— Я любила вас!.. Вы были первым, кого я полюбила в дни своей юности!..
Филипп. Филипп в розовом. Филипп в голубом. Филипп в снежно-белом, расшитом золотом костюме... Филипп держит на руках Шарля-Анри... А вот он с охотничьим ножом в руке борется с матерым волком... Филипп был так красив и мужествен, что даже сам король звал его Марсом...
Она припомнила рассказ де Лозена и подумала: «Зачем он вызвался в ту разведку?»
Отодвинув полог, в палатку с поклоном вошел де Жевр, главный дворецкий короля.
— Сударыня, король пришел выразить вам свое сочувствие.
— Я никого не хочу видеть.
— Сударыня, но ведь сам король...
— Я не хочу видеть ни короля, — выкрикнула она, — ни кого-нибудь другого из своры трусливых, сплетничающих щеголей, составляющих его свиту и мечтающих о месте маршала!
— Мадам... — Жевр был шокирован.
— Прочь отсюда! Убирайтесь!... — Она зарылась в подушки, дрожа от гнева и горя.
Вдруг сильные руки подняли ее. В минуты отчаяния ее могла утешить и успокоить только надежная мужская поддержка. Она подумала, что это де Лозен, и, зарыдав еще громче, приникла к лацкану бархатного камзола, пахнущего ирисом. Она подняла глаза и встретила взгляд карих глаз, глаз короля. Никогда она не видела их такими мягкими и нежными.
— Я оставил их всех... Вся свита снаружи. Я прошу вас, сударыня, не поддавайтесь вашему горю. Ваша боль угнетает меня...
Анжелика встала на ноги и прислонилась спиной к золотистой стенке палатки. Ее глаза неотрывно смотрели на короля.
Когда она заговорила, голос ее дрожал:
— Я прошу ваше величество разрешить мне вернуться в свое поместье... в Плесси. Король заколебался.
— Я уважаю ваше желание, мадам. Я понимаю, что вам необходимо побыть одной. Поезжайте в свое Плесси. Я разрешаю вам остаться там до осени.
— Я хочу, сир, отказаться от всех своих обязанностей при дворе... — Анжелика обессиленно прикрыла глаза. Слезы вновь покатились по ее щекам.
— Обещайте мне, что вы вернетесь в Версаль, — настаивал король.
Она стояла неподвижная и молчаливая. Король испугался, что может потерять ее навсегда, и не стал настаивать.
— Версаль будет ждать вас! — мягко сказал он. Вот и все, что он сказал.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. КОРОЛЬ
Глава 16
Всадник галопом промчался по старой дубовой аллее, обогнул отразившую золотое великолепие осени, и остановился перед небольшим, некогда подъемным, мостом через ров. Через окно спальни Анжелика разглядела на всаднике ливрею цветов мадам де Севинье. Набросив бархатный плащ, не дожидаясь, пока служанка с письмом на серебряном подносе поднимется к ней, она сбежала по лестнице вниз. Отправив гонца на кухню и распорядившись, чтобы его хорошо угостили, она вернулась в комнату, удобно устроилась у камина и принялась за чтение полученного письма. Сейчас каждое послание представляло для нее большую ценность.
Заканчивалась осень, и не за горами зима, а какой скучной была последняя зима в Плесси! Замок в стиле Ренессанса, возведенный как летняя резиденция, был угрюм и холоден теперь, когда листья в Ниельском лесу уже опали. По ночам волки подходили к границам парка.
Лишь весна вносила в душу некоторое облегчение. Анжелика целыми днями носилась на лошади по окрестностям. Ее ближайшим соседом был старый гугенот Молин. Далее, в Монтелу, располагался замок ее родителей, где прошло ее детство с кормилицей и тетушкой Мартой и где теперь мирно доживал свои последние дни ее отец. Анжелику никто не посещал, кроме дю Круассека — грубоватого местного помещика, походившего своими манерами на медведя. Он старательно за ней ухаживал, и она порой не знала, как от него избавиться. Прочитав письмо, маркиза задумалась. Была ли у мадам де Севинье какая-нибудь затаенная мысль, когда она так подробно описывала положение мадам де Монтеспан, находившейся теперь в зените славы? Добрая и расположенная к людям, мадам де Севинье всегда относилась недоверчиво к Атенаис де Монтеспан. Она ею восхищалась, но не любила.
«Берегитесь, — говорила она когда-то мадам дю Плесси, — Атенаис из рода Мортемар прекрасна, как море, и так же безжалостна. Она может мимоходом проглотить вас, если не принять необходимых мер предосторожности...»
В ее словах была немалая доля правды, и Анжелика уже не раз убедилась в этом на собственном опыте. Так почему же все-таки мадам де Севинье так подробно описывает триумф Атенаис? Или она надеется, что Анжелика вихрем помчится в Версаль отвоевывать позиции, в сущности, никогда ей не принадлежавшие? Итак, мадам де Монтеспан — фаворитка, и король не сводит с нее глаз. Вот все и устроилось!
В дверь легонько постучали, вошла Барба, ведя за руку Шарля-Анри.
— Наш ангелочек хочет видеть мамочку...
— Да-да, — рассеянно отозвалась Анжелика, поднялась и взглянула в окно на унылый и безлюдный ландшафт.
— Можно ему здесь немножко поиграть? — спросила Барба. — Он бы так обрадовался. О, да у вас здесь прохладно. И камин потух!
— Подложите дров, огонь еще не погас.
— Так можно оставить здесь мальчика?
— У меня нет времени. Пока посыльный здесь, я должна ответить мадам де Севинье.
Вздохнув, Барба взяла мальчика за руку, и он послушно пошел с ней. Анжелика заточила перо, но не сразу села писать. Голос, к которому она не хотела прислушиваться, повторил снова: «Версаль будет ждать вас!?» Ей надо было подумать.
Были ли правдивы те слова? Версаль, наверное, уже забыл ее. Она сама того хотела. Месяц назад здесь, в Плесси, она радовалась разноцветью осени и бешеной скачке верхом по полям. Но сейчас приближалась зима, и мысль о скорых холодах угнетала ее.
Вошел лакей и спросил, где желает маркиза обедать — в своей комнате или в столовой? Конечно, в своей комнате! В зале холодно, а потом у нее не хватает смелости в одиночестве усаживаться за длинный обеденный стол, уставленный серебром. Она снова вдова!
Анжелика села перед камином. Одна! Нет с ней рядом мужчины, который мог бы посмеяться, глядя, как жадно она набросилась на еду... или восхититься ее руками, которые она два часа кряду растирала и мазала кремами... или хотя бы оценить прическу. Она вскочила, подбежала к зеркалу и долго изучала свое лицо.
На следующий день, по пути в Арманьяк, в Плесси заехали месье и мадам де Рокелор. Они сделали небольшой крюк, чтобы навестить маркизу де Плесси и передать ей послание от министра финансов Кольбера.
Герцогиня шмыгала носом и жаловалась на простуду, подхваченную в поездке. Но ее болезнь была скорее всего отговоркой, чтобы скрыть слезы. Она улучила момент, оставшись с Анжеликой наедине, и пожаловалась на своего мужа, увозившего ее подальше от искушений двора в свой самый отдаленный замок.
— Глупое время для ревности, — жаловалась она, — именно теперь, когда мой роман с Лозеном в далеком прошлом. Между нами ничего не было уже несколько месяцев... И чего хорошего он нашел в мадемуазель де Монпансье?
— Но ведь она внучка Генриха IV, — ответила Анжелика, — уже одно это кое-что значит. Хотя мне не верится, что Лозен рискнет заигрывать с принцессой. У него никогда не бывает серьезных намерений.
Мадам де Рокелор, напротив, утверждала, что его намерения самые серьезные. Великая Мадемуазель будто бы уже просила у короля разрешения на ее брак с де Лозеном.
— И жаль, что никто не слышал его ответа.
— Утверждают, что он сказал: «Посмотрим!» Его как будто смущает страсть принцессы к де Лозену, хотя он сам очень привязан к Пегилену. А вот королева, герцог Орлеанский и Генриегта Английская были просто оскорблены... И мадам де Монтеспан тоже. Она прямо вслух выразила свое мнение.
— А ей-то какое дело? — удивилась Анжелика. — Она ведь сама не королевской крови.
— Но зато она из рода Мортсмар. И она хорошо знает, кому что подобает. А Пегилен из простых гасконских дворян...
— Бедный Пегилен! Я надеюсь, что вы все же не стали презирать его?
— Увы!.. — Мадам Рокелор залилась слезами.
Письмо Кольбера оказалось содержательным. Не упоминая о дворцовых сплетнях, не интересовавших его, он просил мадам дю Плесси вернуться в столицу и заняться делами, которые под силу лишь ей одной. В недалеком будущем в Париж должен будет прибыть посол иранского шаха — Бахтиари-бей. И Кольбер выражал надежду, что посредничество Анжелики поможет заключить выгодные соглашения.
Внимательно изучив послание, маркиза дю Плесси решила, что ей не следует откладывать возвращение в Париж.
На сборы ушло несколько дней. Прибыв в столицу, она сразу же отправилась в Версаль. Кругом лежал снег, было холодно. Но, невзирая на это, король ежедневно совершал прогулки по парку. И теперь со своей свитой он медленно шествовал мимо фонтана Аполлона. Анжелика приблизилась и присела в реверансе.
— Какой приятный сюрприз, — слегка кивнув ей, заметил король. — Я полагаю, что королева тоже будет рада увидеть вас.
— Я уже засвидетельствовала свое почтение ее величеству, и она милостиво выразила свое удовольствие видеть меня.
— Я разделяю ее чувства, сударыня.
Сделав еще один легкий поклон, король повернулся к принцу Конде и продолжил прерванный разговор.
Маркиза дю Плесси присоединилась к королевской свите. Она внимательно осмотрелась вокруг и с удивлением обнаружила, что ее наряды выглядят здесь старомодными и провинциальными. Однако мадам де Монтеспан, заметив ее, приветливо улыбнулась и даже помахала рукой, будто радуясь предстоящей встрече.
Атенаис явно похорошела. Ее разрумянившееся на морозе лицо выглядывало из мягких блестящих мехов. И меха, как отметила Анжелика, были превосходны.
Муфта короля была сшита из того же меха, что и капюшон мадам де Монтеспан, и висела на золотой цепочке. Многие придворные дамы и кавалеры уже последовали его примеру. Герцог Орлеанский обсуждал новую проблему с мадам де Тианж:
— Просто божественно!.. Преклоняюсь перед русскими!.. Их посланник привез сюда три полных фургона мехов. Лисьи и медвежьи шкуры, чудесные соболя!.. Смотришь на такую красоту и удивляешься — невообразимая прелесть!.. И, значит, нашим муфточкам, похожим на тыкву, приходит конец, — добавил он, глядя на экипировку маркизы дю Плесси. — Маленькая муфта не имеет вида и выглядит слишком убого, чтобы ее носили наши дамы. У меня сейчас муфта сделана из каракуля. Посмотрите, мадам, какие на ней причудливые завитки!..
Свита двигалась по Королевской аллее к дворцу, в окнах которого блестели лучи уходящего солнца. Все печи и камины дворца топились, и клубы белого дыма поднимались из труб к прозрачному небу.
Температура во всех помещениях была вполне терпимой, а в зале Венеры, где находился уже сервированный королевский стол, стало даже душно. Смущенная Анжелика постаралась спрятаться в углу, а муфту — по словам герцога, похожую на тыкву, — забросила подальше. Да и траурный черный цвет ее платья вовсе не подходил ко двору.
Анжелика смотрела на мадам де Монтеспан, сидевшую за королевским столом, весело болтавшую и смеющуюся. Атенаис была дамой высшего света в полном смысле слова. Новые привилегии, казалось, добавили последний мыслимый штрих ее элегантности и оживленности. И, конечно, все уже знали, что к Рождеству ожидается появление еще одного не вполне законного королевского отпрыска. В зале становилось все оживленней и непринужденнее, хотя этикет строго соблюдался.
Был тот день, когда простолюдинов допускали смотреть, как обедает король. Получившие такое право медленно проходили по залу, во все глаза разглядывая своего сюзерена. Хотя не в меньшей степени они восхищались и герцогом Анжуйским, прибывшим в Париж с «Младшей Мадемуазель» — принцессой Мари-Терезой, десяти месяцев от роду, также являвшейся членом королевской семьи. Они восхищались и мадам де Монтеспан — такой красивой и обаятельной и такой шлюхой!
Ремесленники, купцы и лавочники, с покрасневшими от холода носами, закутанные в теплые плащи, возвращались в Париж, гордые тем, что им довелось лицезреть своего монарха и его прелестную фаворитку, которую между собой они называли попроще...
Под самый конец трапезы Анжелика перехватила взгляд Флоримона, который с чувством собственного достоинства исполнял свои важные обязанности. После обеда общество направилось в залу Мира, и только тогда Флоримон, не торопясь, подошел к матери:
— Вы видели, мама? Правда, я хорошо справляюсь? Сначала мне разрешали только держать поднос, а теперь я ношу кувшин и даже пробую вино. Ну разве не чудесно?! Если кто-нибудь захочет отравить нашего короля, я отдам за него свою жизнь.
Анжелика поздравила сына со столь быстрым продвижением. Дюшен сказал, что он доволен Флоримоном. И хотя он был моложе всех королевских пажей, оказался самым воспитанным, обладая при этом хорошей памятью, врожденным тактом и чувством собственного достоинства. Словом, он уже стал настоящим придворным. К сожалению, королевская служба лишала его возможности оставаться товарищем по играм юного дофина. Госпожа Монтозье сама сказала об этом королю, и вот теперь он и главный виночерпий обсуждали вопрос: сможет ли Флоримон одновременно справляться с обеими обязанностями?
— Слишком много для него, — запротестовала Анжелика. — Ему ведь надо еще научиться читать!
— К черту латынь! Мамочка, разреши!..
Улыбнувшись, она покачала головой и заявила, что подумает.
Впервые за прошедшее время она близко видела сына. Правда, он дважды заезжал в Пуату, но их свидания ограничивались несколькими часами. Он похорошел. Может, чересчур худощав, но ведь он, как и другие, ел на скорую руку и когда придется, вечно недоедал и недосыпал. Он все еще был в трауре по отчиму и брату... Обратив внимание на одинаковый черный цвет их одежды, отражавшейся в роскошном зеркале, Анжелика погрустнела, вспомнив, что сын ее снова сирота, а сама она — вдова.
«Версаль будет ждать вас!» — припомнила она вдруг слова короля. Нет, никто ее не ждет здесь. Уже через две недели после отъезда о ней забыли — умы придворных были заняты положением мадам де Монтеспан. Анжелика огляделась по сторонам с чувством досады и разочарования. Внезапно ей показалось, что сейчас она увидит самого стройного и красивого из всех придворных — маршала Франции, Филиппа дю Плесси-Белльера... Но нет, его никогда больше не будет, он ушел навеки, его взяла земля.
Флоримон убежал, разыскивая гадкую собачонку принцессы Генриетты. Появилась королева и села рядом с королем. А подле них, образуя полукруг, расселись принцессы и принцы крови, а также дамы и кавалеры, имеющие привилегию сидеть в присутствии короля. Мадемуазель де Лавальер сидела на одном краю, а мадам де Монтеспан — на другом.
Лакеи стали разносить бокалы с ликерами и прохладительными напитками. И вдруг, нарушив тишину, раздался голос короля:
— Месье де Жевр! — обратился он к дворецкому. — Будьте так любезны, принесите стул для мадам дю Плесси-Белльер!
Среди придворных, стоявших в отдалении, воцарилось молчание, и головы всех присутствующих, как по команде, повернулись в сторону Анжелики. Она шагнула вперед и заняла место рядом с мадемуазель де Лавальер. Когда возле нее остановился лакей, Анжелика взяла с подноса бокал с вишневой настойкой, и рука ее заметно дрожала...
— Ну вот, наконец-то вы удостоились чести сидеть в присутствии короля, — так встретила Анжелику мадам де Севинье. — Ах-ах, как чудесно! Все только и говорят о вас!
Мадам де Севинье прибыла в Версаль на представление новой пьесы Мольера.
— Завтра еще одна комедия, а потом бал. И еще через день... Я, право, не знаю всей программы, но мы останемся в Версале на всю неделю. Вы знаете, что говорят при дворе? Что таково желание мадам де Монтеспан, ненавидящей Сен-Жермен. Кстати, что она сказала о поступке короля, предложившего вам стул?
— Честное слово, не знаю! Я не слышала.
— Думаю, что она была готова убить вас. Если бы вы только взглянули на нее, — я уверена! — вы испытали бы двойное удовольствие. Как я!..
— Никогда бы не подумала, что вы — такое чудовище, — рассмеялась Анжелика.
— Какая уж есть, — ответила мадам де Севинье. Они протиснулись в двери театра и прошли вдоль кресел, отыскивая пустые места.
— Давайте сядем рядом, — предложила Анжелика. — После спектакля я бы хотела вместе с вами поехать в Париж. Мы с вами не беседовали уже много месяцев, и мне хочется наверстать упущенное.
— Вы сошли с ума? Вам же нельзя уезжать из Версаля! Теперь вы должны присутствовать за столом все время, пока его величество остается здесь!
В дверях возникла небольшая суматоха, и в залу вошла мадам де Монтеспан.
— Посмотрите-ка, кто пришел! — шепнула мадам де Севинье. — Она просто великолепна! Наконец-то Версаль имеет подлинно королевскую любовницу, которую можно поставить в один ряд с Габриэль д’Эстре и Дианой де Пуатье.<Диана де Пуатье — фаворитка Генриха II; Габриэль д’Эстре — фаворитка Генриха IV.>
Они занимались политикой, покровительствовали искусству, а самое главное — умели покорять мужчин и даже королей. Во время их правления Франция знала веселье...
— Почему же вы так хотите, чтобы я заняла место мадам де Монтеспан? — спросила Анжелика.
— Потому что мне жаль короля, — мадам де Севинье закрыла веер и вздохнула. — У вас есть все то же, что и у нее, и сверх того то, чего у нее нет. Вероятно, это и придает вам силу.
Занавес поднялся, но Анжелику мало интересовало происходящее на сцене. Она обдумывала слова, сказанные мадам де Севинье. Жаль короля? А было ли знакомо такое чувство самому королю? Пожалел ли он сам кого-нибудь, например Луизу де Лавальер, ставшую еще более худой, более печальной, чем обычно?.. Король заставлял ее появляться на всех приемах, то есть присутствовать на триумфе соперницы, что граничило с проявлением жестокости. Атенаис открыто третировала де Лавальер. Анжелика сама слышала, как она однажды обратилась к Луизе со словами:
— Луиза, помогите мне приколоть бант... Король ждет меня, и я не хочу опаздывать!
Просьба была жестокой и циничной. Бедная женщина повиновалась, боясь прогневать своего властелина, теперь не замечавшего ее. Что ждала она от такого унижения? Неужели она надеялась таким способом вернуть человека, которого она обожала? Нет, непохоже. Досужие сплетницы утверждали, что она уже не раз просила у короля разрешения удалиться в монастырь, но тот оставался глух к ее жалобным мольбам.
Анжелика наклонилась к мадам де Севинье:
— А почему бы королю не позволить мадемуазель де Лавальер покинуть двор?
Не отрывая зачарованных глаз от сцены, где шло представление последней комедии Мольера, та ответила:
— Из-за маркизы де Монтеспан. Луиза нужна для отвода глаз ее мужа. Пока она здесь, можно утверждать, что все сплетни о мадам де Монтеспан — просто досужая болтовня.
Маркиза дю Плесси кивнула в знак согласия и принялась наблюдать за происходящим на сцене. Мольер, как всегда, остроумен.
Но почему Солиньяк и другие высокопоставленные члены Общества Святых Даров не переносят пьес великого драматурга? Сам Людовик был не согласен с ними, так как хорошо понимал, что истинный дух церкви не подвергался осмеянию. Король видел, что мишенью комедии являются фанатики, которые не украшали ни церковь, ни человечество. И, будучи верным христианином, он первый смеялся удачным шуткам.
Приверженцам Общества не оставалось ничего иного, как кисло улыбаться вслед за монархом, тем более что королева и все многочисленные принцы были на стороне Мольера.
После окончания спектакля в зале долго гремели аплодисменты.
В своих апартаментах Анжелика увидела Терезу и Жавотту, разжигавших огонь в камине. Надпись «Отведено для маркизы...» все еще оставалась на двери.
«Следует ли мне пойти и поблагодарить короля? — размышляла Анжелика. — Иди лучше подождать, когда он первый заговорит со мной?»
В дверь постучали, и вошла крайне возбужденная мадемуазель де Бриенн:
— Я так и знала, что старик алхимик поможет вам получить место за королевским столом! О, пожалуйста, мадам, прошу вас, научите меня — что мне пообещать ему, чтобы он помог и мне? Как он проделывает такое? Он дал вам порошок? Какой он на вкус?..
Казалось, она совсем потеряла голову, и Анжелика, как могла, стала успокаивать ее:
— Успокойтесь, ничего он мне не давал. Я и не видела его. Ведь я только что вернулась из глухой провинции.
— Значит, тогда старуха Ла‑Вуазен? Про нее говорят, что она могущественная колдунья, но я не осмеливаюсь пойти к ней, боюсь погубить свою душу... Но если уж нет другого способа, то... Скажите, что она сделала для вас? Неужели правда, что нужно зарезать новорожденного ребенка и напиться его крови?
— Не говорите глупостей, — возмутилась Анжелика. — Милая, вы меня утомили. Повторяю вам, что я не имела дел с колдунами во всяком случае для получения этого места. Король раздает милости по своей доброй воле тем, кого считает достойным награды, без всякой связи с черной магией!
Мадемуазель де Бриенн прикусила губу и затем продолжила развивать свою теорию:
— Все не так просто. У короля сильная натура, и никто не в состоянии заставить его сделать что-то. Только вмешательство потусторонних сил может подействовать на него. Взгляните только на мадам де Монтеспан. Как она всего добилась?..
— Мадам де Монтеспан может вскружить голову любому мужчине. Тут нет абсолютно ничего волшебного.
— Но ведь она не справилась с персидским послом, — возразила мадемуазель. — Похоже, он так и вернется в Персию, не получив приема у нашего короля...
Анжелика мгновенно вспомнила о письме министра Кольбера. Узнав у де Бриенн, где остановился Бахтиари-бей, она тут же решила навестить его. Она подумала, что успеет вернуться к полудню, если поедет с самого утра. И король не заметит ее отсутствия, если она возвратится к прогулке по саду.
На следующее утро она вызвала Мальбрана, двух лакеев, кучера и, немного подумав, добавила к ним Флипо, чтобы увеличить свиту и произвести благоприятное впечатление на персидского посланника. Теперь ее эскорт в голубых ливреях состоял из четырех всадников. Сама же она отправилась на своей любимой Церере.
— Я слышал, что он привез в подарок королеве ожерелье из ста жемчужин, — сказал Флипо.
— Уйми свои вороватые руки и постарайся как подобает сидеть на лошади.
Флипо, никогда не изучавший науки верховой езды, постоянно ерзал в седле, стараясь сохранить равновесие. Окружающие втихомолку потешались над ним.
— Посмотрите, что там впереди? — вдруг воскликнул ничуть не смущавшийся Флипо, заметив на перекрестке дорог большую толпу и конную стражу. — Мне кажется, там идет казнь, — продолжал он. — Беднягу собираются колесовать!..
Анжелика тоже увидела священника в черном и палача с помощником в красных одеяниях, неподалеку от дерева, голые ветви которого, подобно трещинам, четко выделялись на фоне свинцового неба. Казни такого рода часто производились в окрестностях Парижа, чтобы избежать скопления черни, как бывало во время казней на Гревской площади. Но такие предосторожности не уменьшали многочисленность толпы.
Колесо как орудие казни было завезено из Германии еще в прошлом столетии.
Осужденного привязывали к двум доскам так, чтобы руки и нога растягивались наподобие андреевского креста, то есть в форме буквы X. И палач перебивал и дробил их ломом.
— Мы не опоздали, — обрадовался Флипо. — Палачи только начали бить его по ногам.
Но маркиза дю Плесси разочаровала его. Она приказала своей небольшой кавалькаде промчаться мимо страшного места, чтобы не видеть страданий несчастного. Они уже перескочили через придорожную канаву, как вдруг их остановил властный голос:
— Стойте! Никто не проедет, пока не разойдется толпа! — К ним подъезжал молодой офицер, командовавший стражей.
Это оказался де Миремон, Анжелика знала его по Версалю.
— Разрешите мне проехать, сударь. Я хочу увидеть сегодня персидского посла.
— В таком случае позвольте мне лично проводить вас, — с поклоном ответил офицер.
Маркизе дю Плесси пришлось последовать за ним. Офицер провел ее вместе со свитой прямо к колесу, откуда раздавались вопли и стоны жертвы, которой дробили конечности. Анжелика опустила глаза, чтобы не видеть происходящего. И тут же услышала:
— Ваше превосходительство, позвольте представить вам маркизу дю Плесси-Белльер, желающую видеть вас.
Она подняла голову и увидела рядом с собой человека верхом на лошади.
У Бахтиари-бея были огромные черные глаза, обрамленные густыми бархатными ресницами, и тонкие брови. Вокруг рта росла густая курчавая борода. Его одеяние, перетянутое серебряным поясом, было подбито горностаем. Распахнутое сверху, оно обнажало кольчугу, украшенную филигранью. С плеча свисал парчовый плащ нежного розового оттенка, расшитый цветами из жемчуга. Голову его украшал тюрбан из белого шелка с эгретом, закрепленным алмазом.
Рядом с ним на лошади сидел маленький черный слуга, словно персонаж из арабских сказок. В свиту посла входили еще четыре рослых перса, тоже верхом на лошадях.
Посол даже не повернул головы на голос офицера. Его глаза были устремлены на колесо, и он старался не пропустить ни одного стона казнимого.
Миремон еще раз повторил свое представление, а затем объяснил Анжелике, что посол, видимо, не понимает по-французски. Им на помощь неожиданно пришел священник в сутане и с распятием на груди, на которого маркиза до сих пор не обращала внимания. Он направился к Бахтиари-бею и обратился к нему по-персидски.
Посол повернул пустые, невидящие глаза, но взгляд его тут же потеплел. Молодая женщина заколебалась, подать ли ему руку для поцелуя, и вдруг обратила внимание на то, что посол ласково гладит шею Цереры. Потом он заговорил надменным голосом. Священник переводил:
— Сударыня! Его превосходительство посол просит разрешения осмотреть зубы вашей лошади, чтобы узнать чистоту ее породы.
Скрывая досаду, Анжелика ответила, что ее Церера очень нервная и наверняка не захочет, чтобы незнакомец заглядывал ей в рот.
Священник перевел.
Перс улыбнулся, соскользнул с коня, встал рядом с кобылой и что-то ласково сказал ей. Животное вздрогнуло, само открыло рот, позволило осмотреть свои зубы и даже лизнуло его руку, украшенную драгоценными перстнями. В ответ тот любовно потрепал ее по холке.
У Анжелики появилось ощущение, будто ее предали. Она нервничала, чувствовала себя уязвленной и даже позабыла о несчастном осужденном, воющем на колесе. Перс же, скрестив руки на груди, низко поклонился ей в знак глубокого почтения.
— Его превосходительство утверждает, что видит первую лошадь, достойную своего имени, с тех пор, как сошел на берег с корабля в Марселе. Он хотел бы знать, имеется ли у короля Франции еще хоть одна такая же лошадь?
— Целая конюшня! — соврала Анжелика. Бей нахмурился и сердито заговорил:
— Тогда его превосходительство удивляется, почему король не счел возможным предоставить ему приличную лошадь, достойную его ранга посла. Маркиз де Торси, которого ему дали для сопровождения, оказался плохим наездником и... — Поток персидских слов лился рекой, а священник с трудом успевал переводить. — Посол говорил, что не видел ни одной женщины, достойной его... что ему не делают подарков... что за весь месяц пребывания во Франции его никто не посещал... Что женщины, которых к нему приводили, не прельстили бы и базарного носильщика... И он хочет знать, не означает ли ваш приезд, что король, наконец, опомнился и собирается оказать ему достойное уважение? При последних словах перса маркиза дю Плесси даже приоткрыла рот от изумления:
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |