Мария продолжала трудиться в лаборатории Варшавы, стараясь избегать встреч с бывшими сотрудниками. Но за пять лет все врачи были заменены немцами. Остались лишь те поляки, кто работал на низших должностях. Однажды Фриц Мюллер нанес визит в лабораторию, но не узнал Марию.
В последних числах мая в другом конце лаборатории установили какой-то новый аппарат. Задав несколько наивных вопросов, она узнала, что прибор предназначен для проведения реакции связывания комплемента. От этой новости у нее замерло сердце. Мария понимала, что всего через несколько дней обнаружится, что с анализами крови из Зофии происходит нечто непонятное.
Делая вид, будто занимается собственной нелегкой работой для хирургического отделения, Мария обратила внимание на бурную деятельность в другом конце помещения.
Вскоре по лаборатории разнесся слух, что новая реакция связывания комплемента более надежна, чем прежний испытанный анализ Вейля-Феликса, и что пока все пробы, давшие после анализа Вейля-Феликса положительный результат – полностью подтверждены посредством нового метода. Однако к концу дня настроение в другом конце лаборатории изменилось. Легкое смущение перешло в полное изумление, когда обнаружилось, что пробы крови из Зофии дали отрицательный результат.
Мария услышала, как один из лаборантов позвал доктора Мюллера. Спустя несколько минут доктор начал осматривать новое оборудование, реагенты и сам проверил эти поразительные результаты. Даже со своего места Мария заметила, как шея доктора у воротника приобрела алый цвет, краска поползла вверх и покрыла всю голову. К сожалению, она не расслышала, что он сказал, но по его движениям и жестам поняла, что тайна Зофии разгадана.
У Марии затряслись руки. Отойдя от рабочего стола, она скрылась за рядом шкафов и, тяжело дыша, прислонилась к стене. С этого укрытия ей были видны удивленные лица лаборантов. Затем ее взгляд упал на журнал записей, куда заносились все результаты. Его заберут сегодня вечером и результаты телетайпом разошлют в разные нацистские штабы тех районов, откуда приходили пробы крови.
Вскоре суматоха улеглась, и доктор Мюллер бросился вон из лаборатории. Качая головами, лаборанты возвращались к своим рабочим местам. Наконец наступило спокойствие, и все пошло своим чередом.
Мария решила пройтись по лаборатории. Через пару минут она оказалась на другом конце помещения и, обменявшись несколькими любезностями с другими лаборантами, сумела заглянуть в журнал. От увиденного она онемела.
Доктор Мюллер доложил лишь об анализах Вейля-Феликса, в журнале не значились результаты реакции связывания комплемента.
Мария не знала, как долго простояла, тупо глядя на журнал, но, когда ей наконец удалось оторваться от него и вернуться к своему рабочему месту, ее мозг лихорадочно заработал.
Фриц Мюллер не сообщил в Зофию о результатах реакции связывания комплемента только по одной причине – он хотел задержать Шукальского в городе, чтобы у них хватило времени арестовать его. Мария стала обдумывать, что можно предпринять.
Все виды связи – телефон, телеграф – были исключены. Прошло уже два месяца, как она уехала из Зофии. Дитер Шмидт наверняка следит и ждет, когда она попытается связаться с Шукальским.
Как же найти способ предупредить его?
И тут ее осенило. Пусть ее послание отправят сами нацисты.
Она взяла со стола журнал, в который заносились результаты анализов крови, и прилежно записала итоги своей работы этого дня.
Последняя ее запись вместе с фамилией пациентки читалась следующим образом:
«Czarnecka, Danuzsa. WF+»
Затем Мария как бы невзначай наклонилась и добавила последнюю запись к списку, который сегодня вечером по телетайпу уйдет в Зофию:
«Totenkopf, Jan. CF+»
Макс Гартунг угрюмо молчал, пока Фриц Мюллер говорил натянутым и сдавленным голосом. Связь была плохой, но извинение по телефону прозвучало исключительно четко.
Когда его друг умолк, Гартунг невольно улыбнулся и сообщил Мюллеру, что им в дальнейшем следует предпринять.
Ян Шукальский взглянул на привычный список с результатами анализов, который только что пришел из нацистского штаба. На протяжении двух с половиной лет он просматривал такие списки почти ежедневно, но этот оказался короче прежних. И он знал, что следующий станет еще короче и так продолжится до тех пор, пока эпидемия не закончится. Он надеялся к тому времени уже покинуть Зофию, прежде чем нацисты обнаружат, что здесь произошло.
Стоял душный, туманный день, предвещая наступление жаркого лета. Ян откинулся на спинку стула и глазами пробежал список – конечно, все результаты положительны – и начал думать об отвлеченных темах. Имена в списке стали сливаться, пока он погружался в мечты.
Однако Ян пришел в себя, когда его взгляд заметил ошибку в последней строчке. Вместо WF+ машинистка случайно набрала CF+.
«Да ладно, – подумал Ян, пожимая плечами, – вероятно, кто-то посчитал, что это анализ спинномозговой жидкости».
Затем он увидел предшествовавшее результату анализа имя – Jan Totenkopf.
Шукальский почесал в затылке. Он не мог вспомнить пациента с такой фамилией, а вот больного с таким же именем, как у него, обязательно бы запомнил. Ян встал из-за стола и направился к палате первого этажа, чтобы начать утренний обход. Медсестры сопровождали его, пока он шел от койки к койке, проверяя состояние каждого больного и обсуждая дальнейшее лечение.
Эта последняя запись не выходила у него из головы.
Закончив обход, он пришел в кабинет и сразу вернулся к последнему имени, которое значилось в списке. Затем он громко прочитал Totenkopf, стараясь вспомнить пациента. Еще раз громко произнося Totenkopf, он вдруг догадался, что читает не имя, а целое предложение. Оно означало следующее:
«Мертвая голова, Ян. Связывание комплемента положительно».
Это могло означать лишь одно. В СС провели реакции связывания комплемента. Кто-то из Варшавы предупреждал его, и Ян понял, что этим человеком могла быть только Мария.
Впервые спустя год после приезда в Зофию немецкой группы, он почувствовал, как его охватывает ужас обреченного человека.
Ему надо действовать быстро.
Отец Вайда мрачно кивнул, прочитав пришедший по телетайпу список, и глухим голосом сказал:
– Боюсь, что вы правы. Больше ничего это означать не может. Мария каким-то образом проникла в лабораторию и предупреждает вас. Похоже, эпидемию не удастся завершить так, как вы планировали. Вам придется покинуть этот город.
– Пиотр, – заговорил Шукальский натянутым голосом и, разгуливая по склепу, то скрывался в тени, то выходил из нее, – я не знаю, что делать. Я разрываюсь между желанием спасти себя и обязанностями перед пациентами в больнице. Меня беспокоит судьба Алекса и Катарины. Если бы я как-то мог увезти их отсюда…
– Ян, без вас ничего не получится, и вы это знаете. Если они попытаются бежать сами, то им не выжить, а кто, по-вашему, может вывезти их из Зофии? Если не хотите спасать себя, то спасите этих двоих. Бегите!
Шукальский сцепил пальцы и поднес их к губам.
– Пиотр… – сдавленно произнес он.
– Слушайтесь меня! – Священник вскочил на ноги и положил свою крепкую руку на плечо друга. – У вас мало времени. Вы же знаете, что Мария написала это, чтобы предупредить вас о неминуемой опасности, а не для того, чтобы удовлетворить ваше любопытство. А если в распоряжении Мюллера сейчас оказалась возможность провести реакцию связывания комплемента, то вы понимаете, что времени у вас не осталось. Ян, собирайте свою семью. Вы погибнете, если останетесь. То же случится с вашей женой и ребенком. Вы думаете, Шмидт будет церемониться с Катариной, когда…
– Но бежать! – воскликнул Шукальский, оборачиваясь. – Бросить своих пациентов!
– Они не лишатся ухода. Медсестры ведь остаются на месте. Русские сейчас уже близко. Кто знает, что случится, когда они придут сюда?
Вайда улыбнулся через силу.
– А как же вы, Пиотр? А что если они узнают о вашем участии в этом розыгрыше?
Вайда через силу улыбнулся.
– А кто сможет донести им? Ян, здесь никого не останется, кто мог бы донести на меня. Я в безопасности. Так что видите, мой добрый друг, вам надо бежать отсюда хотя бы для того, чтобы спасти мою шею. Поймите, вы представляете для меня слишком большую опасность. Они начнут пытать вас, чтобы выяснить, кто еще…
– Хорошо! – прошептал Шукальский.
– Немедленно отправляйтесь домой, в больницу не заглядывайте, соберитесь в путь и уходите отсюда. Катарине ничего не говорите. Просто скажите ей…
– Пиотр, Катарина не станет задавать вопросов. Если я скажу, что мы должны уйти, она не будет возражать.
– Я заберу вашу машину у больницы и заеду за вами.
Дитер Шмидт, только что закончивший обед, вышел на ступени городской ратуши и взглянул на площадь. «Как тихо, – подумал он, – как скучно и тихо». Весенний вечер выдался теплым и сумеречным, его наполняли острые запахи тысячи цветов. Дитер Шмидт пожалел о том, что не может ослабить галстук. Униформа становилась тесной и, взглянув с отвращением на свой выступающий живот, он пробормотал:
– Здесь только и дел, что сидеть и есть. Я три года торчу в одном и том же дерьмовом месте, а русские уже почти подошли к польской границе.
Комендант гестапо предавался чувству жалости к собственной персоне, когда к нему подбежал сержант из службы связи с сообщением, полученным по телетайпу.
«КОМЕНДАНТУ, ЗОФИЯ. ГАУПТШТУРМФЮРЕРУ СС ДИТЕРУ ШМИДТУ:
АРЕСТУЙТЕ И ЗАДЕРЖИТЕ ДЛЯ ДОПРОСА ДОКТОРА ЯНА ШУКАЛЬСКОГО И ДОКТОРА МАРИЮ ДУШИНЬСКУЮ. ПРИБЫВАЮ ЗАВТРА УТРОМ.
ШТУРМБАННФЮРЕР СС М. ГАРТУНГ»
Глава 27
Последний раз Дитер Шмидт испытывал столь полное удовлетворение и радость, когда в берлинском штабе гестапо получал повышение по службе и благодарность вышестоящего начальства за отличную работу. Но даже это бледнело в сравнении с тем, что он испытывал, читая послание Гартунга. Наступило самое чудесное мгновение в жизни Дитера Шмидта.
Он чуть не вскрикнул от счастья, когда устремился вверх по лестнице штаба и начал выкрикивать команды, чтобы собрать своих людей. Коренастый комендант уже представлял в своем воображении наказание, какое учинит Шукальскому.
Максимилиан Гартунг взял срочное увольнение из Майданека, объяснив, что он в Зофии не успел кое-кого ликвидировать.
Он прибыл в Варшаву в полночь, забрал Фрица Мюллера, двух солдат и поехал в Зофию. В его голове уже отчетливо возникали видения мести.
В два часа ночи Дитер Шмидт петушиной походкой вышел из нацистского штаба и сел в ждавший его «мерседес». Получив телетайпное сообщение, он расставил людей вокруг дома Шукальского и предупредил своих служак, что ночью предстоят аресты. Вооруженная группа солдат ждала позади штабной машины. Полная луна ярко освещала городскую площадь, придавая собравшейся группе зловещий вид. По его приказу, машина с сопровождением отъехала от здания и торжественно направилась к дому Шукальского. Шмидт был так взволнован мыслью, что заполучит врача, что едва сдерживался.
Небольшой конвой остановился посреди узкой улицы перед домом и дал полный газ. Соседи, проснувшиеся от нестройных звуков, осторожно выглянули из-за занавесок.
– Прикройте задний выход, – рявкнул Шмидт части своих солдат. Остальные выстроились в линию перед домом, держа автоматы наготове, чтобы открыть огонь при малейшем признаке опасности.
Шмидт в сопровождении самых рослых солдат подошел к двери и громко постучал ручкой своего стека.
– Шукальский, откройте! Это комендант Дитер Шмидт! Если вы не откроете эту дверь, я взломаю ее и размозжу вам череп на глазах у вашей семьи и этих трусливых свиней, наблюдающих из окон!
Голос Шмидта замер в ночной тишине.
– Проклятье, – тихо прошипел он.
Дитер еще раз стукнул по двери, но на этот раз так сильно, что ручка стека отломилась и отлетела.
– Ладно! – крикнул он, спускаясь по ступенькам. Он крикнул двум солдатам, ждавшим его приказал: – Стреляйте по замку!
Оба открыли огонь из автоматов и затем ударом ног вышибли дверь.
– Тащите его сюда! – кричал Шмидт. – Я хочу видеть, как он ползает по улице!
Шмидт дал знак шестерым эсэсовцам войти и снести дом, если понадобится. Гауптштурмфюрер СС Дитер Шмидт стоял на улице и нетерпеливо слушал, как его люди ломают мебель, вырывают дверцы шкафов, разбивают посуду и срывают шторы. Он пришел в отчаяние, когда не услышал криков застигнутых врасплох жертв.
– Берите топоры и разнесите этот дом на части! – пронзительно завопил он, в душе уже чувствуя, что Шукальский победил.
Простояв целый час, наблюдая и слушая, как тщетно разносят дом, он приказал поджечь его. Затем они отправились на квартиру к Марии Душиньской, за которой после получения телеграммы он также приказал вести наблюдение, но Шмидт понимал, что это напрасные усилия. Он сам два месяца назад дал ей пропуск, и она так и не вернулась. После бесполезного обыска в больнице, Шмидт и его упавшие духом люди вернулись в нацистский штаб дожидаться прибытия штурмбаннфюрера СС Максимилиана Гартунга.
– Как я должен вас понимать? Как это они могли исчезнуть?
Фриц Мюллер сидел в кабинете Шмидта с таким видом, будто шел пешком целых двести километров от самой Варшавы. Он качал головой, пока оба эсэсовца препирались.
– Его нигде нет, герр штурмбаннфюрер, – робко сказал Шмидт, отступая назад. – Душиньская уехала два месяца назад и должна была вернуться через две недели. У нее нашли рак и…
– Боже! Какая беспомощность! Неудивительно, что они сумели дурачить вас так долго! Вы даже не знаете, когда они уезжают и когда приезжают. – Гартунг излил весь гнев, когда крикнул на Шмидта: – Трудно поверить, что вы могли допустить такое!
Шмидт поник перед таким натиском. Закрыв глаза, он молча слушал брань, которой его осыпал Гартунг. Исчерпав запас слов, штурмбаннфюрер сказал тихим голосом, не предвещавшим ничего доброго:
– Ладно, Шмидт. У вас остался последний шанс искупить свою вину. В этом городе живет еще одно лицо, которое знает, где находится Шукальский. Это священник Вайда, лицемер и сукин сын. Берите своих людей и давайте разыщем его! Немедленно!
Небольшая группа – Гартунг, Шмидт, Мюллер и шестеро солдат с автоматами – распахнула двери костела Святого Амброжа и рассредоточилась, ожидая нападения какой-нибудь тайной партизанской группы, скрывающейся в храме. Услышав шум, отец Вайда медленно встал из-за стола, разгладил свою рясу, поправил золотое распятие, сверкавшее у него на груди, подошел к алтарю и остановился рядом с ним.
– Вы кого-то ищете, герр гауптштурмфюрер? – громко спросил он, и его звонкий голос разнесся по пустому костелу.
Группа угрюмых людей настороженно приближалась по центральному проходу к алтарю.
– Кого я вижу! Это вы, герр доктор, и сюда явился даже прославленный штурмбаннфюрер! – сказал Вайда, стоя на последней ступеньке перед алтарем. – Вы все вместе! Какой приятный сюрприз. Конечно, я ждал вас, но не так рано!
– Ублюдок! – негодующе крикнул Гартунг. – Где Шукальский? Где Душиньская? Где они и кто еще участвовал в вашем спектакле?
– Спектакле?
– Вы отлично понимаете, о чем я говорю. Вы, лживая свинья! Я говорю о вашей вонючей сфабрикованной эпидемии тифа!
Священник обозревал группу людей, стоявших у его ног.
– Не надо кричать, герр штурмбаннфюрер. И не надо пугать меня. Я намерен оказать вам полное содействие. Вы сказали чистую правду! Это была сфабрикованная эпидемия!
Гартунг и Мюллер переглянулись.
– А вы, герр доктор, – невозмутимо продолжил Вайда, – хотите узнать, как мы это проделали? Видите ли, мы воспользовались вакциной. Вот и все. Простая вакцина, давшая при анализе Вейля-Феликса положительную реакцию.
Мюллер взирал на священника со смешанными чувствами – к недоверию примешалось восхищение.
– Вакцина…
– Совершенно верно, и еще кое-что, о чем немцам ничего неизвестно. Не хотите взглянуть, где и как производилась эта вакцина? А вы, герр гауптштурмфюрер, не хотите узнать, что происходило прямо под вашим носом в течение двух с половиной лет? А вы, герр штурмбаннфюрер, хотите узнать, кто год назад смеялся за вашей спиной и где они сейчас? – Он состроил ангельскую улыбку. – Пойдемте со мной, и я вам все покажу.
Отец Вайда повернулся и направился к задней части апсиды. Когда один из солдат поднял автомат, готовясь выстрелить, Гартунг тихо приказал:
– Подожди. Пойдем за ним.
Небольшая группа последовала за священником к двери в углублении. Он повернул ключ в большом железном замке и открыл путь к винтовой лестнице, которая вела вниз к склепу. Священник включил свет и начал медленно спускаться по лестнице, приговаривая:
– Видите, господа? Здесь есть даже электрический свет.
– Что это за место? – тихо спросил кто-то, пока все один за другим спускались по каменной лестнице следом за священником.
Наконец они оказались внизу. Девять человек смотрели широко раскрытыми глазами.
– Вот. Мы пришли. Господа, это наша лаборатория.
Священник пересек небольшое помещение и остановился на другой стороне у заставленного оборудованием стола. Он обратился к своим гостям:
– Господа, теперь я могу вам рассказать все, ибо знаю, что Зофия больше не в вашей власти. Русские слишком близко, и вам пора подумать о собственной безопасности. Я и другие, кто устроили этот обман, ну, – он пожал плечами, – мы всегда были готовы отвечать за последствия. Что же касается города, я должен был убедиться, что он в безопасности.
Затем отец Вайда подробно объяснил, как была обнаружена вакцина, как ее готовили, почему она спутала реакцию Вейля-Феликса и как они устроили «эпидемию».
Когда священник закончил свой рассказ, Фриц Мюллер сказал:
– Это совершенно невероятно.
– Невероятно, это точно, – мрачно сказал Гартунг, – но вы кое-что пропустили в своей интересной истории.
– Неужели?
– Небольшой факт о ваших товарищах по заговору и о том, где они сейчас.
– Господа, здесь мне придется разочаровать вас, ибо, видите ли, к этому времени они покинули Польшу целыми и невредимыми. Остался лишь я один.
– Но вы ведь знаете, где они, верно?
Отец Вайда посмотрел прямо в холодные синевато-серые глаза Гартунга.
– Я уже сказал, что они за пределами Польши. Вам до них не добраться.
– Священник, я могу развязать вам язык.
Отец Вайда улыбнулся и задумчиво покачал головой.
– Я так не думаю. Я думаю, герр штурмбаннфюрер, в глубине души вы понимаете: что бы вы со мной ни делали, это не заставит меня говорить.
Гартунг мгновение свирепо смотрел в спокойные глаза священника, затем вдруг не выдержал и во все горло начал отдавать приказы окружавшим его солдатам. Автоматные очереди взорвали тишину, и пули сразили тело Пиотра Вайды. Когда эхо выстрелов отдалось от окружающих каменных гробов, Максимилиан Гартунг, к своему ужасу и гневу, увидел, что отец Пиотр Вайда умер с безмятежной улыбкой на устах.
Эпилог
– Мария… – прошептал он. – Значит, это вы. И вы живы.
– Да, Ян.
У нее дрожал голос, она с трудом сдерживала слезы.
Они пробыли в кабинете лишь несколько минут, ощущая, как проходят годы и десятилетия, и осознали, в каком времени живут. Доктор Ян Сухов закрыл лицо руками и долго не отнимал их.
– Я искала вас, – тихо сказала она. – Я всегда надеялась, что вы живы и вам удалось выбраться из Польши.
– Боже мой, я не могу в это поверить… снова видеть вас.
– Ян, как вы выбрались из Зофии?
– Как ни смешно, сделать это было нетрудно. Отец Вайда отвез Катарину, Алекса и меня в деревню Добра, где мы прятались восемь месяцев, пока русские не освободили Польшу до самого Аушвица. Сначала мы собирались вернуться в Зофию, но русские так жестоко обращались с поляками, что мы присоединились к тем, кто бежал в Германию. Оттуда два года спустя нам удалось эмигрировать в Америку. Мы изменили свои имена – я вижу, что вы поступили так же, – и с тех пор живем здесь, в Нью-Йорке. Мария, не могу поверить, что это вы! Я все эти годы думал, что вы погибли!
– Значит, вы получили мое послание из лаборатории…
– Да, получил! Сначала я ничего не понял, но когда наконец расшифровал его, то не терял времени и тут же бежал. Но расскажите мне о себе!
– Ян, я вступила в ряды Сопротивления и приняла активное участие в августовском восстании. После этого я стала одной из тех сотен тысяч, у кого нет ни дома, ни имени. Изменив имя и профессию, я сумела добраться до Англии и там провела все эти годы, работая администратором в больнице. Знаете, Ян, до меня дошел слух от других беженцев, что вам удалось выбраться из Польши, поселиться в Соединенных Штатах и найти работу специалиста по инфекционным болезням. Я все время искала вас. Я расспрашивала стольких врачей…
Взор Яна снова выхватил фотографию на первой полосе «Буэнос-Айрес Гералд». Лицо постарело, но ошибки тут не могло быть: это их старый приятель Максимилиан Гартунг.
– Мы изменили свои имена из-за него, правда?
– Да, полагаю, что так и было. Я почему-то всегда чувствовала, что Макс переживет войну и скроется. И я всегда чувствовала, что он будет искать нас хоть на краю света. Я знала, что вы должны были изменить свое имя. Вот почему оказалось так трудно разыскать вас. Но когда… когда я увидела вот это, – она постучала по газете, – я была вынуждена разыскать вас, найти вас после всех этих лет. Ян, он мертв. Теперь нам больше не надо опасаться его.
Доктор Шукальский взял газету и снова внимательно прочитал колонку, где говорилось о смерти ювелира.
– Как забавно. Он умер не только от пули, а также от укуса большой собаки в шею. Бешеной Собаке – собачья смерть.
Оба задумались, затем Ян снова посмотрел на женщину, сидевшую напротив него. Ее лицо постарело на тридцать шесть лет, но оно осталось тем же красивым лицом Марии Душиньской.
– А отец Вайда? Вы знаете…
– Ян, он стал мучеником. Макс все же добрался до одного из нашей группы. Я кое-что узнала о происшедшем по слухам, которые ходили по лаборатории после возвращения Мюллера. Да, я вижу, что вы удивлены. Мюллер вернулся в Зофию. Вы об этом не знали. И Гартунг тоже. Между прочим, они вернулись, чтобы схватить нас, и пришли в ярость, обнаружив, что мы сбежали. Видно, они приехали в Зофию через несколько часов после вашего бегства.
– Святой Иисус на кресте, – пробормотал он на польском.
– Как рассказывают, Гартунг не сомневался, что удастся выбить признание из отца Вайды. Но он выдержал, и они убили его в склепе автоматной очередью. Он умер славной смертью. Ян, разве не этого он в конце концов добивался? Гартунг не вернулся в Майданек, – продолжила Мария, не дожидаясь его ответа. – Они с Мюллером собирались вместе бежать в Южную Америку, но Мюллера убили в Варшаве во время августовского восстания. Гартунг, как вы знаете, бежал. Он оплатил свое бегство золотыми коронками, снятыми с зубов мертвых евреев. Гартунг устроился в Южную Америку как производитель ювелирных изделий, все время держался в тени, поскольку знал, что он военный преступник и израильтяне разыскивают его.
– Похоже, они разыскали его.
– Да, Ян, они нашли его.
– А что случилось с Анной и Кеплером? Вам удалось что-нибудь узнать о них?
Теперь Мария широко улыбнулась.
– Ян, я поддерживаю связь с ними. Они поженились и живут в Эссене. Им удалось бежать через Румынию, хотя они рассказали мне необычную историю о том, как пограничники держали их под дулами автоматов. Ганс рассказал им какую-то байку о том, что русские совсем близко, как вдруг по чистому совпадению появилась группа русских солдат. Оказалось, что пограничники бежали в Румынию вместе с ними! После войны Ганс воссоединился со своими родителями и бабушкой. Хотите верьте, хотите нет, но Ганс Кеплер сейчас начальник на сталелитейном заводе Круппа.
Ян откинулся на спинку стула и едва заметно улыбнулся.
– А вы не узнали, что произошло с Дитером Шмидтом?
– Умер. Спустя две недели после гибели отца Вайды и возвращения Гартунга в Варшаву Шмидт носился по деревням, задерживал и допрашивал жителей по поводу эпидемии, надеясь получить ответы, которые помогли бы ему стать героем. Насколько я слышала, он совсем взбесился. Пока Дитер Шмидт находился в одной из дальних деревень, он и в самом деле заразился тифом и умер от него. Я сама в лаборатории видела результат, когда пробу его крови подвергли реакции связывания комплемента.
– Боже мой… Мария, Мария… – Ян Шукальский встал из-за стола и подошел к окну. В Центральном парке кипела жизнь, и он на мгновение представил мощеную улицу из далекого прошлого. – Как давно это было. И все же… Я помню все, будто это случилось вчера. Знаете, за последние годы я стал забывать об этом, но, боже мой, Мария, с вами воскресли все воспоминания…
Она встала и подошла к нему.
– Мы там вели свое сражение. Пятеро партизан…
– Наверно, надо включить еще двоих.
– Еще двоих?
– Да, Вейля и Феликса. Вейль был чехом, а Феликс – поляком. А вы знаете, Ян, – ее голос перешел на шепот, – что они были и евреями?
Шукальский тихо рассмеялся.
– Думаете, они одобрили бы нас за то, как мы обошлись с их знаменитой реакцией?
Мария тихо ответила:
– Думаю, они бы гордились нами.
de Febrero (испанск.) – 3 февраля. – Здесь и далее прим. перев.
del Palermo (испанск.) – ипподром в Палермо.
Ciudad de Buenos Aires (испанск.) – аэродром города Буэнос-Айрес.
(нем.) – «охранные отряды», или сокращенно СС.
(нем.) – войска второго эшелона.
(польск.) – любимая
Эльза Скьяпарелли – французский модельер итальянского происхождения (1900–1973).
Niedziela (польск.) – конец недели.
Гауптштурмфюрер (нем.) – капитан войск СС в нацистской Германии.
kochana (польск.) – моя любимая.
– неевреи.
(польск.) – польское ругательство.
Morgen, Herr Doktor (нем.) – доброе утро, господин доктор.
(польск.) – папа.
(нем.) – нацистский план отбора «расово полноценных» детей с целью их онемечения.
! (нем.) – стой!
(нем.) – бургомистр, городской глава.
«Biala Sniegowica i Siedem Karzelkow» (польск.) – «Белоснежка и семь гномов»
schnell (нем.) – быстрей.
(нем.) – так точно.
ist los? (нем.) – что случилось?
Унтершарфюрер – командир отряда.
! (нем.) – Проклятье!
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |