Примечания:
** Этим названием я заменил подлинное.
*** Это милое имя -- имя русской святой.
пользу. Одна из причин легковесности нынешних умов -- в обилии книг, заполнивших мир: книг не столько скверно написанных, сколько скверно прочитанных. Мы оказали бы услугу грядущим поколениям, если бы научили их читать, ведь с тех пор, как вес выучились писать, сей талант становится все большей редкостью...
В свои девятнадцать лет Ксения славилась своей ученостью и пользовалась заслуженным уважением во всех принадлежащих князю *** землях. К ней приходили за советом из окрестных деревень; Ксения была для бедных крестьян вожатой, опорой в делах, болезнях, горестях. За свое миротворство нередко выслушивала она гневные упреки отца; но уверенность, что она совершила добро или помешала свершиться злу, была для нее превыше всего. В стране, где влияние женщин, как правило, невелико, она имела власть, которую не мог бы у нее оспорить ни один из уездных мужчин -- власть разума над грубыми умами.
Даже ее отец, человек буйный по натуре и по привычке, ощущал на себе благотворное воздействие ее души; нередко он краснел, чувствуя, что боязнь причинить страдание Ксении не позволяет ему дать волю гневу, и он, словно тиран-самодержец, который стал бы корить себя за милосердие, сокрушался, что чересчур добродушен. Свои бурные вспышки он почитал за праведный суд и ставил их себе в заслугу, однако крепостные князя *** имели о них иное мнение. Отец с дочерью жили в вологодском имении, расположенном на равнине, огромной по размерам, но по русским понятиям довольно уютной. Усадьба стоит на берегу озера, омывающего его с трех сторон. Берега озера плоски, и оно сообщается с Волгой через водоспуски, чье небыстрое и недолгое течение делится на множество рукавов. Ток извилистых ручейков глубоко прорезает обширную поверхность равнины, и глаз, не имея возможности наслаждаться зрелищем этих потайных узоров, безотчетно следит издалека их изгибы, отмеченные купами жалких, худосочных ив и других хилых кустарников, что разбросаны там и сям вдоль глубоких каналов, которые перерезают луг и бороздят его во всех направлениях, не придавая ему ни красоты, ни плодородия, ибо блуждающие воды не улучшают болотистой почвы. В облике самого здания есть нечто величественное. Из окон его открывается с одной стороны вид на озеро, похожее на море, ибо утром и вечером его ровные песчаные берега тонут в дымке на горизонте, а с другой -- на широкие пастбища, изрезанные рвами и покрытые ивняком. Некошеные луга-- главное богатство этих мест, а уход за скотом, что привольно пасется на них, -- единственное занятие крестьян.
Примечания:
* Всем известно, что вплоть до XVIII века русских женщин держали, так сказать, взаперти.
По берегам Вологодского озера пасутся большие стада. Эти группы животных -- единственные приметы пейзажа, лишь на них задерживается взор, скользя по плоским, холодным полям, где непрочерченная линия горизонта и вечно серое, туманное небо ни рисунком своим, ни цветом не оживляют однообразных далей. Суровый климат наложил свою печать на этот скот, его малорослую, хилую породу; и все же, пусть и жалкие на вид, коровы пестротой своей шкуры слегка расцвечивают возвышенности, пересекающие болото, и благодаря этой перемене тонов глаза отдыхают от торфянистых оттенков луга -- а скорее лощины, где растут не столько травы, сколько шпажник. Бесспорно, в пейзажах этих нет ничего прекрасного, однако ж они покойны, величавы, необозримы, внушительны, и глубокая их безмятежность не лишена ни царственности, ни поэзии: это Восток, но без солнца. Однажды утром Ксения вышла из дому вместе с отцом, чтобы присутствовать при пересчете скота: эту процедуру он производил каждый день сам. Стадо, живописно разбросанное перед дворцом на берегу озера, радовало глаз; шкуры животных поблескивали в рассветных лучах; колокол окрестной церквушки сзывал на молитву нескольких женщин, оставшихся без дела из-за своих увечий, и дряхлых стариков, что безропотно вкушали отдых, дарованный годами. Их благородное, увенчанное сединами чело, живые еще краски на лицах, окаймленных серебристыми бородами, свидетельствовали о том, насколько здоров воздух в этой ледниковой зоне и как красива здешняя человеческая порода. О красоте людей, живущих в какой-либо местности, судить следует не по юным лицам.
-- Взгляните, батюшка,-- сказала Ксения, когда они шли по плотине, соединяющей с лугом полуостров, где стояла усадьба,-- взгляните, над избой моего молочного брата развевается флаг.
Русские крестьяне нередко бывают в отлучке: получив разрешение, они отправляются искать приложения своим силам и смекалке куда-нибудь в окрестные города и доходят до самого Санкт-Петербурга; хозяину они платят оброк, а все заработанное сверх него берут себе. Когда такой странствующий крепостной возвращается к жене, на крыше их хижины воздвигается сосна, наподобие мачты, а на самой верхушке этого дерева возвращения плещется и сверкает хоругвь, дабы жители села и соседних деревень, увидев этот знак веселья, порадовались вместе с супругой.
В согласии с этим старинным обычаем и был вывешен флаг на коньке избы, где жила старуха Елизавета, мать Федора и кормилица Ксении.
-- Стало быть, этот негодяй, твой молочный брат, сегодня ночью вернулся? -- переспросил Теленев.
-- Ах! я так рада,-- воскликнула Ксения.
-- Еще одним злодеем больше,-- возразил Теленев,-- а то у нас в уезде своих не хватает.
И без того вечно хмурое лицо управляющего стало еще мрачнее.
-- Его нетрудно было бы сделать добрым,-- ответила Ксения, -- но вы не хотите воспользоваться своим влиянием.
-- Ты-то мне и мешаешь, ты с вечной твоей кротостью и неуместными советами вести себя осмотрительно! Ты портишь господское ремесло. Нет, отец мой и дед не так обращались с крепостными отца нашего господина.
-- Неужели вы забыли,-- возразила Ксения дрожащим голосом, -- что детство у Федора было счастливее, чем у обыкновенных крестьян? Так почему же ему быть похожим на других? Поначалу его воспитывали так же заботливо, как и меня.
-- Он должен был стать лучшим из лучших, а стал хуже всех: хороши плоды просвещения... Это все ты... Вы с кормилицей вечно зазывали его в замок, а я по доброте своей, желая тебе угодить, забывал и ему позволял забывать о том, что он рожден вовсе не для того, чтобы жить с нами.
-- Зато впоследствии вы ему напомнили об этом со всей жестокостью, -- со вздохом возразила Ксения.
-- У тебя какие-то нерусские мысли в голове; рано или поздно ты поймешь на собственной шкуре, как надо обращаться с нашими крестьянами. -- И продолжал сквозь зубы: -- Почему же этот чертов Федор вернулся сюда, невзирая на мои письма князю? Выходит, князь их не читает... А тамошний управляющий мне завидует.
Ксения расслышала реплику Теленева и с горечью поняла, как усилилось раздражение управителя, даже у себя дома не избавленного от дерзостей непокорного крепостного; желая смягчить его сердце, она обратилась к нему с такими разумными словами:
-- Два года назад моего бедного молочного брата едва не до смерти избили по вашему приказанию; и чего вы добились, обидев его? ничего; из уст его не прозвучало ни слова извинения; он предпочел бы отдать Богу душу под розгами, чем унизиться перед вами. А все потому, что наказание было слишком суровым по сравнению с нанесенным оскорблением; если виновный возмущен, он не раскается. Согласна, он ослушался вас; но он был влюблен в Катерину; причина проступка отчасти искупала вину, вот чего не захотели вы понять. После этой сцены Федор женился и уехал, но все наши крестьяне возненавидели вас так ужасно, что я боюсь за вас, батюшка.
-- И оттого-то радуешься возвращению одного из злейших моих врагов? -- раздраженно воскликнул Теленев.
-- Ах! его я как раз не боюсь; нас поили одним молоком, и он скорее умрет, чем огорчит меня.
-- И впрямь, разве он этого не доказал?.. Если б он посмел, он бы первый перерезал мне глотку.
-- Вы к нему несправедливы; напротив, Федор защищал бы вас от всех и вся, хоть вы и нанесли ему смертельную обиду; вы ведь
постараетесь, чтобы он забыл вашу суровость -- правда, батюшка? Он теперь женат, у него маленький сын; счастье должно смягчить его нрав, ведь дети меняют отцовские сердца.
-- Замолчи, я с ума сойду от твоих идей, вычитанных из романов! Твои нежные крестьяне и благородные рабы водятся только в книжках. Я лучше тебя знаю, с какими людьми мне приходится иметь дело: они ленивы и мстительны, как и их отцы, и ты никогда не обратишь их к добру.
-- Если бы вы мне позволили обращать их, если бы помогли мне, мы бы сделали это вместе. Но вот и милая моя Пахомовна идет с заутрени. С этими словами Ксения бежит к кормилице и бросается ей на шею.
-- Вот и счастье к тебе пришло!
-- Может быть,-- отвечает старуха чуть слышно.
-- Он вернулся.
-- Но ненадолго; я боюсь...
-- Что ты хочешь сказать?
-- Они все с ума посходили; только тс-с!
-- Что ж, матушка Пахомовна, -- произнес Теленев, косо взглянув на старуху,-- вот твой негодник сын и вернулся домой... Его жена может быть довольна. А вам всем должно быть ясно, что раз он вернулся, значит, я на него не сержусь.
-- Тем лучше, господин управляющий, нам так нужно ваше покровительство... Ведь скоро приедет князь, а мы его не знаем.
-- Как? какой князь? наш господин? -- И, осекшись: -- Ах, да, конечно, -- воскликнул Теленев, не желая показывать своего удивления перед какой-то крестьянкой, которая, похоже, знала больше него, -- конечно, я вам окажу покровительство. К тому же приедет он не завтра; эти слухи идут каждый год об эту пору.
-- Простите, господин Теленев, он будет здесь на днях. Управляющему хотелось засыпать вопросами кормилицу Ксении, но самолюбие не позволяло ему. Ксения, угадав его замешательство, пришла ему на помощь.
-- Скажи-ка, кормилица, откуда это ты так хорошо знаешь, когда и куда едет наш господин князь ***?
-- Мне сказал Федор. Ах! мой сын знает и много чего еще! он стал настоящим мужчиной. Ему двадцать один год, он как раз на год старше вас, девочка моя; но он еще вырос, и если б я посмела... я бы сказала... он такой красивый!.. я бы сказала, что вы похожи.
-- Замолчи, пустомеля! с чего это моя дочь будет похожа на твоего сына?
-- Они сосали одно. и то же молоко; люди и не такие близкие тоже бывают похожи; и даже... но нет... когда вы больше не будете над нами главный, я скажу, что думаю про их характеры.
-- Когда я больше не буду над вами главным?
-- Конечно... Сын видел Батюшку.
-- Императора?
-- Да; и государь император самолично велел передать нам, что скоро мы будем свободными; такова его воля; когда бы все зависело только от него, это бы уже случилось *.
Теленев пожимает плечами, потом продолжает:
-- А как это Федору удалось поговорить с императором?
-- Как?.. он присоединился к нашим людям, тем, которых послали все наши деревенские и соседские тоже, чтобы они пошли и попросили Батюшку... Тут Пахомовна вдруг осеклась.
-- Попросили о чем? Старуха, спохватившись, что проболталась, решила прикусить язык, несмотря на торопливые расспросы управителя. В ее внезапном молчании было нечто непривычное и, быть может, исполненное глубокого смысла.
-- Да что же вы тут, в конце концов, против нас замышляете? -- в бешенстве вскричал Теленев, схватив старуху за плечи.
-- Нетрудно догадаться,-- сказала Ксения, делая шаг вперед и вставая между отцом и кормилицей, -- как вам известно, прошлой весной государь купил поместье ***, по соседству с нашим. С тех самых пор наши крестьяне ни о чем не мечтают, как только о счастье принадлежать короне. Они завидуют соседям, чье положение... как они считают, намного улучшилось, притом что прежде во всем было схоже с их собственным; многие старики, из самых почтенных в уезде, просили у вас под разными предлогами дозволения отправиться в город; после их отбытия я узнала, что их избрали ходоками от других крепостных, чтобы они отправились к императору и молили его купить их, как он купил их соседей. Многие окрестные губернии присоединились к вологодским депутатам, дабы принести государю ту же просьбу. Уверяют, что они вручили ему деньги, необходимые для покупки имения князя ***-- земель вместе с людьми.
-- Верно,-- сказала старуха,-- и Федор, мой мальчик, повстречал их в Петербурге и присоединился к ним, чтобы поговорить с Батюшкой; вчера они все вместе вернулись.
-- Я не предупредила вас об их попытках,-- продолжала Ксения, глядя на изумленного отца, -- потому что заранее знала, что из этого ничего не получится.
-- Ты была неправа, ведь они встретились с Батюшкой.
-- Даже сам Батюшка не может сделать того, о чем они просят, иначе ему бы пришлось купить всю Россию.
-- Вы только посмотрите, что за хитрецы,-- возразил Теленев.-- Эти мошенники настолько богаты, что делают подобные
Примечания:
* Исторический факт.
подарки императору, а перед нами разыгрывают нищих и имеют бесстыдство утверждать, будто мы лишаем их последнего. Вот если бы у нас было побольше здравого смысла да поменьше доброты, мы бы отняли у них все, включая веревку, на которой они нас вздернут.
-- Не успеете, господин управляющий, -- произнес очень тихо и очень ласково молодой человек, что незаметно приблизился к ним и стоял теперь с видом диковатым, но отнюдь не робким, держа шапку в руке, перед ивняком, из-за которого он и появился словно по волшебству.
-- А, это ты... бездельник! -- вскричал Теленев.
-- Федор, ты ни слова не говоришь своей молочной сестре,-- перебила его Ксения. -- А ведь ты столько раз обещал не забывать меня! Я крепче держу слово, чем ты, ведь не было дня, чтобы я не помянула твоего имени в молитве, там, в глубине часовни, перед иконой Святого Владимира, в память о твоем отъезде. Ты помнишь? именно там, в часовне, попрощался ты со мной уже почти год назад. С этими словами она бросила на брата нежный, укоризненный взгляд, неотразимо кроткий и строгий.
-- Как я могу вас забыть! -- воскликнул юноша, воздевая глаза к небу. Ксения умолкла, испугавшись набожного, но чуть свирепого выражения этих глаз, обычно опущенных долу; в них было что-то тревожное, что не вязалось с кротостью в голосе, словах и повадках молодого человека. Ксения была из тех северных красавиц, каких не встретишь больше нигде; черты ее казались почти неземными: чистота их, вызывавшая в памяти Рафаэля, выглядела бы холодной, когда бы на лице ее, еще не потревоженном страстями, не запечатлелась тончайшая чувствительность. В тот день ей как раз исполнилось двадцать лет, но она не ведала еще того, что волнует сердце; высокая, тонкая, немного хрупкого сложения, она была наделена какой-то неповторимой грацией, хотя обычно гибкость ее скрывалась за неторопливостью движений; глядя, как ступает она по траве, еще белой от росы, можно было подумать, что это последний лунный луч скользит по недвижному озеру перед зарею. В томности ее было то обаяние, какое отличает лишь здешних женщин -- их не назовешь хорошенькими, но они красивы, а иные -- чаще всего не из низких сословий -- безупречно прекрасны; ибо в России красота аристократична, и крестьянки, как правило, не столь щедро одарены природой, как знатные дамы. Ксения же была красива, как царица, и свежа, как поселянка.
Волосы ее, разделенные на две пряди, окаймляли высокий, цвета слоновой кости лоб; лазурные глаза, прозрачные, словно хрустальный родник, оттенялись длинными, загибающимися вверх черными ресницами, тень от которых падала на свежие, но едва тронутые румянцем щеки; брови, совершенного рисунка,
но довольно светлые, были все же темнее волос; чуть крупноватый рот открывал взору зубы такой белизны, что сиянием их озарялось все лицо; розовые губы блистали невинностью, а лицо, почти круглое, но исполненное большого благородства, несло на себе выражение тонкости чувств и набожной нежности, обаяние которого захватывало всех с первого взгляда. Будь у нее серебряный нимб, она стала бы прекраснейшей из византийских мадонн, изображением которых дозволено украшать русские церкви *.
Ее молочный брат был один из красивейших мужчин в этих краях, чьи обитатели славятся красотой, высоким ростом, стройностью, здоровьем и независимым видом. Крепостные из этой части империи -- бесспорно, наименее жалкие люди в России.
Изящная крестьянская одежда отлично сидела на нем. Светлые, красиво разделенные на пробор волосы, спадая шелковистыми локонами, обрамляли безупречный овал лица; крепкая, сильная шея оставалась открытой, ибо сзади, на затылке, волосы были пострижены под гребенку, а спереди белый лоб юного землепашца пересекала, словно диадема, лента, сверкавшая на солнце и придававшая ему сходство с Христом кисти Гвидо. Он был одет в рубаху из крашеного полотна, в тонкую полоску, с неглубоким вырезом и с одной только прорезью на плече, чтобы проходила голова; узкое отверстие застегивалось на две пуговицы, пришитые между плечом и ключицей. Это одеяние русских крестьян, напоминающее греческую тунику, носится навыпуск и закрывает штаны до самых колен. Оно бы походило отчасти на французскую блузу, когда бы не несравненно большее его изящество, каким оно обязано и своему покрою, и безотчетному вкусу его владельцев. Федор был высок, гибок и наделен врожденной элегантностью; голова его, красиво посаженная на плечах -- широких, покатых и своей лепкой напоминающих плечи античных статуй, -- украсила бы самые благородные позы, однако юноша почти все время держал ее склоненной на грудь. На его прекрасном лице читалась какая-то тайная подавленность. Несмотря на свой греческий профиль, синие, с поволокой, но сверкающие молодостью и природным умом глаза, несмотря на свой надменный, очерченный точь-в-точь как на античных медалях рот, который венчали золотистые усики, блестящие, словно натуральный шелк, на свою молодую бородку того же оттенка, короткую, вьющуюся, шелковистую и густую, хотя еще вчера на месте ее был детский пушок; наконец, несмотря на свои мускулы циркового борца, ловкость испанского матадора и ос-
Примечания:
* В греческой церкви культ изображений по-прежнему до известной степени запрещен; истинно верующие допускают лишь живопись условного стиля, покрытую определенными рельефными украшениями из золота и серебра; под этими накладками достоинства картины исчезают совершенно. Таковы единственные живописные изображения, какие терпят в Божьих храмах русские православные. Примечание Путешественника.
лепительно белую кожу северянина,-- иначе говоря, несмотря на подобную внешность, при которой любой мужчина стал бы гордым и уверенным в себе, Федор, униженный воспитанием, которое не соответствовало его положению в родных местах, а быть может, и бессознательным, врожденным чувством собственного достоинства, не вязавшимся с принадлежностью к подлому сословию, держался почти все время как преступник, что ожидает исполнения приговора.
Эта страдальческая поза появилась у него в девятнадцать лет, в день, когда по приказанию Теленева он, молочный брат теленевской дочери и до тех пор его любимец и баловень, был подвергнут истязанию под тем предлогом, что не повиновался какому-то будто бы важному повелению. Ниже мы увидим, что варварство это вовсе не было простой прихотью, и истинная его причина была очень серьезной.
Ксения решила, что угадала, почему брат ее совершил столь пагубный для себя проступок; она вообразила, будто Федор влюблен в Катерину, юную красавицу крестьянку из окрестных мест; и едва несчастный залечил свои раны -- что произошло лишь через несколько недель, настолько жестокой была экзекуция, -- она, сколько от нее зависело, занялась исправлением этого зла; она полагала, что единственный способ помочь делу -- это женить брата на девушке, которой он, по ее мнению, увлекся. Едва Ксения поведала Теленеву о своих планах, как ненависть его, казалось, прошла: к великому удовольствию Ксении, свадьбу сыграли со всей поспешностью; и Ксения считала, что Федор сумеет, обретя сердечное счастье, забыть глубокую тоску и мстительную обиду.
Она заблуждалась: брат ее был безутешен. Только она угадывала, какой стыд гнетет его; она была его наперсницей, хоть он ничего ей не поверял, ибо никогда не жаловался; впрочем, экзекуция, какой он подвергся, была вещью настолько обычной, что никто не придал ей значения: все местные, кроме него и Ксении, и думать о ней забыли.
На удивление гордый, он инстинктивно избегал всего, что могло бы напомнить ему о пережитом страдании, но с невольной дрожью бежал прочь, когда видел, что кого-то из товарищей его собираются пороть, и бледнел, заметив в чьих-нибудь руках розгу или прут.
Повторим еще раз: начало жизни досталось ему слишком легко; к нему благоволил управляющий, а значит, его поощряли все вышестоящие; ему завидовали товарищи, его почитали самым счастливым, равно как и самым красивым, уроженцем владений князя ***; его боготворила мать, он вырастал в собственных глазах благодаря дружбе Ксении, изобретательной, нежной дружбе восхитительной женщины, ангела, звавшего его своим братом, а потому он оказался совсем не подготовлен к тяготам своей участи -- и в один день ему открылась вся ее низость; с тех пор обязанности, неотделимые от
своего положения, он почитал несправедливостью; унижение в глазах людей, но особенно в своих собственных, в единый миг превратило его из счастливейшего существа в человека самого жалкого; божество низверглось с алтаря и обернулось скотиной. Кто же вернет ему громадное счастье, навеки уничтоженное розгой палача? Разве способна любовь супруги возвысить горделивую душу такого раба? нет!.. былое благоденствие станет преследовать его повсюду и сделает стыд еще невыносимей. Сестра Ксения решила, что, женившись, он обретет покой, и он повиновался, но из-за этой уступчивости несчастье его лишь возросло, ибо если человек, желая укрепиться в добродетели, множит свои обязанности, он лишь открывает для себя новые источники угрызений совести.
Безутешный Федор слишком поздно ощутил, что Ксения, несмотря на всю свою дружбу, ничем ему не помогла. Не в силах более выносить жизнь в местах, что стали свидетелями его падения, он ушел из родной деревни, покинув жену и своего ангела-хранителя.
Жена его чувствовала себя униженной, но по другой причине: когда супруг несчастлив, супруга его краснеет от стыда; оттого-то она не стала говорить ему, что беременна: ей не хотелось прибегать к подобным средствам, дабы удержать подле себя супруга, счастье которого она явно не в силах была составить.
Наконец, после годичной отлучки, он возвращается домой. Перед ним снова его мать, жена, дитя в колыбели -- ангел, точь-в-точь похожий на отца; но ничто не может излечить его от грызущей тоски. Он остается неподвижен и молчалив, даже стоя перед своей сестрой Ксенией, которую теперь не смеет называть иначе, чем "сударыня".
Благородные фигуры молодых людей, чем-то схожих, по словам кормилицы, и внешностью, и характерами, сверкали на утреннем солнце среди стад, чьими повелителями они казались. При виде их вспоминались Адам и Ева, писанные Альбрехтом Дюрером. Ксения была спокойна и почти весела, тогда как лицо юноши выдавало жестокое волнение, едва скрытое под маской напускного равнодушия.
На сей раз Ксению, несмотря на ее безошибочный женский инстинкт, обмануло молчание Федора; печаль брата она относила лишь на счет тягостных воспоминаний, полагая, что самый вид мест, где он страдал, обостряет его боль; она по-прежнему рассчитывала, что любовь и дружба окончательно залечат его рану.
Прощаясь с братом, она обещала часто приходить к нему в избу кормилицы. И все же последний взгляд Федора испугал девушку; было в этом взгляде нечто большее, чем грусть,-- в нем была дикая радость, смягченная какой-то необъяснимой заботливостью. Ксения опасалась, как бы он не сошел с ума. Безумие всегда внушало ей какой-то сверхъестественный ужас, а поскольку боязнь свою она относила на счет смутного предчув-
ствия, то из-за этого суеверия беспокойство ее только возрастало. Когда опасение принимают за предначертание, оно становится неодолимым... Из смутного, беглого предчувствия создается судьба; воображение силою предвидения творит именно то, чего страшится; в конечном счете оно побеждает разум, истину, реальность, даже судьбу, и, дабы воплотить в жизнь свои химеры, подчиняет себе ход событий. / Прошло несколько дней; Теленев часто отлучался из дома. Ксения пребывала в глубокой печали, вызванной той неизлечимой меланхолией, какая, казалось, поразила Федора после его возвращения; она виделась только с кормилицей и думала только о брате.
Однажды вечером она была дома одна; отец с утра уехал, велев передать, чтобы к ночи его не ждали. Ксения, привыкшая к подобным поездкам, нисколько не волновалась из-за отсутствия Теленева; протяженность владений, которыми он управлял, нередко заставляла его совершать длительные переезды с места на место. Она читала. Вдруг перед нею появляется кормилица.
-- Что тебе нужно от меня в такой поздний час? -- спрашивает Ксения.
-- Идемте, попьете у нас чаю, я вам приготовила,-- отвечала кормилица с бесстрастным видом*.
-- Я не привыкла в такое время выходить из дому.
-- А сегодня все-таки нужно выйти. Пойдемте со мной; чего вам бояться? Ксения, привычная к неразговорчивости русских крестьян, решает, что кормилица приготовила ей какой-то сюрприз. Она поднимается и идет следом за старухой.
Деревня была пустынна. Поначалу Ксения решила, что все уже спят; ночь стояла очень тихая и довольно светлая; ветерок не колебал своим дуновением ивы на болоте, не пригибал на лугу высокие травы; на небе, усыпанном бледными звездами, не было ни облачка. Не доносилось издалека ни лая собаки, ни блеяния ягненка; не ржала на скаку кобыла за оградой загона; не ревел больше бык под крышей теплого стойла; пастух не тянул печальную свою мелодию, похожую на долгую ноту, что держит соловей перед каденцией,--какая-то более глубокая, нежели обычно, ночная тишина царила над равниной, тяжестью ложась на сердце Ксении, которая мало-помалу стала ощущать смутный ужас, но не осмеливалась задавать вопросы. Словно ангел смерти пролетел над Вологдой, с трепетом думала про себя девушка.
Примечания:
* Русские, даже самые бедные, имеют дома чайник и медный самовар и по утрам и вечерам пьют чай в кругу семьи; при этом стены и потолки в их избах -- это толстые неструганые сосновые бревна с пазами на концах: вставленные одно в другое, они образуют углы дома; между этими довольно скверно пригнанными брусьями проложен мох и деготь; как видите, деревенская простота жилища образует разительный контраст с изящным и тонким напитком, который в нем пьют. Примечание Путешественника.
Внезапно на горизонте возникло какое-то зарево.
-- Откуда этот свет? -- восклицает перепуганная Ксения.
-- Не знаю,-- неуверенно отвечает старуха,-- может, это последние лучи солнца.
-- Нет, -- говорит Ксения, -- где-то горит деревня.
-- Господский дом,-- возражает замогильным голосом Елизавета, -- теперь пришел черед господ.
-- Что ты этим хочешь сказать? -- Ксения в испуге хватает кормилицу за руку.-- Неужто сбываются ужасные предсказания моего отца?
-- Надо поторопиться, прибавьте шагу, я должна отвести вас подальше, чем в нашу избу, -- произносит Елизавета.
-- Куда же ты хочешь меня отвести?
-- В надежное место; второго такого нет для вас в Вологде.
-- Но отец, что будет с ним? За себя мне нечего бояться, но где отец?
-- Его спасли.
-- Спасли!.. от какой же опасности? кто? что тебе известно?.. Ах! ты просто успокаиваешь меня, чтобы делать со мной все, что тебе заблагорассудится!
-- Нет, клянусь светлым Духом Святым, сын спрятал его, и сделал он это ради вас, рискуя жизнью, потому что в нынешнюю ночь всех предателей настигнет смерть.
-- Федор спас моего отца! какое великодушие!
-- Я вовсе не великодушен, сударыня,-- произнес юноша, подходя к ним, чтобы поддержать готовую лишиться чувств Ксению. Федор решил проводить мать до ворот усадьбы, но не осмелился войти туда вместе с ней; он не пошел дальше моста, спрятался в некотором отдалении, а потом, чтобы никто не помешал бегству Ксении, двигался далеко позади обеих женщин, не показываясь им на глаза. Смятение чувств, охватившее сестру, вынудило его приблизиться и предстать перед ней, чтобы ей помочь. Но девушка уже снова обрела ту энергию, какую пробуждает опасность в сильных душах.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |