— Там бывают фейерверки — помнишь, ты говорила, Мэри? — В голосе миссис Джонс послышалось отчаяние.
Миссис и мисс Морган не сводили с нее глаз.
— Да, мадам, — неохотно выдавила Мэри. — Несколько раз в год.
— Будто бы звезды падают с небес ради того, чтобы развлечь beau monde! — пропела миссис Джонс. — Могу ли я предложить мисс Анне эту зеленую накидку? Самая подходящая вещь для Воксхолл-Гарденз!
Миссис Морган забрала ткань в горсть и снова отпустила.
— Мы редко посещаем Воксхолл. Но другие сады…
— Ну конечно, — пробормотала миссис Джонс.
Как будто бедняжка понимала разницу! Мэри вспомнила Воксхолл в полночь, росу на траве и как она заработала денег на дорогу до дома.
— Мы не видим вас в церкви, миссис Джонс, — заметила жена члена парламента.
— Да, мадам. — Миссис Джонс немного поколебалась. — Видите ли, здоровье моего мужа…
— Вполне позволяет ему прыгать по Уай-стрит, как и любому здоровому мужчине, — проскрежетала миссис Морган.
— Конечно, мадам, — пробормотала миссис Джонс.
Кажется, она вот-вот попросит разрешения облизать их туфли, подумала Мэри.
Миссис Морган оглядела свое белое бархатное платье. Несколько дюймов подола были расшиты серебряными змейками и яблочками.
— Что-то медленно продвигается ваша работа, миссис Джонс.
— Мадам, уверяю вас, дело пойдет гораздо быстрее в следующем месяце, когда дни станут немного длиннее.
— Ваша лондонская помощница умеет вышивать?
Мэри уже открыла рот, чтобы сказать «нет», но миссис Джонс ее опередила:
— Конечно. Она знает все новейшие модные приемы.
Снова царственный кивок. Миссис Морган приложила к голове крошечную шляпку, украшенную бабочками, и повернулась к высокому зеркалу. Миссис Джонс встала на цыпочки и приколола убор к ее седеющим волосам.
— Как восхитительно это кружево оттеняет ваши волосы! Я только что получила эту шляпку из Бристоля.
— Мне кажется, у миссис Форчун точно такая же.
— Мадам! Клянусь вам, ничего похожего. Та и вполовину не такая изящная. А эта — точная копия шляпки, в которой миссис Сиббер с Друри-Лейн играет Джульетту. Мне сказала Мэри.
Миссис Морган нахмурилась.
— Вы уверены, что я не попаду в смешное положение, если повстречаюсь с миссис Форчун на балу в Жирный вторник?
— Боже упаси, — заверила миссис Джонс. Она порылась в огромном сундуке и вытащила что-то кружевное. — Могу ли я заинтересовать мадам еще чем-нибудь? Возможно, вам понравится эта прелестная косынка, украшенная сценами Утрехтского мира?
Миссис Морган не отрывала глаз от своего отражения в зеркале.
— Я возьму шляпку, — даже не взглянув на миссис Джонс, бросила она и приподняла ее с головы, словно маленькую корону. — Можете записать ее на мой счет. — Она жестом велела Мэри принести ее черную накидку.
Миссис Джонс бросилась помогать. Лакей Жорж уже ждал хозяйку в темном коридоре; на нем была роскошная ливрея с карманами шириной в целый фут. Он церемонно распахнул перед женой почтенного члена парламента дверь.
Когда Морганы наконец удалились, Мэри раздраженно вздохнула.
— Значит, она проводит здесь целый час и покупает только клочок ткани с кружевом за полкроны? Да к тому же просит записать это в кредит?! — с негодованием воскликнула она.
— Миссис Морган не всегда бывает в настроении делать покупки, — устало выговорила миссис Джонс.
— И к чему вы сказали ей, что я умею вышивать? — возмущенно спросила Мэри, но тут же спохватилась и улыбнулась, чтобы смягчить нахальный тон.
— Потому что ты научишься этому в два счета, я уверена. — Миссис Джонс взяла ее за руку и погладила пальцы. — Это у тебя в крови. И кроме того, я никогда в жизни не смогу закончить его одна, — грустно добавила она, окинув взглядом белый бархатный водопад.
К концу недели рабочее место Мэри было завалено фиалками, листьями, кручеными нитками и лентами. Хозяйка оказалась права: у нее был прирожденный талант. Ее пальцы не дрожали, глаза не уставали, и она никогда не путала оттенки цветов.
Совсем скоро миссис Джонс разложила на ее коленях край белого бархатного платья-полонез и вдела в ее иглу серебряную нить. Ее глаза при этом подозрительно блестели. Да она чуть не плачет, поняла вдруг Мэри и смутилась.
— Что такое, мадам?
— Да просто… если бы только тебя видела твоя бедная мать!
Мэри натянуто улыбнулась. На какое-то мгновение и она поверила в картинку, нарисованную миссис Джонс: добрая покойная мать с мягкими белыми ангельскими крыльями смотрит с Небес на дочь и плачет от радости. Она воткнула иголку в ткань; ткань была мягкой, словно шкурка кролика.
В иные дни стук в дверь раздавался едва ли не каждые полчаса. И как бы ни была занята миссис Джонс, она всегда предлагала монмутским леди чашку чая. Ей и в голову не приходило проявить невежливость. Одна или две заказчицы всегда являлись в сопровождении горничных, таких важных и надменных, что они не могли ждать хозяек в кухне, как все остальные, а стояли у них за спиной, сложив руки, и смотрели, не обнаружится ли где в углу пыль.
Основной предмет местных бесед составляли сплетни.
— После игры в футбол на прошлой неделе на поле остались двое мертвецов.
— Ужас.
— Ужас!
— Я слышала, на Сент-Джеймс-сквер поселилась новая семья. Они знакомые Филпоттов.
В таких случаях Мэри почти слышала, как движутся мысли хозяйки. Может быть, стоит пораньше нанести визит на Сент-Джеймс-сквер и оставить там визитную карточку миссис Джонс?
— Дочь вдовы Оуэн выглядит не слишком хорошо.
Несмотря на ханжески-сострадательные кивки, все прекрасно понимали, что это значит. Мисс Оуэн вряд ли понадобятся красивые платья этой весной или вообще когда-либо.
— Что вы говорите, похороны будут на следующей неделе в церкви Святой Марии? — с интересом переспросила миссис Джонс. — А какой был герб на карете?
— Две птицы.
— Да нет, три.
— Значит, это Хардингсы из Пентвина.
Мэри встретилась взглядом с хозяйкой. Хардингсам будет нужно траурное платье. Возможно, у них не будет времени, чтобы заказать его в Лондоне…
Потом Мэри приносила большой фарфоровый чайник, которым так дорожил мистер Джонс. Он не позволял Эби дотрагиваться до своего сокровища, и даже Мэри должна была строго выполнять все его указания. Посетительницы наливали чай в блюдечко, клали туда сахар и деликатно прихлебывали. Мэри с жадностью наблюдала за ними.
Мистер Джонс научил ее делать реверанс каждый раз, когда она выходит из комнаты. Он продемонстрировал это на своей единственной ноге.
— Даже если они не смотрят в мою сторону?
— О, если ты этого не сделаешь, можешь быть уверена, что это-то они как раз заметят, — захохотал он.
И в самом деле, монмутским леди было далеко не безразлично, кто такая Мэри Сондерс и как она себя ведет.
— Ваша служанка не здешняя, насколько я понимаю? Но ее мать была из этих краев?
В сотый раз слыша свою историю из уст миссис Джонс — все рассказывалось весьма тактично и вполголоса, но сцена смерти Сьюзан Сондерс становилась все более патетической, словно в романе мистера Ричардсона, — Мэри чувствовала себя немного пристыженной. Иногда она ощущала почти непреодолимое желание рассмеяться — особенно сильно в тот раз, когда она подкалывала подол платья вдовы Таннер, которой принадлежало несколько домов и рощ в Монмуте. Когда рассказ миссис Джонс достиг своей трагической кульминации и толстая миссис Таннер сочувственно вытаращила глаза, Мэри, не сдержавшись, пробормотала что-то о дополнительных булавках и выскочила из магазина.
Она стояла за дверью, зажимая ладонью рот, и тряслась от истерического смеха. Из мастерской доносились приглушенные голоса. Миссис Джонс посетовала, что, кажется, огорчила Мэри. Вдова же Таннер придерживалась мнения, что служанке, вынужденной зарабатывать себе на жизнь подобным трудом, вовсе не пристало быть такой чувствительной.
Дэффи Кадваладир знал, что он совсем не красавец. Короткие грубые руки, вечно воспаленные от чтения по ночам глаза — любоваться было особенно нечем. Но когда он шел по Монноу-стрит рядом со своей кузиной Гвинет, то чувствовал себя ни много ни мало юным Давидом, победившим Голиафа, — он видел такую гравюру в «Журнале для джентльменов».
Сегодня она не взяла его за руку. Дэффи видел, что ее что-то гнетет, но не стал допытываться.
Несмотря на то что для семьи Гвинет настали тяжелые времена — с тех пор, как они потеряли свою землю возле Тинтерна, — ее щеки были по-прежнему розовыми, а руки, выглядывающие из потрепанных оборок на рукавах, мягкими и округлыми. Из-под чепца виднелись сливочно-желтые волосы. Вообще Гвинет обладала такой внешностью, что чернявым и костлявым созданиям наподобие Мэри Сондерс должно было быть просто стыдно. И кроме того, она была разумнее, чем девушки вдвое образованнее ее. Сегодня она была не слишком-то разговорчива, но Дэффи был счастлив всего лишь идти с ней по улице — чтобы все видели их вместе и могли делать собственные выводы.
И он плевать хотел на тех, кто называл ее нищенкой. Дэффи был уверен, что времена подобного снобизма подходят к концу. Наступает эра разума. В будущем человека будут оценивать не по тому, кем он родился или в какой семье его воспитали, а по тому, чего он сумел достичь, что из себя сделал. Кроме того, у женщины нет своего собственного звания; она всегда может подняться до положения того, за кого выйдет замуж. Дэффи взглянул на изношенные розовые туфли своей возлюбленной. Они были сильно забрызганы грязью.
— Дэфф, — Гвинет наконец нарушила молчание, — ты знаешь, то, что между нами происходит…
Его лицо расплылось в улыбке.
— Можешь больше ничего не говорить.
— Но…
— Гвин, — перебил Дэффи. Он взял ее руку и сжал в своих ладонях. Она попыталась отдернуть ее, но Дэффи не дал. — Тебе нечего бояться.
Она закусила розовую губку.
— Два года назад, в День святого Иоанна, мы прекрасно друг друга поняли. И, как я думаю, все по-прежнему продолжается.
Гвинет открыла рот и снова закрыла. Узкий солнечный луч упал на мокрую мостовую, и он заговорил живее и громче, словно кто-то его приободрил.
— Я не всегда буду слугой. Через пару лет я буду сам себе хозяин… и у меня будет порог, через который я смогу тебя перенести.
Гвинет моргнула, и Дэффи заторопился.
— И еще я хочу тебе сказать, моя дорогая Гвинет, — он сжал ее ладонь еще сильнее, — что беды, постигшие твою семью, никак не повлияют на мое решение. Все переменится, нужно просто проявить терпение.
Она все же выдернула руку из его влажных ладоней.
— Дэфф… мне очень, очень жаль, — сдавленно произнесла она.
Он уставился на нее.
— Мы… не то чтобы мы друг друга поняли тогда, верно? Мы беседовали о разных вещах, но сказать, что мы договорились…
Да него наконец дошло, почему она ведет себя так странно. О, что за сердце у этой девушки! Словно золотое яблоко! Она не хочет, чтобы он был связан обещанием, боится утянуть его за собой вниз. Как будто жениться на ней, лелеять и оберегать ее не было его самым огромным желанием! Он почувствовал, что снова улыбается.
— Меня обещали Дженнету Гелдеру. — Гвинет опустила глаза.
Ноги Дэффи продолжали двигаться помимо его воли; он шел по улице как петух с отрубленной головой. Он взглянул на Гвинет. Как, почему она могла сказать такую вещь?
— Это будет в октябре, после урожая.
Он наконец разлепил губы.
— Но мы же поняли друг друга…
— Мы просто… увлеклись.
— Увлеклись? — повторил Дэффи. Он был словно в тумане. Нужно собраться с силами, мелькнуло у него в голове. — И ты выйдешь замуж за Дженнета? За человека, который зарабатывает себе на хлеб, отрезая яйца у хряков?
Гвинет вспыхнула — то ли от его грубости, то ли от стыда за собственное предательство, тут он сказать не мог.
— Он взял моего отца в компаньоны, — еще тише проговорила она.
Понятно.
— Отец сказал, ты ему очень нравишься, но мы должны прислушаться к разуму. Понимаешь?
К разуму? До сих пор за разум всегда отвечал он. Он научил ее вести разумный разговор, слушать доводы другого и приводить свои.
— Сейчас ты слуга, — пробормотала Гвинет. — А слуга жениться не может.
— Но у меня большие планы…
— Мечты, — мягко поправила она.
Дэффи отвернулся. Он вдруг увидел себя таким, каким его видят все остальные: слуга с жалованьем десять фунтов в год, которому слегка маловат парик.
За ужином миссис Эш придирчиво оглядела поникшего Дэффи. Его плечи были опущены, и он не отрывал глаз от тарелки. Вот тебе и благотворное влияние чтения, подумала она. Такой образованный, постоянно за книгами — и не может обрести утешения, которое ей дарует одна-единственная, главная Книга.
Гетта попыталась вывернуться из ее рук.
— Сиди спокойно, милая, — мягко сказала миссис Джонс.
— Но я хочу к Мэри.
Лондонская девчонка с невинным видом подняла взгляд — как будто она не перемигивалась с девочкой последние полчаса.
Миссис Эш почувствовала, как ее рот наполнился горечью. Она поковыряла вилкой соленую треску. Конечно же она нужна этой семье. У нее есть мудрость, которая приобретается только с возрастом, жизненный опыт, в конце концов, набожность. А у новой девчонки ничего этого нет, ведь так? Она посмотрела на косынку, прикрывавшую упругую молодую грудь Мэри Сондерс. Эта грудь никогда не кормила ребенка, не знала прикосновения жадного младенческого рта. Эта девушка и понятия не имеет, что такое быть нужной.
Гетта снова завертелась и сползла под стол. Через несколько секунд ее белокурая головка вынырнула на другом конце. Ухмыляясь во весь рот, девочка устроилась между Мэри и Дэффи, который даже не обратил на нее внимания. Все дети — предатели, подумала миссис Эш. Они целуют тебя в щеку, словно Иуда, а сами смотрят через плечо.
— Не шали, Гетта, — пробормотала миссис Джонс.
— Почему ты хочешь сидеть с Мэри? — без особого интереса спросил мистер Джонс, очищая картофелину.
Гетта показала свои детские зубки.
— Потому что от нее лучше пахнет.
— Гетта! — Миссис Джонс резко встала, перегнулась через стол и шлепнула дочь по руке. Та немедленно заревела в ответ.
Мэри Сондерс украдкой посмотрела на Гетту и ослепительно ей улыбнулась. Миссис Эш чувствовала ее запах прямо с того места, где сидела: испорченные фрукты, и спирт, и еще что-то невообразимо порочное.
Повысив голос, чтобы перебить всхлипывания Гетты, миссис Эш спросила:
— Что станет с глазом, насмехающимся над отцом и пренебрегающим покорностью к матери?
Лондонская девчонка дико взглянула на нее, словно кормилица внезапно сошла с ума. Явно не знакома с Писанием, отметила миссис Эш.
— Ну, Гетта? Что случится с этим глазом?
Гетта проглотила слезу и наморщила личико, пытаясь припомнить.
— Вороны?
— Его выклюют вороны дольные и сожрут птенцы орлиные! — процитировала миссис Эш и торжественно кивнула. — Притчи, глава тридцатая, стих семнадцатый.
— Скорее вороны сожрут его сами, а не отдадут птенцам орлиным, — пробубнила Мэри Сондерс с набитым ртом.
Миссис Эш бросила на нее уничтожающий взгляд.
— Так себе еда для стаи орлиных птенцов, один крошечный глазик.
Миссис Джонс тихонько хихикнула. Гетта неуверенно засмеялась. Мэри встретилась глазами с хозяйкой и улыбнулась.
Миссис Эш прекрасно поняла, что над ней потешаются. Они глумились над Священным Писанием и смеялись ей в лицо. Она отдала этой семье свои лучшие годы; они буквально выпили из нее все соки.
— Нет ли каких вестей о войне с Францией, сэр? — спросил Дэффи. Он даже не пытался скрыть, что хочет поменять тему, сделать это как-то поизящнее.
— О, ну, знаешь, как это бывает на войне, — довольно угрюмо ответил мистер Джонс. — Одну битву выигрываешь, другую проигрываешь.
Девчонка Сондерс посадила Гетту на колени, обхватила ее своими гладкими руками и зашептала что-то на ухо. Миссис Эш замерла и сжала в кулаке нож. Она представила себе, как огромный топор опускается на эти точеные плечи и обрубает руки, а из ран хлещет кровь. Словно у той девы из древней легенды.
Свечи всегда были заботой миссис Эш, но теперь обязанность зажигать их и снимать нагар легла на плечи Мэри. Ей нравилось злить противную старую праведницу, ощущать, что одержала над ней верх хотя бы в такой вот мелочи. Как говорила Куколка, заполучить врага — это не так уж плохо. Сразу чувствуешь себя в своей тарелке.
Теперь Мэри точно знала, сколько воска нужно, чтобы продлить день на один час. Свет был признаком достатка и более высокого положения. Джонсы могли не ложиться спать чуть дольше, чем их соседи по Инч-Лейн, отодвинуть ночную тьму, разрешить себе чуть более долгий день. На окраине города, в жалком грязном переулке под названием Бэк-Лейн, семьи отправлялись в постель в шесть часов вечера, без ужина — что еще им оставалось делать в темноте? Если ты не можешь позволить себе свет, пусть даже огарки или лучину, при свете которой Дэффи читал у себя в комнатушке, то ты ничем не отличаешься от животного, поняла Мэри. Когда-нибудь у нее будет дом, полный канделябров со свечами, и она будет зажигать их все сразу, даже в тех комнатах, где никого нет. Она будет ужинать в десять и пить кларет в три утра, и плевать на темноту.
Джонсы ужинали в семь в своей маленькой гостиной. К этому часу они обычно бывали страшно голодны, но гордились тем, что ужинают в «благородное» время. Суп из турнепса или яйцо-пашот на кусочке поджаренного хлеба, но никогда и то и другое вместе. После того как Эби убирала посуду, все придвигали свои стулья с твердыми спинками поближе к огню и слушали, как завывает за окнами ветер. Миссис Эш бормотала себе под нос стихи из Библии — недостаточно громко, чтобы ее можно было расслышать, но так, что это довольно сильно раздражало. Обычно в это время дня миссис Джонс принималась за штопку, и Мэри чувствовала себя обязанной ей помочь. Она никогда не видела, чтобы кто-то работал так же много, как ее хозяйка, разве что мать. Но у миссис Джонс, в отличие от Сьюзан Дигот, никогда не было этого мученического вида. Может быть, все дело в Лондоне, думала Мэри. Может, это он превращает людей в вечно недовольных и угрюмых? Если бы жизнь сложилась по-другому и Джонсы отправились в большой город, а Сондерсы остались в Монмуте, может быть, мрачные морщины теперь красовались бы на лбу у Джейн Джонс? Может, это она смогла бы выбросить на улицу свою единственную дочь?
Только после ужина хозяин позволял себе скинуть с плеч ежедневный груз забот. Он часто поддразнивал Дэффи насчет его пристрастия к чтению:
— Что это там у тебя? Сказки, наверное?
Дэффи бросил на хозяина обиженный взгляд и показал свою книгу: «Полная география мира».
Мэри тихонько хмыкнула над своим чулком. Он может сколько угодно разглядывать картинки; все равно у него не хватит смелости хоть раз в жизни выбраться куда-то дальше Абергавенни. Уже две недели лицо Дэффи напоминало печальную морду бассет-хаунда, и это начинало всерьез действовать Мэри на нервы.
Хозяин уважительно присвистнул:
— Полная, вот как? И все-то там есть? Ни одного острова в Южном море не пропустили?
Миссис Джонс укоризненно цокнула языком.
— Ты права, моя дорогая, свист — дурная привычка. Это очень вульгарно, и, если мы хотим подняться выше в этом мире, я должен от нее избавиться. Ты ведь не будешь свистеть, когда вырастешь, не правда ли, Гетта?
Девочка, сидевшая на коленях у матери, помотала головой. Миссис Джонс пригладила спутанные белокурые локоны и вполголоса пропела:, Magildi, hei now, now,, Magildi, hey now, now.
— Что это означает? — спросила Мэри.
Миссис Джонс задумалась.
— По правде говоря, я и сама не знаю, Мэри. Так всегда пела моя мать.
На этом краю света ничто не имеет смысла, с раздражением подумала Мэри. Никто не задает себе вопроса «почему», просто поступает так, как было заведено сто лет назад.
Гетта выпуталась из объятий матери и забралась на колени к мистеру Джонсу.
— Папа, — прошепелявила она. — А где твоя нога?
Мэри навострила уши.
— Она здесь, у меня в панталонах, — совершенно серьезно сказал мистер Джонс.
— Нет, папа! — Девочка забарабанила по его груди. — Другая нога!
— Господи боже мой, да ее нет! — Мистер Джонс с выражением ужаса на лице пощупал свою пустую штанину. — Должно быть, я уронил ее в реку.
— Нет! — расхохоталась Гетта.
Он задумчиво нахмурился.
— Тогда… наверное, я прислонил ее к ограде, а когда вернулся за ней, ее уже не было.
— Нет! — взвизгнула Гетта. Она была в полном восторге.
— Ну, тогда… думаю, прошлой ночью твоя мать стаскивала с меня башмак, и нога осталась в нем.
— И она еще там, в башмаке?
— Полагаю, что да.
— А где этот башмак, папа?
— Должно быть, я уронил его в реку.
Гетта снова залилась смехом.
В восемь часов, когда мистер Джонс прихватил фонарь и отправился в свой «Торговый клуб» («Сплетни и дешевый порто в „Кингз армз“», — доверительно шепнула Мэри миссис Джонс), девочка была все еще не в постели. Она толкала Мэри под локоть, вырывала у нее из рук штопку и просила разрешить сделать хоть один стежок; Мэри с трудом одолевала желание хорошенько кольнуть ее иглой.
— Иди сюда, cariad, я расскажу тебе одну историю. — Миссис Джонс привлекла девочку к себе.
Гетта уселась на подол ее платья. Дремавший в кресле Дэффи подвинул ноги, чтобы ей было просторнее.
— Жили-были однажды муж с женой, уже немолодые…
— Как их звали?
— Хью. И Бет. — Миссис Джонс лизнула нитку.
Мэри, которая сидела по другую сторону маленького столика, заваленного требующими штопки вещами, бросила на нее внимательный взгляд. Интересно, она придумывает все это на ходу?
— И как-то раз они отправились на зимнюю ярмарку в Аберистуит и наняли себе там служанку.
— Как ее…
— Элин. — Миссис Джонс сказала это так уверенно, что Мэри даже подумала, уж не подлинная ли это история. — И она была очень, очень хорошей служанкой.
Мэри незаметно скривила губы. Она ненавидела истории о хороших служанках. Учителя в школе обожали рассказывать сказки о преданных слугах, наградой которым в конце становилось Царствие Небесное. По мнению Мэри, Господь Всемогущий в этих рассказах выглядел словно хозяин, годами задерживающий верным слугам жалованье.
— И вот они счастливо прожили зиму на своей ферме, укрытой от бурь и непогоды холмами.
Откуда людям знать, что они были счастливы, подумала Мэри. Кто может сказать наверняка, что Элин не мечтала об огнях большого города, таких ярких, что она почти чувствовала на языке их вкус?
— Когда пришло лето, — продолжила миссис Джонс, — Элин стала выходить со своей прялкой на луг, к ручью. Она сидела на берегу, пела и пряла пряжу. Хозяин и хозяйка были очень довольны, что Элин так много работает. По вечерам они считали мотки с пряжей и говорили: «Как же нам повезло, что мы нашли такую усердную и работящую служанку!»
Мэри зевнула и прикрыла рот рукой. Она начала подозревать, что сказка предназначалась скорее для нее, чем для Гетты.
— Но вот чего Хью и Бет не знали, так это того, что прясть Элин помогал Маленький Народец.
Мэри усмехнулась. Можно было и догадаться. В этих краях полно суеверий. Деревня. Они не могут отличить настоящую жизнь от собственных фантазий.
— А эти феи, или как их там, помогают тем, кто шьет? — пробормотала она, сжимая губами булавки.
— Никогда о таком не слышала. Только пряхам.
Миссис Джонс быстро улыбнулась, показав щель между передними зубами. Поняла ли она, что Мэри просто насмехается? Она повернулась к Гетте, и ее голос снова обрел загадочную «сказочную» интонацию.
— Так вот. Элин всегда держала при себе маленький острый кинжал, на случай если Маленький Народец попытается утащить ее с собой.
Гетта кивнула.
— Но однажды она забыла свой кинжал дома.
Девочка в ужасе вздохнула.
— В тот вечер она не вернулась обратно на ферму, — понизив голос, проговорила миссис Джонс. — Ни в тот, ни в следующий, ни в следующий за ним. Всю зиму Хью и Бет ждали свою служанку, но она так и не пришла домой.
Гетта прильнула к юбкам матери.
— Потом, когда снова наступила весна, как только растаял снег, Бет пошла к ручью, чтобы поискать Элин.
Как же, подумала Мэри. Стала бы она беспокоиться.
— Она обошла все берега и вернулась к ручью на следующий день и в день вслед за этим. И однажды, когда Бет шла вдоль русла, она вдруг провалилась в огромную пещеру под водой. И как ты думаешь, кого же она там нашла?
Гетта широко улыбнулась:
— Элин! Но она…
Миссис Джонс прижала палец к ее губам.
— Но хоть Бет и старалась изо всех сил, что бы она ни делала — она так и не смогла спасти Элин.
Гетта прикусила верхнюю губу.
— Потому что теперь Элин была женой злого волшебника, и родила от него дитя, и она уже не могла вернуться в наш мир, к прочим смертным.
Она замолчала. В комнате воцарилась тишина; было только слышно, как потрескивает пламя в камине.
— Какая дурочка, — заметила Мэри. — Забыть кинжал дома.
Миссис Джонс грустно улыбнулась.
— Это случается даже с самыми умными.
Гетта задумалась.
— А Хью и Бет, они так и остались одни? — наконец спросила она.
— Вовсе нет, — встряла Мэри. — Они отправились на следующую ярмарку и наняли себе другую служанку, поумнее этой.
Дэффи вдруг прочистил горло. Все вздрогнули от неожиданности — предполагалось, что он давно спит.
— Ты ведь не знаешь эту историю, — резко бросил он. — Почему бы тебе не придержать свой чертов язык?
Мэри посмотрела в его сторону. Свечи отбрасывали неровные тени, и она не могла разобрать выражения его лица. Она аккуратно воткнула иголку в ткань.
— В таком случае я иду спать, — сухо сказала она, положила штопку на стол в общую кучу и вышла из комнаты.
Вернувшись из детской — она укладывала Гетту в постель, — миссис Джонс обнаружила, что Дэффи по-прежнему сидит на своем стуле и бездумно смотрит на догорающие в камине дрова. Он покусывал мозоль на большом пальце. Как правило, Дэффи никогда не грубил и не срывался, и миссис Джонс считала его добродушным парнем. Мэри Сондерс каким-то чудом сумела вывести его из себя.
Колючка и задира — такой казалась дочка Сью Рис на первый взгляд. Но это была всего лишь ее защитная оболочка. Это становилось ясно каждому, кто мог заглянуть в ее темные серьезные глаза. Всего пятнадцать лет — и уже потеряла мать! Оказалась совершенно одна, словно ребенок, выброшенный в сточную канаву! Миссис Джонс не любила думать на эту тему, это было слишком болезненно. Когда она представляла себе судьбу Сью Рис, ее жизнь в Лондоне, то невольно вздрагивала от ужаса и благодарила Создателя за то, что он дал ей мужа, на которого можно опереться в любых трудностях, и достойное ремесло, и дом, в котором можно растить дочь и — может быть — сына в будущем.
Она взяла в руки штопку и снова уселась напротив Дэффи. Легче всего было бы не говорить ничего, оставить все как есть, но миссис Джонс вдруг подумала, что слишком часто в жизни она выбирала самый легкий путь и не затрагивала больных вопросов.
Однако Дэффи заговорил первым.
— Я прошу прощения за то, что выругался.
— О, дело не в этом, Дэффи. Ты был слишком резок с бедной девушкой, только и всего, — мягко сказала она.
— Если и так, то она это заслужила, — рыкнул он.
— Да что с ним такое? — удивилась миссис Джонс.
— Но…
— Она просто злая, дерзкая, наглая девчонка, — перебил он. — Не можете же вы этого не видеть. Расхаживает тут по дому со своим важным городским видом и распускает язык…
— Она здесь чужая, Дэффи. Она не знает, что и как у нас принято.
— Тогда пусть не насмешничает и не придирается!
Миссис Джонс устало вздохнула. Соблюдать необходимую дистанцию со слугами всегда казалось ей довольно трудным. Живя с ними под одной крышей, она привыкла считать их членами семьи, чем-то вроде приемных детей.
— Ты ведь не знал Сьюзан Рис, не так ли? — спросила она.
Дэффи с недоумением посмотрел на нее, словно она сделала не самую удачную попытку переменить тему разговора.
Миссис Джонс цокнула языком.
— Ну конечно же! О чем я только говорю, глупая голова. Она же уехала в Лондон, когда ты был совсем еще ребенком. Что я хочу сказать… знаешь ли, Сью — то есть Сьюзан Сондерс, как ее стали звать после замужества, — была восхитительной женщиной.
— Значит, это от нее у девчонки эти глаза? — безразлично поинтересовался он.
Да он не остался равнодушным к «этим глазам», отметила миссис Джонс. Забавно.
— Нет, Дэфф. Я имею в виду не красоту. Она была очень доброй. Мы с Сью были лучшими подругами, пока муж не увез ее в Лондон. Только представь себе, Мэри выросла с такой прекрасной матерью, и они были невероятно близки, и вдруг судьба отнимает у нее самого родного человека — в мгновение ока… — Ее голос задрожал. — И Мэри приезжает сюда, на свою родину, но не знает ее обычаев, она совсем тут чужая… ну конечно же первое время девочка будет грустить и злиться. Что тут удивительного?
— Сочувствую ей в ее горе, — холодно сказал Дэффи.
Миссис Джонс вдруг почувствовала себя совершенно разбитой.
— Просто постарайся понять ее. Уверена, что ты сможешь; ты ведь прочитал столько книг, ты должен владеть этим даром — понимать других!
Дэффи слегка пожал плечами. Можно было не льстить так открыто, подумал он, глядя на тлеющие угли.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |