Боас Франц (1858—1942) немецкий этнограф, эмигрировавший в 80-е гг. XIX века в США. Считается отцом современной американской антропологии, один из основателей психоаналитического направления в

Боас Франц (1858—1942) немецкий этнограф, эмигрировавший в 80-е гг. XIX века в США. Считается отцом современной американской антропологии, один из основателей психоаналитического направления в антропологии. Почти все американские культурные антропологи считают себя его учениками. Получил образование в университетах Гейдельберга, Бонна и Киля (в последнем ему присуждены ученые степени доктора философии и доктора медицинских наук). По первоначальному образованию был физиком и математиком, защитил диссертацию о цвете воды и прославился трудами по лингвистике.

В США являлся профессором во многих университетах, изучал культуру индейцев северо-западного побережья США. С 1899 и до конца жизни — первый профессор антропологии Колумбийского университета. Один из основателей Американской антропологической ассоциации (1902), журнала «International Journal of American Linguistics» (1917). Плодовитый ученый, Боас опубликовал сотни статей и книг по физической антропологии, лингвистике, археологии и этнологии, создал школу исторической этнологии. Ф. Боас заложил фундамент антропологии XX в. Выступал против увлечения общими законами развития культуры. Изучение дописьменных культур убедило его в том, что общие схемы этнографии — эволюционизм, диффузионизм и функционализм — опираются на умозрительные основания. На эмпирических фактах он убедился в том, что каждый народ имеет свою неповторимую историю и культуру. Сходные черты, например, общность языка или системы исчисления родства (матрилинейная или патрилинейная системы) в одних случаях объясняется общим происхождением, а в других — взаимным влиянием. Различия народов и присущих им систем ценностей (т.е. культуры) часто объясняется различием мотивов деятельности: на шкале ценностей китайцев добрый поступок означает совсем не то, что на шкале индейцев или эскимосов. Поэтому научное исследование культуры возможно только на базе ценностей того народа, которому они принадлежат. Освободиться от оценок, связанных с собственной культурой, и оценивать чужую культуру, исходя из нее самой, такой принцип получил в науке название принципа культурного релятивизма.

Боас Франц. Некоторые проблемы методологии общественных наук

<...> Некоторые направления науки стремятся объяснить всю многосложность культурной жизни условиями одного порядка. Так, в качестве важнейшей культурной детерминанты в настоящее время нередко называют расу. После честолюбивой попытки Гобино объяснить национальные особенности расовыми свой-ствами и доказать, что наследственность — источник всех инди-видуальных черт, вера в могущество этих факторов нашла много приверженцев. Я же полагаю, что идея всецелой зависимости культуры от расы до сих пор не получила ни одного убедительного подтверждения. Несомненно, культуры и расовые типы в географическом отношении распространены так, что каждому ареалу присущ особый расовый тип и особая культура, но отсюда не следует, что первый определяет последнюю.<...>

<...> Интерпретация культуры с точки зрения географической среды бессмысленна, ибо мы не знаем ни одной культуры, возникшей как прямая реакция на географические условия; можно говорить лишь о той или иной степени их влияния на все известные нам культуры. <...>

<...> Недалеко от географической ушла и экономическая интерпретация культурного развития. Ранние попытки Моргана связать социальную организацию и экономические условия оказались ошибочными; не больше успеха имело и более недавнее выведение культурных форм исключительно из экономики. Конечно, культура теснее связана с экономическими, нежели географическими условиями, и одна из причин этой связи в том, что экономика — часть культурной жизни. Но эти условия — не только детерминанты, но и детерминируемые величины.<...>

<...> Итак, можно констатировать малую результативность наших попыток определить общие законы культурной интеграции. Мы вправе допустить тесную связь религии и искусства, но сравнительное их изучение покажет, что искусство — всего лишь средство выражения религиозных представлений, а это не самое ценное наблюдением. <..>

Примечания

1. Впервые опубликовано: Boas F. Some Problems of Methodology in the Social Sciences // The New Social Science. Ed.: White Leonard B. University of Chicago, 1930 P. 84 - 98 (перевод Ю. С Терентьева).

2. Гобино Жозеф Артюр де (1816 - 1 882) — французский социолог и писатель, один из основоположников антропологической школы в социологии.

3. Морган Льюис Генри (1818-1881) — американский этнограф и историк первобытного общества.

Сепир родился 26 января 1884 году в Лауэнбурге (тогда в составе Германии, ныне — город Лемборк в Польше) в семье кантора. В 1904 году окончил Колумбийский университет. С 1910 по 1925 год был начальником этнографического отдела Канадской геологической службы в Оттаве. С 1927 по 1931 год был профессором Чикагского университета, с 1931 года преподавал в Йельском университете. Член Американской академии искусств и наук (с 1930), президент Американского лингвистического общества (англ.)русск. (с 1933) и Американской антропологической ассоциации (1938).

Сепир скончался 4 февраля 1939 году в Нью-Хейвене (Коннектикут).

Работая научным сотрудником в Калифорнийском университете (1907—1908), занимался описанием нескольких индейских языков запада США (яна, такелма, вишрам и др.), применяя к ним те же строгие методы анализа, которые используются при исследовании индоевропейских и семитских языков. После недолгого пребывания в университете Пенсильвании заведовал антропологией в Геологической службе Канады (1910—1925), и в этот период центральное место в его исследованиях занимали нутка (язык индейцев северо-западного побережья) и атапаскские языки. Позже он занимался навахо, хупа, юте и другими языками, а также провел целый ряд широкомасштабных сравнительных исследований.

Его этнографические описания обретали особый блеск благодаря тому, что он занимался языками племен; в своей работе Временная перспектива в аборигенной культуре Америки (Time Perspective in Aboriginal American Culture, 1916) Сепир оригинальным образом использовал лингвистические данные в целях исторической реконструкции.

Глубокое знание сравнительно-исторических данных позволило ему установить генетическое родство между различными языками Центральной и Северной Америки в работе Central and North American Languages (1929), в которой он убедительно свел большинство из общепризнанных 75 групп в шесть крупных макросемей. В сферу его интересов входили также языки Старого света и индоевропейская фонология, а также проблема международных языков. В книге «Язык» (Language, 1921) Сепир показал, что каждый язык характеризуется основополагающими структурами, которые и определяют наличие в данном языке специфических звуков, слов и грамматических особенностей; эти структурные черты языка-предка являются причиной сходного развития языков-потомков (концепция «дрейфа»).

В период работы в Чикагском (1925—1931) и Йельском университетах Сепира заинтересовался психологическими аспектами анализа языка. Будучи председателем Отделения антропологии и психологии в Национальном научно-исследовательском совете (1934—1935), он способствовал проведению важных лингво-психологических исследований. По мнению Сепира, язык, культура и личность сливаются в единое целое; язык — это «символический ключ к поведению», потому что опыт в значительной степени интерпретируется через призму конкретного языка и наиболее явно проявляется во взаимосвязи языка и мышления. Большое количество статей и его семинар в Йельском университете «Воздействие культуры на личность» не только привлекли внимание антропологов к индивидууму в его культурной среде, но и оказали заметное влияние на теорию психоанализа.

Лингвистические достижения

Сепир был одним из крупнейших и влиятельнейших лингвистов первой половины XX века, ему принадлежат пионерские достижения в лингвистической типологии, фонологии, социолингвистике. Исследовал многие индейские языки Северной Америки, выдвинул ряд гипотез об их генетических связях. Его работы оказали влияние на американский дескриптивизм, но во второй половине века активно использовались и представителями функционального и генеративистского направления.

В своих работах Сепир высказывал некоторые идеи, близкие «гипотезе лингвистической относительности», которую затем наиболее последовательно сформулировал Бенджамин Ли Уорф. Поэтому эта гипотеза известна под названием гипотеза Сепира — Уорфа.

Сепира не оставляет мысль, что языковые изменения происходят не хаотичным, случайным образом, а регулируются некоторым механизмом, тесно связанным с внутренней структурой языка. Понять природу этого механизма невозможно, не подобрав ключи к сути языковой структуры. В этих своих попытках Сепир выступает как один из основателей современной типологии. Новую типологию он строит, отталкиваясь от неудач своих предшественников. Типология XIX в. — это классификация языков в области морфологической техники. Сепира не удовлетворяет формальный и поверхностный характер этих классификаций: «Классификации эти не столько охватывают известные нам языки, учитывая их особенности, сколько втискивают их в свои узкие, негибкие рамки» (с. 118).

Стремясь «понять язык в его истинной сущности» (с. 120), Сепир не уравнивает элементы языковой структуры — он последовательно проводит мысль, что языковая структура устроена иерархически, в ней имеются более внешние, поверхностные и более глубинные элементы. Именно элементы второго типа в наибольшей мере ответственны за формирование типа языковой структуры, и именно эти элементы должны учитываться в типологических классификациях. И именно поэтому Сепира не удовлетворяет «деление языков на изолирующие, аффиксальные и символические» — «оно чересчур делает упор на внешнем, техническом выражении» (с. 130). Кстати, показателен диахронический тест Сепира, помогающий отличить поверхностные характеристики языка от глубинных: «Языки находятся в беспрерывном процессе изменения, но было бы вполне разумным предположить, что они дольше сохраняют именно то, что является в их структуре наиболее фундаментальным» (с. 136).

В основу своей классификации Сепир кладет семантический принцип. В главе V он выделяет четыре типа грамматических значений: конкретные, деривационные, конкретно-реляционные и чисто-реляционные, из которых два типа — полярные: конкретные (предметы, действия, качества) и абстрактные/чисто реляционные (устанавливают связи между конкретными значениями, придавая высказыванию законченную синтаксическую форму), а два занимают промежуточную позицию между этими полюсами: деривационные (модифицируют конкретные значения) и конкретно-реляционные (сохраняя большую конкретность, чем чисто-реляционные значения, они указывают на отношения, выходящие за пределы того слова, к которому они непосредственно относятся). Принципиально важен для Сепира универсалистский тезис, что конкретные и абстрактные значения выражаются в каждом языке, а свое исчисление типов языков он строит на наличии/отсутствии промежуточных видов грамматических значений. Сепир при этом отчетливо осознает, что выделенные им промежуточные типы довольно условны и не всегда конкретное языковое значение можно отнести к тому или иному типу, но он сохраняет дискретность своей типологической классификации (в этом ее некоторая слабость). Сепир обогащает свою четырехчленную классификацию независимыми параметрами поверхностной морфологической техники (изолирующая — агглютинативная — фузионная — символическая; аналитическая — синтетическая — полисинтетическая), благодаря чему она становится некоторым аналогом типологической шкалы, и на этой шкале он размещает свои языковые примеры.

Взгляд Сепира на задачи лингвистического метода ярко демонстрирует сделанное им попутное наблюдение, связанное с тем, что такие географически далекие языки, как греческий и такелма, оказались соседствующими на его типологической шкале. «Их сходство идет дальше обобщенных фактов, отмеченных в таблице. Может также показаться, что языковые характеристики, о которых легко думать вне всякой связи друг с другом, которые, казалось бы, с точки зрения теории никак между собой не связаны, обнаруживают между тем тенденцию сгруппировываться или двигаться вместе в кильватере некоего скрытого, но властно их контролирующего импульса к форме, который управляет их дрейфом. Поэтому, если мы только убедились в интуитивном сходстве двух данных языков, в присущем им обоим одинаковом внутреннем ощущении формы, нам не придется чересчур удивляться тому, что каждый из них ищет и избегает одних и тех же направлении языкового развития. Мы в настоящее время еще весьма далеки от того, чтобы уметь точно определить, в чем именно заключается это основополагающее чувство формы. Мы можем в лучшем случае только смутно его ощущать и должны по большей части довольствоваться одной лишь констатацией его симптомов... Настанет, быть может, день, когда мы будем в состоянии восстанавливать по этим симптомам стоящие за ними великие основополагающие схемы» (с. 135). Увы, самое большее, что мы можем сделать через 70 лет, — это солидаризироваться с надеждами Сепира.

Хотя Сепир, естественно, не употребляет ходового ныне термина «универсалия», но он является, по существу, приверженцем универсалистского подхода к языку. Он убежден, что эти всеобщие языковые характеристики коренятся в содержательной стороне языка и в прагматических условиях его существования: «Внутреннее содержание всех языков одно и то же — интуитивное знание опыта. Только внешняя их форма разнообразна до бесконечности, ибо, эта форма... не что иное, как коллективное искусство мышления, искусство, свободное от несущественных особенностей индивидуального чувства» (с. 193). Далее, Сепир понимает язык как взаимосвязанную систему уровней, в которой действуют глубокие имп-ликативные отношения между фундаментальными и внешними ее характеристиками. Именно с этих позиций он рассматривает звуковую технику языка: «...раз звуки речи существуют лишь постольку, поскольку они являются символическими носителями существенных значений и пучков значений, почему бы мощному дрейфу в сфере значений, а также ее постоянным характеристикам не оказывать поощряющего или сдерживающего влияния на направление фонетического дрейфа? Я полагаю, что такого рода влияния могут быть вскрыты и что они заслуживают гораздо более внимательного изучения, чем это делалось до сих пор» (с. 167).

Примечательно наблюдение Сепира над когнитивно-прагматической значимостью префиксальной/суффиксальной альтернативы технического построения словоформы: «Мне представляется, что есть психологически довольно существенное отличие между языком, наперед устанавливающим формальный статус корневого элемента, еще до того, как он назван... и таким языком, который начинает с конкретного ядра слова, а статус этого ядра определяет рядом последующих ограничений, каждое из коих урезывает в некоторой степени то общее, что предшествует» (с. 122).

Нет возможности отметить все те идеи данной книги, которые определяют сепировскую концепцию языка и которые имеют основополагающее значение не только для нынешнего этапа развития лингвистики, но и для ее будущего. Вообще надо отметить, что Сепиру присущ дар предвидения новых горизонтов лингвистики и формулирование гипотез, которые пока что не могут быть доказаны с помощью имеющихся у нее средств. Отмечу еще только одно предположение, связанное с реконструкцией исторического процесса формирования технических средств означивания мысли. В связи со своей классификацией значений, в которой конкретные (корневые) значения противопоставляются реляционным значениям, Сепир высказывает мнение, что «все реальное содержание речи, заключающееся в потоке произносимых гласных и согласных звуков, первоначально ограничено было сферой конкретного; отношения не выражались первоначально посредством внешних форм, но подразумевались и устанавливались при помощи линейного порядка и ритма» (с. 112).

Хотя книга «Язык» посвящена в основном внутренней структуре языка, две последние главы затрагивают антропологическую проблематику — о взаимоотношении языков с расами и культурой, а также о языке как средстве литературы. В связи с проблемой переводимости литературных произведений Сепир предлагает различать «два различных вида или уровня искусства — обобщающее, внеязыковое искусство, доступное передаче без ущерба средствами чужого языка, и специфически языковое искусство, по существу не переводимое» (с. 196).

Раздел «Общие проблемы языка» включает ряд статей, непосредственно примыкающих к проблематике книги «Язык». Все они написаны Сепиром в более поздние годы и, таким образом, представляют собой развитие идей, впервые систематически изложенных им в «Языке».

Первые четыре работы — это статьи из «Энциклопедии социальных наук» (1933): «Символизм», «Коммуникация», «Диалект» и «Язык».

В статьях «Символизм» и «Коммуникация» рассматривается семиотическая природа естественного языка в общем ряду других знаковых систем (всевозможные типы сигнализации, жесты, церемониальные акты, этикет, математическая нотация и т.п.). Сепир отличает референциальный (отсылочный) символизм от конденсационного (заместительного) символизма. Если первый тип связан с формальной работой сознания, то второй — со сферой бессознательного.

В статье «Диалект» дается авторское понимание этого термина, несколько отличающееся от нашей отечественной традиции. В основе его лежит идея близкого родства и восхождение к единому до-диалектальному языку. Именно в этом контексте русский и белорусский имеют для Сепира статус диалектов, а не языков.

Статья «Язык» фрагментарно была включена в «Хрестоматию» В.А.Звегинцева, здесь она воспроизводится полностью, В этой статье Сепир дает чрезвычайно емкое изложение своей целостной концепции языка как средостения всех поведенческих функций человека. Язык «настолько глубоко коренится во всем человеческом поведении, что остается очень немногое в функциональной стороне нашей сознательной деятельности, где язык не принимал бы участия» (с.231). Не поняв язык, нельзя понять человека ни в его психической, интеллектуальной и культурной и социальной сферах, ни в его истории. Ряд мотивов книги «Язык» перелагается здесь Сепиром заново, в более афористичной и завершенной форме, заметна и определенная эволюция взглядов автора. Так, уделяя довольно значительное внимание функциям языка, Сепир призывает не преувеличивать значимость его коммуникативной функции. «Более правильным представляется утверждение, что изначально язык является звуковой реализацией тенденции рассматривать явления действительности символически, что именно это свойство сделало его удобным средством коммуникации и что в реальных обстоятельствах социального взаимодействия он приобрел те усложненные и утонченные формы, в которых он нам известен ныне» (с.231). Сепир упоминает также ряд производных функций языка — как фактора социализации (язык как символ социальной солидарности всех говорящих на данном языке), как фактора унификации и одновременно развития индивидуальности, как способа накопления и передачи культуры, как средства поддержания социального комфорта и т.д.

В статье «Грамматист и его. язык» (1924) Сепир упоминает о мыслительных процессах, связанных с той областью психики, которая называется интуицией, и отсутствие интереса у психологов к этой проблематике он связывает с тем обстоятельством, что инструментом проникновения в эту сферу является язык — далекий от них предмет. «Мы имеем все основания предполагать, — утверждает Сепир, — что языки являются по существу культурными хранилищами обширных и самодостаточных сетей психических процессов, которые нам еще предстоит точно определить» (с.255). Эта идея удивительным образом перекликается с современными попытками реконструкции когнитивных процессов по данным языковой деятельности. Скептицизм Сепира относительно психологов тоже, к сожалению, оправдывается — указанные попытки осуществлены в основном с лингвистического конца, хотя еще в 20-е гг. Сепир призывал объединить в этом направлении усилия лингвистов, психологов и философов (с.253). В данной статье, в связи с рассуждениями о несоизмеримости членения опыта в разных языках, высказывается также идея, которая позже вошла в историю языкознания как гипотеза относительности Сепира—У орфа, хотя идея лингвистической относительности формулируется самим Сепиром весьма осторожно (ее радикальный вариант принадлежит его ученику Уорфу). Статья «Статус лингвистики как науки» (1929) обращена к широкой научной общественности (в основу ее положен доклад, прочитанный на совместной междисциплинарной конференции лингвистов, антропологов и популяризаторов научных знании в 1928 г.). В ней Сепир обосновывает тезис, что «языкознание одновременно одна из самых сложных и одна из самых фундаментальных наук» (с.263), — это как бы продолжение той концепции, которая была отражена в предыдущей статье. Но здесь основное внимание уделяется междисциплинарным связям лингвистики, поскольку «язык доказывает свою полезность как инструмент познания (разрядка моя. — А, К.) в науках о человеке и в свою очередь нуждается в этих науках, позволяющих пролить свет на его суть» (с.260), таких, как антропология, культурология, социология, психология, философия. Предвидит Сепир и установление связей лингвистики с естественными науками.

Соотношение теоретического и описательного языкознания обсуждается Сепиром в статье «Отношение американистики к общему языкознанию», опубликованной посмертно (1947). В ней Сепир настаивает на необходимости для каждого профессионального лингвиста преодолевать эмпирическую ограниченность знакомства с какой-либо одной группой языков, ведущую к всевозможным типологическим предрассудкам и заблуждениям. Языки американских индейцев (и не только они) в этом отношении «являются бесценным опытным полем для серьезных лингвистических размышлений» (с.268). Сепир указывает также на необычайную плодотворность полевых исследований для начинающих лингвистов. «Попытки индуктивным путем определить состав фонетической системы или морфологии языка совершенно иной структуры» (с.269) наиболее эффективно воспитывают правильный метод лингвистических исследований, которые «требуют одновременно и тонкого восприятия каждой конкретной формы выражения, и готовности признать великое разнообразие возможных форм» (Грамматист, с.251). «Можно даже пойти далеко и утверждать, что только лингвист, прошедший через такой опыт, имеет реальные представления о том, что такое язык» (с.269). Это очень серьезный урок Сепира-педагога, который неплохо было бы усвоить всем.

Исследованию возможного влияния среды обитания на язык посвящена статья «Язык и среда» (1922), значительная часть которой имеет негативный характер. Сепир признает такого рода влияние только на содержательную сторону языка, в основном на лексику.

Последняя статья данного раздела «Речь как черта личности» (1927) перебрасывает мостик между двумя областями знания — лингвистикой в собственном смысле слова и антропологией. Цель проведенного Сепиром исследования — уяснить, в какой мере и в какой форме специфическая неповторимость личности выражается в языке. Содержание же данного, в какой-то мере уникального исследования — языковые средства в аспекте социальном и индивидуальном. Социальный аспект Сепир последовательно разделяет на два слоя — языковой (разделяемый всем сообществом говорящих на данном языке людей) и групповой (характеризующий некоторую однородную социальную группу). С позиций этой трехэлементной классификации Сепир проводит изысканный анализ вариативности таких элементов языковой формы, как голос, голосовая динамика (включающая интонацию, ритм, плавность речи, темп), произношение звуков, лексика и стиль. Здесь, как и во многих других областях, Сепир выступает первопроходцем, причем первопроходцем без последователей. Тут он оказывается впереди не только 20-х, но и 90-х гг.

По свидетельству современников, Сепир в своих исследованиях индейских языков проявил себя как блестящий фонетист, достигавший совершенного анализа самых необычных звуковых систем, отличавшийся скрупулезной точностью записи звучащей речи. Необходимость фиксации материала бесписьменных языков способствовала формированию фонологического подхода к анализу речи. Но у Сепира этот подход не ограничился стихийным фонологизмом, а привел его к формулированию основ фонологической теории и понятия фонемы. Образцом обоснования фонологической теории является его статья «Психологическая реальность фонем» (1933). В отличие от тех лингвистов, для которых фонема — это только абстрактная научная сущность, точка пересечения отношений в системе, для Сепира это в то же время психологическая реальность говорящего. «Многолетний опыт записи и анализа бесписьменных индейских и африканских языков привел меня к убеждению, что неискушенный носитель языка слышит не фонетические элементы, а фонемы» (с.300). Статья представляет собой увлекательный протокол процесса исследовательского анализа языковых данных с помощью привлечения интуиции информанта. Сепир убедительно показывает, что носитель языка использует не только фонологический инвентарь единиц, но и их мор-фонологическую значимость. Сейчас, конечно, никого уже не надо убеждать, что эти уровни анализа необходимы, но трудно привести какую-либо другую работу, в которой сама процедура открытия лингвистической истины описывалась бы так конкретно, просто и увлекательно.

В эпоху, когда психолингвистики как особой науки еще не существовало, Сепир провел интереснейший психолингвистический эксперимент по выявлению символических коннотаций между качеством гласных и смысловой оппозицией «маленький/большой», установив, что гласные г — а соответствуют полюсам этой шкалы. Это заключение сделано на основе анализа статистически достоверных опытных данных по восприятию псевдослов — искусственных звуковых цепочек, произносимых как слова английского языка. Описание исследования содержится в статье «Об одном исследовании в области фонетического символизма» (1929).

Методика фонетической реконструкции исходной фонетической системы родственных языков излагается в статье «Понятие фонетического закона» (1931). Сепир использует данные проведенной Блумфилдом реконструкции консонантной системы алгонкинских языков и ведет читателя по лабиринтам лингвистического рассуждения, приводящего к открытию нетривиальной научной истины. Это эссе — блестящий пример педагогического сочинения.

Наконец, работа «Глоттализованные проходные в навахо, нутка и квакнутль (с замечанием об индоевропейском)» (1938) показывает Сепира как тончайшего исследователя конкретной материи языка, выдающегося практика лингвистического анализа. Статья при переводе несколько сокращена за счет технических деталей, но по ней видно, с какой любовью Сепир относился ко всякому языковому факту и как много он мог за ним увидеть. Эта работа в данном томе — чуточку приоткрытая верхушка того айсберга, каковым является научное творчество Сепира.

В наследии Сепира представлены также работы, касающиеся более высоких языковых уровней. В сборник включено по одной работе из области морфосинтаксиса и семантики. Как известно, термин «мор-фосинтаксис» появился недавно и Сепир им не пользовался, но его статья «Проблема именной инкорпорации в языках американских индейцев», написанная, кстати, в типологическом ключе, посвящена одному из интереснейших явлений, находящихся на стыке морфологии и синтаксиса — инкорпорации. Отталкиваясь от узкого определения инкорпорации Крёбером как объединения в одном слове именного объекта и глагола, Сепир приводит богатый фактический материал, требующий расширенного толкования этого явления — как «объединения именной основы с глагольной, независимо от того, какова в ее логическом смысле синтаксическая функция имени» (с.361). Данную статью вместе с предыдущей объединяет присущий Сепиру метод типологически значимых обобщений исходя из скрупулезного анализа собственноручно добытых и сопоставленных данных. Этот метод, конечно, чрезвычайно трудоемок, но зато он дает надежные результаты.

Интерес Сепира к семантике наблюдается еще в его книге «Язык». Вспомним, что исходным пунктом его морфологической классификации языков была классификация грамматических значений. Там же он намечал программу будущих типологических исследований конкретных разновидностей грамматических значений — рода, падежа, числа, вида, времени, наклонения, способа получения информации и т.д. (с.107—108) (эта программа в наше время успешно претворяется в жизнь). Но особенно усиливается семантическая ориентация Сепира в последнее десятилетие его жизни (т.е. на фоне безраздельного господства дескриптивистской моды). В сборник включена его статья «Целостность» (1930), по духу близкая к его поздней работе «Градуирование» (как уже говорилось, публиковавшейся в русском переводе). Эта работа — провозвестник того направления в лингвистике, которое стало активно развиваться спустя три десятилетия. Сепир преодолевает целую пропасть, отделяющую лингвистику формы от лингвистики содержания. У него нет ни прецедента, ни терминологии, ни даже концептуальной поддержки — дух захватывает, как он мог взяться за такое. Чтобы правильно оценить эту работу, надо понимать, на каком пустыре Сепир ее создавал. Обладая гениальным даром ощущения языковой формы и разумного пользования тем, что называют здравым смыслом, он достигает тончайшего анализа семантических противопоставлений в области значения 'объединение в целое', 'целостность' (totality). Неблагодарное занятие пересказывать эту работу, тем более что сейчас она требовала бы перевода на язык современной семантики, более строгих формулировок, тестирования адекватным языковым материалом и, видимо, определенных корректив. Но в этой работе в концентрированном виде проявился гений Сепира.

По объему, несомненно, американистика составляет львиную долю научного творчества Сепира. В настоящий сборник включены лишь некоторые из его работ, имеющие не только специальную, но и общелингвистическую значимость. Раздел «Американистика» открывается широко известной работой, в которой он подводит итоги своих многолетних размышлений о генетической классификации индейских языков («Языки Центральной и Северной Америки» (1929)). Эта статья обосновывает его гипотезу, высказанную им на одной странице в 1921 г. (A bird's eye view of American languages north of Mexico. — «Science», 1921, 54, p. 408). По этой гипотезе число языковых семей в Северной Америке сокращается с 55 (как было в предшествующей классификации) до 6. Несмотря на имевшиеся критические высказывания в адрес гипотезы Сепира, эта классификация остается до сих пор хрестоматийно известной. Сепир собирался распространить свою классификацию на Южную Америку, но скудость сведений о многих языках не позволила ему это сделать.

«Некоторые внутриязыковые свидетельства северного происхождения индейцев навахо» (1936) есть изящное приложение методики, изложенной Сепиром ранее в работе о временной перспективе (см. ниже). В качестве исходного объекта рассуждения берутся четыре слова. Их детальный лингвистический, культурологический, этимологический и сравнительно-исторический анализ доказывают, что в языке сохранились вещественные следы пребывания индейцев навахо на другой территории.

Статья «Аномальные речевые приемы в нутка» (1915) дает представление о раннем Сепире: языковой материал был собран им в 1910 г. Эта статья производит впечатление экзотичностью языкового материала. Сепир анализирует грамматические значения, связанные с указаниями на социальное положение, возраст, пол и многие другие характеристики (карлики, горбуны, левши, трусы) слушающего или лица, являющегося предметом речи. Параллельно он указывает на весьма специфические формальные приемы выражения этих значений (например, консонантные замены). Характерно, что даже в этой дескриптивной по существу статье Сепир стремится к объяснению необычных феноменов, выявлению их исторических истоков и первичной мотивации.

По экзотичности языкового материала к этой работе примыкает статья «Мужской и женский варианты речи в языке яна» (1929). в которой описываются многообразные различия между речью мужчин и женщин. В целом, обобщая конкретные фонетические альтернации, женская речь выступает как редуцированная форма мужской. Сепир высказывает допущение, что, «возможно, редуцированные женские формы являются условными символами менее центрального или менее ритуально значимого статуса женщин в обществе» (с.461).

Раздел завершается краткой заметкой «Два навахских каламбура» (1932), в которой дается тонкий анализ двусмысленных высказываний и связанных с ними конситуативных обстоятельств.

Раздел «Культура, социум и личность» открывает нам Сепира в совершенно новой ипостаси. Статья «Культура, подлинная и мнимая» (1924) написана в публицистическом духе скептицизма по отношению к высшим достижениям культуры, якобы воплощенным в американском образе жизни, но по содержанию она значительно шире. В ней рассматриваются различные трактовки термина «культура» и связанные с ними коннотации. Противопоставляя подлинную культуру мнимой, Сепир исходит из того, что «подлинная культура не является с необходимостью ни высокой, ни низкой; она всего лишь по природе своей гармонична, уравновешенна и самодостаточна, и в этом — ее неотъемлемые свойства» (с.473). Статья проникнута гуманизмом, пониманием непреходящих человеческих ценностей, верой в совершенствование духовного «я».

Отдельное место в творчестве Сепира занимает монографическое исследование «Временная перспектива в культуре коренного населения Америки: опыт методологии» (1916). Это первое крупное научное произведение Сепира, получившее отклик в научном мире. В этом труде Сепир систематизировал всевозможные методики реконструкции ранних культурных состояний общества. Значительное место занимает анализ собственно лингвистической техники такой реконструкции.

Статьи «Обычай» и «Личность» были написаны для «Энциклопедии социальных наук» (1934). Проблема личности (personality) глубоко волновала Сепира, он многократно возвращается в своих работах к оппозиции «индивидуальное/социальное». Эта оппозиция затрагивается им и в статьях «Нужна ли нам суперорганика» (1917) и «Бессознательные стереотипы поведения в обществе» (1927). Но в центре внимания последней статьи — бессознательное структурирование языкового поведения. Хотя все поведенческие стереотипы приобретаются каждым человеком в процессе его индивидуального опыта, они «в их окончательном виде разнятся от индивида к индивиду (а часто и от поколения к поколению) самым минимальным образом» (с.604).

Генезису первобытных обществ, их социального устройства и культурных систем посвящена статья «Антропология и социология» (1927).

Краткий обзор включенных в данный сборник статей показывает, сколь разнообразно научное творчество Сепира, сколь фундаментальны его результаты, сколь во многих областях он оказался первооткрывателем. Более того, для нас Сепир являет собой такой тип ученого, который сегодня, в эпоху торжества узкой специализации, уже почти немыслим. В Сепире поражает его способность охватить явление целиком, сохранив все существенные для него живые связи, не обеднив и не извратив его. И при этом не скользить по внешней поверхности явления, а проникать в самые сокровенные его глубины, десятикратно усиливая рациональное знание могучей интуицией. Не быть рабом догмы, а следовать естественным путем, повторяющим структуру самого явления. Энциклопедизм Сепира проистекает не из желания количественных нагромождений, а из сути изучаемого им объекта — языка. Все, с чем связан язык, то есть все то, что предопределяет его бытие, и все то, что предопределяет язык своим бытием, — все это интересно и важно Сепиру. Испив из освежающего родника многомерной сепировской мысли, лишний раз убеждаешься в порочности тех перегородок, усердным расставлением которых прославилась наука XX в., и укрепляешься в вере, что когда-то эти перегородки падут.

Дитя ли Сепир своего времени? Если бы это было так, то следовало бы ожидать последовательного развития его идей, а, как мы видели, это далеко не так. Создается впечатление, что Сепир приходит к нам не столько из прошлого, сколько из будущего, и его общечеловеческий взгляд на язык — это намек на то, к какому рубежу лингвистике еще предстоит подойти7.

⁷ Пользуясь случаем, хочу выразить признательность сыновьям Э.Сепира Филипу Сепиру и Дэвиду Сепиру, коллегам Регне Дарнелл, Майклу Сильверстейну, Джорджу Стокингу за внимание и интерес, проявленные к данному изданию. Приношу также благодарность М.Б.Бергельсон, А.А.Кибрику, С.А.Крылову, ознакомившимся со вступительной статьей и сделавшими ряд полезных замечаний.

Воспроизведенные в книге фотографии Э.Сепира были любезно предоставлены издательству Ф.Сепиром. С особой благодарностью (от себя лично и от всех читателей) хочу отметить неоценимую инициативу профессора Корнельского университета Джона Бауэрса, оказавшего данному изданию — в критической для него экономической ситуации — существенную материальную поддержку. Благодарю Ф.С.Крылова и H.H. Попова за техническую помощь в осуществлении компьютерного набора.

А.Е.Кибрик

Гипотеза Сепира — Уорфа (англ. Sapir-Whorf hypothesis), гипотеза лингвистической относительности — концепция, разработанная в 30-х годах XX века, согласно которой структура языка определяет мышление и способ познания реальности.

Предполагается, что люди, говорящие на разных языках, по-разному воспринимают мир и по-разному мыслят. В частности, отношение к таким фундаментальным категориям, как пространство и время, зависит в первую очередь от родного языка индивида; из языковых характеристик европейских языков (так называемого «среднеевропейского стандарта») выводятся не только ключевые особенности европейской культуры, но и важнейшие достижения европейской науки (например, картина мира, отражённая в классической ньютоновской механике). Автором концепции является американский этнолингвист-любитель Б. Л. Уорф; эта концепция была созвучна некоторым взглядам крупнейшего американского лингвиста первой половины XX века Э. Сепира (оказывавшего Уорфу поддержку) и поэтому обычно называется не «гипотезой Уорфа», а «гипотезой Сепира — Уорфа». Сходные идеи ранее высказывал и Вильгельм фон Гумбольдт.

В своей наиболее радикальной формулировке гипотеза Сепира — Уорфа в настоящее время не имеет сторонников среди серьёзных профессиональных лингвистов. Данные языка хопи, на которые опирались многие выводы Уорфа, как указывали специалисты по языкам североамериканских индейцев, могут интерпретироваться по-разному. Сама возможность влияния языковых категорий на восприятие мира является предметом активной дискуссии в этнолингвистике, психолингвистике и теоретической семантике.

Одним из стимулов создания в 1950-х годах искусственного языка логлан была попытка проверить данную гипотезу на практике. В сообществе наиболее динамично развивающегося идиома этого языка — ложбана — идея его использования для проверки этой гипотезы регулярно обсуждается.

Бенджамин Ли Уорф (англ. Benjamin Lee Whorf, 24 апреля 1897, Уинтроп, Массачусетс — 26 июля 1941, Уэтерсфилд, Коннектикут) — американский лингвист, специалист по языкам американских индейцев и автор так называемой гипотезы «лингвистической относительности», известной также как «гипотеза Сепира — Уорфа».

Окончил Массачусетский технологический институт (1918), по образованию химик-технолог. Основной профессиональной деятельностью Уорфа, которой он занимался всю жизнь, было страхование от пожаров. Интерес к лингвистике возник у Уорфа с ранних лет (так, в молодости он изучал древнееврейский язык, чтобы прочесть Библию в подлиннике); во время служебных поездок он познакомился с индейцами хопи и увлёкся их языком (юто-ацтекской семьи), поразившим его радикальным несходством с европейскими языками. Им опубликованы работы по языкам индейцев юто-ацтекской семьи и семьи майя, а также ряд статей более общего характера (рассчитанных на широкую аудиторию), в которых и изложены основные положения теории «лингвистической относительности». Большое влияние на Уорфа оказали лекции Э. Сепира, которые он слушал в 1930-е гг. в Йельском университете. Сепир, в свою очередь, оказывал разнообразную поддержку научным исследованиям Уорфа; в частности, по его приглашению Уорф в 1937—1938 гг. читал лекции по антропологии в Йельском университете (не оставляя, однако, своей работы в страховой компании, где он в конце жизни получил должность заместителя директора). Основные труды Уорфа собраны в вышедшей посмертно книге «Language, Thought, and Reality» (1956, 2 изд. 1997).

Как дескриптивные, так и теоретические работы Уорфа вызывали значительную критику специалистов; вместе с тем, его парадоксальная гипотеза, постулирующая прямую зависимость категорий мышления от категорий языка (некоторые близкие идеи ранее высказывались Сепиром, хотя и не в таком радикальном виде), оказала крайне стимулирующее воздействие на развитие таких дисциплин, как этнолингвистика, психолингвистика, общая семантика и грамматическая типология. Уорфу принадлежит термин «языки среднеевропейского стандарта» (Standard Average European), широко используемый в настоящее время.

Умер от рака.

Дата добавления: 2015-10-21