Возвращение домой. Рассказ о чуде и попытке его разоблачения

Православные рассказы «

Многие православные люди не считают возможным делиться опытом своего прихода к вере. Тема личных взаимоотношений с Богом очень сложна и сокровенна, чтобы впустить в нее кого-то еще. И я разделяю эту точку зрения. Однако волею случая, история, случившаяся со мной почти двадцать лет назад, попала в Интернет, и вызвала много откликов людей со всего света, порой совсем неоднозначных. Может быть, мой личный опыт чем-то поможет и читателям «Фомы».

Я хорошо помню себя маленькой девочкой. Как-то я проснулась и сказала маме: «Знаешь, мне кажется, что я пришла в этот мир, чтобы совершить что-то очень-очень важное». Мама снисходительно улыбнулась, обняла меня и печально ответила: «Я когда-то тоже так думала, но ты повзрослеешь, и это чувство пройдет». Я почему-то тогда очень расстроилась и даже обиделась.

Я росла в нецерковной семье. В детстве с родителями я много путешествовала, ездила на Валаам, однако Церковь была для меня лишь частью культурного наследия. К моменту окончания школы я ни разу не читала Евангелия и не слышала ни одного разговора о вере. Перестройка открыла перед нами новые экономические возможности, которые дали мне шанс уехать учиться в Америку.

Незадолго до отъезда моя неверующая мама решила меня крестить. Почему вдруг у мамы появилось такое желание — до сих пор не понимаю. Наверное, она очень за меня волновалась, а крещение показалось ей более надежным способом защиты, чем повесить мне на шею какой-нибудь оберег или амулет. Мне, честно говоря, не хотелось, я долго сопротивлялась, но мама настаивала. В итоге я согласилась, при условии, что мне не придется ничего учить и проходить собеседования. Найти такой храм недалеко от дома на удивление оказалось не просто. Так что мамино желание исполнилось почти случайно.

Во время последней перед отъездом прогулки по Арбатским переулкам мы зашли в маленький храм. Мы пришли в него как раз в день престольного праздника в честь Святителя Николая. Там почти не было людей… Представляете, чтобы сейчас в день престольного праздника храм в центре Москвы был пустым?! А в 1993 году это было так. Мама тоже решила креститься. Когда батюшка водил нас вокруг купели, ничего, кроме приступов дикого хохота, во мне это не вызывало. Я смеялась буквально как сумасшедшая. А священник совершенно спокойно на это реагировал: «Ничего, это бес выходит…»

Покрестилась — и забыла. И уехала за океан. Моя тетя перед отъездом подарила мне какой-то старый потрепанный молитвослов. Я из вежливости взяла. Наверное, я бы ни разу его не открыла, если бы не воля случая…

Для успешного погружения в языковую среду мне пришлось жить в семье баптистского пастора. И, как нетрудно предположить, моя новая «семья» с огромным энтузиазмом занялась моим «обращением». Их натиск был столь силен, что я стала интуитивно искать защиты в своей культуре. И единственной материальной частью этой культуры в тот момент оказался молитвослов…

Как-то ночью, спасаясь от тяжести одиночества, я открыла вечерние молитвы — какие же они, оказывается, длинные! Выбрала для себя самую краткую и прочитала — «В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой…» Лаконично и быстро — то, что надо. Мне стало легче, и я выучила ее наизусть. Впрочем, дальше этого дело не пошло.

«Отче наш…» я узнала не из молитвослова. Я играла в университетской баскетбольной команде, и перед каждым матчем мы брались за руки, становились в круг и — для поддержания боевого духа и для настроя — читали на английском языке молитву. Как я позже поняла, это была как раз «Отче наш». А тогда я учила ее наизусть, как «Леди Макбет» Шекспира: «The Kingdom come, it will be done on Earth, as it is in Heaven…», и представить не могла, что очень скоро она мне пригодится совсем в других обстоятельствах…

Мы возвращались домой с национального студенческого форума. Это был один из внутренних пересадочных рейсов американских авиалиний. Надвигался мощный грозовой шторм, который так часто случается в «аллее торнадо» между Техасом и Оклахомой. Как нам разрешили взлет — до сих пор не понимаю. За окнами сверкали молнии, самолет качало, это вселяло некоторую тревогу, и все-таки я не придавала этому значения. Долетим, думала. Лететь-то всего час…

И вдруг мы почувствовали резкий толчок. Как я потом узнала, это в самолет попала молния, и отказала система энергообеспечения. Мы начали падать. Но не резко, а плавно. Как будто самолет стало медленно, но неминуемо тянуть к земле. Я очень хорошо помню этот момент. Света в салоне уже нет, но каждую секунду возникают вспышки из иллюминаторов — молнии. И тут мы слышим голос командира экипажа по громкой связи: «Уважаемые пассажиры, наш самолет падает. Экипаж делает все возможное, но наши шансы на спасение невероятно малы. Призываю всех сохранить достоинство и спокойствие в последние минуты. Прошу тех, кто может, помолиться».

Картина того, что произошло дальше, до сих пор стоит у меня перед глазами. Одни люди тут же наклонили голову к коленям и стали молиться. А перемена, которая произошла с другими, была просто невообразимой! «Нет, я не хочу умирать!» Как будто ты оказался в сумасшедшем доме в палате буйнопомешанных. И что же было делать мне?!

Раньше я думала, что выражение «вся жизнь пролетела перед глазами за одну секунду» — это метафора. В тот момент я поняла, что это живая реальность. Когда есть несколько минут, чтобы принять собственную смерть, не нужно даже усилий, чтобы вспомнить все, что было до этого. Все самое главное приходит само. Как будто огневой чертой жизнь разделяется на «до» и «после». «После» — ничего уже не будет. А «до»… Что было «до»? И я вдруг поняла, что тоже ничего: «Мне семнадцать лет. Я закончила школу — и что? У меня в Москве осталось несколько друзей — и что? Сейчас учусь в Америке — и что? Ничего из этого не стоит того, чтобы им сильно дорожить. Жизнь-то, в сущности, была бессмысленной. Ее по большому счету не жалко…». С такой свойственной юности бескомпромиссной честностью я искала причину, ради которой можно просить Бога оставить мне жизнь, и не находила…

И вдруг меня пронзило — мама! Я сбежала от нее в Америку и так ни разу не сказала ей, как я ее люблю! И главное — она не переживет, если со мной это случится.

И тогда я — целиком и полностью захваченная мыслями о маме, сказала: «Господи, пожалуйста, сохрани меня, чтобы я могла сказать маме, что люблю ее. Не ради меня, а ради нее. Я готова умереть, но только, пожалуйста, оставь мне всего лишь одну минуту с мамой до этого». А потом тоже согнулась и начала про себя молиться той единственной молитвой, которую знала — «Отче наш» на английском языке. Когда я произнесла последние слова, я услышала голос: «Ты меня звала? Я пришел».

…Я точно знаю, что я его слышала. Больше никогда такого со мной в жизни не повторялось. Но в тот момент Он мне ответил. А потом произнес еще одну фразу на церковнославянском: «Веруяй в Мя спасен будет».

То, что было дальше, трудно описать словами… Сейчас я знаю, что это называется благодатью. А тогда — в этом падающем самолете, среди сверкающих молний — мной вдруг овладело чувство простой тихой радости и совершенно нерушимого покоя. Я не могла сдержать удивления при виде той паники, которая творилась вокруг. (Потом в Евангелии я нашла слова апостола Петра на горе Фавор — «Господи, хорошо нам здесь быть»). Я повернулась к девушке-соседке, бившейся в истерике, взяла ее за руку и просто сказала ей: «Не бойся, мы не умрем». Не знаю, что было на моем лице в тот момент, но она моментально успокоилась.

…Очнулась я уже на полу в аэропорту. Каким-то образом мы все-таки приземлились. Очевидно, в самолете я потеряла сознание, или память сохранила лишь самое главное, не знаю.

И вот тут бы мне нарисовать красивое окончание истории: произошла перемена ума, я стала другим человеком и осмысленно пришла к вере. Но нет — переосмысления жизни не произошло.

«Надо же, сработало! — подумал семнадцатилетний подросток. — Бог и вправду есть». Встала, отряхнулась и пошла дальше, как те девять прокаженных, так и не обернувшись назад.

Это как раз тот пример, когда Бог буквально касается человека, а тот даже не придает этому значения и проходит мимо… Нас довольно быстро посадили в автобус и увезли — до дома было еще далеко…

В Церковь я пришла позже, совсем в других обстоятельствах. А когда рассказывала о том, что в самолете слышала некий голос, своему будущему духовнику, он с улыбкой ответил: «Что ж, это психосоматика. Мы это вылечим…» Слишком серьезно относиться к таким «откровениям» — опасно. Путь к вере — совсем другой. Он — в исправлении себя. Все остальное возникает попутно. И этот опыт в самолете оказался мне важен совсем не какими-то смутными экзистенциальными ощущениями, а вполне «земными», бытовыми последствиями — в голове появилось много дальнейших вопросов, на которые пришлось искать ответы.

Я вернулась из Америки в Россию. Вышла замуж. Стала довольно успешным юристом. Несколько раз я кому-то в беседе рассказывала про случай в самолете. Люди недоверчиво смотрели на меня и намекали, что лучше бы я ни с кем этим не делилась: мало ли что про меня подумают… Но я — юрист, человек логичный, привыкший все раскладывать по полочкам. Мне с чисто научной точки зрения не давало покоя, что же за голос это был.

Галлюцинации? Самовнушение? Эмоциональный стресс? Да нет же, я же абсолютно уверена, что пережила это на самом деле. Я помню, что чувствовала. Это не оставляет никаких сомнений. Я же не шизофреник! Но в другой части души что-то подтачивало: ну не могу же я допустить мысли о какой бы то ни было мистике! Мне было стыдно терять свою логичность и признаваться себе в том, что после этого падения самолета в жизни появился какой-то отдельный опыт, которого раньше не было.

Я стала изучать сайты, посвященные катастрофам, читала комментарии психологов. И казалось бы, нашла то, что искала! Оказывается, у человека в экстремальной ситуации начинается раздвоение личности. Первая реакция — вот оно! Хотя… Нет, до конца не убеждает. Нужно провести эксперимент. И я пыталась мысленно возвратить себя в эту ситуацию, нагнать воспоминания, чтобы сымитировать стресс. Не получилось. Пыталась заниматься экстремальным спортом, чтобы вызвать в себе ту же психическую реакцию — что-то услышать. Ничего не происходило. И все же постепенно мне удалось убедить себя в том, что в ситуации шока в самолете психика просто по-особенному сработала.

С этим самовнушением я жила несколько лет. И жила бы, наверное, и дальше, но однажды совершенно случайно зашла в храм. Мы с мужем просто гуляли в районе Кропоткинской и заглянули в храм Христа Спасителя. Было Вербное воскресенье 1996 года. Там служил Патриарх Алексий II и — вообразите — в храме было очень свободно, и Патриарх подходил к каждому и окроплял святой водой. Мы не стали исключением. И…

Мне стало страшно… Это гриппом болеют вместе, а с ума-то сходят поодиночке… Я почувствовала что-то очень близкое тому, что чувствовала в самолете — неописуемую радость и покой. Мы с мужем не сговариваясь посмотрели друг на друга. По глазам поняла, что он чувствует то же. Было стыдно спрашивать об этом — мы же нормальные люди. Опять же — логичные. Мы решили побыстрее из храма уйти. И оба поняли, что лучше это не обсуждать.

Прошло еще два года. Однажды воскресным утром мы с мужем завтракали. Работал телевизор. Переключая каналы, я наткнулась на передачу со священником Владимиром Вигилянским. Я не особо вслушивалась в то, что он говорит, делала бутерброд, как вдруг одна фраза с экрана меня как будто пробила насквозь. «Христос говорил, что верующий в Него — спасется», — произнес отец Владимир. Я так и застыла с этим бутербродом в руке… Эту фразу я уже однажды слышала. В том самом самолете.

После этого я всю ночь не могла заснуть. А утром отправилась в храм Св. мученицы Татианы при МГУ, где служил отец Владимир, чтобы навсегда покончить с тем, что столько лет не давало мне покоя. Где и осталась до сих пор…

Тот случай с самолетом уже давно где-то глубоко в прошлом. Он был важен как этап. И теперь не так уж важно, что это был за голос и был ли он на самом деле. Важно то, что Бог поймал меня на крючок моей логики. И заставил «докопаться» до того, чтобы прийти в Церковь. Единственное, что долгое время для меня оставалось загадкой, — как мы выжили. Я связывалась с людьми из Америки, у них были только отрывочные сведения. В Интернете ничего не нашла. Но много позже Господь открыл мне ответ и на этот вопрос.

Как-то раз в телефонном разговоре моя родственница из Петербурга вспоминала дела давно минувших дней. Они с моей мамой зашли в Николаевский морской собор, чтобы поставить свечку. Я в тот момент как раз была в Америке, и родственница хотела хоть так утешить маму, у которой в тот день на сердце было особенно неспокойно. Они поставили свечку святителю Николаю — именно в его церкви меня перед отъездом крестили. Свечка вспыхнула — и мгновенно сгорела вся. Мама зарыдала: «Это плохой знак. С дочкой что-то случилось». Мысли о том, что это был просто сквозняк, моей неверующей маме не пришло. Ее увидел священник, подошел, спросил, что случилось. Мама рассказала. И батюшка говорит: «Давайте прямо сейчас отслужим молебен святителю Николаю». Отслужили. Маме значительно полегчало…

Я не удержалась и перебила рассказчицу. Не помнит ли она, какой это был день? — Конечно, помнит…

Помню и я, и никак не могу забыть. В тот самый день в небе Оклахомы падал самолет.

Любовь неверующей дочери и неверующей матери соединила молитва и сотворила чудо.

Недавно, на Троицу, по селу шел крестный ход. Моя маленькая дочка с букетом цветов в руках, глядя в небо, вдруг сказала: «Мама, мне кажется, что я родилась на земле для того, чтобы совершить что-то очень важное…».

Отречение от мира

Молодой христианин обратился к более опытному верующему с вопросом:
- Брат, должен ли я полностью отречься от мира?
- Не беспокойся,- ответил тот, — если твоя жизнь действительно будет христианской, мир сам отречется от тебя.

Паук

марта 12, 2010 | Автор: Администратор

Мой дедушка был пастухом. Летом, когда кончались занятия в школе, я жила у него. Зимовье у него находилось почти у горного хребта, в небольшом ущелье старого родного Балкана.

Однажды, мирным вечером, желтые первоцветы сияли в тихом свете заката. Из лощинки доносился густой аромат акации. Усталый ветер гулял в густой листве. В горном воздухе жужжали запоздалые пчелы. Балкан чуть затаенно дышал под тенями кремово-белых последних облаков, спешащих спрятаться за холмами. Над темнеющими хребтами реял сокол. Со стороны извилистой дороги доносился звон медных колокольчиков. Овцы целый день щипали росную травку и теперь, усталые, возвращаются домой. Я пустилась открывать

Я двинулась к загону, где находилась приземистая пастушья хижина. Хотела было открыть дверь, и вижу — в углу покачивается паутина. Нежная, вышитая заботливо, умело и очень терпеливо. Тонкая, как шелк, серебряная, как парча, изящная, как кружево. Рассерженная, что паук как раз на моей двери протянул свое жилище, я скрутила ее и убрала оттуда.
Но, к моему удивлению, на следующее утро паутина снова висела на прежнем месте, серебрилась в хрустальных лучах утренней зари, еще тоньше и еще прекраснее — с деликатными и ровными изгибами, словно это была работа умелых пальцев терпеливой и искусной вязальщицы. С сожалением я сняла ее, скомкала и бросила по ветру.

Однако на следующее утро она опять была там! Мне стало неловко и совестно. Бедный паучок, наверное, всю ночь бился, чтобы соткать свое кружево, а я, грубиянка, одним махом смела ее, и весь его труд уничтожила. Так жалко стало мне, что я поискала паука, чтобы попросить прощения за зло, которое дважды сотворила. Вот он, затаенный в темном углу, в щели стены!
- Прости меня, бедный паучок! Я больше не буду!
А он молчит, делает вид, что не понимает.
- Прости меня, обещаю, что если ты простишь меня, я больше не буду разорять твою паутину!
Его черные глазки смотрят на меня и не мигают.
- Разве ты не простишь меня?! Тогда, на тебе!
И опять пушистое вязанье уносится ветром.

Однако терпеливый и трудолюбивый паук опять меня пристыдил — на следующее утро его шелковая паутина снова была протянута у двери горенки и робко покачивалась от дуновения утреннего ветерка.
Только тогда я поняла мудрость паука. Несмотря на все зло, которое я сделала ему, он ни разу не возроптал, не отчаялся и не сказал себе: «Ой, ничего не получится, лучше бросить это дело!» Нет. Наученный своим Создателем, он терпеливо трудился с ранней зари до поздней ночи, работал скромно, молчаливо и сосредоточено. Не перечил, не жаловался и не боялся труда. Поэтому и работа у него спорилась.

С тех пор я начала уважать его. И не только его! Я вглядывалась в муравьев, вспоминая мудрые слова Соломона: «Иди к муравью, ленивый, посмотри на его работу и будь мудр!» Я смотрела, как пчелы перелетают с цветка на цветок и пьют сладкий нектар, как собирают его в соты и делают из него ароматный лесной мед. Смотрела, как дятел, этот врач леса, стучит по коре деревьев и чистит их от гусениц и других вредных букашек. И постепенно перед моими детскими глазами открывалась дивная Божья премудрость, описанная в книге сотворенного Им мира живыми, трогательными буквами.

Ты уж полюби меня!

Дашенька была долгожданной дочерью.

- Ненаглядная моя! — восклицал папа, подхватывая ее на руки, когда та с радостным криком встречала его после работы. Усталости как не бывало! И Сергей готов был часами играть с дочерью, рассказывать ей сказки и читать книжки.

Работник он был отличный, но беда случилась — спина стала побаливать. Вот и предложили ему работу полегче — кладовщиком. Приходилось Сергею, помимо инструментов и материалов, спиртом распоряжаться.

Первые месяцы всё шло хорошо. Сергей строго следил за распределением этого опасного товара. Но появились у него новые друзья. Приходили к нему особенно после праздников и выходных:

Дашенька была долгожданной дочерью.

- Выручи, Серёга, дай хоть глоток опохмелиться.

И Сергей по мягкости характера давал.

Друзей становилось всё больше и больше. Однажды, когда Сергей простудился, ему посоветовали вместо лекарства сто грамм спирта выпить. Выпил — и действительно полегчало. Так мало-помалу стал он это зелье попивать. Собирались новые знакомые с Сергеем после работы в сквере и разливали на троих. Жена Нина замечать стала:

- Серёжа, что это ты с работы стал весёлым приходить, да и водкой попахивает. Уж не стал ли ты выпивать на старости лет?

Засмеется Сергей, обнимет жену:

- Не беспокойся, — скажет, — выпивай, да ума не пропивай!

И опять всё шло по-прежнему…

Но от веселья Сергея скоро ничего не осталось: приходил с работы домой раздражённый, усталый, а иногда срывались у него ругательные слова.

Машенька видела, как изменился её любимый папа, молилась в церкви о нем, просила Иисуса Христа и Божию Матерь, чтобы он бросил пить и стал таким, как прежде.

Однажды в проповеди священник сказал, что Богородица не любит тех, кто пьёт водку и ругается. Это совсем напугало Марусю, и она стала ещё горячее молиться об отце.

Раз Сергей пришел домой в грязной куртке и с оторванным рукавом.

Это возмутило Нину:

- Посмотри, на кого ты похож? Кому ты такой нужен?

- Тебе. Ты моя жена и обязана любить твоего мужа, — заплетающимся языком ответил Сергей.

- Любить!? — закричала Нина. — Да как можно такого пьяницу любить!?

- Ага! Тебе я, значит, уже не нужен! Машенька, иди-ка сюда. Садись рядом со мной. Он обнял дочь. — Ты меня любишь?

- Конечно, люблю! — ответила девочка.

- И вот такого пьяного и грязного?

- Да, и такого. Я любого тебя люблю. — Она прижалась к отцу и вдруг горько заплакала.

Сергей растерялся:

- А чего ты плачешь, дурочка?

- Папочка, миленький, — сквозь слезы заговорила девочка, — я-то люблю, а вот Богородица тебя не любит, а я так хочу, чтобы и Она тебя полюбила!

- Это почему же Она меня не любит?

- Она не любит тех, кто ругается нехорошими словами и пьёт водку, — продолжала дочь.

- Вот как! — удивленно произнёс Сергей. — Смотри-ка, не любит…

Слова дочери запали в душу Сергея. «Как она плакала, — вспоминал он, — и как хотела, чтобы Богородица меня полюбила».

На следующий день вместо сквера он пошёл в церковь. Было тихо и торжественно, горели свечи. Служба уже закончилась, и несколько человек стояли, чтобы подойти к иконе Божией Матери. Сергея что-то потянуло туда. Подойдя к иконе и взглянув на светлый лик Богородицы, он неожиданно для себя стал на колени и прошептал:

- Богородица Дева, уж Ты постарайся полюбить меня, а то моя дочь Машенька сильно плачет. А я обещаю Тебе — брошу пить и ни одного грубого слова Ты от меня не услышишь. И в церковь по воскресеньям с Машей ходить буду.

Сергей поднялся, и сквозь пелену слез ему показалось, что Богородица ему улыбнулась. «Значит, простила!» — подумал он.

А на следующий день он пошёл в дирекцию и попросил вернуть его снова в цех, а кладовщиком назначить женщину.

Не мужская это работа — быть около спирта, — смущенно добавил он.

Очень важный поступок

Как-то раз после службы меня позвал настоятель. Я быстро собрал ноты в папки и, спустившись в храм, прошел в алтарь. Отец настоятель благословив меня, сказал:

- Сегодня, Алексей Павлович, тебе надлежит потрудиться на ниве просвещения.

- Как это? — не понял я.

- Да очень просто, пойдешь в четвертую школу и проведешь там беседу с учениками шестых классов. Меня просила директор, но сегодня мне что-то нездоровится.

После этого я совсем растерялся.

- Как же я буду с ними беседовать? Это для вас, отец Евгений, просто. А для меня проще

…

- Сегодня, Алексей Павлович, тебе надлежит потрудиться на ниве просвещения.

- Как это? — не понял я.

После этого я совсем растерялся.

- Как же я буду с ними беседовать? Это для вас, отец Евгений, просто. А для меня проще самую сложную четырехголосную партитуру, переложить на трехголосную, чем провести беседу со школьниками. Они ведь ждут вас, я даже не священник. Может быть мне с ними урок пения провести?

- Пение у них есть кому преподавать, а вот дать понятие о вере некому. Семинарию Духовную ты закончил, так что, думаю, прекрасно справишься. Расскажи им что-нибудь из Священной истории.

- А что, например? — поинтересовался я.

Настоятель на минуту задумался, а потом, широко улыбнувшись, сказал:

- Расскажи им, как Давид поразил Голиафа из пращи.

Сказав это, настоятель, уже не сдерживаясь стал прямо-таки сотрясаться от смеха. Меня всегда удивлял его смех. Смеялся он как-то молча, но при этом весь трясся, будто в нем начинала работать невидимая пружина. Теперь же, глядя на смеющегося настоятеля, я с недоумением размышлял: что же может быть смешного в убийстве, хотя бы и Голиафа. Наконец пружина внутри настоятеля стала ослабевать и вскоре тряска совсем прекратилась. Он достал из кармана скомканный носовой платочек и стал вытирать им слезы, выступившие на его глазах от смеха. Видя на моем лице недоумение, он пояснил:

- Да я, Алексей Павлович, вспомнил, как сам в первый раз попал в школу на беседу с учениками. Прихожу в класс, они смотрят на меня, оробели. Наверное, в первый раз настоящего священника так близко видят. Я сам растерялся, с чего думаю начинать. Ну не мастер я рассказывать, и все тут. Стал им что-то о вере говорить, уж не помню что, но только вижу, заскучали мои ученики. Даже завуч, сидевшая в классе, тоже стала позевывать, а потом, сославшись на какое-то срочное дело, ушла из класса. Ученики же, всем своим видом показываю, как им неинтересно меня слушать: кто уронил голову и дремлет, кто переговаривается. Кто-то жвачку жует, со скучающим видом глядя в окно. Некоторые даже бумажными шариками стали исподтишка пуляться друг в друга. Тогда я решил сменить тему и рассказать, как Давид Голиафа из пращи убил. Когда я стал рассказывать, один ученик спрашивает: «А что такое праща?» Я попытался описать это орудие на словах, но потом вдруг решил показать образно. Говорю одному ученику: «Ну-ка, сними свой ремень». Тут класс оживился. Некоторые стали посмеиваться. «Сейчас, Сема, тебе батюшка ремнем всыплет, чтобы двоек не получал». Всем стало весело. Я взял кусок мела, покрупней, вложил его в ремень и стал им размахивать, показывая, как Давид стрелял из пращи. К моему несчастью мел вылетел из моей пращи и прямо в оконное стекло, которое сразу вдребезги. Класс буквально взорвался от смеха. Завуч привлеченная таким шумом сразу прибежала. Вбегает она в класс и что же видит: я стою перед разбитым стеклом, вид бледный, растерянный, а в моих руках брючный ремень. Подходит она ко мне с боку и шепчет на ухо: «Ремнем, батюшка, непедагогично. Мы сами разберемся и накажем, как следует». Я ей шепчу в ответ: «Марья Васильевна, наказывать надо меня. Это я показывал, как Давид убил Голиафа, да немного неудачно получилось». Вижу, как после моего пояснения, завуч сама теперь еле сдерживается от смеха. Но учителя не нам священникам чета, эмоции умеют скрывать. Повернула она к ученикам свое исполненное суровой решимости лицо и строго говорит: «Все, смеяться прекращаем. Давайте поблагодарим батюшку за интересную и полезную беседу. — Поворачивается ко мне, при этом выражение лица меняется снова на прямо противоположное: — Спасибо вам, отец Евгений, приходите еще, когда сможете». Уже провожая меня по коридору школы, Марья Васильевна, не выдержала и пожалилась: «Теперь вы видите, батюшка, с какими детьми нам приходится сегодня работать. Если бы так же легко было разрушить стену непонимания между нами и учениками, как вы сегодня это стекло разбили. Бьешься об эту стену как рыба об лед, никакой мочи нет». Эти полные от чаяния слова завуча меня тронули до глубины души, я даже остановился. «Знаете что, Мария Васильевна, я педагогического образования не имею, но думаю, что есть одно такое средство способное сокрушить эту стену». «Какое же?» — заинтересованно спросила Марья Васильевна. «Это средство старо как мир, просто мы не всегда умеем им пользоваться правильно. От того все наши беды. А средство это — любовь». «Да разве мы их не любим?», — пожала плечами Марья Васильевна. «Я ведь не только о вас, я и о себе говорю. Любим, но не проявляем терпения, любим, но забываем о милосердии, любим, но завидуем, любим, но превозносимся и гордимся, любим, но ищем своего, а когда не находим, то раздражаемся и мыслим зло. Вот когда мы с вами научимся любить, все перенося ради этой любви, тогда не то что стену разрушим, но и горы начнем передвигать».

В этот же день я прислал в школу Николая Ивановича Лугова, и он вставил стекло. А через две недели, совсем неожиданно для меня, весь класс пришел в церковь и говорят: «Пойдемте, батюшка, мы вам покажем, как научились Голиафа из пращи поражать». Действительно, привели меня на школьный стадион. Там у них из фанеры огромный Голиаф вырезан. Лицо Голиафа, разрисованное красками, имело такой свирепый вид, что в него так и хотелось бросить камень. Ребята рассказали мне, что в начале у них плохо получалось метание камней, но потом они так наловчились, что теперь даже соревнования между собой устраивают. Дали мне самодельную пращу: «Попробуйте, батюшка, у вас должно неплохо получиться». Я раскрутил пращу, но у меня камень полетел в обратном направлении. Ребята довольные, смеются. Сами стали камни метать, хвалиться передо мной. После, как наигрались, я им говорю: «Пойдемте ко мне в храм чай с баранками и конфетами пить». Так мы и подружились.

- Меня, отец Евгений, вы к ним сейчас посылаете?

- Нет, те ребята уже школу закончили. Это давно было, лет семь-восемь назад. Так, что давай, Алексей Павлович, теперь твоя очередь в школе окна бить.

И отца Евгения вновь стала сотрясать невидимая пружина.

Послушание, превыше поста и молитвы. Делать нечего, хочешь не хочешь, а идти надо. Я для солидности пришел в школу в подряснике. Но вид у меня и в подряснике не солидный. Борода не растет. Так, какие-то клочки непонятные, торчат во все стороны. Жена мне говорит: «Чего ты народ смешишь. Ты не священник и не монах, ты простой регент и борода тебе ни к чему», и настояла чтобы я брился. Хотя мне уже 28 лет, но без бороды и при моей худобе, на вид мне больше двадцати не давали. Когда пришел в класс, то, как и ожидал, авторитета моя личность в глазах школьников не вызвала. Посматривают на меня, хоть и с интересом, но скептически. Я им говорю:

- Здравствуйте, ребята. Сегодня мы с вами проведем занятие по библейской истории. Тема занятий: Давид и Голиаф.

- Что-то вы на попа не похожи, — прищурившись, говорит мне мальчишка с первой парты.

- Я не священник, но я служу в церкви регентом.

- Кем-кем? — с удивлением переспрашивает парнишка.

- Регентом, — повторил я не без гордости, так как очень ценил свою должность, — я руковожу церковным хором.

- Так выходит, мы с вами петь будем? — не унимается этот вредный паренек.

- Нет, — с досадой отвечаю я, — я буду вам рассказывать про царя Давида.

- Знаем мы про Давида, — машет небрежно рукой этот парнишка, — он крутого одного завалил, — мне родители купили Библию для детей, там все написано.

- Да, — подхватил другой паренек, — клевое дело было. Прямо меж глаз ему засадил камнем, а потом голову мечом отсек, это что-то типа контрольного выстрела.

- Я тоже читал, — сказал толстый паренек с последней парты, — там вообще мокрухи много было, потом Христос пришел и сказал: «Хватит убивать, надо любить друг друга. Это Он правильно сказал, а то люди совсем оборзели, так друг друга и мочат.

- А сейчас что, не мочат? — пропищала девочка, сидевшая рядом с ним. — Вот и вы, мальчишки, только и знаете, что драться, а когда вырастете, что будете делать?

- Молчи Надюха, кто бы уж говорил, — обиделся сосед, — вы тоже девчонки деретесь почем зря.

Класс загалдел, а я растерянно стоял и слушал. Потом говорю:

- Хватит вам спорить. Теперь я действительно убедился, что вы люди грамотные. Сами тогда мне подскажите, что вам рассказать?

Ребята приумолкли, а девочка попросила:

- Расскажите нам, когда вы сами впервые с Богом повстречались?

- Ну, ты Надюха, даешь, — захохотал ее сосед, — кто же это может с Богом повстречаться.

- А вы знаете, — сказал я, — Надя, как это не покажется вам странным, права. Каждый человек в своей жизни, хоть раз, но встречается с Богом, но не все это, правда, замечают. Я сам воспитывался в семье далекой от Церкви и потому о Боге никогда не задумывался. Слышал от учителей и родителей, что про Бога люди все выдумали, и мне этого было достаточно. Потому, когда произошла моя первая встреча с Богом, я этого тогда не осознал разумом, но в моей душе эта встреча оставила глубокий след. И теперь я уверен, что эта встреча в моем раннем детстве повлияла на всю мою дальнейшую жизнь

Я могу вам рассказать об этой встрече, если вы будете слушать.

- Конечно, будем слушать, — закричали все, и в глазах детей я прочел неподдельное любопытство.

Произошло это со мною, когда я был еще младше вас. Я учился в третьем классе. Главной мечтой в моей жизни было заиметь собаку. Не скрою, я очень завидовал своим товарищам имевших собак. Но моя мама была категорично против собаки в доме. И все мои слезы, и уговоры на нее действовали плохо. На моей стороне была родная тетка, мамина сестра. Тетя Зина, так ее звали, не раз говорила маме:

- Ты неправильно воспитываешь ребенка. Нельзя в них подавлять хороших побуждений. Просит сын собаку, значит, она ему нужна. Ему нужен друг, о ком он мог бы заботиться.

- Знаю я эти заботы. Повозится день, два, а потом матери убирай и корми, и гуляй с собакой. Как будто мне больше делать нечего.

Но вот пришел мой день рождения и случилось чудо. Мамин начальник подарил мне маленького щенка. Я был на седьмом небе от счастья. А мама причитала:

- Какой же вы догадливый, Петр Игнатьевич, ведь именно о таком подарке мечтал мой сын. Признайтесь же дорогой, Петр Игнатьевич, что вы обладаете телепатическими способностями.

- Да никакой здесь телепатии нет, — смущенно улыбался Петр Игнатьевич, — просто ваша сестра, Зинаида Николаевна, мне подсказала.

- Ну, спасибо сестра, — церемонно поклонилась мама тете Зине и из-за спины Петра Игнатьевича, показала ей кулак.

Щенок был презабавный: толстенький, лохматый совсем как медвежонок и к тому же ходил, смешно переваливаясь. Я налил ему в блюдце молочка. Щенок полакал, затем обошел всю комнату и все обнюхал. Сделал на полу лужицу. Еще немного походил, затем улегся возле моей кровати на коврик и заснул. Я быстро вытер лужицу, пока не заметила мама, и лег с ним на коврик рядом. Казалось, что никто мне не нужен на всем белом свете кроме этого пушистого, мягкого и теплого комочка. Я его поглаживал осторожно рукой, а он иногда приподнимал свою морду и благодарно смотрел мне в глаза. Люди так смотреть не умеют. Этот доверчивый взгляд переворачивал всю мою детскую душу. «Вот существо, — говорил я себе, — которое меня понимает лучше всех на свете. Надо придумать, как его назвать. Я лежал возле щенка пока сам не заснул.

Проснулся я утром в своей постели оттого, что меня кто-то лизнул в нос. Открываю глаза, а это мой щенок. «Вот так бы просыпаться каждое утро», — подумал я радостно и целуя моего щенка в нос. День был воскресный, в школу идти не надо и я весь день мог провести со своим новым другом. Щенок оказался очень сонливым. Он просыпался, только чтобы поесть и сделать лужицу и снова засыпал в любом положении. За это я прозвал его Засоня. То, что он спал, меня не очень тревожило. Вот, думаю, отоспится хорошенько, и будем с ним играть. Я его носил весь день на руках, а он спал.

Когда на следующий день мне нужно было идти в школу, я вновь ощутил себя несчастным человеком. Мне ужасно не хотелось расставаться с Засоней. Я стоял над своим щенком в глубокой и печальной задумчивости. Засоня, даже не догадываясь о моих душевных муках, мирно посапывал во сне. Когда о чем-то очень глубоко задумываешься, то обязательно в голову придет какая-нибудь хорошая мысль. Такая мысль посетила и меня. Я решил взять Засоню с собою в школу. Между мыслью и делом у меня всегда было расстояние не больше одного шага. Потому я решительно шагнул к своему школьному ранцу, не менее решительно выложил из него все учебники и положил туда своего Засоню. «Зачем мне учебники?» — размышлял я, — ведь у моей соседки по парте Ленки Заковыкиной всегда учебники в полном наборе. Она даже лишнего набирает. Как только не надорвется такой портфель тяжелый носить?»

Придя в класс, я незаметно засунул своего щенка в парту. Тот даже не проснулся. «Спи спокойно, — шепнул я ему, — у нас сегодня всего пять уроков, а два последних — физ-ра, и мы с тобой сбежим. Ведь когда убегаешь от чего-то, это что-то вроде физкультуры. У нас на физ-ре, только и делают, что бегают. Так не все ли равно где бегать?»

Первый урок, Засоня благополучно проспал. На перемене дежурные стали выгонять всех из класса, чтобы его проветрить. Но я так уцепился за парту, что меня можно было унести только с ней из класса и никак иначе. Дежурные Колька Семкин и Ванька Бирюков всю перемену пытались оторвать меня от парты. Сопели, кряхтели, но ничего у них не вышло. Когда прозвенел звонок, они сказали, что на следующую перемену позовут Саньку Пыжикова из четвертого класса, известного на всю начальную школу силача и тогда посмотрят, как я смогу удержаться. «Ничего, — успокаивал я себя, — скоро мой Засоня вырастет, как рявкнет, ваш Санька от страха под парту залезет. А пока буду держаться, как могу».

- Ты чего это учебники не принес? — недовольно проворчала Ленка, когда наша учительница попросила раскрыть учебники и переписать упражнение.

- А тебе, что, жалко?» — огрызнулся я.

- Жалко у пчелки, а пчелка на елке, а елка в лесу, — при этих словах Ленка высунула язык. «Ну и противная же это девчонка, — подумал сердито я, — как бы мне поменяться с кем-нибудь местами. Кольке Семкину она правится, вот ему и предложу. Пусть только на перемене ко мне не пристает». Но вскоре мои мысли приняли другой оборот: «Вот у меня в парте лежит живая собака, и никто в целом классе не знает, а жаль».

- Слушай, Ленка, — вдруг неожиданно прошептал я, — отгадай, кто у меня в парте лежит?

- Во-первых, не кто, а что, — назидательно поправила меня Ленка, — кто, можно говорить только об одушевленном предмете.

- Тоже мне умница нашлась, — язвительно сказал я, — у меня как раз одушевленное и лежит.

- Лягушка! — округлив от страха глаза, чуть не вскрикнула Ленка.

- Сама ты лягушка, — засмеялся я, — у меня кто-то покрупнее.

- А кто? — уже заинтересовано спросила Ленка.

- Дет Пихто, вот кто. Сама отгадай.

- Заковыкина, Понамарев, перестаньте разговаривать, а не то я вас выведу из класса, — строго сказала Клавдия Феофановна, наша учительница.

Мы примолкли. Ленка поерзала — поерзала в нетерпении, но потом все же не выдержав, попросила:

- Лешенька, ну, пожалуйста, скажи кто там у тебя? Я никому не скажу, честное слово.

- У меня там собака, — прошептал я.

- Врешь и не моргнешь. Ну и дурак, — обиделась Ленка.

- Не веришь? — прошептал я, — тогда сама протяни руку и пощупай.

- И пощупаю, — сказала Ленка, и полезла рукой в парту. — Что это у тебя зимняя шапка? — сказала с ехидством она, продолжая шарить рукой. — Ой! — вдруг громко вскричала Ленка.

- Заковыкина, встать! — взвилась со своего места Клавдия Феофановна, — что такое там случилось?

- У Понамарева собака, вот я и испугалась, — чуть не плача сказала Ленка.

- Какая такая собака? Понамарев встать! Что там у тебя за собака?

Я встал и молча вынул Засоню из парты. Тот уже проснулся и с любопытством вертел головой, видно удивляясь такому большому количеству детей.

- Господи! — Всплеснула руками учительница, — чего только не притащат в школу. Ты бы еще слона принес. Вынеси сейчас же собаку и возвращайся в класс. А завтра, без родителей в школу не приходи.

Я подавленный горем вышел из класса. Пока я нес на руках своего Засоню, он опять задремал. Я вынес его во двор школы. Здесь в саду было одно потаенное место у забора школы за кучей досок. Я отнес туда своего щенка и, положив за досками, сказал: «Подожди меня Засоня здесь, я скоро за тобой приду». Вернувшись в класс, я еле дождался перемены и сразу опрометью бросился во двор. За мной побежали все ученики нашего класса. Даже дежурные, которые должны были проветривать помещение и те устремились следом. Сердце мое захолодело, когда я увидел, что Засони на месте нет. Я стал искать рядом. Весь класс принял участие в поисках. Мы перерыли все доски. Тут к нам подошел Сережка Скудельников из третьего «Б» класса.

- Чего ищите? — спросил он.

- Щенка ищем. Вот Лешка Понамарев его здесь оставил.

- Бесполезно ищите, я сам видел, как Валерка-дурачек его взял и унес.

Мы переглянулись в недоумении между собой. Валерка когда-то начинал учиться вместе с нами. Был тихим, забитым мальчиком. Школьную программу он освоить не мог и остался на второй год. Затем его перевели в специальную школу для умственно отсталых. Он иногда приходил в свою старую школу и сидел во дворе на досках наблюдая за нашими играми издалека. С Валеркой никто не дружил, считая для себя зазорным дружить с ненормальным. Его дразнили и обзывали, но он ни на кого не обижался, и потому дразнить его было неинтересно. Однажды когда мы играли в футбол, мяч отлетел в сторону Валерки. Кто-то из мальчишек закричал ему: «Эй, Валерка, давай сюда мячик». Валерка обрадовался, схватил мячик обоими руками и побежал к нам, но тут же споткнулся и, упав, выронил мяч. «Да ты его ногой пинай», — стали кричать ребята. Валерка поднялся и неуклюже пнул мяч, так, что он полетел в обратную сторону, еще дальше от нас. Все стали кричать на него, обзывая «придурком» и другими обидными прозвищами. Но он только улыбнулся и снова побежал за мечом. Когда Валерка поднял мяч и хотел его нести обратно к нам, к нему уже подбежал Игорь Пестряков, наш голкипер, и грубо отняв мячик, крикнул: «Пошел отсюда полоумок». Валерка стоял, улыбался и не уходил. Тогда Пестряков развернул его за плечи в обратную сторону и пнул ногой. Все ребята засмеялись. Валерка побежал, оглянувшись, споткнулся, упал, чем еще больше рассмешил ребят. Поднявшись с земли, он, прихрамывая, снова побежал, но уже не оглядываясь. С тех пор Валерка никогда не приходил во двор школы.

- Ну, я этому дураку покажу, — угрожающе сказал Вовка Бобылев, — куда он пошел, не видел?

- Туда, в сторону железной дороги, — махнул рукой Сережка.

Мы все ринулись к железнодорожному полотну, проходившему недалеко от школы. Когда выбежали на железнодорожную насыпь, то Ленка закричала:

- Вижу, вижу, вон Валерка ненормальный идет и щенок у него на руках.

Мы пригляделись, точно он.

- За мной! — крикнул воинственно Вовка и все с улюлюканьем, как индейцы побежали по шпалам.

Валерка обернулся и, увидев нас, тоже припустил в припрыжку, смешно подбрасывая ноги.

- Он и бегает по-дурацки, — захохотал Вовка.

- Ничего себе, по-дурацки, — говорила запыхавшаяся Ленка, — вон как бежит, не догонишь.

- Стой, — закричали все, — остановись Валерка, а то хуже будет.

Но тот припустил еще сильнее. Позади нас послышался протяжный гудок.

- Поезд! — закричала Ленка.

Мы все посыпались с полотна дороги на крутую насыпь, словно горох. Поднялись, глянули, а впереди поезда бежит наш ненормальный Валерка. Поезд гудит, а Валерка еще пуще бежит. Завизжали тормоза поезда, но он, по инерции, продолжал надвигаться на Валерку. Мы в ужасе закрыли глаза. А когда открыли, то увидели, что поезд, продолжая гудеть, едет дальше.

- Ну, все, — сказал Вовка, — нет больше нашего ненормального. Перерезало его поездом вместе с собакой.

Ленка как зарыдает, а вместе с ней и мы все завыли. Промчался поезд. Смотрим, на той стороне насыпи к домам железнодорожников бежит наш Валерка со щенком на руках. Мы все закричим:

- Ура! Ура!

И давай друг друга обнимать на радостях. Я даже на время о щенке своем забыл. Радовался, что Валерка жив остался. Но потом вспомнил о Засоне и так мне грустно стало, что я чуть было не расплакался, да стыдно стало перед девчонками. Хотя до этого все плакали. Но одно дело все, а другое — на глазах у всех — одному. Ребята и так заметили мое состояние и стали утешать. Когда уж домой вернулся, то не выдержал и разревелся. Мама стала расспрашивать, что со мной случилось. Пришлось все рассказать без утайки. Конечно, она меня отругала, за то, что взял щенка в школу, но потом ей стало жаль меня и она сказала:

- Ладно, не плачь сынок, я завтра в школе узнаю адрес этого Валерки, мы с тобой пойдем и заберем щенка.

На следующий день мы пошли к Валерке. Жил он в деревянном ветхом двухэтажном доме железнодорожников. Открыла нам квартиру его бабушка. Узнав, по какому мы делу, сразу разохалась и разахалась:

- Да как же так, мои миленькие, нехорошо получилось, грех-то какой. Я его вчера спрашиваю: откуда у тебя собака? А он молчит и ничего мне не говорит. Ах, батюшки, грех-то какой. Сейчас, сейчас мои касатики, я пойду, поговорю с ним и верну вам собачку. Он ведь у меня круглая сирота, потому вы его должны простить ради Бога.

С этими словами старушка из кухни, где мы стояли, пошла в соседнюю комнату. Оттуда хорошо было слышно, как она говорит Валерке:

- Внучек, да разве так можно поступать. Это грех брать чужое. Сказано ведь в Священном Писании: «Не пожелай ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его». А ты, горемычный мой, собаку пожелал. Так ведь и собака скот, значит это грех. Не тобой положено, не тебе и брать. Давай, давай сюда собачку, я отдам ее мальчику, а то он расстраивается, переживает. Ведь это его собачка, не наша.

Вскоре она вышла к нам, неся на руках моего любимого Засоню. Щенок как всегда спал. Я взял его на руки и, поблагодарив старушку, быстро пошел вслед за мамой из квартиры. Выйдя из подъезда дома, я оглянулся и увидел в окне Валерку. Он стоял и смотрел на нас широко раскрытыми глазами, а по щекам его текли крупные слезы. Но, увидев, что я смотрю на него, он, как-то нерешительно помахал мне рукой. Что-то дрогнуло в моем сердце и я помахал ему в ответ. И тогда он вдруг улыбнулся мне, вытер рукавом слезы и снова замахал рукой. Я поспешил вслед за мамой.

- Мама, а что такое «круглый сирота»? — спросил я у матери, когда мы уже выходили со двора.

- Это сынок, когда у ребенка нет ни отца, ни матери.

Я еще раз оглянулся на окна Валеркиной квартиры. Он по-прежнему махал рукой. И такой он мне вдруг показался несчастный и одинокий, что в моем сознании промелькнула мысль: «А, ведь это не он у меня собаку украл, а наоборот, я у него сейчас ее краду». От этой мысли я остановился как вкопанный.

- Ну, ты чего встал? Пойдем, — потянула меня мама за руку.

- Подожди мама, я сейчас быстро вернусь, — крикнул я и побежал к подъезду.

Забежав в квартиру, я столкнулся нос к носу с Валеркой, бежавшим ко мне на встречу. Он остановился, застенчиво поглядывая на меня. А потом, как бы нерешительно тихо сказал:

- Можно мне еще разок погладить твою собачку?

- Бери, — сказал я, — щенок твой, а зовут его Засоня.

- Ты его отдаешь мне? — как бы не веря, в удивлении переспросил Валерка.

- Да, он твой, — глубоко вздохнув подтвердил я свои слава.

Глаза Валерки светились счастьем. Он поглядел на меня таким благодарным взглядом, что я подумал: «Люди так глядеть не могут, да и собаки, пожалуй, тоже». Валерка бережно взял из моих рук щенка. Признаюсь честно, что когда он забирал из моих рук Засоню, я на мгновение пожалел о своем поступке. Но, только на мгновение, а потом словно гора с плеч свалилась, и я ему говорю:

- Знаешь что, Валерка, к нам на школьный двор играть, вместе с Засоней, я никому не позволю тебя обижать.

Валерка молча кивнул головой, затем повернулся и так ничего не сказав, пошел в комнату. А я с легким сердцем вышел на улицу к встревоженной маме.

- Где твоя собака? — спросила она.

- Я отдал ее Валерке, ведь у него нет родителей, а у меня есть и папа, и ты, мама, — сказал я, беря ее за руку.

Мать остановилась и внимательно поглядела на меня, а потом вдруг порывисто обняла и, поцеловав, сказала:

- Сегодня ты совершил очень важный в твоей жизни поступок, сынок, и я тобой горжусь.

Закончив такими словами свой рассказ, я обвел взглядом класс. На меня смотрели широко открытые глаза притихших детей.

- Вот именно тогда я впервые и повстречал Бога. Он невидимо стоял рядом со мной и Валеркой. Но я запомнил, как Валеркина бабушка, стояла и крестясь на образа в умилении шептала: «Господь с вами, детки мои».

Через два дня мы со всем классом я пришел в наш храм, где я им рассказывал об устройстве православного храма. Из алтаря вышел настоятель и я стал детей подводить к нему на благословение, уча как нужно складывать для этого руки.

- Сколько же ты стекол перебил в школе? — спросил удивленный отец Евгений.

- Все стекла пока целы, — заверил я его.

- Ну и ну. О чем же ты им говорил?

- Я им про щенка рассказывал.

- Где это, в Священном Писании, о щенке говорится? Ну, ты брат даешь. Мне, так например, легче стекла в школе бить, чем про щенков рассказывать.

При этих его словах, снова исправно заработала пружина.

Один умный профессор однажды в университете задал своим студентам такой вопрос.
-Все, что существует, создано Богом?
Один студент смело ответил:
- Да, создано Богом.
- Бог создал все? - спросил профессор.
- Да, сэр, - ответил студент.
Профессор спросил:
- Если Бог создал все, значит Бог создал зло, раз оно существует. И согласно тому принципу, что наши дела определяют нас самих, значит Бог есть зло.
Студент притих, услышав такой ответ.
Профессор был очень доволен собой. Он похвалился студентам, что он еще раз доказал, что вера в Бога это миф.
Еще один студент поднял руку и сказал:
- Могу я задать вам вопрос, профессор?
- Конечно, - ответил профессор.
Студент поднялся и спросил
- Профессор, холод существует?
- Что за вопрос? Конечно, существует. Тебе никогда не было холодно?
Студенты засмеялись над вопросом молодого человека. Молодой человек ответил:
- На самом деле, сэр, холода не существует. В соответствии с законами физики, то, что мы считаем холодом в действительности является отсутствием тепла. Человек или предмет можно изучить на предмет того, имеет ли он или передает энергию. Абсолютный ноль (-460 градусов по Фарегейту) есть полное отсутствие тепла. Вся материя становится инертной и неспособной реагировать при этой температуре. Холода не существует. Мы создали это слово для описания того, что мы чувствуем при отсутствии тепла.
Студент продолжил.
- Профессор, темнота существует?
Профессор ответил:
- Конечно, существует.
Студент ответил:
Вы опять неправы, сэр. Темноты также не существует. Темнота в действительности есть отсутствие света. Мы можем изучить свет, но не темноту. Мы можем использовать призму Ньютона чтобы разложить белый свет на множество цветов и изучить различные длины волн каждого цвета. Вы не можете измерить темноту. Простой луч света может ворваться в мир темноты и осветить его. Как вы можете узнать насколько темным является какое-либо пространство? Вы измеряете какое количество света представлено. Не так ли? Темнота это понятие, которое человек использует чтобы описать что происходит при отсутствии света.
В конце концов, молодой человек спросил профессора:
- Сэр, зло существует?
На этот раз неуверенно, профессор ответил:
- Конечно, как я уже сказал. Мы видим его каждый день. Жестокость между людьми, множество преступлений и насилия по всему миру. Эти примеры являются не чем иным как проявлением зла.
На это студент ответил:
- Зла не существует, сэр, или по крайней мере его не существует для него самого. Зло это просто отсутствие Бога. Оно похоже на темноту и холод - слово, созданное человеком чтобы описать отсутствие Бога. Бог не создавал зла. Зло это не вера или любовь, которые существуют как свет и тепло. Зло это результат отсутствия в сердце человека Божественной любви. Это вроде холода, который наступает, когда нет тепла, или вроде темноты, которая наступает, когда нет света.
Профессор сел.
Имя студента было - Альберт Эйнштейн.

1. Мужчина на автостоянке безуспешно ищет, где бы поставить машину. В отчаянии поднимает лицо к небу и говорит:

– Господи, если Ты мне пошлёшь свободное местечко, я брошу пить и буду по воскресеньям ходить в церковь!

Тут чудесным образом появляется свободное местечко. Водитель опять обращается к небу:

– А, всё, не надо. Нашёл!

2. Аэропорт. На обочине рулевой дорожки аэродромный работник обычной косой-литовкой обкашивает траву около сигнальных фонарей. Накрапывает дождик, и он накинул плащ-палатку. Косит. В этот момент Як-42 выруливает на взлёт по этой самой дорожке. Косильщик отходит метров на 15-20 и стоит ждёт. На голове – капюшон, в руке – коса. Борт катит мимо, аэродромщик приветливо машет самолёту, желая ему счастливого полёта.

Пилот, по рации:

– Диспетчер, скажи своему косарю: пусть хоть косу положит, пока у нас пассажиры через аварийные люки не повыпрыгивали!

3. – Не, мужики, мне пить нельзя. Вера не позволяет.

– Чё, мусульманин, что ли?!

– Жену у него так зовут – Вера. 85 кг. Работает шпалоукладчицей.

4. История про кота В одной деревне жил священник и был у него кот. Священник кота очень любил, поскольку был одинок. И вот однажды вечером он не обнаружил своего питомца в доме, естественно, забеспокоился и бросился его искать. Нашел довольно быстро, поскольку домик и участок у него были скромные - кот залез на верхушку дерева и сидел там, зыркая глазами. Видимо, собака загнала. Увидев хозяина кот жалобно замяукал, да так что сердце у того разрывалось от жалости. Но как снять перепуганное животное? Уговоры и приманивания эффекта на дали... Но мы, не в средние века живем - священник придумал такой ход: привязать к дереву веревку и, с помощью машины, наклонить его к земле. Потом кот или сам спрыгнет, или он его возьмет. Веревку он конечно, привязал и дерево машиной наклонил. Да вот только коэффициент прочности веревки в расчет не взял... В общем, веревка лопнула в момент близости дерева с землей - рогатка получилась еще та! Кот вышел на баллистическую орбиту в мгновение ока, так что священник с его слабоватым зрением так и не понял - куда же делось животное? Вы думаете на этом история заканчивается? Как бы не так! По соседству со священником жила женщина с маленькой дочкой. Дочка частенько просила маму разрешения принести в дом какую-нибудь зверушку. Но на кой козе баян? И так с дитем забот хватает. Вот и в тот вечер доча завела свою жалобную песню: - Мамочка, давай возьмем кошечку... - Нет, доченька, мы себе не можем этого позволить. - Но ведь я очень хочу, я себя хорошо веду, слушаюсь во всем... Маман призадумалась - ребенок и в самом деле чуть ли ангел, не рявкать же как Жеглов "Я сказал!". И решила поступить так: "А ты доченька,- говорит, - помолись, попроси у Господа кошечку, если ты заслуживаешь, то он обязательно ее тебе пошлет". Послушный ангелочек преклонил розовые коленки перед иконой и направил мольбы Богу. После окончания этого таинства в раскрытое окно влетел тот самый котяра, которого священник пустил по стопам Гагарина. Мама упала в обморок...
5. Молитва одной православной христианки: - Не о себе, Господи прошу...пошли маме моей хорошего зятя!
6. Едет многодетный батюшка с семьей на машине и буквально в метрах 300 до заправки кончается бензин. Матушка говорит:
- Пойди, возьми канистру, сходи на заправку.
Но в машине не оказывается ничего, кроме детского горшка. Пришлось идти за бензином с ним. Возвращаясь и вливая долгожданную жидкость из указанной емкости в автомобиль, отец ловит на себе взгляд из остановившейся рядом машины, в которой сидит раввин и возбужденно говорит:
- Я, конечно, никогда не разделял ваших убеждений, но всегда удивлялся вашей вере.

7. На освящении куличей один мужчина попросил батюшку: "Побрызгайте на мою жену, чтобы не ворчала", на что тот ответил: "Да я на свою уже 30 лет брызгаю, не помогает".

8. Идут верующие муж и жена по дороге и рассуждают на тему того, как Адам и Ева плохо поступили. Зашли переночевать к старцу. Он их приглашает к столу и говорит:

- Ешьте все, только из этого горшочка не ешьте. Это не для вас.

После трапезы он на минуту отлучился, а жена и говорит:

- Давай посмотрим, что в том горшочке.

- Не велел батюшка, да ладно, только посмотрим...

Открыли горшочек, а из него выскочила мышь и убежала.

Вернулся старец, заглянул в горшок и говорит:

- Как вам не стыдно. Адама и Еву осуждаете, а сами... Это не для вас было приготовлено, а для кошки.

Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав

<== предыдущая лекция	\|	следующая лекция ==>
Православное воспитание и современный мир	\|	Константинопо́льская Правосла́вная Це́рковь; Константинопольский Патриархат автокефальная(Автокефа́льная церковь самостоятельная поместная церковь, административно полностью

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.079 сек.)