Тобиас. История дивергента 9 страница

– Не надо переживать, – говорю я Натали.

Трис отводит взгляд. Думаю, она до сих пор злится на меня за то, что я задел ножом ее ухо. И я не виню ее за это.

– Почему-то твое лицо кажется мне знакомым, Тобиас, – произносит Натали.

Я мог бы предположить, что она сказала это мимоходом, если бы не ее пронзительный пристальный взгляд. Она словно хочет добиться от меня признания.

– Не понимаю, почему, – сухо заявляю я. – Я не общаюсь с альтруистами.

Я жду, что она удивится, испугается или рассердится, но она просто смеется.

– Теперь с нами мало кто общается. Я не принимаю замечание на свой счет.

Ладно, если она и узнала меня, то, похоже, не собирается озвучивать свою догадку вслух. Я стараюсь успокоиться.

– Я лучше оставлю вас с Беатрис.

* * *

Изображение на моем экране переключается с камеры в холле «Спайра» на камеру в пропасти, которая окружена четырьмя зданиями, – это и есть вход в Лихачество для неофитов. Возле нее собралась толпа – люди забираются внутрь и вылезают наружу, вероятно, для того, чтобы проверить сетку на прочность.

– Почему ты не на Дне посещения? – интересуется мой руководитель Гас.

Он замер у меня за плечом и потягивает кофе из кружки. Он не такой уж и старый, но на его макушке уже блестит лысина. Оставшиеся волосы он стрижет коротко – даже короче, чем я. Мочки его ушей растянуты сережками-тоннелями.

– Не думал, что увижу тебя до конца посвящения.

– Я решил заняться чем-нибудь полезным, – бурчу я и продолжаю следить за картинкой.

Люди вылезают из пропасти и встают в стороне, повернувшись спинами к одному из зданий. К краю крыши, расположенному страшно высоко над Ямой, осторожно подходит какой-то человек в темном. Он колеблется, отступает, потом разбегается и прыгает вниз. У меня внутри все переворачивается, будто я сам падаю, а новичок исчезает под мостовой. Я никогда к этому не привыкну.

– Похоже, они хорошо проводят время, – замечает Гас, делая глоток кофе. – А ты, Тобиас, всегда можешь выйти на работу даже в другую смену. Веселиться, ни о чем не думая, – не преступление, – резюмирует Гас и наконец отходит от моего места.

– Да-да, – бормочу я ему вслед.

Я оглядываю диспетчерскую. Здесь почти пусто – для работы в День посещения достаточно нескольких человек, и, как правило, дежурят самые старшие лихачи. Гас согнулся над своим монитором. Еще двое сидят по бокам от него, просматривая пленку с наполовину надетыми наушниками.

Я ввожу команду, открывая запись, которую сохранил на прошлой неделе. На ней – Макс, сгорбившийся за компьютером в своем кабинете. Он тычет по клавишам указательным пальцем, долго ища нужные кнопки в перерыве между нажатиями. Мало кто из лихачей умеет правильно печатать, особенно Макс, который, судя по рассказам, провел большую часть времени, патрулируя сектор изгоев. Вряд ли он полагал, что ему когда-нибудь понадобятся навыки работы с компьютером. Я близко наклоняюсь к монитору – хочу убедиться, что цифры, которые я переписал, верны. Если все правильно, то на бумажке в моем кармане записан пароль от учетной записи Макса.

С тех пор как я понял, что он тесно сотрудничает с Джанин, и начал подозревать, что и он, и сама Мэтьюз причастны к смерти Амара, я принялся искать способы разузнать хоть какую-то информацию. Недавно мне представился такой случай – я засек, как Макс набирает свой пароль.

084628. Да, кажется, правильно. Я снова открываю запись и проматываю ее до нужного момента – где показаны кабинет Макса и коридор. Затем я ввожу команду, чтобы убрать запись с камер из кабинета Макса из трансляции – так чтобы Гас и остальные не заметили. Она будет проигрываться только на моем мониторе. Записи со всего Города всегда делятся на количество человек, находящихся в диспетчерской, сколько бы их там ни было, поэтому мы не смотрим трансляции с одних и тех же камер. Нам можно лишь изымать запись из общей трансляции на пару-тройку секунд, если нам требуется приглядеться к деталям. Надеюсь, это не займет много времени. Я выскальзываю из диспетчерской и бегу в сторону лифтов.

На этом уровне «Спайра» почти никого нет – все ушли. Похоже, моя задача значительно облегчилась. Я поднимаюсь на лифте на десятый этаж и целенаправленно иду к кабинету Макса. Я понял, что если ты хочешь быть незаметным, то лучше вообще не подавать виду. По пути я касаюсь флешки в кармане и сворачиваю за угол. Скоро я достигну кабинета Макса.

Я осторожно подталкиваю дверь ботинком – несколько часов назад я проверил, что Макс ушел к Яме, чтобы начать приготовления для Дня посещения. Тогда-то я и пробрался сюда и заклеил замок. Я тихо закрываю за собой дверь и, не включая свет, сажусь на корточки рядом с письменным столом. Я не пододвигаю стул – не хочу, чтобы, вернувшись, Макс то-то заподозрил. Мебель в его кабинете должна оставаться нетронутой.

Компьютер запрашивает пароль. У меня пересыхает во рту. Я вытаскиваю из кармана бумажку, кладу ее на стол и печатаю цифры. 084628.

Изображение переключается. Не могу поверить, что это сработало.

Быстрее. Если Гас обнаружит, что я улизнул, он примется меня искать. А если он обнаружит меня здесь? Не знаю, что я скажу, не представляю, какое разумное оправдание смогу придумать. Я вставляю флешку и копирую на компьютер программы, которые я закачал туда заранее. Под предлогом, что я собираюсь подшутить над Зиком на работе, я попросил у Лорен, одной из членов технической команды, и у коллеги-инструктора кое-какую программу. Она позволит отображать всю информацию с другого компьютера. Лорен была рада помочь. Вот очередная особенность лихачей – они всегда готовы над кем-то посмеяться и никогда не ждут подвоха.

Я нажимаю простые сочетания клавиш. Все. Программа установлена и спрятана в недрах компьютера, Макс туда точно никогда в жизни не заглянет. Я убираю флешку и бумажку с паролем обратно в карман и покидаю кабинет, не оставляя отпечатков на стеклянной части двери.

«Как просто», – думаю я, направляясь к лифтам. Судя по моим часам, все заняло пять минут. Если кто-нибудь спросит, я солгу, что ходил в туалет. Но, вернувшись в диспетчерскую, я натыкаюсь на Гаса. Он стоит у моего компьютера и всматривается в экран. Я замираю. Давно он тут? Что, если он заметил, как я проник в кабинет Макса?

– Тобиас, – серьезно говорит Гас. – Почему ты изъял данную запись? Ты же в курсе, что тебе нельзя убирать записи из трансляции.

– Я… – Давай, соври что-нибудь! – Мне показалось, что я увидел нечто странное, – сбивчиво заканчиваю я. – Нам можно изымать запись, если мы замечает что-то… необычное.

Гас хмурится.

– Тогда почему я только что видел на мониторе, как ты выходил из коридора? – парирует Гас и указывает на изображение.

У меня ком подкатывает к горлу.

– Мне показалось, что я увидел… ну, нечто странное, – повторяю я. – Именно поэтому я решил все проверить. Извини, я просто хотел прогуляться, размять ноги.

Гас сверлит меня взглядом, покусывая внутреннюю сторону щеки. Я не шевелюсь и тоже смотрю ему в глаза.

– Если вдруг снова засечешь нечто необычное – следуй протоколу и докладывай своему руководителю. Кстати, кто он?

– Ты, – отвечаю я, слегка вздыхая. Не люблю, когда ко мне относятся снисходительно.

– Правильно. Значит, ты сможешь придерживаться правил, – смягчается Гас. – Если честно, Тобиас, после года работы здесь у тебя не должно накопиться столько нарушений. У нас – элементарные правила, и тебе лишь требуется их соблюдать. Считай, что ты получил последнее предупреждение. Понял?

– Да, сэр, – отвечаю я.

Меня уже несколько раз отчитывали за то, что я изымал записи из трансляции, чтобы посмотреть совещания Макса и Джанин Мэтьюз или Макса и Эрика. Я никогда не находил там важной информации, и почти всегда меня на этом ловили.

– Хорошо, – кивает Гас. – Удачи с неофитами. В текущем году ты снова работаешь с перешедшими из других фракций?

– Да, – говорю я. – С урожденными лихачами занимается Лорен.

– Жаль. Я надеялся, ты познакомишься с моей младшей сестрой, – произносит Гас. – На твоем месте я бы попытался расслабиться. У нас здесь хорошо. Только верни в эфир запись, когда закончишь.

Гас направляется к своему компьютеру, а я разжимаю стиснутые зубы. Я даже не заметил, что стискивал челюсть. Мое лицо дергается. Я выключаю компьютер и выскальзываю из диспетчерской. Не могу поверить, что проникновение в кабинет Макса сошло мне с рук.

Теперь, когда программа установлена на компьютере Макса, я могу просмотреть каждую его папку в относительной уединенности в диспетчерской. Вероятно, я узнаю, что именно Макс и Джанин Мэтьюз планируют.

* * *

Ночью мне снится, что я в одиночестве брожу по коридорам «Спайра». Они просто бесконечны, и пейзаж в окнах не меняется – я вижу железнодорожные пути, висящие над землей и огибающие высокие здания. Солнце прячется за облаками. Кажется, что я нахожусь здесь уже целую вечность. Внезапно я вздрагиваю и открываю глаза – при этом у меня появляется ощущение, будто я совсем не спал. Потом я слышу стук в дверь и чей-то крик:

– Открывай!

Реальность больше напоминает кошмар, чем тот сон, из которого я только что вынырнул. Я уверен, что за дверью солдаты-лихачи, которые собираются меня арестовать. Наверняка им донесли, что я дивергент или что я шпионю за Максом, или что в последний год я выходил на связь со своей мамой-изгоем. За такие проступки можно стать предателем фракции. А если солдаты-лихачи получили приказ убить меня?

Подкравшись к двери, я понимаю, что, если бы они собирались это сделать, они не стали бы сильно шуметь в коридоре. Кроме того, я узнаю голос Зика.

– Зик, – шепчу я, открыв дверь. – Что стряслось? Посреди ночи…

У него выступил на лбу пот: он запыхался. Должно быть, он бежал сюда.

– Я дежурил в ночную смену в диспетчерской, – выпаливает он. – Что-то случилось в спальне перешедших из других фракций. – Почему-то первым делом я думаю о ней, о ее больших глазах, которые смотрят на меня из глубин моей памяти.

– Что? – переспрашиваю я. – С кем случилось?

– Расскажу по дороге, – отвечает Зик.

Я надеваю ботинки, натягиваю куртку и иду за ним по коридору.

– Там парень-эрудит. Такой светловолосый, – тараторит Зик.

Я сдерживаюсь, чтобы не вздохнуть с облегчением. Это не она. Она в порядке.

– Уилл?

– Нет, другой.

– Эдвард?

– Да, Эдвард. На него напали. Ударили ножом.

– Он умер?

– Жив. Но его ударили в глаз.

Я резко торможу.

– В глаз?

Зик кивает.

– Кому ты об этом рассказал?

– Ночному дежурному. Он доложил Эрику, а тот заявил, что сам с этим разберется.

– Ну, конечно, – цежу я и поворачиваю направо, в противоположную сторону от спальни перешедших.

– Куда ты? – вырывается у Зика.

– Эдвард уже в больнице? – уточняю я и делаю шаг назад.

Зик кивает в ответ.

– Тогда я бегу к Максу.

* * *

Лагерь Лихачества не такой большой, поэтому я точно знаю, кто где живет. Квартира Макса находится в глубине подземных коридоров, около черного входа, ведущего на улицу прямо к железнодорожным путям. Я направляюсь туда – почти бегу по дороге, подсвеченной синими аварийными лампочками, которые питаются от нашего солнечного генератора. Я стучу кулаком по железной двери, будя Макса так же, как меня разбудил Зик. Через несколько секунд босоногий Макс с диким взглядом открывает створку.

– Что случилось? – спрашивает он.

– Одного из моих неофитов ударили ножом в глаз, – отвечаю я.

– А почему ты заявился ко мне? Разве никто не доложил о происшествии Эрику?

– Как раз об этом я и хочу с вами поговорить. Не возражаете, если я войду?

Не дожидаясь ответа, я проскакиваю мимо него в гостиную. Макс включает свет, и я вижу чудовищный беспорядок. Грязные чашки и тарелки разбросаны по журнальному столику, декоративные подушечки раскиданы по дивану, пол посерел от пыли…

– Я хочу, чтобы процесс посвящения снова стал прежним, каким и был до того, как Эрик решил сделать его более жестким, – начинаю я. – И пусть Эрик держится подальше от моих учеников. Ему вовсе незачем присутствовать на моих тренировках.

– Ты полагаешь, что в деле с неофитом виноват Эрик? – осведомляется Макс, скрещивая руки. – Или ты считаешь, что твое положение позволяет тебе выдвигать какие-то требования?

– Да, это его вина, разумеется! – громко выпаливаю я и на миг умолкаю. – Если бы десять человек не боролись за одно место, они бы не доходили до такого отчаянного состояния, а теперь они готовы друг друга растерзать! Эрик создал им чересчур жесткие условия – неудивительно, что рано или поздно они теряют голову!

Макс хмурится. Он выглядит раздраженным, но он хотя бы не говорит, что я смешон. Неплохой результат.

– Ты не думаешь, что за этот случай должен нести ответственность только нападавший неофит? – спрашивает Макс. – Мне кажется, здесь есть вина новичка, а не только Эрика.

– Конечно, он или она, не важно, кто – должны понести ответственность, – соглашаюсь я. – Но такого бы никогда не произошло, если бы Эрик…

– Нельзя быть настолько самоуверенным, – перебивает Макс.

– Это ясно любому здравомыслящему человеку!

– А я, значит, не здравомыслящий? – тихо произносит Макс. Его голос звучит угрожающе, и я вдруг вспоминаю, что он не просто лидер Лихачества, который симпатизирует мне по необъяснимой причине, а человек, который тесно общается с Джанин Мэтьюз.

Именно он дал Эрику повышение, и он, вероятно, причастен к смерти Амара.

– Я другое имел в виду, – объясняю я, пытаясь сохранять спокойствие.

– Тогда выбирай выражения, – отчеканивает Макс, подходя ближе. – Иначе можно решить, что ты оскорбляешь своих руководителей.

Я не отвечаю, а он делает очередной шаг в мою сторону.

– А может, ты ставишь под сомнение ценности своей фракции, – добавляет Макс и переводит взгляд своих налитых кровью глаз на мое плечо.

Татуировка пламени Лихачества виднеется из-под воротника моей рубашки. Я скрываю изображение пяти символов фракций с самого начала, но почему-то сейчас я опасаюсь, что Макс давно знает о тату. Он понимает, что она означает, а это лишь усиливает мою тревогу. Макс уже меня раскусил! Ему известно, что я – не идеальный член Лихачества, раз я считаю, что ценить нужно не только добродетель. Я – отверженный дивергент.

– У тебя был шанс стать лидером, – цедит Макс. – Возможно, несчастного случая можно было избежать, если бы тогда не струсил и не передумал. Но ты сплоховал. А теперь, парень, тебе придется разбираться с последствиями. – Лицо Макса выдает его возраст. У него появились морщины, которых не было ни в прошлом году, ни раньше, а его кожа приобрела серовато-коричневый оттенок, будто ее посыпали пеплом.

– Эрик так увлекся процессом посвящения, потому что в прошлом году ты отказался следовать его указаниям…

В прошлом году в тренажерном зале я останавливал все бои, прежде чем кто-то получит серьезную травму, невзирая на распоряжение Эрика, согласно которому драка продолжается до тех пор, пока один из участников не потеряет сознание. В результате я едва не лишился должности инструктора, что непременно случилось бы, если бы не вмешался Макс.

– И я хотел дать тебе последний шанс, чтобы все исправить, естественно, под чутким присмотром, – продолжает Макс. – Но ты меня разочаровал. Ты зашел слишком далеко.

Пот, который прошиб меня по пути сюда, испарился. Макс отходит назад и открывает дверь.

– Убирайся из моей квартиры и разбирайся со своими неофитками, – рявкает он. – И больше не переступай эту черту.

– Да, сэр, – тихо отвечаю я и ухожу.

* * *

Рано утром я отправляюсь навестить Эдварда в больнице. Солнце поднимается и светит сквозь стеклянный потолок Ямы. Голова Эдварда замотана белыми бинтами, и он не может ни двигаться, ни говорить. Я молча сажусь рядом и смотрю, как настенные часы отсчитывают минуты.

Я вел себя по-идиотски. Считал себя непобедимым, верил, что Макс никогда не передумает видеть меня в качестве своего коллеги! Я даже не сомневался, что он в некоторой степени мне доверяет. Нужно быть более предусмотрительным. Максу требуется лишь пешка. Это говорила мне мама.

Но я не хочу быть пешкой. Хотя теперь я вообще не знаю, кем мне быть.

* * *

Обстановка, которую выдает подсознание Трис Прайор, жуткая и одновременно красивая – золотисто-зеленое небо и желтая трава, распростершаяся на несколько миль в каждую сторону. Странно наблюдать за чужой симуляцией страха. Это очень личное. Я не считаю себя вправе заставлять людей становиться уязвимыми, даже если они мне не нравятся. Каждый человек имеет право на свои секреты. От просмотра страхов моих подопечных у меня складывается ощущение, будто мою кожу соскребли наждачной бумагой.

Желтая трава в симуляции Трис не колышется. Если бы не спертый воздух, я бы скорее назвал это простым сном, нежели кошмаром. Но он означает для меня одно – надвигается гроза.

Внезапно по траве проносится тень, и на плечо Трис садится большая черная птица, впиваясь когтями в ее рубашку. Кончики моих пальцев покалывает от воспоминания о том, как я коснулся плеча Трис, когда она вошла в комнату симуляции. Я невольно думаю о том, как я убрал ее волосы с шеи, чтобы ввести инъекцию. Легкомысленный глупец.

Трис сильно ударяет черную птицу, и в мгновение ока ситуация меняется – гром грохочет, небо темнеет, но не из-за туч, а из-за птиц. Они двигаются огромной стаей – согласованно, как части одного разума. Страшный крик Трис – самый худший звук во всем мире – она в отчаянии жаждет помощи. Я безумно хочу ей помочь, хотя и понимаю, что все не по-настоящему. Я знаю. Вороны безжалостно наступают, окружают Трис, и она оказывается погребенной заживо в черных перьях. Трис неустанно зовет на помощь, но я бессилен, я не хочу видеть ее гибель, не хочу наблюдать за тем, что будет дальше.

Но вдруг Трис начинает двигаться, и теперь она уже лежит в траве, успокоившись. Если ей сейчас больно, она ничего не показывает – просто закрывает глаза и сдается. Почему-то именно ее поза действует на меня еще хуже, чем ее крики о помощи.

А потом все заканчивается.

Трис резко дергается в металлическом кресле, хлопая себя по телу, чтобы прогнать невидимых птиц. Затем она сворачивается клубком и прячет лицо в ладонях. Я подхожу к ней, чтобы дотронуться до ее плеча и утешить ее, но она бьет меня по руке.

– Не трогай меня!

– Все закончилось, – говорю я, поморщившись, – она не осознает, насколько сильно она меня ударила. Я не обращаю внимания на боль и провожу рукой по ее волосам, потому что я веду себя глупо, неуместно глупо…

– Трис, – говорю я, а она наклоняется вперед-назад, постепенно затихая. – Трис, я провожу тебя в спальню, хорошо?

– Нет! Они не должны меня видеть… таком состоянии…

Вот что делает новая система Эрика – храбрая девушка только что победила один из самых жутких своих страхов менее чем за пять минут. На такое тяжелое испытание обычно уходит как минимум в два раза больше времени, чем у нее, но она не хочет выйти в коридор. Теперь Трис боится, что ее увидят слабой или беззащитной. Трис – бесстрашная, что является неоспоримым фактом, однако эту фракцию уже нельзя назвать фракцией Лихачества.

– Да успокойся уже, – говорю я нарочито раздраженным тоном. – Пройдем через заднюю дверь.

– Мне ни к чему, чтобы ты… – отвечает она.

Ее руки трясутся, даже когда она отвергает мое предложение.

– Чепуха, – возражаю я и быстро помогаю встать. Она трет глаза, пока я направляюсь к задней двери. Однажды Амар проводил меня через этот выход. Он пытался отвести меня в спальню, несмотря на то, что я отказался – возможно, Трис гложет то же самое беспокойство. Разве можно прожить одну и ту же ситуацию, но с разных точек зрения?

Она выдергивает свою руку из моей ладони и поворачивается ко мне лицом.

– Зачем со мной так поступили? В чем смысл? Я не подозревала, что обретаю себя на недели мучений, когда выбирала Лихачество!

Будь это не она, а любой другой неофит, я бы уже пару раз наорал на него за несоблюдение субординации. Чувствуя угрозу в ее постоянных нападках на мой характер, я бы пытался жестоко подавлять ее восстания – так я вел себя с Кристиной в первый день посвящения. Но Трис заслужила мое уважение, прыгнув первой в сеть, потом она бросила мне вызов во время первого совместного обеда. Ее не отпугнули мои однообразные ответы на вопросы, она заступилась за Эла и смотрела мне прямо в глаза, когда я метал в нее ножи. Она не подчиняется мне и никогда не будет подчиняться.

– Ты думала, преодолеть трусость будет легко? – спрашиваю я.

– Преодоление трусости здесь ни при чем! Трусость – это то, как ты ведешь себя в реальной жизни, а в реальной жизни никакие вороны не заклюют меня до смерти, Тобиас!

Трис начинает плакать, но я настолько поражен ее словами, что даже не ощущаю неловкости из-за ее слез. Она не поддается приказам Эрика. Она учится другим, более мудрым вещам.

– Я хочу домой, – шепчет она.

Я знаю, где в коридоре расположены камеры. Надеюсь, они не зафиксировали то, что она только что сказала.

– Рационально думать, невзирая на страх, – это урок необходимый каждому, даже твоей семье Сухарей, – объясняю я.

Я сомневаюсь во многих вещах, касающихся процесса посвящения, но не в симуляциях страха. Так проще всего осознать свои кошмары, а затем побороть их. Гораздо эффективнее, чем учиться метанию ножей или искусству боя.

– Вот почему неофиты погружаются в симуляцию. Надо просто тренироваться, – продолжаю я. – Если ты не способна этому научиться, тогда убирайся отсюда, потому что ты нам не нужна.

Я жесток с ней, потому что уверен, что она справится. А еще потому, что я не знаю, как вести себя по-другому.

– Я пытаюсь. Но у меня не получилось. У меня не получается.

Мне становится почти смешно.

– Как по-твоему, сколько времени ты провела в галлюцинации, Трис?

– Не знаю. Полчаса?

– Три минуты, – заявляю я. – Ты справилась в три раза быстрее, чем остальные неофаты. Это что угодно, только не провал.

«Наверное, ты дивергент», – думаю я. Но она не сделала ничего, чтобы изменить симуляцию, поэтому, скорей всего, она не дивергент. Вероятно, она просто очень храбрая. Я улыбаюсь.

– Завтра у тебя получится лучше. Вот увидишь.

– Завтра? – говорит она уже спокойнее.

Я дотрагиваюсь до ее спины.

– О чем была твоя первая галлюцинация? – вдруг интересуется она.

– Не столько о чем, сколько о ком, – отвечаю я и тотчас умолкаю.

Может, мне стоит рассказать ей о своем первом препятствии в пейзаже страха – боязни высоты? Вряд ли, ведь она явно хотела узнать что-то другое – более потаенное и глубокое. Рядом с ней я не могу контролировать себя, как это получается у меня с другими людьми. Я несу какую-то чушь, потому что лишь так я могу удержаться от того, чтобы не сказать ей лишнего. Прикосновение к ее телу через рубашку дурманит мой разум.

– Неважно.

– И ты преодолел этот страх?

– Пока нет.

Мы стоим у двери спальни. Дорога до нее еще никогда не была такой короткой. Я кладу руки в карманы, чтобы опять не натворить глупостей.

– Возможно никогда не преодолею.

– Так значит, страхи не покидают нас? – спрашивает Трис.

– Иногда покидают. Иногда на их место приходят новые. Но цель не в том, чтобы стать бесстрашным. Это невозможно. Цель в том, чтобы научиться сдерживать страх, освободиться от него, – вот в чем цель.

Трис кивает. Не представляю, зачем она пришла к нам, но я мог бы предположить, что она выбрала Лихачество за свободу. Альтруизм задушил бы ее искорку, а Лихачество, при всех недостатках, раздуло из ее крошечного стремления настоящий огонь.

– Как бы то ни было, – говорю я, – твои страхи – редко то, чем кажутся на симуляции.

– В смысле? – недоуменно повторяет она.

– Ну, ты действительно боишься ворон? – улыбаюсь я. – При виде вороны ты с криками бежишь прочь?

– Наверное, нет, – отвечает она и подходит ко мне ближе.

Я чувствовал себя спокойнее, когда мы держались на расстоянии. Она делает еще один шаг, и я думаю о том, чтобы прикоснуться к ней. У меня пересыхает во рту. Я почти никогда не хотел этого с другими девушками.

– И чего же я боюсь на самом деле? – упорствует Трис.

– Я не знаю, – пожимаю плечами я. – Это можешь сказать только ты.

– Я не знала, что стать лихачкой будет так сложно, – произносит она.

Я рад, что у меня появились другие мысли, кроме того, как легко можно было бы положить руку на изгиб ее спины.

– Говорят, так было не всегда. В смысле быть лихачем.

– А что поменялось?

– Власть. Тот, кто контролирует обучение, задает стандарт поведения лихачей. Шесть лет назад Макс и другие лидеры изменили методы, сделав обучение более состязательным и грубым, – говорю я.

Раньше тренировочным поединкам придавалось не столь большое значение. Никто не дрался без перчаток. На неофитах были элементы защитной экипировки. Основной акцент сводился к силе и мастерству, к развитию духа товарищества. Но даже когда я был неофитом, во фракции казалось лучше, чем сейчас. Мы не имели ограничений по количеству будущих членов Лихачества, а поединки останавливались, когда один из участников сдавался.

Я на некоторое время умолкаю, а затем продолжаю:

– Это было якобы чтобы проверить силу людей. И это изменило приоритеты Лихачества в целом. Спорим, ты не угадаешь, кто новый любимчик лидеров.

Разумеется, она догадывается.

– Если ты был первым в своем классе неофитов, каким по счету был Эрик?

– Вторым.

– Выходит, он был вторым кандидатом. А ты – первым.

Проницательно. Вряд ли я гожусь для первого места, но я точно был бы лучшим вариантом, чем Эрик.

– Почему ты так думаешь? – спрашиваю я вслух.

– Из-за того, как Эрик вел себя на ужине в первый вечер. Завистливо, хоть и получил то, что хочет.

Я никогда не смотрел на ситуацию с такой стороны. Эрик завидует? Но чему? Я ничего у него не отнял, никогда не представлял для него реальной угрозы. Однако он преследовал Амара, а потом меня. Но, возможно, Трис права – вероятно, я действительно не замечал, насколько Эрик расстроился из-за того, что уступил первое место перешедшему из Альтруизма, несмотря на все свои старания? Или его злило то, что Макс выдвинул меня на должность лидера, хотя именно Эрика отправили в Лихачество, чтобы он получил эту должность?

Трис трет лицо.

– Заметно, что я плакала? – Ее вопрос звучит почти забавно. Ее слезы исчезли так же быстро, как и появились, и теперь ее лицо снова спокойное, глаза – ясные и сухие, а волосы гладкие. Словно ничего не произошло – как будто она не была скована ужасом в течение трех минут.

Она сильнее, чем был я, будучи неофитом.

Дата добавления: 2015-10-21