– Да... даже больше того.
– В животных никогда не разочаруешься. Так ведь обычно говорят. Это так и есть, Жюстина?
– Смотря чего ты от животного ждешь.
– Я помню, как однажды... мальчики... они ведь погодки почти. Йорген и Йенс. Позвонили из полиции, мы пришли за ними на Мариину площадь. Они так напились, что не могли домой добраться. Так можно и умереть, они буквально отравились спиртным. Хуже всего было с Йенсом, он был такой маленький, лежал, скрючившись как зародыш, когда я пришла, мне кричать хотелось, Жюстина, это ведь мой сынок. Почему нельзя, чтобы они вечно со мной жили?
Глава 11
Она купила себе машину, «вольво». Автомобиль был совсем новый, тем не менее уже имел свой характер. Машина стояла в витрине автомобильного салона, красная, элегантная. Жюстина открыла переднюю дверцу. Внутри пахло новым. Машина была теплая, удобная и с автоматической коробкой передач. Наверное, она могла бы поторговаться, но не захотела.
Она сняла деньги и вернулась в салон на следующий день.
Продавец сказал:
– Крутая тачка, мощная. Вы не пожалеете.
– Знаю.
– Несется как зверь. Если отправитесь в Германию, то по автобану даже всякие «порше» будете обгонять.
– Я туда не собираюсь, – ответила Жюстина. – Но все равно спасибо за информацию.
Падал снег. Тонкие легкие хлопья кружились на ветру, видимость была плохая. Зимние шины лежали в багажнике. Продавец сказал, что может поменять колеса. Только придется подождать еще один день.
– Но и с этими шинами вы можете спокойно ездить. Это универсальные шины, всепогодные, изготовленные специально для северного климата.
На кольцевой развязке в районе Веллингбю машину занесло. Она справилась с этим без труда.
Ей на ум пришло смешное и странное слово.
– Воздушный бегун. Да, почему бы и нет.
* * *
Флора сидела в кресле у окна. Они обложили ее подушками и привязали к спинке кресла тесемкой.
Жюстина взбежала по лестнице. Она стояла перед Флорой, снег таял и собирался лужицами вокруг ее башмаков.
– Хорошо, что ты не спишь, – сказала она. – Я хочу тебя на прогулку взять.
Губы Флоры задергались, показалась тонкая полоска слюны.
Дверь открылась, вошла медсестра, она катила инвалидное кресло. В нем сидела незнакомая женщина, ее старческие руки двигались, обирая что-то с коленей.
Медсестра сказала:
– Ой, Флора, у тебя гости. Как хорошо, что дочь тебя навещает.
– Я новую машину купила, – сообщила Жюстина.
Играло радио, в коридоре кто-то плакал.
– Некоторые вот могут машины покупать, – вздохнула медсестра.
– А ты почему не можешь?
– Гм. Думаешь, у меня есть деньги на машину! Знаешь, сколько медсестра получает?
– Тогда забирай мою старую. Она вполне на ходу, большую часть времени. Если закапризничает, то надо просто жидкостью «5-56» попрыскать. Тогда она как часы работает. Мне она больше не нужна, это «опель рекорд», считай, что занимаешь на время, но отдавать не надо, езди себе, пока она не развалится.
Медсестра покраснела.
– Нет, я не то хотела сказать.
– Да ладно, я все равно не собираюсь ею больше пользоваться. Мне одной машины вполне хватает. Она у меня дома стоит, но ты можешь забрать ее, когда захочешь. Она мне все равно только мешает.
– Но нельзя же просто...
– Иначе я ее на свалку отвезу.
– Но она же ездит?
– Ясное дело, ездит.
– Тогда я не понимаю... зачем ты новую-то купила?
– У меня только одна жизнь. Можешь сделать – делай.
– Да, это тоже отношение к жизни.
– А может, все зависит от того, как человек сам себя видит.
– Что-что?
– Ладно, неважно.
Жюстина махнула рукой в сторону Флоры:
– Как она?
– Ничего.
– Вот хочу ее с собой взять прокатиться на новой машине.
– Мне кажется, погода как-то не очень.
– Ну и что?
– Да... а почему бы и нет? Если можешь – делай. Ты ведь так сказала?
– Точно.
– Только вот... Ты сможешь ее сама одеть, как думаешь? У нас народу не хватает. Мне нужно сейчас Мэртой заняться, кстати, новая Флорина соседка по комнате.
* * *
Флора была легкой, как бумажная куколка, руки и ноги безжизненные. Если их несколько раз согнуть и разогнуть, то они наверняка порвутся на сгибе.
Жюстина отнесла ее в кровать, Флора весила немногим больше птицы. Жюстина натянула на нее носки, фланелевые брюки, кофту и куртку. Обула в клетчатые матерчатые туфли, замотала голову шалью.
Затем позвала медсестру:
– Этого хватит, как ты думаешь?
– Хватит. Только их легче одевать, когда они сидят.
Жюстина взяла мачеху в охапку. Она почувствовала сквозь одежду, как дрожит исхудавшее тело Флоры. Во рту у нее появился странный привкус.
– Спусти ее вниз в коляске! – посоветовала медсестра.
– И так справлюсь. Она весит не больше письма с двойной маркой.
– В коляске лучше выглядит.
Медсестра слегка подтянула узел у Флоры под подбородком.
– Флора, – засмеялась она, – ты сейчас точь-в-точь ведьма на Пасху.
* * *
Жюстина вкатила коляску в лифт.
С ней вошли две женщины в белых халатах.
– Ой, да никак мы на прогулку собрались!
– Она не может говорить, – пояснила Жюстина.
Из горла Флоры вылетело что-то похожее на клекот.
Женщины уже болтали о чем-то другом, одна из них помогла выкатить коляску.
Жюстина оставила коляску у входа и пошла за машиной, подъехала прямо к стеклянным дверям. Она просунула руки под Флору, подняла ее и усадила на пассажирское сиденье. Там она пристегнула ее ремнями. Глаза Флоры вращались в разные стороны, готовые выскочить из орбит, шаль сползла на лоб.
– Давно ты не выходила, правда? Ты хоть раз гуляла, с тех пор как...
Жюстина дала газ, и машину тут же занесло.
– Вот те на! Дело-то, оказывается, рискованное. Куда хочешь поехать? Не домой же, ты там и так много пробыла. Нет, проедемся-ка мы по магистрали. Мне нужно понять, на что эта красотка способна.
На повороте на шоссе Е18, сразу же за магазином ИКЕА, машину так сильно занесло, что она развернулась и встала носом против движения. Со стороны пассажирского сиденья донесся икающий, прерывистый звук. Ладони Флоры поникли на коленях жухлыми листьями. Жюстина коснулась их – холодные как лед. Она нажала на какие-то кнопки, заработало отопление. Потом развернула машину и поехала по шоссе.
Она включила радио, тот же канал, что и в больнице, «Мегапол». Она узнала мелодию, что-то из того времени с Натаном, в груди кольнуло. Она прибавила звук, теперь Натан был с ней, сидел на заднем сиденье, вот он подался вперед, обхватил руками ее груди. И все было, как тогда, перед тем, как они сели на самолет, он был таким добрым, мягким.
Нет. Теперь тут сидит Флора... Жюстина вывела машину в левый ряд и закричала. Словно желая перекрыть звук мотора. Словно снег и ветер могли ослабить ее силы.
– Я в первый раз эту машину веду. По-настоящему. Я хотела, чтобы ты была со мною.
Жюстина вдавила педаль газа, прочь мелкая вшивота, вылетела на автостраду, посигналила, но вшивота и не думала расступаться. Тогда она резко вильнула вправо и обошла их с этой стороны. Еще сильнее надавила на газ, почувствовав, что теперь машина управляет ею.
– Мой воздушный бегун! – завопила она.
Это называется «турбо», как объяснил ей продавец. Для женщин у него явно был особый голос. Она заметила, что он женат, представила, видела, как он наваливается на жену в супружеской постели, всаживает в нее свой турбо.
– Мощь! – сказал он и поднял капот. Внутри все сияло чистотой. Он погладил мотор, рука у него была розовая и гладкая.
Отдавая ключи, он крепко сжал ее запястье:
– Вот моя визитка. Если что-то понадобится, просто позвоните.
* * *
У женщины рядом с ней голова свесилась на грудь, словно она спала. Поры ее испускали слабый запах, растворявшийся в аромате новой машины.
– Какую скорость мы сможем развить, как ты думаешь?
Теперь стрелка спидометра дрожала около 180. Время перевалило за полдень, движение довольно интенсивное. Дорожные указатели на повороты. Она неслась по левой полосе, перед ней больше никого не было. А вот позади. Полиция? Нет. Белый «мерседес», за рулем мужчина, один в машине. Она прибавила газ, глянула в зеркало заднего вида и отметила, что рот у него округлился.
Крутой мужик. Он держался справа, готовый обогнать.
Не тут-то было. Воздушного бегуна так просто не обойдешь.
Она прибавила скорость, он погрозил ей пальцем, потом она увидела, как «мерседес» вильнул и съехал прямо в столбики дорожного ограждения.
* * *
Руки, сжимавшие руль, чуть расслабились.
Она перестроилась в правую полосу и ехала так до самого Энгчепинга. Свернула на автозаправочную станцию «ОК». Припарковалась. Услышала за спиной легкий смех Натана: милая моя девочка, амазонка.
Ты знаешь, что я бы для тебя грудь отрезала?
Она взяла в руки голову Флоры, приподняла ее. Погладила по щеке. Впадины глаз, сейчас их затопило.
– Не беспокойся, – хрипло прошептала она. – Это просто встречный ветер.
Она убрала руки, и голова Флоры снова безвольно поникла.
– Хочешь чего-нибудь? Кофе или еще чего? Мы же вроде на прогулке. Подумай пока, Флора. А я схожу в туалет.
* * *
Стоило ей войти в здание автозаправки, как ноги у нее задрожали.
Нет! Этого Натан никогда не увидит!
Она отыскала туалет, вошла в кабину, заперла дверь. Стены разрисованные, что-то понаписано про насильников.
Она проглотила таблетку от головной боли, запила водой прямо из-под крана. Немного постояла, собираясь с силами.
В зеркале отражались ее глаза, застывшее напряженное лицо. Она была и похожа на себя, и не похожа.
– Сука! – сказала она и увидела, как женщина в зеркале рассмеялась.
Глава 12
Берит пустила воду, долго лежала в горячей ванне. Она мерзла изнутри. Лежала в ванне и думала, что даже самые мелкие косточки в ее теле насквозь промерзли.
Они с Тором поужинали, съели готовую пиццу. Берит была не голодна, она немного отъела из середины. Муж посмотрел на ее тарелку, когда она убирала со стола, но ничего не сказал.
Она сама сказала:
– Лучше бы у нас собака была, не находишь?
Он пожал плечами.
И удалился в маленькую комнату на втором этаже, которую он прозвал конторой, а когда-то это была игровая комната мальчиков. От стены к стене тянулась автодорога, и мальчики с товарищами сидели там и складывали «Лего». Они собрали целый городок. Теперь все это лежало в гараже или в подвале, упакованное в картонные коробки, Берит точно не помнила. Когда-нибудь все снова будет вытащено, думала она, когда появятся внуки.
Тор переделал комнату под свой кабинет, а она не возражала. Он вечно приносил с собой бумаги, или ему нужно было позвонить по делу. Они съездили в ИКЕА и купили письменный стол «Кавалер», вращающийся стул «Кристофер» и компьютерный стол «Йеркер». Они тогда всю Пасху провозились, красили стены в белый цвет, прибивали к потолку гипсокартонные панели. Берит недорого купила отрезок белой ткани, его как раз хватило на гардины. И комната была готова, небольшая контора на дому.
После ужина муж обычно уходил туда. Одновременно прекращались и их споры. У него сил не было на решение проблем, это она поняла за годы, которые они знали друг друга. Все должно идти легко и гладко, а если нет, то лицо у него кривилось, что указывало на приближение мигрени.
Мать Берит утверждала, что она давно это за ним заметила.
– Я не хочу тебя огорчать, девочка моя, только готовься к тому, что в вашем браке ты будешь сильной половиной.
– Мама! Как ты можешь так говорить?
– Мать такие вещи видит, – несколько загадочно ответила та.
Мать такие вещи видит. Берит ведь тоже мать, что она видит в Йергене и Йенсе, в их подружках? Кто там слабее?
Мать Берит оказалась права. Например, при рождении мальчиков... Тор сопровождал ее в больницу, но не мог заставить себя подождать, запах больницы разъедал слизистую, от этого он бледнел, его тошнило. Так она и пролежала одна, выдержала долгие мучительные часы, а потом, когда все закончилось, акушерка даже ему домой не смогла дозвониться.
Впоследствии он рассказывал, что бродил всю ночь, думал о ней, настойчиво и непрестанно вызывал ее образ, чтобы придать ей сил, она обязательно должна была это почувствовать. Не почувствовала?
А позже, когда у детей была корь и прочие детские болезни, у Йергена к тому же постоянно болели уши... Кому тогда в основном доставалось? Берит, конечно, в первые годы сидела с детьми дома, но даже ей требовалась некоторая разгрузка. Ничего подобного. Он старался ничего не замечать и охотно перебрался бы в гостиницу на время болезни кого-то из домашних, если бы это не выглядело совсем уж неприлично.
– Таковы они, мужчины, которые занимаются цифирью, – обычно говорила ее мать, при этом у нее делалось особое выражение лица.
* * *
Она вылезла из ванны, тщательно вытерлась. Было девять часов. Можно преспокойно надеть пижаму и улечься в постель. Она немного согрелась, и самое лучшее – забраться под одеяло, пока холод снова не навалился.
– Тор, я ложусь, – крикнула она. – Ты, я думаю, еще немного посидишь?
– Да, вечер ведь только начался!
Он стоял в дверях, она стыдливо завернулась в полотенце.
– Ты что, заболеваешь?
– Вовсе нет, – раздраженно фыркнула она. – Я просто устала. День был сволочной.
К ее удивлению, он вошел в ванную и осторожно стянул с нее полотенце. Посмотрел на нее и снял очки.
– В чем дело? – спросила она с раздражением.
– Вот, решил, что, пожалуй, тоже лягу.
Неужели он любовью намерен заняться, у нее на это сил нет. Она вдруг подумала, что не помнит, когда они последний раз были близки.
* * *
Берит лежала на спине и ждала, пока он погасит свет по всему дому. Заурчала посудомоечная машина, да, конечно, она ведь под завязку забита посудой. Она натянула на себя трикотажную пижаму и толстые носки. Тут в дверях возник Тор, и Берит закрыла глаза, притворяясь спящей.
Сначала он лег в свою кровать, а потом отогнул ее одеяло и лег рядом.
– Тор... я не хочу.
– Я ничего такого и не думал, – ответил он.
Голос его звучал обиженно, значит, теперь ей нужно вывернуться и попытаться все исправить.
– Прости, – прошептала она и повернулась к нему.
Спустя минуту она спросила:
– Тор?
– Да.
– Смог бы ты в Лулео переехать?
Он сухо хохотнул.
– Нет, я серьезно. Смог бы?
– Именно в Лулео? Нет, знаешь ли.
– Тогда я одна перееду. Чтобы продолжать работать, я хочу сказать. Курт переводит издательство туда.
Рука его выбралась из-под простыни, царапнула стену, отыскивая выключатель. Он сел в кровати и невидяще уставился на нее – его очки лежали на комоде.
– В Лулео? – переспросил он, и в это мгновение она почувствовала, что так устала от него, что ей пришлось приложить усилие, чтобы не заорать.
– Да! В Лулео! Он за это кучу льгот получит, у него там его гребаные, сраные корни. В говеной Лапландии.
– Берит...
– Такие дела! Мать твою!
– Ты когда об этом узнала?
– Он сказал об этом в понедельник. Но тебя же дома не было. Поэтому я и не могла тебе рассказать.
– Вас уволили?
– Вовсе нет. Здесь же такой тщательный расчет, ведь, разумеется, только у одного из нас, максимум у двоих есть возможность последовать за ним. Никто туда добровольно ехать не хочет.
– Разве вы ему не нужны?
– Нужны? Он наверняка частично сократит объемы выпуска. К тому же полно народу из Норрланда, которых он может нанять. В случае, если надумает расширяться.
– Вам необходимо с профсоюзом связаться, Берит. Он не может так с вами поступить без совместного решения и выплаты компенсации по увольнению, на это есть законы.
Она фыркнула и спустила ноги на пол.
– Профсоюз! Ты что думаешь, кто-то из нас член профсоюза! В этой области такое не принято, понимаешь ли.
– Пойдем вниз, поговорим. Выпьем коньяку.
* * *
Он разжег камин и обернул ее пледом. Протянул бокал с коньяком.
– Охренеть можно, – сказал он через мгновение. – Лулео!
– Я стану безработной, Тор. В возрасте сорока пяти лет, а скоро мне сорок шесть стукнет.
– Ну тогда придется тебе снова стать домохозяйкой.
– Ни за что в жизни!
– По крайней мере, не придется готовую пиццу жевать...
– А что плохого в готовой пицце?
– И это ты спрашиваешь?
– Просто я была не очень голодная, – пробормотала она и глотнула из бокала. – Если ты немного подумаешь, то поймешь почему.
– Берит, – мягко сказал он, – не ставь на себе крест. Ты все еще молодая. Тебе надо уже сейчас присматривать себе что-то другое. Наверняка все образуется.
– А ты знаешь, какая у нас в стране высокая безработица? Ты совсем не в курсе? Не далее как сегодня я читала про какого-то парня, которому всего-то двадцать пять, а безработным он стал сразу же после окончания Высшей технической школы. Парень с высшим образованием, квалифицированный специалист, он в тысячу мест подавал, у него целая папка отказов. Больше сорока отказов с предприятий по всей стране. Даже из Лулео.
– Послушай, не делай из мухи слона раньше, чем убедишься, что все действительно так плохо, как ты предсказываешь.
Они допили коньяк и вернулись в спальню. Говорить было больше не о чем.
Тор лег в свою кровать, быстро погладив Берит по щеке.
– Есть еще кое-что, – зашептала она. – И я от этого в полном ужасе. Помнишь, в субботу я ездила в Хэссельбю. Я еще тогда поздно вернулась. Моя одноклассница, про которую я тебе рассказывала... У нее еще имя французское...
* * *
Что с ней такое, как это получилось? Почему ребенок становится жертвой?
А со мной что такое? Откуда взялась жестокость?
Детей нужно направлять, а тут еще это с ее мамой, это ее от нас и отличало. У нее не было настоящей мамы. Ее мать умерла каким-то таинственным образом на их вилле. Жюстина тогда была маленькая. А потом ее отец женился на своей секретарше, люди-то болтали, мы, наверное, от взрослых это слышали, когда они за кофе судачили. Это произошло в первом классе, тогда школа еще была в каменном доме... Жюстинина парта стояла рядом с моей, а я хотела сидеть рядом с Жиль, разгорелся конфликт. Учительница сказала, что все, мол, хорошо, девочки, сидите где сидите. Жюстина была некрасивая, костлявая, вылитый рыбий скелет. Но мы ведь все такие были?.. Она вешалась на меня, решила, что раз уж мы сидим рядом, то будем закадычными подружками. Мне кажется, я ей сразу ясно дала понять, что это не так, но она была туповатая, до нее не доходило, все нормальные дети сразу бы поняли, только не Жюстина. На переменах она таскалась за нами с Йилл, канючила вечно, а во что мы теперь будем играть, а можно я с вами. Даже пришлось поколотить ее, чтобы отстала. И деньги у нее всегда водились, папаша у нее был дико богатый, в переменку на завтрак она бегала через дорогу в магазин, целые горы конфет приносила. Прятала их от нас в разные места, а мы ползали и искали, это меня тоже страшно злило, как сейчас помню. Фрекен Мессир, учительница, потом ее накрыла, нам же запрещено было уходить со школьного двора, да и сладости тоже запрещено было приносить, ее после уроков в наказание в классе оставили, эта ведьма-училка не посмела ее тронуть, велела просто сидеть и думать о своем поведении.
А потом она совсем нас достала, она сама виновата, мы же были дети, ни черта не понимали...
Она пыталась меня купить. А тот, кто покупает, всегда находится в слабой позиции.
– Пойдем со мной после школы, Берит, у меня есть целый ящик с пастилками «Санди».
– А Йилл?
– Да, да, Йилл тоже пусть идет.
Это и был тот самый дом, он стоял возле озера, у них свой причал имелся и красивая большая лодка. Ее папа был владельцем всего концерна «Санди».
– Флоры нет дома, – сказала она.
– Флора... это твоя мама?
Она пожала плечами.
– Твоя мама ведь умерла?
– Да.
– Она на кладбище лежит?
– Да.
– Она иностранка была?
– Она приехала из Франции. Когда я вырасту большая, тоже туда перееду.
– А по-шведски она говорила, твоя мама?
– Говорила.
– А ты по-французски говоришь?
– Папа меня научит. Когда у него будет время. Сейчас он очень занят с разными фабриками.
Когда мы подходили к дому, она велела нам притихнуть.
– Вдруг Флора еще не уехала.
Она не уехала. Мы прятались за большим камнем и наблюдали, как она спускается с лестницы. Она не походила на наших мам. Моя мама была старой, я поняла это, когда увидела Флору. Она была почти такой же тонкой, как мы. И накрашена как кинозвезда. Ей было трудно идти по гравию на высоких каблуках, они все время увязали. У дороги ее ждал автомобиль. Мы увидели, как она садится на заднее сиденье, а шофер придерживает дверцу, а потом закрывает.
Нас она не заметила.
– По магазинам поехала, – сказала Жюстина. – Она любит по магазинам ходить.
Ключ от дома висел на шнурке у Жюстины на шее. Она встала на цыпочки, чтобы отпереть дверь. Было немного жутковато крадучись ходить по их дому, будто мы делали что-то запретное. Будто и она сама совершала нечто ужасное.
Жюстинина комната находилась на втором этаже. И была похожа на мою. Кровать, письменный стол, книги. Несколько кукол и плюшевых зверей. Она опустилась на колени и выдвинула из-под кровати ящик.
– Па-да-да-дам! – пропела она и сорвала крышку. Словно фокусник.
Ящик был полон коробочками с пастилками.
– Берите, – сказала Жюстина.
Мы взяли каждая по четыре коробочки, Йилл и я, больше было не унести.
– Ну мы пошли, – сказала Йилл.
Жюстина вскочила на ноги и остановилась в дверях:
– Хотите посмотреть, где моя мама умерла?
Мы переглянулись.
– Да, – сказала я.
– Тогда пошли со мной!
* * *
Она привела нас к большому окну на втором этаже.
– Здесь мама лежала на полу и умирала.
– А почему она умерла?
– У нее в мозгу что-то оторвалось.
– Она что, сумасшедшая была, твоя мама? – спросила Йилл, хихикнув.
– Нет...
– Ты же сумасшедшая, может, тебе от нее передалось, – сказала Йилл.
– Вовсе я не сумасшедшая!
Я покосилась на гладкий коричневый пол и попыталась представить себе, как женщина, которая была Жюстининой настоящей матерью, лежала там и хрипела, перед тем как испустить последний вздох.
– А ты плакала? – спросила я.
– Почему плакала?
– Когда твоя мама лежала здесь и умирала.
– Наверное, плакала.
Она побежала вниз по лестнице, мы за ней.
– Хотите еще кое-что посмотреть?
– Нет.
– Хотите, хотите! Кое-что интересное!
– А что?
– В подвале.
– А что там, в подвале?
Она уже открыла дверь, ведущую вниз, и начала спускаться по ступенькам.
Йилл поглядела на меня:
– Ладно, давай.
Ничего особенного в подвале не было. Там стоял большой отопительный котел, на веревке сушились простыни. У окна стоял каток для белья, лежала гора квадратных камней, на которых стояли пустые цветочные горшки.
– А что тут в подвале? – спросила я.
Вид у Жюстины был таинственный. Заколка в ее волосах расстегнулась и болталась, запутавшись в волосах. Она распахнула дверь в комнату поменьше.
– Там! – указала она пальцем.
В комнатке стоял обычный бак, в котором кипятят белье. И больше ничего.
– И что тут такого? Такой есть у бабушки с дедушкой.
– Флора меня иногда туда сажает.
– Что?
– Когда на меня сердится.
– Она тебя в бак сажает?
– Да.
– А зачем?
– Она напускает туда воды и говорит, что выварит из меня упрямство.
У меня по спине побежали мурашки, но не от страха, не от сочувствия, а от чего-то другого, словно бы приятного.
* * *
Я много думала об этом в последнее время. У детей, кажется, нет способности к сопереживанию. Только вот у всех ли детей? Или это я была такая... А как же в нашей семье? У меня же были хорошие, добрые родители, которые со мной хорошо обращались. Может, они меня баловали, они ведь были совсем немолодые, когда я наконец появилась. Я была единственным ребенком, никаких братьев-сестер, которые меня держали бы в узде. Конечно, тогда вырастаешь избалованным.
Но ведь человек имеет право выбирать, с кем хочет общаться? Она же могла к кому-нибудь другому липнуть, а не все время к нам с Йилл. У нее в школьной сумке было полно коробочек с пастилками «Санди», мы выбирали, хотим мы с ментолом или с медом, а если не могли выбрать, то получали и те и другие. Ох, до чего же нам хотелось от нее отделаться!
Мне кажется, что это я предложила пойти на кладбище. Идти туда было довольно далеко, вдоль всей дороги в Сандвик, если, конечно, не бежать закоулками.
Она тащилась за нами как приклеенная. Мы с Йилл болтали друг с дружкой и не обращали на нее внимания, но я знала, что она за нами увяжется, именно на это я и рассчитывала.
Дело было в сентябре или октябре, потому что деревья стояли еще зеленые, но воздух уже холодил кожу. Мы были одеты в курточки и брюки, за спинами школьные ранцы, которые мы вечно за собой таскали. Мы все еще немного гордились тем, что ходим в школу.
Коробочек с пастилками хватило на всю дорогу до кладбища.
– А что мы будем делать там? – поинтересовалась Жюстина.
– Маму твою навестим.
С некоторым усилием мы открыли тяжелую чугунную калитку, но закрыть за собой не смогли, Жюстина точно знала, где находится могила, она повела нас сначала прямо, а потом направо. Каменное надгробие было высоким, на нем было написано имя, но ничего больше я не помню.
– Интересно, как она сейчас выглядит? – сказала я. – Там небось одни кости остались. И куча волос. Говорят, что у мертвецов в гробу волосы растут. Волосы и ногти.
Мы приложили ладони козырьком, заслоняясь от солнца, и нам вдруг почудилось, что к нам тянутся руки скелетов. Йилл даже завопила, отчего мы подпрыгнули. Она порой бывала слегка нервная.
– Я не хочу быть скелетом! – кричала Йилл. – Я не хочу, чтобы у меня ногти росли!
– Никто не хочет, – заметила я.
Жюстина сказала:
– Внутри человека должен быть скелет, иначе мы все обвалимся.
Мы пошли к белому зданию, которое стояло в глубине кладбища. За нами шаркал какой-то дядька с граблями, чистил дорожку.
– Это дом мертвых, – сказала я. – Там лежат трупы, которые будут хоронить, лежат и ждут своей очереди.
Дядька перестал убирать дорожки и что-то прокричал нам. Мы сделали вид, что не слышим. Спрятались за зеленой изгородью. Сидели и наблюдали, как он нас высматривает. Прошло порядочно времени, а потом он убрал свои грабли и ушел. Он вышел через калитку и аккуратно закрыл ее за собой. Мы остались на кладбище одни.
Около дома мертвых стояла бочка. Обычная бочка для сбора дождевой воды. Я заглянула в нее и увидела, что она полна воды, а края заросли скользкой плесенью.
– Давайте поиграем в рыбку, – предложила я, догадываясь, что Йилл вот-вот запросится домой.
– Как это – в рыбку? – удивилась Жюстина.
– В аквариуме, – пояснила я. – Бочка будет нашим аквариумом.
Йилл сказала:
– Нам же здесь играть нельзя.
– Но ведь дядька тот ушел.
Было очень тихо, лишь ветер шуршал листьями берез, но птиц было не слышно. Должно быть, уже улетели в теплые страны. Я все это так ясно помню. Даже странно. Мне ведь всего семь лет было.
– Жюстина будет рыбкой, – сказала я и увидела, что та собралась было запротестовать, а потом сжалась, словно ей нужно было взять разбег, чтобы согласиться.
– Мне раздеваться? – только и спросила она.
– Как думаешь, Йилл? Ей раздеваться?
Йилл закусила губу и кивнула. Затем она хихикнула, была у нее такая привычка – внезапно на нее накатывал приступ сдавленного смеха. Я тоже хихикнула. Мы велели Жюстине раздеться, и она разделась. Вообще-то она могла не раздеваться, никто ведь ее не неволил. А может, ей это нравилось? Может, ей нравилось и когда Флора сажала ее в бельевой бак? Иначе бы она не рассказывала нам об этом с такой гордостью.
Когда она сняла трусы, я заметила на них влажный след. Кожа у нее вся покрылась пупырышками. Она не смогла влезть в бочку сама. Нам пришлось ей помочь. Вода заплескалась, как только Жюстина скользнула в бочку. Она вскрикнула, когда холодная вода коснулась ее голого живота.
– Теперь ты – наша рыбка, – заявила я.
Она немного поплескалась, будто плавала понарошку.
– Мы тебя будем кормить... Что рыбки едят?
– Вроде... червяков.
Тут с Жюстиной что-то произошло, она распрямилась и встала в воде, точно палочка, глаза ее широко распахнулись.
– Не надо червей! Обещай! Я не такая рыбка, я только листья ем.
Мы нарвали немного листьев с кустов и высыпали на нее в бочку. Она успокоилась. Волосы у нее были мокрые, зубы уже постукивали от холода.
Я не знаю, откуда во мне тогда это взялось, не знаю, я ведь была просто ребенком, мне всего семь лет было. Только я вдруг заметила шланг, висевший на стене здания, я размотала его на пару витков и повернула кран.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |