- Привет обоим. Господи, да вы и впрямь неразлучны.
Они были оба светловолосые и коренастые и больше походили на русских, чем
настоящие русские. Он подождал, пока они
уйдут, вымыл руки и затем небрежным шагом вплыл в кабинет Лодера Стрикленда.
- Господи помилуй, как Акула умеет вести беседу! - беззаботно сказал он.
- Очень способный офицер. Из всех, кто здесь работает, ее в первую очередь
можно назвать незаменимой. Исключительно
компетентна, можете мне поверить на слово, - сказал Лодер.
Он внимательно взглянул на часы, перед тем как подписать пропуск, и
проводил Гиллема обратно к лифту. Возле барьера
Тоби Эстерхейзи разговаривал с неприветливым молодым вахтером.
- Ты собираешься назад в Брикстон, Питер? - Его голос звучал небрежно, и,
как обычно, лицо было непроницаемо,
непонятно было, к чему он клонит.
- А что?
- У меня здесь просто есть машина. Я бы мог везти тебя. У нас есть кое-
какие дела в том районе.
"Везти тебя". Крошка Тоби и на одном языке не мог говорить как следует,
хотя говорил почти на всех. В Швейцарии
Гиллем слышал, как он говорит по-французски с немецким акцентом; в его немецком
слышалось что-то славянское, а в
английском было полно случайных оговорок, ненужных пауз и не правильно
произнесенных гласных.
- Спасибо, Тоб, я думаю, мне пора домой. Пока.
- Прямо домой? Я могу везти тебя все равно.
- Благодарю, мне нужно пройтись по магазинам. Все эти чертовы крестники,
понимаешь.
- Ну ясно, - сказал Тоби, будто у него их не было и он не понимает подобных
забот. Он обиженно поджал свои маленькие
губы, снова придав лицу каменное выражение.
"Какого черта ему нужно? - подумал Гиллем. - Крошка Тоби вместе с этим
толстяком Роем: чего это они так на меня
уставились? То ли вычитали там что-нибудь, то ли что-то раскусили".
Выйдя на улицу, он не спеша побрел вдоль Чаринг-Кросс-роуд, глазея на
витрины книжных магазинов, одновременно
автоматически просматривая обе стороны улицы. Заметно похолодало, поднимался
ветер, и, судя по лицам спешащих
прохожих, погода не предвещала ничего хорошего. Питер испытывал воодушевление.
"Что-то я слишком отстал от жизни, -
подумал он. - Нужно жить в ногу со временем". В магазине "Цвеммерс" (Крупнейший
книжный магазин Лондона (по имени
первого владельца)) он детально изучил красивое подарочное издание под названием
М у з ы к а л ь н ы е и н с т р у м е н т ы
н а п р о т я ж е н и и в е к о в " и вспомнил, что Камилла будет допоздна
заниматься с доктором Сандом, ее учителем по
флейте. Повернув назад, он дошел до "Фойлз", проглядывая очереди на автобусных
остановках. "Все время представляй себе,
будто ты за границей", - говорил ему Смайли. Это было нетрудно, если вспомнить
дежурную комнату и отрешенно
уставившегося на него Роя Бланда. И Билла тоже. Неужели Хейдон разделял их
подозрения? Нет. Билл сам по себе, решил
Гиллем, не в силах совладать с нахлынувшим на него чувством симпатии к Хейдону.
Билл не станет разделять ничье мнение,
если оно в первую очередь не принадлежит ему самому. Рядом с Биллом эти двое
просто пигмеи.
В Сохо он поймал такси и попросил отвезти его к вокзалу Ватерлоо. На
Ватерлоо он зашел в вонючую телефонную будку и
набрал код Митчема в Суррее, чтобы поговорить с инспектором Мэнделом, бывшим
офицером полиции из Отдела
специальных операций, которого Гиллем и Смайли знали по другим делам. Когда
Мэндел подошел к телефону, Гиллем
попросил позвать Дженни и услышал короткий ответ, что никакая Дженни здесь не
живет. Он извинился и повесил трубку.
Затем набрал номер службы точного времени и вежливо поговорил с
автоответчиком: снаружи стояла пожилая леди и
ждала, когда он закончит. Ну, теперь он, наверное, уже на месте, подумал Гиллем.
Он снова повесил трубку и набрал другой
номер в Митчеме; на этот раз он звонил в телефонную кабину в конце той улицы,
где жил Мэндел.
- Это Вилл, - сказал Гиллем.
- А это Артур" - весело ответил Мэндел. - Как поживает Вилл?
Мэндел был угловатой проворной ищейкой с умным лицом и проницательными
глазами, и Гиллем очень живо
представлял себе, как он в эту минуту склонился над своим полицейским блокнотом,
держа наготове карандаш.
- Я хочу прочитать вам краткую сводку на тот случай, если, не дай Бог,
попаду под автобус.
- Это хорошо, Вилл, - утешил его Мэндел. - Осторожность никогда не
помешает.
Питер медленно продиктовал свое послание, используя в качестве кода
терминологию ученых, которую они разработали
для окончательной защиты от случайного подключения: экзамены, студенты, научные
доклады, которые кто-то у кого-то
передрал. Каждый раз, когда Гиллем делал паузу, он слышал лишь легкое
поскрипывание. Он представил себе, как Мэндел
пишет, медленно и разборчиво, и не переспрашивает, пока не закончит.
- Кстати, я получил из проявки те фотографии с вечеринки, - сказал наконец
Мэндел после того, как проверил все еще раз. -
Получились то что надо. Ни одной неудачной.
- Спасибо. Я очень рад.
Но Мэндел уже повесил трубку.
Что я могу сказать про "кротов", подумал Гиллем, так это то, что вся их
жизнь от начала до конца - это длинный темный
туннель. Придержав открытую дверь для пожилой леди, он увидел, что с телефонной
трубки, висящей на рычаге, медленно
сползают капли пота. Он вспомнил свое послание Мэнделу и снова подумал о Рое
Бланде и Тоби Эстерхейзи, уставившихся
на него, когда он стоял в дверях. Ему вдруг нестерпимо захотелось узнать, где
сейчас Смайли и соблюдает ли он
осторожность. Не совсем уверенный, правильно ли он все понимает, Гиллем вернулся
на Итон-Плейс, испытывая жгучую
потребность увидеть Камиллу. Неужели его возраст играет теперь против него?
Впервые в жизни он почему-то погрешил
против собственных представлений о благородстве.
У него было чувство отвращения, даже омерзения к самому себе.
Глава 12
Некоторым пожилым людям, когда они приезжают в Оксфорд, каждый камень
словно подмигивает, напоминая о
молодости. Смайли к таким людям не относился. Десять лет назад он бы, вероятно,
еще мог почувствовать что-то подобное.
Но сейчас - нет. Проходя мимо Бодлеанской библиотеки, он рассеянно подумал: а
вот здесь я работал. Увидев дом своего
старого куратора на Паркс-роуд, он вспомнил, что перед самой войной в этом
большом саду Джебоди первым дал понять, что
может переговорить кос с кем в Лондоне, "кого он хорошо знает". И, услышав, как
Том Тауэр отбивает шесть часов вечера,
Джордж неожиданно для себя вспомнил о Билле Хейдоне и Джиме Придо, которые,
должно быть, поступили сюда в тот год,
когда Смайли заканчивал учебу, и которых война свела вместе; и из праздного
любопытства ему стало интересно, как они
выглядели рядом: Билл - художник, полемист, сочувствующий социалистам, и Джим -
спортсмен, слушающий Билла с
открытым ртом. Во время расцвета их карьеры в Цирке, вспоминал он, различия
между ними почти сгладились: Джим достиг
недюжинной гибкости ума, а Биллу не было равных в оперативной работе.
И только под конец снова возобладала изначальная противоположность: рабочая
лошадка вернулась в свою конюшню, а
мыслитель - к своему письменному столу.
Моросил дождь, но Смайли не замечал его. Он приехал поездом и пошел пешком
от станции, все время кружа, петляя,
сворачивая в сторону, все время возвращаясь к магазину "Блэкуэллс", к своему
бывшему колледжу, затем еще куда-нибудь,
затем опять на север. Из-за высоких деревьев здесь довольно рано стемнело.
Дойдя до переулка, он снова замешкался, еще раз осмотрелся. Какая-то
женщина в шали проехала мимо него на
велосипеде, плавно скользя в лучах уличных фонарей, пронизывающих клочья тумана.
Потом она толкнула калитку и исчезла
в темноте. На противоположной стороне улицы какая-то закутанная фигура
прогуливала собаку, он не мог разобрать,
мужчина это или женщина.
Если не считать этого, и на улице, и в телефонной будке было совершенно
пусто. Затем вдруг мимо прошли двое, громко
разговаривая о Боге и о войне.
Говорил в основном тот, что помоложе. Услышав, что старший слушал и с чем-
то соглашался, Смайли предположил, что
это профессор и студент.
Он шел вдоль высокой ограды, сквозь которую там и сям торчали ветки кустов.
Ворота под номером "15" еле держались на
петлях; они были двойными, но открывалась только одна створка. Толкнув ее,
Смайли обнаружил, что щеколда сломана. Дом
стоял далеко в глубине сада, в большинстве окон горел свет. В одном из них, на
самом верху, молодой человек склонился над
столом; в другом, кажется, спорили о чем-то две девушки; в третьем очень бледная
женщина играла на альте, но звуки не
доходили. Окна на нижнем этаже тоже светились, но здесь были задернуты
занавески. Крыльцо было выложено плиткой, а во
входную дверь вставлено витражное стекло; к косяку прикреплена выцветшая
записка: "После 23.00 пользоваться только
боковой дверью". Под звонком - еще бумажки: "Принц - три звонка", "Ламби - два
звонка", "Звоните - весь вечер никого нет
дома, до встречи, Дженет". Табличка под нижним звонком гласила: "Сейшес". Смайли
нажал на кнопку. Тут же залаяли
собаки, и раздался женский крик: "Флэш, глупый ты мальчик. Это кто-то из моих
оболтусов. Флэш, да заткнись ты, дурачок!
флэш!"
Дверь приоткрылась, удерживаемая цепочкой, и кто-то протиснулся в проем.
Пока Смайли изо всех сил пытался
разглядеть, кто еще внутри, пронизывающие глаза, влажные, как у ребенка, окинули
его оценивающим взглядом,
задержавшись на его портфеле и забрызганных туфлях, затем взлетели вверх,
вглядываясь через его плечо в глубину аллеи,
затем еще раз осмотрели гостя. Наконец белое лицо расплылось в очаровательной
улыбке, и мисс Конни Сейшес, некогда
первая красавица Аналитического отдела Цирка, обнаружила свою неподдельную
радость.
- Джордж Смайли! - воскликнула она, сопроводив свою реплику неуверенным
смешком и втаскивая его в дом. - Ба, это ты,
мой дорогой и любимый, а я-то думала, это агент по продаже пылесосов, а это,
оказывается, Джордж, Господи Боже мой!
Она быстро закрыла за ним дверь.
Конни была крупной женщиной, на голову выше Смайли. Тугой узел седых волос
обрамлял ее раздобревшее лицо. На ней
был коричневый жакет, похожий на спортивную куртку, и брюки с эластичным поясом,
над которым нависало пузо, как у
старика. В камине тлел уголь. Перед ним лежали кошки, а шелудивый серый
спаниель, настолько жирный, что едва мог
двигаться, развалился на диване. На тележке стояли консервные банки и бутылки,
из которых ела и пила хозяйка. К одной и
той же розетке тянулись провода от радио, электрической плитки и щипцов для
завивки волос. На полу лежал мальчик с
волосами до плеч и поджаривал хлебец. Увидев Смайли, он отложил в сторону свой
латунный трезубец, - Ой, зайчик,
дорогой, не могли бы мы заняться этим завтра? - взмолилась Конни. - Не каждый
день меня навещает моя старинная-
старинная любовь. - Джордж уже успел забыть ее голос. Она постоянно играла им, в
полной мере используя всю его
амплитуду. - Я целый час дарю тебе бесплатно, дорогой, хорошо? Один из моих
оболтусов, - объяснила она Смайли, хотя
мальчик еще не успел выйти из комнаты. - Я все еще преподаю, сама не знаю
почему. Д ж о р д ж, - промурлыкала она,
горделиво оглядывая его через всю комнату, пока он вытаскивал из портфеля
бутылку хереса и наполнял стаканы, - самый
очаровательный и дорогой мужчина из всех, кого я знала. Явился сюда пешком, -
объяснила она спаниелю. - Посмотри на его
ботинки. Пешком из самого Лондона, да, Джордж? О Господи, т в о е з д о р о в ь
е!
Ей было трудно держать стакан. Пальцы, пораженные артритом, были повернуты
книзу, будто сломаны все разом в одной
аварии, а рука словно онемела.
- Ты пришел один, Джордж? - спросила она, выудив сигарету прямо из кармана
жакета. - Без сопровождения или как?
Он зажег ей сигарету, и она держала ее всеми пятью вытянутыми пальцами, как
мальчишки держат плевательную трубку,
затем посмотрела на него, будто прицеливаясь, своими покрасневшими
проницательными глазами:
- Ну и что потребовалось от Конни? Отвечай, проказник.
- Ее воспоминания.
- А именно?
- Нужно будет вернуться к одной позабытой теме.
- Ты слышишь, Флэш? - возопила она, обращаясь к спаниелю. - Сначала они
дают нам пинка под зад и кидают на
прощание изгрызенную кость, а затем приходят побираться. Что еще за позабытая т
е м а, Джордж?
- Я принес тебе письмо от Лейкона. Он будет сегодня в семь вечера в своем
клубе. Если ты в чем-то сомневаешься,
позвони ему из телефонной будки на улице. Я бы предпочел, чтобы ты этого не
делала, но если без этого не обойтись, учти, он
будет важно сопеть и все равно тебя уговорит.
Все это время она стояла, опершись о него, но сейчас всплеснула руками и
заходила кругами по комнате, изредка
останавливаясь, чтобы успокоиться, и продолжая ругаться:
- Черт бы тебя побрал, Джордж Смайли, тебя и всех вас, вместе взятых. -
Возле окна она чисто машинально отодвинула
край занавески, но, казалось, ничто не могло ее отвлечь. - Ох, Джордж, черт тебя
подери, - пробормотала она. - Зачем ты
впутал сюда какого-то Лейкона? Мог бы с таким же успехом обратиться в какую-
нибудь конкурсную комиссию.
На столе лежал экземпляр дневной "Тайме" кроссвордом кверху. Все клеточки
до единой были заполнены.
- Ходила сегодня на футбол, - протянула она, подкрепляясь с тележки. -
Душка Вилл брал меня с собой. Мой любимый
оболтус, как это мило с его стороны. - И вдруг надула губы и проговорила детским
обиженным голоском:
- Конни так з а м е р з л а, Джордж. Промерзла до самых косточек.
Он догадался, что она плачет, вытащил ее из темноты и подвел к дивану.
Ее стакан опустел, и он долил его. Они сидели на диване бок о бок,
потягивая вино, и слезы Конни капали ей на жакет и
ему на руки.
- Ох, Джордж, - продолжала она, - Ты знаешь, что она мне сказала, когда
меня вышвыривали? Эта корова из отдела кадров?
- Она взяла кончик воротника Смайли и, теребя его большим и указательным
пальцами, продолжала отпивать из стакана. -
Ты знаешь, что сказала эта корова? - И она произнесла начальственным голосом:
- "Вы потеряли всякое чувство меры, Конни. Пора вам спуститься с небес на
землю". Я н е н а в и ж у эту "землю",
Джордж. Я люблю Цирк и всех моих любимых мальчиков. - Она взяла старого друга за
руки, пытаясь переплести его пальцы
со своими.
- Поляков, - сказал он тихо, произнося это имя так, как учил его Tapp.
- Алексей Александрович Поляков, атташе по культуре, советское посольство в
Лондоне. Он снова ожил, в точности, как ты
предсказывала.
По дороге прошуршала машина с выключенным мотором. Затем раздались шаги,
очень легкие.
- Это Дженет, хочет тихонько пройти со своим дружком, - прошептала Конни,
поняв, что его отвлек легкий шум, и
уставившись на него своими покрасневшими глазами. - Она думает, что я ничего не
знаю. Слышишь? Это металлические
задники на его каблуках. А теперь погоди. - Шаги смолкли, а затем послышалось
бормотание и пошаркивание. - Она отдает
ему ключ, думает, что он может отпереть замок тише, чем она сама. Черта с два. -
Замок повернулся, звонко щелкнув. - Эх вы,
мужчины. - Конни вздохнула с безнадежной улыбкой. - Ох, Джордж, ну зачем тебе
понадобилось вытаскивать на свет божий
Алекса? - И она снова начала плакать, вспомнив об Алексе Полякове.
Ее братья были преподавателями, вспомнил Смайли, а отец каким-то
профессором. Она познакомилась с Хозяином на
одной из вечеринок за партией в бридж, и он придумал ей работу.
Она начала свою историю как сказку:
- Давным-давно, в далеком 63-м, жил-был перебежчик по имени Стэнли.
Как и в былые годы, она придавала событиям в своем рассказе видимость
строгой последовательности и закономерности,
отчасти из вдохновения, отчасти умело приспосабливая детали с помощью своего
незаурядного ума, что выдавало в ней
неувядающую детскую наивность. Ее расплывшееся белое лицо озарилось сиянием, как
это бывает у бабушек, ударившихся в
приятные воспоминания, которые по своей необъятности могли поспорить с ее телом,
и, уж конечно, она любила их не
меньше, потому как положила все рядом с собой, чтобы ничто не мешало
прислушиваться к ним: стакан, сигареты и даже
податливую руку Смайли.
Теперь она перестала сутулиться, а наоборот, выпрямилась, наклонив большую
голову и мечтательно перебирая белую
гриву своих волос. Он был уверен, что она начнет сразу с Полякова, но она начала
со Стэнли; он как-то позабыл о ее страсти
ко всяким родословным. Стэнли, сказала она, это следственная кличка
третьесортного перебежчика из Московского Центра.
Март 63-го. "Головорезы" перекупили его у голландцев и переправили в Саррат, и
скорее всего, если бы в это время был не
мертвый сезон и у следователей не оказалось свободного времени, то кто знает,
обнаружилось бы хоть что-нибудь из того? А
так у братца Стэнли оказалась при себе крупинка золота, одна крохотная крупинка,
и они нашли ее. Голландцы прошляпили, а
наши следователи нашли, и копия их рапорта пришла к Конни.
- Что уже само по себе было чудом, - громко и раздраженно проговорила
Конни, - учитывая, что все, и о с о б е н н о в
Саррате, п р и н ц и п и а л ь н о не включали Следственный отдел в списки для
рассылки документов.
Смайли жадно ждал продолжения истории о крупинке золота, потому что Конни
достигла того возраста, когда
единственное, чем мужчина мог наградить ее, было терпение.
Итак, Стэнли перебежал в тот момент, когда получил "мокрое" задание в
Гааге, объяснила она. По профессии он был чем-
то вроде наемного убийцы, и его послали в Голландию, чтобы он убил русского
эмигранта, который действовал Центру на
нервы. Вместо этого он решил сдаться.
- Его обдурила какая-то д е в к а, - сказала Конни с величайшим
презрением. - Голландцы устроили ему западню, милый
мой, и он вляпался в нес как бы с широко закрытыми глазами.
Для подготовки к этой миссии Центр откомандировал Стэнли в один из своих
учебных лагерей под Москвой,
специализирующихся на гнусном ремесле: диверсии и бесшумные убийства. Голландцы,
когда он попал к ним, были
шокированы и сосредоточили на этом все свое дознание. Они поместили его
фотографию в газетах и добились от него
чертежей пуль с цианидом и разного другого жуткого оружия, которое так обожают в
Центре. Следователи же "яслей" знали
все эти штуки вдоль и поперек, поэтому они интересовались самим лагерем, который
был для них чем-то новым,
малоизвестным. "Настоящее сокровище для Саррата", - пояснила Конни. Совместными
усилиями они набросали план этого
учебного центра, располагавшегося на нескольких сотнях гектаров посреди лесов и
озер, и обозначили на нем все здания,
которые смог припомнить Стэнли: прачечные, войсковые магазины, лекционные
помещения, стрельбища и тому подобную
ерунду. Стэнли бывал там несколько раз и все хорошо помнил. Когда они думали,
что уже почти все из него вытянули,
русский вдруг притих. Он взял карандаш и ближе к северо-западу обозначил еще
пять бараков с двойным забором со
сторожевыми псами. Вот так-то. Эти бараки - новые, сказал Стэнли, их построили
буквально за последние несколько месяцев.
К ним можно проехать по охраняемой дороге; он как-то раз увидел их с
вершины холма, когда прогуливался там со своим
инструктором Милошем. По словам Милоша (который был д р у ж к о м Стэнли,
сказала Конни, явно намекая на что-то), там
было расквартировано особое учебное подразделение, недавно основанное Карлой для
подготовки войсковых офицеров к
диверсионной работе.
- Итак, дорогой мой, вот что мы имели, - воскликнула Конни. - Г о д а м и
ходили слухи, что Карла пытается создать свою
частную армию внутри Московского Центра, но у бедняги не хватало силенок.
Известно было, что его агентами нашпигован
весь земной шар, и, е с т е с т в е н н о, он беспокоится, что, достигнув
почтенного возраста, будет не в состоянии управлять
ими в одиночку. Известно было также, что, как и любой другой на его месте, он б
е з у м н о ревнив и не переносит мысли о
том, чтобы передать свою агентуру в руки резидентов в странах-противниках. И, е
с т е с т в е н н о, он бы этого не сделал:ты
знаешь, как он ненавидит резидснтуры - они, мол, ненадежны, у них раздуты штаты.
Точно также, как он ненавидел старую
гвардию. Слишком приземленные, так он о них отзывался. Что на самом деле
довольно справедливо. Итак, теперь он обладал
властью и начал делать что-то такое, на что никто больше не решился бы. Это было
в марте 63-го, - повторила она на тот
случай, если Смайли забыл.
И ничего из этого, конечно, не вышло.
- Обычное дело: не высовывайся, занимайся своими делами, жди у моря погоды.
Она и не высовывалась три года, пока майора Михаила Федоровича Комарова,
помощника военного атташе советского
посольства в Токио, не поймали с поличным при передаче ему шести катушек пленки
с совершенно секретной
разведывательной информацией высокопоставленным чиновником Министерства обороны
Японии. Комаров был героем ее
второй сказки: не перебежчик, но солдат с погонами артиллериста.
- А наград, Бог ты мой! Вся грудь в орденах! Сам Комаров вынужден был
покинуть Токио так быстро, что его собака
осталась запертой в квартире, и ее потом нашли подохшей с голоду, чего Конни ему
до сих пор не могла простить.
В то же время японский агент Комарова был, конечно же, надлежащим образом
допрошен, и, к счастью, Цирку удалось
купить отчет об этом допросе у своих коллег из Страны восходящего солнца.
- Кстати, Джордж, если подумать, это ведь ты организовал ту сделку!
С характерной для профессионала гримасой тщеславия Смайли признал, что,
вполне возможно, так оно и есть.
Суть рапорта была проста. Японский военный чиновник работал "кротом".
Он был завербован перед самой войной во время японского вторжения в
Маньчжурию неким Мартином Брандтом,
немецким журналистом, якобы связанным с Коминтерном. Брандт, сказала Конни, было
одним из имен Карлы в 30-е годы.
Сам Комаров никогда не состоял в резидентуре внутри посольства в Токио; он
работал в одиночку с одним связным и имел
прямую связь с Карлой, с которым вместе служил во время войны. Более того, перед
тем как прибыть в Токио, он прошел
специальную подготовку в новой школе под Москвой, основанной исключительно для
учеников, отобранных лично Карлой.
- Короче говоря, - пропела Конни, - братец Комаров был для нас первым и,
увы, не самым выдающимся выпускником
школы Карлы. Его расстреляли, беднягу, - добавила она, драматически понизив
голос. - Они никогда не церемонятся, заметь,
не нужны им ни судебные, ни похоронные церемонии: слишком торопятся, гады.
Теперь Конни почувствовала, что может за что-то зацепиться. Зная, по каким
приметам искать, она проштудировала досье
Карлы. Она потратила три недели в Уайтхолле вместе с армейскими специалистами по
Москве, переворошив сводки
Советской Армии с непонятными назначениями, пока не посчитала, что из уймы
подозреваемых может выделить трех
учеников Карлы. Все трое были военными, все трое были лично знакомы с Карлой,
все трое были лет на десять-пятнадцать
моложе его. Она произнесла их имена как Бардин, Стоковский и Викторов.
При упоминании третьего имени на лице Смайли отразилась скука, его глаза
вдруг стали такими усталыми, будто он из
последних сил борется с дремотой.
- Ну и что с ними со всеми было дальше? - спросил он.
- Бардин превратился в Соколова, затем в Русакова. Стал членом советской
делегации в Организации Объединенных
Наций в Нью-Йорке. Никаких явных контактов с местной резидентурой, никак прямо
не замешан в конкретных операциях,
никаких резких движений, попыток кого-нибудь завербовать, хорошая, солидная
"крыша". Все еще работает там, насколько
мне известно.
- Стоковский?
- Нелегально выехал за рубеж, организовал фотобизнес в Париже под именем
Гродсску, французского румына Основал
филиал в Бонне; предполагается, что там он руководит одним из западногерманских
источников Карлы.
- Ну а третий, Викторов? - Пропал бесследно.
- О Господи, - сказал Смайли, казалось, умирая от скуки.
- Прошел подготовку, а затем испарился. Моги умереть, конечно. Мы иногда
почему-то с к л о н н ы забывать о
естественных причинах.
- О да, конечно, - согласился Смайли. - Разумеется.
Он обладал особым искусством, выработанным за долгие годы скрытной жизни,
искусством умения слушать некой
внешней частью мозга, позволяя излагаемым событиям разворачиваться прямо перед
его мысленным взором, в то время как
другая, совершенно отдельная часть его сознания в спешном порядке устанавливала
временные связи, В данном случае связь
вела от Тарра к Ирине, от Ирины к ее бедному возлюбленному, так гордившемуся
тем, что его зовут Лапин и что он
обслуживает некоего полковника Григория Викторова, "который работает в
посольстве под именем Поляков". В его памяти
эти вещи были сродни картинкам из детства, он бы никогда этого не забыл.
- А были у вас какие-нибудь фотографии, Кон-ни? - спросил он хмуро. -
Сумела ли ты обзавестись приметами этих троих?
- Бардина из ООН - естественно. Стоковского - возможно. У нас есть старое
газетное фото времен его солдатской службы,
но мы так и не установили, подлинное ли оно.
- А Викторов, который бесследно пропал? - Здесь могло быть любое другое
имя. - Ни одной приличной фотографии, что
ли? - спросил Смайли и направился в другой конец комнаты, чтобы вновь наполнить
стаканы.
- Викторов, полковник Грегор, - повторила Конни с мечтательной улыбкой.
- Воевал под Сталинградом, как простой солдат... Нет, у нас никогда не было
его фото. Жаль. Говорили, он намного
превосходил всех остальных. - Она встряхнулась. - Хотя, конечно, мы н и ч е г о
не знаем об этих остальных.
Пять казарм и двухгодичные курсы - это, скажу я тебе, наводит на
размышления о том, что за все эти годы из тех стен
вышло побольше чем три человека!
С легким вздохом разочарования, будто давая понять, что пока ничего во всем
ее рассказе, не говоря уже о личности
полковника Грегора Викторова, нисколько не продвинуло его в кропотливых
изысканиях, Смайли предложил перейти
поближе к не имеющему никакого отношения ко всему вышесказанному феномену
Полякова Алексея Александровича из
советского посольства в Лондоне, больше известного Конни как "дорогой Алекс
Поляков", и установить, каким из винтиков
сложного механизма Карлы он является и почему так получилось, что она была
отстранена от дальнейшего расследования по
его делу.
Глава 13
Тут женщина оживилась. Поляков не был героем сказки, он был ее любимым
Алексом, хотя она никогда не разговаривала
с ним и, скорее всего" никогда не видела его живьем. Она переместилась на другое
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |