Воспоминания алтайского охотника о медведях.

Азий Ильтеев

Воспоминания алтайского охотника о медведях.

Кедр и охота – основа, на которой в Сибири веками формировался дух нации малочисленных тюркских народов, поэтому без всякого предисловия решил написать свои воспоминания и личные размышления о кедре и охоте.

Родиной кедровых лесов являются горы Алтая. Ученые-генетики

считают, что в ледниковый период кедр сохранился только в алтайских горах, выжил, а затем распространился на необъятных просторах Сибири.

Специалисты, занимающиеся научной и исследовательской работой по кедру, считают, что кедр – это сибирская сосна, и в зависимости от того, где он произрастает, называют кедр сибирский, кедр европейский, кедр корейский, кедровый стланник.

Мастера -деревщики называют кедр красным деревом, не только потому, что его прямоствольная, легкая, плотная и мягкая древесина имеет розоватый оттенок, а за красоту, величавость, полезность людям. Кедровые орехи – ценный продукт питания, синтезированный самой природой концентрат легко усвояемых жиров, белков и углеводов, в
орехах целый комплекс витаминов, способствующих росту
человеческого организма, благотворно влияющих на кожную ткань, улучшающих состав крови. Кедровая живица по своим качествам не имеет себе равных, применяется при лечении ран, ожогов, других болезней. Кедровое масло используется при бактериологических исследованиях и при выделке самых дорогих мехов. Из скорлупы кедровых орехов изготовляют ценный краситель мехов. Из хвои добывают аскорбиновую
кислоту, хлорофилл, каротин и витаминизированные добавки. При этом переработанная хвоя становится хорошим гигиеническим набивным материалом. Кедровая древесина очень ценится мебельщиками, инструментальщиками, обладает строгим изяществом, высоким резонансным свойством.

В ульях, сделанных из кедра, пчела здоровее и медосбор выше. В кедровой таре отлично хранятся продукты питания, молочные продукты долго не закисают. В кедровых шкафах не заводится моль, кедровые дупла - лучшие убежища для гнездования лесных обитателей. В кедровых лесах у пушных зверей мех по качеству выше и носится дольше, у съедобной

дичи мясо вкуснее, питательнее и ценнее. Кедр - главнейшая столовая для зверья и лесной птицы. В кедровом лесу создается особый микроклимат, и потому он всегда богат полезными травами, ягодами, грибами, зверьем, в нем чистый, здоровый воздух.

О кедре пишут, что это царственное дерево, что раз увидев, запомнишь на всю жизнь, везде отличишь от других.
Кедр сибирский по высоте на голову выше окружающей тайги, его густая куполообразная или остро-пирамидальная крона всегда обращена к солнцу, радует глаз свежей зеленью. К тому же кедр на Алтае главный собиратель, накопитель, хранитель и фильтратор воды. За эти качества простые люди кедр назвали деревом жизни.

Мне посчастливилось родиться в Горном Алтае, свое детство и юность провести в черневой тайге. Я много раз был среди промысловых - охотников, которые относились к кедру как к святыне из святынь, словно к родному дитя. Мне также пришлось побывать в кедровых лесах Дальнего Востока, Забайкалья, Саян. В этих местах пешком исходил не одну тысячу километров по бездорожью и звериным тропам в тайге.
Встречаясь и разговаривая с местными охотниками, коренными жителями - бурятами, нанайцами, тувинцами, хакасами, шорцами, алтайцами, сделал для себя вывод, что главные ценители и хранители кедра не пришельцы, а местные,
аборигены, которые свою жизнь тесно увязывают с природой. Кедр ценят все, кто связан с тайгой, ее богатством.

Надо сказать, что даже упавший кедр живет и сотню лет дает пользу, создает райские условия для жилья и увеличения потомства зверям и птицам. Северные алтайцы кедр называют "Иурук" (Иурек), а южные называют "мош".

Мне в жизни повезло - я знался со знаменитыми родовыми охотниками-промысловиками: Екибашевым, Тагызовым, Чарганаковым, Туймешевым, Кумавдиным, Чибиековым, Яманчираевым, Макошевым и другими.

Алтайские охотники жили и охотились по законам природы. Старшие учили молодое поколение любви и бережному отношению к богатству тайги. Безупречная вера в духов, в хозяинов тайги, огня, рек, неба и т.д. делает
окружающий мир близким и родным. Наши предки руководствовались неписанными законами: нельзя у природы брать лишнего, ибо за алчность, жадность и зависть можно себе и всему окружающему нанести большой вред и испытать несчастья.

Жизнь охотников сложная. Они во время охоты жили в суровых условиях, ориентировались в тайге по приметам природы. Были и такие охотники, которые охотились без собак, за счет своего обоняния.

Сам я был свидетелем того, как опытный бельчатник Горного Алтая Тагызов Ярат охотился на белку без собаки. Даже в условиях отсутствия следа на снегу он мог по запаху определить на каком дереве и в каком месте затаилась белка.
Этот охотник в 1938 году был репрессирован. Впоследствии его сын Сергей в 1950-60-х годах стал лучшим бельчатником и был послан в Москву на ВДНХ.

До 1949 года в поселке Эдербес в каждой семье были охотничьи ружья. Эти ружья были только шомпольные, которые заряжались с дула при помощи шомпола. Все эти ружья были разных калибров и стреляли из них дробью и
пулями. Конечно, большое преимущество в ружьях было в так называемых по-алтайски кырлу - нарезных малокалиберных, но в особом почете были кондеи - крупнокалиберные нарезные, которые были очень тяжелые и с сошками на стволах. Эти ружья для крупного зверя применялись очень редко. Но если из них стреляли, то на большом расстоянии любой крупный зверь сразу же падал.

С руки без упора стрелять было почти невозможно, поэтому они для устойчивости имели упорные сошки. Были ружья и средних калибров.

Целый набор ружей было у Патпака-Яманчираева Степана Кардаваевича. Патпак был не только заядлый медвежатник, но и бельчатник. В поселке Эдербес Патпак был мастер на все руки, он и кузнец, он и мастер по ружьям, вплоть до того, что делал нарези на ружейных стволах.

Родители своим детям-мальчикам (будущим охотникам) прививали навыки охотника с колыбели. Как только мальчуган подрастал и мог держать в руках ружье, тут же его отец ставил мишень с нарисованным глухарем или маралом.
И позволял стрелять.

Однажды осенью, когда мне не хватало пару месяцев до восьми лет, к нам в избу заявился среднего роста мужичок в очках. Отец был дома и чеботарничал с трубкой в зубах. Мужичок, поздоровавшись, сказал отцу о том, что зашел к нам, чтобы пожить в доме, пока будет проводить ревизию бухгалтерского дела в колхозе. Отец ответил мужичку: "Раз такое дело, милости просим, устраивайтесь, как в собственном доме, и подсаживайтесь к столу, наверное, с дороги есть хочется, поэтому я сейчас сапогом в самоваре угольки расшурую, а хозяйка стол с едой подготовит".

Мужичок этот был по фамилии Лотарев, русский, мне он показался очень добрым человеком. После того, как он закончил свои дела в колхозе и ушел из нашего дома, я его никогда не видел.

Так вот, у Лотарева была новенькая одноствольная переломка 32 калибра. Тогда все ружья ижевские или не ижевские, которые заряжались путем переламывания ружья, назывались переломками. В ту пору в поселке Эдербес патронных ружей ни у кого не было. Лотаревская переломка так заворожила меня, что я не находил себе места. Переломка висела у двери на выходе из избы, я же, как
щенок, чуящий и видящий лакомство, сидел и любовался ею, с той лишь разницей, что щенок думает, как бы заполучить лакомство и проглотить, а я - завладеть этим чудо-ружьем и уж потом почувствовать себя первым парнем в деревне с такой переломкой, да еще новехонькой.

Когда Лотарев уходил в колхозную контору, я крутился перед глазами отца и матери, упрашивая их уговорить дяденьку, чтобы он продал ружье. Но, как бы я ни старался уговорить родителей, мать мне твердила, что это дело мужицкое и нужно это решать с отцом, а отец вел себя неопределенно: ни да, ни нет. Дня через два, наконец-то, отец мне сказал, чтобы я сам поговорил об этом с Лотаревым.
Вечером, когда Лотарев пришел с конторы, я начал его упрашивать, чтобы он продал нам ружье.

Лотарев знал, что я каждый день носил домой по 3-5 рябчиков, пойманных петлями, которые ставил под пихтами с приманкой из красной калины.

Так вот и говорит мне Лотарев, что ружье я тебе оставлю в том случае, если на это даст добро твой отец, а чтобы моя переломка принадлежала тебе, ты должен
выполнить следующее условие: "Завтра утром, перед тем, как уйти на работу в контору, я тебе дам ружье и десять заряженных патронов. К моему приходу с конторы, чтобы было пять рябчиков, но только не пойманных петлями, а
стреляных".

Не знаю, знал ли Лотарев о том, что на горе Озого рябчики водились стайками и что я смогу там настрелять их.
Отец знал, что я хожу с дружком Сережей в лес и постреливаю с ним из шомполки, поэтому он дал добро. Утром, когда у меня в руках оказалось ружье, на радостях я побежал в лес, а уже к полудню вернулся с 12 рябчиками, из которых 8 было убито из ружья. Пришедший на обед Лотарев от удивления ахнул и в присутствии родителей сказал: " В народе говорят, что спор дороже денег, но я не спорил, а только думал о том, сможешь ли ты мое условие выполнить, но уж раз ты постарался и без промахов набил столько рябчиков, то я дарю тебе ружье со всеми патронами". Тут же Лотарев с отцом сказали мне: «Пусть ружье лежит в доме и на охоту пойдешь с этим ружьем тогда, когда тебе исполнится десять лет».

Позже, на охоте я понял, что такое заряжать 40-60 патронов ежедневно. Какая затрата времени!

Другое дело - шомполка. Увидел дичь, быстренько забил шомполом в ствол заряд на дичь, которая маячит перед глазами, вставил пистоницу, взвел курок и никакой проблемы, сама дичь подсказывает каким зарядом нужно зарядить ружье.

Алтайцы шомполки заряжали быстро и стреляли только по неподвижной дичи, а в то время, когда она ходила, бегала, прыгала или летела, стрелять не спешили, чтобы не промазать.

Охотники знали цену дичи или пушного зверя, поэтому не стреляли в молодняк, имеющий не дошедший мех.

Однажды летом я повез на лошади пушнину кротов в Турочакскую Заготпушнину и там увидел чудо-ружье: затворную малокалиберную винтовку ТОЗ-11. Спросил у заготовителя Чеконова, как приобрести такое ружье. Чеконов
мне ответил: " Выкладывай денежку, да и бери. И патронов бери себе хоть ящик, хоть мешок".

В то время, чтобы купить ружье, в том числе и нарезное, не требовали каких-то охотничьих билетов, милицейских разрешений. Знали заготовители пушнины одно: раз сдаешь пушнину, значит, ружье тебе нужно. Сейчас я не помню,
сколько стоил ТОЗ-11, но то, что не превышало стоимости 20 шкурок кротов, это точно.

В свой Эдербес я приехал с таким ружьем рад-радехонек. Сразу же очистил его от заводской смазки, да как начал по сучковым темным точкам на столбах прясла
колхозного амбара стрелять. Оказалось, что тозовка бьет точно. Тут сбежались мои друзья и стали пробовать из нее стрелять. Все остались довольны. Собрались заядлые промысловики, которые стреляли белку только в голову, и они были довольны. Подъехал мой брат Иннокентий - председатель колхоза. Иннокентий Владимирович на фронте был снайпером, но после ранения в правую руку стал инвалидом и вернулся домой.

Так вот, брат, увидев мелкашку, мне говорит: "Дай-ка мне, браток, свою игрушку и поставь вот этот карандаш на столб, отмерь от него 25 шагов, а я попробую его пулькой срезать". Брат с левой руки так метко выстрельнул, что
карандаш разлетелся на две части.

После этого вся молодежь, которая занималась промыслом пушнины, приобрела такие промысловые малокалиберные винтовки и навсегда распрощалась с шомпольными ружьями.

Шомпольные ружья охотникам служили долго. С ними они ходили на медведя. Действительно, это были смелые и решительные охотники, которые, стреляя в медведя, на всякий случай держали зажатым в зубах мощный и острый нож. Таких мужественных охотников я знал, с ними бывал в тайге и проводил в своей молодости долгие зимние ночи у костра на стане, от них я много слышал про медвежьи тайны, его силу и слабость. Эти охотники были настоящие профессионалы своего дела.

Странствуя по самим глухим местам тайги, повидал много следов и проделок этих зверей. Мной замечено, что самые большие горные проходы медведей были и есть на Алтае по Угенским, Тазагонским, Саянским, Еринатским хребтам.

Вообще, медведь силен и слаб и ему, как животному, присущи чудачества, глядя на которые можно только удивляться.

В начале октября 1986 года на вертолете я с двумя лайками залетел на Конуйский охотучасток, который расположен в верховьях Большого Абакана. Вертолет сделал посадку рядом с охот-избушкой.

На второй день я с помощью бензопилы "Дружба-4" целый день занимался заготовкой дров на сезон охоты.

Вертолетный гул, грохот падения двух больших сухостойких деревьев, спиленных на дрова, гудение бензопилы - вроде бы это большой шум в тайге. Но, как только, вечером, погасив керосиновую лампу в избушке, я лег спать, вдруг собаки с большой яростью залаяли, а затем боязливо замолкли. По поведению собак было ясно, что они лают не на лося и не на марала. Пришлось зажечь лампу и выйти на улицу. Но ничего особенного не обнаружил.

«Тайга есть тайга, кто только в ней не бродит», - подумал я и зашел в избушку, а когда мне надоел этот беспрерывный собачий лай, впустил их в избушку. В полночь собаки так затревожились, что открыли лапами дверь и выскочили на улицу. Долго не думая, я взял ружье и вышел в темноту. Сразу же мне стало ясно, что это медведь интересуется избушкой. У меня разрешения на отстрел медведя не было_, и я выстрелил два раза в воздух, и только после этого все вокруг успокоилось. Утром, когда решил посмотреть, что за медведь тут шастает, то сразу же по следам определил - медведь-самец. Да с такими лапами, что его след без малого чуть не в два моих сапога 41 размера.

День прошел спокойно, а ночью опять спать почти не пришлось. Утром, в 8 часов, вышел на связь по рации с директором охотпромхоза и рассказал о медведе. Директор ответил: "Смотри на все так, как надо делать, чтобы все было
нормально, а если медведь будет вести себя агрессивно, то стреляй, в промхозе лицензии на отстрел медведя есть". Не долго думая, я привязал покрепче лаек у избушки, а сам, прихватив ружье, пошел вперед, чтобы выследить непрошенного гостя.

Прошел не более полукилометра от избушки, как встретил нахального бродягу, и пришлось усыпить его. Кстати, это был 51-й медведь, убитый мной в одиночку.

В тот год урожай на кедровую шишку был средний, а падальная шишка под кедрами была, так что медведь перед спячкой накопил жиру под шкурой на спине в целых пять моих ладоньих пальцев.

Интересные явления были связаны с медведем.

Недалеко от избушки медведь зубами грыз ядреную ель толщиной сантиметров так 30, ель даже рухнула на землю.

Ясно одно, что медведь учуял мои продукты, которые находились в пристройке избушки, и решил ими полакомиться. А, может быть, запах меда в трехлитровой банке его привлек так, что этот зверь нагло вел себя.

Зачем медведь интересовался избушкой стало ясно. Но интересно, какая же магическая сила заставляла медведя грызть зубами и валить ель.

В своей жизни я знал от охотников, что медведь очень опасный бывает тогда, когда попадает в петлю. Как правило, охотники, ловившие медведей в петлю, рассказывали, что медведь даже выкапывает яму там, где он попал в западню и
поджидает, затаившись, человека, поставившего петлю. Но, никто мне не рассказывал о том, чтобы медведь грыз такие толстые деревья. Лично сам я думаю, что медведя привлекла избушка, а собаки и человеческий запах ему мешали, вот он злясь, решил попробовать свои силы на ели.

Возможно, этот медведь привык к избушкам, так как охотники после сезона оставляют лишние продукты, а медведь, вышедший весной из берлоги, с удовольствием этими продуктами питается.

Да и такие есть охотнички, которые десятки соболиных тушек выбрасывают у избушек, с наступлением тепла они начинают разлагаться. Вонь от разлагаемого мяса медведь легко улавливает на большом расстоянии.

Об этой медвежьей проделке я написал биологу- охотоведу Собанскому, а также послал фотографию с погрызанной и сваленной елью. Генрих Генрихович человек пунктуальный и сразу же мне дал ответ, что такого медвежьего
явления в тайге он не встречал, но в своем резюме написал, что скорее всего медведь такое творит, когда злится.Конечно, этот медведь был зол, т.к. слышал ружейные выстрелы, у избушки гонял собак, наверняка, не только чуял человека, но и видел его в окно. Безусловно, сила у этого зверя была, если он способен своими зубами такие щепы колоть.

Медведь - зверь вольный, у него хорошая память, и он постоянно знает и помнит свою берлогу, а в остальном этот зверь шастает там, где ему удобно, где есть корма, где ему вольно и сытно живется. Наблюдается скопление этих
животных там, где есть обилие кормов, при этом все эти грозные звери редко когда дерутся между собой. Совсем другое дело, когда медведь голоден. Тогда он готов убивать слабых медведей и даже может их съесть. В тайге медведи могут лазить по кедру и сбивать шишки.

В начале сороковых годов колхозная бригада занималась заготовкой ореха для колхоза в Чаалской кедровой тайге. Эти знаменитые кедрачи были расположены в бассейне реки Ойор, а сама река впадает в Телецкое озеро недалеко от
села Артыбаш.

Тогда в этой бригаде было нас четверо лазовщика, и за каждым кедролазом по две женщины собирали кедровые шишки. Надо сказать, что лазить по кедрам алтайцы приучали своих детей с малых лет. Дело это небезопасное, но тем не
менее мы, кедролазы, старались охватить как можно больше кедров и набить шишек, чтобы и сборщикам была работа. В ненастную погоду или пока не высохнет утренняя роса лазить по кедрам было нельзя, т.к. со скользких сучьев можно было упасть. Взрослые люди говорили, что в это время кедр отдыхает, а раз отдыхает, значит нельзя его тревожить. Было еще такое поверье, что в это время хозяин тайги может сбить кедролаза с дерева.

На ореховом промысле люди живут рядом с медведями. На Алтае, да и во всей Сибири нет дерева ценнее, чем кедр, и нет зверя сильнее, хитрее и коварнее, чем бурый медведь.

Бурый медведь - зверь всеядный. Он питается разнообразной травяной растительностью с ее корнями и ягодами, побегами деревьев и их плодами, успешно ловит и поедает водную живность.

Из-за разнообразия пищи медведь так сильно жирнеет, что с весны до залегания в берлогу (осени) отдельные особи накапливают подкожного жира слоем до 20 сантиметров, за счет жира он и зимует в берлоге. Даже весной, во время покидания берлоги, он бывает не тощий.

Когда приходит старость, зверь, чуя свою смерть, уходит в берлогу или в скальные пещеры, там он и погибает.

Медведи, которые не накопили нужного количества жира, на зиму в берлогу не залегают. Такие медведи-шатуны, голодные, бродят везде в поисках пищи.

Шатуны, как правило, бывают злые и агрессивные, они нападают на домашний скот, на людей, способны на другие отчаянные поступки, даже бывают случаи, когда, найдя своего сородича в берлоге, он вступает с ним в смертельную схватку, чтобы утолить голод. Такие медведи злые и жадные, поэтому они ходят везде до тех пор, пока их не настигнет смерть.

В голодные годы из-за неурожая лесной питательной среды медведи мигрируют, как правило, в одном направлении - в поиске корма, преодолевая водные преграды, автомобильные и железные дороги. В этих случаях они не
боятся людей, заходят в шумные населенные пункты.,.

Такой массовый переход медведей мне пришлось видеть в начале 1950-х годов на Дальнем Востоке, когда эти звери с Китая мигрировали в Уссурийскую тайгу. Они появлялись даже там, где их не ожидали охотники.

Медведи на Алтае и в Саянах большие любители шастать в поисках съедобного на открытых крутых склонах высокогорья. Они ворочают большие камни, которые с грохотом и большой скоростью летят вниз, это зверю доставляет большое удовольствие.

Медведи большие любители раскапывать бурундучьи норы. Добравшись до кладовых этих зверьков, они полностью поедают весь зимний запас продуктов. Почувствовав нору, медведь разрывает ее и находит кладовую бурундука.

Однажды мне пришлось наблюдать в Саянах за медведем, идущим на лежку в берлогу. Медведь по пути решил поразвлечься, т.е. покататься на снегу, как дети на лыжах. Он несколько раз взбирался на крутой и гладкий бугор, а затем
кувырком катился вниз метров на 30-40. Весь снег растоптал, видимо ему нравилось его развлечение.

Невероятно много различных случаев, связанных с повадками медведей. Не могу не сказать о некоторых.

В молодости мне приходилось охотиться на кротов. Ловить кротов интересное дело, да и за крота платили хорошо. Приемная заготовительная цена в Заготпушнине за шкурку крота была 1 рубль 20 коп. Цена одной шкурки белки была 3 руб. 60 коп. Получалось так, что три крота по цене равны одной белке. Но три крота отловить гораздо легче, чем на охоте разыскать и застрелить одну белку.

При охоте на кротов были неудобства: в лесу доставалось от назойливой мошкары, когда была ненастная погода, да еще высокая мокрая трава вымачивала с ног до головы, кожаная обувь в такую погоду по сырой и грязной
земле насквозь промокала, на нее налипала грязь, а поэтому приходилось больше ходить по тайге босиком. Колхозу по добыче кротов давали план, поэтому охотники – занимались ловлей кротов. А ловили их кулемами. Охота на кротов была выгодной: чтобы в колхозе заработать один трудодень, нужно было ручной косой скосить 60 соток площади или сметать в стога 40 центнеров сухого сена. Если же охотник добывал и сдавал пушнину на 5 рублей, то ему в колхозной конторе начисляли один трудодень. Так что промысел на крота был
выгодным и доходным делом, да еще профессия охотника была в то время самой уважаемой и почетной.

Попавших на кулемы кротов таскать было тяжело, да при том ежедневно кротов попадалось много. Практически получалось так, что один охотник в среднем добывал каждый день 40-60 кротов. Но были и такие кротоловы, которые за целый день добывали и по 100 кротов. Поэтому охотники
ошкуривали их на ходу, ободранную тушку тут же выбрасывали, а шкурку несли домой на правку.

Брошенные кротиные тушки находили и съедали медведи. Мне тогда с такими лесными бродягами приходилось встречаться почти каждый день. Нас, молодых кротоловов, взрослые промысловики всегда учили: при встрече с медведем его не трогать, не злить и не бежать. Если медведь оказался совсем рядом и, встав на
задние лапы, разглядывает человека, тогда только один выход - смотреть, не моргая, прямо ему в глаза. В этом случае человеческие глаза почему-то, говорят, наводят на него страх, и медведь всегда уходит прочь.

Охотники на кротов обычно ружья с собой не брали, потому что оно было лишним грузом и приходилось бы перед каждой установкой кулемы его снимать. Мне не раз приходилось встречаться с медведем с глазу на глаз, но я
старался строго выполнять советы взрослых. Хотя и мое сердечко находилось где-то в пятках, а сам в страхе стоял перед такой грозной величиной, и медведь, видимо, понимая это, уходил с дороги в сторону.

Всеми уважаемый в поселке охотник Ёлюшке во время охоты в лесу всегда напевал негромкую песенку и нам, молодым, советовал делать то же самое, чтобы медведи, услышав человеческий голос, уходили с дороги. Но это был
Ёлюшке, не каждому удавалось следовать его примеру.

Когда я был еще совсем юным, пожилой Кумандин Дмитрий уже не мог лазить по кедрам и взял меня в тайгу на заготовку ореха. У Кумандина был такой замысел: в кедраче на горе Уген уродились в этом году хорошие орехи, то пока не выпал снег и не подошло время охоты на белок, надо было успеть, как можно больше, заготовить кедровых шишек.

Дмитрий жил на берегу речки Эдербес. во дворе имел пасеку 20 колодок-дуплянок, В период охоты дома править хозяйством оставалась жена. Желание заготовить орех было у каждого. В тайге, собранные кедровые шишки хранили в
рубленных срубах, называемых "сеер". В срубах шишки хорошо хранятся, не мокнут и не портятся, поэтому срубы строили из не толстых колотых бревен и делали узкими, да высокими, что способствовало хорошему проветриванию
шишек. Ставились такие срубы, которые могли вместить по несколько сотен мешков кедровых шишек. Для того, чтобы собрать как можно больше урожая, не надо было ждать, когда кедровая шишка созреет и упадет на землю, а требовалось залезть на кедр и сбивать ее на первых порах прогоном.

Созревшая шишка вначале на ветках кедра держится крепко, поэтому кедролаз лезет на кедры с помощью лямки, перекинутой через плечо, тянет за собой прогон. Таким образом, когда он окажется на верхушке кедра, то с помощью
прогона сбивает шишки до тех пор, пока на кедре не останется ни одной. С наступлением холодов шишки уже созревают и на кедре держатся очень слабо. Тогда стоит кедролазу залезть на кедр и стукнуть ногами по сучьям, как шишки легко падают на землю, только успевай их подбирать на земле.

Когда чувствуешь, что с одного кедра можно собрать шишек около 3-4 мешков, то с азартом лезешь вверх и сбиваешь их так, что вокруг кедра раздается один треск от падающих шишек. От такого удовольствия на душе становится
как-то легко и хорошо.

Кедролазу доставляет удовольствие и то, что в урожайный год, находясь на верхушке дерева, с высоты птичьего полета, сидя на крепком суку, можно любоваться дарами природы. А также наблюдать, как кедровки набивают в
зоб орех и переносят их на другие места. Эта маленькая птичка, которую проклял медведь. Об этом есть такая легенда:

"Медведь ходил по тайге, он не мог поднять голову вверх и заглянуть на кедры, есть или нет на них шишки, (Раньше кедровка была крупная птица). Медведь вдруг увидел кедровку и обратился к ней: " Кедровка, кедровка, ты летаешь
везде, видишь все, подскажи, где есть шишки". Кедровка ответила: "Иок, Иок, Иок (нету, нету, нету)". Медведь упрашивал ее: " Скажи, кедровка, не скупись". Кедровка снова ответила: " Нету, нету, нету". Обиделся медведь и проклял ее:
"Пусть у тебя на щеках не будет ни кровинки, а на губах - кусочка мяса". С тех пор кедровка высохла, стала маленькой птичкой, действительно, на щеках нет ни кровинки, а на губах - кусочка мяса.

Сам Кумандин Дмитрий был добрым и душевным человеком. Очевидно, зная, что я уже неплохо лазаю по кедрам, взял меня в плодоносный кедровник, который находился на расстоянии 12-14 километров от нашего поселка.

Кумандин был человеком веселым, интересным, всегда любил шутить и смеяться. Благодаря ему, я увидел первого в своей жизни медведя. Дело было так: весной, когда снег еще не растаял на северных склонах, огромный медведь средь белого дня залез к Кумандиным в коровник и задрал одну корову,
перетащил ее через забор и утащил подальше от избы, затем закопал под коло- дину. Самого Кумандина в это время дома не было, а когда медведь прямо во дворе Кумандиных драл домашнюю живность, сильно перепуганная жена Кумандина с дочерью кричали "калак-калак". Они опасались того, что медведь может взломать дверь и зайти в избу. Позже Кумандин выкараулил этого медведя и убил. Смотреть на это ходили всей деревней.

В таежной деревне всего можно было ожидать. Медведь охотился за домашними животными, приходил во двор полакомиться медом, иногда просто случайно выходил из лесу, если в деревне было тихо и не было слышно лая собак.

Незабываемая быль

Люблю тебя Алтай, родная Земля!

Я сын - солдат твой, святыня моя,

Мой дух живет в твоих горах,

Сияй-сияй Алтай в веках.

Жарким летом 1944 года в притаежном поселке Эдербес была горячая пора сенозаготовки. В колхозе и в домашнем хозяйстве сельчан было много скота. Для того, чтобы в зимнее время прокормить весь скот, нужно было за лето успеть заготовить сено. Шла война, многие мужчины были на фронтах Великой Отечественной войны, поэтому все, кто мог работать, трудились в поле.

В ясные солнечные дни скошенная трава быстро высыхала, ее нужно было как можно скорее сгрести, скопнить и сметать в стога. В такие дни без всяких поблажек на уборку сена привлекались все старики и подростки. Светового дня колхозникам не хватало, поэтому они радовались лунным ночам, чтобы продолжить рабочий день.

Местность, прилегающая к населенному пункту, была богата разнотравьем, а климатические условия и богатая земля способствовали их обильному росту.

Изобильная и сочная травяная растительность была такой, что домашний и колхозный скот находился на вольном выпасе и только колхозные дойные коровы в дневное время на пастбищах кормились под присмотром пастухов.

Однажды поселок постигла нежданная беда. Огромный медведь в ночное время появлялся вблизи жилья, а затем внезапно нападал на домашний скот. Медведь каждую ночь не только насмерть задирал попавшую ему в лапы животину, но и еще калечил одну-две дойные коровы.

Медведь был жадный, хитрый и пакостный, подходил к жилью со стороны горы Озого бесшумно и скрытно, а когда убивал корову, выедал у нее только вымя и часть мякоти.

Обычно, когда медведь убивает крупную живность, он, как бы торжествуя победу, издает громкий рев, надолго задерживается у добычи, этот же действовал быстро, как охотник, наевшись парного мяса, удалялся в лесную чащобу.

Когда медведь нападал на скот, он нагонял такого страха, что перепуганные животные с ревом шарахались из стороны в сторону.

Звериный разбой в ночное время сопровождался бабскими воплями из-за потерянных и покалеченных коров, тревожная необходимость жить под страхом угнетающе действовал на жителей притаежной деревни.

Все живое в округе боялось свирепого и неукротимого медведя, и только колхозный мощный бык-производитель не боялся его. Бык приходил в ярость, когда зверь нападал на скот, вступал с ним в жестокую схватку. Во всех таких
схватках, бык угонял медведя от деревни, а иногда рассвирепевший бык с мощными рогами всю ночь гонялся за зверюгой.

Охота на медведя-пакостника с лабазов в местах убитых домашних животных, выслеживание по следу, другие способы охоты заканчивались безуспешно. Судя по поведению медведя он был не из боязливых, ибо, когда ночью его пугали
выстрелами вверх, стреляли в него, он уходил от опасности, а затем, на следующую ночь, появлялся в деревне.

Зверь неохотно наведывался в места, где накануне оставил недоеденные остатки туш. Такое поведение зверя, то, что он пренебрегал холодным и проквашенным мясом, подсказывало, что этот кровожадный и ненасытный медведь еще много наделает бед, так как его организм привык утолять голод только свежим мясом.

Алтайцы твердо верили в существование горных духов, имели большую склонность считаться с поверьями и сновиденьями. Они думали, что духи должны сниться к добру и предсказывать им добро и зло. Если перед предстоящей охотой охотнику снятся плохие сны, следовательно, охота будет неудачной. В таком случае, охотник не должен идти на охоту.

Другое дело, если ему приснится хороший сон, да еще он увидит во сне араку, деньги, тут уж у него на душе весело и охота ладится. Так вот, убивавшему не один десяток медведей Патпаку приснился хороший сон. Он, ничего не говоря жене, а только рассказав об этом сне другу, под вечер ушел караулить медведя. На месте, где в прошедшую ночь медведь убил корову, Патпак залез на пихту и, сидя на толстом суку, поджидал появление зверя у задранной коровы. Случилось так, что у Патпака на этой охоте произошел казус. Когда Патпак сидел на пихте и ждал медведя, около дерева непредвиденно появился вороной конь, охотник в темноте не разобравшись и перепутав коня с медведем, убил его. Само собой разумеется, что лишиться председателю колхоза выездного коня - немалая
потеря, да и для опытного, излишне самоуверенного медвежатника такая оплошность неприятна. Ведь надо же было Патпаку допустить такую глупость: вроде бы стрелял в медведя, а убил воронка. В этом деле было и смешно, и
досадно, но очевидно, получилось так, что, по всей вероятности, Патпака с его сном бесовское наваждение попутало.

Алтайский народ дружный и незлопамятный, если на охоте происходили подобные случаи, виновника сильно не шельмовали.

Однажды пожилой охотник Сумачаков Андрей Ненович в сентябре, во время маральих свадебных игр, пошел дудеть на дудку марала-пантача, а в это время мужик на корточках собирал клюкву. У Андрея зрение было не ахти, и он, подумав, что это медведь пасется на клюкве, всадил своему другу пулю в
ягодицу. Тогда над Андреем только смеялись и в каталажку не засадили, а тут, если подумать большая беда и потеря: Патпак по ошибке убил коня, да еще колхозного.

Но охота есть охота, и на охоте каких только неожиданностей не бывает.

На охоте у человека глаза боятся, а руки и ноги делают свое дело. Бывает и такое, что длительная дорога охотника, кажущаяся недосягаемой, силой и волей человека преодолевается. Или за день настреляешь на охоте добрую полсотню белок и думаешь, что для ошкуривания их потребуется без малого целая ночь, а когда займешься ими вечером в балагане у костра, руки так работают, что, пока
варится ужин на огне, все белки уже ошкуреными оказываются.

Мужчины-охотники - это дело привычное. А вот женщины-охотники тоже бывают. Таким охотником была Сумачакова (жена Сакоша), проживала в урочище Кру-Толой.

В конце жизни, в пожилом возрасте жила одна, совсем перестала слышать. Зимой жила в рубленном доме, а летом – в аиле. Старость ее согнула, тяжело прожитая жизнь ее сгорбила, но духом она была всегда бодра. В преклонном возрасте, весной, на пригорке находила солнечное место и сеяла ячмень»
Прежде, чем вскопать землю, надо было раскорчевать пни и кустарники. Согнется она и работает, вокруг ничего не слышит.

Однажды приподнялась, чтоб спину распрямить, смотрит перед ней на задних лапах, положив передние лапы на пень, стоит медведь. Что оставалось ей делать? Никакого страха у ней не появилось, она смотрит на медведя и говорит: "Ну, что ты смотришь на меня, видишь я работаю, устала? А ты стоишь и смотришь на меня, хоть бы помог один пень вытащить. Смотреть и я могу!" Медведь будто понял, усовестился, медленно снял лапы с пня, развернувшись, пошел в тайгу. Об этом случае забавно рассказывала сама бабушка»

В урочище Кру-Толой жило две семьи, одна из них – это бабушка. Медведи по ночам приходили к аилу. Когда она ощущала, что кто-то ходит у дверей, она без страха открывала дверь, но только в таких случаях в руке держала топор, В
молодости она ходила на охоту на белок и соболя, метко стреляла из ружья, а летом ловила кулемами кротов.

Разных случаев в жизни охотников много. Был и такой случай в деревне. В юрте, крытой берестой, жил шаман. Ночью около юрты объявился медведь и сильно напугал спящего шамана. И, несмотря на закон, запрещающий заниматься шаманством, охваченный испугом алтаец начал камлать -
просить духов, чтобы они отогнали медведя. По всей вероятности, по слухам, про камлание шамана узнало Турачакское районное начальство. В ночное время приехали милиционеры и подвергли несчастного шамана аресту. После этого, безвинный шаман как в воду канул.

В то лето для уборки скошенного сена за мной закрепили колхозную серую кобылу и конные грабли. В мои обязанности входило сгребать на этих граблях скошенное сено. Во время работы, ближе к вечеру, небо заволокло грозными
тучами, а затем всю ночь хлестал дождь по покосам.

Рано утром бригадир полеводческой бригады Юкин Иван Мамашевич мне говорит, что дождь намочил на прокосах все подсохшее сено, поэтому на сегодня и на завтра такое задание - косить покос или, лучше, заняться охотой на
медведя. Я решил поохотиться.

Не долго раздумывая, я оседлал Серуху, взял ружье, нож с топором, поехал отыскивать подходящее место, чтобы для вечерней и ночной охоты смастерить лабаз. Найдя подходящее место, где мог появиться медведь, я не стал мудрить с лабазом. К обеду вернулся домой, о задуманном рассказал отцу. Отец, дав добро на мою охоту, сказал: "Смотри, сынок, не сплошай, иначе тебе хана и нам горе в семье". Во второй половине дня, когда солнышко клонило к закату, мы с отцом на одной лошади, проехав от дома полтора-два километра, подъехали к
месту, где мне предстояло караулить медведя.

Когда я соскочил с лошади, отец внимательно посмотрел по сторонам, а затем сказав "не вздумай заснуть", уехал домой. В этот момент у меня почему-то появилось чувство тоски. Я грустно посмотрел вслед отцу, все больше
отдаляющемуся от меня, и понял, что и отец с волнением оставил меня одного в лесу, он, куря трубку, часто попыхивал, вслед за ним тянулся непрерывный голубой дымок. Освободившись от легких переживаний, не дойдя десяти-
двеннадцати шагов до осиновой трухлявой валежины, я сел на комель упавшей пихты. Между мной и обросшей мохом валежины в основном рос папоротник. Зеленая трава была помята только там, где проходила звериная тропа.

Еще раз проверив, заряжено ли ружье, я взвел курок в боевое положение, а затем, слегка держа в руках одностволку 32 калибра, плавно уперся локтями о колени. В жутковатом настроении я сидел и поджидал обидчика, думал: уж больно много он наделал беды сельчанам и колхозу, да и в нашей семье единственную дойную буренушку покалечил так, что пришлось ее перевести на мясо. Чувство обиды со злостью брали свое, и, подавив полупаническое настроение, я сидел с мыслью, как можно ближе подпустить к себе медведя на
верный и убойный выстрел.

Сидел я удобно и свободно, с затаенным дыханием, сосредоточив зрение и слух на окружающей среде. Стараясь остаться незамеченным постороннему глазу, я делал все, чтобы сидеть не шевелясь. А долго сидеть, притаившись, очень
трудно.

Пользуясь тем, что я не сопротивляюсь, назойливая мошкара проникла даже под одежду и с жжением кусала меня. Двукрылые комары-кровососы садились на мои лицо и руки, сосали кровь до тех пор, пока не делались толстыми и
красными. Вдруг, почувствовав невыносимую обжигающую боль на животе, пришлось закатать рубаху и отшвырнуть большую длинноволосую гусеницу. Для меня было важным не выдать себя крикливой кедровке, сойке, ибо стоит только этим птицам с острым зрением попасть на глаза, они сразу поднимут тревожный крик и оповестят всей округе о моем присутствии, тогда наверняка охота пропала. Сидеть и ждать медведя на авось - муторно на душе, но приходится сидеть и терпеть в надежде на удачу, больше думать о том, чтобы
медведь появился перед глазами пока еще светло. Если же стемнеет и я не буду различать движущийся предмет - рисковать не стану, тогда лучше залезу на пихту, которая стоит недалеко от меня и ночь проведу на ней.

Я внимательно присматриваюсь и прислушиваюсь ко всему, что происходит вокруг меня. В эти долгие минуты главное внимание сосредоточено на видимое глазом пространство, которое уходит куда-то в даль. Я полагаю, что именно в этом пространстве увижу спускающегося с горы медведя, который, направляясь на охоту, сам подойдет ко мне.

Хотя меня больше всего в эти минуты интересует только медведь, в то же время приходится наблюдать, как крот, живущий под землей, в поисках дождевых червей своими мощными лапами перелопачивает гумусный слой земли у моих
ног. Иногда, украдкой поглядываю в небо на стрижей, вижу как они в стремительном полете проделывают разнообразные виртуозные виражи.

Неожиданно испугала меня черная, как смоль, гадюка, которая совсем рядом выползла из-за корневого выворотня упавшей пихты. Змея словно специально хотела напугать меня, делая при этом резкие рывки вперед, показывая раздвоенный язык.

От такой нечисти меня покоробило, я из себя тихо выдавил: "Какого черта ты на меня ползешь?" Гадюка, словно поняв меня, сначала повернула влево, а затем, извиваясь, поползла в уклон. Она вроде бы уползла от меня, но, однако,
появилась опять между стеблями папоротника, недалеко от моих ног, и, на прощание вильнув хвостом, утонула на зеленом фоне травы.

А тут еще, черт возьми, с жужжанием, налетела на меня оса. Она, летая, то приближалась ко мне, то, облетая вокруг меня, зависала в воздухе, своим гудящим жужжением наводя на меня страх. Очевидно, она перепутала меня с пнем, но садиться на меня не решалась. А - может быть, мой запах привлекал ее,
и она так долго кружилась вокруг меня. Тут мне вспомнилось, как в нашей деревянной бане осы устроили гнездо. Разорить гнездо и выгнать ос было делом нешуточным. Даже мой отец боялся их, а я же, пацан-дурень, набрав ведро воды, выплеснул в гнездо и не помню, в какой-то миг получил осиный удар в
лоб. А когда упал на землю, получил второй удар - в шею. От болезненного укуса мне показалось, что все кончено - осы меня убьют. Меня спасла речка, я, ошпаренный осиным ядом бросился кубарем в реку. Только начну высовываться из воды- рой ос пикирует на меня. Драться с осами бесполезно, они еще больше злятся и атакуют так, что спасу нет. Тогда я нырком - нырком уплыл к тальнику под берег, и вроде бы мне удалось миновать опасность. После этого на голове у меня выросли шишки, глаза заволокло, губы и щеки раздулись, я от боли орал, как сумасшедший. От жалости ко мне мать плакала, а отец, глядя на меня, только кряхтел. Поэтому, летавшую возле меня осу я боялся больше, чем медведя, не пытался отогнать или сбить на землю, а лишь сидел как истукан. Облегчение
настало только тогда, когда оса улетела от меня окончательно.

Я сидел спиной на запад, не видя уходящего за горизонт вечернего солнца, и только посматривал на стоящую впереди гору Озого, видел как, поднимаясь вверх, затухал золотистый отблеск последних солнечных лучей. Теплый вечер
с легким движением воздуха доносил до меня приятный запах пихтовой хвои, перемешанный с отвратительным запахом тухлятины. Рот мой был закрыт, так я предохранял себя от мошкары и комаров, которые могли в любой момент залететь в рот и вызвать кашель.

Надо мной, широко взмахивая крыльями, пролетели два ворона. Видно, они уже успели так плотно поужинать медвежьим запасом, что даже не заметили меня. Прокричав "корк-корк", изменили направление полета, сделали
небольшой круговой облет и, еще раз каркнув, полетели дальше. Тут уж я на сто процентов был убежден, что вороны, увидев своего кормильца-медведя, поздоровались с ним только им известным сигналом и улетели. Охотники часто говорили, что вороны всегда бывают там, где есть чем полакомиться.

Вспоминая эти слова, я взглядом проводил ворон. Как только скрылись птицы, на фоне заката солнца я увидел, как в мою сторону движется что-то темное.

После ночного дождя в редколесье сыро, хищные звери ступают осторожно, бесшумно, как бы крадучись, в этом лесном мире наступала пора отчаянной схватки двух противников: человека и медведя. Все живое в алтайской тайге
боится медведя. И я при виде этого великана с огромным горбом на спине вдруг замер, мне показалось, что кровь остановилась в жилах. Суровая школа дикой природы уже успела подготовить меня ко всем неожиданностям, поэтому
сам черт велит мне приподнять ружье и подвести приклад к правому плечу. Дело идет к развязке и в этой развязке нет свидетелей, нет помощников, нет и заступников, полный ярости и сильного гнева я жду момента, чтобы отомстить
медведю за все его грехи. Хотя клыкастый и когтистый зверь во много раз сильнее и проворнее меня, я чувствовал себя уверенным, надеясь на ружье и нож.

Медведь медленно и уверенно спускался с горы Озого в Эдербесенскую долину, в которой хотел поживиться горячей мясной свежатиной. Он знал, что первую домашнюю животину задавил на этом месте и тогда ему никто не мешал, теперь же ему надо идти к добыче, где лай собак, дым, ограды, разные
постройки, специфический запах человека, грохот ружий и другие мешающие ему вещи.

Итак, медведь приближается ко мне все ближе и ближе, ему никто не мешает, он не улавливает посторонних запахов. Чем ближе зверь, тем больше он вырастает на фоне зеленой травы, тем отчетливее вырисовывается его мощная фигура. Время летит быстро, я ловлю момент, чтобы пустить пулю в
убойное место и надеюсь, что на секунду-две зверь приостановится, а он все идет и мотает головой по сторонам. Медведь, подойдя к валежине, хотел с ходу преодолеть ее, но, когда ступил передней левой лапой на валежину, передняя
часть его туловища по инерции поднялась вверх, и в этот момент огромный зверь внезапно остановился. Вот он, нечистая сила, во всем своем величии стоит передо мной.

Очевидно, медведь уловил мой запах, поэтому он резко остановился, как вкопанный. Но, чтобы уловить, откуда исходит человеческий запах, зверь плавно приподнял голову, а затем медленно, вытягивая шею и нюхая воздух, мордой повел в мою сторону. В это время у него начали уши прижиматься, косматая шерсть на загривке стала подниматься дыбом – тут медлить было опасно. Не из-за удали молодецкой, а с мыслями - будь, что будет, взяв на прицел голову медведя, я нажал на спусковой курок. Раздался выстрел, сноп огня и дыма вылетели из ствола, мое тело от сильного удара приклада в плечо пошатнулось назад, в этот миг я успел увидеть, как сильный зверь дернулся назад и рухнул на землю. Гулкий ружейный выстрел раздался в горах, его эхо разнеслось по всей округе, а я быстрым движением успел встать на ноги и перезарядить ружье. Когда пелена дыма развеялась, я увидел, что медведь лежит на земле неподвижно, а его стоячие уши говорили о том, что звериная злость угасла.

Действуя с опаской, подошел к зверю, у него по переносице струилась кровь. От радости я поцеловал ружье-спасителя за то, что оно не подвело, что попал точь-в-точь, куда целился.

Убедившись, что окаянный злой дух Озого уснул мертвым сном, я приник к пулевой ране и, по обычаю охотников, хлебнул парной крови. В этой суровой
действительности мне шел шестнадцатый год.

Тусклые глаза мертвого владыки тайги, его мощные клыки и острые когти все еще наводили на меня страх. Но я был счастлив тем, что и на этот раз меня опасность миновала, что, наконец-то, моя деревня избавилась от этого ненасытного шайтана.

Присев на валежину, стал думать, что мне делать с убитым великаном. Если начать свежевать, мне его не перевернуть на спину. А начинать снимать шкуру надо только с живота. Как быть? - когда мне в одиночку даже одну лапу не поднять, а тут еще вот - вот наступит ночь, и если до утра не снять шкуру, не разделать тушу, то все пропало - медведь прокиснет. Смотрю на зверюгу -
гордыню тайги, и вижу, что слетаются мухи на свежую кровь. Хотя я и был злой на этого зверя, но поглядел на это жуткое зрелище и мне стало как-то неуютно и почему-то даже жалко этого зверя. И вдруг, то ли от радости, то ли от жалости,
неожиданно у меня скорежило лицо и слезы покатились по щекам. Я по-детски плакал. Но это было какое-то мгновение, я быстро пришел в себя. От своей минутной слабости самому стало смешно. Как бы то ни было - с медведем возиться я не стал, а только выполнил обычай алтайских охотников,
унаследованный от своих предков: с передней левой лапы от среднего пальца отрезал медвежий коготь - талисман, приносящий его обладателю счастье, храбрость и удачу. После этого посмотрел на вечерний закат, но солнце уже скрылось за отдаленными горами и только багровое зарево светилось ярко.
Вечернее сумрачное время надвигалось быстро, я сбросил с ног обутки и босиком побежал домой. Когда во всю прыть шпарил по лесной траве и грязи, увидел, как мне навстречу несется вскачь Серуха и на ней верхом сидит отец.

Покрытый потом от жаркого бега я остановился, чтобы отдышаться и протереть холщовым рукавом рубахи едкий пот в глазах. Отец, подъехав ко мне на полном галопе, резко потянул на себя удила узды и скомандовал Серухе: "Тпруу". Как только лошадь остановилась, отец у меня спросил: "Ну, как дела?" Я ответил, что все в порядке и, подняв руку, показал до блеска отточенный, серпообразный одиннадцати-сантиметровый медвежий коготь. Но в это время обычно смиренная Серуха резко отпрянула от меня и стала фыркать.

Видимо, ей в нос ударил страшный медвежий запах, и она даже не признала меня. Отец был готов к такому неожиданному рывку лошади и уверенно удержался в седле.

Время подпирало, надо было спешить, чтобы не злить лошадь, отец развернулся и рысью помчался в деревню, а я медленно пошел пешком. Когда я подходил к первой избе, уже по деревне успело распространиться радостное известие, что медведь убит. В это время к нашему дому сбегались сельчане,
чтобы из моих уст узнать о том, как же мне удалось одержать победу над этим коварным зверем.

Пока меня мать кормила легким ужином, охотники уже были готовы идти в лес. При свете костра в темной полуночи снимали шкуру с медведя и потрошили тушу.

Ошкурив медведя, охотники увидели на правой лопатке рубец от бывшей раны размером со спичечную коробку.

Ёлюшке был опытный охотник, тайгу знал, как пять своих пальцев, исходил тайгу вдоль и поперек. На охоте у него было правило: В тайге никогда не умываться, чтобы охотничье счастье не ушло. Когда Ёлюшке в тайге побудет много дней, от дыма и копоти охотничьего костра, у него сверкали только
глаза и зубы.

Чибиеков Ёлюшке - по-русски, Николай Иванович – долго рассматривал рубец. Меня тоже заинтересовало это. На вопрос Ёлюшке, что это может быть, я ответил, что, наверняка, эта какая-то болячка, а может быть, была пулевая рана, да зажила. Тут вмешался мой друг Сергей и говорит, что не надо гадать, видимо, отметина у него скорей всего от раны. И спросил у меня: " Не узнаешь что ли?" Я неуверенно, но догадываясь, пожав плечами, ответил, что, может быть, это тот
самый медведь, в которого стрелял этой весной на глухарином току. Тогда Ёлюшке, покачивая головой, отметил, что это тот самый медведь, его можно узнать по лапам и по срезанным пулей местам. И, похлопывая меня по плечу, Ёлюшке продолжил: "Ты, Азии, добрый парень, будешь хорошим охотником. Знаю, что ты смелый, а для настоящего таежника это самое главное". Для меня, молодого охотника, услышать такую похвалу было приятно, и я был рад этому.

Когда разделывали мясо медведя, обнаружили четыре деформированные пули. Ёлюшке был прав в том, что по отметине на правой лопатке зверя точно угадал того медведя, в которого я стрелял весной.

А дело было так. Ранней весной председатель колхоза "За Родину" дал задание Ёлюшке и мне сходить на охоту на глухарей. Глухариное мясо требовалось для питания колхозникам на весенней посевной. В окрестных лесах недалеко от деревни было четыре глухариных тока. Самый дальний и большой глухариный ток был на Кру-Толойской тайге, который находился в девяти-десяти верстах от деревни. На этом току из года в год каждую весну добывали до шестидесяти глухарей-самцов, но, несмотря на такую интенсивную охоту, количество глухарей не уменьшалось. Глухарей на токах ловили только петлями, а петлями ловить этих реликтовых птиц большого ума и труда не требовалось, но тяжело было их тащить на себе. Об этих красивых птицах, токующих весной, немало легенд. Вот одна из них: "Глухарь раньше был перелетной птицей. В понятии людей они представали в образе человека. Остановившись на ночлег, молодые парни-глухари пошли на игрища. Так весело играли они с девушками, что позабыли о рассвете и о завтрашнем трудном полете. Вдруг молодой глухарь увидел, что вокруг никого нет и понял, что он попал в петлю. И заплакал глухарь
горькими слезами, вспоминая об улетающей стае. И от этих горьких слез глаза у глухаря покраснели. С тех пор он зимует на Алтае, а глаза так и остались красными.

И вот я с Ёлюшке на Кара-Тулойском глухарином току. Мне очень хотелось пострелять из ружья по токующим глухарям, а пожилой Ёлюшке категорически запрещал это.

И вот, в один из вечеров Ёлюшке разрешил мне пострелять из ружья, но с условием, что на территории тока стрелять только глубокой ночью, когда глухарь, сидя на дереве, спит крепким сном. Я взял ружье и подался по южному склону на пологий перевал с длинным отлогим хребтом. Не дойдя саженей сто до перевала, выбрав место посуше, я расположился под благоухающей медовой вербой горной талины для ожидания вечернего прилета глухарей. Пробуждение природы от зимнего сна в горах было зрелищем захватывающим. Я,
завороженный первой весенней проталиной, любуясь первой зеленью, сидел в ожидании.

Когда первый глухарь, рассекая воздух крыльями, сел передо мной на дерево, меня обдало ветерком. Я сразу же прильнул к талине с мыслью: " А хватит ли у меня терпения выждать, когда этот краснобровый полупудовый причуда
заснет?" Сидящий на дереве глухарь позволял выстрелить по нему, но обещание, данное Ёлюшке, я нарушить не мог. Если я выстрелю раньше времени, доверия Ёлюшке ко мне не будет. Он отругает меня и больше никогда не позволит стрелять по глухарям.

Сидя в ожидании темноты, вспоминаю Ёлюшке. Это удивительный человек, мне показалось, со странным поведением. Едет по тайге на лошади, обязательно
насвистывает мелодию или поет. Встречая зверей и птиц, он разговаривал с ними, как с людьми. Добычу свою на охоте долго и детально рассматривал, что-то про себя бормотал. Про зверей и птиц он мог рассказывать часами: об их повадках, местах обитания, характере каждого из них и т.д.

И надо же такому случиться, в то время, когда я был в глухарином плену, на лесной лужайке появился непрошенный гость. Увлекшись прилетевшим глухарем, разинув рот, я не заметил, как на проталине появился медведь. Выйдя на лужайку, медведь приостановился, затем, приподняв голову, стал водить носом по сторонам. Мощный зверь, не уловив подозрительных запахов, опустил голову к земле и, медленно передвигаясь вперевалку, начал пастись на первой весенней зелени. Когда горбатый медведь находился от меня на расстоянии не более двухсот шагов, я на всякий случай приготовился к выстрелу. В этот момент я чувствовал себя неуютно, и в голове повторялась мысль: " Что делать?" Время идет, медведь, ничего не подозревая, спокойно занят своим делом, а я, не спуская глаз, посматриваю на лазовую талину, чтобы в случае чего, ради спасения, залезть на эту лесину. Моему терпению пришел конец, когда медведь, обследовав половину поляны, оказался очень близко от меня. А когда он
замешкался на одном месте, подставив мне бок, я взвел ударник по пистону, навел шестигранный дульник ствола с мушкой в правую лопатку зверя и бабахнул с Елюижевской длинноствольной шомполки. Когда грохнул выстрел, медведь вроде бы упал, а затем, громко рявкнул и, пыхтя, пробежал до вершины перевала, потом вдруг остановился и посмотрел в мою сторону, еще раз громко рявкнул и скрылся с моих глаз за холмом. Пока я был увлечен убегающим медведем, глухарь, словно оглохший от выстрела, сидел, притаившись, высоко
вытянув шею. Долго не раздумывая, я зарядил ружье дробью. Наступили сумерки, они сгущались очень быстро, и глухарь был еле заметен на дереве. Я выстрелил по нему. Он камнем упал на землю прямо у моих ног.

Не успел я опомниться, как в гору ко мне прибежал Ёлюшке с топором. Приблизившись, Ёлюшке спросил меня: "Что случилось?" Я ему рассказал все как было. Тогда Ёлюшке попросил, чтобы я ему рассказал все подробнее и показал на месте, где находился медведь, как он стоял, когда я в него стрелял, как медведь повел себя после выстрела. Мы подошли на то место, на котором находился медведь в момент выстрела. Ёлюшке, внимательно приглядываясь к месту, поднял с земли несколько волос медведя, затем, долго разглядывая их, сказал, что, возможно, пуля попала в зверя. После этого Ёлюшке, присматриваясь, медленно пошел по следу медведя. Я последовал за ним.

По следам было видно, как крупный зверь после моего выстрела с таким крутым намерением бежал в гору, что от его сильных и тяжелых лап, острых когтей земля глубоко продавливалась и комками разлеталась по сторонам.

Ёлюшке внимательно посмотрев в сторону ушедшего медведя, сказал: "Тайга большая, в ней много зверей и птиц. Но этого медведя нам хозяин тайги не отдал".

Медведь ушел. Было ясно, что он ранен и, видно, он ушел залечивать свои раны. Мы вернулись к стану и долго беседовали.

Между тем, разделывая тушу убитого медведя, Ёлюшке рассказывал, что в этого медведя стрелял кто-то лет пять тому назад. Этот медведь особый, таких медведей в тайге мало. Посмотрите, какие длинные, острые и загнутые когти. Он хищник, поэтому у него крепкие мощные когти, любого животного разом задавит. Ёлюшке обвел взглядом медведя и сказал, что этот медведь весом пудов 30, ширина передней лапы - с четверть, длина задней стопы - две четверти, когти на передней лапе длиной со средний палец на руке человека.

Пули, извлеченные из тела медведя, мы с Ёлюшке поделили: две пули взял я, две пули взял мой старший друг. Выходит, в этого медведя я стрелял дважды: первый раз - на глухарином току, второй раз - сейчас, наповал.

Утром, когда яркий солнечный диск поднялся выше горы Озого со свежеванием убитого медведя было все закончено. Плотно заполнив свои желудки на целый летний день, нанизав на деревянные шампуры шашлыки из свежего медвежьего мяса, прямиком отправились все на покос - была
горячая пора сенозаготовки.Ёлюшке и Сергею поручили заняться мясом и шкурой медведя.

В заключение хочу рассказать о некоторых суевериях, которые строго соблюдались алтайцами-охотниками в отношении с медведем - хозяином тайги.

Громкий разговор и смех в адрес медведя не допускался.

Если в семье охотников рождался малыш, ему клали под
подушку коготь медведя или подвешивали его над люлькой от сглаза, желая ребенку счастья.

Коготь из передней лапы медведя алтайские охотники носили как талисман, приносящий удачу не только на охоте, но и в повседневной жизни.

Шаманы, верившие в духов, в своем необходимом атрибуте носили несколько когтей от самых крупных медведей»

Если охотники собирались идти на медведя, об этом женщинам не полагалось говорить.

По суеверию алтайцев там, где убивали медведя, нужно было обязательно голову медведя повесить на дерево, мясную мякоть с костей срезать, а кости похоронить-закопать в землю. Если такой обряд не соблюсти, то считалось, что злые духи, сородичи медведя будут преследовать и мстить за своего убитого собрата.

Есть другой обычай. Когда охотники убивают медведя, снимают шкуру, голову отрезают, надевают на колышек взором на восток и говорят: «Придя на тот свет, не говори, что тебя убил человек, а скажи, что упал со скалы и разбился». Этим самым люди старались отвести возмездие страшного зверя от себя. Тем более, что алтайцы считали медведя своим собратом.

За годы советской власти, в связи с повышением общеобразовательного уровня и пропагандой атеизма все суеверия алтайцев канули в прошлое. Вместе с тем, надо отметить, что хищническое истребление таежных животных привело к большому сокращению их числа, а многие вошли в Красную книгу.

Украина, г.Котовск,
март 1994 г.

Глава из книги «Кедр – дерево жизни. Записки алтайского охотника»,

Барнаул, 1998 г.

Дата добавления: 2015-10-21