Если учесть все эти сложные взаимосвязи, неудивительно, что демографы часто расходятся во мнениях относительно ожидаемой
тенденции в изменении численности населения или относительно выбора наиболее эффективных путей ее контроля. На самом деле эта сеть взаимосвязей может по-разному проявляться в каждой стране или в пределах каждой культурной или экономической группы. Однако существует одно общее положение, на котором сходится большинство демографов, — что тенденция к саморегулированию является характерной чертой систем народонаселения.
Общепризнано также, что население мира не может расти 6езконечно, в силу ограниченности получения из глобальной экосистемы некоторых важных ресурсов, таких как пища. Однако размеры пищевых ресурсов, которые в принципе может дать экосистема, также составляют предмет споров и в данное время не могут быть оценены точно. Следовательно, если и можно согласиться с тем, что имеется некоторый предел возможному росту численности населения земного шара, то ответ на вопрос, каков этот предел, остается пока лишь в области более или менее обоснованных догадок.
Демографы составили четкое представление о зависимости между ростом народонаселения и экономическими и социальными факторами в индустриально развитых странах. Для этих стран характерен «демографический переход», который был описан в главе 6. Вообще, существующая в индустриальных странах тенденция роста народонаселения объясняется, очевидно, естественной peакцией общества на экономическое процветание. По-видимому, подобную реакцию можно объяснять следующим образом: общество исходит из того, что накопленные блага открывают путь для повышения благосостояния его членов и укрепляют их уверенность в будущем.
Исторический процесс демографического перехода в индустриальных странах весьма показателен. С улучшением условий жизни общая и детская смертность устойчиво сокращается. Вначале, рождаемость поддерживается на высоком уровне, так что население растет быстро. Затем уменьшаются — в большем или меньшей соответствии — и рождаемость, и смертность, так что население продолжает расти, хотя и более медленно, чем раньше. И в конце концов, на самых последних этапах демографического перехода, рождаемость начинает падать особенно быстро, вследствие, чего уменьшается ее превышение над смертностью, и темпы роста населения становятся сравнительно низкими. Почти в каждой из индустриально развитых стран это быстрое падение рождаемости происходит в момент, когда смертность составляет от 10 до 12 человек на тысячу, а детская смертность — около 20 на тысячу. Таким образом, в индустриальных странах рождаемость была приведена, в прямое соответствие со смертностью только благодаря историческому процессу (который может протекать в течение 50—100 лет), в ходе которого минимальная смертность достигается в основном за счет улучшения условий жизни. Другими словами, демографи-
ческое равновесие было достигнуто благодаря материальному прогрессу общества.
Если сравнивать этот ход событий с трендами населения в развивающихся странах, можно отметить и значительное сходство, и различия. В целом ситуацию можно резюмировать следующим образом. Повсюду в мире, где они еще не достигли минимума, характерного для развитых стран, общая и детская смертность год от года падают. Как и в индустриальных странах, кажется, что рождаемость особенно быстро начинает падать, когда минимальная смертность достигает 10—12 человек на тысячу. Эта ситуация прослеживается в демографических процессах, происходящих на Тайване, островах Тихого океана, в Японии, на Кипре, в Израиле и Сингапуре. В некоторых латиноамериканских странах, таких как Венесуэла и Коста-Рика, минимальная смертность была достигнута, но рождаемость не уменьшилась. Однако там, где детская смертность — оказывающая важное влияние на желаемый размер семьи — достигла минимальной величины, которая характерна для индустриальных стран (около 20 или меньше детей на тысячу), рождаемость также начала уменьшаться, стремясь к нынешнему ее уровню в передовых странах (от 14 до 18 человек на тысячу). Там, где детская смертность, несмотря на ее уменьшение, остается высокой, рождаемость также высока. Так, в Индии детская смертность в период 1951—1961 годов составляла около 139 человек на тысячу, а рождаемость — около 42 человек на тысячу; латиноамериканские страны с постоянно высокой рождаемостью (45—50 человек на тысячу) имели детскую смертность в пределах 50—90 человек на тысячу. В большинстве развивающихся стран рождаемость еще значительно превышает смертность, поэтому население растет весьма быстро.
Научные доказательства, касающиеся будущего течения процессов роста численности населения земного шара, ни в коем случае нельзя считать однозначными или окончательными. Любое заключение относительно будущего основывается на экстраполяции прошлых трендов. В зависимости от того, какие данные взяты за основу, могут быть сделаны самые различные экстраполяции.
С одной стороны, на основании экстраполяции существующих трендов рождаемости и смертности можно сделать вывод, что во многих менее развитых странах мира нынешние высокие темпы роста численности населения будут сохраняться до тех пор, пока не наступит катастрофическое несоответствие между численностью населения и необходимыми ресурсами. В этом случае единственным возможным способом приблизить эти страны к состоянию демографического равновесия будет кампания за сокращение рождаемости, хотя общая и детская смертность останутся высокими. С другой стороны, если принять в расчет некоторые наиболее тонкие социальные и экономические факторы, влияющие на рождаемость, и если
с доверием отнестись к доказательствам того, что общества,которые с успехом добиваются почти полного соответствия рождаемости и смертности, достигают этого только в случае, если общая и детская смертность снижаются до минимального уровня, — тогда появляются более оптимистические перспективы. В частности, в соответствии с этой точкой зрения, самые энергичные усилия следовало бы направить на борьбу с явным и скрытым голодом в развивающихся странах, о котором с такой силой писал бразильский специалист по вопросам продовольствия Жозуа де Кастро. Если принять во внимание такую точку зрения, можно ожидать, что в странах, в которых сейчас наблюдаются высокие темпы роста численности населения, рождаемость начнет сокращаться намного быстрее, когда они достигнут критически низкого уровня общей и детской смертности. В этом случае демографический баланс может быть достигнут с помощью усилий, направленных на улучшение жизненных стандартов, и в частности, на сокращение детской смертности.
Умеренная точка зрения на возможные демографические изменения заключалась бы в следующем: ни одна из этих двух альтернативных интерпретаций еще не подкреплена фактами. Два подхода не исключают друг друга, и, очевидно, оба типа усилий, направленных на уменьшение рождаемости, с одной стороны, и на улучшение жизненных стандартов и сокращение детской смертности — с другой, могут дать вклад в уменьшение темпов роста народонаселения. Этот двойственный подход находит отражение в появившихся в последнее время предложениях развивать в мировом масштабе практику создания специальных клиник, где одновременно будут осуществляться уход за беременными женщинами и новорожденными детьми и приниматься меры для предупреждения беременности.
Каждая развивающаяся страна предпринимает усилия для улучшения условий жизни и здоровья населения. Некоторые из них предпринимают также усилия для расширения использования противозачаточных средств. Вот, например, одно из последних постановлений правительства Ганы:
Нынешняя численность нашего населения не ставит перед нами каких-либо проблем, требующих безотлагательного решения. Однако скорость, с которой растет население, определенно создаст серьезные социальные, экономические и политические трудности к концу века… Правительство будет осуществлять соответствующие программы действий… Они не будут основываться на принуждении. Они будут предусматривать добрую волю каждого, но … если кто-либо решит контролировать размеры своей семьи, правительство будет готово оказать соответствующую поддержку.
Однако те люди в Соединенных Штатах, которые видят в росте численности населения земного шара ни с чем не сравнимую опасность для выживания, не хотят допускать, чтобы каждая страна
сама выбирала приемлемый для нее баланс между усилиями, направленными на улучшение условий жизни и охраны здоровья, и усилиями, направленными на контроль над рождаемостью. Они требуют применения мощи Соединенных Штатов, для того чтобы руководить этим выбором извне:
Мы (Соединенные Штаты) должны: прекратить всякую помощь стране с растущим населением до тех пор, пока эта страна не убедит нас в том, что она делает все возможное, чтобы ограничить этот рост… На любую страну или международную организацию, мешающую решению самой насущной проблемы мира, должно быть оказано самое жестокое политическое к экономическое давление. Пусть некоторые из этих мер и кажутся репрессивными, во выбора нет.
Чтобы принять решение нести кампанию на введение прямого контроля над рождаемостью в развивающихся странах, я думаю, нужно исходить из убеждения, что одно общество имеет моральное и политическое право убеждать или даже заставлять другое общество принять ту или иную программу. Однако в таком случае нужно ожидать ответной реакции со стороны этих стран, что также было бы обоснованным с политической точки зрения. Со стороны этих стран было бы справедливо указать, что такое насильственное сокращение рождаемости при отсутствии критически низкого уровня детской и общей смертности и соответствующего этому высокого уровня жизни не имело место в более развитых странах и вообще никогда но наблюдалось в истории человечества. Они вправе считать, что такой гигантский и сомнительный эксперимент не отвечает требованиям морали.
Если моральные убеждения я политические взгляды побуждают считать такой курс диктаторским и противоречащим основным человеческим принципам, то можно выбрать другую позицию, состоящую в том, что рост населения в развивающихся странах мира должен быть приведен в равновесие теми же способами, которые
уже успешно применены повсюду, — улучшением условий жизни, уменьшением детской смертности, мерами социального обеспечения, и уже после этого — воздействием на желаемый размер семьи, заключающимся в индивидуальных, добровольных мерах предупреждения беременности. Это та точка зрения, которая соответствует моим собственным убеждениям.
Какие политические взгляды в действительности лежат в основе понимания проблемы роста народонаселения в развивающихся странах, наглядно демонстрируют два отчета по этой проблеме, выпущенные одновременно в сентябре 1966 года одной и той же организацией – Комитетом но экономическому развитию (КЭР). В одном из них, который я для простоты буду называть отчетом «А», делается такой вывод:
Опыт последнего десятилетия убедительно доказывает, что если слаборазвитые страны хотят быстро развиваться,они должны или вообще
избежать, или выбраться из «демографической ловушки», которую ставят им темпы роста народонаселения и которая, в нашем понимании, означает, что эти темпы превышают темпы роста экономики в целом и, следовательно, не позволяют достигнуть значительного роста производства товаров на душу населения…
В эффективном решении проблемы роста народонаселения особую роль должны сыграть программы планирования численности семьи.
В противоположность этому отчет «В» (касающийся латиноамериканских проблем) утверждает:
В Латинской Америке население растет быстрее, чем в любом другом месте планеты. Естественно, что это замедляет рост доли валового национального продукта, приходящейся на душу населения. Однако этот факт не следует считать определяющим. Лишь в небольшой мере он может служить основанием для решения проблемы путем введения контроля над рождаемостью или, в более завуалированной форме, путем планирования численности семьи… Опыт Латинской Америки показывает, что это не главный фактор… Решение проблемы —не в контроле над рождаемостью, но в увеличении производства продуктов питания и экономическом развитии, что позволит обеспечить более высокую продуктивность и, следовательно, более высокие жизненные стандарты.
Несмотря на то, что оба эти отчета были опубликованы одновременно одной и той же организацией, они выражают противоположные взгляды на проблему контроля над численностью населения. Примечательна не только их противоречивость, но и то, кто был автором каждого из них. Отчет «А», который требует «планирования численности семьи» в развивающихся странах, был подготовлен Комитетом ресурсов и политики КЭР. Этот комитет состоит из сорока четырех североамериканцев, главным образом видных бизнесменов. Отчет «В», который делает упор на необходиммость улучшения питания и уменьшения детской смертности, а не на контроль над численностью населения, был подготовлен Межамериканским Советом по торговле и производству КЭР, в состав которого входят представители от каждой из следующих стран: Перу, Чили, Бразилии, Аргентины, Уругвая, Мексики, Колумбии, Эквадора, Венесуэлы и Соединенных Штатов. И, чтобы внести полную ясность, добавим, что один только представитель США счел нужным выразить свое решительное несогласие с этим отчетом, так как он «преувеличивает факты, свидетельствующие против необходимости введения контроля над рождаемостью или планирования численности семьи».
По причинам, о которых сказано выше, сами латиноамериканцы хотят следовать в направлении баланса численности населения тем курсом, которым шли развитые страны: через улучшение жизненных стандартов, сокращение смертности, за которым последует, как это всегда бывало до сих пор, сокращение рождаемости. Со своей стороны, североамериканцы требуют от бедных стран стремиться к демографическому балансу путем, которым в истории человече-
ства ни одно общество, и в том числе их собственное, не следовало:
то есть искусственно ограничивая численность населения до размеров, соответствующих «доступным» ресурсам, в то время как условия жизни— о чем свидетельствует высокая общая и детская смертность— находятся на уровне, много более низком, чем уровень, достигнутый развитыми странами. Совершенно ясно, что проблема
контролирования темпов роста мирового населения является составной частью значительно более важного, политического вопроса —взаимоотношений между богатыми, технически развитыми странами странами более бедными, борющимися с этим чудовищным неравенством, чтобы улучшить существующие в них условия
жизни. Чтобы понять этот процесс, необходимо рассмотреть связи существовавшие между этими двумя группами стран в процессе их исторического развития.
Одна из важнейших связей относится к двум обсуждавшимся здесь вопросам: влияние современной технологии на окружающую среду в развитых странах и последствия бедности и быстрого роста населения в развивающихся странах. Высокий уровень благосостояния развитых стран в значительной мере обязан использованию
достижений современной науки и техники для эксплуатации природных ресурсов. Как мы видели, до второй мировой войны достижения науки и техники основывались главным образом на использовании естественных продуктов. Доступность таких материалов, как каучук, растительные жиры и масла, а также хлопок, в отсталых районах земного шара привела к эксплуатации их более развитыми нациями в колониальный период. Существуют доказательства того, что колониализм в значительной степени определил быстрые темпы роста народонаселения, которые теперь так во многом определяют положение в мире.
К такому выводу пришел Натан Хейфиц из Калифорнийского университета, анализируя роль колониализма в современном демографическом взрыве в развивающихся странах. Он доказывает, что развитие промышленного капитала в западных странах в период 1800—1950 годов привело к увеличению численности населения в мире, и главным образом в тропических областях, на миллиард человек, и что это явилось следствием эксплуатации этих областей в погоне за сырьем (что вызвало необходимость в дополнительной рабочей силе) в период колониализма. Он доказывает далее, что после второй мировой войны технический прогресс позволил заменить тропические сырьевые материалы синтетическими веществами, так что технически развитый мир, «опять непреднамеренно, обрек на бездействие почти все население тропических областей, лишив его тем самым возможности улучшать свое благосостояние». Далее, голландцы принесли С собой в свои индонезийские колонии современную технику, которая улучшила жизненные условия и уменьшила смертность коренного населения. По мнению
антрополога Клиффорда Геертца, который предпринял подробное демографическое исследование колониального периода в Индонезии, голландцы, по-видимому, способствовали росту населения Индонезии для того, чтобы увеличить ресурсы рабочей силы, необходимые для эксплуатации естественных богатств этой колонии. Однако большая часть богатств, добытых за счет увеличения продуктивности этой эксплуатации, не оставалась в Индонезии. Более того, они были ввезены в Нидерланды, где помогли самим голландцам преодолеть период демографического перехода. На самом деле, первая стадия демографического перехода (стадия стимулирования роста численности населения) в Индонезии совпала со второе стадией демографического перехода (стадия ограничения роста населения) в Нидерландах, которая явилась своего рода демографическим паразитизмом. К тому же, по продолжающейся иронии судьбы, с развитием в послевоенный период производства синтетических химических веществ индонезийская каучуковая торговля пришла в упадок, что привело к истощению возможностей экономического развития, которое могло бы побудить индонезийцев уменьшить темпы роста населения путем самоконтроля.
Таким образом, современная техника становится решающим связующим звеном между кризисом окружающей среды в развитых странах и проблемой народонаселения в развивающихся странах. Послевоенная тенденция вытеснения естественных материалов синтетическими усилила нагрузку на окружающую среду в развитых странах и помешала развивающимся странам в их усилиях удовлетворить нужды своего растущего населения. Нам, представителям развитых наций, нравится думать, что остальной мир зависит от наших технических милостей. Может быть, скоро мы поймем, что помощь должна направляться по совершенно иному пути. Для того чтобы мир вернул окружающую среду к состоянию равновесия, развитые страны обязаны меньше полагаться на экологически расточительную синтетику и больше — на товары из натуральных веществ, производство которых — и с экологической, и с экономической точек зрения — должно концентрироваться в развивающихся районах земного шара.
Между тем многие экологические бедствия, порожденные современной технологией, экспортируются в развивающиеся страны. На конференции, организованной Центром по изучению биологии природных систем при Вашингтонском университете и Общество охраны природы, исследователи докладывали о целом ряде случаев когда новые технологии, внедренные в развивающихся странах, приводили к неожиданным экологическим последствиям. Наиболее известный пример, Асуанская плотина, уже рассматривался; здесь решение проблемы получения электроэнергии и обводнения засушливых земель сопровождалось распространением серьезной болезни – шистозоматоза, — вызываемой червями, которые живут в иррига-
ционных каналах. Постройка Карибской плотны (тоже в Африке) вызвала распространения -другой болезни (которую разносят мухи), нанесшей большой ущерб сельскохозяйственному населению, живущему но берегам реки. В Латинской Америке и в Азии ДДТ и другие синтетические пестициды часто вызывали новые вспышки вредных насекомых, убивая их естественных врагов, насекомых-хищников, в то время как сами вредители выживали благодаря выработавшейся у них невосприимчивости к действию этих веществ. В Гватемале спустя двенадцать лет после начала «Программы искоренения малярии», основанной на интенсивном использовании инсектицидов, малярийные москиты приобрели иммунитет против них и заболеваемость малярией стала выше, чем до начала кампании. Концентрация ДДТ в грудном молоке гватемальских женщин гораздо выше уровней, зарегистрированных где-либо в мире. В этой связи не следует забывать, что кампания по дефолиации лесов, проводившаяся Соединенными Штатами во Вьетнаме, привела к такому загрязнению различного рода гербицидами — токсичность коих для человеческих существ пока неизвестна, — которого мир еще не знал. Таким образом, развивающиеся страны, которые так отчаянно нуждаются в благах технологии, приняли на себя намного большую долю вызванных этой технологией бед, чем им причиталось.
Как кризис окружающей среды, так и демографический кризис являются в значительной мере непредвиденным результатом эксплуатации технических, экономических и политических возможностей. Выход из них следует искать в этих же довольно трудных областях. Эта задача не имеет прецедента в истории человечества по своим масштабам, сложности и актуальности.
В таких случаях естественно искать наиболее легкое решение. Поскольку главные проблемы — ограничение роста народонаселения и поддержание экологического равновесия — являются биологическими, возникает искушение избежать при их решении осложнений, связанных с экономическими, социальными и политическими аспектами проблем, и искать прямых биологических решений, в особенности для демографического кризиса. Я убежден, что такой упрощенный подход к проблеме обречен на провал.
Предположим, например, что мы выбрали для решения проблемы народонаселения: мира путь, который навязывают нам агроному Уильям и Пол Паддоки. Они предлагают применить к нациям, которым угрожает голод, метод «отбора» — практику, применяемую в военной медицине (она состоит в том, что раненых делят на три категории: тех, которые ранены слишком тяжело, чтобы их можно было сласти, тех, которых может спасти немедленное медицинское вмешательство, и тех, которые могут выжить без лечения, пусть даже ценой огромных страданий.) Соединенные Штаты, например, могли бы решить, какие нации настолько далеко продвинулись по
пути к голоду, что его уже нельзя предотвратить, а какие Америка еще может спасти. Не говоря уже об отвратительном моральном и политическом существе этой схемы, она совершенно определенна
ведет к биологической катастрофе. Голод вызывает болезни, а в современном мире эпидемии редко удерживаются в национальных границах; схема Паддоков обрекла бы Землю на своего рода биологическую войну. Мы не можем также игнорировать ее политические последствия. Какая же нация, обреченная на смерть тем самым обществом, которое безрассудно привело ее к таким трагическим последствиям, добровольно воздержится от возмездия? Схема Паддоков обрекла бы не только «безнадежные» страны, но и весь мир на политический хаос и войну. И первой жертвой этой политической деградации могли бы стать сами Соединенные Штаты, поскольку, цитируя авторов схемы «отбора», «слабость метода отбора лежит в осуществлении его таким демократическим правительством как правительство Соединенных Штатов». Но долго ли продержится эта «слабость», если эта схема будет принята?
Можно провести любопытную параллель между взглядами сторонников идеи об определяющей роли технологии и идеи о преобладающей роли роста народонаселения. Как технология, так и рост численности населения являются составными частями той самостоятельной, неконтролируемой, неумолимой силы, которая угрожает раздавить своей тяжестью само человечество. Понятно, что это порождает страх и панику, самосохранение вырастает в задачу первостепенной важности, и прежде всего в жертву приносится гуманизм. Это превращает «войну с преступностью» и «войну с бедностью» в войну с людьми.
На протяжении всей зафиксированной истории человечество стремилось избегать конфликтов, которые возникают внутри человеческой семьи. И одно из основных завоеваний цивилизации состоит в том, что мы все больше привыкаем к мысли, что подобные; конфликты следует решать путем внедрения новых общественных-взаимоотношений, а не путем уничтожения более сильными партнерами более слабых. Война в этом смысле есть способ решения социальных проблем не социальными средствами, но с помощью биологического процесса — смерти. То же самое, полагаю, можно сказать и о насильственном контроле над численностью населения.
Как мне кажется, главный урок, который следует извлечь как из кризиса окружающей среды, так и из проблемы народонаселения, состоит в признании того факта, что, если мы хотим выжить и сохранить наши природные богатства и наши гуманные принципы, мы должны наконец найти социальные способы борьбы с социальными бедствиями, которые угрожают и тому, и другому.
11. ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ЭКОЛОГИИ
быть ясно, что проблема кризиса окружающей среды не является ни безобидным вопросом «материнства», ни преходящей модой на новый стиль жизни, ни средством отвлечения внимания от основных экономических, социальных и политических конфликтов. Наоборот, проблемы окружающей среды каким-то образом помогли проникнуть в самую суть тех проблем, которые больше всего угнетают современный мир. Существует глубокая связь между кризисом окружающей среды и вызывающим тревогу противоречием потребностей в сохранении ресурсов Земли, с одной стороны, и потребностей в благах, извлекаемых обществом из этих ресурсов, — с другой. Здесь интересы специалиста по окружающей среде, и так уже охватывающие целый ряд наук — от физических наук через биологию к технике, технологии и демографии, — добираются до еще более запутанных сфер экономики и политической экономии. Если такой специалист будет воздерживаться от вторжения в дебри экономических и политических наук, то тогда представители последних вынуждены будут сами прокладывать себе путь в не менее запутанных дебрях наук об окружающей среде. С другой стороны, если естественник оку-
нется с головой в экономические материи, он может быстро заблудиться в лабиринте незнакомых теорий и парадоксов и в конце концов захлебнуться в потоке профессионального снобизма. Тем не менее, мне кажется, что сама ситуация вынуждает и экономиста, и естественника рискнуть перейти границы, разделяющие их дисциплины, и принять последующую критику как можно более спокойно, с сознанием того, что они выполняют общественный долг. Я пе предлагаю, разумеется, чтобы естественник переделывал экономику и чтобы экономист пересматривал знания об окружающей среде. Скорее, каждый должен полагаться на знания другого и искать в них то, что может связать проблему кризиса окружающей среды с социальными процессами. Ниже следует моя собственная попытки сделать это.
В последние несколько лет кризис окружающей среды приобрел достаточно широкую известность, чтобы привлечь к себе внимание ряда наук, которые имеют отношение к проблеме, но которые раньше стояли в стороне, в частности таких, как экономические и общественные науки. Уже существуют хотя и немногочисленные, но достаточно полезные работы об экономических и политических аспектах проблемы окружающей среды, работы, которые могут представить интерес для специалиста по окружающей среде. Однако для постороннего наблюдателя очень быстро становится очевидным, что вопросы окружающей среды пока еще слишком отдалены от центральных проблем классической экономики.
Классическая экономическая наука, как она трактуется сейчас, в профессиональных академических кругах, изучает производство и распределение материальных благ как основу для хорошо разработанной модели рынка — выражаясь словами Роберта Л. Хейлбронера, «вездесущей» рыночной системы, где оба фактора производства — продукция и услуги — продаются и покупаются». Товары производятся, а услуги оказываются для того, чтобы быть обмененными на другие вещи и услуги; цены определяются, по крайней мере в первом приближении, соотношением спроса и предложения. Это «частный» сектор экономики. На его фундаментальной основе зиждется «общественный» сектор: затраты правительственных учреждений на самые различные социальные цели — от проектирования госпиталей до бомбардировки «вражеских деревень» во Вьетнаме. Таким образом, между действиями правительства и действиями частного экономического сектора существует сложная связь. Это и правительственное регулирование производственной деятельности (например, в целях охраны здоровья и окружающей среды), и некоторые крупномасштабные экономические операции, и национальная финансовая политика. Это чрезвычайно сложная область, достаточно спорная для того, чтобы дать равно обоснованную теоретичеки
оценку противоречивых действий последовательно сменяющихся политических режимов Соединенных Штатов.
До недавних пор факторам окружающей среды отводилась весьма незначительная роль в этой классической экономической теории. Например, во всех американских учебниках этим вопросам посвящается лишь несколько страниц, причем они рассматриваются как «внешние для экономики и дисэкономические факторы». Более общий термин – «привходящие факторы» — был введен в экономическую теорию для того, чтобы подчеркнуть, что это некое редкое отклонение от основного экономического процесса — обмена. В простой его форме, обмен по необходимости носит взаимный и добровольный характер; обе стороны надеются при этом что-то выиграть и потому он совершается добровольно. В отличие от него, привходящие факторы не подразумевают ни взаимовыгодность, ни добровольность: ртуть дает прибыль владельцу хлорного завода, но наносит ущерб коммерческому рыболовству; она добровольно используется одной стороной и невольно навязывается другой. Это пример негативных привходящих факторов. Теоретически (но практически очень редко) привходящие факторы могут быть позитивными. Примером такого рода позитивного фактора является приятный вид хорошо оборудованной площадки для игры в гольф или фермы, который доставляет удовольствие хозяину дома, расположенного по соседству. Поскольку классическая экономика основана на рыночном, взаимовыгодном, добровольном обмене, неудивительно, что привходящие факторы занимают в ней столь незначительное место. В определенном смысле мы можем рассматривать такой фактор как особый экономический фактор, который в силу того, что он имеет скорее социальную природу, трудно уложить в рамки экономической теории, имеющей дело по большей части с частными факторами, а не с социальными. Но с возникновением проблемы окружающей среды, которая заключает в себе множество негативных привходящих факторов, экономисты стали уделять гораздо больше внимания этой ранее второстепенной грани экономической теории.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 15 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |