ни меня, ни Джори.
Я повернулась и ушла. Навсегда.
Во вторник вечером Барт Уинслоу возник у дверей моего коттеджа. Он оделся с особым старанием,
а я была в голубом. Он улыбнулся, польщенный, что я послушалась и повез меня в китайский
ресторан, где мы ели палочками, а весь интерьер был черно-красным.
— Вы самая красивая женщина из всех, с кем я знаком, за исключением моей жены, — сказал он,
пока я читала выпавшую мне с заказом записку-сюрприз «Остерегайтесь необдуманных действий».
— Большинство мужчин не упоминают своих жен во время встречи с другой женщиной. Он перебил
меня: — Я — не большинство. Я лишь сообщаю вам, что вы не самая красивая из моих знакомых женщин.
Я мило улыбнулась, пристально глядя ему в глаза. Мне было ясно, что я раздражала, притягивала и
более всего интриговала его. А когда мы танцевали, я поняла, что еще и возбуждаю в нем волнение.
— Что значит красота при полной безмозглости? — спросила я, приподнявшись на цыпочки и
задевая его ухо. — Куда годится красавица, когда она стареет, толстеет и в ней нет больше никакой
изюминки? — Вы — самая дрянная бабенка из всех, кого я встречал! — он сверкнул темными глазами. — Да
как вы смеете намекать, что моя жена глупа, стара и толста? Она выглядит очень молодо для своих
лет! — Как и вы, — заметила я с коротким издевательским смешком. Он побагровел. — Но не
волнуйтесь, господин адвокат… я не попытаюсь с ней состязаться, мне не нужен домашний пуделек.
— Леди, — холодно произнес он, — вам это и не грозит. Скоро я уезжаю открывать отделение моей
конторы в Виргинии. Мать моей жены неважно себя чувствует, и при ней должен кто-то находиться.
Как только вы со мной рассчитаетесь, можете попрощаться с человеком, к которому вы совершенно
очевидно поворачиваетесь наиболее неприглядной стороной своей натуры.
— Вы так и не назвали размер гонорара.
— Я еще не решил.
Отныне я знала, куда мне направиться: обратно в Виргинию, чтобы обосноваться где-то поблизости
от Фоксворт Холла.
Теперь я могла начинать мстить по-настоящему.
— Но Кэти, — слезно взывала ко мне Кэрри, страшно опечаленная, что мы покидаем Пола и
Хенни. — Я никуда не хочу! Я люблю доктора Пола и Хенни! Поезжай сама куда твоей душе угодно,
но оставь меня тут! Неужели ты не видишь, ведь доктор Пол не хочет, чтобы мы уезжали? Неужто
тебе не безразлично, что ты его обижаешь? Ты всегда его обижаешь! А я не хочу!
— Доктор Пол для меня очень много значит, Кэрри, и я не хочу его огорчать. И все-таки есть
некоторые вещи, которые мне приходится делать. А твое место со мной и Джори, Кэрри. Пола надо
избавить от стольких нахлебников, чтобы он мог найти себе жену. Ты разве не замечаешь, что мы
для него обуза?
Она попятилась и уставилась на меня:
— Кэти, но он хочет, чтобы его женой была ты!
— Он не говорил мне этого уже очень, очень давно.
— Не говорил, потому что тебя уже заклинило на отъезде. Мне он сказал, что желает тебе достичь
того, к чему ты стремишься. Он слишком тебя любит. Будь я на его месте, я заставила бы тебя
остаться и не посмотрела на то, что тебе там взбрело на ум! — Тут она разрыдалась и выбежала из
моей комнаты, с грохотом захлопнув дверь своей спальни.
Я пошла к Полу и объяснила ему, куда и зачем еду. Счастливое выражение у него на лице сменилось
грустью, и глаза затуманились.
— Да, я все время подозревал, что ты ощутишь необхо-димость вернуться туда и встретиться с
матерью лицом к лицу. Я наблюдал, как ты вынашиваешь свои планы и надеялся, что ты попросишь
меня отправиться вместе с тобой.
— Это я должна сделать сама, — сказала я, взяв обе его руки в свои. — Пойми, пожалуйста, пойми,
что я по-прежнему люблю тебя и всегда буду любить.
— Я понимаю, — просто ответил он. — Желаю удачи, моя Кэтрин. Желаю счастья. Пусть тебя ждут
впереди только ясные, солнечные дни, и пусть ты добьешься того, чего хочешь, независимо, вхожу я
в твои планы или нет. Когда я тебе понадоблюсь, если я вообще тебе понадоблюсь, то буду здесь
ждать случая снова сделать все, что смогу. И каждую минуту буду любить тебя и скучать по тебе…
Просто помни: стоит тебе захотеть, я окажусь тут как тут.
Я не заслуживала его. Он был чересчур хорош для такой, как я.
Мне не хотелось, чтобы Крис или Кэрри знали, куда именно я направляюсь в Виргинии. Крис писал
мне раз или два в неделю, и я отвечала на каждое письмо, но ни словом не обмолвилась о переезде…
Он сам поймет, когда увидит новый адрес.
Стоял май месяц, когда на следующий день после двадцатилетия Кэрри, которое мы отметили без
Криса, Кэрри, Джори и я отбывали в путь, медленно выезжая на шоссе с аллеи перед домом Пола,
куда мы заехали попрощаться. Пол махал нам, и, взглянув в зеркало заднего вида, я увидела, как он
полез в нагрудный карман за носовым платком. Продолжая махать, он промокнул слезы в уголках
глаз. Хенни неотрывно смотрела нам вслед. Мне показалось, я поняла, что было написано в ее
выразительных черных глазах.
Идиотка, идиотка, идиотка, если уезжаешь и покидаешь такого хорошего человека!
Что ж, лучшим доказательством моего идиотизма было то, что в этот солнечный день я
отправлялась в сторону гор Виргинии со своей крошкой-сестрой и сынишкой, устроившимся на
соседнем сиденье. Я была вынуждена так поступить, натура побуждала меня искать отмщения в
месте нашего давнего заключения.
ГИБЕЛЬНЫЙ ЗОВ ГОР
В последний момент я решила не рисковать и не встречаться с Бартом Уинслоу, пусть даже только
для того, чтобы заплатить ему причитающийся гонорар, поэтому просто опустила в почтовый ящик
чек на двести долларов, полагая это достаточным, независимо от того, так ли это на самом деле.
Вместе с Кэрри, сидевшей рядом со мной, Джори у нее на коленях, я мчалась прямо к горам Блю
Ридж. Кэрри уже была в восторге от поездки и, широко раскрывая свои большие голубые глаза,
комментировала все, что нам попадалось в дороге.
— Ох, я обожаю путешествовать! — со счастливым видом говорила она.
Когда Джори сморился, она заботливо соорудила ему постельку на заднем сиденье и примостилась
рядом, следя, чтобы он не скатился на пол.
— Он такой красавчик, Кэти. У меня будет не меньше шести детей, а то и больше. Я хочу, чтобы
половина из них походила на Джори, другая половина — на тебя и Криса, а еще двое-трое — на
Пола. — Я люблю тебя, Кэрри, и потому жалею: ты замахнулась на целую дюжину, а не на шестерых.
— Не беспокойся, — отозвалась она, устраиваясь поудобнее, чтобы вздремнуть самой. — Никому я
не понадоблюсь, и у меня не будет своих детей, так что я буду любить твоих.
— Неправда. У меня предчувствие: как только мы поселимся в нашем новом доме, у мисс Кэрри
Доллангенджер Шеффилд появится любовь. Спорим на пять долларов? — Она улыбнулась, но
спорить не стала.
По мере того, как я вела машину все дальше на северо-запад, и вокруг сгущалась ночь, Кэрри все
больше задумывалась. Она глядела на звезды, потом на меня, и в ее огромных глазах все заметнее
читался испуг.
— Кэти, мы что, возвращается туда?
— Не совсем, — это все, что я ответила и молчала до самой гостиницы, где мы остановились на
ночь. На следующее утро агент по недвижимости, рослая, мужеподобная, до мозга костей деловая
женщина, первым делом повезла нас осматривать «собственность, предназначенную к продаже».
— Вам ведь нужно что-нибудь небольшое, практичное, и не слишком дорогое. Почти все дома в
округе весьма недешевы. Но есть и несколько домиков, в которых богатые семьи размещали своих
гостей или селили прислугу. Один из них очень милый с чудесным цветником.
Этот пятикомнатный коттедж она показала нам в первую очередь, он сразу меня покорил и, думаю,
Кэрри тоже, но я предупредила, чтобы она ничем не выдавала своего одобрения. Я немного
попридиралась, чтобы слегка поубавить энтузиазма у агента.
— Камин похоже не работает.
— Прекрасный камин с хорошей тягой.
— А плита газовая или масляная?
— Пять лет назад провели газ и модернизировали ванную с кухней. Здесь жила супружеская пара,
они работали у Фоксвортов там на холме, но потом переехали во Флориду, продав дом. Они любили
этот дом.
Еще бы. Только очень любимый обитателями дом мог изобиловать этими мелкими деталями,
делавшими его неповторимым. Я купила его и подписала все бумаги без адвоката, хотя
предварительно внимательно все изучила и настояла, чтобы документы прошли проверку.
— У нас будет духовка со стеклянной дверцей, — сказала я Кэрри, которая любила готовить; и
слава Богу, потому что у меня на это не было времени. — А еще мы сами перекрасим весь дом
изнутри и сэкономим деньги.
Мне уже становилось ясно, что после того, как я оплачу все счета и выложу наличные за коттедж, от
моих ста тысяч останется не так уж много. Но я не просто так, очертя голову, кинулась в это
предприятие. Пока Кэрри оставалась с Джори в мотеле, я посетила даму, преподававшую балет, а
теперь желавшую продать свою школу и уйти на покой. Она оказалась миниатюрной блондинкой
под семьдесят. Похоже, ей было приятно меня видеть. Мы пожали друг другу руки и договорились о
цене. — Я видела вас на сцене с вашим мужем, и право слово, мисс Дал, хоть я и в восхищении, что
именно вы купили мою школу, какая же все-таки досада: вы так рано кончили танцевать. Я бы ни за
что не прекратила выступать в двадцать семь лет, ни за что!
Но она — не я. У нее позади не было моего прошлого, моего детства. Убедившись, что я твердо
намерена заключить сделку, она дала мне список учеников.
— Большинство этих детишек из живущих поблизости состоятельных семейств, и вряд ли кто-то из
них серьезно собирается в профессиональные танцовщики. Они ходили ко мне в угоду родителям,
которым нравится на концертах любоваться, какие они хорошенькие в маленьких пачках. Мне не
удалось найти среди них никого, достаточно одаренного для сцены.
Все три спальни в нашем коттедже были очень малы, но гостиная вполне устраивала меня своими
размерами. Она имела форму буквы «L», и в ней был камин с двумя книжными шкафами по бокам.
Мы с Кэрри вооружились малярными кистями и за неделю покрасили все комнаты в нежно-зеленый
цвет. В сочетании со светлым деревом интерьера получилось изумительно. Стало будто просторнее,
комнаты как бы увеличились. Хотя Кэрри, конечно, предпочла бы для своей комнаты алое и
пурпурное. За три недели мы обе приспособились к новому укладу жизни. Я вела балетный класс в помещении,
расположенном над местной аптекой, а Кэрри занималась хозяйством и готовкой, присматривая при
этом за Джори. По возможности я брала Джори с собой в класс, не только чтобы освободить Кэрри,
но и чтобы он больше времени проводил со мной. Я помнила рассуждения мадам Мариши о том, что
ему надо давать смотреть и слушать, прививая чувство танца.
Как-то субботним утром я сидела, глядя в окно на подернутые голубой дымкой никогда не
меняющиеся горы. Особняк Фоксвортов тоже был все тот же. Я могла бы перенестись в 1957 год, и
этим вечером, взяв за руки Джори и Кэрри, пройти с ними по извилистой тропке от станции. И все
было бы в точности также, как тогда, когда мама вела четверых своих детей в узилище отчаяния и
надежды, собираясь оставить их там, чтобы их мучили, секли и морили голодом. Я вновь и вновь
прокручивала в памяти прошлое: деревянный ключ, который мы смастерили, чтобы бежать из нашей
тюрьмы, деньги, украденные нами из громадной спальни матери, ту ночь, когда мы наткнулись на
толстую книгу об интимных развлечениях в ящике тумбочки. Может быть, если бы мы не нашли той
книги… может быть все повернулось бы по-иному.
— О чем задумалась? — спросила меня Кэрри. — Не о том ли, что пора проведать доктора Пола и
Хенни? Надеюсь, об этом ты как раз и размышляешь.
— В самом деле, Кэрри, ну ты же понимаешь, что это невозможно. Сейчас время концертов, мои
мальчишки и девчонки репетируют каждый день. Собственно родители и платят-то прежде всего за
то, чтобы ходить на концерты. Иначе, им нечем будет хвастать перед друзьями. Но, пожалуй, можно
пригласить Пола и Хенни к нам погостить.
Кэрри было насупилась, но моментально опять просветлела.
— Знаешь, Кэти, тут к нам приходил ставить новую духовку такой симпатичный молодой человек, и
когда он увидел меня с Джори, то спросил, не мой ли это сын. Я прямо прыснула в ответ, и он тоже
улыбнулся. Его имя Теодор Александр Рокингхэм, но он попросил, чтобы я звала его просто Алекс. -
Здесь она примолкла и испуганно уставилась на меня, вся так и трепеща от надежды. — Кэти, он
попросил меня о свидании.
— И ты согласилась?
— Нет.
— Почему?
— Я недостаточно хорошо с ним знакома. Он говорит, что собирается в колледж и подрабатывает,
чтобы заплатить за учебу. Говорит, что хочет стать инженером-электриком или, может быть,
министром… Он еще не решил, каким… — Она слегка улыбнулась, одновременно гордо и
изумленно: — Кэти, он вроде бы и не заметил, какая я маленькая.
То, как она это произнесла, вызвало у меня ответную улыбку.
— Кэрри, да ты покраснела! Только что ты мне объявляешь, что недостаточно хорошо с ним
знакома и сразу же выкладываешь всякие подробности. Давай пригласим его к обеду. Тут я и
разберусь, достоин ли он моей сестры.
— Но, но… — забормотала она, спотыкаясь и заливаясь краской, — Алекс зовет меня на выходные
к себе домой, в Мериленд. Он рассказал обо мне своим родителям… Но Кэти, я как-то еще не готова
встретиться с его родителями!
Ее голубые глаза были полны паники. Лишь теперь я сообразила, что Кэрри виделась с этим парнем
уже много раз, пока я была на занятиях.
— Слушай, солнышко, давай пригласим Алекса к обеду, а домой он пусть пока летит один.
Она долго созерцала меня с необыкновенно странным выражением, потом опустила глаза.
— А ты тоже будешь дома, когда он придет обедать?
— А как же, обязательно.
Только тут меня осенило. О Боже! Я привлекла ее к себе.
— Знаешь, мой хороший, я позову на эти выходные Пола, и как только Алекс увидит, что я
предпочитаю человека в возрасте, он в мою сторону даже и не взглянет. К тому же ты первая с ним
познакомилась, а он познакомилея сначала с тобой. Зачем ему женщина старше его, да еще с
ребенком. В полном ликовании она обхватила мою шею худенькими руками.
— Кэти, я так люблю тебя! А Алекс умеет чинить тостеры, утюги… он все-все умеет чинить!
Неделю спустя Алекс и Пол сидели за нашим обеденным столом. Алекс оказался приятным
молодым человеком двадцати трех лет. Он похвалил мою стряпню. Я поспешила заметить, что
большую часть блюд приготовила Кэрри.
— Да нет, — заскромничала она. — Наоборот, это в основном дело рук Кэти. Я только
нафаршировала цыпленка, сварила подливку, сделала картофельное пюре, испекла горячие булочки
и лимонный пирог с меренгами. А все остальное приготовила Кэти.
Я вдруг поняла, что по сути дела только накрыла на стол. Пол подмигнул мне, давая понять, что все
понял. Когда Алекс увел Кэрри в кино, а Джори был уже в кроватке со своими любимыми мягкими
Игрушками, мы с Полом уселись у камина, будто какая-нибудь пожилая супружеская пара.
— Ты еще не виделась с матерью? — спросил он.
— Они оба здесь: и она, и ее муж, — спокойно ответила я. — Живут в Фоксворт Холле. Местные
газеты постоянно повествуют об их светской жизни. Похоже, моя дорогая каменноокая бабуля
перенесла небольшой удар, поэтому мистер и миссис Бартоломью Уинслоу поселились вместе с ней:
надо полагать до тех пор, пока она не умрет.
Долгое время Пол молчал. Мы сидели перед камином и наблюдали, как раскаленные докрасна угли
превращаются в серый пепел.
— Мне нравится, как ты отделала дом, — проговорил он наконец. — Очень уютно.
Он встал, перешел ко мне на софу, устроившись совсем рядом, и нежно меня обнял. Так мы и
сидели, глядя друг другу в глаза.
— Где тут местечко для меня? — прошептал он. — И есть ли мне здесь место вообще?
Я обняла его крепче. Я всегда любила его, даже когда была женой Джулиана. Казалось, никто кроме
него не способен был отдать мне всего себя.
— Мне хочется лечь с тобой, Кэтрин, пока не пришла Кэрри.
Мы быстро избавились от одежды. За годы, прошедшие с той первой близости, наша страсть не
остыла. Иначе и быть не могло. Точно в подтверждение этому он простонал:
— О, Кэтрин, если и есть на свете что-то, о чем я мечтаю, так это всю жизнь тобой обладать, и
чтобы после смерти все осталось неизменным: ты в моих объятиях, я — в твоих, и ты смотришь на
меня таким же взглядом, как сейчас.
— До чего прекрасно и поэтично, — отозвалась я. — Но тебе в сентябре всего-то пятьдесят два. И я
уверена, что ты доживешь до восьмидесяти или девяноста. Но и тогда я буду молить Бога, чтобы
желание по-прежнему владело нами.
Он покачал головой.
— Я соглашусь жить до восьмидесяти, только если ты и впредь будешь подле меня и не
перестанешь меня любить. А когда перестанешь, пусть мой земной век тут же закончится.
Я не знала, что на это сказать. За меня говорили мои руки, я теснее привлекла его к себе, чтобы
снова и снова его целовать. И тут зазвонил телефон. Я лениво взяла трубку и вдруг разом села в
постели. — Привет, леди Кэтрин! — это был Крис. — Я позвонил Полу, а у Хенни гостила приятельница, она
и дала мне твой номер. Кэти, что ты к дьяволу делаешь в Виргинии? Я знаю, что там у тебя Пол, и
надеюсь, с Божьей помощью он отговорит тебя приводить твои планы в исполнение, что бы ты ни
задумала! — Пол относится ко мне с гораздо большим пониманием. Уж кто-кто, а ты мог бы догадаться, для
чего я здесь!
Он издал какое-то негодующее ворчание.
— Я и догадался, в том-то и дело. Но я чувствую, тебе будет плохо. И маме. Я не хочу, чтобы ты
заставила ее страдать еще сильнее, чем сейчас. Ты же знаешь, она страдает. Но больше всего я
боюсь, что будешь мучиться ты, а так непременно случится. Ты все бегаешь от меня, Кэти, но тебе
никогда от меня не убежать, я всюду буду следовать за тобой по пятам со своей любовью. Если со
мной происходит что-то хорошее, я ощущаю рядом твое присутствие, твою руку в моей руке, твою
любовь. Ведь ты любишь меня не меньше, чем я тебя, но отказываешься в этом признаться, считая
это грехом. Если это грех, то ад вместе с тобой будет раем.
Меня охватила страшная паника, я поспешно попрощалась, повесила трубку и тесно прильнула к
Полу, надеясь, что он не понимает, отчего меня бьет дрожь.
Глухой ночью, когда Пол крепко спал в крошечной третьей спальне, я внезапно проснулась. Мне
померещилось, что я слышу зов гор: Дьяволово семя! Ветер свистел и стонал в холмах, вторя этому
зову, называя меня нечестивой, порочной, злой и так далее, совсем как некогда бабушка.
Я встала и подошла к окну поглядеть на неясные темные пики вдали. На эти самые вершины я,
бывало, так часто смотрела из чердачных окошек. И мне, как и Кори, чудился волчий вой в шуме
ветра, который искал меня, чтобы унести прочь, как когда-то унес Кори, превратив его в сухую пыль.
Я кинулась в комнату Кэрри и скрючилась возле ее кровати, желая защитить сестренку. Потому что
в этом кошмарном состоянии мне казалось, что прежде чем добраться до меня, ветер унесет ее.
МЕД И ГОРЕЧЬ РОМАНА КЭРРИ
Кэрри было двадцать, мне двадцать семь, а в ноябре Крису должно было исполниться тридцать.
Совершенно невероятный для него возраст. Но поглядев на Джори, я вдруг со всей ясностью
осознала, как быстро летит время, отсчитывая годы.
Время, когда-то такое медлительное, стремительно понеслось: наша Кэрри была влюблена в Алекса!
Любовь заставляла ее голубые глаза сиять, а ее крохотные ножки весело приплясывать, когда она
стирала пыль, пылесосила, мыла посуду, прикидывала меню на следующий день.
— А он красивый, правда, Кэти? — спрашивала она, и я соглашалась.
Но по совести говоря, он был самым обыкновенным, приятным пареньком пяти футов и восьми или
девяти дюймов ростом, с мягкими темными волосами, которые легко взлохмачивались, придавая ему
вид потешной дворняжки, и от этого он скорее выигрывал, потому что во всем остальном был
безукоризненно опрятен. Глаза у него были точно бирюза, а выглядел он так, словно ему никогда не
приходило в голову ни одной недостойной, недоброй мысли.
Слыша телефонный звонок, Кэрри вся так и трепетала. Ее переполняло ликование: ведь звонили, как
правило, ей. Она писала Алексу длинные, страстные любовные стихи, давала мне их читать и
прятала, так и не отправив тому кому они посвящались.
Я была счастлива за нее, да и она за себя тоже, потому что дела со школой шли весьма успешно, и со
дня на день мы ожидали возвращения Криса!
— Кэрри, ты можешь этому поверить? Крис уже почти закончил свой дополнительный курс, он вот-
вот приедет!
Она рассмеялась, кинулась ко мне и совсем как в детстве радостно бросилась в мои раскрытые
объятия. — Знаю! — воскликнула она. — Скоро мы снова соберемся всей семьей! Совсем как раньше! Кэти,
угадай, как я назову своего сынишку, если он будет светленький и голубоглазый?
Мне не надо было угадывать, я и без того знала ответ: ее голубоглазого блондинчика-первенца
будут звать Кори.
Смотреть на влюбленную Кэрри было сплошным умилением. Она перестала говорить о своем росте
и даже перестала ощущать свою неполноценность. Впервые в жизни она начала краситься. Волосы у
нее были от природы волнистые, но она укоротила их до плеч, и концы завились крутыми кольцами.
— Погляди, Кэти! — закричала она, явившись домой из косметического салона с новой модной
прической. — Теперь моя голова не кажется такой большой, да? А ты заметила, как я подросла?
Я засмеялась. У нее на ногах были туфли на трехдюймовых каблуках и двухдюймовой платформе!
Но она была права. Более короткая стрижка зрительно уменьшила ее голову.
Ее юность, очарование, радость так меня трогали, что сердце ныло от опасения, как бы что-нибудь
не стряслось и не разрушило это счастье.
— Ох, Кэти, — сказала Кэрри, — мне и жить бы не хотелось, если бы Алекс меня не любил! Я буду
ему самой лучшей женой. Наведу в доме такую чистоту, что даже пылинки не будет плясать в
солнечном свете. И каждый вечер он будет есть изысканные блюда, которые я стану готовить, а не
этот мороженый мусор, который по телевизору рекламируют. Я буду шить ему, себе и нашим детям.
И разными способами сэкономлю ему кучу денег. Он мало разговаривает, а просто сидит себе и так
по-особенному, ласково на меня смотрит. Поэтому я сужу о нем скорее по этим взглядам, а не по
словам: он же почти ничего не говорит.
Я улыбнулась и обняла ее еще крепче. О, как я желала ей счастья.
— Мужчинам труднее рассуждать о любви, чем женщи-нам, Кэрри. Некоторым нравится тебя
дразнить, и это явный знак, что ты небезразлична, а может быть и не просто небезразлична. А
понять, насколько ты для них привлекательна, можно, если посмотреть в глаза, глаза; еще лгать не
научились. Было совершенно очевидно, что Алекс надышаться не мог на Кэрри. Он все еще подрабатывал в
местном магазине электротоваров, одновременно занимаясь на летних курсах при университете, но
каждую свободную минуту проводил с Кэрри. Я подозревала, что он уже сделал или вот-вот
собирается сделать ей предложение.
Неделю спустя я внезапно проснулась среди ночи и обнаружила Кэрри, сидящей у окна моей
спальни и смотрящей на туманные горы. И это Кэрри, у которой в отличие от меня никогда не было
бессонницы. Кэрри, которой ничего не стоило проспать бурю с громом и смерчем, пронзительные
звонки телефона в футе от ее уха и пожар в доме через улицу. Понятно, я встревожилась, увидев ее у
себя. Я встала и подошла к ней.
— Солнышко, с тобой все в порядке? Ты почему не спишь?
— Мне хотелось побыть возле тебя, — прошептала она, по-прежнему не отрывая взгляда от гор,
таких темных и таинственных в ночи.
Как и раньше они стояли стеной, замыкая вокруг нас кольцо.
— Сегодня Алекс попросил меня выйти за него замуж. — Она сообщила это ровным, скучным
голосом, а я воскликнула:
— Как чудесно! Я так счастлива и за тебя, и за него!
— Он мне еще кое-что сказал, Кэти. Он все-таки решил стать министром!
— В ее голосе звучали боль и горечь, которым я не видела никаких причин.
— А ты не хочешь быть женой министра? — спросила я, в душе сильно испугавшись, она казалась
такой отстраненной.
— Министрам свойственно искать в людях совершенства, —произнесла она жутким безжизненным
тоном, — особенно в собственных женах. Я помню все, что о нас говорила бабушка. Что мы —
дьяволово отродье, дрянные и порочные. Я обычно не понимала смысла ее слов, но запомнила слова.
А она всегда называла нас отвратительными нечестивцами, которым лучше бы вообще на свет не
родиться. И правда, разве стоило нам рождаться, Кэти?
Я поперхнулась, охваченная страхом, и проглотила вставший в горле комок.
— Кэрри, прежде всего, если бы Богу не было угодно наше появление на свет, он бы просто не
даровал нам жизнь.
— Но… Кэти, Алексу нужна безупречная женщина, а я не безупречна.
— Так ведь никто не безупречен. Никто. Только покойные.
— Алекс безупречен. Он не совершил ни единого дурного поступка.
— Откуда ты знаешь? Разве он признался бы тебе, если бы такое случилось?
Ее милое юное личико было мрачно. Запинаясь, она стала объяснять:
— Знаешь, можно было подумать, что мы с Алексом знакомы уже целую вечность, хотя до
недавнего времени он не очень-то о себе распространялся. Я-то болтала без умолку, но никогда не
рассказывала о нашем прошлом. Упомянула только, что мы стали подопечными доктора Пола после
того, как наши родители погибли в автокатастрофе. А ведь это ложь, Кэти. Мы не сироты. У нас есть
мать. — Ложь — не смертный грех, Кэрри. Все время от времени понемногу лгут.
— Алекс не лжет. Его всегда влекло к Богу и религии. Когда он был помоложе, то хотел обратиться
в католичество и стать священником. Потом повзрослел и узнал, что священники живут в безбрачии,
и переменил решение. Он хочет иметь семью и детей. Он сказал мне, что ни разу ни с кем не спал,
потому что всю сознательную жизнь искал подходящую девушку, чтобы на ней жениться,
безупречную, как я. Благочестивую, как он. Но Кэти-и-й, — жалостно заголосила она, — я не
безупречна! Я плохая! Как твердила бабушка, я отвратительная нечестивица! У меня такие гнусные
мысли! Я ненавидела этих злобных маленьких девчонок, которые посадили меня на крышу и
говорили, что я точно сова! Я желала всем им смерти! И Сисси Тауэре, ее я ненавидела больше
других! А ты знаешь, что Сисси Тауэре утонула, когда ей было двенадцать? Я никогда тебе об этом
не писала, но чувствовала свою вину за то, что так ее ненавидела! Я ненавидела Джулиана за то, что
он увез тебя от Пола, и он тоже умер! Видишь, как же я расскажу Алексу обо всем этом, и еще о том,
что наша мать вышла замуж за своего двоюродного дядю? Он возненавидит меня, Кэти. Он
откажется от меня, я знаю, что откажется. Он подумает, что я нарожаю ему таких же недоделанных,
как я сама, а я ведь так его люблю!
Я опустилась на колени рядом с ее стулом и по-матерински прижала ее к себе. Я не знала, что
сказать и как сказать. Мне так не хватало поддержки Криса и присутствия Пола, который всегда
умел найти нужные слова. Поэтому вспомнив об этом, я решила позаимствовать его слова, некогда
сказанные мне, и повторила их Кэрри, хоть и кипела гневом из-за бабушки, вбившей в голову
пятилетнего ребенка весь этот бред.
— Хороший мой, я не знаю, как сказать точнее, но попытаюсь. Я хочу, чтобы ты поняла: то, что
кажется добрым одному человеку, другому представляется злом. И нет в этом мире ничего
совершенного, нет ни совершенно белого, ни совершенно черного. Люди и все, что с ними связано,
сероватого оттенка, Кэрри. Никто из нас не безупречен, никто не лишен недостатков. У меня бывали
такие же сомнения на свой счет, как и у тебя.
Услышав это, она вытаращила полные слез глаза, будто считала меня самой что ни на есть
совершенной. — Вразумил меня наш доктор Пол, Кэрри. Уже давно он сказал мне, что если наши родители
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |