При виде ножа девочка широко открыла глаза. Хныкнула, содрогнулась, тщетно попыталась двинуть конечностями.
Руджиери властно выкрикнул какое-то иностранное слово, резкое и шипящее, и кольнул девочку под ухом кончиком кинжала. Она застонала, струйка крови потекла по ее шее и побежала по ключицам и в ложбинку между грудей.
Колдун снова прокричал то же слово.
Свечи чуть притухли, но тут же вновь разгорелись; дым стал гуще. Мне показалось, что внутри его что-то образуется, что-то невероятно холодное, тяжелое и жестокое. У меня даже волоски на руках поднялись.
Руджиери выкрикнул условие соглашения: жизнь этой женщины взамен жизни Генриха, ее ребенок — взамен наследника.
Держа девочку за волосы, колдун поместил ее голову над тазом и вонзил кончик кинжала в белое горло. Затем быстро и решительно провел ножом под подбородком к противоположному уху. Кровь выплеснулась на ткань и, звеня, застучала по тазу. Руджиери чуть прищурил глаза, однако лицо его осталось неподвижным, углы губ решительно опустились.
Вот так я когда-то убила на конюшне мальчика. Я смотрела на кровь, но пугала меня не она, а сознание того, что я позволила ей пролиться, могу сейчас видеть ее и не приходить в ужас. Страшнее для меня было ожидание, сам момент убийства прошел очень легко. Руджиери сверкнул ножом — и человека не стало.
Когда кровь перестала бежать, колдун откинул голову девушки назад и открыл зияющую улыбку под подбородком жертвы. Он отпустил волосы, и бездыханная девочка упала на пол. Лицо ее было абсолютно белым, шея — черная от крови, взгляд устремлен куда-то вдаль.
Руджиери опустился рядом с девочкой на колени, словно собирался молиться, но вместо этого просунул кинжал под ее тугой лиф и потянул. Тонкая ткань легко порвалась, рубашки под ней не было. Грудь девочки была круглой и очень твердой, чудесная белая кожа, такая прозрачная, что можно было разглядеть тонкие вены, спускающиеся к крупным розовым соскам. Ее тело, хотя и немытое, было молодо и совершенно.
Руджиери провел рукой по ее животу, словно читая пальцами карту. С точностью опытного хирурга он вставил кончик ножа под грудину и аккуратно провел им вокруг живота к паху девушки, оставив красную полосу. Платье впитало кровь, ее оказалось меньше, чем я ожидала. Козимо отложил нож в сторону и попытался пальцами отодвинуть плоть, но это оказалось не так легко: мешал жир. Он снова взял нож и осторожно разрезал. Я прикрыла нос: запах был не из приятных.
Посреди дрожащего жира, оголенных мышц и блестящих внутренностей я увидела крошечный красный череп, уголок красного плеча… Руджиери запустил пальцы поглубже в живот девочки и потянул. Раздались чавкающие звуки, ребенок вышел наружу, окровавленная пуповина не пострадала. Я не видела лица младенца, и колдун его не вытер, просто отложил на простыню — жалкий маленький труп с огромной головой и слабыми конечностями, до сих пор присоединенный к матери.
Руджиери тихо выдохнул, и я взглянула на него. Его руки снова погрузились в живот мертвой девочки, и он вынул второй красный комок из плоти и костей, меньший по размеру. И снова исчезли его руки, и снова вынули младенца.
— Тройня, — сказал он изумленно. — Судьба улыбается вам, Катрин.
Четыре жизни за жизнь Генриха и трех его сыновей.
— Никогда больше, — прошептала я. — Никогда.
Колдун отлично понимал, что я имею в виду, и его радость померкла.
— Как часто я произносил эти слова.
О самом ритуале я помню совсем немного. Руджиери капнул кровью девушки на оникс, а затем взял немного крови от каждого младенца и брызнул ею на жемчужину. Мы оставили тела на сланце. Руджиери зажег лампу, мы уселись на табуреты, и колдун объяснил, что я должна как можно скорее переспать с мужем. Он отдал мне два смоченных кровью камня. Жемчужина — для меня, оникс — для Генриха. Оникс нужно было спрятать там, где муж проводит большую часть своего времени. А жемчужину мне следовало носить постоянно.
Дождь стучал по крыше и барабанил по камням у дома. Колдун приоткрыл ставни, я услышал шум дождя и отдаленный гром.
— Лошадь мадам Гонди, — вспомнила я, почему-то забеспокоившись, что животное промокнет, в то время как рядом лежали окровавленные жертвы.
— Оставайтесь здесь, — велел Руджиери. — Я приведу ее под скат крыши. Вам придется побыть здесь, пока гроза не закончится.
Он отворил дверь и исчез в темноте.
Я стояла у окна, хотя ночь и дождь не давали возможности хоть что-то увидеть. Колдуна не было так долго, что меня охватила паника. Возле дома, в темноте, меня поджидал кто-то старый, злобный и коварный.
В Козимо Руджиери не было ничего человеческого, я только что нашла тому подтверждение. Когда-то он говорил, что защищает меня, потому что это в его интересах. А что сейчас?
Дождь усилился. Зная, что Козимо меня не услышит, я позвала его, словно испуганный ребенок. Он появился на пороге неожиданно, будто произнесение его имени заставило его материализоваться.
С него потоками лилась вода, дождевые капли текли по щекам. Я дрожала, но попыталась скрыть свой страх насмешкой.
— Бедняга! Вы, наверное, плачете по ней и по ее детям?
Руджиери остановился в дверях. Края его век и ноздри покраснели. Он и в самом деле плакал.
— Не убеждайте меня, что чувствуете угрызения совести, — добавила я.
Такого лица я у него никогда не видела. Черты остались прежними, но оно помолодело, а в его глазах я заметила ненависть к самому себе, граничащую с безумием.
— Ни для кого другого, Катрин, — отозвался он хрипло. — Ни для кого другого.
Слова клокотали и застревали у него в горле.
Я слышала их, но отказывалась понимать. Я покачала головой и попятилась от него.
— Нет, это неправда. Вы не в первый раз совершаете столь ужасный поступок. Мне было известно о ваших преступлениях еще ребенком.
— Когда вы были в руках повстанцев, — промолвил колдун, — как думаете, как я вас защищал? Откуда, по-вашему, я получал сигнал об опасности?
«Талисман, — хотела я ответить. — Это талисман помог мне остаться в живых». Я закрыла глаза и ощутила, как тяжело он лежит на груди, скрывая зло, таящееся в сердце. Я не желала знать, что тогда сделал Руджиери.
Он кивнул. Слова, которые он так старался не выпустить, все же вырвались.
— Только из любви, Катрин.
Свечи, освещавшие изувеченные тела девушки и ее нерожденных детей, погасли. Свет лампы убрал чувство нереальности. Меня точно мечом поразило. Я опустилась на табурет, тот самый, на котором сидела девушка, когда Козимо поил ее вином.
Любовь.
— Только не говорите, что сделали это ради меня.
Я поняла вдруг, что бы почувствовал мой муж, если б я созналась в своем преступлении. Фраза колдуна десятилетней давности вернулась ко мне: «Мы с вами связаны, Катерина Мария Ромула де Медичи».
Ужаснувшись, я добавила:
— Я люблю только Генриха. И всегда буду любить только его.
Лицо Руджиери горестно напряглось, и он мрачно произнес:
— Я знаю, Madame la Dauphine. Я читал ваши звезды.
ГЛАВА 23
Дождь вскоре закончился. По дороге во дворец я остановилась неподалеку, передала поводья мадам Гонди, и она поехала в конюшню. Я ничего ей не сказала; думаю, она даже в темноте заметила, что я в ужасе.
Затем я немедленно отправилась в свои апартаменты и к ужину не спустилась, поскольку была не в состоянии вести светские беседы. Дрожащими руками я повесила на шею жемчужную подвеску.
Как бы я ни расстроилась, в ту ночь мне было необходимо переспать с Генрихом. Горничная подождала, пока я напишу записку, где я просила мужа посетить меня сразу же после ужина. Я намекнула, что случилось нечто серьезное.
Одна из фрейлин раздела меня, мадам Гонди причесала мне волосы, все еще влажные от дождя. Она молчала, но глаза ее задавали множество вопросов.
Спустя некоторое время Генрих постучал в дверь моей спальни. Я открыла сама. Муж остановился на пороге. Лицо его загорело на солнце: он много времени проводил на охоте. Меж бровей залегла озабоченная морщинка. Я видела по его глазам, что ему не хотелось ко мне идти, однако Диана его прислала.
— Вы плохо себя чувствуете, Madame la Dauphine? — осведомился он официальным тоном, теребя в руках бархатный берет.
До его появления мне казалось, что нервы мои не выдержат и я не смогу его соблазнить. Но при одном лишь взгляде на него я ощутила, как по телу разлилась горячая волна — дикая, странная, неизвестно откуда взявшаяся — и смыла все мои понятия о приличиях. Мне захотелось проглотить его живьем.
Я приложила палец к губам и закрыла дверь спальни.
Генрих смутился от такой прямоты и явно собирался уйти. Я ему этого не позволила. Словно та умалишенная проститутка, я просунула руку ему в трико и взяла за член. Другой рукой я стянула его трико до середины бедра, затем опустилась на колени и сделала то, чего раньше не делала: взяла его плоть в рот и взглянула на волнистые светлые волосы в том месте, где у меня росли тускло-каштановые.
Мои действия застали мужа врасплох. Поначалу он попытался меня оттолкнуть, потом притих и наконец схватил меня за голову и застонал. Его берет упал на пол, но он не обратил на это внимания. Член был покрыт венами, он покраснел, таким толстым я его прежде не видела. Он затвердел и готов был взорваться. Я водила губами вверх и вниз так быстро, что поранила верхнюю губу и почувствовала вкус крови. Тогда я быстро встала на цыпочки, взяла Генриха за плечи и поцеловала в губы, он тоже почувствовал вкус моей крови.
На этот раз Генрих меня не оттолкнул. Мое безумие заразило его, он обнял меня, наши языки переплелись, тела прижались друг к другу так крепко, что усилие заставляло нас дрожать. Жемчужина Руджиери больно колола мне грудь.
Я взяла мужа за руку и повела к кровати, его возбужденный член выпирал из-под дублета. Он ждал, когда я, как всегда, улягусь, но вместо этого я толкнула его на кровать, сняла с него трико и стянула свою рубашку. Затем разложила его, как Монтекукколи перед казнью, и уселась сверху. Я была мокрой, и он легко вошел в меня. Мы оба задохнулись от наслаждения.
Ощущение, охватившее меня, было нечеловеческим, в нем не было удержу, не было ни мыслей, ни эмоций, одно голое желание. Желание грубое, уродливое и прекрасное. В нем бились жизнь и зловоние смерти. Я была уже не Катрин и уже не в своей спальне. Мое лицо согревало дыхание сотни мужчин, грудь и вульву ласкали сотни рук. Я была бесстыдной. Мне хотелось, чтобы все они проникли в меня, чтобы мною овладел весь мир.
Я прижала ноги Генриха к кровати, мои губы впились ему в рот, я чувствовала вкус смерти и железа. Я укусила мужа за плечо и рассмеялась, когда он вскрикнул. Я смеялась, когда он стащил меня с постели, прижал грудью к стенным панелям, а сам вошел в меня сзади.
Все это было греховно и опьяняюще. Я стонала, отводила назад руки, царапала бедра мужа ногтями, тянула его на себя, чтобы он погрузился в меня еще глубже. А когда страсть достигла высшей чудеснейшей точки, он содрогнулся и закричал мне в ухо. Я тоже закричала, высоким пронзительным голосом — от невероятного удовольствия и непереносимого ужаса. В тот безумный момент мне привиделся блестящий красный череп нерожденного младенца.
Почудился голос Руджиери: «Только из любви».
Генрих вынул свою съежившуюся плоть. Я ощутила, что в меня попало его семя; первым желанием было выпустить его наружу, но так я ничего бы не добилась. Шатаясь, я легла на кровать, защищая жидкость, оросившую матку.
Генрих вытянулся на животе подле меня. Лицо его выражало удивление и недоверие.
— Катрин, — прошептал он. — Моя застенчивая невинная жена, что на тебя нашло?
— Дьявол, — отозвалась я, не улыбнувшись.
Муж слабо отреагировал на мрачность моего тона. Он недоумевал, однако на следующий вечер снова искал моих объятий. К этому времени я дала заколдованный оникс мадам Гонди и попросила спрятать минерал под матрасом Дианы.
Минуло три недели. Муж каждый вечер навещал меня в спальне. И я ненасытно набрасывалась на него, как только он появлялся на пороге. Мой аппетит не знал пределов. Я требовала, чтобы он входил во все отверстия, исследовал пальцами и языком каждый сантиметр моего тела. То же самое я делала и с ним. Наедине с любым мужчиной — с Руджиери, грумом, пажом или дипломатом — я чувствовала невероятное желание.
Однажды утром мадам Гонди читала мне список дел на день, а Аннета, одна из фрейлин, шнуровала мне корсет. Я была утомлена после ночи с Генрихом. Он уделил много внимания моей груди, и она так болела, что я отругала Аннету и велела быть осторожнее. Едва эти слова слетели с моих губ, как я испытала жар, озноб и тошноту. Я прижала руку ко рту и побежала к тазику, но не успела, и меня вырвало. Только я подумала, что все в порядке, как на меня накатил еще один приступ.
Предо мной поставили тазик, и я над ним наклонилась. Из носа и глаз текло. Я подняла голову и увидела, что мадам Гонди присела со мной рядом. Никакой тревоги в ее взгляде я не заметила, наоборот, она радостно улыбалась; я, глупая женщина, не сразу сообразила, в чем дело, а поняв, тоже улыбнулась.
Наш первый сын появился на свет в Фонтенбло девятнадцатого января 1544 года. Родился он вечером, зимнее солнце уже село, лампы отбрасывали длинные тени. Первый его крик был тонким и слабым. Я не успокоилась, пока его не положили мне на руки и я не увидела, что он нормальный младенец, хотя и слабый. Мы назвали его в честь покойного дофина и в честь короля. Тот был страшно доволен.
Так странно и удивительно стать матерью! К Ипполито, Клариссе, королю Франциску и Генриху я никогда не испытывала постоянной привязанности. Но прижав крошечного сына к груди, я исполнилась нежности и безграничной любви.
— Ma fils, [23]— прошептала я в прозрачное крошечное ушко. — M'ami, je t'adore… [24]
Слова чужого языка легко слетали с моих губ, хотя сама я никогда их не слышала, только видела на пергаменте написанными рукой Козимо Руджиери.
Маленький Франциск страдал от лихорадок и колик, но французские астрологи предрекли, что он долго будет здравствовать и править, пользуясь уважением подданных. У него будет много детей. Я не стала просить Руджиери составить гороскоп моему первенцу, поскольку знала, что уж он-то лгать не станет.
С появлением сына я обрела расположение короля и благодарность Генриха и испытывала огромное облегчение. Втайне я надеялась завоевать этим и любовь мужа, однако он неизменно уходил к Диане.
Я спрятала свою гордость и наслаждалась малюткой-сыном и компанией короля. Тот осыпал меня подарками, словно свою возлюбленную. Долгие часы я проводила с его величеством, вникая в искусство управления государством.
Также я ежедневно встречалась с Руджиери. Он дал мне крошечный серебряный талисман с Юпитером и велел положить под кроватку ребенка. Талисман должен был подарить младенцу хорошее здоровье. Мы ни разу не говорили об убийстве и о его признании в любви. Временами я смеялась его шуткам, иногда с него слетала маска спокойствия, обнаруживая нежность, но я предпочитала этого не замечать.
Диана верна была своему слову: Генрих посещал мою спальню. Моя дикая страсть приостыла, тем не менее я забеременела снова.
Уже на позднем сроке вернулась ко двору моя дорогая подруга Жанна. Ее брак с немецким герцогом был аннулирован — частично потому, что Жанне не удалось забеременеть, но главным образом потому, что король Франциск не исполнил обещание и не предоставил герцогу военную помощь. Я рада была видеть Жанну, она стала моей постоянной спутницей. Жанна была подле меня, когда на следующий год я родила дочь Елизавету.
Девочка была болезненной, как и маленький Франциск. Первое время мы боялись, что она не выживет. Она вела себя тихо, редко плакала. Я держала ее, спящую, на руках и разглядывала милое личико, пока не убедила себя в том, что мое преступление прощено.
Но радость, которую принесло появление Елизаветы, омрачила трагедия. Англичане заняли французскую часть Булони, и осенью 1545 года младший брат Генриха принял участие в боях. Во время передышки Карл и его товарищи оказались у дома, обитатели которого скончались от чумы. Полагая себя бессмертными, как водится у юнцов, они вошли в дом, посмеялись над трупами и стали кидаться друг в друга подушками. Через три дня Карл умер.
Его смерть отняла у короля последние силы. Много лет Франциск страдал от воспаления в половых органах, а также в почках и легких, но сейчас состояние его здоровья сильно ухудшилось, хотя горе не мешало ему отдыхать. Два года он колесил по стране, охотился, несмотря на болезнь. Я сопровождала его. Под конец он не мог сидеть в седле, поэтому во время охоты его носили на паланкине. Моя лошадь медленно ступала рядом, я постоянно занимала его разговорами, Анна и вся красивая «банда» мчались галопом за добычей. Генрих отправился в Анет, к Диане в замок, оставив на меня своего больного отца, однако я не обиделась.
Мы передвигались от поместья к поместью. В Рамбуйе я ехала рядом с Франциском, когда, сидя в паланкине, он потерял сознание. Я приказала слугам перенести короля в его комнату и вызвать врача. Я ожидала, что он поправится: за прошлый год ему несколько раз бывало очень плохо, но он выздоравливал.
Пока врач осматривал его величество, в аванзал, где я находилась, ворвалась герцогиня д'Этамп.
— Что случилось? — воскликнула она. — Позвольте мне пройти к нему!
Анна нетерпеливо дрожала. Она все еще была прекрасна; ее негодование было вызвано не настоящей тревогой за Франциска, а эгоистичным желанием сохранить своего защитника в живых. К тому времени придворные все чаще оказывали знаки внимания не больному королю, а дофину, влияние Анны слабело. Отказываясь принимать эту неизбежную перемену, она сделалась страшно требовательной.
Врач вышел из спальни короля. Из-под черной бархатной шапочки выбивались седые волосы, под глазами висели большие мешки. Я поднялась, но при виде его печального лица снова опустилась в кресло.
Голос его дрожал, когда он докладывал мне результаты осмотра: организм Франциска более не может сопротивляться. Хотя королю всего пятьдесят два года, недуг сломил его. Он сгнил изнутри.
— Вы лжете, — прошипела Анна. — Он всегда выздоравливал. Вы недооцениваете его силы.
Я повернулась к ней и тихо сказала:
— Убирайтесь. Убирайтесь, ваша светлость, и не смейте появляться здесь, пока вас не позовут, иначе мне придется вызвать охрану.
Анна задохнулась, словно я ее ударила.
— Как вы смеете! — ответила она. — Как вы смеете…
Ее челюсть дрожала от гнева, но я уловила в ее тоне нерешительность.
— Убирайтесь, — повторила я.
Она удалилась, бормоча ругательства. Я тут же повернулась к врачу. У того были красные воспаленные глаза и горестное лицо.
— Вы уверены?
Доктор серьезно кивнул.
— Полагаю, ему осталось несколько дней.
Я прижала руки к губам и закрыла глаза.
— Нужно послать за моим мужем. Он в замке у мадам Пуатье, в Анет.
— Я распоряжусь, мадам. Дофину сообщат, — заверил врач. — Вас спрашивал его величество.
Сморгнув слезы, я постаралась придать лицу спокойное выражение, затем встала и вошла в спальню.
Франциск сидел, опираясь на подушки, серый на фоне белой ткани. Был конец холодного мокрого марта; в камине пылал яркий огонь, и в комнате было очень жарко, однако король трясся под несколькими одеялами. Занавески были задернуты, лампы не горели, потому что от их света у короля болели глаза. В комнате стоял полумрак. Лицо короля страшно осунулось, но было полностью осмысленным. Увидев меня, он слабо улыбнулся.
Я тоже постаралась улыбнуться, но его не провела.
— А, Катрин, — произнес он дрожащим голосом. — Храбрая как всегда. Нет смысла притворяться. Я знаю, что скоро умру. Можешь плакать, если хочешь, моя милая. Твои слезы меня не испугают.
— Ох, ваше величество… — Я схватила его за руку. — За Генрихом уже послали.
— Не говори Элеоноре. — Король вздохнул. — Мне жаль, что я так плохо с ней обращался, да и тебе из-за этого многое пришлось пережить.
Я отвела глаза.
— Вовсе нет, ничего страшного.
— Не отрицай. Возможно…
Франциск поморщился и зажмурился. Я подумала, что это от физической боли, но, когда он открыл глаза, увидела слезы. Между тем он продолжал:
— Если бы я не отдал Генриха в заложники императору, возможно, он вырос бы другим человеком. Но он слаб…
У короля застучали зубы. Я плотнее закутала его в одеяла, окунула полотенце в тазик с водой, отжала и положила влажную ткань ему на лоб. Он с облегчением вздохнул.
— Эта женщина… Она крутит им, она и Францией станет управлять. Генрих совершил ту же ошибку, что и я. Запомни мои слова: она захватит всю власть. Она беспощадна, а Генрих глуп и не видит этого.
Король утомился и стал задыхаться.
— Не пускай сюда Анну. — Он стиснул мне руку. — Я был таким дураком. Мы с тобой похожи. Ты достаточно сильная, чтобы стараться для народа, даже если это разобьет тебе сердце.
— Да, — отозвалась я очень тихо.
Франциск посмотрел на меня с теплотой.
— Тогда пообещай мне. Пообещай, что все сделаешь для Франции. Пообещай, что сохранишь трон для моего сына.
— Обещаю, — прошептала я.
— Я люблю тебя больше, чем собственного ребенка, — заметил он.
На этом самообладание меня покинуло, и я разрыдалась.
Врачи ставили королю пиявки и пичкали ртутью, но состояние его заметно ухудшалось. Утром он меня не узнал. Днем снова пришел в себя и попросил священника.
Генрих приехал поздно вечером. Они с отцом хотели остаться наедине, без свидетелей. Герцогиня д'Этамп маячила в коридоре, глаза ее расширились от ужаса.
Я сидела на полу в аванзале короля, прижимаясь спиной к стене, и плакала, закрыв лицо руками. Франциск был моим защитником и лучшим другом. Всю ночь я так и провела на полу, прислушивалась к голосу Генриха за закрытой дверью. Утром явился духовник короля, епископ Макона. Я постаралась заглянуть в отворившуюся дверь и увидела осунувшееся лицо Генриха, его черные несчастные глаза.
Король меня больше не вызывал.
Когда в полдень за мной пришла мадам Гонди, я была слишком слаба и позволила отвести себя в комнату. Мадам Гонди меня вымыла и переодела в чистую одежду, но я не могла успокоиться, вернулась в апартаменты короля и снова опустилась на пол у двери его спальни. Тут показалась герцогиня д'Этамп, небрежно одетая, без румян на белом лице. Она не осмелилась заговорить со мной и осталась в коридоре.
В покоях короля раздался возглас Генриха. Я закрыла ладонями лицо и зарыдала. Герцогиня словно застыла. Дверь королевской спальни распахнулась, епископ Макона повернулся ко мне и опустил голову.
— Его величество король Франциск скончался.
Я не могла вымолвить ни слова. Герцогиня д'Этамп завыла в коридоре.
— Да поглотит меня земля! — крикнула она; в этом вопле я услышала не горе, а страх.
Герцогиня потеряла свою власть, власть фаворитки короля. Теперь она не могла оскорблять и обижать людей. Неужели она думала, что Франциск не умрет, что ее не настигнет возмездие врагов? К реальности она оказалась не готова. Я запомнила ее паническое настроение: она схватилась за щеки, за голову, подобрала юбки и помчалась прочь. Ее движению мешали высокие каблуки. С тех пор я больше ее не видела.
На холодный пол я садилась принцессой, а встала королевой, но радости от этого не почувствовала. Эта перемена принесла мне катастрофу, как и герцогине.
ЧАСТЬ VI
КОРОЛЕВА
МАРТ 1547 ГОДА — ИЮЛЬ 1559 ГОДА
ГЛАВА 24
Смерть короля изменила мужа. Генрих горевал по отцу, однако вместе с тем к нему пришла странная легкость, словно с отцом умерли его гнев и боль.
Первым официальным распоряжением нового короля стал роспуск министров и приглашение во дворец бывшего коннетабля Анна Монморанси, который потерял благоволение Франциска, но оставался в дружеских отношениях с его сыном.
Во многом Анн напоминал Генриха и Диану: консервативный, догматичный, не любящий перемен. И выглядел он соответствующе: он был плотного сложения, важно держался, старомодно одевался и носил длинную седую бороду. Генрих сделал его коннетаблем, а это была вторая должность после короля. Монморанси тут же поселился в соседних с королем апартаментах. Эти комнаты поспешно освободила герцогиня д'Этамп, бежавшая в сельскую местность.
Я уважала Монморанси, хотя и не испытывала к нему расположения. В его прищуренных глубоко посаженных глазах, в осанке и речи я чувствовала вызов. Он с пренебрежением относился к мнениям людей, однако был лоялен и, в отличие от многих, не воспользовался карьерой для собственного обогащения.
О Диане Пуатье этого сказать было нельзя. Она не только убедила Генриха передать ей все имущество герцогини д'Этамп, но и попросила подарить ей великолепный замок Шенонсо. Вдобавок Генрих отдал ей налоги, собранные по случаю прихода к власти — впечатляющая сумма, — и даже драгоценности из королевской казны — оскорбление, которое я постаралась не заметить, в то время как мои друзья страшно негодовали.
Мне Генрих выделил ежегодное пособие в двести тысяч ливров.
Также он устроил политические браки: свою кузину Жанну Наваррскую выдал замуж за Антуана де Бурбона, первого принца крови, который мог унаследовать трон после смерти Генриха и всех его сыновей. Бурбон был красивым мужчиной, хотя и очень тщеславным. Он носил золотое кольцо в ухе и пышную волосяную накладку, скрывавшую лысеющую макушку. К тому моменту он успел перейти в протестантизм, потом отречься и снова назвать себя гугенотом, и все это ради достижения политических целей. Я презирала такое непостоянство, однако радовалась, что этот брак позволил Жанне снова прийти ко двору.
Генрих повысил статус семейства Гизов — ветви королевского Лотарингского дома. Ближайшим его другом был Франсуа де Гиз, красивый бородатый веселый мужчина с золотистыми волосами и магнетическим взглядом серо-зеленых глаз. Он был приятен в обращении, очарователен и остроумен. Все поворачивали головы, стоило ему только войти в комнату. Он был графом, но Генрих сделал его герцогом и членом Тайного совета.
В этот совет Генрих включил и брата Гиза, Карла, кардинала Лотарингского. Карл был темноволосым, темноглазым, задумчивым политическим гением, известным своей двуличностью. Их сестра Мария де Гиз, вдова шотландского короля Якова, являлась регентом пятилетней дочери Марии, королевы Шотландии.
На тот момент в Шотландии царила смута, и маленькой Марии было опасно находиться в собственной стране.
— Пусть поживет с нами, при французском дворе, — сказал мой муж, — тут она и повзрослеет. Когда достигнет брачного возраста, вступит в брак с нашим сыном Франциском.
Многим это показалось мудрым решением: католичка Мария была единственным монархом Англии, признанным Папой. Если она выйдет замуж за Франциска, у того появятся права как на английский, так и на шотландский трон.
Девочка приехала в Блуа в шотландском наряде — темноволосая фарфоровая куколка с большими испуганными глазами. Французского языка она почти не знала. Ее речь — резкие гортанные звуки — сливались в единое целое, так что слов было не разобрать, однако свита их понимала. Марию сопровождали телохранители. От мускулистых гигантов в килтах, с грязными каштановыми волосами и прищуренными подозрительными глазами исходило зловоние: шотландцы презирали мытье и манеры в отличие от Марии и ее гувернантки Джанет Флеминг — белокожей красавицы с зелеными глазами и яркими как солнце волосами. Мадам Флеминг была молодой вдовой. Она быстро усвоила французскую культуру и обучила ей свою подопечную.
Я настроена была полюбить Марию, потому что чувствовала родство с этим ребенком. Соотечественники угрожали ей смертью, она вынуждена была бежать, и сейчас, напуганная и одинокая, оказалась в чужой стране. Как только меня известили о ее приезде, я тут же поспешила к ней.
В детскую я вошла без стука и увидела, что Мария стоит подле Франциска и критически его разглядывает. Девочка была худенькой и высокомерной, остренький подбородок надменно вздернут.
При звуке моих шагов она обернулась и воскликнула по-французски с сильным акцентом:
— Почему вы не приседаете? Разве не знаете, что находитесь рядом с королевой Шотландии?
— Знаю, — улыбнулась я. — А разве ты не знаешь, что находишься рядом с королевой Франции?
Девочка смутилась. Я засмеялась и поцеловала ее. Она тоже меня поцеловала — осторожное маленькое создание. От ее губ пахло рыбой и элем, а вся ее напряженная фигурка выражала сильное недовольство. Она была на два года старше Франциска, но уже намного выше. Мой трехлетний сынок едва выглядел на два года, и интеллект его развивался плохо. По временам я смотрела в его туповатые блуждающие глаза и видела призрак убитой идиотки.
Генрих обожал Марию. Он заявил, что любит ее больше, чем собственных отпрысков, потому что она уже королева. Я прикусила язык и не стала защищать от оскорбления своих деток. Франсуа и Карл де Гиз были счастливы, что их племяннице так сказочно повезло: когда Генрих умрет, наш сын будет править, а его жена Мария станет не только королевой Шотландии, но и Франции.
Восшествие на престол моего мужа принесло и другие перемены. Маленькая «банда» прежнего короля рассыпалась: герцогиня д'Этамп куда-то уехала и затерялась; ее ближайшую подругу Мари де Канапль, кокетливую и с ямочками на щеках, муж уличил в адюльтере, и ее изгнали из двора. Еще две женщины отбыли в Португалию с королевой Элеонорой. Та почувствовала, что Франции ей довольно, и решила дожить оставшиеся дни подальше от интриг.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |