Помнится прежний Арбат: Арбат прошлого; он от Смоленской аптеки вставал

СТАРЫЙ АРБАТ

Помнится прежний Арбат: Арбат прошлого; он от Смоленской аптеки вставал

полосой двухэтажных домов, то высоких, то низких; у Денежного - дом

Рахманова, белый, балконный, украшенный лепкой карнизов, приподнятый круглым

подобием башенки: три этажа.

В нем родился; в нем двадцать шесть лет проживал194.

Дома - охровый, карий, оранжево-розовый, палевый, даже кисельный, -

цветистая линия вдаль убегающих зданий, в один, два и три этажа; эта лента

домов на закате блистала оконными стеклами; конку тащила лошадка; и фура,

"Шиперко", квадратная, пестрая, перевозила ар-батцев на дачи; тащились

вонючие канализационные бочки от церкви Микола на камне до церкви Смоленские

божия матери - к Дорогомилову, где непросошное море стояло: коричневой

грязи, в которой Казаринов, два раза в год дирижировавший в Благородном

собрании танцами, в день наносивший полсотни визитов, сват-брат всей

Москвы, - утонул; осенями здесь капало; зимами рос несвозимый сугроб; и

обходы Арешева, пристава, не уменьшали его. Посредине, у церкви Миколы (на

белых распузых столбах), загибался Арбат; а Микола виднелся распузым столбом

колокольни и от Гринблата, сапожника (с Дорогомилова, с площади); в церкви

Миколы венчался с Машенькой Усовой Северцев, А, Н., профессор; Микола -

арбатский патрон; сам Арбат - что, коли не Миколина улица? Назван же он

по-татарски, скрипели арбы по нем; Грозный построил дворец на Арбате; и

Наполеон проезжался Арбатом; Безухий, Пьер (см. "Война и мир"), перед

розовою колокольнею Миколы Плотника что не на камне бродил, собираясь с

Наполеоном покончить;195 Микола - патрон, потому что он видел Арбат: от

Миколы и до Староносова; и - от Миколы до "Праги";196 и, видя до "Праги",

предвидя Белград, за арбатцами, текшими в Прагу, в Белград, он не тек по

проливам до... Константинополя; староколенный арбатец, идя мимо, шепчет

молитву "Арбатскую" - может быть?

Крепись, арбатец, в трудной доле:

Не может изъяснить язык,

Коль славен наш Арбат в Миколе, -

Сквозь глад, и мор, и трус, и зык197.

Микола ведь, изображенный на камне плывущим, державшим собор наподобье

сращенья просфорок, с мечом, в омофоре, - арбатца так радовал.

До Староносова длился Арбат; 198 от него, что ни есть, - относилось к

Москва-реке, к баням семейным, где мылся Танеев, С. И., композитор

известнейший; мыться с Плющихи ходили - и Фет и Толстой, на Плющихе

живавшие; Писемский, кажется, под боком жил; бани прочно сидели меж Мухиной

и Воронухиной горками; с горок тех - первые зори увидел я: у Воронухиной; в

Первом Смоленском - живет Вересаев; жил - Батюшков П. Н. и жили -

Кохманские; близ Староносова жили: Нилендер и Лев Кобылинский.

Дом каменный, серо-оливковый, с "нашей" аптекой, с цветными шарами,

зеленым и розовым, принадлежавшими Иогихесу, аптекарю;199 с сыном его я

учился; папаша в пенснэ за прилавком пред банками с ядами, медикамент

отпуская, стоял; в боке дома - Мозгин, или "Мясоторгов-ля";200 Мозгин - в

котелке и в очках, с видом приват-доцента, филолога, гнулся к конторке, а

лиловолицые парни в передниках, ухающие по бычиной ноге топорами, средь

зайцев и тухлых тетерок, - метались; и мать говорила кухарке: "Тетерька-то -

тухлая: переходите к Аборину, а с Мозгиным надо кончить". Мозгин, в котелке,

в своей, в собственной, ездил в пролетке, гордясь своей, собствен-ной,

лошадью, бледно-железистой.

Далее - одноэтажное длинное здание (в двадцать четвертом году подновили

двухцветной окраской) лупело: Замятины, братья, - стариннейшее керосиновое

дело;201 Зензиновых, сыновей, - чай, сахары; сын-то, сын, говорят, стал

эсером; напротив - гнилые домки 202, зеленные лавчонки, фруктово-плодовые

протухоли, слизи рыжиков, постные сахары, морковь, халва и моченые яблоки;

среди всего - толстый кот.

И уже - "Староносов" (по черному золото), красный товар: сперва -

лавочка, потом лавчища; фасонистый галантерейный товар; Староносов был

городовой: стоял годы под нами, в скрещеньи Арбата и Денежного, - сизоносый,

багровый, моржовьи усы прятал в шубу; на святках ее выворачивал, вымазав

сажей лицо, и плясал по всем кухням; и папа, и мама, и дядя, и тетя, и я

отправлялись на кухню: с улыбкой смотреть на запачканный нос Староносова и

на меха его шубы; от жуликов он охранял; эти жулики с черного хода вводились

в пустые квартиры Антоном, вторым нашим дворником, пока Антона не выгнали в

шею, сперва протузивши: не стоит в участок тащить, потому что хозяин,

Рахманов, - приват-доцент Лейста, - в науку уйдя, дом забросил.

Профессор, Владимир Григорьевич Зубков, рядом жил, коль встать влево;

коль вправо, - проулком и за угол, - жили Бальмонты (поздней); в угловом

доме, наискось, много годов торговали различными средствами против клопов;

когда после, в двадцатом году, развалили тот домик, открылося изображение

дьявола: прямо в стене; и болтали: мол, здесь сатанисты года, под шумок,

алтарь дьяволу строили, голую женщину еженедельно кладя на алтарь.

Тут и Троице-Арбатская церковь, с церковным двором, даже с садиком,

вытянутым дорожкою в Денежный; там - и ворота; в воротах - крылатый

Спаситель; колодезь и домики: домик дьячковский, поповский и дьяконский; в

дьяконском, двадцатилетьем поздней, останавливался мой издатель, Алянский;

меня приносила Афимья, кормилица, - в садик; С. М. Соловьев здесь в салазках

катался позднее.

Протоиерей, Владимир Семенович Марков, сребрясь рыжевато-седой бородою,

волною расчесанных серых волос, благолепил лицом, не худым и не полным,

очком темно-синим и серою шелковой рясой (под цвет волос), крупным крестом,

прикрывающим маленький, академический крестик; он, стройно-прямой, с

наклоненной в приятном покое главою, неслышно ступал, восходя на амвон, где

дьячок ожидал с золотою широкою эпитрахилью, расшитою чтительницами; - после

в тихом величии руки над чашею он разводил, в предвкушении митры, слетевшей

собором Успенским, которого стал настоятелем, с императрицей яичком

обмениваясь в праздник Пасхи, которую цари встретили в Первопрестольной.

Величие великопостных служений прославило Маркова.

В церкви все знали, кто где проживает, как служит, какого достатка,

когда дети женятся, сколько детей народят, чем внучата в годах расторгуются,

когда успение примут они.

Байдакова, маман; сын - "Торговля строительными материалами"; дама

сухая, седая и строгая; шляпочка - током, с атласными серыми лентами;

рядом - невестка, шикозная, рыжая, очи - лазуревые; Байдаков поздней

старостой стал; и - безусый, безбрадый ступал, задыхаясь жирами, с

тарелочкой медной, бараний бурдюк, не живот, опустив пред собою самим: до

колен; говорили: жену-де - имеет; жениться ж - не может: мешает - живот.

До него Богословский (дом собственный в Денежном, с "белой

старушкою"-призраком, с Карцевым-книготорговцем, с профессором Гротом -

жильцами) был старостою нашей церкви, пронзив сердце дряхлой, трясущейся

дамы амурными стрелами, красным бульдожьим лицом с бородавками; а сын -

историк, профессор, профессорствовал над Москвой - сколько лет!

Богданов с женою и сыном (опять особняк, опять в Денежном) - гривенник

клал на тарелочку: он - коммерсант; Патрикеевы (дом на Арбате) - блондин

бело-розовый, дамочка с родинкой, с легким уклоном полнеть: ах, какая!

Мишель Комаров (опять дом на Арбате)203 - поджарый, стареющий, прежде гусар

и танцор, похищающий женщин, жен, тоже с похищенною женою, венгеркой,

склоняет колено здесь; после - катает венгерку, жену, - в шарабане с

английскою упряжью; и стоит говор: "Поехал Мишель Комаров в шарабане

английском: катает венгерку, жену".

Это - правильно.

Здесь прихожане - достойные люди; причт - тоже; хотя бы трапезник,

Величкин, имеющий Ваню, сынка, в золотом стихаре, проносившего свечу пред

дьяконом, выросшего в психиатра с всклокоченным воображеньем, со

склонностями к символизму, выскакивавшего на трибуну сражать: Мережковского

иль Вячеслава Иванова: в прениях Религиозного общества.

Тип!

Около церкви - Горшков: зеленная торговля;204 бывало, подвязанный

фартуком, "сам" перекладывает астраханские виноградины; более крупные - в

сторону улицы; черный такой, горбоносый, надвинет картуз на глаза - на

косые; из яблоков смотрит, как спелая клюква, - Горшчи-ха: в бурдовом

платке, с выражением едким и лисьим; их "чадо", в картузике -

"чего-изволите", - спинжак с выпускными - "два фунтика, фунтик" - штанами:

штиблетами щелкнет, взыграет цепочкой и розовым - "клюк-вы-с" - младым своим

ликом; отщелкнет на счетах какой-нибудь вальсик; и, счетную лиру поставивши

в воздухе, - дзакнет костяшками, всеми:

- "С полтиною рупь!"

Когда "чадо" венчалось, - то ахнул Арбат, запрудив тротуары у Горшковой

лавки: стояла карета, сквозная и белая вся изнутри, запряженная шестериком и

с гайдуч-ным мальчишкою в треуголочке; с кучером (в заду - перины);

Горшков-млад, во фраке, в штиблетах оранжевых, в белом жилетике, с бантиком

(цветик жасмин), в середине атласных и белых подушек кареты воссел, положив

две ладони на фрачных коленях; и - все десять пальцев расставил; и - десять

проехал шагов, отделяющих лавку от церкви, где ахнули хором "Гряди,

голубица".

Горшковова лавочка окнами - в Денежный; тут и дома: Богословского,

Берга, Истомина, с древом развесистым, из-за забора склоненным, где дом,

"Школа кройки", синявый, которым когда-то патронствовала мадам

Янжул; и - церковка, Покрова Левшина: берговский дом после строился:

Мирбах, германский посол, в нем убит: мировая история!205

Лундберг - при ней жил.

Напротив Горшкова - наш дом; внизу булочник Бартельс - не тот,

знаменитый206, а Бартельс-"эрзац"; отравлялись сластями его производства;

поздней уже в окнах открылся Торгово-промышленный банк (ныне тут продаются

предметы резинового производства).

Напротив - дом Старицкого, двухэтажный, оранжево-розовый, с кремом

карнизных бордюров и с колониальным магазином "Выгодчиков" (после "Когтев",

а после него - "Шафоростов"):207 чай, сахар, пиленый и колотый, свечи,

колбасы, сардины, сыры, мармелад, фрукты, финики, рахат-лукум, семга,

прочее - чего изволите-с! Выгодчиков - за прилавком: курносый, двубакий,

плешивый и розовый, в паре прекраснейшего василькового цвета, в пенснэ,

перевязанный фартуком:

- "Сыру?.. Мещерского? Есть... Вы, сударыня, видите сами: слеза...

Поворачивайтесь!"

Молодцы - поворачиваются; и - летит молодец: с колбасой, и - летит

молодец: со слезой от мещерского сыру!

- "К которому часу прислать?.. Так-с: будет прислано!"

И отвернется солидно, достанет часы золотые с массивной цепочкой,

зевнет; лишь для шика он, собственник дачи, весьма элегантный своим котелком

и покроем пальто, когда бродит с газетой в руках по бульвару Пречистенскому,

зажимая тяжелую трость с набалдашником, - здесь подпоясался фартуком, как

молодец с молодцами; сынок, "коммерсант" [Ученик коммерческого училища],

третьеклассник, бивал поливановцев, нас, при заборе, - как раз под балконом,

с которого граф Салиас, старичок-романист, любовался закатом весною, когда

поливановцы, мы, возвращались с экзамена Денежным; раз, поплевавши в кулак,

этот Выгодчиков-третьеклассник, воскликнув "не хочешь ли в рожу", - с

размаху скулу мне взбагрил; я - бежал от него, подняв ранец. Он после стоял

за прилавком, указывая на слезу от мещерского сыра.

Как Выгодчикова мне забыть, коли первое слово мое продиктовано им:

поднесли годовалым к окошку; в колониальном магазине Выгодчикова зажигали

огонь; я затрясся; и первое слово, "огонь", - произнес; Прометеев огонь для

меня просто - "Выгодчиков".

Над ним жил симпатичный профессор Угримов, Иван Александрыч, а в гости

ходил к нему Александр Иваныч, профессор Чупров; и Иван Александрыч и

Александр Иваныч с Ивановым, Иван Иванычем, сиживали у Ивана Иваныча:

Янжула, где и Иван Христофорович Озеров сиживал, не Христофорова, не

Клеопатра Петровна, которая сиживала не у Янжула: у Стороженки.

Дом - Старицкого, генерала, который садился в пролетку, в кровавых

лампасах, запахиваясь в свою бледного цвета шинель на кровавой подкладке;

бифштекс - не лицо: бритый; серая в яблоках пара несла его; он - прототип

"генерала": ребенку, мне; "Старицкие" - говорил я, бывало, увидевши двух

генералов: что это есть род стариков, что командуют армиями и воюют, - не

знал; и все думалось: серая в яблоках пара под синею сеткой по улицам носит

их: тоже - род жизни.

И "Старицких" я уважал; офицеры с пунцовым околышем, полненькие, при

портфелях, - не трогали; много их бегало вкруг шоколадно-кофейного дома

Военно-окружного суда; и меж ними - "брелок", офицеришка; прежде он розовый,

нежный, околыш носил; бегал пыжич-ком (грудь - колесом, зад - другим

колесом), с двумя бачками, рыженькими, на кривеньких ножках, дугою волоча за

собою длиннейшую саблю; а мама, Екатерина Ивановна, с ними Надежда Ивановна,

Вера Ивановна - как в один голос:

- "Ну как с ним в мазурку пойду я! Его бы брелоком на часики!"

Папа же морщился, рявкая:

- "Сальник".

Ходил капитан, екатеринославец, с околышем красным, Банецкий, мазурки

откалывавший на балах, - с Пустоваловой, с мамой, с Мазуриной, с Лесли, с

графиней Ланской, с Гамалей, с Востряковой, мамашей, - комплексом тогдашних

московских бэльфам;208 как породистый конь, жеребец, бьет в конюшне копытом,

так бил сапогом о сапог лакированный мысленно он день и ночь, приготавливая

разговор за мазуркой на бале ближайшем с московской красавицей; он

перещелкивал всех, открывая мазурку; плясал в первой паре; и редко плясал во

второй; Подгорецкий и Постников, - те вырезывали на Патриарших прудах

вензеля ледяные: коньками. Банецкий, подняв эполет, оборвавши полет над

паркетом, схватясь двумя пальцами за бакенбарду и даму оглядывая сверху

вниз, придробатывал лишь каблуками подкованными, превращайся в мумию, как

фараон, Рамзес, - корпусом; и наводили бинокли; и дама не знала, что делать,

как перетоптывать ей - перед задержью этой.

Вдруг, щелкнув и пав на колено, швырнув вкруг себя свою даму, вскочив,

как взрываясь ногами, стрелою разрезывал воздух; и, точно пловец на

саженках, вывертывал правым и левым плечом и скользил на носках, точно на

плавниках, - нежно-нежно; потом - боком, скоком, как конь, сапогом воздух

храбро забрасывал; и сапогом о сапог - бил.

Играли - на тотализаторе; и - на Банецком: с какою красавицей? И - в

какой паре: второй, первой, третьей? Сжигаемая, как огнями, красавица,

стиснувши веер, бледнела и падала в обморок - от ожидания ангажемента, глядя

вожделеющим оком, как вздрагивает в ожидании мазурок икра его, когда

беседовал, не приглашая.

Уже - пригласил!

С кем он шел в первой паре, той - выдан диплом; на всю жизнь:

"Танцевала с Банецким"; и значило это, что первая, или вторая, иль третья по

счету красавица; уже с шестою по счету не щелкал; круг тесный танцорок; к

нему пробивалися, сил не щадя, перепудриваясь, оголяясь, ресницы черня,

протыкая прически эгретками, к Минангуа приставая, чтобы туалет был такой, о

каком только грезил парижский портной, чтобы Минангуа улетала в Париж; а

Банецкий ходил по Арбату, под Пашковым, под парикмахером210. Тот - тоже

центр: утонченнейше Пашков стриг бороды; рукою белою, нежною, взявши

щипцы, - завивал парики; он, подстриженный и подвитой, в кудерьках

бонвивана-художника, в белом жилете, худой и высокий, с бородкою острой,

а-ля италъэн, простирал свои хлопоты над процветанием волосяного покрова

макушечной и подбородочной части - у Янжула, у Комарова Мишеля, у К. Д.

Бальмонта, меня, Соловьева; весной, разрешенные батюшкой Марковым от

окаянства и грехов, разрешались у Пашкова номером первым машинки от

волосяного покрова; здесь сиживал я: гимназистом, студентом, писателем

"Белым", пока благодатная бритва "жилет", мною приобретенная, не перерезала

связей с родной парикмахерской, где, схватив за нос, бывало, меня, черноокий

поляк (в услуженьи) беседу со мной заводил о Тетмайере и Пшибышевском; два

пашковских сына, художника-строгановца, увлекались "Весами", читали меня и

Бальмонта; и в "третьей волне символизма" участвовали; их папа, уж седеющий,

нежную руку протягивал к полу:

- "Знавал-то - таким вот, еще не писателем, - Бо-ренькой-с!"

Входишь - сидит промыленный и белою простыней закрытый Бальмонт,

вздернув кончик бородки в шипящие одеколонные токи.

Попова старинная "Виноторговля" граничила с Пашковым; кофейно-кремовый

домик как тортик; проезд со двора дома собственного Комарова, Мишеля, с

венгеркою, мимо кирпичного, красного дома, где "Ремизов";211 коли я был

обут, в том "заслуга"212 сапожника Ремизова.

Дом Нейгардта, одноэтажный, кисельный; и после - фисташковый; окна -

зеркальны: барокко; дом в пупринах, три этажа; цвет - крупа "Геркулес"; и -

чулочно-вязальное в нем заведение; дом угловой, двухэтажный, кирпичный:

здесь жил доктор Добров; тут сиживал я, разговаривая с Леонидом Андреевым, с

Борисом Зайцевым; даже не знали, что можем на воздух взлететь: бомбы

делали - под полом; это открылось позднее уже.

Меж Никольским и Денежным серый забор заграждал неприятные пустоши,

посередине которых уныло валялись могильные памятники, продаваемые на

Ваганьково; не понимали еще: это есть аллегория: в месте сем будет Арбату -

капут; полагали: под памятниками тот уляжется, этот; и - только. Перед самой

войной с места этого встал дом-гигант, унижал Арбатский район, двухэтажный,

облупленный, - восьмиэтажной своей вышиной213, чтобы в дни Октября

большевистскими первыми пулями в стекла приниженных "юнкерских" особняков -

тарарахнуть; единственный дом-большевик победил весь район; стало быть: и

надгробные памятники назначались - Горшкову, Мишель Комарову, маман

Байдаковой, Зензиновым, Старицкому или - "старому Арбату": всему!

Здесь кончаю обходы домов; знавал - все: от Горшкова до Гринблата;214

мог бы представить отчет о развитии писчебумажной "Надежды"215 (зеленая

вывеска, принадлежавшая сестрам, двум); сестры, "Надежды", бумагой,

чернилами, которыми написано все, что писал, меня долго снабжали, надежду

двоя; и позднее, наверное, стали "кадетками"; мог бы отчет написать о

седеньи мосье Реттере (специальный кофейный магазин), чернявом, проседом,

седом (в Новодевичьем - крест), о явлении Белова, колбасника, тяжким ударом

колбас поразившего Выгодчикова, отчего он торговлю свою передал; мог сказать

бы еще о "Распопове", мастере дел золотых, и о "Бурове", в буреньком домике,

угол Никольского: "Трости, зонты ".

В детстве круг интересов и знаний о мире граничил с Арбатскою площадью,

где - "Базбардис парфюмерия" ("Келлер" - потому) и где "Чучела" Бланка -

Харибда и Сцилла; и - океанская неизвестность за ними ("Америка" же -

Моховая); и далее - только стена шоколадного цвета и вывеска строгая в ней:

"Карл Мора"216 (а магазин "Друг школ" появился поздней); кто и что "Карл

Мора" - неизвестно; она, он, оно? Горизонт! Подведут меня маленьким; я

постучу в "Карл Мора"; и - назад: на Пречистенский.

Смутно лишь чуялось - там океан опоясывает, ограничивая "нашу" площадь:

Арбат, Поварскую, Собачью площадку, Толстовский, Новинский, Смоленский,

Пречистенку; домики, что над бульваром; и снова: Арбат; круг - смыкался:

арбатцы свершали свои путешествия в круге, прогуливаясь на бульваре

Пречистенском и воз-вращаяся Сивцевым Вражком домой: на Арбат.

Зато все, что свершалось в пределах арбатского мира, - опознано было:

подъехал купец Окуньков под портнихину вывеску (тут, на Арбате, портниху

завел); знают, что будут делать портниха и он, сколько времени (когда на

ночь, когда на вечер); едет, а от букиниста - Распопов идет; глядь-поглядь -

и мальчонку к Горшкову за рыжичками посылает - Горшчихе шепнуть; а Горшчиха

в бурдовом платке, всем и каждому - с лисьим лицом:

- "Под портнихой стоят окуньковские лошади".

Это всезнание вместе с домами и личностями сохранилось до самого до 901

года; бывало - студентом идешь; а из правого дома, за шторкою, - око; из

левого дома, из форточки, - высунутся: и согласно решают, что "Боренька",

мол, Николая Васильича сын, с "Апокалипсисами" под мышкою шествует в дом

Осетринкина, что у Остоженки, чтоб о семи громах мудрствовать; все же

эдакого вездесущего знания, как у Петрова (магазин его часовой на

Остоженке), - нет: седовласый, почтеннейший, интеллигентный Петров не

районный всеведец; он есть московский всеведец; и он - всемогущий: бывало,

билеты распроданы на бенефис Ермоловой; мать - прозевала: в отчаянии; и

Каблукова, профессора, - просит:

- "Иван Алексеич - билет". Он разводит руками:

- "Никак невозможно: одно остается - Петрова просить".

Разговор - в Благородном собраньи, в антракте концерта; на счастье,

средь тонных причесок, проборов, профессорских лысин серебряная борода и

серебряные, пыш-новейные кудри Петрова; к нему: обещается: может, - достанет

билет.

Достает!

Всемогущий, всезнающий и вездесущий Петров, - часовщик, заводящий часы

у Толстого и многих великих людей, - спутник жизни; сразил меня с первого же

появления к нему: починить часы; он - часы взял, повертел, записал, выдал

номер; и с тонкой иронией (не признавал декадентов, читая, конечно же,

"Русские ведомости"):

- "Что же, все продолжаете посещать Гончарову? Ну - как? Деньги -

дбстаны? Что теософия, - нравится?"

До посещения этого думал я, что вездесущие духи Петрова, ну, там -

аллегория; но посетивши - уверовал.

Средний арбатец, конечно, не тем был: он - Выгодчи-ков плюс Горшков,

разделенные на два; и недосягаемой высью, Ивановою колокольней над

"Выгодчиков плюс Горшков, разделенные на два", стояла культура не Дмитрий

Иваныча Янчина вовсе, а Иванова, Иван Иваныча, критика, или Ивана Иваныча

Янжула, оси пролеток ломавшего (грузен и толст); коли оси пролеток ломал,

предводительствуя всем арбатским районом, умопостигаемо производя свой

подсчет кулаков - староносовских, городовых и антоновских, дворничьих,

будучи даже фабричным инспектором, - делалось страшно за мысли немногих

юнцов, катакомбно живущих, считавших Иван Иванычей, двух, - не Ивановыми

колокольнями, в небо торчащими, скорей - Ивановой ямой; что, если Янжул

узнает про то да дворовым Антонам расскажет? Антоны, надевши тулупы,

студентов бивали ведь.

Делалось страшно: нас - мало; "их" - много; мы - хилые юноши; "они" -

мясистые мужи; меж ними и бытом Арбата - естественная эволюция: с

Доргомилова до Моховой; мужик сено приехал продать: на Сенную, на площадь;

глядь - уже с лотком на Сенной; глядь - уж он Староносов: лавчонку завел;

передвинулся, лавку расширил - Горшков; дело сладил - Мозгин, в котелке,

даже Выгодчиков; уже он Байдаков, уж Рахманов, имеющий собственный дом и

ученую степень: хозяин наш; сын будет Янжулом; а коли так, каждый - Янжул,

или - естественное увенчание сил, синтез духа тяжелого с телом

десятипудовым.

А мы?

Ощущали отрыв.

Хорошо вспоминать, когда прахом рассыпались камни канонов арбатских; в

описываемое время ведь "камни канонов" еще не стояли в музеях: над нами

висели, грозя раздавить.

Я раздав ощущал, по Арбату бродя и обдумывая свои мысли... о символах

под домом Старицкого, под Миколой на камне, глаза поднимая, чтобы не видеть

прохожих; и ласточки реяли, тихо вывизгивая, над крестом колоколенным.

Дата добавления: 2015-10-21