Схема 1 Схема 2
|
Нп первой из них показана рассмотренная уже безрелигиозная позиция, в соответствии с которой религия есть часть культуры. Сама же культура представляет собой высшую по отношению к цивилизации и природе реальность. Реальность, выше которой ничего уже нет. Вторая схема отражает христианский взгляд на культуру и ее связь с религией. Его своеобразие оостонт в том, что культура здесь хотя и стоит над цивилизацией и природой, в свою очередь, имеет над собой более высокую реальность. Она уже не увенчивает все существующее, ее положение срединно в том смысле, что, будучи сверхприродной, культура в то же время является реальностью, производной от Бога как сверхъестественной реальности. Религия же с христианских позиций уже никак не может быть осмыслена в качестве элемента (части) культуры. Точнее будет обозначить ее как сверхкультуру. С одной стороны, религия может быть отнесена к культуре. Так как она представляет собой человеческую деятельность и ее продукты. Скажем, молится, читает проповедь и осуществляет богослужение человек. Но, с другой стороны, для верующего его религиозные действия имеют смысл только тогда, когда он входит в соприкосновение с Богом и миром сверхъестественного (ангелами, святыми). Тем самым религиозная жизнь имеет не только естественное измерение. Она есть связь н переход из одной реальности в другую. В своем пределе религиозность и религиозная жизнь богодухновенна. Таковым с христианской позиции было, например, создание Евангелий. У них авторы Матфей, Марк, Лука, Иоанн. В своем человеческом, то есть культурном, измерении, Евангелия отличаются с точки зрения языка, стиля эпохи и авторов. В измерении сверхъестественном они содержат в себе смыслы, которые не могут исходить от человека, они недоступны его самостоятельным творческим усилиям и являются результатом Божественного Откровения. Поэтому Евангелия как феномен религиозный должны быть отнесены одновременно и к естественно-человеческому и к сверхъестественно-божественному, они плод содеятельности человека и Бога. Религия же в целом с позиций христианства предстает как человеческая форма, человеческое выражение сверхчеловеческой реальности.
Религиозный и внерелигиоэный подход к культуре равновозможны и реализуются в культурологических работах. Важно, однако, исходное осознание того, в чем они состоят, продумывание предпосылок и следствий каждого из них. Что противопоказано культурологии, так это совмещение несовместимого, эклектическое смешения точек зрения.
Глава 4 КУЛЬТУРА И ПРИРОДА
Культура и природа — это две соотнесенные одна с другой реальности. Они взаимно предполагают друг друга. Поэтому при любом определении, уточнении, интерпретации того, что такое культура, без обращения к природе не обойтись. Самое общее определение культуры так и гласит: ^культура — это вторая природа или сверхприродная, предполагающая преобразование природы человеком, реальность. В таком общем виде (разумеется, предварительном и недостаточном самом по себе) определение культуры не противоречит самым различным и даже несовместимым культурологическим концепциям. В частности, оно соответствует как религиозному, так и безрелигиозиому подходам к культуре.
Так, в соответствии с христианским вероучением весь мир, включая человека, тварен, сотворен из ничто. Соответственно человека объединяет с природой его тварность. Как творение Божие, он тем не менее существенно отличается от всего остального тварного мира. Отличие его в том, что человек венец творения. По отношению к природе он обладает
царственным достоинством. Однако оно не сводится к одной только власти над природой. В Библии говорится, что «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым...». [6]
Право человека давать имена «скотам, птицам и зверям» — это по существу его право на довершение своими усилиями дела Божественного творения. В исконно-первобытном представлении именование кого-либо или чего-либо отождествлялось или сближалось с созиданием, вызыванием к бытию. Неименованное еще не существует в полной мере. И если человек дает имена другим творениям Божиим, то этим он выражает данную ему Богом творчески-преобразовательную способность, которая выделяет его из остальной природы. Конечно, разделение мира на культуру и природу вовсе не соответствует образному строю и лексике Св. Писания. И вместе с тем оно не противоречит ему в той мере, в какой то, что мы называем природой и культурой, признается тварным миром.
Если обратиться к светской мысли, к осмыслению соотнесенности культуры и природы в новоевропейской науке и философии, то наиболее широко признанной и распространенной является точка зрения, в соответствии с которой между культурой и природой нет непроходимой черты. Они образуют единую, всеобъемлющую реальность — мир, универсум и так далее. Во времени или, что то же самое, генетически природа предшествует культуре так же, как появлению человека предшествует появление жИзни, не говоря уже о неживой природе. Человек возник в процессе эволюции живой природы, ее развития от простейших организмов до приматов — непосредственных предшественников человека. Но все дело в том, что возникновение человека не было очередным звеном эволюционного развития, аналогичным предшествующим, если даже такая эволюция имела место. Как только появился человек — часть природы, звено в ее развитии, что-то очень важное выделило его из природы, на основе чего мы только и можем противопоставлять человека природе и говорить о двух реальностях: природе и культуре.
О том, что человека выделяет из природы некоторое определяющее его качество, сказано было давно. Это качество фиксируется уже в самом названии человека в классификации живых существ — «homo sapiens» — «человек разумный». Действительно, разум, сознание с достаточной степенью очевидности выделяют человека из мира природы. Артикулированная, то есть членораздельная речь, а не просто звуки, выражающие эмоции; способность к постановке целей, а не инстинктивные движения — эти и подобные им признаки вне всякого сомнения принадлежат сознанию и характеризуют именно человека. Без них невозможна никакая культура. Но они, хотя и являются самыми заметными проявлениями выделенности человека из природы, тем не менее производны от других более фундаментальных и значимых характеристик человека или связаны с ними. Характеристики эти хорошо известны. Кто не знает, что труд отличает человека от животного или, выражаясь более торжественным языком, человек обладает деятельностной сущностью. Другое дело разобраться в том, что стоит за привычными формулами и формулировками.
Когда мы говорим, что человека отличает от мира природы деятельностное начало, то, что он является субъектом деятельности, под этим в первую очередь имеется а виду отказ, дистанцирование от понимания человека как существа.
Деятельность выражает собой активное начало в человеке. В отличие от животного человек не приспосабливается к окружающей среде, а активно пересоздает ее в соответствии с собственными потребностями и целями. Преодоление адаптивности,.приспособительности в пользу активности предполагает еще одно фундаментальное свойство человеческой деятельности. По своему характеру она суть производство, а не потребление. Потребление человека носит подчиненный по отношению к проиэиодству характер. У животного все его реакции носит потребительский характер. Оно потребляет пищу, тепло, жилище и только в силу итого производит себя и потомство. Человек же наоборот, чем далее, тем более производит пищу, жилье, одежду и только в силу этого обстоятельства потребляет их. Как видим, точки отсчета здесь совсем разные. Адаптивное, приспособительное отношение дает возможность урвать у природы, то есть у другого живого существа, до тех пор, пока оно в свою очередь не воспользуется тобой, не потребит тебя. Активное же отношение в качестве определяющего, йервичного момента предполагает пересоздание природы. Создание второго мира — мира культуры и только затем потребление.
И здесь мы приходим к самому главному, к самому человеческому в человеке, самому доятелыюстному в деятельности. Дело заключается в том, что активностью и производящим характером деятельность не может ограничиваться в принципе. Действительно, животное приспосабливается к среде, потребляет ее. Человек же в наших формулировках через активность и производство приспосабливает среду к себе. Как будто два диаметрально противоположных начала — адаптирующийся животный мир и адаптирующий мир человека. Один подчиняется природе, «просит» у нее, другой — подчиняет себе, отбирает у нее необходимое для себя. У одного отношение рабства, у другого — господства. Но сводится ли к ним различие между природой и человеком или, точнее, между отношением природы к самой себе и отношением к ней человека в рамках деятельности? Когда речь идет об экологическом кризисе — несомненно сводится. Но ведь мы говорим именно о кризисе. О том, что из-за вырубки лесов и варварского использования пастбищ житница Средиземноморья — Северная Африка — превратилась в пустыню и полупустыню и так далее и тому подобное. Значит, все дело к активности, приспосабливанию к себе, к господству не сводится, не должно сводиться. Ведь что такое активность и господство в чистом виде? Это попытка подчинить окружающее своим интересам и целям как конечного существа, существа среди существ, как чему-то единичному, в своей особенности противостоящему другому. Иными словами, в феномене активности есть тенденция к навязыванию своей собственной мерки тому, у чего своя закономерность. Тенденция эта в своем пределе разрушительная. А главное, человек здесь в господстве над природой обнаруживает свою неполную выделенность из природы, из того самого животного состояния. Да, он активен, а не приспособительно-пассивен, производитель, но не потребитель, но он, как и животное, в итоге остается потребителем. Потому что произведенное им, будучи произведенным, потребляется без остатка, оставляя после себя разруху и хаос. Производство обнаруживает себя орудием потребления. Пускай иа севере Африки леса вырубались под пашни и для топлива, а в результате расцветали государства и общества. Но ведь все это в итоге оказалось потребленным. Потребление одержало такую же победу, какую австралийские кролики чуть было не одержали над флорой Австралии, поставив под угрозу весь ее растительный мир. Только кролики взялись за дело сразу, не откладывая дело в долгий ящик. Человек же нередко отодвигает свое потребление на столетия, создает цветущие города и селения, и все для того, чтобы потребить без остатка произведенное.
В данном случае налицо феномен опережающего характера потребления. Точнее сказать, производство начинает не поспевать за потреблением. Возникает такая ситуация, когда активность, производство приспосабливает, адаптирует к себе природу. Но приспособить к себе природу — это значит принимать себя за неподвижную точку отсчета, тогда как природа подлежит изменению в соответствии с человеческой меркой. Допустим, изготовление орудия труда из дерева предполагает неподвижную точку отсчета — человека, его потребность в топливе, дерево же приспосабливается человеком к своей потребности. В данном случае оно уничтожается как живой организм. Если же человек уничтожает сухое или обреченное дерево, он приспосабливает природу к самому себе таким образом, что ничего в естественной жизни леса не нарушает. Он выступает как бы от имени самого леса, выполняет за него функции леса. Тем самым человек действует не только по своей мерке потребности в тепле, но и по мерке леса — его «потребности» в обновлении деревьев. Мерка человека выступает как универсальная, совпадающая с мерой природных вещей. Сам же человек реализует себя, по выражению К. Маркса, как «универсальная природная сила». В приведенном примере приспособление природы к человеку в процессе его деятельности не противоречит естественному бытию предмета, не разрушает его. Здесь перед нами идеальная модель человеческой активности. Она требует таких вещей: вырубаешь лес — одновременно насаждай его, изменил течение реки — позаботься о том, чтобы она не ушла в пески или не заболотила местность и так далее. Подобные вещи предполагают, что человек все-таки не относится к себе как неподвижной точке отсчета, как абсолюту, чьи требования святы, тогда как у природы нет своих прав, одни только обязанности. К. Маркс говорит, что человек начинает впервые производить в собственно человеческой форме лишь тогда, когда он свободен от непосредственной нужды. Непосредственная нужда порождает производство ради потребления, подчиняясь ему. Там, где это возможно, она игнорирует интересы природы. Но в итоге непосредственная нужда игнорирует и долговременные интересы человека. Так как он в конце концов сталкивается с той же самой природой, но уже в ее нечеловеческих, равнодушных или враждебных человеку формах. Ведь потребить человек может то, что ему в природе близко и родственно, точно также как и произвести. Но там, где он уничтожит близкие и нужные ему лес, животных, сделает непроходимой или отравленной реку, там ему делать нечего со своей непосредственной нуждой, со своей неподвижной и корыстной меркой всех вещей.
Но что из себя представляет свобода от непосредственной нужды? Это есть производство, активность, деятельность, которые расширяют человека до универсальной природной силы, позволяют ему овладеть природой, присвоить ее таким образом, который не отрицает ее собственной закономерности. Культивирование дикой яблони, превращение ее в садовое дерево не противоречит ей, не отрицает ее собственное бытие, а раскрывает ее по-новому. Если, конечно, человек за яблоню отвечает, заботится о ней. Если в нем живо сознание ответственности перед деревом, которое, оставленное без присмотра, может и не вернуться к дикости, а /погибнуть от морозов. Еще раз подчеркнем мысль, которой уже касались. Природа в доступных человеку формах делает возможным его существование, вычленение из нее. Но для того, чтобы человек мог с ней сосуществовать, чтобы она оставалась предпосылкой его активности, сама эта активность не может быть безразлична или враждебна природе. Она должна быть активностью самой природы, исходящей от человека и его деятельности.
В той мере, в какой эта активность не противоречит природе, не отрицает ее, а наоборот, раскрывает заложенные в ней возможности — она причастна культуре. Культура тем самым — это не просто неприродная реальность, вырастающая на основе природы. Она состоит еще и в бытии человека в приемлемых для природы рамках. Ее наличие — гарантия того, что человек не подрубает сук, на котором сидит. Культура — природа, ставшая человеческим миром. Но и человеческий мир — ставший природой, вписавшийся в нее. Если даже результатом такой вписанности будет преобразование природы до полной неузнаваемости. Поэтому культурными, пребывающими в культуре могут быть самые отсталые племена африканской саваны, если они заботятся об экологическом равновесии флоры и фауны в саване. И варварами — достигшие высот научно-технического прогресса, превращающие в пустыни природу, где действуют предприятия.
На тот момент,, что культура есть условие и гарантия того, что человек не отрицает природный мир, а достраивает его и вписывается в него, стоит обратить особое внимание. Вообще говоря, у природы и человека неоднозначные отношения. Последние десятилетия все больше говорится о господстве человека над природой. О том, что она нуждается в защите. Действительно в защите нуждается живая природа — флора и фауна, то есть наиболее близкий человеку мир. Но в целом дело обстоит совсем не так. Человек не властен над огнедышащим вулканом, которому он в лучшем случае способен уступить дорогу. Метеориты и космические силы вообще могут быть непредсказуемыми и сокрушающими в своих действиях. Ничего с ними поделать человек не в состоянии. Все, что он может — это властвовать над своим ближайшим природным окружением. Поэтому его задача состоит еще и в том, чтобы избежать столкновения с несоизмеримыми с ним силами. Какие-то из этих сил со временем подчиняются. Но подавляющее по отношению к человеку могущество природы как целого остается всегда. У человека нет надежды стать повелителем мира. Но у него есть надежда стать выразителем природных сил. Своим разумом и волею он может пробуждать их активность, делать активность природы своей собственной активностью. В этом состоит одна из функций культуры. Можно даже выразиться так: культура — это природа, становящаяся целостностью, организованным гармоническим единством. Ведь это большая иллюзия, что природа до и вне человека гармонически упорядочена и целостна. В ней сохраняется противоречивость и взвимоотрицание различных природных уровней и сил. Речь идет не только о борьбе за существование с его взаимопожиранием живых существ. Мы хорошо знаем, что экологический кризис способны устроить и животные, которые сначала губят среду своего обитания, а впоследствии, оставшись без необходимых условий своего существования, гибнут сами. Вполне безразличны друг к другу природа на уровне геологическом и биологическом. Процессы, происходящие в земной коре, вполне безразличны к жизни на планете. Они ее знать не хотят, у них свои закономерности. Природа космического уровня также безразлична к геологическим процессам. Какая разница на галактическом уровне в том, столкнется ли Земля с другим космическим телом или нет? Для Земли же это может стать концом ее как планеты, а значит и концом жизни на ней. Так что не будем забывать: природа не лелеет своих созданий, не подчиняет высшим своим творениям низшие. По поводу природы великий, наш поэт Ф.И. Тютчев говорит: «...поочередно всех своих детей, свершающих подвиг бесполезный, она равно приветствует своей всепожирающей и миротворной бездной». У Ф. И. Тютчева дети — это люди. Его стихотворение — об отношении природы как целого к человеку, его деяниям. Но его мысль шире, природа как целое — пожирающая бездна и для жизни вообще, и для планеты Земля, и для Солнечной системы, и так далее. Она, природа, только допускает их существование. И только в лице человека совершается попытка остановить безразличный бег времени, вернее сделать этот бег небезразличным. В человеке, его культуре происходит оправдание, утверждается непременная необходимость всего существующего. Это и есть процесс трансформации природы в культуру.
Каким образом человек трансформирует природу в культуру? Здесь необходимо иметь в виду следующий момент. Природа не есть реальность, отменяемая фактом трансформации ее в культуру, она сохраняет свое существование и после своего оформления как культуры.
В данном случае вполне уместна аналогия соотношения живой и неживой природы. Какое- либо растение как биологический организм обладает вместе с тем физической природой. Его биология не отменяет растение как физическое тело. Правда, взятое как растение в своей растительной природе, оно именно биологическая реальность. Как физическое тело, растение никакой своей собственной спецификой не обладает. Точно так же феномену культуры присуще физическое бытие. Но что нам даст при анализе статуи выяснение химического состава материала, из которого она изготовлена или его удельного веса, упругости и тому подобное? Ровным счетом ничего, что нас может интересовать в статуе именно как в статуе, а не куске вещества.
Но если верно, что принадлежность явления к культуре не отменяет его природности, то необходимо точно так же говорить о природе, природности как вычленяемых аналитически из данной человеку реальности. Самим фактом деятельностного, активного, производящего отношения к действительности человек пересоздает все, с чем имеет дело (не исключая самого себя) и предстоит ему по существу не природа в чистом виде, природа как таковая,
а природа, трансформированная человеком, несущая на себе его отпечаток. Я имею в виду не только мир предметов, созданных человеком, и не только обжитое пространство. Не природны в чистом виде и места, куда не ступала нога человека. Уже их первое восприятие накладывает на них отпечаток смыслов и значений человеческого мира, его целеполагание. Вновь открытые объекты втягиваются первоначально только на уровне сознания в человеческую деятельность. Тем самым сам факт «прикосновения», соотнесенности человека с природой имеет тенденцию к превращению ее в человеческий мир, в культуру. Но весь парадокс заключен в том, что в орбиту культуры природа может быть втянута тогда, когда человек сознает ее природные свойства. Лес становится жильем, топливом или транспортом лишь с учетом его природных свойств. Но эти природные свойства начинают служить неприродным закономерностям. Природная закономерность дерева — зарождение, рост, расцвет, упадок и тому подобное. Человек вырывает дерево из этой закономерности и использует свойства дерева, необходимые для прохождения им своих собственных ритмов, для включения дерева в другие закономерности и ритмы. В этом состоит переход природы в культуру. В сказках Э. Т. А. Гофмана есть прекрасный образ «развеществления» природы. Скамейки у него вдруг начинают цвести, дверная ручка в виде змеи шипит на героя и прочее. Здесь выражена образно мысль о том, что природа вне рамок культуры обладает собственной таинственной жизнью. Этой жизни навязано новое бытие в формах, нужных и удобных человеку. И природа готова воспользоваться оплошностью человека, отсутствием его присмотра, чтобы перестать быть культурою, выйти из повиновения человеку или сбежать из-под его присмотра. Но это происходит тогда, когда природа заключена в узкие, тесные для нее границы. Человек все-таки должен уважать в природе ее собственную жизнь, тогда ее служба, служение будут преданностью, благодарностью, внутренней свободой природы.
Несмотря на то, что культура по своей глубинной сути не противостоит природе, не возвышается над ней как враждебная и отрицательная сила, а наоборот, представляет собой специфически человеческий способ освоения природы, в рамках самой культуры природа осваивается по-разному, с ней устанавливаются различные связи. Кратко рассмотрим, о каких связях идет речь.
На самом примитивном уровне развития человека и общества, когда он всецело подчинен природе, ни о каких поползновениях человека на господство над ближайшим своим окружением, конечно, не может быть и речи. В первобытных племенах охотников и собирателей культура заключается в том, чтобы вырвать (выпросить) у нее средства к существованию. И вырвать таким образом, чтобы поступления от природы носили периодический, сколько- нибудь постоянный характер. Для этого необходимо было знать повадки животных, места произрастания съедобных растений и тому подобное. Природе в дочеловеческой форме человек еще не угрожал. Но природа угрожала человеку в полной мере. Если не считаться с ней, не вглядываться, не вслушиваться в нее, не подкарауливать ее, природа могла раздавить человека. Поэтому культура здесь состояла в следовании тем ритмам природы, которые позволяли человеку проявить свою активность. Активность эта первоначально ничего в природе не меняла. Человек старался вести себя незаметно. Собрать плоды, которые и так бы по большей части высохли и сгнили. Убить животное, которое и так, скорее всего, вскорости не выдержало бы борьбы за существование. Короче говоря, активность человека, его производящая деятельность как бы растворялись в стихийной жизни природы, поглощались ею. Культура оставалась почти целиком включенной в ритмы растительной и животной жизни.
На следующем этапе человек заявляет себя уже как более активная сила. Он вполне определенно накладывает свой отпечаток на природу. Теперь уже можно говорить о географии природы и культуры. О том, что на земле есть освоенные, обитаемые и дикие, неосвоенные пространства. Освоенные территории преобразуются человеком, на них не просто едва заметные следы пребывания человека — они свой особой мир человека. Конечно, зависимость от природы по-прежнему огромна. Но происходит принципиально важное изменение. Теперь
близкий человеку мир. Но о целом дело обстоит совсем не так. Человек не властен над огнедышащим вулканом, которому он в лучшем случае способен уступить дорогу. Метеориты и космические силы вообще могут быть непредсказуемыми и сокрушающими в своих действиях. Ничего с ними поделать человек не в состоянии. Все, что он может — это властвовать над своим ближайшим природным окружением. Поэтому его задача состоит еще и в том, чтобы избежать столкновения с несоизмеримыми с ним силами. Какие-то из этих сил со временем подчиняются. Но подавляющее по отношению к человеку могущество природы как целого остается всегда. У человека нет надежды стать повелителем мира. Но у него есть надежда стать выразителем природных сил. Своим разумом и волею он может пробуждать их активность, делать активность природы своей собственной активностью. В этом состоит одна из функций культуры. Можно даже выразиться так: культура — это природа, становящаяся целостностью, организованным гармоническим единством. Ведь это большая иллюзия, что природа до и вне человека гармонически упорядочена и целостна. В ней сохраняется противоречивость и взаимоотрицание различных природных уровней и сил. Речь идет не только о борьбе за существование с его взанмопожиранием живых существ. Мы хорошо знаем, что экологический кризис способны устроить и животные, которые сначала губят среду своего обитания, а впоследствии, оставшись без необходимых условий своего существования, гибнут сами. Вполне безразличны друг к другу природа на уровне геологическом и биологическом. Процессы, происходящие в земной коре, вполне безразличны к жизни на планете. Они ее знать не хотят, у них свои закономерности. Природа космического уровня также безразлична к геологическим процессам. Какая разница на галактическом уровне в том, столкнется ли Земля с другим космическим телом или нет? Для Земли же это может стать концом ее как планеты, а значит и концом жизни на ней. Так что не будем забывать: природа не лелеет своих созданий, не подчиняет высшим своим творениям низшие. По поводу природы великий наш поэт Ф.И. Тютчев говорит: «...поочередно всех своих детей, свершающих подвиг бесполезный, она равно приветствует своей всепожирающей и миротворной бездной». У Ф. И. Тютчева дети — это люди. Его стихотворение — об отношении природы как целого к человеку, его деяниям. Но его мысль шире, природа как целое — пожирающая бездна и для жизни вообще, и для планеты Земля, и для Солнечной системы, и так далее. Она, природа, только допускает их существование. И только в лице человека совершается попытка остановить безразличный бег времени, вернее сделать этот бег небезразличным. В человеке, его культуре происходит оправдание, утверждается непременная необходимость всего существующего. Это и есть процесс трансформации природы в культуру.
Каким образом человек трансформирует природу в культуру? Здесь необходимо иметь в виду следующий момент. Природа не есть реальность, отменяемая фактом трансформации ее в культуру, она сохраняет свое существование и после своего оформления как культуры.
В данном случае вполне уместна аналогия соотношения живой и неживой природы. Какое- либо растение как биологический организм обладает вместе с тем физической природой. Его биология не отменяет растение как физическое тело. Правда, взятое как растение в своей растительной природе, оно именно биологическая реальность. Как физическое тело, растение никакой своей собственной спецификой не обладает. Точно так же феномену культуры присуще физическое бытие. Но что нам даст при анализе статуи выяснение химического состава материала, из которого она изготовлена или его удельного веса, упругости и тому подобное? Ровным счетом ничего, что нас может интересовать в статуе именно как в статуе, а не куске вещества.
Но если верно, что принадлежность явления к культуре не отменяет его природности, то необходимо точно так же говорить о природе, природности как вычленяемых аналитически из данной человеку реальности. Самим фактом деятельностного, активного, производящего отношения к действительности человек пересоздает все, с чем имеет дело (не исключая самого себя) и предстоит ему по существу не природа в чистом виде, природа как таковая,
а природа, трансформированная человеком, несущая на себе его отпечаток. Я имею в виду не только мир предметов, созданных человеком, и не только обжитое пространство. Не природны в чистом виде и места, куда не ступала нога человека. Уже их первое восприятие накладывает на них отпечаток смыслов и значений человеческого мира, его делеполагание. Вновь открытые объекты втягиваются первоначально только на уровне сознания в человеческую деятельность. Тем самым сам факт «прикосновения», соотнесенности человека с природой имеет тенденцию к превращению ее в человеческий мир, в культуру. Но весь парадокс заключен в том, что в орбиту культуры природа может быть втянута тогда, когда человек сознает ее природные свойства. Лес становится жильем, топливом или транспортом лишь с учетом его природных свойств. Но эти природные свойства начинают служить неприродным закономерностям. Природная закономерность дерева — зарождение, рост, расцвет, упадок и тому подобное. Человек вырывает дерево из этой закономерности и использует свойства дерева, необходимые для прохождения им своих собственных ритмов, для включения дерева в другие закономерности и ритмы. В этом состоит переход природы в культуру. В сказках Э. Т. А. Гофмана есть прекрасный образ «развещесталения» природы. Скамейки у него вдруг начинают цвести, дверная ручка в виде змеи шипит на героя и прочее. Здесь выражена образно мысль
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |