— А давай заключим договор о простом товариществе, — предложило чучело и остановилось.
— Ты чего? — сказал я. — Пошли.
— Без договора дальше шагу не сделаю, — заявило чучело.
— Ну и стой здесь, — сказал я и пошел дальше.
— То есть, вы меня кинули?! — завизжало чучело.
Я попробовал идти дальше, но визг был невыносим.
— Ладно, иди сюда, заключим договор, — сказал я.
— Мое условие, — сказало чучело быстро подбежав к нам, — я буду президентом...
Так чучело стало президентом нашей маленькой компании. Страшила заверил, что под его президентством любая компания процветает. Неподалеку простиралось обширное поле, облюбованное литературными критиками. Страшила на правах краеведа сообщил, что оно называется полем Брани. Также он сообщил, что места тут небезопасные, так как местные неоднократно замечали поблизости одичавшего с тоски и чужой бездарности литературного редактора по кличке Железный Дровосек. Упомянутый редактор рубил в дрова все принесенные ему произведения и долго потом еще гонялся со своим топором за их авторами. Иногда тем удавалось убежать или откреститься от своего авторства, но чаще их головы находили сложенными в аккуратные кучки. Пущай подумают, говорил страшный Дровосек и отправлялся на поиски новых графоманов. Никто не мог его остановить, но доподлинно известно что опасался он одного лишь Всадника без Головы. Всадник тот был когда-то римским патрицием и участвовал во многих битвах, не получив ни одной царапины. Но, увлекшись философией, потерял голову и теперь будоражит общественность философскими идеями, исходящими от торса. Против него Железный Дровосек был бессилен.
Мы недалеко прошли по полю Брани, когда из Леса Несбывшихся Надежд, окаймлявшего место обитания Литературных Критиков, выехал Всадник Без Головы.П од ним был очень ухоженный конь, про которого Страшила сказал что его зовут Ход Конем. У седла всадника висел большой двуручный меч,про который эрудированный Страшила тоже все, видимо, знал и сказал, что он имеет собственное имя Двурушник. Всадник ехал прямо на нас, и мне ничего не оставалось, как активизировать и снять с предохранителя одно из боевых заклинаний, которое я недавно выменял у одного проходившего мимо заокеанского мага по имени Медное Поле. Заклинание называлось "Срань Господня". Магу очень понравился висящий у меня на правом локте коготь Анубиса. Пришлось совершить "ченч", как сказал Медное Поле. И вот, сняв с предохранителя это, еще не опробованное мной, заклинание я стоял и ждал надвигающегося на нас всадника. Он ехал не спеша, и его черный плащ мягко колыхался в такт ходу лошади. Подъехав, он остановился в нескольких шагах от нас.
Кто вы, путники? — спросил Ход Конем.
Я, конечно, понимал, что безголовое тело само говорить не сможет, но вот чтобы так, что-то в этом было странное, только я все не мог понять что. Бывает же собака поводырь. Почему не быть коню разговорнику?
— Я Ожидаемый Писец, это мой домашний питомец Годзилла, а вот это чучело — президент нашей компании по имени Страшила.
— Отвечайте честно, — грозно произнес конь, — вы не гомофобы?
Я стал прикидывать что бы это могло быть.
— Нет—нет, что ты! — сказало чучело, видимо, хорошо знакомое с местными порядками. — Мы настолько не гомофобы, что вообще даже демократы...
У лошади выкатились глаза и выражение морды стало испуганно-обалдевшим.
— Ва-аще беспредельщики? — спросила лошадь и заржала как-то ошалело.
— Ну так, — сказал наш президент.
Более всего меня удивило, что лошадь, кажется, понимала о чем он говорит.
— А этот? — спросила лошадь, и торс всадника указал перстом на Годзиллу.
— А этот вааще "зеленый", — сказал Страшила, перейдя на шепот.
— Срань Господня, — сказала лошадь, и я еле успел отскочить в сторону. Ну нельзя же так обращаться с боевыми заклинаниями. Там, где только что гордо возвышался безголовый всадник, теперь возвышалась здоровенная куча фекалий. И она все пребывала. Не успевший отскочить Страшила пытался отряхиваться и рефлекторно облизывал губы.
— Ну почему опять я весь в дерьме? — спросил наш президент горестно. — Трындец Всаднику, — наконец сказал он, оторвавшись от отряхивания, и посмотрел на увеличивающуюся гору. Жил плохо и помер в дерьме, — сказал он и снял свою кепку. А что, — наконец сказал он, оторвавшись от зрелища растущей Дерьмовой горы, — оказывается, "мочить в сортире" вовсе и не метафора. Опаньки, — он хлопнул себя кулаком по лбу. — Что это я? Теперь же Дровосек ваще лютовать начнет. Сваливаем с этого дерьмового места! — и он устремился к лесу.
Однако, до леса мы не добежали. Из зарослей памфлетов вылез невысокий и лысоватый мужчина крепкого телосложения. На нем была странная одежда, к которой я за последнее время немного привык. Она состояла из серых отглаженных брюк, черных блестящих вычищенных туфель, узкого брючного ремня с блестящей пряжкой в виде трехцветного флага, и рельефно выделяющегося на его фоне двуглавого орла в одной короне, синего с переливами галстука и белых манжет с запонками. В руках мужчина держал здоровенный острый топор.
— Ахнуть не успеете, — предупредил он, показывая топор.
— Здравствуйте, — поздоровался я как можно более вежливо.
— Здоровее видел, — сообщил мужчина, помахивая перед нами топором.
— Хорошая сталь, — с пониманием сказал Страшила, выглядывая из-за моей спины. Золинген? — подхалимским голосом спросил он.
— Вятка, — хмуро и недобро глядя на Страшилу, ответил Дровосек.
— Ну так, — широко улыбаясь сказал Страшила, высовываясь до пояса, — наша-то лучше.
— Сразу расколетесь? — спросил Дровосек. — Сознавайтесь, сознавайтесь. Соавторы?
— Да что вы, — выразил удивление Страшила, я— этих двоих вообще впервые вижу. Шел мимо...
— Зоофил? — спросил Дровосек у меня, указывая пальцем на Годзиллу.
— Да это же очевидно, — поддержал его Страшила. Я следил за пальцем и за Годзиллой. Годзилла следил за пальцем, но не выпускал из поля зрения и топор.
— Животных любишь? — шепотом спросил Дровосек, как бы невзначай двигая топор в право. Напрасно он это сделал, у Годзиллы обзор уже, чем у человека. Двинувшись вправо, топор исчез из поля его зрения. Клац — стельнула телескопическая челюсть. Однако, Дровосек успел сжать кулак и морда годзиллы в него уперлась.
— То-то, - сказал Дровосек. — Вот то-то. Людоед? — спросил он у меня строго.
Я пожал плечами:
— При наличии морковки обычно нет.
— Морковки? — заинтересовался Дровосек, — а как на счет Клубнички?
Потом устало вздохнул:
— Эх, времена сейчас не те, — он опустил топор и оперся на него. — Паршивые времена. Хоть Людоед, хоть Зоофил, лишь бы Демократ. Вот раньше... Нельзя было все, что ниже пояса. Встал у тебя вопрос — клади на пенек. А тут и я со своим топориком: вжик — и иди печатайся. А теперь непонятно. Можно все, что ниже шеи. Ну и времена.
Он вытер со лба пот.
— Идеи есть? — спросил он ласково.
— Слушай, ну за кого ты нас принимаешь? Какие идеи? — сказал Страшила. — Не видишь что л,и идут два честных Зоофила и с ними один Людоед. А ты знаешь кто он? — спросил Страшила, положив руку на плече Дровосеку. — Он ва-аще Писец. Понял?
— Полный? — уныло спросил Дровосек.
— Нет, ожидаемый.
А знаете, ребята, вы мне нравитесь, — сказал Дровосек. — Пойду я с вами. Там, куда идет Ожидаемый Писец и мне дело найдется. Вот только боюсь я, что встретится нам на пути...
— Не встретится, — заверил его Страшила. — Мы его мочканули.
— Всадника Без Головы? — удивился Дровосек.
— Не сомневайся, — похлопал его по щеке Страшила. — Мы его в сортире замочили. И, знаешь что, напиши заявление. С просьбой принять тебя в наше товарищество. Он немного подумал и добавил: с ограниченной ответственностью. Например, на должность сторожа, — он нахмурил брови, — или нет, охранника. Пиши на мое имя. Президенту товарищества с ограниченной ответственностью, Страшиле. Помолчал и добавил: Мудрому. От Железного, понимаешь, Дровосека, на должность, — он задумался, — личного охранника президента.
Потом посмотрел на меня:
— Ну, что скажешь, Писец? Берем Дровосека охранником?
Некоторое время Дровосек смотрел на обнаглевшего Страшилу, потом поставил подпись и, легко вскинув на плечо топор, пошел вперед. Мы двинулись следом. Сначала шли безопасным теперь полем Брани, пока не вступили в рощу новомодных опусов. За рощей оказалось небольшое озерцо газетных уток, и наконец мы подошли к болоту махровой лжи. Кое-где из болота выступали твердые с виду островки исторических фальсификаций, однако стоило нам подойти поближе и из трясины измышлений выскочил во-о-от такой карась, плод каких-то рыбачьих вымыслов. Дровосек коротко взмахнул редакторским топориком, и обе половинки превратились в двух во-о-от таких карасей. Чудовища щелкнули зубами и исчезли в трясине. На одном из островков воины в зеленой одежде с красными звездами на металлических шлемах бодро возились с какими-то страшного вида железяками. Среди них бегал усатый полководец и кричал "Воевать будем на чужой земле". На соседнем островке такие же воины, но в серой одежде и шлемах с агической свастикой так же таскали какие-то железные трубы. Среди них бегал лысоватый полководец с короткими усиками и кричал "Спасем мир, не допустим войну2. Время от времени оба начальника подбегали друг к другу и пожимали руки, протянув их над трясиной. При этом было видно, что оба стараются друг друга в трясину скинуть. Вдруг над болотом зависла настоящая вимана, из которой стали бодро выпрыгивать серые марсианские клоны, увешанные настоящим оружием. Спрыгнув, каждый из них тут же тонул в трясине лжи, что никак не останавливало других. Сбросив десант в болото, вимана взмыла в небо и исчезла среди облаков. — Все, — сказал Страшила, — я дальше не пойду. Потонем.
— Ты-то не утонешь, — зло сказал его личный охранник Дровосек.
— Попрошу без критики и оскорблений, — сказал Страшила. Годзилла, увидев родную стихию, сунулся было в болото, но оттуда вдруг высунулось Нечто Неопределенное, размером со среднего слона, и крокодил решил не рисковать. Нечто меж тем высунуло здоровенное щупальце, а может и иной какой орган, судя по внешнему виду, и попыталось крокодила достать. Но вжикнул топор дровосека, и отрубленное щупальце, напоминающее иной орган, упало на траву.
— То-то, — сказал Дровосек, помахав пальцем перед носом Годзиллы. — Ну вот, то-то.
Отойдя на, как нам казалось, безопасное расстояние от болота, мы долго шли через заросли всякой пошлятины, пока не дошли до Непаханного поля сюжетов. Слышал я про это место всякое, — сказало чучело. — Мол, обитает тут...
— Кто тут только не обитает, — бодро сказал дровосек, вскидывая топор. Однако, ничего страшного не происходило. Шныряли вокруг серые до прозрачности сюжеты и бегали еще неописанные герои. Бодро пробежал мимо человек в костюме с галстуком, и вот из-за чьего-то корявого генеалогического дерева вышел великолепный Светский Лев. Он выглядел шикарно и имел через левое плечо голубую ленту с золотой многолучевой звездой. На шее же была полосатая леточка с белым красивым крестиком, украшенным скрещенными мечами.
Великолепный экземпляр, — сказал лев и не спеша двинулся нам навстречу.
— Уйди, животное! — крикнул оказавшийся впереди Страшила. Однако, лев смахнул его лапой как кеглю. Дровосек вместе с топором отлетел в другую сторону. Проследив за полетом топора лев задумчиво сказал:
— Кажется, наш, вятский.
Подойдя к Годзилле, лев уставился на него с восхищением.
— Великолепный образец, — цокнул он языком. Потом, не оборачиваясь, обратился ко мне:
— Вы, конечно, писец?
— Писец, — согласился я.
— Какая династия? — спросил он, все еще восхищенно глядя на крокодила.
— Тринадцатая, — сообщил я.
Лев удивленно посмотрел на меня через плечо:
— А я думал, четвертая.
— Нет-нет, тринадцатая, — заверил я его.
— Великолепный экземпляр, — повторил лев. — Нильский?
— Видите ли, он скорее аллигатор.
— Да не может быть, — удивился лев.
— Видите ли, он — плод генетических исследований, — сказал я застенчиво.
— Продайте, — попросил лев. — А хотите, поменяемся. Я вам за него двух волкодавов ирландских отдам. Причем, оба с родословной.
— А зачем вам крокодил? — спросил я.
— Над камином повешу, — гордо сказал лев. — В главном зале. Как трофей.
— Ни в коем случае, — сказал я, увидев что Годзилла трусливо отползает за мою спину. — Это друг.
— Ну, раз друг, совершенно другое дело. А хотите, кучера отдам за него? — с надеждой спросил лев. — Можете его тоже над камином повесить. — Нет, — категорически сказал я.
— Ну что ж, похвально, — сказал лев.
Первым из кустов выбрался Страшила.
— Чучело? — удивленно спросил лев. — Где служили?
— Я по грыже комиссовался, — залопотал президент нашего товарищества.
— Грыжу, надеюсь вырезали? — участливо спросил лев. — Удалить не надо? — он облизнулся и тут увидел нашего железного спутника.
— Дровосек, — отрапортовал критик.
— Да уж вижу, что не садовник, — сказал лев. — Где, э-гм, служили?
— Третья отдельная бригада имперских горных егерей, — отрапортовал дровосек.
— Молодец! — рявкнул лев. — Звание?
— Старший лейтенант.
— Молодец! — вновь рявкнул лев.
— Предлагаю принять Льва в наше товарищество, — промямлил Страшила и поднял руку. Лев холодно посмотрел на него.
— Спекулянты? — спросил он, зевая и демонстрируя свои великолепные зубы.
— Промышленники, — гордо ответил Страшила.
— Нефть, золото? — заинтересовался лев.
— Финансист, — неопределенно представился Страшила.
— Куда писать заявление? — очень заинтересованно спросил лев.
— Пиши на мое имя: Президенту промышленной компании Страшиле Мудрому от...как вас там?
Князь Лев Павлович Галицинский, — ответил лев, — но для друзей просто Лева.
— Будете моим референтом, — предложил Страшила.
— Это какое будет жалование? — спросил лев заискивающе.
— Не обижу, — уверенно ответил Страшила.
Мы шли уже впятером. Я все пытался понять, как мое простое желание осмотреть окрестности превратилось в серьезную экспедицию и даже коммерческое предприятие. Мы продолжали двигаться по не паханному полю сюжетов, которому, кажется, не было конца и края. Я стал прислушиваться к разговорам моих спутников.
— А эта статья, между прочим, — говорил страшила, яростно жестикулируя, — всего-то до шести лет. Ну, я заплатил своим адвокатам...
— И тут я вижу, что автор статьи говорит вовсе не о половых извращениях и сексуальных маньяках, — рассказывал Дровосек, — а имеет в виду конкретных должностных лиц...
— А вот, помню, под Полтавой, — вторил ему Светский Лев, — был я тогда молодым полупрапорщиком, и вызывает меня царь, а он тогда в нашей роте капитаном был. И говорит: голубчик, видишь вон ту шведскую батарею...
— Голубчик? — переспросил Дровосек, сморщившись.
— Так я ж тогда молодой еще был, вот царь меня по имени-то и не знал еще.
— А, — сказал разочарованный Страшила, который сразу заинтересовался рассказом.
— Так вот, царь и говорит, — продолжал повествование Лев, — разведай-ка ты, любезнейший, что там да как, так как эта самая батарея очень меня беспокоит. И вот беру я пяток казачков да и скачу к батарее.
— Один? — удивился Дровосек.
— Как же один, когда со мной еще пяток казачков было, — объяснил Лев.
— А дальше-то что? — спросил торопливый Страшила, которого всегда интересовал конечный результат.
— А дальше, — сказал лев, делая некое движение подбородком, — возвращаюсь я к царю и докладываю, что разведку, мол, произвел и никакой батареи в указанном месте нет. Как так нет? — рассердился царь. Берет у адъютанта подзорную трубу, смотрит, хватает меня за уши и целует в губы.
— Все-таки целует? — опять поморщившись, спросил Дровосек.
— А дальше, дальше? — стал просить Страшила. — Поцеловал в губы, а потом?
— А потом, — облизнувшись и совершенно не смущаясь сказал Лев, — снял с пояса шпагу, протянул мне и сказал: быть тебе, голубчик, отныне полным поручиком, а шпагой владей.
— Все-таки голубчик? — продолжил свою мысль Дровосек и проникновенно посмотрел в глаза Льву.
— Вещь-то не дешевая, царская шпага, — цокнув языком, сказал Страшила. — Я бы купил...
— Ах, — расстроился Лев, — под Измаилом я ее потерял.
— Потерял? — в один голос возмутились Страшила и Дровосек.
— Дело вышло горячее, — с дрожью в голосе сказал Лев, погружаясь в воспоминания. — Пошли мы на третий по счету штурм, а тут конные янычары с фланга. Я как раз рядом со штабом оказался по легкому ранению. Увидел меня батюшка Александр Васильевич...
— Отец ваш? — спросил Дровосек.
— Папаша, значит, при штабе служил? — понимающе сказал Страшила, что-то там в уме быстро перемножая.
...И говорит, — не прерывая повествования продолжал Лев, — не выдай, говорит, Левушка, не посрами, говорит. Ну, схватил я полк Драгун, да и ударил им наперерез. Горячее было дело, отбили мы янычар и пашу ихнего пленили, да вот шпагу Петра Лексеича я в том деле потерял.
— Эх, не судьба, — расстроенно сказал Страшила, который понял, что раритет уплыл прямо из-под носа.
— А что папенька ваш? — спросил Дровосек. — Ну, тот, что не выдай, мол, и не посрами...
— А батюшка Алексей Васильевич велел розыскать меня живого или мертвого, ну, это когда крепость-то уже наша была... Обнял меня, поцеловал в губы...
— Ну вот, опять, — скривился Дровосек, — они там что, все...
— Не мешай, — попросил Страшила, предчувствуя новый поворот истории.
— Снял с груди звезду с брильянтами австрийскую, да и приколол мне: не посрамил, братец...
— Так он вам что за родственник? — заволновался Дровосек. — То батюшка, а то братец...
— Не мешай, — шикнул на него Страшила. — Это по сколько же карат брильянты?
пока мы брели непонятно уже куда и зачем, вспомнил я одну историю, учиненную нами на третьем курсе института. Один мой сокурсник, кажется его звали Тотмес, влюбился в принцессу. То ли Тотмарой ее звали то ли Тотэнььей, не помню. Какая-то троюродная племянница фараона. Жила себе, не тужила, училась на жрицу Ночи и собиралась на практику ехать, чуть ли не к Зулусам, по причине своей высокородности. и тут увидал ее мой сокурсник Тотмес. В хрустальный шар. В бане. В смысле, он-то сидел на лекции по проклятиям, и вместо того чтобы лектора слушать, так и сыплющего проклятиями, пялился лоботряс в хрустальный шар на царский гарем, прибывший в баню для наведения чистоты. А принцесса вообще с занятий слиняла — и в баню. Баня, между прочим, была заколдована как раз от подглядывания. Только великий чародей Садоух, лично наводивший чары невидимости, принял взятку от фараона и оставил там щелочку, вторую взятку ему вручили фараонские жены, и он оставил еще одну. К концу дня чародей увеличил свое состояние вдвое, а защита стала похожа на рыболовную сеть. Потом чародей посовещался с женами фараона, которые сказали, что бесплатно для кого попало мыться не будут. Чародей подумал, да и создал платный канал. Поэтому все обладатели хрустальных шаров, желающие подсматривать за женами фараона, должны были выкупать доступ. Предприимчивый маг даже создал абонемент. Жены же фараона составили график мытья и начали определять рейтинг по дням недели. Этот модный канал назвали Баня-1, так как по каналу Баня-2 мылся сам фараон и министры двора. Там тоже втихаря высчитывали рейтинг. И вот принцесса сбежала с лекций, а Тотмес, недавно прикупивший абонемент, приник к шару.
— Я ее люблю, — заявил он своему соседу по парте, то есть, мне.
— Давно? — спросил я, разглядывая в шаре принцессу.
— Прямо сейчас, — сообщил Тотмес, не отрывая глаз от худенькой фигурки принцессы.
А в этот момент лектор, господин старший Наставник Атринотеп дошел до самых страшных проклятий:
— Чтоб ты жил на одну зарплату, — обратился он к учебному манекену, уже обвешанному проклятиями, — чтоб ты полюбил...
Тут Тотмес громко икнул, и тренированный глаз Атринотепа соскочил с манекена и вперился в Тотмеса.
— Ужасную Тварь, — продолжил свою мысль Господин Старший Наставник, не заботясь о том, куда именно летит его страшное проклятие. Не знаю каковы были намерения принцессы при посещении бани в самый рейтинговый день, но тут она стала вытворять такое, что и видавший виды хрустальный шар по-моему покраснел. Мы же просто вперились в зрелище, так, что даже подошедший Атриноух не произвел на нас впечатление. Заглянув в шар маг тут же конфисковал его и понес к своему столу не отрывая взгляда. Рассеянным жестом он распустил группу, предложив Тотмесу вечером прийти за шаром с отцом. Зря он это сказал, так как вечером Главный Судья пришел вместе с сыном выяснить почему Наставник Атринаух (уже не Старший) сорвал лекцию на потоке его сына. Кроме того Главный Судья выразил возмущение по поводу присвоения частной собственности в виде принадлежащего его сыну хрустального шара, стоимостью... Так волшебник Атринаух стал первой жертвой собственного проклятия. Но отнюдь не последней.
Принцесса меж тем уехала практиковаться на Зулусах. Что она там делала неизвестно. Только через неделю ее выдворили из страны в 24 часа. При этом их посланник категорически отказался давать пояснения и только краснел в ответ на любые вопросы о причине депортации особы королевской крови. Войны, конечно, не возникло, но отношения с зулусами натянулись. Тотмес же, изнывавший от любви, такому повороту событий явно обрадовался. Он тут же подкатился к принцессе на предмет личного ухаживания. Впрочем, как подкатился так и выкатился. Принцесса сразу обозначила дистанцию. Мол, подглядывать за мной в бане это одно, а претендовать на то, чтоб разделить со мной ложе — совсем другое. Но наш Тотмес тоже был не робкого десятка. Кстати, экзамен по проклятиям он сдал на отлично, прокляв комиссию и всю кафедру проклятий в целом так, что наши белые коллеги чуть с ума не сошли, пока снимали его заклинание. Получив отворот, Тотмес поклялся, что жив не будет, а принцессу поимеет. Зря он, кстати, это сказал, так как с клятвами шутить нельзя, что общеизвестно. Но сказано — сделано, через три дня после клятвы мой приятель съел в студенческой столовой пирожок с сосиской, тут же посинел и умер. Выполнив таким образом первую часть клятвы. Его папаша сгоряча велел посадить на кол всех поваров. Но через три дня отошел и приговор отменил. Поваров с кольев сняли и в буфет вернули. Один из них потом хвастался, что излечился от застарелого геморроя и даже, говорят, создал специальную лечебницу основанную на этом методе. Второй начал водить дружбу с мужчинами, бросил кулинарию и стал, говорят, зажиточным человеком. А вот в жизни поварихи ничего не изменилось. Разве что с мужем разошлась и стала уделять внимание молодым парням. Подругам же говорила, что только теперь поняла, чего в жизни хочет. Главный же Судья, потерявший единственного наследника - моего друга Тотмеса — впал в дикую тоску. Протосковав три дня, он пришел в себя, освободил с кольев, как было сказано ранее, поваров, заявил что потеряв сына, стал смотреть на жизнь по-другому, а потому отменив собственный приговор, освободил с каторги ужасного некроманта Щекотулуса, ранее приговоренного к 125 годам каторги без права досрочного освобождения.
Пока шла юридическая возня с освобождением Щекотулуса, который вдруг после десяти лет, проведенных им на каторге оказался не в чем не виновен и бел как овечка, Тотмеса, как водится, забальзамировали и мумифицировали. Поэтому вернувшемуся с каторги некроманту выкатили вполне готовую к захоронению мумию. Однако некромант, видимо, обратно на каторгу не торопился и папаше пообещал сделать что сможет. Главный же Судья тоже пообещал некроманту сделать все что сможет, если тот успеха не добьется. Некромант конечно понимал, что в случаи неудачи, каторга с которой его привезли покажется вожделенным курортом. Судья меж тем срочно вернул из отпуска главного палача по прозвищу Вырвиглаз. Четыре дня Щекатулос призывал Анубиса и всех демонов ада, на пятый велел наловить и принести электрических угрей. На шестой по столице поползли слухи: Мумия возвращается.
Принцесса конечно была в курсе событий, знала о клятве Тотмеса и готовилась к худшему. Готовилась она, значит, и готовилась, а это самое худшее все не происходило. Щекотулус обещал, что воскресение наступит с минуты на минуту, Вырвиглаз приводил в порядок свои инструменты, главный судья в ожидании воскресения сына вынес десяток оправдательных приговоров, чего раньше за ним вовсе не водилось, принцесса сделала педикюр и эпиляцию в зоне бикини и на всякий случай укрылась в высокой башне. Вызванный ее родителями кузнец спешно ковал пояс целомудрия. Только мумия лежала неподвижно и лишь иногда вздрагивала от разрядов электрических угрей. Столица замерла в ужасе. Первым не выдержал напряжения Фараон. Обругав судью, он отослал Щекотулуса обратно на каторгу, чему тот несказанно обрадовался, и велел приступить к делу личным целителям. Вырвиглаз отправился догуливать прерванный отпуск, главный судья вынес несколько смертных приговоров, а кузнец навесил на принцессу пояс, вручив ей ключ от заморского хитроумного замка. Мумия же под руками целителей начала проявлять признаки жизни а именно шевелиться. Наконец, самый мудрый из целителей, подумав, велел мумию размотать. Когда сняли бинты, то увидели, что труп-то не мумифицирован, а только обмазан благовониями и запеленут, да и трупом-то полноценным не является, так как Тотмес от пирожка все-таки не умер, но хитрые бальзамировщики, чтобы получить с папаши денег, его связали и запеленали. Естественно, что не будучи настоящим покойником, Тотмес не подпадал под юрисдикцию некромантов и восстать из мертвых никак не мог, хоть и изрядно похудел за это время. Покушав, Тотмес велел принести хрустальный шар и разбил его об пол. Когда же явилась не выдержавшая принцесса, Тотмес отнесся к ней весьма сдержанно. Весь город с напряжением следил за событиями. Я на все готова, — сказала принцесса, радуясь, что спать придется не с мумией, и вручила Тотмесу ключ. На все? — спросил Тотмес и резким движением проглотил ключ. Больше он занятий не прогуливал. Ключ из него вышел через два месяца. Принцесса стала жрицей и в итоге вышла замуж. Металлический пояс забрал на память главный судья и повесил его над своим рабочим местом. В результате преступность в стране снизилась.
Мы дошли наконец до леса "поднятых рук", не знаю, в честь чего его так назвали. Лес был бы совершенно непроходимым, если бы не дорога, вымощенная желтым кирпичом, проходившая сквозь него. На совершенно гладкой дороги были весьма странные ямы. Они были круглой формы и разных размеров. Каждая яма была огорожена металлической сеткой, на которой было написано БАГ: адрес bv123ilr456... Через час ходьбы мы встретили указатель, на котором было написано "Дорога ведет в Тупик". Еще через полчаса мы дошли до следующего указателя: "Интелектуальный Тупик". Тупик был круглой площадкой, посредине которой сидел в странной позе человек в набедренной повязке.
Я бы назвал эту позу "Призывание Осириса в начале новой недели утром не протрезвившись до конца". Призывающий сидел закрыв глаза и чего-то ждал. Видимо, посещения Осириса, находящегося в таком же состоянии. Далее дороги не было. Был указатель на котором было написано "Вы в Матрице".
— Ну все! - сказал Страшила. — Допутешествовались.
— Что за Хрень? — спросил Дровосек.
— Прорвемся, — сказал Лев и поправил бабочку на шее.
— Уважаемый, — обратился я к медитирующему, — вы не подскажете куда нам идти?
Призывающий Осириса открыл глаза:
— А идите вы, ребята...
— Но это же невозможно, — сказал я.
— Посмотрите направо, — сказал он. Мы посмотрели.
— Ой мама! — сказал Страшила. Леса там больше не было. А был там огромный Храм.
— Писец, — сказал Дровосек.
— Что? — спросил я.
— Нет, это я так, фигурально, — ответил Дровосек.
— Пошли посмотрим, — предложил Лев. И мы пошли. Огромный храм неизвестного бога был ярко освещен. Над входом золотыми буквами было написано "Великий Пророк и Оракул Билл Гейтс".
— Кто из вас знает этого бога? — спросил я.
— Я знаю, — сказало чучело. — Это такой крутой чувак. Очень богатый.
— Не встречал, — холодно сказал Светский Лев. И мы вошли внутрь. Там было очень ярко и кругом висели портреты одного и того же человека. Видимо, это и был Пророк.
— Ожидаемый Писец! — голос раздался откуда-то со всех сторон сразу. — Я, Билл Гениальный, предрекаю и пророчествую!
— Ну? — сказал Дровосек, поднимая над головой свой топор.
Я Билл Гейтс, предрекаю, — завыл голос. — Идите вы все в... Силиконовую Долину-у, к великому волшебнику Good Win... просите у него...
— Извините, баг, — прервал завывания приятный женский голос. — Вы можете послать отчет к... вы можете послать отчет на... вы можете послать ваш отчет в... Девушка явно нервничала и маялась. Извините, баг, — наконец сказала она с большим облегчением.
— Так что нам теперь? — спросил непонятно у кого Страшила.
— А вам теперь идти ножками, — очень мягко сказал женский голос. И тут как опять завыло: "Я Билл Гейтс Великий... Идите в Силиконовую Долину-у, сделайте себе силиконовый.. бюст..."
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |