Вот сижу я тут, а мне скоро в колледж идти, а после гулять с подругою по интересам общим. И вроде бы неплохо это, а с другой стороны, мог бы остаться дома и сидеть в уюте и покое, смотреть кино,

«Последняя юность»

Вот сижу я тут, а мне скоро в колледж идти, а после гулять с подругою по интересам общим. И вроде бы неплохо это, а с другой стороны, мог бы остаться дома и сидеть в уюте и покое, смотреть кино, книжку читать или писать что-нибудь. Сегодня я встал пораньше, чтоб написать что-нибудь. Пока получается вот такой дневник, если это можно так назвать.

Вот сижу я сейчас, а в окно балконное ноябрьское солнышко светит. И пыль видна по всей комнате, она в воздухе парит, и так много ее. Ее вообще очень много в жизни нашей, как в прямом, так и в переносном смысле она наши жизни наполняет, льется в нас со всех сторон, а мы ее поглощаем.

Вот стоял сейчас на кухне и в окно смотрел да мандаринку в руке подбрасывал. На прохожих глядел, они мимо проходят и даже не знают, что я на них смотрю. И так интересно кто они, чем живут, что у них на уме, ведь каждый человек интересен, каждый свой путь прошел, и продолжает идти по нему.

Мне сейчас так сорваться хочется. Сорваться и уйти куда-нибудь, или даже уехать. В другой город, но мал я еще. А возможно это просто оправдание, чтоб не выходить из пресловутой зоны комфорта. Мы же люди такие, все ради стабильности и комфорта отдать готовы, даже свою свободу.

Меня вообще Димой зовут, живу я в городе Королеве. Неплохой такой городишка, наукоград. У нас тут конструктор работал известный, в честь него город и назвали. Город неплохой, хотя возможно мне так кажется только потому, что я толком больше нигде и не был. Я был в Питере, там красиво и атмосфера там очень хорошая. Но здесь мне как-то привычней и спокойней. Я вообще домосед, не люблю далеко ездить, хотя иногда хочется. Я этот город весь исходил вдоль и поперек, так что знаю его хорошо, от этого мне и спокойно здесь, так как знаю его. Но все же, иногда, мне, как и, наверное, многим, хочется приключений, а в приключениях не должно быть спокойствия. В приключениях главное – это свобода действий, если тебе нужно к восьми домой, нельзя мочить ботинки, и надо, чтоб одежда осталась чистой, то на настоящие приключения не рассчитывай.

А знаете, вот возьму я и убегу прямо сейчас из дома, буду по России ездить. Возьму рюкзак, все свои документы соберу, деньги (свои, конечно, родителей я обворовывать не буду) и убегу. Надо, правда, записку оставить с объяснениями, только чтоб коротко и ясно.

«Дорогие родители, я тут решил, что моя жизнь скучна и однообразна, поэтому хочу развеяться. Меня не будет несколько дней, возможно недель, а возможно, я вообще не вернусь. За меня не беспокойтесь, я не пропаду. Вы же меня знаете, все будет хорошо».

Так и сделал. Вот уже по улице иду, холодновато, правда, а я холод ужас как не люблю. Но не важно это сейчас, а важно вот что – куда мне идти? На вокзал, наверное. А оттуда в Москву поеду.

На дороге мальчик с отцом стоит, грустный такой мальчик, а отец кричит на него. Я даже сути всей не уловил. Не понял я причины таких криков, да и не может быть объективной причины, чтоб на ребенка так кричать, тем более на людях. Даже если он собаке твоей любимой хвост отрубит, все равно кричать не надо, криками вы ребенка только напугаете, а пугать только слабые люди любят. Сильный человек не будет ребенка запугивать. Никогда не понимал криков, и не важно, кто на кого кричит. Кричать нужно от радости, а не от злости. Если у вас какое-то недопонимание с кем-то или, не дай бог, конфликт, то криками вы в любом случае разрешение проблем не приблизите. Вам нужно сесть и все спокойно обсудить, тогда, может, и придете к пониманию. Все конфликты у нас от недопонимания.

Вот и я с кассиршей на вокзале поругался из-за недопонимания. Я ей говорю: Мне до Москвы в один конец, студенческий. Сколько это будет?». А она мне отвечает что-то, но так тихо, что я ни слова не расслышал. Переспрашиваю: «Сколько-сколько?». А она опять тихо говорит, что я не слышу. И так стыдно мне стало, вот хоть убей, не слышу. Слух у меня конечно не идеальный, но и проблем особых никогда не было. Уже не стал я переспрашивать, сделал лицо вопросительное, а она как заорет: «Ты тупой что ли?». И с агрессией такой, что я в ступор впал, а сам думаю: «Так почему же я тупой, ведь я не слышу просто, тогда уж глухой получается, не логично как-то». Не успел я ей это сказать. Люди сзади забеспокоились, торопить меня начали. Я смутился, так что решил не мучить себя, кассиршу и людей в очереди, а то опоздают еще из-за меня куда-нибудь. Я лучше в автомате билет куплю, раз с людьми у меня не ладится.

И вот я уже сижу в электричке, еду в столицу. Зачем? А какая разница. Еду и все. И тут я вспомнил. Вспомнил, что договорился сегодня с подругой встретиться после колледжа. А сам уехал. Как-то неудобно получается, очень некрасиво с моей стороны. А ведь я сам по себе пунктуальный, но это просто из голову вылетело. Ох, как некрасиво поступил. А ведь еще на улице встретиться договорились, а сегодня холодно. Надеюсь, не будет она меня долго ждать, а то замерзнет еще. Ох, как неправильно все это, ох как некрасиво. И так совестно мне стало. А может вернуться? Я еще успею, даже с запасом. Нет! Нельзя! Если сейчас вернешься, то никогда уже больше сбежать не решишься. Да и поймет она, и простит. Померзнет и простит. Успокоился я, но сердце все равно разрывается, когда представляю, как она будет на морозе сидеть одна и меня ждать. И телефон я не взял, а без телефона номера ее не помню. Вот черт!

Сижу на своем месте, в окно поглядываю, а напротив меня сидит парочка. Парень лет шестнадцати и девка лет четырнадцати, обжимаются, целуются периодически. Это все так вычурно и так напоказ. Противно мне. Я не люблю таких, они мне жутко раздражают. Ведь любовь это сугубо интимная вещь, это очень личное, а они это вот так вот выставляют. Да и какая любовь в такие годы? Мне вот семнадцать и я никогда не любил, да и чужда мне любовь, не мое это. Говорят, от нее тупеют, а я ум свой люблю. И ведь любовь долго не живет, это ведь просто химия. Какое-то вещество вроде бы выделяется, серотонин что ли. Не помню. Короче, хрень все это, а не любовь. Через пару лет вы просто с ума сойдете из-за вашей второй половинки. А все, потому что мужчины и женщины друг друга никак понять не могут. Слишком уж мы разные. Поэтому и мучаемся. Геи они потому и веселые такие, что отношения строят с теми, кого понимают.

В электричке хорошо, атмосферно. Тут много всяких интересных личностей сидят. Кто-то может в отпуск едет, кто-то от жены ушел и едет к другу в другой город, что с ним вместе выпить по рюмашке и о жизни поговорить. Много спекулянтов и попрошаек ходят. Спекулянты предлагают, попрошайки просят. И все они одинаково сильно раздражают, особенно те, кто пытаются на жалость давить. Некрасиво это. Вот мне не хочется им деньги отдавать, а они из кожи вон лезут, чтоб заставить меня стыдиться своей жадности. А ведь я и не жадный вовсе, мне денег не жалко, просто не заслужили они их. А вот горе музыканты, которые так же по вагонам ходят, мне нравятся, им я всегда пару монеток отдам. Ведь они стараются, да и настроение мне поднимают. Так и едем: то под музыку, то под просьбы что-то купить или дать денег, потому что они, якобы, в сложной ситуации. Все мы в сложной ситуации. Все. С того момента, как родились и до самой смерти.

Электричка остановилась на станции – мы приехали. Я не так часто бываю в столице, но это и не является для меня каким-то существенным событием. Хотелось сразу выйти в город, но потом все же решил отъехать чуть подальше от станции, ближе к центру, посмотреть, как там кипит жизнь, и вообще, что это за жизнь, поэтому оказался в метро.

Вот где жизнь по настоящему кипит. Хотя тут она скорее даже плавится. Люди бегут, как запрограммированные, бросая лишь беглые взгляды на остальных, таких же, как они. Все так искусственно. Едешь в вагоне метро: все люди замкнуты в себе. Почему бы им не быть более открытыми, мы могли бы поговорить, ведь мы едем вместе, почему бы и нет? Когда люди вместе работают или учатся, они ведь знакомятся, разговаривают, потому что им нужно сосуществовать вместе какое-то время. В нашем же случае все тоже самое, только период сосуществования не такой продолжительный, но какая разница. Если бы люди в метро или вообще где угодно больше обращали внимание на окружающих и разговаривали бы с незнакомцами, мир был бы гораздо добрее. Вот идут два человека по улице, идут в одном направлении – это уже повод познакомиться и поболтать. Почему бы и нет? А так мы все как роботы, как будто и нет в нас ничего хорошего.

– Как дела? – Спросил я, силясь перекричать грохот подземки, у девушки, сидящей по соседству.

Она слегка улыбнулась и показала мне свой кулак с оттопыренным большим пальцем, давая понять, что все отлично. Она явно не желала вступать в борьбу с грохотом. Мне стало неловко, показалось, что я сделал что-то глупое, поэтому вышел на следующей станции. Она помахала мне на прощанье, так что я немного успокоился, по крайне мере, перестал чувствовать себя идиотом.

Выйдя на улицу, я сразу же почувствовал холод. Не переношу его совершенно, как только температура опускается ниже нуля, я сразу же замерзаю.

Зашел в первое попавшееся кафе, чтобы согреться. Оно оказалось заполнено. Я подсел к мужчине, сидевшему в одиночестве.

– Позволите? – Указывая на свободное место, спросил я его.

– Если хотите, пожалуйста, но вам придется уйти, потому что скоро должна прибыть моя жена. – Довольно любезно сказал он.

– Хорошо.

Я заказал чай, есть мне не хотелось.

Мужчине этому было где-то за тридцать, уже обретал свои очертания пивной живот, залысины, ничего особенного.

– Как тебя зовут? – Неожиданно спросил мужчина.

– Дима.

– Я Семен. – Он протянул мне руку. Я ее пожал. – Ты молодой парень, я уверен, ты не женат. У тебя есть девушка?

– Нет. – Ответил я. Мне нравятся задушевные разговоры, и это явно был один из таких.

– Вот. Ты и не любил, наверное, толком никогда. – Я кивнул. – А я люблю свою жену, до смерти люблю, а когда ты влюблен, ты готов ради своей любимой на все, готов совершать самые безрассудные поступки. – Мне стало интересно, к чему он клонит.

– Любовь притупляет ум. – Заметил я.

– Да, парень, здесь ты прав, но пусть так, зато я счастлив. Возможно, ум иногда мешает нам быть счастливыми и наслаждаться жизнью. Вот, например, тебе хочется сделать что-то по детски глупое и безрассудное, а ум говорит тебе, что этого делать не стоит. Ты его слушаешь, а потом грустишь об упущенной возможности. Так что иногда лучше побыть тупым, ведь дуракам и живется легче.

– Так что насчет вашей жены? – Спросил я, в надежде вернуть разговор к первоначальной теме.

– Я ее очень люблю, понимаешь, жить без нее не могу, но недавно я узнал, не важно от кого, о том, что она мне изменила.

– Оу, это должно быть очень неприятно. И что же вы теперь собираетесь делать?

– Я убью ее. – Он сказал это спокойно, без эмоций, видимо давно уже это обдумал.

– Но постойте, ведь вы ее так любите, вы ведь могли бы ее простить.

– Она предала меня. – Он сделал продолжительную паузу, мне даже стало немного неловко. – Я не могу такое простить, я не могу так жить, это невыносимо.

– Вы что же и себя убить хотите? Не лучше ли будет расквитаться с тем, с кем она изменила?

– Пусть живет, это будет на его совести.

– Но неужели вы готовы вот так погибнуть ради любви?

– А разве этого мало?

– Любовь вообще сильно переоцененное чувство. Сколько песен, картин, стихов и романов ей посвящены, и все из-за чего? Из-за каких-то химических реакций в мозгу. У нас сейчас так сложилось, что слово «любовь» потеряло свой смысл, теперь это просто клише, которым злоупотребляют бездарные поэты, чтобы как-то пропихнуть свою тупость в массы.

– Ты не понимаешь, ты никогда не любил, ты не знаешь, что это такое. – Я его разозлил, он выглядел очень раздраженным.

– Да, здесь вы правы, я не знаю.

– Вот моя жена. – Он указал на входящую в кафе девушку, она была лет 25-ти, довольно симпатичная. Семен нагнулся ко мне и прошептал. – Тебе пора, и даже не вздумай мне мешать, а то и тебя пристрелю.

Я не ответил, просто вышел из кафе и встал у входа снаружи, начал ждать. Я не собирался ему мешать. Долго ждать не пришлось, чрез минуту прозвучал выстрел, потом второй. Я начла двигаться в сторону какого-то торгового центра. Люди убегали прочь от кафе. Я не бежал, у меня было отличное настроение, я казался себе слишком аристократичным, чтобы бегать, пусть другие уносят ноги, я буду не спеша прогуливаться в сторону от этого кафе. Холод уже не мог одолеть меня.

Вы, дорогие читатели, можете заклеймить меня позором за то, что я не вмешался, хотя мог бы спасти эти две жизни, можешь подумать, что я струсил или что я просто плохой человек, но знаешь, этот Семен был отличным мужиком и не глупым, как многие. Он отлично знал что делал, он сам пошел на убийство и самоубийство. Это было его решение, и я не в праве рушить его планы. Я всего лишь наблюдатель, меня вообще не должно здесь быть. Я сейчас должен гулять по Королеву с подругой, вести заумные беседы и жаловаться на холод, а не сидеть в Москве и отговаривать всяких мужиков своих жен убивать.

Я перешел дорогу и пред взором моим встал памятник Грибоедову. Никогда особо его творчеством не интересовался, сразу на ум приходит «Горе от ума». Не могу сказать, что роман этот запал мне в душу, но запомнился, хотя меня почему-то жутко раздражали все герои, а Чацкий больше всех. Грибоедов так отчаянно пытался сделать из него крутого парня, умника противостоящего всем и вся, что меня это как-то раздражало. Слишком он был напыщенный. Мне, что забавно, больше нравился Молчалин, да и то, только потому, что сам Грибоедов его так унижал, что мне жалко стало. Но, в сущности, кто Грибоедов и кто я? Понятно кому вы отдадите свои симпатии, хотя если вдуматься, что он написал великого, кроме «Горя от ума»? Можете думать, что хотите, я все равно буду распыляться своим субъективным мнением, и, как бы вы не просили, его себе засовывать никуда не буду.

Я оставил памятник позади и направился прямым курсом к чистым прудам. Шел я среди голых деревьев по вроде бы даже ухоженной дорожке. Это был хороший день.

Пройдя какое-то расстояние, я наткнулся на группу ребят лет тринадцати-четырнадцати. Их было трое, и, как я понял, двое из них издевались над третьим, они подбрасывали его рюкзак, играли в собачку и смеялись. А вот владельцу рюкзака явно было не до смеха, он был обижен и, казалось, чувствовал себя раздавленным. Но я не вмешивался. Помните? Я сторонний наблюдатель и меня вообще здесь нет. Пусть жизнь течет своим ручьем, я даже брошенным камнем течению мешать не собираюсь. Да и стали бы вы меня больше уважать, если бы я помог несчастному школьнику? Вы бы тогда сказали: «Вот, разогнать детишек может, а взрослого мужика с пистолетом остановить не может. Трус!». А я не трус, я наблюдатель.

Но все же печально мне стало. Знаю, что ребята эти просто еще дети, и они так самоутвердиться хотят, но как же это глупо. А ведь я не намного их старше. Неужели нет другого способа почувствовать себя важным? Есть, конечно. Я вот, чтобы почувствовать себя важным, пишу этот дневник. Мне этого хватает. Другие рисуют, читают, помогают людям. Ведь и правда, можно самоутверждаться, помогая окружающим, а эти наоборот делают. Печально это.

Через какое-то время я все-таки добрался до чистых прудов. Мне это место очень напоминало прудик, что за храмом у нас в городе, только здесь пруды почище, что неудивительно. Сел я значит на лавочку, достал книжечку и читать начал, я тогда со сборником Кафки ходил. Сидел и дочитывал «Лабиринт». Он вроде не дописан, по крайне мере, у меня создалось такое впечатление. Мне как-то обидно стало, даже дописать захотелось, но вряд ли сам Кафка бы одобрил мою концовку. Я ушел оттуда.

Нужно было где-нибудь остановиться. Сбережения, которые я взял с собой насчитывали около одиннадцати тысяч, они остались после дня рождения. Я предпочитаю не тратить подаренное сразу, а делать это постепенно. Плюс с собой у меня была карточка, куда до нового года будет приходить стипендия, так что хоть какие-то деньги у меня имелись. Так что я решил снять комнату на пару дней и пошел искать объявления.

Много времени это не заняло. В объявлении был указан телефон и адрес, телефон я оставил дома, так что смело двинулся по указанному адресу, периодически спрашивая у прохожих направление. В конце концов, я забрел во двор. Во дворе этом было очень тихо, но сидел там один мужичек и рисовал что-то масляными красками на мольберте. Мужик этот бородатый был и очень массивный, проще говоря, толстый. Даже не знаю, как его выдерживала та маленькая табуретка, на которой он восседал. Я ни в коем случае не хочу его этим обидеть, если он вдруг это прочитает. Он ведь, как я в последствии узнал, человек хороший, а то, что толстый он, так это ему даже какого-то обаяния добавляет. Ну и разве будет плохой человек, сидеть на улице и картину масляными красками рисовать.

Мне сразу захотелось спросить у него, что он рисует, как давно этим занимается, чем занимается кроме этого и все такое прочее, но вдруг он занят, вдруг на него нахлынуло вдохновение, а тут я со своими глупыми вопросами отвлекаю его, да и, наверное, я не первый такой. И если бы он меня прогнал, я бы его понял, и не стал бы обижаться, но он не прогнал.

– Эй, парень! – Окрикнул он меня. – Что стоишь, мнешься? Подходи, спрашивай, чего хотел, или так и будешь стоять, глазеть на меня?

– Я просто… – Я ужасно растерялся, вообще не знал, что ему ответить. Вот до чего дожили, нас уже доброта окружающих из равновесия выбивает, и кажется чем-то странным и подозрительным. – Вы рисуете? – Я подошел ближе.

– А сам как думаешь? – Он жестом пригласил меня подойти и взглянуть на полотно. – Вот, посмотри.

Я посмотрел, там был изображен двор, взглянул поверх листа – похоже. Я ничего не понимаю в живописи, и, в общем-то, никогда ей и не интересовался.

– Неплохо. – Заключил я.

Его рассмешила моя реплика, возможно, не столько само слово, сколько интонация.

– Как тебя зовут, парень?

– Дима.

– Михаил Сергеевич. – Он протянул мне руку, я пожал ее. – Ты любишь живопись, Дима?

– Мне нравится наблюдать за процессом, результат меня не сильно волнует. – Я не соврал, мне, действительно всегда нравилось наблюдать, как на пустом листе постепенно появляется что-то прекрасное.

– Понимаю, но тебе не повезло, уже почти конец. Я рисую не так уж и давно, начал, когда вышел на пенсию, где-то около двух лет назад. По моему неплохое занятие на старость.

Ох, как я не люблю такого рода моменты. Когда твой собеседник говорит что-то, а единственное, что ты можешь ответить, это «Да, правильно». Но что это за ответ? Ужасное чувство.

– А ты чем занимаешься? – Спросил он.

Опять я растерялся, брякнул первое, что пришло на ум.

– Я пишу.

– О, и что пишешь?

– Ну, вообще я студент, учусь в техническом колледже, но еще я пишу. – Ужас, как нескладно говорю, и на вопрос не ответил. Черт!

Он опять почему-то рассмеялся.

– Молодец, а все-таки, что ты пишешь? Стихи там, или прозу?

– Вообще и то, и то, но в основном рассказы всякие.

– А о чем они?

Вот всегда боялся таких вопросов. Не знаю я, о чем они.

– Ну, наверное, обо всем. – Ох, кошмар, что значит «обо всем»? Черт! Не умею я все-таки с людьми разговаривать. Я взглянул на часы. – Ладно, мне уже пора. До свидания!

– Удачи сынок, во всем!

Я зашел в нужный мне подъезд огорченный. Надо же, опозорился перед умным человеком. Как его, кстати, звали. Вот никогда я имен не запоминал, мне это сложно, да и нет в этом особого смысла. Ведь есть много других обращений. Например, «эй» или «слушай», или «извините» и все такое прочее. А имена, это так, для документации. Они толком то и ничего не отражают, просто штампы.

Я поднялся на нужный этаж и позвонил в нужную квартиру. Мне открыла бабушка лет семидесяти.

– Здравствуйте. – Косясь на меня подозрительным взглядом, произнесла она.

– Здравствуйте, я на счет комнаты.

– А-а, вы хотите снять комнату? – Я кивнул. – Проходите-проходите, она вон там, сейчас я вам все покажу.

Бабушка провела меня в одну из комнат, всего их, похоже, было три. Моя была в меру просторной, и я сразу же согласился.

– Вот и отлично, ты пока располагайся, отдохни. Через пару часов будет готов ужин, я тебя позову.

– Спасибо.

– А как тебя звать?

– Дима. – Я постарался улыбнуться.

– Я Светлана Анатольевна. Ну, ладно, я пойду, не буду мешать.

– Спасибо.

Вот черт! Хочется как-то отблагодарить людей за доброту, а из уст выходит только банальное «Спасибо». Это самое «Спасибо» уже давно никому душу не греет. Никому уже не приносит радости и удовлетворения это серое слово, оно уже стало простой формальностью, оно просто умерло, как и вся наша речь. Слова обесцениваются, их значения блекнут, в месте с ними блекнут наши души. Проблема в том, что мы боимся говорить откровенно, чтобы никого не обидеть. Все люди мыслят по разному, и как бы ты не старался передать свои чувства и мысли, никто никогда не сможет тебя полностью понять. Все мы не поняты, все одиноки в своих суждениях, и от этого несчастны. Из-за этого общение с окружающими перестает доставлять удовольствие. Ведь если вы обсуждаете то, в чем у вас есть разногласия, нужно быть осторожным в своих словах, если не хочешь испортить отношения с человеком. Рассказывать друг другу истории, вообще странно, ибо тогда слушатель будет скучать и маяться в ожидании своей очереди что-нибудь рассказать. Потом слушатель берет слово, и они меняются местами, так будет идти до бесконечности, пока все не разойдутся по домам или кто-нибудь не умрет от скуки во время очередной затянувшейся истории. Всем плевать на то, что происходит с другими людьми, если это никак не касается их самих. А если вы в чем-то единодушны, то нет никакого смысла это обсуждать. Это пустой разговор. Просто каждый говорит то, что другой и так уже знает без него, и полностью с этим согласен. Ты говоришь – он с улыбкой соглашается; он говорит – ты с улыбкой соглашаешься. Это все бессмысленно.

Через час я услышал, как кто-то зашел в квартиру. Через еще один час Светлана Анатольевна позвала меня ужинать. Я прошел в кухню. Сел рядом с мужчиной.

– Виктор. – Представился он.

– А я Дима. – Машинально ответил я.

Светлана Анатольевна накрыла на стол. Мы начали есть. Между тем, там очень громко работал телевизор. Я телевизоры не люблю, по той причине, что там всегда идет одна белиберда. Каждый раз, включая телевизор, я так и вижу, как из него наружу вылетает море мусора, и устремляется прямо в смотрящих его людей. Все эти бесполезные шоу, куда приглашают самых обыкновенных людей и пытаются выставить их за талантливых. Есть шоу, где собираются все самые тупые знаменитости страны и обсуждают какие-то неинтересные и раздутые темы. Есть там тупые сериалы, без смысла, без юмора, и все это смотреть отвратительно. Но самое главное – это новости. В последнее время все свихнулись на политике. Днем и ночью по федеральным каналам всякие идиоты от шоу-бизнеса промывают людям мозги, разводя балаган вокруг одной и той же темы.

По телевизору шли новости. Я не то чтобы прям весь такой принципиальный. Если что, я могу и потерпеть, но их телевизор так орал, что я не сдержался. Нет, я не закричал, просто спокойно спросил.

– Можно выключить? – Сказал я, указывая на телевизор.

– А что? – С легким раздражением спросил Виктор.

– Ну, просто… я не люблю это. – Ответил я, вновь указывая на телевизионную картинку. Я говорил о новостях, но так уж вышло, что в тот момент, когда я указал на телевизор, там был Путин, он что-то говорил. Ничего удивительного, но это явно задело домовладельцев. А я понял это только потом, лежа в своей комнате и рассуждая о прошедшем разговоре.

– Ладно. – Процедил Виктор и выключил телевизор. Сделал он это с такой недовольной миной, что я застыдился своего поступка. Напряжение нарастало. Потом он цыкнул. Черт! И когда он это сделал, я понял, что на долго здесь не задержусь, да и то время, которое пробуду тут, будет не сладким. – А чем конкретно он тебе не угодил?

– По мне так он вообще не нужен, от него все время исходит какая-то пустая болтовня, из-за него люди только тупеют. – На тот момент я еще не осознавал, что мы говорим о разных вещах (он – о Путине; я – о телевизоре), но самое забавное, что если бы я говорил о нашем прославленном президенте, то сказал бы примерно тоже самое.

– Все понятно. – Заключил Виктор.

Это прозвучало как приговор. И опять все проблемы из-за недопонимания, хотя кто знает, если бы я сразу понял, кого он имел ввиду в своем вопросе, то возможно наговорил чего-нибудь похуже. Наверное, самым правильным было бы уйти от разговора. Не знаю как, но я бы что-нибудь придумал, сымитировал бы какой-нибудь приступ, тогда бы все были счастливы. А теперь он злится. Ну, не умею я с людьми общаться.

Я ушел в свою комнату. Где-то через час я услышал следующий разговор:

– Он не может здесь жить, ему придется уйти. – С возбуждением говорил Виктор. Даже интересно как он сдерживался этот час, что на кухне царила полная тишина. В любом случае, спасибо ему за старания.

– Что случилось? Почему? – Недоумевала Светлана Анатольевна.

– Я не собираюсь жить под одной крышей с фашистом. – Я, лежа у себя в комнате, рассмеялся. Почему бы ему заодно не пойти и поискать фашистов в соседних квартирах.

– Боже, но не можем же мы выгнать бедного мальчика на улицу ночью. – Спасибо ей за это.

– Ладно, пусть утром уходит.

Я сбежал оттуда в шесть утра, прихватив с собой парочку бутербродов. Не хотелось мне с ними разговаривать. Я только потом понял, что так и не заплатил им. А за бутерброды вы меня не осуждайте, у них там полный холодильник всяких вкусностей был, да и, в конце концов, я же у них не деньги украл, хотя мог бы.

Пару часов я просидел на чистых прудах, занятый чтением трудов Франца Кафки. Просидел бы там гораздо дольше, но от фантазий немецкого писателя меня оторвала пожилая пара, севшая на скамейку напротив меня. Я не то чтобы весь из себя такой мизантроп, но все же решил уйти. Как только я начал собираться, мужчина спросил:

– Мы вам помешали? – Он и его спутница были примерно одного возраста, где-то по 50-55 лет, они выглядели довольно милыми и доброжелательными.

– Нет-нет. – Я смутился, мне совсем не хотелось их обижать. – Я просто… я… не люблю…

– Не любите людей? – Помог закончить мне этот мужчина.

– Ну, в некотором роде, да. У меня это как-то по настроению.

– Ох, Максим, вы же знаете, какая сейчас молодежь пошла. – На этих ее словах я закатил глаза, мужчина посмотрел на меня и улыбнулся, неплохой он, этот Максим. – Не признают никаких авторитетов, не уважают традиции, весь мир ненавидят.

Максим рассмеялся и с улыбкой обратился ко мне.

– А вы, молодой человек, тоже весь мир ненавидите?

– Я… понимаете… – Для меня весь этот разговор был одной большой неловкостью, я хотел его побыстрей закончить и никого не обидеть, поэтому тщательно подбирал слова. Получалось так себе

– Так да, или нет? – Не терпелось женщине.

Она не дала мне закончить, сбила с мысли. Зачем нужно перебивать, неужели у людей нет терпения, куда все так торопятся?

– Понимаете, я ненавижу всех, кто лицемерит, кто злится и кричит по пустякам; ненавижу тех, кто считает, что все можно решить только силой. Ненавижу всех, кто смеется над глупостями и издевательством над другими; ненавижу всех, кто пренебрегает хорошим кино и литературой; тех, кто не хочет развиваться. Я ненавижу тех, кто культивирует насилие; тех, кто прославляет деньги и успех в карьере, как высшую ценность; тех, кто поклоняется устоям и боится выйти за рамки дозволенного только потому, что так принято, и тех, кто навязывает эти устои. Я презираю тех, кто считает любое отклонение от их понимания нормальности сумасшествием, тех, кто верит в политику. Я терпеть не могу тех, кто обманывает и предает; тех, кто использует других ради своих корыстных целей; тех, кто ограничивает чью-либо свободу; тех, кто навязывает ложные ценности и идеалы. Я ненавижу тех, кто не пытается; тех, кто только и может, что жаловаться; тех, кто не использует данные ему преимущество, главное из которых жизнь. Так что да, я ненавижу всех.

– Тяжело вам, наверное, живется. – Грустно сказал Максим. – Как же вы с людьми общаетесь?

– Вполне нормально. Людям повезло, что у них такая плохая память. Я разговариваю с людьми, провожу время, смеюсь вместе с ними, и все только потому, что иногда забываю, как сильно я их ненавижу. А если бы люди запоминали абсолютно все, то мир бы просто не смог существовать, потому что человек разрывался бы от различных обид и печалей.

– Это все очень грустно. – Негромко сказала женщина. – Но когда, ты подрастешь, то будешь думать совсем по другому, ты поймешь, что люди не такие уж плохие. Со временем это пройдет, у тебя сейчас просто возраст такой.

– Знаете, проблема отношений между поколениями в том, что подростки думают, что взрослые ничего не понимают, а те, в свою очередь, понимают далеко не все.

Сказав это, я оставил их. Наверное, я все-таки мизантроп.

Где-то через пол часа я стоял у входа на Красную площадь и сам не понимал зачем. Я стоял там и думал о том, почему люди вообще тянутся к таким местам, как это. Я имею ввиду всякие достопримечательности. Что их влечет? Красота? Историческая ценность? Значимость? Но ведь красота очень субъективное понятие, а историческая ценность и значимость очень условны и по сути ничего не значат. На деле же люди посещают такие места просто для галочки, потому что все считают это чем-то очень важным. И когда кто-нибудь упомянет Красную площадь, ты сможешь с гордостью сказать, что был там, или даже промолчать, но про себя отметить «да, знаю, был там».

От этого мне стало как-то противно, и я ушел оттуда. Теперь мой путь лежал к Храму Христа Спасителя. Я не религиозный человек, скорей даже наоборот, но мне просто ради интереса хотелось съездить туда и посмотреть хотя бы снаружи.

И вот я стою, напротив меня этот самый храм, но я ничего не чувствую. Нет, я не ждал, что на меня что-то снизойдет, но все же почему-то был разочарован, я даже не получил эстетического удовольствия от вида этого сооружения. Мне даже стало как-то противно. Опять. Мне стало противно от лицемерия, ведь вы вряд ли сможете сказать, что Иисус бы одобрил это: всю эту роскошь, золото, богатства.

– Красиво, правда? – Женщина средних лет, она обращалась ко мне. Зря. Не знаю, что она обо мне подумала, но ошиблась. Я уж точно не тот, вместе с кем можно восхищаться красотой храма. Но она была так искренне восхищена, и явно просто хотела поделиться этим со мной. Мне не хотелось ее разочаровывать.

– Да. – Мне хотелось сделать ей приятно. – Я вообще не верующий, но это действительно красиво. – Иногда я жалею, что ушел из театрального кружка, талант у меня все-таки есть.

– Так вы не верующий? – Я ожидал, что сейчас она громко закричит что-нибудь типа «Еретик», а потом набегут люди, и они все вместе меня сожгут, но нет. – Тогда зачем же вы здесь? Значит, что-то вас все же влечет, значит, Бог еще не оставил вас.

В тот момент, я проклинал себя за то, что приехал туда. Теперь мне придется спорить с этой помешанной.

– Нет, я приехал сюда, потому что мне просто хотелось посмотреть, а не потому, что я ищу Бога. Мне он просто не нужен. Я не хочу устраивать религиозные споры. Просто не верю в это, вот и все.

– Когда Он придет в твою жизнь, ты никогда не усомнишься в Его отсутствии, ведь Он и есть Жизнь.

– Звучит как-то угрожающе, даже немного страшно. А вот интересно, как Он приходит, в дверь стучится? – Я над ней издевался, сейчас мне стыдно это признавать, но да, я над ней издевался.

– В твое сердце, и это не страшно, это прекрасно. Ты как будто оказываешься дома.

– Я вот раньше был верующим, лет до 14-ти верил очень яро, но потом увлекся философией, космологией, интересовался теорией эволюции, и как-то отпало, вот и вам того же советую. А чувствую я себя хорошо, наслаждаясь природой, чувствую некое божественное откровение, если можно это так назвать, но это не бог, это просто красота мира, которая вдохновляет и пробуждает лучшие чувства, а бог ничего мне не давал, кроме ложного ориентира.

– Дьявол извратил твои ориентиры и сказал, что Бог лжец и что Его нет. – Тут я рассмеялся, просто не мог сдержаться. Всегда у них так, когда они что-то не могут объяснить, то сразу примешивают дьяволу. – Все, что мы имеем, дал нам Бог, признаем мы это или наша гордость приписывает это себе. Сути это не меняет. Там, где заканчиваются твои силы, начинается Бог, и Он же дает тебе силы, которые ты называешь своими. Ты вернешься к Нему и поймешь, что никогда не знал Его по настоящему, и все, что ты знал о Нем, было неправдой.

Я не перебивал ее, хотя иногда возникало такое желание. Просто мне всегда было интересно, как такие люди думают, что у них на уме. Для меня их суждения очень странные и глупые, они такого же мнения обо мне.

– Очень удобно думать, что Бог всегда поможет и спасет, что он всегда направит тебя, но ведь это не так. Ты сам властитель своей жизни и судьбы, а если твоя жизнь может измениться только по воле Божьей, то мы тогда просто марионетки, и вообще все это бессмысленно, если Бог управляет нашей жизнью, решениями и вообще всем. Когда кончатся мои силы, тогда кончится моя жизнь, и никакой Бог не придет на помощь, может вас это пугает, но это так.

– Я знаю одно: когда, Бог придет в твою жизнь, и это будет самая долгожданная встреча с самым любящим и любимым Отцом!

Я опять рассмеялся, ничего не мог с собой поделать. Как вот общаться с такими людьми. Это ведь не нормально. Такие люди больны, нельзя ведь жить одним Богом. Это глупо. Мне очень обидно оттого, что какие-то люди так тратят свою жизнь, ведь в мире есть столько прекрасного.

– Я думаю, ты очень жаждешь того, в которого ты не веришь – Продолжала она. – Я знаю, кто-то убедил тебя в том, что Бога нет, но ты хочешь этой встречи с Отцом, я знаю... все будет, обрати к Нему свое сердце по дружески, не к своду правил, не к религии, а к Отцу, Он откроет тебе себя.

Такие красивые слова. Меня это даже пробрало, теперь я понимаю, как священники дурят прихожан, но это действительно круто звучит. Она говорила, как истинный христианин. Думаю, Иисус одобрил бы ее слова. Мне стало стыдно, что я над ней смеялся и говорил, как бы свысока.

– Вот что сказать на такое, вы вроде доброжелательны ко мне, хотя я, по сути, оскорбляю вашу веру. Я действительно был бы рад, если бы так все было, но слишком много противоречий в вашей вере. И поверьте, меня никто не убеждал, это просто здравый смысл. Вы хороший человек, но все же никак с вами согласиться не могу. Но могу хоть порадоваться, что не все верующие люди, агрессивные и злые.

– Я просто знаю, для чего я на земле, я здесь не для того, чтобы осуждать и обижаться. У меня на это нет времени, моя жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на мелочи. Христос призвал христиан спасти души, и я это делаю не потому, что мне зачтется и не потому что "Боженька накажет", я это делаю, потому что не могу не делать. Они идут в ад, они обмануты. Я люблю их больше собственных амбиций и желаю не только доказать это, но и достигнуть цели спасения, потому что многие люди идут в ад и даже не задумываются об этом. Как бы это не звучало, я иду из-за любви Бога к человечеству, которая открыта во мне. – Она собиралась уходить, но обернулась и тихо сказала. – Всего вам доброго.

– И вам того же.

Это было круто, я почти поверил. Очень надеюсь, что это не сон, и что она не лицемерила, потому что ее слова меня очень порадовали, хотя и расстроили тоже. С одной стороны, я счастлив, что в религии еще остались такие люди, так относящиеся ко всему. Но с другой, мне обидно, что такие добрые и хорошие люди, так относящиеся к окружающим, верят в такую глупость, как Бог. Я бы даже мог сказать, что она святая.

А может это Бог явился мне в таком обличии. Ну ладно, кроме шуток, мне, действительно, повезло встретить такого человека. И мне чертовски понравилось спорить с ней, я наслаждался этим спором больше чем любой самой приятной дискуссией. Почему? Наверное, потому что когда люди спорят, из их слов уходит вся фальшь. Они перестают притворяться и раскрываются друг перед другом. В этом есть что-то прекрасное. А что до обычных разговоров, формальных и пустых бесед, бесед, которые проводятся лишь для того, чтобы поддержать общения, для того, чтобы не дать умереть отношениям, такие разговоры приносят опустошенность и печаль, оставляют после себя осадок. Стараясь не обидеть собеседника, угодить ему, мы прибегаем ко всяческим уступкам, четко контролируем произносимые слова, тем самым создавая стену, которая не дает понять друг друга. Эта стена не пропускает чувства и эмоции. Через нее проходят лишь пустые слова. Чтобы с кем-то нормально общаться, нужно для начала всецело довериться этому человеку и вместе обсуждать, спорить на разные темы. Именно с помощью таких бесед вы помогаете друг другу узнать что-то новое, развиться в том или ином направлении.

Мне повезло иметь таких людей в своем кругу, но я никогда особенно не ценил эту радость. И вместо того, чтобы наслаждаться их обществом, сбежал. Я, ни в коем случае, не жалею об этом маленьком приключении, я отлично провел время, но все же мне стыдно, что я относился к людям, которые меня окружают, как к должному, когда у многих нет такой радости. Теперь я должен вернуться домой. Немного обидно, что я так мало продержался вне дома, но я сумел вырваться и неплохо разнообразил свою жизнь, так что могу быть доволен собой.

Я спустился в метро, купил билет и, пройдя вглубь подземки, услышал музыку. Это была скрипка. Звук был чистый и очень легко разливался по туннелям московского метрополитена. Я пошел за этим звуком, он меня будто заворожил, это было восхитительно. Музыка, действительно, исходила от скрипки, но та была лишь инструментом. Мужчина играющей на ней, вот кто был по настоящему прекрасен. Я смотрел на него, и казалось, будто скрипка – это всего лишь иллюзия, а на самом деле мелодия исходит из самых глубинных уголков души этого человека, а вождения смычком по струнам, столь быстрые, столь резкие и почти неуловимые, остаются простой формальностью. Мне казалось, что эта музыка выражает все его чувства и эмоции; она была, будто неотделима от него и одновременно существовала сама по себе, извиваясь и вливаясь в каждого проходящего мимо.

Я стоял там и слушал, привалившись спиной к стене. Музыка становилась все проникновеннее и быстрей, а вместе с ней все резче становились движения скрипача; движения становились спокойнее и более плавными, вместе с этим музыка утихала и замедлялась, но чувства, которые она передавала, не затихали ни на секунду. Я был там, я дышал этой музыкой.

Не знаю сколько я там простоял вот так, это было похоже не транс. Я пришел в себя, достал деньги, на первых парах мне хотелось положить туда всё, скорее всего, если бы я так и сделал, в итоге все сложилось бы куда менее печально. Но я кинул туда и лишь полторы тысячи, это и так довольно щедро. Когда скрипач увидел сумму, которую я дал ему, он бросил на меня ошалелый взгляд, потом улыбнулся, прервал свою и игру, положил эти полторы тысячи в карман, сказал «спасибо» и продолжил игру.

Я решил остаться там, пока он не закончит. Честно говоря, мне было стыдно ехать домой. Я присел рядом со скрипачом и стал читать, привалившись к стенке метро, слушая хорошую музыку. О чем еще можно мечтать?

Прошло довольно много времени и вот, поток музыки, который до сего момента лился беспрерывно, оборвался. Скрипач подошел ко мне.

– Хочешь перекусить? – Предложил он. – Я ужасно проголодался.

Первое время, сидя в кафе, мы молчали. Мы были интересны друг другу, но никто не знал с чего начать разговор. Наконец он прервал молчание.

– Ты на редкость щедр, далеко немногие отдадут такие деньги уличному музыканту.

– Ты очень хорошо играешь. Мне не жалко, а тебе это, наверное, нужнее.

– Я делаю это не ради денег, если бы я захотел, мог бы играть в концертных залах, и на меня смотрели бы сотни жирных псевдо-интеллектуалов. – С нескрываемой гордостью сказал он.

– Так ты бунтарь. Наверное, еще и бродяга?

– Днем я на улице, а ночую в отелях, денег заработанных на улицах и в метро мне вполне хватает для жизни. Я не бунтарь, просто считаю, что если у тебя есть талант, то его надо беречь, ты понимаешь, о чем я?

– Не совсем. – Честно признался я.

– Все вокруг угрожает твоему таланту, все эти люди. Как только они узнают, что ты можешь что-то им дать, то сразу начнут высасывать из тебя все соки. Они будут требовать все больше и больше, пока вместо качественного продукта ты не начнешь выдавать им парашу, и тогда они заклеймят тебя позором и будут называть бездарностью, ты станешь никому не нужен. А потом ты сдохнешь в одиночестве, раздавленный и жалкий. Слава портит тебя, известность уничтожает твой талант, их ожидания убивают твои идеи. Если ты завязнешь в этом, то тебе уже будет сложно вырваться. Самые гениальные люди оставались в безвестности всю жизнь, и только после смерти их признавали великими, а скольких гениев так и не нашли. Сколько великих писателей к концу своей карьеры потеряли свои способности и стали писать посредственно. Ты думаешь, почему Сэлинджер стремился к отчужденности? Он пытался спасти свой гений. Я лучше буду гением в тени, чем пустышкой в лучах славы.

– Но ведь большинству людей плевать на тебя и на твою музыку, неужели не обидно?

– Это скорее разочаровывает, чем обижает, но мне просто нравится играть на скрипке, так что я давно перестал обращать внимание на людей проходящих мимо.

– А кроме этого, чем ты занимаешься в остальное время?

– В общем-то, ничем – гуляю по улицам, читаю книжки, если вдруг появляются лишние деньги, иду в кино.

Я сидел там и завидовал этому бездомному скрипачу. Мне больше нечего было ему сказать, я потерял к нему интерес. Пора было домой. Я попрощался со своим новым знакомым и собрался уходить.

– Постой. – Окликнул меня скрипач. – А как же ты? Кто ты такой?

– Я – ничего интересного. – С этими словами я и ушел.

Я ехал в метро, и вся эта поездка казалась мне сущей неловкостью. Столько людей, и такое чувство, будто все они, как минимум, презирают друг друга. И о чем этим людям говорить? У каждого из них свой маленький мирок, и они страшно боятся, что кто-нибудь посмеет ворваться туда со своими мыслями и идеями. Это могло повлечь катастрофу, которая бы изменила всю их жизнь, а они не хотят меняться, они хотят только одного – спокойного существования.

Какая-то женщина случайно толкнула меня на выходе из вагона. Она сказала «Извините». Это ужасное слово, защитное слово, с помощью которого мы, не выходя из своего мира, закрываем дверь перед тем, кто может ненароком туда проникнуть.

Вскоре я уже сидел в пустом вагоне электричке, которая вскоре должна была отвезти меня домой. Со временем вагон начал заполняться. Все люди садились по одному, лелея мечту, что к ним никто не подсядет. Ко мне подсела супружеская пара с ребенком, мальчиком лет шести. Всю дорогу он без конца говорил, и иногда с опаской поглядывал на меня. Ловя его взгляд, я улыбался, а он, завидев мою улыбку, моментально поворачивался в другую сторону. Они вышли прямо перед моей станцией, уходя, мальчик обернулся и одарил меня широкой улыбкой.

Пока я ехал, на улице стемнело. Теперь я уже шел домой, рассекая темные улицы своего родного города. Я шел по давно знакомым улицам, и в душе моей играла такая радость, будто я отсутствовал несколько лет. Перед тем, как идти домой, и обрадовать родителей своим возвращением, я решил заглянуть в магазин. Это был магазин самообслуживания. Взяв пачку овсяного печенья, я встал в очередь. За мной пристроился парень, что на пару лет старше меня. Он был мне знаком, не лично, но я в общих чертах знал, кто он, и что из себя представляет. Не самый приятный тип скажу я вам. Расплачиваясь, мне пришлось, ввиду собственной неуклюжести достать весь свой капитал (сумма все еще оставалась относительно внушительной) и только потом извлечь из него купюру номиналом в сто рублей. Дальше нужно было преодолеть дорогу, после чего лишь пару минут отделяли бы меня от дома. Дождавшись зеленого света, я двинулся вперед. Прямо на пешеходном переходе лежала какая-то труба или еще что-то, я не уверен. Меня позабавило, что все люди ее обходили, не смотря на то, что она лежала ровно посередине и явно всем мешала. Я отпинал ее с проезжей части и пошел дальше.

Я уже шел через дворы, еще немного и показались бы очертания моего дома. Тут я заметил, что за мной идет тот самый парень, которого я приметил в магазине. Я знал, что живет он в другой стороне, и, припомнив, как сам святил деньгами на кассе, а он наверняка это увидел, я решил, что меня хотят ограбить. Мне не было жалко денег, но я так же не хотел становиться жалкой жертвой в его руках.

Я резко повернулся на 180 градусов и уставился прямо на него. У него был нож. На меня что-то нашло, я осмелел.

– Ну, давай! – Крикнул я во все горло и пошел к нему на встречу. Не знаю, на что я рассчитывал, но во мне не было ни тени страха или сомнений.

Он пошел ко мне, и, оказавшись лицом к лицу, он всадил нож мне в живот, после чего тут же ретировался в направлении своего дома. Острая боль пронзила меня, но я оставался в сознании. Мне виделся комичным тот факт, что он не забрал деньги, видимо здорово перетрусил. Теперь, наверное, все решат, что это кто-то сводил со мной личные счеты. Мне такая версия казалась очень лестной.

Я не боялся смерти, наоборот, она представляла немалый интерес. И я готов был умереть, оставалось только немного подождать. Вряд ли меня спасут, это не самое людное место, тем более было уже темно.

А пока я лежал и думал. Мне было стыдно, что я обманул родителей, ведь обещал, что все будет нормально, а мое нынешнее состояние сложно назвать нормальным. Мне было стыдно, что я так и не извинился перед подругой за то, что не пришел на встречу, ведь она наверняка меня ждала и, скорее всего, расстроилась. Но не смотря ни на что, я все еще не жалел о своем маленьком путешествии, хотя если бы я знал, что оно будет последним, то поехал бы в Питер.

Вообще все это был довольно комично: я проделал такой путь, а умер на подходе к дому, в родном городе, в котором провел всю жизнь, и без каких бы то ни было происшествий. Обидно было умирать вот так, ведь, казалось, я мог еще столько всего сделать. И все же я был счастлив.

Я умирал счастливым и надеялся, что не выживу, потому что это был, пусть и не счастливый, но драматичный и очень красивый конец.

Дата добавления: 2015-10-21