Как это началось? Когда это началось? 12 страница

- Все будет хорошо. Я обещаю, - говорю я женщине, подхватывая ее за руку, ведя рядом с собой.

Я знаю, что не могу ей ничего обещать, что сейчас не та ситуация, когда такие обещания уместны. Я знаю, что лгу ей, она знает, что я лгу, но всем так хочется верить в эту ложь. Всем хочется иметь немного больше надежды, чем есть на самом деле.

Мы выбегаем на лестничную клетку, оглядываясь по сторонам и задаваясь одним и тем же вопросом – куда нам идти теперь? Попробовать найти другую квартиру? Но вряд ли с другими квартирами не произошло то же самое, что и с нашей. Если мы выбежим на улицу – нас наверняка уже будут ждать, встречая автоматной очередью.

- Нам нужно на первый этаж. Если поднимемся еще выше, то есть такая возможность, что мы уже никогда не сможем спуститься, - говорит Фрэнк, спускаясь вниз по лестнице. И мы следуем за ним без каких-либо обсуждений. Повсюду уже чувствуется запах дыма, откуда-то слышаться визг и крики.

Все пропиталось отчаянием. Все пропиталось смертью. Мы все как загнанные в ловушку звери, мечущиеся по закрытой клетке, ища хоть какой-то шанс спастись.

- Там, наверное, тоже все подожгли, - говорю я, хотя понимаю, что это уже не имеет никакого значения.

У нас просто нет выбора.

Опять те же закрытые квартиры, и все, что мы можем – это стучать, добиваясь, чтоб нас впустили, если там вообще кто-нибудь есть. Нет никакой уверенности, нет никаких гарантий, есть только попытки, которые могут увенчаться успехом и точно так же могут с треском провалиться. Либо все получиться, либо нас ждет неудача ценою в жизнь.

- Стучите везде. Каждый в разные квартиры – так будет быстрее, - скомандовал Фрэнк, и все принялись выполнять распоряжение.

Мы просто делаем все, что в наших силах. Никто не хочет умирать, каждый хочет верить, что он – точно не тот, кому не повезет. Каждый думает: «Я не могу умереть сегодня», но каждый понимает, что это лишь глупый самообман.

В один момент все кажется слишком безнадежным. Из-за дверей, в которые я стучал, не слышится человеческих голосов, слышится лишь треск огня. Он уничтожает все, неужели он уничтожит и нас?

В помещении стало заметно жарче, откуда-то с верхних этажей доносятся крики, откуда-то с улицы доносятся выстрелы. Мы все попали в ад, еще до того как умерли, нам всем попросту не повезло. Я стучу, колочу кулаками по прочным деревянным дверям, но в ответ слышу лишь собственный стук.

Надежды все меньше, ситуация кажется безвыходной, но я не останавливаюсь, никто не останавливается, потому что мы все знаем ради чего это.

Ради себя. Ради друг друга. Ради жизни, которую никто так просто не хочет отпускать.

- Эй! – вдруг позвал нас Фрэнк, и каждый тут же повернулся в его сторону. – Все сюда. Быстрее! – крикнул он, и дважды нам повторять не пришлось.

Времени нет, времени совсем не осталось.

- Пусть станут так, чтоб я мог всех видеть, - послышался глухой мужской голос из-за двери, когда мы подошли.

- Вы слышали, что делать, - сказал Фрэнк, и мы все стали близко друг к другу и лицом к двери, направив свои взгляды к глазку.

- Покажите свои руки, - снова заговорил голос, и все, кроме женщины с ребенком, одновременно подняли вверх руки, выполняя указания мужчины. – Хорошо. Я сейчас открою. Не делайте резких движений и проходите по одному, - сказал он, прежде чем щелкнул замок и дверь медленно открылась перед нами.

На пороге стоит мужчина, крупного телосложения, держа нас на мушке своего пистолета, но при этом не двигаясь, спокойно позволяя нам пройти внутрь.

- Спасибо, - говорит Майки, заходя первым, а остальные за ним только кивнули в знак благодарности, ничего не говоря.

- Держитесь подальше от окон – могут стрелять. Вы, - мужчина указал на женщину, успокаивающую ребенка на своих руках, никак не прекращающего плакать, - спрячьтесь в ванной, - он указал пальцем на дверь сбоку. – Там моя жена. Закройтесь вместе с ней и не открывайте до тех пор, пока кто-то из нас не скажет вам.

- Вы здесь живете? – спросил я, оглядываясь по сторонам и замечая обгоревшие шторы, черное пятно на паркете и стоящий в углу огнетушитель.

- Жили. Думаю, теперь так правильней говорить, - с явной досадой ответил мужчина. – После сегодняшнего вряд ли в этом городе вообще хоть кто-то останется.

- Отсюда надо как-то выбраться, - сказал Фрэнк. – Некоторые квартиры уже горят, и рано или поздно гореть будет все, весь дом.

- Я знаю, но надо еще немного подождать. Они не уйдут, пока не убедятся, что не оставили ничего живого после себя. Когда они не будут стоять под окнами, тогда сбежим отсюда.

Если нам удастся выжить сегодня, я буду считать это самым настоящим чудом. А пока... пока мы все еще в опасности. За нами еще придут, ведь мы должны быть мертвы. Все должны быть мертвы.

- Они будут проверять квартиры, - тихо сказал мужчина. – Они знают, что кто-то мог выжить, и их это не устраивает. Они успокоятся только тогда, когда увидят наши трупы. Но в таком случае, им придется постараться.

Гостей долго ждать не пришлось, и настойчивый стук в дверь не стал ни для кого сюрпризом. Мы знали, что это произойдет, мы уже ознакомились со сценарием. И теперь мы дошли как раз до того момента, когда либо убьют нас, либо убьем мы. Других вариантов нет, и мы готовы ко второму акту.

Сейчас мы выполняем то, что говорит нам хозяин квартиры, понимая, что тут следует подчиняться его правилам, а не устанавливать свои. Он сказал, что знает, что делать, что у него есть план, но посвящать в него нас он не стал, хотя Фрэнк очень настаивал на этом. Я видел, что Фрэнку не дает покоя то, что его держат в неведении, что он не знает, чего ему стоит ожидать, но в итоге он согласился на те условия, которые нам поставили. Делать то, что говорят.

Фрэнку с Майки пришлось спрятаться в спальне и не подавать виду, что они вообще есть в доме, я же остался в гостиной вместе с хозяином: он сел под столом, уже направив свой пистолет в сторону двери, а я спрятался с противоположной стороны за диваном.

Остается только молиться, чтоб план, о котором я ничего не знаю, увенчался успехом. Остается только молиться.

Стук продолжался не долго, и вскоре сменился полной тишиной, и только потом грохотом. Они выбивают дверь, и, судя по тому, как она начала трещать, долго выдерживать сильные удары она не сможет.

То, что произошло дальше, заняло не больше, чем полминуты, и я практически ничего не видел, сидя за этим чертовым диваном.

Когда раздался первый выстрел, я выглянул, чтоб увидеть, кем он был воспроизведен. В то мгновение, мужчина, принявший нас в свой дом, еще был жив, а дуло его пистолета слегка дымилось после выстрела. Но это было лишь мгновение.

И в следующую секунду мои глаза широко раскрылись от ужаса.

Выстрел. Мужчина хватается за живот, смотрит на свою руку, а потом поднимает удивленный взгляд.

Еще один выстрел в районе сердца.

Еще один. И на этот раз в голову.

Старый план больше не действует, он больше не актуален.

Теперь остается только импровизировать.

В комнате воцарилась тишина, и единственное, что нарушает ее – детский плач, доносящийся из ванной комнаты. Наверное, сейчас мой выход, моя очередь действовать, потому что кроме меня здесь больше никого нет. Мои руки трясутся, когда я тянусь к своему пистолету, и я сомневаюсь, что вообще сумею попасть в цель, но я должен. Я слышу шаги, но они направляются не в мою сторону, а наоборот отдаляются от меня. Наш гость идет туда, где сейчас прячутся две женщины с маленьким ребенком, он не знает, что я здесь, и, видимо, пока что не собирается никого искать. Что ж, он сам дает мне шанс его убить.

Я пытаюсь как можно более тихо и аккуратно вылезти из-за дивана, чтоб все так же оставаться незамеченным, чтоб потом осуществить свой собственный план.

- Вам лучше открыть дверь самим. Потому что, если это сделаю я, то вы можете об этом здорово пожалеть.

«Не открывайте до тех, пока кто-то из нас не скажет вам». И он не один из нас.

- Я предупреждаю последний раз. Иначе мне придется выломать дверь, - угрожает незнакомец, но я надеюсь, что его угрозы не подействуют.

Они не откроют.

- Хорошо. Больше предупреждений я делать не буду, - говорит парень, но прежде чем он успевает что-либо предпринять, я спускаю курок.

Предупреждений действительно больше не будет. Парень падает на паркет, и винтовка в его руках становится слишком тяжелой, чтоб он смог нанести мне ответный удар.

Я мало соображаю, что происходит, не соображаю, куда именно я попал, но с полной решимостью подхожу ближе к незнакомцу.

Я смотрю как он задыхается, теперь я вижу рану сбоку на его шее, я вижу как он умирает и понимаю, что шансов выжить у него нет.

Но я стреляю еще раз. Прямо в лоб.

Контрольный выстрел.

Еще пару секунд я просто стою и смотрю на труп под моими ногами. Я стою и смотрю, как на полу, под головой убитого парня растекается небольшая темно-алая лужица крови.

Он мертв, в этом сомневаться не приходиться. Он мертв, и это я убил его.

Я убил человека впервые в своей жизни, но вопреки всем моим ожиданиям я практически ничего не чувствую. Меня не трясет от шока, я не ощущаю тяжести вины за содеянное, мне не хочется упасть на колени и рыдать, а мое сердце не разрывается от боли. Мне не больно. Ни морально, ни физически.

Я просто смотрю на мертвое тело, ощущая, как меня переполняет пустота, как она заполняет каждую клеточку моего организма, моего сознания и моей души. Я только что убил человека, но сам этот факт меня ничуть не ужасает, меня скорее немного пугает то, что меня не мучает совесть, что отняв у человека жизнь, я не чувствую раскаяния. Может, это придет позже.

Может, мои грехи будут преследовать меня в моих ночных кошмарах. Может быть. Но пока что в моей голове крутится одна единственная мысль: я сделал то, что должен был сделать.

Разве в сложившейся ситуации у меня был другой выбор? Я должен был действовать, и кроме меня действовать было больше некому. Возможно, одно это убийство спасло целых пять жизней. И я не считаю свой поступок героизмом, но уверен, что он был вынужденной мерой. Нам приходится убивать тех, кто хочет убить нас – вот как мы теперь живем, и это неизбежно. Я просто борюсь за свою жизнь, за жизни своих близких и жизни ни в чем не повинных людей.

Я просто пытаюсь бороться, мы все пытаемся. Мы – убийцы не по собственной воле. Я, Фрэнк, Майки, еще миллионы таких же, как мы, тех, кому не оставили выбора. Мы – те, кем нас заставляет быть эта война.

Проходит не больше минуты, прежде чем я отхожу от трупа и направляюсь в сторону комнаты, где спрятались Фрэнк и Майки. Оттуда до сих пор не слышалось ни единого звука, ничего, что могло бы привлечь мое внимание.

Я подхожу к двери и трижды стучу в нее.

- Можете выходить. Тут чисто, - говорю я, и до меня доносятся еле слышные звуки шагов.

Первым в дверном проеме появляется Фрэнк с поднятым перед собой пистолетом, а сзади него стоит Майки, они оба ненадолго задерживаются взглядом на мне, а затем пробегают взглядом по всей комнате, как будто ища здесь еще кого-то.

- Ты в порядке? – спрашивает Фрэнк, сначала заглядывая мне в глаза, а потом обращая внимание на пистолет, который я крепко сжимаю в своей руке.

- В порядке, - киваю я, но Фрэнк все еще немного настороженно смотрит на меня.

- А где... – начинает он, и я сразу же понимаю какой вопрос он хочет задать. Где хозяин квартиры.

- Он мертв, - тихо отвечаю я, вспоминая о том, что жена мужчины, который впустил нас сюда, все еще не знает, что ее мужа убили какие-то несколько минут назад. Для нее он все еще жив, пока мы не сообщим ей о том, что произошло. – Его план провалился, - добавил я, наблюдая за тем, как Фрэнк и Майки не спеша проходят вперед, останавливаясь рядом с трупом парня, которого убил я.

Они поворачиваются ко мне, не говоря ни слова, но я замечаю, как обеспокоено они смотрят на меня.

- Это сделал я. Мне пришлось, - мой голос звучит совершенно ровно и спокойно, когда я отвечаю на вопрос, который мне еще не успели задать. Я знаю, что они хотели спросить, хотя и сами догадывались, какой получат ответ. Все слишком очевидно.

В воздухе с едким запахом дыма смешивается напряжение, сочувствие и грусть. Воздух становится тяжелым, сдавливающим сердце и легкие, словно туго обматывая их проволокой, сжимая их настолько, что кажется, они вот-вот начнут кровоточить.

Этот воздух пахнет смертью.

- Нам надо выбираться отсюда, - вдруг говорит Майки. – Надо уходить, - и я согласно киваю.

Из ванной комнаты опять доносится приглушенный плач ребенка. По крайней мере, я только сейчас обратил на него внимание. С каждой секундой плач кажется мне все громче и громче, как будто до этого момента я потерял всякую возможность слышать, а сейчас слух постепенно возвращается ко мне. Как будто из мира своих грез я снова возвращаюсь в реальность.

- Нам нужно позаботиться о тех двух женщинах и ребенке. Они не справятся одни, - говорю я, выстраивая у себя в голове приблизительный алгоритм действий, и иду обратно в ту комнату, где сидели Майки с Фрэнком.

Я быстро стаскиваю одеяло с кровати и несу его в гостиную, чтоб накрыть труп мертвого мужчины. Вряд ли его жене сейчас нужно видеть, что с ним произошло, думаю, ей и без того будет тяжело принять тот факт, что любимый ей человек умер.

Пусть лучше она помнит его живым, пусть в ее воспоминаниях не будет его изуродованного и окровавленного тела, пусть, думая о нем, она видит его таким, каким всегда знала.

Я укладываю тело мужчины ровно на полу, вытягивая его из-под стола, тем самым открывая вид на забрызганную кровью стену, рядом с которой он сидел, а затем накидываю на него одеяло, полностью закрывая им его труп.

- Готово, - сам себе говорю я, и в полной решимости направляюсь к двери ванной, за которой слышен лишь детский плач и плохо скрываемые всхлипы.

- Я могу поговорить с ними, если хочешь, - говорит Фрэнк, когда я прохожу мимо него.

- Я справлюсь, - коротко отвечаю я и подхожу ближе к двери, аккуратно стуча в нее, как будто боясь кого-то спугнуть.

Всхлипы затихают.

- Эй, - начинаю я. – Вам больше ничего не угрожает. Вы можете выйти – мы здесь одни, - говорю я, но не получаю никакой реакции на свои слова. – Нам надо выбираться из этого дома как можно быстрее. Просто откройте дверь, ладно? – говорю я, и за дверью слышится какое-то копошение.

Слышится звучный щелчок, после которого дверная ручка медленно опускается вниз.

- Где мой муж? – первое, что говорит женщина, когда дверь передо мной открывается. Я смотрю на ее заплаканное лицо, на ее красные от слез глаза, и не знаю, что ей ответить. Я не знаю, как сказать ей правду. Она направляет пистолет прямо мне в лицо, и он трясется в ее руках. – Где он? – снова спрашивает она.

- Он... – пытаюсь сказать я, но не могу добавить еще одно ключевое слово.

Я не могу сказать ей, что он мертв. Это не так уж и легко, просто взять и лишить человека надежды, перевернуть всю его жизнь всего лишь двумя словами: он мертв. И теперь я понимаю, почему Фрэнк предлагал мне свою помощь, теперь я понимаю, как сложно будет сообщить этой несчастной женщине о случившемся, намного сложнее, чем могло показаться на первый взгляд.

- Что с ним? Что с моим мужем? Что с Бобби? – ее голос дрожит, и она из последних сил сдерживается, чтоб не заплакать.

Она уже понимает, в чем дело. Она понимает, но не хочет верить.

Иногда отрицание – это единственное спасение от отчаяния. Проблема лишь в том, что невозможно отрицать вечно, рано или поздно все равно придется взглянуть в глаза правде. И сейчас за эту правду говорю я и мертвое тело хозяина этой квартиры, лежащее на полу в гостиной.

- Мне очень жаль, - практически шепотом произношу я, и женщина обессилено опускает руки, смотря мне в глаза и без остановки шепча: «Нет, нет, нет, нет».

Еще секунда и ее шепот превращается в рыдания, а она сама бросается мне на встречу, крича:

- Он не мог умереть! Это неправда! Он не мог! – она пытается выбежать из ванной, но я удерживаю ее за плечи, пытаясь прижать к себе. – Мне надо видеть его! Мне надо его видеть! – продолжает кричать она, сжимая пальцами мою футболку.

Она кричит и кричит, срывая голос и колотя меня ладонями по плечам, но несмотря на это, я продолжаю держать ее, и когда ее ноги подкашиваются, я сажусь вместе с ней на кафельный пол, прижимая к себе ее дрожащее тело.

Она еще десяток раз повторяет одни и те же фразы, только теперь намного тише, почти беззвучно, уткнувшись головой в мое плечо и оставляя на моей футболке мокрые следы от своих слез.

- Мне очень жаль, - снова повторяю я, и это все, что я могу сказать, когда женщина немного приходит в себя после своей истерики. – Он... он думал, что он справится, но все пошло не так. Он хотел вас спасти, - говорю я, немного отстраняя женщину от себя, чтоб видеть ее глаза.

- Мне надо увидеть его, - опять повторяет она.

- От этого станет только хуже, - говорю я, и женщина закрывает лицо руками.

- Он не мог бросить меня, - шепчет она, всхлипывая и трясясь всем телом от непрекращающихся рыданий. – Он не мог, он не мог... – словно заведенная, повторяет женщина, а мне остается только смотреть, потому что я знаю, что сейчас не найдется никаких слов, чтоб успокоить ее, чтоб унять душевную боль от ее утраты. Сегодня она осталась одна, совсем одна против всего этого мира.

- Нам нужно уходить отсюда, - слышится голос Фрэнка за моей спиной, и женщина тут же поднимает на него свой взгляд.

- Я не могу оставить его тут. Я никуда не уйду отсюда, - сейчас за нее скорее говорят ее эмоции, чем здравый смысл, потому что оставаться в этой квартире просто нельзя. Остаться тут – все равно что подписать себе смертный приговор.

- Ему уже ничем не поможешь, - говорит Фрэнк, но женщина лишь мотает головой, настаивая на своем, как будто вообще не слышит, о чем ей говорят, слишком поглощенная внезапно настигнувшим ее горем.

- Я не могу бросить его. Я должна быть с ним, - женщина снова срывается на рыдания, и кажется, если так будет продолжаться дальше, то мы, либо сгорим в этом доме все вместе, либо нам действительно придется оставить ее тут.

- Он мертв, - твердо говорит Фрэнк, когда понимает, что никакие уговоры не действуют. – Вы еще можете выжить, и я уверен, что ваш муж хотел бы этого. Он больше не нуждается в вас рядом, потому что его больше нет, как бы вам не хотелось это осознавать. Он не оживет и не вернется, сколько бы вы не сидели рядом с его телом. Надо двигаться вперед, хотя бы попробуйте сделать это. Ради своего мужа. Тем более, я и правда не думаю, что сгореть заживо – это то, чего вы действительно хотите.

Фрэнк говорил резко, особо не церемонясь и не стараясь подобрать слова помягче. Он говорил чистую правду, такой, какой она есть на самом деле, он давал женщине свободу выбора, при этом четко описывая реальность и возможные перспективы. Теперь ей остается либо подняться с этого пола и уйти с нами, либо остаться здесь рыдать рядом с трупом своего мужа. Фрэнк не собирается уговаривать ее или пытаться еще раз повлиять на ее решение, потому что времени на это просто нет.

Он примет любой ее ответ, и если придется бросить ее тут, в этом горящем доме, он лишь кивнет и уйдет прочь, зовя нас за собой. Невозможно спасти всех и каждого, особенно, когда человек просто не хочет, чтоб его спасали.

- Я с вами, - выдыхает женщина, спустя минуту тишины, и Фрэнк протягивает ей руку, помогая встать.

В это же время я помогаю девушке, которая за все это время не сказала ни слова, только запугано смотрела то на меня, то на Фрэнка, то на Майки, и покачивала на руках своего ребенка.

- Отлично. Можем идти, - заключил Фрэнк, когда все уже стояли на ногах.

Пока что никто из нас не знает, как именно мы собираемся выходить из этого дома, но, тем не менее, вопросов никто не задает. Все готовы идти за Фрэнком, следуя его указаниям. Возможно, в какой-то степени это неправильно возлагать все надежды на спасение на одного лишь человека, но с другой стороны, наверное, никто из нас не обладает такими лидерскими качествами, как Фрэнк, чтоб суметь всех организовать и повести за собой. Никто из нас не смог бы так быстро выстроить в своей голове план действий, как это делает он, потому, думаю, в таких ситуациях правильней довериться кому-то одному, кто знает, как нужно поступить, чем создавать хаос и метаться в поиске верных решений.

Мы все идем близко друг к другу, постоянно оглядываясь по сторонам и держа перед собой пистолеты. Каждый из нас абсолютно спокойно обошел труп парня, лежащий на полу перед дверью в ванную, а кто-то и вовсе просто переступил через него. Никто не задерживал на нем взгляда, никто не охал и не ахал при виде его продырявленной головы; он мертв, но это уже особо никого и не волнует.

Мы останавливаемся в коридоре, когда в окно залетает очередной коктейль Молотова, а за окном слышится жужжание мотора, проезжающей мимо машины, и какие-то невнятные крики. Видимо, они уезжают, оставляя после себя на память последние «подарки» в виде горящих бутылок, наполненных бензином. Все происходит очень быстро, настолько быстро, что ты едва успеваешь сообразить, что случилось, когда бензин быстро растекается по паркету и сразу же начинает гореть. Огонь вспыхивает с характерным звуком, вспыхивает ярко, и язычки желтого пламени тут же тянутся вверх.

Фрэнк дергает головой в сторону другой комнаты и машет нам рукой, чтоб мы следовали за ним.

- Мы не попробуем потушить огонь? – удивленно спрашиваю я и, проходя мимо, вижу, как загорается край одеяла, которым накрыто тело хозяина квартиры.

- Нет, - коротко отвечает Фрэнк, схватив стоящий у стены огнетушитель. – Выйдем через комнату, где были мы с Майки. Там окна выходят на задний двор и должно быть безопасней, - быстро объясняет он, перед тем как открыть дверь комнаты.

Там, несмотря на все мои опасения, ничего не горит, что кажется мне странным и подозрительным, но, в конце концов, я должен радоваться, что нам так повезло.

Фрэнк ставит огнетушитель у шкафа, а потом подходит к окну, выглядывая в него, и поворачивается к нам.

- Сначала выпрыгиваю я, за мной Майки и Джерард, чтоб мы могли подстраховать вас снизу, - Фрэнк смотрит на двух женщин, стоящих рядом со мной, обращаясь к ним, и они одновременно кивают ему в ответ. – Действовать надо быстро, пока сюда никто не приехал, - говорит он, уже залезая на подоконник.

Проходит не более пяти секунд, когда Фрэнк уже стоит под окнами дома, прислонившись спиной к кирпичной стене. Я смотрю вниз на него, ожидая, когда он даст знак, что я могу прыгать.

Фрэнк кивает – и я сразу же спрыгиваю вниз. То же самое после меня сделали Майки и хозяйка квартиры, и это не заняло слишком много времени.

Осталась только девушка с младенцем, которая все еще стоит на подоконнике, видимо, раздумывая над тем, как ей лучше прыгнуть, чтоб не навредить ребенку. Независимо от того, что до земли совсем небольшое расстояние, потому что мы находились всего лишь на первом этаже, женщина все равно заметно волнуется, и дело тут совсем не в ней, дело в том, что она ответственна не только за свою жизнь, а и за жизнь своего ребенка.

Она смотрит на всех нас по очереди, пока я не подхожу ближе к окну, протягивая к ней руки.

- Я возьму ребенка, а потом ты спрыгнешь, - говорю я. – Не бойся, просто аккуратно передай мне его, - и она слушается.

Она медленно опускает ребенка вниз, прямо мне в руки, так, что я держу его по обоим бокам животика. Малыш тут же начинает плакать, когда мама отпускает его и он оказывается в руках чужого человека. Я осторожно придерживаю его за голову, держа в вертикальном положении и прижимая к своему плечу. Его маленькие ручки сжимаются в кулачки и разжимаются снова, а щечки краснеют, когда он, жмурясь, заливается рыданием.

- Спасибо, - слышится мягкий голос за моей спиной. Женщина признательно улыбается, забирая своего ребенка из моих рук.

- Кто это? – вдруг спрашиваю я, и женщина поднимает на меня глаза. – Мальчик или девочка?

- Мальчик, - отвечает она, поглаживая своего сына по щечке, от чего он постепенно успокаивается.

Этот ребенок – единственная причина, по которой она все еще изо всех сил пытается выжить.

*****

Думаю, нет особого смысла детально описывать весь наш путь от момента, когда мы покинули горящий город, и до того самого момента, когда мы нашли пустой и полуразваленный дом в какой-то глуши (кажется, здесь никто не жил и до начала войны). Скажу лишь то, что путь был долгим и изнуряющим: ходьба, постоянно сменяющаяся короткими перебежками с перерывами на шараханье от любого постороннего звука. Мы практически не останавливались все это время, до одиннадцати часов вечера мы беспрерывно шли.

Разговоров было мало, потому что сил на них попросту не хватало. На улице было настолько жарко, что казалось, воздух обжигает легкие, когда попадает в организм. Под вечер я уже еле передвигал ногами, и все, о чем я думал, было: «лишь бы не упасть посреди дороги».

Наверное, пока что этот день можно назвать самым тяжелым, и сейчас мне хочется, чтоб он поскорей закончился. Больше никаких мыслей, ничего, только сон, чтоб не чувствовать как от боли ноет все тело, чтоб вообще ничего не чувствовать, чтоб хоть на несколько часов сбросить с себя давление этого безумного мира.

Этим вечером мне даже не удалось принять душ, так как воды в этом доме нет вообще, даже намека на нее. Мои волосы и моя одежда полностью пропитались запахом гари и пота, на футболке остались черные пятна от сажи, но, к счастью мне повезло найти в одном из шкафов какую-то рубашку болотного цвета с маленькой прожженной дырой от сигареты внизу на ней. Что ж, поверьте мне, это намного лучше, чем ничего.

Конечно, переодевшись, ощущения чистоты у меня не появилось, но я действительно начал чувствовать себя немного комфортней в «новой» рубашке.

Я уже собирался ложиться спать, когда послышался стук в дверь. Я знал, что это Фрэнк, в моей голове даже не возникало других вариантов.

Наверное, это уже стало своеобразной традицией, что каждый вечер либо он, либо я заходит к другому в комнату, чтоб о чем-то поговорить. Думаю, на подсознательном уровне я даже ждал, когда он постучит в мою дверь, когда он придет ко мне.

Эти разговоры делают день завершенным, как бы странно это ни звучало.

- Заходи, - говорю я, складывая покрывало у подножья кровати.

Я не смотрю, как Фрэнк проходит внутрь, но его присутствие в этой комнате выдает тихий и противный скрип деревянных досок под расстеленным на них ковром.

- Привет, - говорит Фрэнк, и это звучит так, будто он не знает как лучше начать разговор.

Он садится на край кровати. Все, как всегда.

И я сажусь рядом. Как будто очередное дежавю.

Я смотрю на него, ничего не отвечая, потому что мне кажется, что ответить «привет» будет крайне глупо. Я жду, когда он скажет что-нибудь еще.

- Был тяжелый день, - выдыхает он, и я медленно киваю. – И ты... ты молодец. Ты отлично справился.

- Я сделал то, что сделал бы любой на моем месте, - отвечаю я. – И я знаю, что, наверное, это неправильно, но я не чувствую себя виноватым. Потому что он убил Бобби, и он убил бы нас всех. Я не могу чувствовать себя виноватым, Фрэнк, может быть, я должен, но не могу.

- Нет, ты не должен, - утешительно говорит он, и кладет ладонь на мое колено.

Я знаю, что это не более чем жест поддержки с его стороны, но почему-то сразу же опускаю взгляд, смотря на руку Фрэнка. Он сначала не понимает в чем дело, но потом неуверенно бормочет «прости», и быстро убирает свою ладонь.

- Все в порядке, - спешу заверить его я. – Все в порядке, - я зачем-то повторяю еще раз, будто только так Фрэнк поверит, что я говорю ему правду.

- Просто не хочу, чтоб ты чувствовал себя неуютно, - он пожал плечами и улыбнулся.

- Нет, все на самом деле в порядке. Я чувствую себя уютно рядом с тобой, - сказал я абсолютно искренне, и на этот раз Фрэнк не стал ничего отвечать. Он снова улыбнулся только уголками губ, и я отчего-то рассмеялся, опустив взгляд.

Мне стало легко. Впервые за весь день. Мне стало тепло, а не душно, как от горячего июльского солнца. С Фрэнком у меня получается хоть на какое-то время отпустить все проблемы и почувствовать себя нормальным в нормальном мире, как будто вокруг нет войны.

- Я видел, тебе понравился маленький Адам, - вдруг сказал Фрэнк. Маленький Адам. Он явно говорил о ребенке, потому что других вариантов у меня нет.

- Адам? Его зовут Адам? – спросил я, и Фрэнк кивнул, тем самым давая положительный ответ. – Он славный. И знаешь, это так несправедливо, что ему приходится расти в такое время. Он ведь может даже не дожить до тех дней, когда все снова наладится.

Дата добавления: 2015-10-21