Сюжеты чтения и письма в рассказах Василия Шукшина («Письмо», «Два письма», «Кляуза»)

Баяновой Анастасии

Сюжеты чтения и письма в рассказах Василия Шукшина («Письмо», «Два письма», «Кляуза»)

Героиней рассказа «Письмо» является старуха Кандаурова, которой снится плохой сон, как будто она молится, но пустому углу. Сон заставляет ее беспокоится, все ли в порядке с ее дочерью, Катей, которая живет в городе с мужем Иваном. Старуха ожидает их в гости, но они все не едут, волнуется и решается написать письмо.

Начинает Старуха с вопросов, когда дочь с семьей приедут к ней, говорит про сон, спрашивает, как они. На этом преследование цели письма заканчивается. А затем начинаются поучения: что дочь не так живет, что муж у нее диковатый и советует как с ним поступить. Приводит в пример своего мужа, который тоже был букой, и любви она с ним не познала, поэтому не хочет такой же участи своей дочери, призывает прислушаться к ее советам, потому как сама она свою мать не слушала, выходя замуж, а потом пожалела.

Потом Старуха представляет, что ее письмо попадет в руки зятю и адресует нравоучения ему: не быть «таким задумчивым», что ей жалко дочь, не знающую ласки, что огреет его шумовкой по голове, если он вновь появится угрюмый.

Затем она снова обращается ко всей семье, приглашает их в гости.

Заканчивает письмо, смотрит в окно, вспоминает, как на этих же улицах проходила ее молодость, роняет слезу и понимает, что ни о чем не жалеет, что жизнь сделала мужа таким, что повторила бы свою жизнь такой, как она была, еще раз с самого начала.

Рассказ «Два письма» вновь начинается с дурного сна: герою, которого рассказчик называет «человеком», снится вымершая родная деревня. Проснувшись посреди ночи, «человек» вдруг чувствует дикую тоску по деревне, где провел он свое детство, возникает ощущение, что как будто что-то в жизни идет не так: «Было невыносимо грустно, чего-то жаль было чуть не до слез. Не сбылось как будто то, что мерещилось тогда, давно, на берегах крохотных тихих озер». «Человека» зовут Николай Иваныч, загрустив, он приступает к исповеди в письме к своему другу детства Ивану Семенычу. Это первое письмо было написано сгоряча, на эмоциях, в нем герой вспоминает, как они с другом, окончив университет, единственные на деревне, вернулись попрощаться с родной землей, ставили себя выше других, хвастались, напились, пели и плясали посреди нескошенной ржи, Николай Иванович кинул туда пустую бутылку… Сейчас же он чувствует стыд за свое прежнее поведение. Далее герой рассуждает о своей нынешней жизни, что стал он начальником, уважаемым человеком, жена есть у него, дети, поездки в Гагры на отдых – все, кажется, благополучно, но ему ужасно надоела такая жизнь, тянет его в деревню. Герой призывает друга бросить все дела и съездить в деревню отдохнуть, без жен, повспоминать былые времена. Под конец письма приходит к выводу Н.И., что живет он неважнецки, и грех у него на душе лежит от того, что не навещает родные края. Закончив письмо-исповедь, стыдится за столь откровенное письмо и принимает решение завтра переписать, засыпает.

На следующий день суета рабочих будней затягивает его, что о письме он даже не вспоминает. Улучив свободную минутку, садится писать новое письмо. Пишет, что все у него хорошо, жизнь удалась, он успешен, как бы между прочим интересуется, где друг планирует провести отпуск и упоминая, что снится часто деревня, ненавязчиво предлагает съездить «на Волгу куда-нибудь», семьями.

Закончив, снова возвращается в рабочую суматоху, а вечером, перечитав оба письма, и вовсе кидает их в стол.

Рассказ «Кляуза» имеет подзаголовок «Опыт документального рассказа». В самом начале рассказчик выражает свое желание написать точный, достоверный рассказ: «Хочу попробовать написать рассказ, ничего не выдумывая. Последнее время мне нравятся такие рассказы – невыдуманные». Рассказчик и пишущий письмо здесь одно лицо: рассказчик повествует о том, как сам писал письмо. Он с самого начала сетует на то, что забыл лицо женщины, о которой собрался писать, хотя думал, что запомнит его надолго. Напротив, почерк ее он, как сам выражается, уже знал, «не видя его ни разу». Весь рассказ – рефлексия рассказчика своего процесса письма с приведением цитат. Сначала он повествует об истории, которая случилась с ним и женщиной-вахтером, приводя цитаты из своей объяснительной: когда герой находился в больнице, его пришли навестить жена с дочерью, но ОНА (как называет повествователь вахтера) на свидание их не пропустила, аргументируя словами «Ходют тут». Это привело героя к негодованию, так как у жены был пропуск, а «50-ти копеек», которыми советовали другие больные задобрить ее, у него не оказалось. Все же потом ЕЙ пришлось пропустить жену с пропуском, но детей ОНА не пустила. Скандал приостановил дежурный врач, разрешив детям зайти внутрь, из-за чего вахтер затаила злобу на больного, пообещав ему это припомнить. Когда в следующий раз к нему из Вологды приехали писатель В. Белов и секретарь Вологодского отделения Союза писателей поэт В. Коротаев, они тоже наткнулись на закрытую дверь вахты, не поддаваясь ни на какие уговоры: «Да есть же пропуск!.. Пропуск же!..» ОНА, подбоченившись, с удовольствием, гордо, презрительно — и все же лица не помню, а помню, что презрительно и гордо — тоже кричала: «Пропуск здесь — я!». Друзьям пришлось уйти, и тут повествователем овладела такая злоба, что он стремительно направился вон из больницы, невзирая на крики вахтера вернуться. Успокоившись, утром он вернулся в больницу, но узнав, что она написала на него докладную, в ярости принялся писать объяснительную, а затем и свой документальный рассказ. Также он попросил друзей написать ДОКУМЕНТ в больницу, но его он по адресу не отправил, а приложил вместе со своей объяснительной к документальному рассказу. Заканчивает рассказчик словами «…Прочитал сейчас все это… И думаю: «Что с нами происходит?»

В первом рассказе пишущая – старуха Кандаурова, адресат – ее дочь.

К написанию письма призывает внутренний кризис старой женщины – дочь давно не появляется, мать знает, что дочь несчастлива, плюс приснился плохой сон. Чтобы хоть как-то вступить с ней в диалог, старуха приступает к письму.

Первичная цель написания -- узнать не произошло ли чего-нибудь плохого с дочерью, потому что приснился нехороший сон. Но письмо, в отличие от цели его написания, реализует другую цель – поучительную, которая приходит женщине стихийно, навеяна непосредственно процессом («Вечером старуха Кандаурова села писать письмо дочери. Решила написать большое письмо, поучительное»).

Но процесс письма уводит ее все дальше от цели: теперь она не столько поучает, сколько вспоминает свои семейные годы. Затем в ходе письма меняется не только цель письма, но и адресат: она начинает писать зятю. И в конце, уже за пределами письма, но именно в итоге процесса его написания, меняется и само отношение старухи к своей прожитой семейной жизни и к своему мужу: вместо ощущения прожитой в несчастье жизни она чувствует, что все же была счастлива и вместо огорчения, что ее жизнь прошла в несчастье, приходит желание все повторить: «Вот тут, на улицах, прошла жизнь. А давно ли? О господи! Ничего понять. Давно ли еще была молодой. Вон там, недалеко, и теперь закоулочек сохранился: там Ванька Кандауров сказал ей, чтоб выходила за него… Еще бы раз все повторилось! Черт с ним, что угрюмый, он не виноват, такая жизнь была: работал мужик, не пил зряшно, не дрался – хороший. Квасов, тот побойчей был, зато попивал. Да нет, чего там!.. Ничего бы другого не надо бы. Еще бы разок все с самого начала».

Процесс письма вносит коррективы в интенции к написанию – в итоге получается не совсем то, что задумывалось автором письма, письмо само ведет пишущего, образует новую реальность. И в ходе анализа этой реальности, в процессе письма, пишущий смотрит на все уже с другой точки зрения, переосмысливая свою реальность, свою жизнь, мировоззрение. Но настоящая жизнь вновь возвращает все на свои места – концовка рассказа: «Старуха и не заметила, что плачет. Поняла это, когда слезинка защекотала щеку. Вытерла глаза концом косынки, встала и пошла разбирать постель – поспать, а там – еще день будет. Может, правда приедут – все скорей. – Старая! – сказала она себе. – Гляди-ко, ишо раз жить собралась!.. Видали ее!».

Во втором рассказе два письма-ключа всего текста принципиально отличаются друг от друга по настроению пишущего, целям, манере письма, осмыслением своей жизни героем.

Толчком к написанию первого письма явился внутренний кризис, душевная пустота, тоска по дому, вызванная сном, ощущение Николаем Ивановичем, что все, чем он живет – пустое, неправильное, хотя в обществе это считается успехом.

Герой исповедуется своему адресату, процесс письма заставляет выразить всю накопившуюся тоску на бумаге, он пишет не отрываясь, на одном дыхании.

Цель здесь первичная – просто поделиться чувствами с другом детства, у которого, как он предполагает, должны быть те же чувства. Цель – облегчить душу, исповедаться.

В последствии письма же исповедь обращается воспоминаниями о совместном прошлом, призывом вырваться вместе туда, где было прожито детство, в деревню, с которой они так некрасиво попрощались. Процесс письма здесь не меняет цели, но заставляет пишущего обнажить душу, открывает сокровенное. Как и в рассказе «Письмо», процесс письма заставляет героя в итоге переосмыслить свою реальность, меняет точку зрения на прямо противоположную, показывает истинные чувства пишущего.

Но, по окончании написания, вернувшись в свою реальность, герой переосмысливает все написанное, и оно кажется ему нелепым: «Николай Иванович погасил свет, снял пижаму и подвалился к жаркой жене. И долго еще не мог заснуть. Думал: «Письмо сгоряча накатал бестолковое. Надо завтра на службе выбрать время, переписать. А то подумает, действительно.. первая стадия началась». Н. И. трезво осознает, что чувствовать отвращение к тому, что все считают благом - это сумасшествие, против общественных рамок и решает написать то, что он должен чувствовать согласно социальному миропониманию и так, как писать принято. Поэтому второе письмо, абсолютно лишенное искренних чувств, содержит много штампов, написано в легком, бравурном стиле («Иван Семеныч! Здорово, старик! Вспомнил вот, решил написать! Как жив-здоров? Как работенка? Редко мы что-то пишем друг другу, ленимся, черти! У меня все нормально. Кручусь, верчусь... То я голову кому-то мою, то мне -- так и идет. Скучать некогда. В общем, не унываю. Куда думаешь двинуть летом? Напиши, может, скооперируемся! Была у ме мысль: поехать нам с тобой в деревню нашу, да ведь... как говорят: не привязанный, а визжишь. Жены-то бунт подни. А деревня частенько снится. Давай, слушай, махнем ку-нибудь вместе? Только не в Гагры, ну их к черту. На Волгу куда-нибудь? Ты прозондируй свою половину, я свою: соблазним их кострами, рыбалкой, еще чем-нибудь. Остановимся где-нибудь в деревушке на берегу, снимем хатку... А? Давай, старик? Ей-Богу, нескучно будет. Подумай. На у меня боевой, дела двигаются, дети растут. В общем, железно, как у меня главный говорит. Не хандри, дыши носом! Пиши на завод -- лучше. Обнимаю. Твой Николай»).

Второе письмо же имеет чисто практический характер, цель – узнать, как дела у старого друга, пригласить на совместный отдых. Процесс письма механистический, не осмысленный. Нет ни кризиса, предшествующего первому письму, ни переосмысления реальности, а скорей это письмо – и есть итог возврата к прежним установкам после того переосмысления жизни, которое произошло у героя в искреннем процессе предыдущего письма.

Если первые два рассказа очень похожи по своей концепции, то рассказ «Кляуза» на порядок отличается от них, более усложнен. В этом произведении уже не одно, и даже не два письма, а три фактически и одно упомянуто. Само произведение – документальный рассказ, внутри которого цитируемая объяснительная рассказчика и полностью приведенная объяснительная его друзей, а также только упоминается докладная вахтера, но из нее не приведено ни строчки. Хотя именно эта докладная и послужила причиной написания всех остальных писем. Цель автора – отстоять свое честное имя, оправдать свое поведение. Рассказ здесь – это выплеск всех накопившихся эмоций, которые не смог автор выразить в своей объяснительной который не дала ему объяснительная записка друзей. Душевную легкость он получает только от процесса собственного, вольного письма, у которого нет жестких рамок написания, которые не ограничивают свободу автора. Несмотря на то, что изначально им самим был задан дискурс официального документа, процесс письма снова уводит автора в описание своих чувств, переживаний, этому подтверждения многочисленные комментарии: «Хочу объяснить свой инцидент с работником вашей больницы (женщина, которая стояла на вахте 2 декабря 1973 года, фамилию она отказалась назвать, а узнавать теперь, задним числом, я как-то по-человечески не могу, ибо не считаю это свое объяснение неким „заявлением“ и не жду, и не требую никаких оргвыводов по отношению к ней), который произошел у нас 2 декабря. В 11 часов утра…» В этом абзаце мне понравилось, во-первых, что «задним числом, я как-то по-человечески не могу…» Вот это «по-человечески» мне очень понравилось. Еще понравилось, что я не требую никаких «оргвыводов». Я даже подумал: «Может, вообще не писать?» Ведь получается, что я, благородный человек, все же — пишу на кого-то что-то такое… В чем-то таком кого-то хочу обвинить… Но как подумал, что ОНА-то уже написала, так снова взялся за ручку. ОНА небось не раздумывала! И потом, что значит — обвинить? Я не обвиняю, я объясняю, и «оргвыводов» не жду, больше того, не требую никаких «оргвыводов», я же и пишу об этом».

Итак, кризисом послужило накопившееся невыразимое чувство злобы, обиды автора на женщину, причинившую ему много неприятностей. Процесс письма все время отклоняет автора от дискурса, у него не выходит написать документальный рассказ, хотя он постоянно напоминает себе об этом, приводя отрывки объяснительной. Письмо, живущее по своим законам, задает свои правила, приближая письменную речь к устной со всей ее спонтанностью, живостью, непредсказуемостью. Такова природа писем старухи Кандауровой, Николая Ивановича. Письма всех трех героев – поток их живой мысли, ложащийся на бумагу. Это сближает их со словом произнесенным, которое, по мнению Т. Л. Рыбальченко (статья «Текст и письмо в художественном мире В. Шукшина») «не только первично, но оно прямо воплощает экзистенциальную ситуацию: существование сознания в бытии». «Момент говорения означает, что говорящий сейчас, здесь, в персональном существовании обретает смысл бытия. В естественности произносимого слова таится правдивость (что близко истинности)». Письмо же, в отличие от произносимой речи, всегда препятствует проявлению настоящих чувств, задавая свои каноны – в данном случае это официальные документы в рассказе «Кляуза», не дающие выходу злости рассказчика, второе письмо Николая Ивановича, написанное по канонам требования времени, с его клише и небрежностью написания. «Письмо становится процессом отчуждения от трансцендентных смыслов и от говорящего. В первом случае оно отражает «отражение», т. е. звучащую речь, закрепляет речь по правилам, устанавливаемым людьми; непосредственный акт контакта со сверхличностным бытием редуцируется («грех письма»). Во втором случае письмо, отдаляясь от писавшего, утрачивает ответственность субъекта, взамен обретая силу зафиксированного, неизмененного смысла. Форма (текст) становится важнее источника смысла, она является насилием над человеком, понуждая его следовать правилам письма, удаляясь при этом от первоисточника». Тем не менее даже правдивые, «устные» письма все же являются написанными, и в процессе письма теряют часть испытываемых эмоций поддаваясь форме (Старухе Кандауровой так и не удается донести всю свою тоску в письме, потому что сама условность письма заставляет придерживаться рамок), либо процесс письма корректирует изначально заданные установки – как в «Кляузе», где рамки «официального рассказа» все же заставляют героя придерживаться их.

Таким образом, сюжет письма у Шукшина в трех выделенных рассказах проявляется в нескольких видах: как письмо, написанное по правилам, подчеркнуто в установленных рамках и как письмо, из которого прорывается живая, устная речь, истинные эмоции – фиксация устных мыслей на письме. Процесс письма всегда задает свои, отличные от его автора, рамки. Сам процесс уводит пишущего в реальность письма, заставляет изменить точку зрения, но выйдя из него, автор начинает переосмысливать написанное, возвращаясь к точке зрения исходной: как старуха Кандаурова (вытерев слезу, опустившись с небес на землю), Николай Иванович (отказавшийся от 1 письма и написавший так, «как надо»), пишущий «кляузу» (так и не отправивший объяснительную друзей, которую сам просил написать). Но рассказ «Кляуза» с этой точки зрения наиболее эволюционировавший: рассказчик отказывается отправлять объяснительную, задумавшись, «Что с нами происходит?» - это то переосмысление ситуации, к которому он подошел в конце написания своего рассказа, и это его конец, герой больше не возвращается к ненависти женщины, лицо которой так и не смог вспомнить.

Дата добавления: 2015-10-21