Куда спешить? Утром-то не вставать. Можно расслабиться.
Светик
Торжественно — в более чем дорогом ресторане — Гарри сделал Светику предложение. Приглушенный свет, зажженные свечи, дорогое вино в тяжелом хрустале. Конечно, цветы. И конечно, сафьяновая коробочка. Светик открыла синий пенал. Думала, что удивить ее в этой жизни уже мало что может. Ан нет, удивилась. В пенале лежало рубиновое ожерелье. Светик такие вещи секла на раз. Ожерелье было определенно старинным. Антикварным.
Светик оценила. Гарри взял ее руку и поцеловал. Светик томно опустила глаза и тихо сказала «да».
А что, собственно, удивительного? Какая у Светика перспектива? До старости ходить в наложницах? Впрочем, кому она в старости будет нужна? А годочки летят, шелестят, как страницы на ветру. В любовь Светик не верила. Какая любовь? Плавали, знаем. Интимная жизнь ее вообще-то мало интересовала. Ну если приспичит, выход всегда найдется.
Женишок, прости господи, богат, знаменит, влиятелен. С переменами в стране весить стал еще больше. Окружение — Светик о таком и мечтать не могла. Кто ее в свет выводил? Никто. Все только пользовали. Щедр женишок. На такую красоту денег точно не пожалеет. И будет у Светика и квартира по высшему разряду, не меньше четырех комнат. А еще прислуга, и загородный дом, и лучшие курорты в мире.
Но главное — у Светика будет статус: жена известного адвоката. Кем она была в прошлой жизни? Ждала, когда ей пакеты из супермаркета привезут?
А теперь она развернется, не сомневайтесь! Да и женишок ей не противен — умный, галантный, фактурный. Молодым еще фору даст.
Поди найди такого мужа, да еще в ее годы! Сколько баб вокруг него всю жизнь вилось! А ведь никто захомутать не смог! Никто. А Светик смогла! Потому что всегда себе цену знала — и красоте своей, и уму, и практичности.
Так что все по справедливости. И по заслугам. Теперь Светик будет там, где и должна быть.
Свадьба была громкая, в шикарном ресторане. Из гостей — весь московский бомонд. Гарри любовался молодой женой, что, впрочем, неудивительно — Светик была сказочно хороша. Да что — Гарри! Все любовались! Те, кто поумнее, вздыхали и украдкой качали головами. Но каждый кузнец своего счастья, как гласит народная пословица. Влип мужик, понятно, потерял голову. А ведь какой опыт, какой стаж!
Зоя
Зоя защитила докторскую, конечно же, блестяще. Общественной работы было тоже невпроворот: съемки на телевидении, на федеральных каналах, между прочим. Заседания в районной управе: жалобы, просьбы. Ко всем относилась одинаково внимательно, особенно — к старикам и многодетным. Уставала как собака, но такая жизнь ей определенно нравилась, нравилось быть человеком, от которого подчас зависят чужие судьбы, который стоит у руля серьезной структуры — огромного института, отвечает за чужие жизни. Успевала даже раз в неделю читать лекции врачам — что-то вроде повышения квалификации.
Сложная жизнь, но зато не пустая, не зряшная. Зоя думала, что бабушка бы ею определенно гордилась.
Только бы здоровья хватило! Не девочка все-таки. Но здоровье у Зои было отменное.
Шура
Разговоры шли давно, правда, Шура не верила. Ну не может такого быть! Просто не может — и все. Если есть на свете хоть какая-нибудь справедливость! Нет. Справедливости не было и, наверное, уже не будет. Жестокое время диктует жестокие нравы, и нет закона, чтобы защитить слабых и немощных. Деньги, все решают деньги. И чьи-то интересы.
Интернат расформировали. Старую усадьбу выкупил кто-то из новых, всемогущих. Говорили, что там собираются открывать элитный санаторий для нуворишей.
Место вполне подходящее: от Москвы двадцать минут езды, прекрасный старинный парк, огромная территория, озеро с песочным пляжем, проезжая часть далеко. А что дом не в очень хорошем состоянии, так это и вовсе ерунда. Деньги сделают свое дело, будьте спокойны! Сильных мира сего не волнуют судьбы больных детей и оставшегося на улице персонала.
Конечно, и коллектив, и родственники писали письма. Даже сняли маленький сюжет на три минуты и показали по телевидению. Устроили пикет, рисовали до утра плакаты. Все тщетно. Ничего не помогло. Приехали чиновники, вежливо и терпеливо объясняли, что никто не останется на улице, и почти тут же больных детей распределили по разным интернатам, в основном в дальнем Подмосковье, в Калужской и Тверской областях. Кто-то попал в Тамбов, кто-то в Тулу. Кого-то — их было совсем мало — забрала родня. Всех разделили, разрезали по живому. Если раньше родня еще навещала детей, то в отдаленные места, в область, добираться было труднее, да и родня у этих несчастных детей, как правило, была нищей и пьющей.
Врачи, медсестры, санитарки, воспитатели — все остались без работы. Конечно, обещали, что помогут в трудоустройстве. Где там! О них тут же забыли.
Шура, конечно же, забрала Петрушу домой. Он привыкал трудно, тяжело. Гулять выходили редко, коляска в лифт не вмещалась, по лестнице везти тяжело и опасно. Шура боялась, что не удержит коляску и… Даже кошмары по ночам снились. Но тут неожиданно повезло. Пришла соседка с первого этажа и предложила обмен. Это была удача! Да еще какая!
Теперь вывозить Петрушу проблем не было. Ставила коляску у подъезда под окном, рядом с кустом сирени. На лавочке соседские бабульки. Все Шуру жалели. Можно и в магазин сбегать, и в сберкассу. И обед дома сварить. Было бы на что в магазин и в сберкассу… Проедали последнее, все, что Шура по рублику, копеечке собрала. Надо было что-то придумать. Петрушиной пенсии хватало только на оплату квартиры и лекарства, и то не всегда.
Шура устроилась уборщицей на почту, в соседнем доме. В воскресенье брала Петрушу и шли в храм. Там ее знали. За Петрушей присматривали местные бабули, а Шура молилась. Долго молилась. Подпевала негромко хору. Выходила из храма и раздавала нищим милостыню. Понемногу — сколько могла. Она видела людей, которым было труднее и тяжелее, чем ей, и становилось легче. Жизнь продолжалась.
Таня
Муж потерял бизнес — рейдерский захват. Остались без копейки — никаких сбережений не было, жили на широкую ногу, о плохом не думали. Идиоты! Забыли, где живут!
И еще — образовались долги, огромные, непомерные.
И Таня поднялась, потому что надо было что-то делать, на что-то жить, потому что Андрею было очень плохо и очень стыдно за то, что не смог уберечь семью от таких потрясений. Ведь Таня только-только, по миллиметру, по капельке, начала приходить в себя. И тут такой удар! Он был в плохом состоянии, на грани. Таня знала, что такое депрессия — нельзя было допустить, чтобы и Андрей теперь слег!
Она твердо сказала:
– Прорвемся. Выживем.
Надо было срочно искать выход. И она поняла, что решать теперь ей. Что теперь она — сильнее. И тоже отвечает за все.
Отнесла в ломбард все свои цацки. Продали дорогую машину, продали квартиру и купили поменьше и попроще.
– Эй! — тормошила она мужа, лежавшего с застывшим взглядом на диване. — Эй! Поднимайся! Подставляй плечо! Ты — левое, я правое. Подпорочку соорудим. Чтобы не рухнуть. Не завалиться.
Битый небитого везет, короче говоря. Сценка та еще. Не для слабонервных!
Верка
Гурьян почти не появлялся, а если приезжал — ненадолго. Торопился обратно, в Москву. В Кельне бегал по магазинам, один, без Верки. Однажды она залезла в чемодан — дорогие вещи маленького размера, даже белье — пошловатое, цветное, с обилием кружев и рюш. Видимо, такое и соответствовало непритязательному вкусу дарителя. Верка отметила, что размер бюста у будущей владелицы этой «красоты» неслабый.
Вовке она ничего не сказала. Что толку? Скандал, развод. И с чем она останется? В чужой стране, с дочкой и без специальности? Вовка давал, конечно, деньги, но небольшие, на Лийкину школу, продукты, оплату жилья. В общем, не пошикуешь. А Верке много и не надо. Не шмотки нужны, а покой. А вот покоя не было ни на минуту. Понимала, что когда-нибудь все закончится — сколько веревочке ни виться… Только как? Впрочем, сценариев не так уж и много. Верка смотрела новостные программы, слушала «Свободу»: передел собственности, рэкет, разборки между группировками — солнцевские, ореховские, люберецкие…
Каждую неделю — взорванные машины или заказные убийства.
Однажды спросила Вовку:
– Перебираться не собираешься?
Он ответил:
– Нет. Время не подошло. Дел много.
– Да, дела у тебя важные, — усмехнулась Верка. — А бельишко нарядное подошло? — поинтересовалась она.
Он дернулся:
– Подошло. Не беспокойся.
Разговор закрыт.
Однажды Вовка позвонил и сказал, что едет на неделю в Польшу, а оттуда — сразу к ним. Обещал Лийке, что поедут на море. Пошутил, что взял отгулы — на две недели.
– У тебя теперь вся жизнь — отгулы. И загулы, — не смолчала Верка.
– Ты про прогулы забыла, — усмехнулся он.
– Приезжай, — сказала Верка. — Есть разговор. Серьезный. Я не шучу.
– Куда уж тут! — рассмеялся Гурьян. — Какие шутки!
Верка решила, что это будет последний разговор, так больше продолжаться не может. Она превратилась в законченную неврастеничку — руки трясутся, без снотворного не засыпает. Решила поговорить спокойно, без криков и истерик. Поставить точки наконец, определить свой статус. Если у него другая семья — развод, без проблем. Так даже спокойнее, меньше страхов за свою и дочкину жизни. Если он развода не хочет — значит, пусть завязывает. Уехать она готова была в любое место — когда-то ее и Потьма не испугала. Будут работать, если Вовка захочет, она родит второго. А вдруг получится сын? Будет ради чего жить на свете. У Лийки переходный возраст, характер портится. Трудно с ней стало. В общем, пришло время решать, она примет любой выбор, только бы была определенность. Это такая малость, разве она ее не заслужила? Ночами Верка десятки раз проговаривала этот разговор.
Вовка не приехал — ни через неделю, ни через две и даже через два месяца. Ни одного звонка. Его мобильник не отвечал, домашний тоже. Верка все поняла. Сердцем почувствовала, что Вовки больше нет на этом свете.
Денег оставалось совсем немного — на три месяца очень экономной жизни. Работу найти невозможно — у нее нет разрешения. Устроилась нелегально к туркам в кебабную — уборщицей. Платили копейки. Там же, в турецком районе, сняла крошечную квартирку без кухни — плитка в прихожей, раковина в туалете. Лийка перешла в школу рядом с домом. Контингент… Одним словом — страшно.
Лийка хамила и шлялась до утра. Верка приходила — вернее, приползала с работы, выпивала бутылку пива и падала в кровать. Сил ни на что не было, даже подумать про свою жизнь. И слава богу! Иначе — прямой путь в «дурку».
Однажды не выдержала — позвонила отцу, ревела в трубку белугой. Ждала, что он скажет: «Приезжай. Все решу». Но он будто ее не слышал. Говорил, что женился. Счастлив безмерно. Жена — молодая красавица.
– Знаешь кто? — кокетничал он.
– Кто? — спросила Верка.
Он сказал с придыханием.
Верка переспросила:
– Кто-кто?
Гарри обиженно повторил. У Верки началась истерика.
– Старый идиот! — кричала она. — Ты хоть знаешь, что она собой представляет?
Гарри бросил трубку. Теперь у нее не стало отца — окончательно. Она встала под ледяной душ. Выпила бутылку водки и легла в кровать. Перед тем как провалиться в тяжелый и мутный сон, подумала: «Как бессмысленна жизнь! Ни трудна, ни сложна, ни жестока. А именно — бессмысленна. Ну просто абсолютно. До смеха…» Хотя, какой уж тут смех…
Лялька
Лялька все знала о Танином горе и болезни. Звала ее к себе, умоляла приехать. Таня объясняла, что совершенно нет денег, еле сводят концы с концами. Но Лялька все равно упорствовала, говорила, что Тане нужна, просто необходима, перемена «картинки».
И мама, и Женька, и Андрей — все уговаривали ее ехать. Собрали по копейке — двести долларов, плюс — билет. И смех и грех.
Таня купила бутылку армянского коньяка, бутылку водки и банку черной икры. Ехала поездом — так дешевле. Лялька встречала ее на вокзале, домой поехали на метро. Пригород Парижа — чистый и тихий. Зашли в магазинчик. Лялька долго выбирала продукты — изучала ценники, искала скидки. Колбасы купила шесть тонко нарезанных кусочков. Таня вздохнула и поняла: дела хреновые. Но все равно — это был Париж! И Лялька в этом самом Париже!
Трепались до полуночи. Ляльке назавтра нужно было на работу, но остановиться не могли. Утром Таня встала под душ, потом Лялька ей смехом сказала:
– Душ — по минутам. Твои — десять минут. Счетчик, матушка!
Таня долго извинялась. Лялька, жуткая мерзлячка, включала на пятнадцать минут батарею и садилась на нее попой. Грелась. Включить батарею на целый вечер — непозволительная роскошь.
– Вспомнишь тут родину с центральным отоплением, — смеялась она.
По Парижу с Таней ходил Глеб — Лялька работала. В Лувр не пошли — пожалели денег на билеты. Однажды выпили кофе с круассанами — позволили себе еще одну непозволительную роскошь. Но вечера были целиком их. Лялька, замученная до предела, мужественно крепилась. Таня гнала ее спать. В выходные поехали на «блошинку». Таня застревала у каждого прилавка. Купили жареные каштаны и сели на лавочку. Небо — без облачка, яркое, почти летнее, теплое солнце.
– Слушай! — вдруг сказала Таня. — Ну что я дрожу над этими копейками? Кому нужны мои дешевые подарки? Давай пойдем и все прогуляем? Твари мы дрожащие или право имеем?
Лялька с испугом посмотрела на нее.
– А каком смысле — прогуляем? — тихо спросила она.
– А в прямом! — бодро ответила Таня, поднялась со скамейки и стряхнула с плаща крошки скорлупок каштанов. — Короче. Веди меня в ресторан. Приличный. Ну, устрицы там, фуа-гра. Хорошее шампанское. Что мы с тобой, не заслужили, что ли?
Лялька осторожно поднялась со скамейки.
– Ну ладно, — угрожающе сказала она.
Взяли такси. Через минут двадцать подъехали к ресторану. Роскошная вывеска — «Эспадон». Зашли. Шелк и бархат. Официанты в ливреях. Хрустальные люстры, вспыхивающие разноцветными брызгами.
– На цены смотри, — тихо и назидательно шепнула Лялька. — Здесь на твои бабки особо не разгуляешься, Рокфеллерша хренова.
Попробовали всего понемногу. Лялька была в курсе — когда-то ходила туда с Этьеном. Денег, по счастью, хватило, копеечка в копеечку. В общем, погуляли.
Вышли на улицу.
– Давай пройдемся, — сказала Таня.
Лялька кивнула. Шли молча. Все было и так понятно, без слов.
В последний вечер Лялька взяла отгул и повела Таню в старый район Маре, где, как она сказала, «самое вкусное кафе-мороженое на свете». И вправду — самое вкусное. Таня взяла шарик манго, малины и киви. Лялька — любимое шоколадное. Сидели за столиком у окна. Смотрели на улицу. Молчали. Понимали, что расстаются. На сколько? Кто знает?
Только Таня знала — теперь она почти здорова, у нее снова есть силы. А главное — желания. Желание жить и желание бороться за эту самую жизнь.
И все это появилось вновь не без Лялькиного участия.
На перроне Таня сказала Ляльке:
– Возвращайся! Там сейчас много возможностей. Может, что-то и сложится? А здесь как-то сомнительно…
Лялька кивнула и обняла Таню. Проводница предложила поторопиться. Таня стояла у окна и смотрела на Ляльку. У обеих по щекам текли слезы.
– Балда! — крикнула Лялька. — Вся жизнь впереди!
Таня улыбнулась и кивнула.
Поезд крякнул, чуть откатился назад и медленно, с усилием тронулся. Лялька стояла на месте, и ее тоненькая фигурка отдалялась все больше и больше.
Таня забралась с ногами на полку и, подперев голову рукой, стала смотреть в окно. Потом она выпила чаю, улеглась с книжкой под одеяло и начала подремывать. И вдруг остро, почти болезненно и осязаемо, почувствовала, как она соскучилась по своим — и по Кирюшке, и по маме, и по Женьке. И конечно, по Андрею. И еще она подумала, какая она счастливая, потому что в Москве ее ждали ее любимые. Очень ждали — она это знала наверняка!
Лялька вернулась домой, скинула сапоги и куртку, налила рюмочку коньяка и порезала лимон, закурила и подошла к окну. Посмотрела на улицу — чистую, словно вымытую с мылом, на фасад соседнего дома — ухоженный, с маленькими балкончиками и ящиками с цветами, на неспешно идущую редкую публику. И подумала: «Хватит. Пора в Москву. Оставляю тебя, Париж. Покидаю тебя, праздник, который всегда со мной. Дела, видишь ли. Так что — извини. Я без тебя проживу. Ты без меня — тем более».
Светик
После свадьбы Светик поселилась у Гарри окончательно. Квартирой была недовольна: все несвежее, требует ремонта. А возможности сейчас какие! Это не то время, когда она доставала с боем плитку и сантехнику. Потом подумала — что в этой халупе делать ремонт? Какой смысл? Стала уговаривать мужа купить квартиру попросторнее и ближе к центру. Гарри занервничал, но денег дал. Светик долго подбирала варианты, наконец нашла то, о чем мечтала: тихая улочка, район ипподрома. Четыре комнаты, большая кухня.
– Зачем четыре? — удивился Гарри.
Светик терпеливо объяснила:
– Гостиная, столовая, спальня и кабинет.
Гарри вздохнул и согласился. Светик — девочка разумная. Конечно, она права. Квартира — лицо хозяина, а люди у них бывают непростые, правда, редко. Гостей Светик не любит, предпочитает встречаться в ресторанах.
Ремонт сделала с размахом. Когда требовалась новая порция денег, Гарри горестно качал головой. Потом настала очередь мебели. Светик сказала, что надо заказывать в Италии. Гарри опять удивился. Светик от обиды расплакалась.
– Я стараюсь, а ты недоволен.
Не разговаривала с мужем три дня. Гарри страдал. Денег, понятно, дал.
Квартира и вправду получилась шикарная. «Даже слишком», — подумал Гарри. Но вслух, конечно, не произнес. Светик и вправду расстаралась, но как-то чересчур богато вышло. Помпезно, что ли. «Ладно, — решил Гарри. — Пусть девочка радуется».
Девочка радоваться не уставала — новые шубки, итальянская обувь из самых дорогих бутиков, сумочки за семьсот евро, салоны, массажи. В общем, при деле человек.
У Гарри всегда водились деньги, он никогда не думал о завтрашнем дне. А тут как-то страшновато стало, неуютно. Он брался за любые дела, даже за которые прежде не взялся бы и вовсе. Но все равно не поспевал — деньги улетучивались. Улетали, как в трубу. У него — увы — возраст, работать в таком ритме было тяжеловато. Начинал допускать ошибки, промашки, расстраивался. Поднималось давление, болело сердце.
А вот Светик не уставала и мук совести не испытывала. Интересно, а для чего она вышла за старика замуж? Чтобы у больничной койки сидеть? Нет, извините. Она вышла замуж, чтобы ни в чем не нуждаться и не отказывать себе в удовольствиях. А если муж этого не понимает — его проблемы. Значит, дурак, если поверил в вечную любовь.
Гарри положили в больницу. Сказали, что срочно нужна операция — шунтирование. Светик испугалась — вдруг что случится? С чем она останется? С квартирой? А домработница, тряпки, салоны? Отдых на лучших курортах? В лучших отелях? Билеты на самолет в бизнес-классе? Если что — она останется у разбитого корыта. Жить будет не на что. Нет, можно, конечно, сдать свою квартиру… Но это такие крохи. Только с голода не подохнуть! Кто будет ей оплачивать ее хорошую жизнь? Старый спонсор — теперь это называлось так — давно слетел со своего места. Звонил как-то, плакался, жаловался на новые времена, ненавидел новую власть. Говорил, что живет на пенсию. В общем, понятно, ничего интересного. Светик быстро свернула разговор.
Короче говоря, Гарри нужно спасать! Причем незамедлительно! Он ей нужен живой, а не мертвый. От мертвого какой прок? Какой навар? Светик узнала, что такую операцию лучше делать в Штатах — меньше риска. Правда, врачи убеждали, что перелет долог и опасен. «Деньги вымогают, — решила Светик. — Все они тут аферисты. Только в руки и смотрят».
Гарри был не на шутку напуган. Светик сказала:
– Доверься мне. Все будет хорошо. — Уверенно так сказала, это она умела. Связалась с клиникой. Послала анализы. Пришел ответ: «Да, надо делать. Беремся». Получили визы, купили билеты.
Светик усадила мужа в кресло, укрыла пледом. Гарри устало прикрыл глаза. «Совсем скис, — подумала Светик. — И старый какой! Сдал буквально за несколько месяцев!» Она недовольно поморщилась и, подозвав стюардессу, попросила принести коньяк.
Взлетели.
Зоя
Зоя с удивлением обнаружила, что беременна — и это в ее-то годы! Как говорится, климакс на пороге. Сначала даже не поняла — думала, устала, голова кружится, аппетита нет, в сон клонит. Даже когда затошнило — не поняла, думала, гастрит разыгрался. А уж когда догадалась… Хорошая новость — на аборт бежать! Не имела баба хлопот, как говорится…
Сказала матери, что ложится на два дня в больницу. Та — в слезы: «Рожай, доченька!» Совсем свихнулась на старости лет! Рыдает сутки напролет, хватает Зою за руки, в глаза заглядывает. А у Зои и так нервы на нуле. Такая гормональная встряска! Мать подключила Зоиного любовника. Обрабатывать стали на пару. Тот — тоже счастлив, оказывается. Идиот! Говорит, что разведется. Времена, слава богу, уже не те. Все дозволено, за карьеру можно не беспокоиться.
Зоя от возмущения поперхнулась — а работа, а депутатство? А возраст, в конце концов? Риск-то огромный! Да и как из жизни вылететь на столько лет? А поднять этого ребенка? Вырастить? Образование дать, на ноги поставить?
Мать на колени встала:
– Поднимем, доченька! Я еще в силе, няньку возьмем.
Этот — туда же. Говорит, сестру младшую, одинокую призовет. Та — педиатр, ловкая, сильная. С работы снимем, будет помогать. А нам — радость какая! Вторую жизнь проживем, молодость продлим.
Какая молодость! Совсем свихнулись!
Но — задумалась, хотя времени на раздумья было совсем немного. То есть даже вообще не было. Срок поджимал.
Не спала ночью, ворочалась. Думала. А под утро решила — да бог с ними со всеми! Не в них дело. Попробовали бы они ее уговорить, если бы она этого сама не захотела!
А тут что-то екнуло, даже сердце заныло. Ей ли бояться, да еще с таким вторым фронтом!
Решила: «Рожу. На общественное мнение плевать. Разведется — хорошо. Не разведется — тоже справимся». Она была уверена, что ей все под силу. Да разве она когда-нибудь боялась поступков? И сейчас — не сдрейфит, не беспокойтесь! Значит, на то воля божья. Подумала — и испугалась. При чем тут бог? Совсем спятила! Утром сдала анализы. Сделала УЗИ. Все замечательно. Никаких патологий.
Ну, значит, так тому и быть. Решено. А от своих решений Зоя никогда не отказывалась.
Шура
В апреле Шура упала прямо на ступеньках у своего подъезда, сломала ногу. Ее увезли на «Скорой», сделали рентген и наложили гипс, сказали, что надо остаться в больнице хотя бы на неделю. Шура начала кричать, что дома больной ребенок и остаться она не может ни при каких условиях. Конечно, отпустили. Им-то какое дело? Спасибо, сжалились — отвезли на своей машине домой. Дома — Петруша, плачет в голос, голодный, описанный. Шура на костыле кое-как обиходила его, накормила дошираком. Он успокоился и уснул. Она прилегла на диван. Что делать? Как жить? С работы уволят — на ее место много желающих. А в магазин сходить, в аптеку? В поликлинику, хирургу показаться — в больнице велели? А подмыть Петрушу, на кровать переложить?
Живи, как хочешь. Бог про нее забыл.
Таня
После Парижа все более менее перестало казаться таким беспросветным и ужасным. Да, правы были Лялька, Андрей и мама — нужна была смена «картинки».
Встречали на перроне всей семьей — Андрей и Кирюшка с цветами. Дома — Женька с ребятами, мама приготовила обед.
Господи! Какое счастье — все вместе, вся семья. А семья — это целый мир. Ее мир. Ее отечество. Все на местах, здоровы и так друг другу рады!
Говорили с мужем до утра: надо что-то делать, как-то выползать. А как? Без денег, без стартового капитала, без связей. Но — жизнь, как всегда, мудрее нас, и подсказка ее всегда ко времени и к месту.
Как-то вечером раздался телефонный звонок — звонила старая приятельница по педучилищу, Тина, красивая и очень стильная грузинка. Она рассказала Тане о своих планах — открыть коммерческий детский сад. Не просто каши, кисели и пластмассовые пирамидки, а серьезная подготовка к школе, профильные занятия, опытные педагоги, разработанная физическая подготовка, логопед, психолог, гомеопат, профилактика инфекций и простудных заболеваний, дыхательная гимнастика по Стрельниковой. Питание — никаких мюсли и костных бульонов из пятидесятых годов прошлого века. Группы — по шесть-восемь человек. Языки, разумеется. Музыка — не два прихлопа, три притопа, а подбор классики совместно с психологом и музработником. Для старших групп — тематические экскурсии по Москве, театры, дельфинарий, музеи. Возможность оставлять детей на ночь и выходные — по желанию.
Тинка говорила так горячо и убежденно, что Таня заслушалась. В общем, нужна команда единомышленников.
– Готова? — спросила Тина.
– К чему? — растерялась Таня.
– Господи, ну начинать все это вместе со мной? Но знай — будет трудно. Препон — тьма, но связи есть, деньги тоже. Нужна команда. Пойдешь?
– А можно подумать? — спросила Таня.
– Два дня, — сурово припечатала Тина.
Таня позвонила ей через двадцать минут. Через двадцать минут хождения кругами по комнате и четырех выкуренных одну за другой сигарет. Даже Андрею не позвонила. Вернее, не дозвонилась — он был вне зоны доступа.
Через двадцать минут она вопила в трубку:
– Да! Я согласна! Конечно, согласна!
Тинка засмеялась и сказала, что начинают прямо завтра! «Слышишь — завтра!»
Таня сказала, что готова уже сегодня. Вот прямо сейчас.
Вечером обсудили все с мужем. Наверняка там найдется дело и ему. Поднять такую махину! Говорили до полуночи. Уснули, обнявшись, счастливые — появилось дело. И надежда. В общем, жизнь продолжается! А трудностями их не испугаешь! Сколько их было в жизни, этих трудностей! Даже вспоминать не хочется, честно говоря. Будем жить будущим. Прошлое — за спиной. Что о нем говорить? Пережили…
Верка
Опухоль Верка обнаружила в ду€ше. Провела по груди, и рука как будто споткнулась. Опухоль была приличная, размером с небольшую сливу. В голове всплыло слово — «алыча». Маленькая, желто-зеленая кисловатая сливка.
Верка, мокрая и раздетая, села на диван. Руки дрожали. Не могла прикурить сигарету. Куда бежать, кому звонить? Лялька перебивается с хлеба на воду, пашет как подорванная. Таня — после болезни, сама еле жива. Бизнес потеряли, тоже еле концы с концами…
Отец? Ну, это вообще смешно. Лийка… Лийка с мальчиками тусуется. Да с какими мальчиками… Думать не хочется. Ночью в окно курит траву. Верка слышит запах. Сказать боится. Дочь — штучка еще та. Вдруг из дома уйдет? Тогда точно пропадет.
В общем, придется сдаваться в муниципальный госпиталь. А там — будь что будет. Рассчитывать не на кого. Только если — на самого Господа Бога. Вдруг не оставит на этот раз?
Лялька
Лялька вернулась в Москву. Сняли квартиру у черта на куличках — в Гольянове. Глеб, понятно, без работы. Лялька устроилась секретаршей в какую-то невнятную компанию по продаже облицовочного камня. Зарплата — копейки, а нужно есть, пить и платить за квартиру. Перспективы — ноль. Как выживать? Из огня да в полымя — вот как это называется. Сидела вечерами на убогой кухоньке и думала о том, что жизнь ее так протекать не должна. Ну не может так быть, чтобы она, Лялька, умница и красавица, ничего не придумала. Стоило ли возвращаться в Москву, если все так грустно и уныло?
Так можно было жить и в Париже, только картинка за окном была бы веселее, и погода лучше, и багет свежее.
С Глебом отношения разладились. Любовная лодка и все тот же пресловутый быт. Какие чувства, если завтра в шесть вставать, ехать на другой конец Москвы и пахать за копеечную зарплату? А потом ложиться спать на чужой раздолбанный диван и бить тапками тараканов на стене?
Не до страстей уж точно, не до страстей… Выяснять отношения тоже не хотелось. Да и сил не было. Лечь бы поскорее и провалиться в сон, чтобы не видеть все вокруг и не думать, как прожить и как выжить…
И это — ее жизнь? Нет. Такого не может быть. И такого не будет!
Светик
Прилетели. В Нью-Йорке их встречал давний приятель Гарри, потертый, но все еще крепкий мужичок, на Светика, во всяком случае, он смотрел с интересом. Устроились в снятой квартире — серенько, скромненько, две комнаты и кухонька. Гарри почти все время лежал — мучила отдышка.
Наконец положили в госпиталь — всем занимался тот самый друг с котиным взглядом масленых глазок. Сначала обследование: анализы, коронарография. Через день операция. Каждую минуту капают бабки.
– Здесь не залеживаются, — объяснил друг-дружочек.
Отвез вечером Светика домой, предложил поужинать. Она согласилась. Сидеть в чужой квартире одной — радости мало. Пошли в ресторан, китайский. Дешевка. Пахнет прогорклым маслом и рыбой. Светик сморщилась и отодвинула тарелку.
В машине на обратной дороге этот придурок попытался ее обнять. Светик его оттолкнула, чуть по морде не съездила. Не съездила, потому что нужен, без него она здесь пропадет. Сказала только:
– Как же вы можете? Я же жена вашего друга.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |