчок замка.

Внутри дома было светло. Слева через открытую дверь я видел гостиную с креслом, стоящим рядом с ним маленьким столиком и зелёной настольной лампой, отбрасывающей приятный мягкий свет на полумрак гостиной, в которой, видимо, окно было занавешено. На столике лежала открытая книга и очки.

- Если что-то понадобится – позовите, - произнесла женщина.

- Спасибо, Бетти, - улыбнулся профессор, подходя к лестнице, ведущей на второй этаж. – Пойдём, Адам, - поманил он меня за собой и тихо поднялся по лестнице. Я взглянул на удалившуюся в гостиную женщину и поднялся следом за ним.

Перед тёмной дверью мужчина замер и приложил палец к губам, прислушиваясь. Я тоже замер и напряг слух…

Из комнаты доносилось тихое стрекотание. Спокойное, мирное постукивание…Наверное, если слушать его долго, можно заснуть. О'Конелли улыбнулся и громко постучал в дверь. Стрекотание прекратилось.

- Заходи, заходи… - послышался хриплый старческий голос. Профессор открыл дверь и вошёл в комнату, освещённую четырьмя торшерами, стоящими в разных углах комнаты и изливающими чистый, чуть желтоватый, свет. Возле стены стоял большой стол, на котором стопкой лежали чистые листы бумаги, а перед столом за печатной машинкой весьма потрёпанного вида сидел полный человек с редкими седыми волосами.

- Только решил поработать, а тут ты… - пробормотал мужчина за столом и обернулся. Сквозь толстые линзы очков в широкой оправе на нас смотрели добродушные светлые глаза.

- Здравствуй, Рэй, - чуть склонил голову профессор.

- Всё не стареешь, - заметил Рэй.

- Я создал тебя. Я уже никогда не постарею.

- Снова льстишь. А это Адам, я полагаю? Наслышан, - пожилой мужчина протянул полную руку вперёд, чуть улыбнувшись. Он говорил медленно и тяжело, но взгляд у него был ясный, молодой…Я поспешно подошёл к старику и пожал его руку, пристально вглядываясь в его лицо. Тот чуть усмехнулся. – Он похож на меня, правда? Правда я был куда толще. Злоупотреблял шоколадными батончиками, знаешь ли. Сейчас меня лишают этого лакомства, - сказал он добродушно, чуть улыбаясь.. В глазах его искрилось тепло.

Оперевшись о стол, мужчина тяжело поднялся и, кряхтя, перешёл в другой конец комнаты, сел в кресло. Он кивнул на застеленную широкую кровать у стены, приглашая сесть на неё.

- Что нового, Томас? – спросил он с интересом, переплетя пальцы рук и положив их на живот.

- Уж который век ничего не меняется, Рэй, - улыбнулся профессор.

- И никто ещё не полетел на марс?

- Ну как же, летали…Я даже знаком с архитектором, создавшим того космонавта.

- На редкость сумасшедший, наверное, тип.

- Нет, довольно спокоен.

- Я так и думал.

Я слушал их разговор и мне каждую секунду казалось, что эти мужчины прячут какой-то тайный смысл за всем, что говорят. В их загадочных улыбках я искал ответы, но всё было скрыто…

- Там, на подоконнике…Возьми, Томас. Прочтёшь как-нибудь на досуге. Хотел отдать позже, да подумал, что раз уж мне немного осталось, лучше позаботиться об этом заранее, - произнёс, сохраняя ту же полуулыбку, Рэй.

- Надеюсь, это не прощальное письмо.

- Не дождёшься.

Я молча слушал, опустив глаза. Внутри бурлил фонтан мыслей…

- Вы не боитесь смерти? – спросил я, когда воцарилась тишина.

- Я боюсь одиночества, сынок. А смерть – дело одинокое. Но, знаешь, я прожил очень длинную жизнь и не хотел бы, чтобы когда мне стукнет сотня, меня показывали на «си-эн-эн» и делали рекламу на несуществующем секрете моего долголетия. А если вдруг мне доведётся всё же дожить до ста – обвиню во всём О'Конелли, это ведь ему взбрело в голову дать мне такой срок, - подмигнул профессору мужчина, сидящий в кресле. – Хотя что-то мне подсказывает, что твой профессор не просто так зачастил ко мне в гости.

- Но ведь вы не одиноки, у вас есть дети, внуки…

- Все одиноки, Адам. Нет людей без одиночества внутри. Так распорядилась природа и… ваш учебник по архитектуре, - улыбнулся он. Я не сумел сдержать улыбки. – Спрашивай, не стесняйся. Я ведь вижу, что у тебя есть вопросы.

- Вы гордитесь своей жизнью? – поинтересовался я, с самовлюблённой досадой думая, что я далеко не первый, кто задаёт подобный вопрос.

- Горжусь? Разумеется, горжусь. Правда, в молодости мне досаждала мысль о том, что не я сам творец своей судьбы. Но это быстро прошло, едва я сблизился с Томасом, - охотно ответил мужчина.

- А когда вы познакомились с профессором? – глянул я краем глаза на сидящего рядом О'Конелли.

- Мне было около 12 лет, кажется, когда он заявился в мой дом, заговорил зубы моей матери и вошёл в мою комнату.

- И в руке его тогда был шоколадный батончик, - добавил со смешком профессор.

- И вы поверили ему? – спросил я удивлённо.

Рэй вздохнул.

- А что мне оставалось делать? Именно тогда я очень хотел, чтобы в моей жизни что-то случилось, что-то, что сделает меня другим, изменит всю мою жизнь…Я ждал этого каждый день. И когда ко мне пришёл Томас, я тот час поверил ему, даже до того, как он начал говорить. Потом, признаюсь, я казался себе самому сумасшедшим. И мне нравилось это! – усмехнулся он.

- А вам не было страшно? Или странно?

- Ничуть. Я столько начитался, что любая странность казалась обычной вещью, повседневной реальностью, - пожал плечами мужчина. Я понимающе кивнул и про себя улыбнулся…

- Разреши я не буду давать тебе напутственных советов. Не чувствую себя годным для этого занятия, - попросил вдруг дружелюбно Рэй. Я смущённо улыбнулся.

- Рассчитывал, что это произойдёт… - сказал я негромко, взглянув на О'Конелли.

- Не планируй заранее, - произнёс писатель и улыбнулся. – Ну вот, я посоветовал…Как-то само получилось. Значит, магия встречи свершилась.

Профессор поднялся. Это означало прощание.

Если честно, я хотел уйти. Уйти, пока в глубине меня не проснулось желание понять, почему именно сейчас О'Конелли решил дать мне возможность ощутить Рэя так близко, совсем рядом. Я ведь знал, что когда-нибудь, может быть, очень скоро, я даже обвиню профессора в том, что он дал мне возможность коснуться запретного пламени, вечного огня – и тот час лишил этого великого дара. А мне мало…Я буду чувствовать вину за то, что не сказал чего-то важного, что, как мне покажется, должно будет быть сказано…Много ещё я передумаю с улыбкой или сжимая кулаки, когда буду медленно идти обратно глубокой ночью, далеко за полночь, несмотря на данное Кейт обещание, по упругому полю, пахнущему весной. А иногда буду оборачиваться на сияющий ночной иллюминацией город за спиной, становящийся всё дальше, и задумчиво улыбаться каким-то глупым мыслям о самых простых вещах…

Я поднялся и в последний раз взглянул в глаза мужчины, сидящего в кресле и внимательно наблюдающему за мной. Я ещё раз понял, что значит «сохранить молодой взгляд», глядя в серые, не совсем определённого цвета, но напоминающие о дожде, глаза писателя.

- Спасибо, Рэй. Мы пойдём. Я загляну к тебе ещё каким-нибудь тёплым вечерком, когда по вечерам будет не так зябко бродить по полям. Бетти проводит нас, - улыбнулся загадочно О'Конелли, глядя на друга. Тот как-то тяжело вздохнул и кивнул, будто смирившись с приговором, который вынес профессор. Я благодарно улыбнулся писателю и, ничего больше не сказав, вышел вслед за О'Конелли из светлой комнаты.

Бетти проводила нас до дверей, одаривая тёплым взглядом и добродушной улыбкой, похожей на улыбку отца. Мы молча улыбались и кивали что-то в ответ, оба немного подавленные и чувствующие себя странно несчастными, хотя в душах было полно света.

Петляющие улочки, полнящиеся чистым прозрачным вечерним сумраком, накладывающим на всё синие оттенки, в котором свет в окнах становился уютнее, желтее, вывели нас на дорогу, ведущую назад, к полю.

Мы молча пошли по не слишком оживлённому почему-то сейчас шоссе. Я оглядывался на закат и радовался, что его больше нет: ночь поглотила зарево быстро. Пламя исчезло бесследно в холодных звёздных толщах вод. Я рад был этой синеве у нас за спинами, этой глубине у нас над головами, этой тьме впереди нас. А под ногами только упругая, полная жизни земля…И этот запах влажной почвы…

- Спасибо, - негромко сказал я, не отрывая взгляда от тёмного горизонта, с той точки, откуда совсем скоро должен будет родиться новый день.

- Это мой долг, - пожал плечами профессор, глядя туда же. И где-то на востоке наши с ним взгляды, наверняка, сошлись.

- Вы создали потрясающую душу.

- Я знаю.

За спинами нашими шумел город. Шумел как-то по-особенному мягко, осторожно, будто боясь потревожить кого-то глубоко спящего. Или засыпающего. Было около двух часов ночи.

***

Я, наученный горьким опытом, постарался бесшумно закрыть дверь в квартиру, чувствуя адские угрызения совести, но резко вспыхнувший слепящий свет в прихожей заставил меня подскочить и ляпнуть дверью со всего размаха.

- До полуночи, значит, вернусь!.. – задыхаясь от ярости, которая никогда не покорялась Кейт до конца, кричала девушка, краснея до корней волос и становясь с ними одного цвета.

- Кейт, я не мог раньше…

- Тогда не обещай мне всякого бреда!..

- А тебе пора бы уже понять, что на счёт таких вещей я склонен безбожно лгать, - усмехнулся я, глядя на сонную рыжеволосую девушку в серой пижаме.

Она, сжимая свои удивительно маленькие кулаки, вдруг замолчала и даже перестала возмущённо сопеть. В глазах её мелькнул интерес, который, я могу поспорить, она сама считала преступным и недопустимым. Но Кейт плохо управляла собой и учиться этому мастерству не собиралась.

- Ты видел его? – тихо спросила она, почему-то опасливо оглянувшись, будто нас могли подслушивать.

- Я видел его. И разговаривал. Я теперь знаю его, Кейт, - ответил я, тепло вспоминая недавнюю встречу.

- Значит, он скоро умрет? – приложив ладонь к губам, испуганно спросила она, распахнув свои светло-зелёные глаза шире.

- Я устал, Кейт. Можно я пойду спать? – спросил я, грустно улыбнувшись. Девушка вздохнула, на секунду в её глазах мелькнула прежняя обида и ярость, но они быстро улеглись.

- Есть не хочешь?

- Утром.

- Как хочешь. Ложись, тогда. Не буду мешать, - пожала плечами она, задумчиво глядя в сгустившийся в углу синеватый сумрак.

- А ты сама?

- А мне нужно сделать домашку для мистера Ричардсона, на прошлом занятии он дал мне дополнительное задание. А я совсем забыла…

- Да плюнь на него. Ричардсон сотню раз давал тебе дополнительное задание, ты просиживала ночи над ним, а он на уроке и не вспоминал об этом. Думаешь, в этот раз будет по-другому? Да он просто… - я замялся и виновато взглянул на Кейт. Я не должен говорить ей о том, что сказал мне о Ричардсоне О’Конелли.

- Я не хочу слышать очередной колкости, которая может быть неоправданной, Адам, - неожиданно спокойно, театрально выставив вперёд ладонь, произнесла девушка.

Я виновато кивнул. Кейт пристыдила меня. Почти впервые с нашего знакомства, случившегося чуть ли не в яслях. Я почувствовал себя по-настоящему виноватым и быстро заткнулся.

- Я пошёл спать. И тебе советую, - бросил я устало, сбросив верхнюю одежду на стул и ложась на кровать, сдирая с себя обувь.

- Да нет, я позанимаюсь, это мне не повредит…

- Цвету кожи повредит…прыщи полезут, и станешь толстой… - пробормотал я с язвительной улыбкой сквозь вдруг навалившийся на меня сон.

Я не слышал обиженного ответа Кейт. Перед глазами зарябило, и я отключился.

***

- Адам.

Я упорно отказывался вытаскивать сознание наружу. Просыпаться отчаянно не хотелось…

- Адам.

Ну вот. Снова кто-то зовёт…

- Адам, ты вчера говорил что-то про то, что я толстая и страшная. Отвечай за свои слова, щенок! – послышался строгий, но сквозящий неуёмным смехом, голос снова.

Мои губы невольно расплылись в улыбке.

- Кейт, вечно ты всё переиначишь в своей голове…

- Вечно ты говоришь неразборчиво. Вставай немедленно, опоздаем. Завтрак на столе, уже остывший и похожий на резину, - бросила, отходя от меня, девушка.

Я совершил титаническое усилие воли и разлепил веки, щурясь от света, наполняющего комнату.

За окном сверкало и переливалось солнце, на ветках деревьях радугой светились капли дождя, который, видимо, прошёл ночью. Небо было чистое до самого горизонта.

Кейт сновала по комнате. Она что-то искала, потом находила и с недовольным бормотанием перекладывала это в другое место, потом снова что-то искала, снова что-то перекладывала…И все её спешные действия сопровождались таким сосредоточенным напряжённы м взглядом куда-то в пустоту, что становилось стыдно за своё безделье.

- Выспалась? – поинтересовался я, потягиваясь до хруста в костях.

Девушка промычала что-то нечленораздельное. Я посерьёзнел и пристально посмотрел на неё: та же одежда, в которой была, когда я пришёл ночью, чуть бледная кожа, нерасчёсанные волосы…Одежду ещё можно объяснить, Кейт вполне могла рухнуть в постель, не переодевшись, и наутро очень ругать и корить себя за подобную распущенность и халатность. Но вот остальное…

- Ладно, задам другой вопрос: ты спала? – строго спросил я, поднимаясь с постели.

- Пару часов, не больше, - буркнула в ответ Кейт, не глядя на меня, бросая какие-то вещи в сумку.

- Дура ты, - лаконично подвёл итог я, выходя из комнаты и направляясь в ванную.

Кейт не ответила. Выходя, я заметил, что она и не обратила внимания на мои слова. Ни привычного возмущения и недолгой обиды не последовало…

День начался по-дурацки. С Кейт что-то не то, во мне самом что-то изменилось: будто сместился какой-то привычный, устоявшийся порядок вещей. Это было странное, щекочущее ощущение тревоги, которое не даёт усидеть на месте. Мне это ощущение не нравилось, я пытался отделаться от него мыслями о вчерашней встрече, о разговоре с О'Конелли…но всегда возвращался к мысли о том, что скоро я покину квартиру и пойду на первый урок: на урок Ричардсона. Рвотные позывы не заставили себя долго ждать.

Через пятнадцать минут я уже лениво натягивал на себя брюки и слушал раздражённые поторапливания со стороны Кейт. С той сегодня что-то однозначно было не так: она то совершенно не замечала того, на что обычно реагировала очень бурно, то цеплялась к мелочам, на которые бы ещё вчера и внимания не обратила.

- Ты сделала дополнительное задание? – спросил я, когда мы подходили к дверям аудитории.

- А что ты думаешь я делала всю ночь? – устало спросила девушка, тяжело вздохнув. – Устала страшно…Глаза закрываются, - пожаловалась она негромко, очевидно, переборов в себе гордость. Я серьёзно посмотрел на Кейт.

- Доживи до прихода Ричардсона хотя бы, а то, получается, зря работала, - с лёгким раздражением бросил я, злясь на профессора за его глупые дополнительные задание, ни одно из которых не было проверено…

- Перестань, - прошептала, покачав головой, девушка, заходя в аудиторию.

Мы уселись на свои места, Кейт по обыкновению достала из сумки целый ворох всякой макулатуры, в состав которой входили всякие конспекты, исписанные тетради, многочисленные таблицы и планы...И всем этим она на занятии обычно не пользовалась.

Ричардсон широким шагом вошёл в аудиторию и, бросив короткий острый взгляд на учеников, заложил руки за спину и стал перед нами, опустив глаза к полу, сосредотачиваясь. У меня всегда создавалось впечатление, что он зашёл сюда случайно, проходя мимо, и решил, видимо, заодно, раз уж пришёл, преподать нам урок. Я с привычным пренебрежением смотрел на профессора.

- Смерть, - громогласно произнёс он. Кейт испуганно вздрогнула и распахнула глаза. Я фыркнул: очевидно, такой манёвр Ричардсона должен был вызвать волну ужаса и удивления, ведь учитель же так оригинально начал урок. Но меня всегда тошнило от наигранности и драматичности. Всего этого хватало и в дешёвых фильмах, которые я изучал для более подробного познания личности человека…

- Смерть – это чистое творчество. Это то, в чём архитектор не имеет границ фантазии и может показать всю свою мощь и опыт. Когда я изучал людей вживую, жил среди них, меня часто поражали их смерти и я пытался представить себе того находчивого архитектора, которому в голову пришла подобная идея…

- Наверное, легко играть с жизнью человека и предопределять его смерть только ради того, чтобы выделиться из толпы архитекторов, когда сам бессмертен, - громко произнёс я, безбоязненно прерывая чёткую, острую, режущую слух чрезмерной правильностью и отточенностью речь Ричардсона. Он скользнул по мне взглядом, как по воздуху.

- Наверное, сложно быть бессмертным, ведь все мы знаем, чтó нужно для этого, - ядовито ухмыльнулся профессор.

- Ну уж точно не куча душ. Да, вы правы, я ошибся: вы не бессмертны.

- Адам… - зашипела на меня Кейт, с яростью и ужасом глядя на меня.

Я и сам испугался собственной дерзости. Не потому, что боялся наказания…Просто во мне бушевала ненависть и презрение к Ричардсону, и я был уверен, что это вызвано вчерашним разговором с О'Конелли. Мне льстила мысль о том, что Ричардсон не просто недолюбливает меня, а боится…как боится он и О'Конелли.

- Но срок моей жизни немного дольше, чем ваш, не правда ли? – вскинул брови мужчина.

- Ненадолго, - кивнул я, презрительно скривив губы.

Ричардсон ещё секунду сверлил меня взглядом, а потом вновь перевёл его на остальных учеников.

- Итак…Жизнь созданной вами души может пройти как угодно, лишь в целом напоминая судьбу, заданную ей вами, но смерть будет в точности такой, какой её сотворите вы. Длину жизни также задаёт архитектор по своему собственному усмотрению. Среди архитекторов, как и среди людей, есть сумасшедшие, опасные субъекты, которые дают душе, скажем, всего лет 14. Так появляются подростки-самоубийцы и прочие, умирающие в детском возрасте, личности. Как правило, такой архитектор создаёт души незаконно, будучи психически больным…

- Но разве существует какой-нибудь закон, определяющий минимальный срок жизни души? – поинтересовался я громко, вновь не потрудившись поднять руку.

- Нет, не существует, - спокойно ответил учитель, не глядя на меня.

- Так почему же этих «сумасшедших» считают таковыми? Ведь вы сами сказали, что архитектор по собственному усмотрению задаёт срок жизни, - резко сказал я.

- В мире архитекторов тоже есть свои негласные законы, сами собой разумеющиеся истины. Один из них – гуманность. Гуманность – любовь к человеку. Души – не игрушки…

- Правда? Тогда что это вы говорили о том, что смерть – это творчество? Вы сами себе противоречите, ведь то, что вы говорите, даёт нам ясно понять, что создание души для вас – развлекательный процесс, после которого можно похвастаться результатом перед коллегами.

Внутри меня что-то пылало. Краем глаза я видел, что Кейт сидит рядом, закрыв лицо руками.

- Адам, ты хочешь донести до меня какую-то свою глубокомысленную мысль подобными прерываниями моего урока? – ледяным тоном поинтересовался профессор, взглянув на меня.

- Возможно, вас удивит…

- Профессор Ричардсон! – крикнула с отчаянием Кейт, вскакивая и обрывая наш спор. Ученики зашумели, обернулись на неё с насмешливыми ухмылками. Ричардсон удивлённо вскинул брови. – Может, вы проверите дополнительное задание, которое дали мне на прошлом занятии? – громко, будто боясь, что я снова начну выступать, говорила девушка, заполняя своим голосом весь дозволенный лимит громкости звука и уже не давая мне возможности открыть рот.

- Это очень благородно с вашей стороны, - заметил Ричардсон негромко, ухмыльнувшись, и подозвал её жестом к себе.

Кейт с облегчением, взяв тетрадь, сбежала вниз, к профессорскому столу.

Я чувствовал жгучий стыд. Опустив глаза, я упёрся взглядом в стол, чувствуя, как на меня то и дело оборачиваются впередисидящие.

В голове моей всё ещё стоял отчаянный крик Кейт, спасающей меня, абсолютно отдавшегося жару ненависти.

Через несколько минут Кейт вернулась на своё место, не глядя на меня, абсолютно бледная, со сжатыми в ниточку губами и распахнутыми глазами и расширенными зрачками, залившими чернотой всю радужку.

- Кейт, прости… - шепнул я ей, когда Ричардсон продолжил говорить.

- Не мешай, - холодно бросила она.

Я замолчал. До конца занятия я молча слушал Ричардсона.

***

Лицо её было освещено жёлтым светом настольной лампы, глаза сосредоточенно впивались в страницы книги, которую она читала. Я сидел рядом с ней и смотрел на ё напряжённые губы. Напряжённые более обычного.

- Кейт, - в который раз я позвал её по имени. Она в который раз не откликнулась.

Мне страшно было начинать говорить, я чувствовал: все мои слова окажутся бесполезными и жалкими, недостаточно искренними для вымаливания прощения. Кейт была очень великодушным человеком, она недолго обижалась, тем более на меня, чем я часто пользовался…

Мне было стыдно. Я переплёл пальцы рук между собой, чувствуя прокрадывающуюся в них дрожь. Мне было неловко, стыдно, страшно. Я трус. Да, я трус. Я боюсь просить прощения у самого близкого мне человека просто потому, что не знаю, что сказать.

Я вдруг начал вспоминать: а просила ли Кейт когда-нибудь у меня прощения? Хоть раз в жизни?

Вслед за этими вопросами появились другие: а виновата ли она была хоть раз в жизни? А были ли её обвинения хоть раз незаслуженными?..

Чище и благороднее человека, чем Кейт, я не знал и не был уверен, что буду знать когда-либо.

- Кейт, если я когда-нибудь создам душу, я сделаю её самым добрым и честным человеком в мире. Я попытаюсь этим искупить свою вину перед всем миром за свой характер, - произнёс я, покорно склонив голову.

- Перед всем миром…Ты хотя бы перед самим собой вину искупи, она огромна, - бросила негромко девушка. Голос её от долгого напряжения чуть сел и охрип. Кейт откашлялась и забегала глазами по странице книги, отыскивая нужную строчку.

- Ты не можешь обижаться вечно, - неуверенно заметил я.

- Обижаться – нет. Но презирать тебя всю жизнь мне никто не запретит, - качнула головой она, не поднимая глаз на меня. – Впрочем, ты прекрасно знаешь, что такого не будет. Через пару часов я, как обычно, оттаю и мы с тобой заживём дружно, как и раньше, до следующей твоей глупости, - холодно добавила девушка, не отрываясь от чтения.

Я встал и, на секунду зажмурившись, твёрдым шагом вышел из комнаты.

Коридор был освещён закатным солнцем, сочащимся сквозь стёкла окон.

Во мне клокотала ярость. Я был зол на себя, на Кейт, на Ричардсона с его ехидной улыбочкой, на все эти книги, в которых Кейт всегда могла спрятаться от меня…Я был зол на всё, я ненавидел этот коридор и режущее глаза солнце. Я ненавидел свою судьбу, я ненавидел архитектуру и этот шумящий, беззаботный город вдалеке…

Я почти бегом, с тяжёлыми вздохами толкая перед собой двери, вырвался наружу, вылетел за ограду и предстал перед кровавым оком солнца. Оно тоже было спокойно, его не волновала драма, разгорающаяся у меня внутри: оно прекрасно знало, что никакой драмы нет, что всё, что меня злит – моя трусость и нерешительность, а ещё чувство, что близкий человек уходит по моей же глупости…Это было страшно. А я всегда злился на то, что меня пугало.

Моё лицо пылало, и по горящей коже текли слёзы. Я плакал впервые…это было странное ощущение: будто ярость выходила вместе с этой солёной влагой, оставляя вместо себя безнадёжность и апатию. Под ногами всё так же пружинила весенняя земля, но это не доставляло мне удовольствия…Я хотел, чтобы под ногами был асфальт. Я хотел причинить себе боль, чтобы отвлечь чувства на что-то другое, кроме самосожалений.

И никто, никто не слышал моего тяжёлого дыхания. Я задыхался, слёзы душили меня.

И тут я подумал, что это похоже на состояние вдохновения, о котором нам очень живо рассказывал О'Конелли.

(Garou - Quand je manque de toi)

Да, вдохновения! Того самого, неистового, всепоглощающего, до которого так трудно дотянуться, которое теряется во мгновение ока, и воспоминания о котором так живучи, что напоминают об однажды испытанном вдохновении творца веками, бесконечно…

С отчаянием я вгрызался в свою душу, отрывая от неё клочья и вкладывая, невольно и неосознанно, во что-то иное, новое, к чему стремился все года обучения, все годы моей жизни, чего страстно желал всегда, с рождения.

Я не помнил себя, я оглядывался вокруг и не узнавал мест, я потерялся во времени, где-то в самой глубине сложной, запутанной жизни, испещрённой холодными и горячими течениями, бросающими меня изо льда в жар, из вечных морозов в пылающее пламя…Я не мог вынырнуть на поверхность, я задыхался и искал хоть лучик света там, наверху, где должно было быть солнце, но вопреки – вокруг была сплошная арктическая ночь, длящаяся бесконечные столетия, и в ней – один я, навсегда затерянный, усталый и яростный, потерянный и ищущий…

Ни страха, ни боли не касалось моей души: я был слишком глубоко или воспарил так высоко? В любом случае, я чувствовал только бесконечную реку внутри, реку воспоминаний, не моих, чьих-то чужих, но знакомых, рождающихся, находящим начало во мне. Нет, им только предстояло стать воспоминаниями, им предстояло стать чьей-то грустной улыбкой или радостным смехом, утешением в худшие времена или бичом бессердечного прошлого… Желание вынырнуть всё сильнее гложило меня, я барахтался в неясном свете близкой живой вселенной, но не мог даже понять, где она, как до неё дотянуться. Я боялся остаться здесь навсегда.

Душа. Душа рвалась из меня наверх, туда, к лучам солнца, где и должна была быть, где должна была жить и развиваться…

И я увидел свет. Нитку света, но не для меня – для неё. Для души, для новой жизни. Я с трудом борол в себе желание сам ухватиться за эту спасительную нить, хоть и знал, что взявшись – погибну, она не выдержит страшного груза моей души. Мне стало страшно: отпустив что-то важное, какую-то лучшую часть себя, я потеряю последний свет в этой тьме…Или, может, это вернёт меня к той жизни?

А я хочу?..

Сожаления, боль, разочарование в самом себе... Я хочу этого?

Кейт.

Кейт!

Девушка, та девушка с рыжими волосами…

Я хочу, хочу!..

Я толкнул душу. С яростью и силой, которой в себе не ожидал. Я вытолкнул её наружу, выбросил, не спросив, заставил закричать в лучах яркого, непривычного солнца. И тотчас почувствовал, как вихрь жизни снова закружился в моей душе, как мир снова наполнился запахами, звуками, я почувствовал солоноватый вкус во рту, я ощутил боль в ногах и ладонях, я ослеп на мгновение, будто открыв глаза после долгой ночи и сразу увидев солнце…Глубины выплюнули меня, я больше не был нужен им.

Мне было больно и страшно, я чувствовал страшную, пугающую незащищённость. Я будто родился снова, но не почувствовал облегчения и новизны ни на мгновение: только боль и сожаление, только боль и только сожаление.

И первое, что я увидел, едва распахнув глаза своей души после долгой полярной ночи – глаза, глаза этой удивительной, рыжей, солнечной девушки. Она была бледна и смотрела на меня с испугом.

Я вдруг услышал, как тяжело дышу и почувствовал, что ноги едва держат меня, я понял, что в этом мире, куда я вернулся с глубин жизни, есть притяжение, и оно давит, давит на меня, пригибает к земле. Мне было тяжело заставлять сердце биться под этим чудовищным давлением, я морщился, меня тошнило от металлического солоноватого вкуса во рту.

- Я создал её, – сорвались с моих губ хриплые слова. В зелёных глазах Кейт мелькнул страх и ужас. Она прижала ладонь ко рту.

И мне самому стало страшно.

***

- Тебя не было три месяца, - прошептала Кейт еле слышно, глядя на меня так же испуганно и насторожённо.

Мы сидели за кухонным столом друг напротив друга.

- Три месяца… - прошептал я, широко распахнув глаза.

- Почему ты весь…избитый? – спросила девушка со знакомой мне тревогой, посмотрев на мои руки в кровоподтёках и оглядев моё лицо. Я не видел его, но кожа на всём теле саднила и, наверняка, была покрыта ссадинами и царапинами. Я чувствовал чудовищную усталость.

- Я не знаю, Кейт. Я ничего не помню. Мне кажется, что я отсутствовал совсем недолго. Но я ничего, ничего не помню… - шёпотом говорил я. Мне почему-то было страшно говорить громче после бесконечной темноты и мёртвой тишины глубин жизни, мой язык окаменел, как на морозе.

- Совсем ничего? – удивлённо распахнула глаза девушка.

- Совсем ничего, - сглотнув, соврал я. Хотя, впрочем, то, что возникало внутри при попытке вспомнить, нельзя было назвать воспоминаниями.

- Как ты создал Её? – осторожно прошептала Кейт, положив ладони на стол и тем самым придвинувшись чуть ближе ко мне, чего она, кажется, избегала всё это время.

- Я ничего не помню, Кейт… - устало вздохнул я.

- Прости…Тебе нужно поспать и поесть, ты стал страшно худым и выглядишь…ужасно. Пойдём, Адам, - спохватилась она, вскочив.

- Подожди, - прошептал я, неловко повернувшись к ней на стуле и умоляюще взглянув в её насторожённые глаза. Секунду она вглядывалась в моё лицо, а потом, будто прочитав мою немую мольбу, подошла ко мне вплотную. Я жадно обнял её, схватил, привлёк к себе, словно последнюю надежду на спасение, словно соломинку, и закрыл глаза. Из моих глаз потекли слёзы, и я почувствовал, как больно отзываются на солёную влагу многочисленные, видимо, порезы и ссадины на моём лице.

Я не мог произнести ни слова, хотя так много вертелось в мыслях, разрывало череп. Я должен, должен был кричать, как люблю её, как боюсь потерять, как благодарен, но ни звука не сорвалось с моих губ. Но она рядом, совсем близко, здесь, рядом со мной, и её руки, пусть пока и осторожно, гладят меня по волосам, как когда-то…Пропасти между нами, которая была шире бездны, в которой я побывал, когда я только вернулся, больше не было.

Кейт неровно дышала и тихо всхлипывала, всё теснее прижимая мою голову к груди.

- Пойдём, Адам, пойдём… - потянула нона меня за собой, боясь окончательно разреветься. Я послушно последовал за ней. Сбросив с себя грязную одежду, я замер, оглядывая себя: всё тело было испещрено как давними, уже посиневшими и заживающими порезами и кровоподтёками, так и свежими, кровь из которых только перестала сочиться. Кейт испуганно ахнула и прижала ладонь к губам. Она на секунду сильно-сильно зажмурилась, перебарывая в себе очередную лавину слёз, и судорожно кивнула на постель, приказывая мне ложиться. Я забрался под чистое одеяло, чувствуя, как хрустят подо мной свежие простыни, чувствуя себя слишком грязным для такой чистой постели, для этого дома, для этой жизни…Кейт присела на край постели возле меня и погладила по волосам. Я прижал её руку к губам.

- Тебе нужно будет поговорить с профессором О'Конелли. Вам…будет, что обсудить, - как-то нервно, виновато посмотрев на меня, сказала Кейт.

Я боялся думать, к чему привело моё трёхмесячное отсутствие в Академии…но, в конце концов, ничего страшнее того, что я пережил, случиться не могло. Я долго смотрел на девушку, не отпуская её ладони, и Кейт, в конце концов, осторожно легла рядом со мной.

- Засыпай. Я не могу видеть тебя таким, Адам, - строго сказала она.

Я послушно закрыл глаза, не отпуская её ладони, и через несколько минут утонул в каком-то новом, непохожем на ту бездну, сне. Страх в нём исчезал, я чувствовал, что маленькая ладошка Кейт по-прежнему в моих руках, что девушка тоже заснула и теперь ровно дышит мне в шею. Во сне я улыбнулся и, поцеловав светлую кожу Кейт, провалился в ещё более глубокое забытье, где уже не чувствовал связи с внешним миром.

***

- Ну же, Адам… - прошептала тихо Кейт, взглядом указывая на тёмную дверь, перед которой мы топтались уже около пяти минут из-за моей нерешительности.

Я плотно сжал губы и постучал.

- Войдите, если с добрыми намереньями, - послышался добродушный голос. Я невольно улыбнулся, услышав этот голос, по которому, оказывается, соскучился.

Я осторожно открыл дверь, и мы с Кейт предстали перед проницательным светлым взглядом профессора Томаса О'Конелли. И я впервые увидел искреннее удивление на лице этого человека.

- Здравствуйте, - произнесла Кейт за нас обоих. – Адам, всё, я пойду, у меня есть дела…удачи, - прошептала она мне на ухо и, не успел я даже обернуться, чтобы заручиться поддержкой её снова засиявших глаз.

- Входи, - негромко сказал О'Конелли, бегло оглядев мой внешний вид: я был чистым, но царапины, бесконечным роем украшающие моё лицо, создавали впечатление, будто я упал на битое стекло и меня по нему хорошенько потаскали.

Я закрыл дверь, внезапно оробев от тона профессора, и сел на стул напротив О'Конелли. Он пристально посмотрел на меня без тени улыбки.

- Ты в курсе, что исключён из Академии? – спросил он непривычно строго и жёстко.

- Да, профессор…

- Зачем ты ушёл?

- Я…я понятия не имел, что ушёл…мы поссорились с Кейт, я выбежал на улицу, а потом…потом я ничего не помню, я очнулся только перед дверью нашей с Кейт квартиры через три месяца…Я ничего не помню из того времени: ни где я был, ни что я делал…Я создал душу, это я знаю точно, и…и я вытолкнул её в жизнь…

- Вытолкнул? – тихо, вкрадчиво переспросил О'Конелли и я замер. Мои зрачки испуганно расширились.

- Вы…вытолкнул, - глухо повторил я, уронив взгляд на свои исцарапанные руки. – Вытолкнул…

Дата добавления: 2015-11-04