Конец рабочего дня, час пик. Улица Новослободская превратилась в движущееся лоскутное одеяло из зонтиков, дождевиков и просто мокрых прохожих. В метро проблема с сидячими и стоячими местами, на

Конец рабочего дня, час пик. Улица Новослободская превратилась в движущееся лоскутное одеяло из зонтиков, дождевиков и просто мокрых прохожих. В метро проблема с сидячими и стоячими местами, на дорогах не протолкнуться. Рабочий и служащий народ спешит домой. Да, они все устали, но едут в теплые квартиры, где их конечно же ждет обед, душ, фен, уютное кресло и любимый сериал. Одна Ефимова опять тащится под проливным дождем в противоположную от дома сторону. Нет-нет, я ничего не имею против работы в две смены и даже без выходных, но все же, все же уж если так работать, то жить надо в какой-нибудь стране Средиземноморского региона. Например в той, откуда я позавчера прилетела.

- Я в 574 –ю квартиру. Репетитор по классу фортепиано.

- А-а-а… Что-й то вас давненько не было, мадам – улыбается консьерж. Никак все по курортам? А детей кто будет учить, а?

Да, действительно. За две недели кто-то успел хапнуть двойку, кто-то вообще не вылезал из-за компьютера. Кто-то просто прогулял зачет в музыкальной школе.

Сидишь, бывает, на основной работе, перебираешь бумажки. Вдруг звонок:

Юлия Алексеевна, к Вам маленький мальчик со скрипочкой! Это Ваш ученик?

Вздыхаю. Хотела бы я иметь такого ученика. Скажешь мальчику: передай инструмент мастеру в 15.17 – принесет. Скажешь: сделай домашнее задание – сделает. Не понял – пойдет, разберется. Окончит школу – поступит в училище. Гордость учителей наш Яшенька. И не только гордость, но и, по всей видимости, ходячий выходной.

Разумеется, репетитор Яшеньке не нужен. А кому он нужен? Кого не устраивает обычная постсоветская ДМШ? Тут надо либо обладать настолько экзотическими предпочтениями, что музыкалка вам просто не угодит, либо не справляться с программой. Есть также ребята, которые даже не пробовали поступить в музыкальную школу -- в силу возраста или особенностей личности. Это «дети индиго». Таких много и, кажется, с каждым годом становится все больше и больше.

Захожу в квартиру, как обычно, облаиваюсь хозяйским той-терьером. Ребенок встречает с усталым видом, хотя весь день сидел дома. Учим гаммы, этюды, любимые пьесы. Слушаем музыку. Поем. Говорим и думаем. Говорить, как правило, получается лучше, чем думать. После урока примерно полчаса беседую с мамой, что, мол, нельзя мальчику столько сидеть с компьютерными игрушками. Что пора бы уже поменять Чуковского на Пушкина. Что уж если скоро будете в Вене, то надо бы зайти в гости в Моцарту. Словом, лезу не в свое дело, не знаю, могу ли давать какие-либо советы. У меня же нет своих детей.

Но как его «раскачать»? Что еще придумать, чтобы было интересно? С какой стороны зайти? Вижу, что мальчишка золотой, но… спит. Все время спит.

А я еду дальше.

В Подмосковье живет юный композитор. Он пишет ноктюрны, как Шопен и сонаты, как Бетховен. А еще песни, как Шаинский. Но мне больше всего на свете хочется, чтобы он писал и то, и другое, и третье – как Александр Оводов. От первого лица. Однако, активные поиски стиля растворяются в бесконечных конкурсах, занятиях аж на трех музыкальных инструментах и шахматных турнирах.

- Смотрите! Смотрите! Что я придумал! Ну послушайте! И из-под клавиш выползает остроумнейшая «фитюля», составленная из интонаций вальса Шопена и Грибоедова. Понять, где кончается одно и начинается другое – невозможно. Педагог хохочет,

родители в недоумении.

- А давайте… а давайте опять импровизировать вариации на тему «Серенький козлик!» Как в прошлый раз, а?

Вместе с тем, надо готовить программу на два конкурса, и я уже подумываю о том, как бы нам поступить в музыкальное училище.

У Саши невероятное количество братьев и одна младшая сестра, папа, мама, крестная, дедушка, кот по кличке Мужик и огромная самоедская лайка. (Мне понадобился год, чтобы пересчитать всех и отделить в сознании родственников своего ученика от постоянно пасущихся в доме друзей и одноклассников).

-- Альва-а-а-а!... Ко мне! – кричит командным голосом старший брат, и мохнатая белая щеня размером с порядочного сенбернара, сбивая на своем пути все, что можно и нельзя, с нескрываемым восторгом несется к хозяину. В отличие от вышеупомянутого тойтерьера, она никого не облаивает, зевает баском, всем улыбается и без зазрения совести грызет плохо лежащие предметы вне зависимости от их ценности. И снова всем улыбается. И хвост колечком.

-- Учить ее надо – сокрушается глава семьи.

-- Какая очаровательная дурочка! – умиляется мама.

-- Ну вас. Прекрасная умная собака, дрессированная, между прочим… просто еще маленькая! – возражает один из средних братьев. И дуется.

А мы наконец-то сели за фортепиано и пилим сонату Гайдна. Под оглушительные хлопки, вопли «Ровно!» и «Куда помчался!», грохот кастрюль, дверей, кошачье мяуканье и всеобщую экспрессию за окном тихо и тяжело встает новый суровый день.

И вот уже пора на работу – перекладывать бумажки. Я быстро даю задание и делаю уверенный шаг в направлении прихожей….

--!!!!

-- Мама!!! Альва покакала!!!!

-- Что за… пёс! Нельзя! Нельзя!

-- Не обижайте собаку! Она же в тундре должна жить! Видите, у нее в кухне чум, а вся остальная квартира – тундра!

-- Ой, как нам неудобно! Ой, Юлльксевна! Ой…

А я думаю: если потребуют-таки объяснительную, придется писать правду. Да, опоздала на две электрички. Третью отменили. И во всем виновато – как вам это нравится -- обычное собачье дерьмо. Вполне милое на вид.

- Здесь Вам не там! – шутит Сашин папа. Ни молока, ни меда!

Ни молока, ни мяса, я бы сказала. Среда – день постный. И вообще папа прав: жизнь на данной широте – сплошной подвиг во имя веры и Отечества. Особенно когда в году полторы недели длится весна, два с половиной месяца промозглое лето (было бы неверным не упомянуть о паре дней, когда можно себе позволить расслабиться, и все вокруг жалуются: «Жарища!!!») и оставшиеся девять – мокрая московско-подмосковная зима с выпадащим и тающим снегом, с реагентом на дорогах... И почти никакого солнца.

Я возвращалась из солнца.

Самолет пошел на снижение и почти сразу попал в кромешные бело-серые облака. Снятое молоко в небе на много километров вверх и вниз. Пилот по имени Рони то и дело просил пристегнуть ремни и говорил на древнем языке о возможных воздушных ямах, канавах, траншеях и проч. Но их так и не случилось, и я не заметила, как мы сели. В тумане показалось крыло какого-то самолета, стоящего в ангаре. И все. Москва. -1 ° C, полдень, сумерки.

А я шла по трапу и напевала про себя тему из инвенции Гедике, которую играет второклассница Леночка из Поселка художников. Чтобы играть ее выразительно, мы когда-то сочинили такие слова:

«Белокрылый самолет

Отправляется в полет.

А куда он летит?
Ну конечно в Москву!»

И вот он прилетел, с синей полосой на белом крыле и с вечно мерзнущим преподавателем на борту. И вот уже преподаватель в мохнатой шали сидит за Леночкиным пианино и придирается к штрихам. Тут, видите ли, ручку надо поднять, а тут наоборот легато…

- Вы наверно устали? – говорит Леночка. А сколько у вас еще клиентов?

У меня нет клиентов. У меня примерно двадцать непростых и замечательных детей…

Дата добавления: 2015-10-21