Убегу от проклятой тоски.

Я займусь своими делами,

Убегу от проклятой тоски.

Между выжженными деревнями

Распустилися васильки.

Я не знаю, что лучше, что хуже –

Видно, я кому-то нужна.

Мне давайте пьяного мужа.

Я неверная буду жена.

И. Наконечная.

Желание.

Ой вы, цветики-василёчки!

Стосковалась моя душа!

Я, наверно, дошла до точки –

Подавайте мне алкаша!

Уж его я украшу рогами –

Будет знать, паразит, как пить!

Я займусь своими делами

И деревню пойду палить!

Я – племя древнего, великого народа.

Мой предок жил в пещерах, шалашах,

Ходил как муж и воин в шкуре гордо,

И побеждал в себе животный страх….

…И новое, непомнящее племя

Забыло, кто их предок навсегда.

Оно пугает нас угрюмым видом,

Оно на четвереньках к нам ползёт.

Оно заражено наркотиком и СПИДом,

Оно и имя носит «идиот».

В. Сотников.

Зов предков.

Я племя древнего, великого народа.

Мой предок на деревьях гордо жил.

По виду он напоминал урода.

И хвост, как орден, с гордостью носил.

Всё нынче изменилось, время злое.

Какие предки, дай им Интернет!

У, племя, незнакомое младое!

Что, помнишь предков?

То-то, падла, нет!

А я, весь вне себя от древней славы,

Весь в славном прошлом, на карачки встав,

Под сенью древней дедовской дубравы

Рычу на вас, на молодых…Р-р-р… гав! Гав!

Перед утром спелой дыней

На бахче из туч луна.

Отряхну я с санок иней

Рукавицей из руна

Брошу полость меховую

На задок резных саней

Впрягу троицу лихую

Вороных моих коней.

Натяну покрепче вожжи,

Видно, так тому и быть,

Вечно буду я до дрожи

Езду быструю любить!

Н. Воробьёв.

Посмотрю на тыкву неба – в небе редькою луна.

Эх, поехать в поле мне бы – и не надо ни хрена!

Я в санки свои резные коней запрягу лихих.

Ой, кони вы вороные!

Ой, тыдых-тыдых-тыдых!

Я себя молодым не помню,

Я таким стариком и рос,

Как лопух запоздалой осенью,

Что прихлопнул ранний мороз,

Я слеплён из земли и соломы,

А глаза у меня из углей,

Никогда не имел я дома,

Жил забытым среди полей…

Горлопанил у каждого дома,

Силу мерил в своих кулаках,

Не боялся ни чёрта, ни грома,

Поцарапан и весь в синяках,

Дрался с каждой собакой и кошкой,

Умывался с крапивы росой,

Мог любому поставить подножку,

Спеть частушку – не сыщешь такой!

Но однажды задира-девчонка.

Я её не забуду вовек,

Подошла и сказала звонко:

- Что ж ты, Миша! Ведь ты – человек!

М. Свиридов

Обломила.

Я не помню, как я родился,

Под каким лопухом я рос.

Водку пил – я так веселился,

И кидался на всех, как барбос.

Я слеплён из чего – не скажу я,

Вместо глаз у меня чёрт те что,

Шёл деревней, шумя и бушуя,

А зачем – не скажу ни за что,

Я на кошек кидался собакой,

А собак вообще не любил,

Развлекался я пьянкой и дракой,

Волю дай мне – так всех бы убил!

Вот стоит предо мною девчонка,

И занёс я над нею кулак…

А она запищала звонко:

Слушай, Миша, какой ты дурак!

Заполнен бак, заполнен ют,

И теснота на полубаке

Поэты разных лет снуют,

Средь них и Пушкин… гладит баки.

На поэтический народ,

Махнув оливою с Парнаса,

Он крошит рыбкам бутерброд

Из саквояжного запаса…

На верхней палубе Давыдов

Улыбкой целится в усы

Он вне себя от дивных видов

Донской рябиновой красы.

С ним рядом Лермонтов-поручик,

Герой кавказских горных круч.

Любитель тёплых женских ручек,

Но в жизни бренной невезуч…

А вот Некрасов, Майков, Фет…

К ним томный Бальмонт прислонился.

Бог видит, комкать шляпный фетр

Поэт изрядно утомился…

Стоит и наше поколенье –

И Евтушенко, и Рубцов,

И Вознесенский в праздной лени

Рвёт капустинки с голубцов…

Средь нас почтенные мужи.

Ещё, быть может, не поэты,

Но с рифмой склонные дружить,

Храня Державина заветы.

Давайте же поднимем чаши.

И пусть их нежный перезвон

Прославит рифму, бденья наши,

И ненаглядный тихий Дон!

Н. Воробьёв

Корабль поэтов

Заполнен бак, заполнен ют,

Заполнен трюм и полубак,

И как нерезаных собак.

Поэты стаи тут снуют.

Корабль идёт, набравши ход,

Бутылки за борт уж летят,

Здесь всё навыворот идёт,

Творят поэты, что хотят.

Вот Пушкин, баки распушив,

В руке сжимает пистолет,

А перед ним стоит, дрожит.

Помещик Афанасий Фет.

Гомер с Баяном вразнобой.

На лире – тот, на гуслях – тот,

И про Кавказ крутой, лихой.

Поручик Лермонтов им врёт.

Гремит Некрасов, как пророк.

И потрясает кулаком,

И спит Есенин, как сурок,

Уже упившись коньяком.

И мы – поэты хоть куда.

И мы не будем отставать.

Завет Державина блюдя…

Ну что, ты будешь наливать?

На моих губах – любви твоей микробы.

Ты меня сумела заразить…

В. Сотников.

Инфекция.

На моих губах любви твоей микробы,

Ты меня сумела заразить.

Стрептоциду мне наестся, чтобы

Жар любовный как-то перебить?

Или уколоться бициллином,

Или аспирину пачку съесть?

Взял – и заразился, дурачина…

Где же средство от заразы есть?

Я любовью не был избалован,

Много раз испытывал облом…

Каждый раз, не заразиться чтобы

Шёл в кожвендиспансер за углом!

…Переводятся что-то

На Руси имена.

Вместо Анны – всё Ады,

Сколько Алл и Аид,

Быть Георгием

Каждый Егор норовит.

С. Лисицкий.

Святцы.

Переводятся что-то

На Руси имена.

Где, скажите, Акакий?

Нет его ни хрена!

Нету Нафанаилов.

Каллистратов, Иуд.

Канул в вечность Перпентий.

Канул в прошлое Пуд.

Где Макрина? Где Мавра?

Где, скажте Мокей?

Нет Михея и Лавра,

И исчез Фентефлей.

Как без них мы беднеем!

Слёзы душат порой.

Зря назвали Сергеем!

Лучше был бы Сысой!

Я жизнь люблю. Люблю до боли.

И оттого (всему – пора!)

Я забываю поневоле

То, что тревожило вчера.

Люблю зарю. Люблю до боли

И оттого в стихах хвалю,

И вольный ветер в чистом поле

До помрачнения люблю!

Да как же не любить безумно

Всё то, с чем связана душа.

Переходя под ропот шумный

От рубежа до рубежа?

Как не любить деревни, сёла

На древней и родной земле

Тем, кто с улыбкой невесёлой

Привык теряться в снежной мгле…

С. Луценко

Любовь

Я жизнь люблю. Люблю до боли.

А не любить её мне что ли?

Люблю восходы и закаты.

Плетни, столбы, дороги, хаты,

И речек синий перезвон,

Люблю, конечно, тихий Дон,

Люблю! Люблю свой отчий край!

Люблю! Ну, в общем, асисяй!

А слабо идти за жнейкой

Босиком да по стерне

В поцарапанных коленках

Поваляться на спине…

Где-то может на прополке

В жаркий час в июльский день

Слушать песню перепёлки,

Продвигаясь дальше в тень?

А слабо вернуться в детство

И забраться на плетень?

У тебя же есть все средства.

Только больше всех их лень.

А. Сушков.

Детство, детство золотое!

Ярким солнцем залитое!

Сад колхозный, сторож пьяный,

И шалаш среди бурьяна,

И тарзанка над рекою…

Всё любимое такое!

Надо срочно в детство впасть,

Надо в прошлое попасть.

Вот и детство. Вот и я. Вот и родина моя!

Буду слушать перепёлку…

Что? С утра – и на прополку?

А потом свиней кормить,

И телку воды налить?

А потом кидать навоз?!

Ни хрена себе запрос!

Будь он проклят, тот плетень!

Мне вернуться в детство лень!

Великий подвиг вдохновенья

Пусть он не первый, но стяжал,

Размеры, рифмы без сомненья,

Его бросают даже в жар.

Но славу всуе обретая,

Не лишне было б знать, почто

Родник донской, мелея, тает,

И гибнут струйки ни за что.

…Темнеет небо. Неприятель

На твой рассудок ополчён:

В стихе числитель, знаменатель.

И смысл и толк перемещён.

Хранитель резвых строк и вкуса,

Присяжный страж чужих стихов,

Сидит в хитоне Иисуса,

И «режет» аж до петухов.

Фитами, ижицами, вамо.

Ковыка: есьмо; азмо; пси…

Гляди, глаголь! Он режет прямо.

Господь, помилуй и спаси!

Хоть сто богов, аж до Зевеса!

Кавыка и ерек в десной.

Дай бог мне пятку Ахиллеса,

Не омовенную водой

Вот так «старик» с лицом

печальным

Все «режет» строчек доброту,

А ты стоишь, как в час

прощальный,

И торжествуешь глухоту.

Он, видно, знает, что Гораций

Не знал гекзаметров и рифм.

За час прилежных «операций»

Исчез, распался пылкий стих.

Так, честь хореев защищая,

И, защищая ямбов честь,

Сидит, того не замечая,

Что у «Гомера» ухо есть

(твоя амбиция и честь).

М. Кулешова.

Амбиция чуть не свела его в могилу.

От вдохновенья чуть не лопнул он.

Почувствовав в себе такую силу,

Пиит бесстрашно лезет на рожон.

А перед ним в хитоне Иисуса

Зевес сидит с кавыкою в руке.

Ревнитель поэтического вкуса

Пиита бьёт кавыкой по башке.

- Да у меня же ухо есть!

- По уху!

- Да у меня же нос!

- Тогда кавыкой в нос!

С тех пор ни слуху о поэте и ни духу.

Вот так решён с Гомером был вопрос.

Опять в гостях я у Кольцова

За горизонт стекает день

Заря раскрасилась пунцово

И укорачивает тень

У самовара мы с Алёшей

Свечное пламя дарит свет

Герани тянутся из плошек

На поэтический совет.

Сидим, пьём чай, смотрю на друга,

И у него теплеет взгляд…

Н. Воробьёв.

Я пил нектар с Гомером величавым.

С Баяном вещим мёд и брагу пил.

Шекспир мне как-то громко крикнул «Браво!»

И кружку эля пенного налил.

Я с Пушкиным из легендарной кружки

Пил «Редерер», «Вдову Клико» и «Мум».

Мол, как ты, говорю, товарищ Пушкин?

- Да как-то так…

- Давай, берись за ум!

А вот с Кольцовым не вино, не пиво,

Не водку даже, просто голый чай.

Нет, Алексей! Ведь это не красиво!

Ты больше так друзей не привечай!

Еду.

Ем.

Лежу.

Хожу.

А в уме стихи пишу.

Зубы чищу, полощу –

Рифму нужную ищу.

Мусор в ящик выношу, что ж ты думаешь?

Пишу!

Руки вымою, сушу

И пишу,

Пишу,

Пишу…

Ночь.

Проснулся и спешу.

Ручку в руку –

И пишу!

Г. Севрюков.

Пью.

Жую.

Живот чешу.

А в уме стихи пишу.

Поздним вечером в кровать –

А стихи пишу опять.

Выйду утром –

Тучек нет.

Тут же напишу сонет.

Если мусор выношу –

То поэму напишу.

За день написать готов

Сотню мусорных стихов!

Вновь цветком распустилась лиана

Вновь луна серебрит и пленит.

Вновь ночная косынка Дианы

Звёздным светом в лазури горит.

Вновь очнулась влюблённая роза,

Снова ласточка машет крылом.

Приоткрыла ресницы Мадонна.

Полна неги, окутана сном.

С мягким трепетом ветер коснётся

Синевы озёрных очей.

Милый ангел тебе улыбнётся

В нежном свете воздушных ночей…

Л. Ржевская.

Драгоценная роза-цветочек…

Снова ласточка машет крылом…

Оренбургский пуховый платочек

Неземным одаряет теплом…

Милый ангел сюсюкает нежно…

И Мадонна сидит тут как тут,

Бедный рыцарь стоит чуть небрежно…

Люда Ржевская! Гитлер капут!

…И кажется, что предки,

Устав лежать в тиши,

Задвигают каретки

У пишущих машин.

Защёлкают на счётах,

Поставят цифры в ряд,

В расчётах-пересчётах

Утопят светлый взгляд…

Н. Воробьёв.

Зомби.

Вот, говорят, что зомби

Едят живых людей.

Не распускайте сопли!

Есть вещи пострашней!

Когда тебя за справкой

Гоняют сорок раз,

И над тобой глумится

Какой-то пидорас,

И сотый раз по кругу

Задумают гонять,

И тысячу бумажек

Заставят заполнять,

Все закоулки ада

Пройдёшь ты, и тогда,

Со вздохом счастья скажешь:

Все зомби – ерунда.

Но если бюрократы

Полезут из гробов…

Усядутся в конторах

У письменных столов…

Защёлкают на счётах,

Уставят цифры в ряд…

Вот это будет ужас!

Вот это будет ад!

Март месяц. Ранний ледоход.

Поддавшись внутреннему зову,

Я в високосный этот год

Плыву безропотно к Азову.

Плыву на льдине… Понимаю,

За поворотом утону,

А всё ж, как счастье, принимаю,

Что утону в родном Дону…

Н. Воробьёв.

В Азов я не поеду на машине.

И мне не предлагайте «Мерседес»!

Я в марте поплыву туда на льдине,

Плевал я на технический прогресс!

На льдине доплыву до поворота,

И сразу же, понятно, утону.

Пускай меня не осуждает кто-то!

Не где-то утону – в родном Дону!

Я славил Дон, закаты и восходы,

Величественный блеск донской зари…

И воспою красу родной природы

На дне реки, пуская пузыри!

Вчерашний день

Откашливаю горько

Виски роняю в путаность шагов,

Вжилось под сердцем

Острие иголки,

И нет на свете нужных докторов.

Где ты, души тяжёлой врачеватель,

С рецептом взлётов

В варево небес,

Где жизнь оставила б свои печати,

Имевшие над смертью перевес.

Г. Петренко.

Вчерашний день

Отрыжкой тяжкой душит,

В висках шаги.

Как молотом, стучат.

Тошнит немного,

И во рту всё сушит,

А потроха и ноют, и бурчат.

Шагаю путано,

И в мыслях заплетаюсь,

Где от напасти доктора найти?

Но в медицине я не сомневаюсь!

И точно знаю я, куда идти!

Ларёк пивной – вот средство от мучений!

Скорее литр, потом ещё один!

Вот лучшее леченье из лечений!

Ещё два литра… литр… Ура, летим!

Порою мне хочется, братцы.

Объехать на старости лет.

(Хотя б ознакомится вкратце)

Россию и весь белый свет.

Послушать бы рёв Ниагары,

Камчатку зимой посетить,

Погреться под солнцем Сахары,

В Австралии малость пожить.

В целительный Ганг окунуться,

Везде побывать, посмотреть,

Но чтоб непременно вернуться,

И в милом краю умереть.

Г. Севрюков.

Уж очень мне хочется, братцы.

Объехать на старости лет

Россию, Европу, Канаду.

Америку… Весь белый свет!

Послушать бы рёв Ниагары,

В Париже бродить и мечтать…

Нарымы же и Нарьян-Мары

Прошу вас мне не предлагать!

Уж лучше в Австралии пляжи!

Уж лучше поехать в Китай!

А вот Магадан ты мне даже

И пьяному не предлагай!

На волю, на волю, в пампасы!

Пожить в благодатном Крыму…

Да, я о поездке мечтаю!

Но только не на Колыму!

Лежу на диване

В тоске и печали

Вот лето в разгаре,

А мне не сказали…

Л. Куделина.

Мне не сообщили.

Что осень настала.

Поэтому я

До зимы пролежала.

Какое ты имела право,

Как, неразумная, могла

Гулять налево и направо?

В. Нервин.

О ты, достойнейшая дева!

Сколь неразумна ты была!

Как ты могла гулять налево?

Гулять направо как могла?

Мело по всей земле,

Свеча горела,

Поэт сидел за письменным столом

Налево эта дева улетела,

Или направо – всё равно облом.

Что мне Буш,

Что мне Меркель,

Саркози непростой –

Я иду по земельке

По живой и святой.

Н. Востриков.

Вот огород мой. Вот моя земелька.

Картошка, лук, морковка – все дела.

Скажите, на фиг мне Ангела Меркель?

Она в деревне на фиг не нужна!

И Саркози в деревне не годится,

Не знает, как лопату в руки брать,

Не может он работать на землице!

Не может самогонку с нами жрать!

А Буш – ковбой, придурок деревенский,

Чуть что не так – давай скорей бомбить.

Политики! Мужской вы пол, иль женский!

Вон из деревни! Мать вас всех етить!

Дата добавления: 2015-10-21