аэроплан будто по мановению волшебной палочки отрывается от земли, не
цепляясь ни за что, кроме воздуха. Но это кажется чудом только до тех пор,
пока вы не узнаете больше о небе. Пилот не считает, что это чудо.
Пилот самолета с двигателем не говорит: Вот так чудо!, когда видит,
как безмоторный планер набирает высоту. Он знает, что планерист
действительно внимательно изучил небо, и теперь претворяет в жизнь свои
знания.
Возможно, вы не согласитесь со мной, когда я скажу, что мы не
поклоняемся небу, как чему-то сверхъестественному. Нам не кажется, что
нужно воздвигать храмы или приносить ему жертвы. Мы считаем, что нам нужно
только понять небо, познать его законы, влияние этих законов на нашу
жизнь. Лишь так мы можем достичь лучшей гармонии с небом и найти свободу.
Вот откуда берется радость, которая вынуждает все новых пилотов садиться
на землю и говорить о том, что они были рядом с Богом.
Он плотно привинтил провода к новому прибору и внимательно проверил их
подключение.
-Когда начинающий пилот делает свои первые шаги в понимании небесных
законов и видит, что они работают в его руках точно так же, как в руках
других пилотов, тогда полет начинает приносить ему радость, и он,
возможно, ожидает возвращения в аэропорт так, как проповедники хотели бы,
чтобы их прихожане ожидали прихода в церковь. Каждый день пилот изучает
gb.-то новое, что-то такое, что приносит радость и свободу от
привязанности к земле. Другими словами, пилот, изучающий небо, познает
реальность. Он счастлив, и каждый день для него - праздник. Разве не так
должны чувствовать себя прихожане?
Наконец я поймал его.
-Значит, ваша религия говорит, что ваши пилоты не являются ничтожными
грешниками, которым вскоре придется мучиться в аду и жариться в вечном
огне проклятия?
Он снова улыбнулся той приводящей в ярость улыбкой, которая не давала
мне даже удовольствия думать, что он ненавидит меня.
-Нет конечно же, если они могут удачно выйти из мертвой петли:
Он закончил работать с аэропланом и выкатил его из сарая на солнечный
свет. Облаков уже почти не осталось.
-Я думаю, что вы - язычники. Как вам это нравится? - спросил я со всей
злостью, которая была во мне. Я надеялся, что молния тут же поразит его
насмерть, чтобы доказать ему, каким неисправимым язычником он в
действительности является.
-Вот что я вам скажу, - ответил он. - Мне нужно проверить, как
работает этот прибор. Почему бы вам не пролететь со мной немножко над
полем, и тогда вы сами сможете сделать вывод о том, кто мы - язычники или
сыны Божии.
Я сразу понял, на что он намекает: он хочет вытолкнуть меня за борт,
когда мы будем высоко над землей, или попасть воздушную яму и погибнуть
вместе со мной из ненависти ко мне.
-Нет, только не это! Не надо поднимать меня в небо в этом гробу. Я -
вам не чета, вы это знаете. Вы - язычник и будете вечно жариться в адском
пламени.
Его слова прозвучали так, будто он сказал их для себя, а не для меня:
так тихо, что я едва ли расслышал его.
-Не буду до тех пор, пока повинуюсь законам неба, - сказал он.
Он забрался в свой маленький матерчатый аэроплан и завел двигатель.
-Вы уверены, что не желаете прокатиться вверх? - крикнул он.
Я не удостоил его ответом, и он поднялся в воздух сам.
Так слушайте же меня, вы, летающие люди, которые говорят о своем
знании неба и о своих законах аэродинамики. Если вы говорите, что небо -
это Бог, вы оскверняете тайну, навлекаете на себя проклятие, и молния
поразит вас и все другие бедствия будут преследовать вас за ваше
святотатство. Спуститесь же с неба, придите в себя и никогда больше не
требуйте, чтобы мы приходили к вам в воскресенье в середине дня.
Воскресенье - это день богослужения. Не забывайте об этом.
Говорят, нам отведено десять секунд
на то, чтобы вспомнить поутру ночные сны. Тьма, закрыты глаза, заметки
на память, обрывки и тени - поймать, обнаружить - похоже, жив, - уловить -
что спящий сообщил бы тому себе, который проснулся вполне.
Магнитофон - я пытался - этакая маленькая штучка на батарейке рядом с
подушкой - втолковать ей свой сон мгновенно, едва проснувшись. Не вышло. В
течение нескольких секунд я помнил, что происходило ночью. Но понять
впоследствии значение воспроизводимых с ленты звуков - увы. Какой-то
странный голос, надтреснутый и глухой - он подобен скрипу некоей древней
таинственной двери, словно сон есть не сон, а сама смерть.
Ручка с бумагой работали несколько лучше, и когда строки, наконец,
перестали нечитаемо наползать друг на друга, мне удалось узнать кое-что о
путешествиях той части меня, которая никогда не спит. Бесконечность горных
цепей в стране сновидений, полеты во множестве, и множество школ, и
океанов, бьющихся у стен высоченных утесов, все время - странная
.!k$%--.abl и урывками - редкое мгновение то ли из прошлой жизни, то ли из
того, чему предстоит еще быть.
Довольно скоро я заметил, что дни мои - те же самые сны, и точно так
же они скрываются в глубинах забвения. Безвозвратно утерянные события
прошлой среды, и даже прошедшей субботы - столкнувшись с этим, я начал
вести записи дней, подобно тому, как перед этим фиксировал ночи, и
довольно долго меня преследовало опасение: а вдруг я позабыл уже почти всю
свою жизнь?
Когда же у меня набралось несколько коробок записей, и лучшие из них -
мои самые любимые рассказы - были собраны вместе, чтобы составить эту
книгу, я обнаружил: забыто, в общем-то, не столь уж многое. Ибо что бы ни
случалось - тяжелые времена или времена радостные, какие бы фантазии ни
приходили мне на ум в полете - я записывал все, заполняя рассказами и
заметками страницы летного журнала. Их набралось несколько сотен - этих
страниц. Купив первую в своей жизни пишущую машинку, я пообещал самому
себе: никогда не писать о том, до чего мне нет дела. Ни о чем, что не
изменило бы каким-то образом мою жизнь. Приятно - мне почти полностью
удалось это обещание исполнить.
Однако есть на этих страничках места, написанные не слишком хорошо.
Мне приходится зашвыривать ручку куда-нибудь подальше, иначе нет никакой
возможности удержаться и не переписать наново "С чайками что-то не то" и
"Я никогда не слышал, как звучит ветер" - первые из моих рассказов,
которые удалось продать журналам. Ранние рассказы включены в эту книгу
потому, что даже сквозь неловкость стиля начинающего неизбежно
проглядывает то, что происходило с ним, и его мысли для кого-то могут
стать моментами обучения и, возможно, лучиком улыбки для того, кому плохо.
В начале того года, в который мой "Форд" ко мне вернулся, я написал
послание к самому себе - поперек календаря, там, где Ричард Бах из
отдаленного будущего смог бы на него наткнуться:
Вот он, этот день - ты дожил до него. Каком образом? Сейчас кажется,
что для этого должно случиться чудо. Издали "Чайку Джонатана"? Фильмы?
Совершенно неожиданные новые проекты? С каждым днем все идет лучше и
лучше, счастливее и счастливее? А что ты думаешь о моих нынешних страхах?
Р.Б. 22 марта 1968 г.
Возможно, еще не слишком поздно, возникнув из тумана, ответить на его
вопросы.
Ты выжил потому, что принял решение не сдаваться - тогда, когда битва
отнюдь не доставляла тебе удовольствия: Это и было единственным
необходимым чудом. Да, "Джонатан" в конце концов издан. Фильм и другие
идеи, о которых ты даже не задумывался - все это только-только начинается.
Так что, будь добр, не трать время на волнения и страхи.
Ангелы - они всегда говорят что-нибудь в этом роде: не дрейфь, и
стенания тоже ни к чему, все будет о'кей. Я-тогдашний, вероятно, глянул бы
хмуро на меня-нынешнего и сказал:
-Хорошо тебе говорить, а я со вторника не ел ничего!
А может быть и нет. Ведь он был оптимистом и веру никогда не терял. До
самого конца. Если бы я предложил ему здесь вот заменить слово, там -
абзац, это - выбросить, а то - добавить, он сказал бы:
-Ты заблудился, парень, катись-ка ты обратно в свое будущее, мне и без
тебя прекрасно известно, как сформулировать то, что я намерен сказать.
Старая формула: профессиональный писатель - тот любитель, который не
бросил в самом начале. Каким-то образом, возможно потому, что не мог долго
заниматься ни одной другой работой, неуклюжий дилетант превратился в
небросившего любителя, которым и остается по сей день. Я ведь никогда не
воспринимал себя как Писателя с большой буквы - того, кто живет
исключительно ради воплощенных в чернильных строках слов из тайников его
замысловатой души. В самом деле, я могу писать только в тех случаях, когда
является некая идея - накал мысли на грани ярости - хватает меня за горло
и, не обращая внимания на мои стенания и вопли, загоняет за пишущую
машинку. Она тащит меня волоком, я упираюсь что есть силы - каждый дюйм
/.+ на пути к письменному столу сплошь изрыт следами моих пяток, а стены
испещрены глубокими траншеями от ногтей.
На то, чтобы окончить некоторые из этих рассказов, ушла куча времени.
Например, "Письмо богобоязненного" я писал три года. Снова и снова я
возвращался к этой вещи. Я знал: это очень существенно, это должно быть
сказано. Снова и снова - за машинку, но в итоге лишь вырастала гора
измятых листов бумаги, засыпавших комнату. Совсем как у писателей, которых
показывают в кино. Со скрежетом зубов и совершеннейшей путаницей в мозгу,
я бросался навзничь на кровать и, обвившись вокруг подушки, пытался
сражаться с помощью ручки и чистой тетрадки - иногда, в особо тяжелых
случаях, эта уловка срабатывает. Однако идея религии полета ложилась на
бумагу карандашными строками цвета свинца, тяжелостью своей десятикратно
превосходившими свинец, и я ничего не мог с этим поделать, но лишь громко
ругался, рвал все, как будто напыщенную убогую писанину можно так вот
просто уничтожить - выдрать из тетрадки, порвать на кусочки и разбросать
по комнате.
Но однажды это случилось. Парни на мыловаренной фабрике заставили тему
работать - без невесть откуда взявшейся команды чана номер три рассказ так
и остался бы сморщенным мячом на пустом бейсбольном поле.
Довольно много времени ушло на то, чтобы понять: самое сложное в
писательстве - сидя перед пишущей машинкой и как можно меньше думая,
позволить теме самостоятельно себя развить. Раз за разом происходит сбой,
и в конце концов начинающий писатель усваивает - стоит только начать
копаться в идее и медленнее стучать по клавишам, как тут же результат
становится все хуже и хуже.
Мне вспоминается "Затерянный в аэропорту имени Кеннеди". Первоначально
эта вещь задумывалась как книга, но в итоге оказалась небольшим рассказом,
и именно в ходе работы над ним я оказался ближе всего к грани
умопомешательства. Как и в случае с "Письмом", слова то и дело
соскальзывали куда-то в незримую сферу смертельно унылой тоски - цифры,
числа, статистические выкладки то и дело вползали в строки. Почти целый
год - дни и недели - в чудовищном замкнутом круге гигантского аэропорта -
созерцая все происходящее - целые сумки исследований воздушной кукурузы -
корзины заметок о сахарной вате - на бумаге все это превращалось в серую
безвкусную мякину.
Наконец я решил: мне нет дела ни до того, что требуется издателю, ни
до того, чего, собственно, хочу я сам, просто сделаюсь наивным и глупым,
все позабуду и стану писать. И только тогда рассказ открыл глаза и
закрутился.
Книга была отвержена, едва лишь издатель увидел, как она галопирует
поперек игрового поля без малейшего намека на майку с номером сзади. Но в
"AIR PROGRESS" вещь взяли сразу - как она была - нечто странное - не
книга, не рассказ, не очерк. И мне неясно - победил я тогда или потерпел
поражение.
Любой, кто поверяет журнальным страницам тайны своей любви и свои
страхи, и озарения, навсегда прощается с личными секретами разума - он
отдает их миру. Когда я писал "Сколь их компания приятна", одна из сторон
этого прощания выглядела простой и очевидной: чтобы узнать писателя,
необходимо не познакомиться с ним лично, а прочесть то, что он написал.
Рассказ возник сам собой в результате внезапного открытия: некоторые из
моих самых близких друзей - люди, с которыми я никогда не буду лично
знаком.
На то, чтобы понять другую сторону прощания с секретами, мне
понадобилось несколько лет. Что вы можете сказать читателю, который
подходит к вам в аэропорту, зная о вас больше, чем о своем родном брате?
Мне с трудом верилось, что я доверяю свою внутреннюю жизнь не одинокой
пишущей машинке, и даже не листу бумаги, но живым людям, и время от
времени они будут появляться и говорить:
-Привет!
А это не так уж приятно для того, кому нравятся вещи, далекие от
+n$a*.) суеты - небо и алюминий, и места, где по ночам стоит тишина.
-Эй, привет! - эти слова могут испугать, если вдруг слышишь их в
месте, которое всегда считал укромным и уединенным. И благожелательность,
с которой они произнесены, не имеет при этом никакого значения.
Сейчас я рад, что было уже слишком поздно звонить Невилу Шюту, или
Антуану де Сент-Экзюпери, или Берту Стайлсу, когда я понял, что люблю тех
людей, которыми они были. Потому что я мог только лишь испугать их своими
восхищенными похвалами, заставить возвести стены "я-рад-что-книга-вам-
понравилась", отгородившись ими от моего вторжения. И теперь я знаю их
гораздо лучше, поскольку никогда не разговаривал с ними и ни разу никого
из них не встречал в книжных магазинах на плановых мероприятиях, где
раздают автографы. Я не знал этого, когда был написан рассказ "Сколь их
компания приятна", но все равно получилось не так уж плохо: В конце
концов, приятно, когда новые истины соответствуют старым без натяжек и
допущений.
Подавляющее большинство вошедших в данный сборник рассказов было
напечатано в специальных журналах. Несколько тысяч человек, возможно,
прочитали их и выбросили или сдали бойскаутам на макулатуру. В том мире,
где пишутся журналы, все так мимолетно. Жизнь, по продолжительности равная
жизни майской бабочки, и смерть - это если тебя не печатают вовсе.
Вот они - лучшие из моих бумажных детей. Я спас их, извлек из-под
многотонных гор мусора, не дал погибнуть в огне и дыму, они снова живы,
они бросаются со стен замка, твердо веря в то, что полет - это радость.
Перечитывая их сегодня, я слышу свой собственный голос, он гулко отдается
в пустой комнате:
-Замечательный рассказ, Ричард! Именно это я называю красивой
литературой!
Они смешат меня, а кое-где - заставляют плакать, и за это - нравятся
мне.
Возможно, какие-то из моих детей могли бы быть вашими. И, кто знает,
может быть, им удалось бы взять вас за руку и помочь вам прикоснуться к
той части вашего дома, которая есть небо.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |