— Ну и славно. Кажется, так должен говорить хрестоматийный добрый доктор в конце нравоучительной беседы?
— В конце беседы я бы хотела сказать вам большущее спасибо. И за себя, и за Митю.
— Пожалуйста.
— И я постараюсь при первой же возможности отблагодарить вас.
— Как курсантиков?
— Думаю, что иначе. — Опять улыбается. — Ведь у вас-то хотения особого не видно. Да и устраивать такие безобразия ежедневно… Но я надеюсь, что смогу оказаться полезной в чем другом. Не последний же день живем.
— Да уж, давайте постараемся. Митю смотреть не буду. На первый взгляд у него все в порядке. Но если что будет беспокоить, я в Петропавловке.
— Спасибо. Я надеюсь, увидимся!
— Всего хорошего! Конечно, увидимся. Питер и раньше был большой деревней, а уж сейчас-то…
Званцев стоит неподалеку. В глазах вопрос.
— Все в порядке, если она не привирает. Она донор, их действительно проверяют.
— Могла и соврать.
— Могла. А зачем? Чтоб ее потом в мешок да в воду? Сомневаюсь.
— Если только так.
— Я вас отлично понимаю. Но если интересует мое мнение, то, что произошло, далеко не самое худшее, что может быть. Ситуация и впрямь эксквизитная, но ничего ужасного не вижу. Ваши три мушкетера…
— Это вы о ком?
— О приятелях вашего сына.
— Ненавижу этих книжных героев. И ребята, к счастью, на этих дурацких мушкетеров не похожи совершенно.
— Ладно, пес с ними, с мушкетерами. Как ваши ребята отнеслись к происшедшему?
— Гордятся. Не знают, как эту проходимку еще ублажить. Все ее шмотки постирали.
— Тогда тем более хорошо, что они относятся к первой группе мужчин. Это радует.
— Что за классификация?
— Моя собственная. По отношению мужчин к женщинам после полового акта.
— Уточните?
— Пожалуйста! Первая группа мужчин после акта испытывает благодарность к женщине за полученное удовольствие. Вторая испытывает ненависть и презрение к этой шлюхе, которая добровольно дала, потому как общеизвестно, что порядочные женщины испытывают к этому мерзкому занятию отвращение и поиметь порядочную женщину можно только усыпив, оглушив, связав их, ну или с мертвого тела наконец, как говорил один киношный герой. А третья группа ничего не испытывает к женщинам, потому как эта третья группа — гомосеки.
— Разве что по вашей классификации…
— А что вас так бесит в трех мушкетерах?
— Бэгэродство! Уж такие люди чести… Они дворяне, вроде как офицеры привилегированной роты самого короля. Считают себя оскорбленными, если кто чихнул или зевнул в радиусе ста метров от их персон. Дуэли, дуэли… Но при этом делают все, чтоб их патрону наставили рога, да не кто иной, как английский герцог, враг Франции номер один… И какая у этих ублюдков честь? Да их повесить мало, вместе с их командиром… А люди ими уже считай сто лет восхищаются…
— Надо же… А я как-то и не задумывался… Действительно.
— И никто не задумывается. Раз в книге пишут, то и герой. Ладно, пошли, вам еще к выезду готовиться…
Выезд намечается непростой, и потому сумку надо собрать с запасом. Самое простое — набрать перевязочных материалов вдвое больше. Так вроде перед боем делали медики в Великую Отечественную. У нас не должно быть перестрелки — не с кем, но запас карман не тянет.
Завтракаем на скорую руку — и пора на утренний сбор.
Пока идем, Николаич подает идею взять с собой и медсестричку с пистолетом.
Удивляюсь такому предложению, тем более что семья Овчинникова — четыре человека. Особой битвы не ожидается, если будут еще спасенные — все же не лазарет. А так получается цельная врачебно-сестринская бригада.
— Слышали такое выражение «бутылочное горло»?
— Ну да. В смысле узкое место, где затор получается?
— Получается, так. В медицине ведь такое тоже есть?
— Полно! Вон в «Норд-Осте» вроде все ресурсы столицы были подготовлены. А на важнейшем участке первичной сортировки ни одного медика не оказалось — и этим занимались спецназовцы. А у них другая профессия. Ждали-то взрыва, медиков оттянули на безопасное расстояние. А вместо взрыва — газ. Эвакуация поэтому тоже пошла через пень-колоду… И вместо того чтобы разбросать пострадавших по нескольким больницам, всех направили в Градскую. Там тоже петлю подвоза не организовали, не выдвинули к воротам пункт приема пораженных, вот во двор и набилось в очередь триста «скорых», получился неслыханно длинный и сложный рукав переноса пострадавших. Результат: больше сотни потеряли… Так что рассказывать-то можно долго.
— Ну и хорошо.
— Да мне-то только легче. Тем более что толковая она, опытная. Не вижу причины спорить. Если согласится, конечно.
— А что ей еще остается?
…Сегодня утреннее собрание начинается по-военному точно: ровно в 9.02. Чай явно становится традицией — и отлично. Не успеваем хлебнуть по глотку, как воспаряет наш импозантный мэтр и прочувственно, как ведущий церемонию в крематории, говорит о том, что вчера погиб смертью храбрых наш соратник и мы должны почтить его память…
Овчинников, не удержавшись от тонкой усмешки, заявляет, что память мы уже почтили — еще вчера. За исключением тех, кто не соизволил.
Мэтр возмущенно отвечает, что ему никто не сообщил.
— Разумеется. Отговорки своей лени и невнимательности можно всегда найти. Тем не менее мы уже почтили память своего товарища, и вы с этим опоздали. О том, что вы убываете в Кронштадт, тоже не знаете?
— С какой стати я должен туда отбывать?
— Объединенным командованием вы назначены переводчиком в команду мортусов.
— Что это все означает?
— Тридцать итальянок-феминисток приступают к работе в качестве вспомогательной похоронной команды. Вы назначаетесь к ним переводчиком.
— Никогда не поверю, что они вызвались это делать добровольно! Это грубейший произвол! Они иностранные гражданки. И даже если они все свихнулись, я не собираюсь быть у этих могильщиц переводчиком!
— Знаете, вашего согласия никто и не спрашивает. В соответствии с законом РФ «Об обороне» в случае чрезвычайной ситуации я, как старший воинский начальник, имею право мобилизовать для выполнения насущных нужд любого. Вот вы как раз тот самый любой.
— А если я не подчинюсь?
— Вам разъяснить, что такое «неисполнение приказа в военное время»?
— Никто не объявлял, что у нас сейчас военное положение! И я не военнообязанный!
— У нас сейчас военное положение. Можете ли вы это опровергнуть?
— Могу!
— Нет, не можете. А я могу отдать приказ выкинуть вас за ворота. Михайлов, твои люди выполнят этот приказ или нет?
— Выполнят, причем с удовольствием. Нам тут дармоеды ни к чему, каждый килограмм еды не из воздуха берется.
— Я буду жаловаться!!! Вам это с рук не сойдет!!!
— Разумеется. Вот сейчас отбывает «Треска». Получите командировочное удостоверение у моего секретаря — и езжайте. Да, кстати, итальянки еще не в курсе, что они добровольно взялись за работу похоронной команды. Вам вменяется в обязанность их убедить, как говорилось ранее, проявить высокую сознательность.
— Это тем более возмутительно!!!
— С завтрашнего дня вводится карточная система на территории острова Котлин. Так что либо вы и ваши феминистки начинаете работать и получать рабочую карточку, либо у вас будут карточки иждивенцев… А, я забыл, что ваши предки во время войны служили на Шестнадцатом Украинском фронте, защищали Ташкент, и наши питерские нюансы вам незнакомы… Говоря проще, лучше вам убедить итальянок.
— Я…
— Михайлов, покажи сеньору переводчику дорогу к «Треске»!
Мы и раньше знали, что Михайлов может быть грубым, так что дальнейшее не удивило. Собственно, все уже описано Гашеком в эпизоде общения сапера Водички и венгра Каконя. Разве что Михайлов еще вернулся взять бумажку командировочного удостоверения…
Особенно веселиться Овчинников не дал, и собрание покатило по рельсам.
У меня информации негусто — сообщаю количество пациентов, отмечаю обострение хронических болезней и прошу тех, кто еще не взял витамины, получить их. Под занавес показываю косынку — эта из натовских запасов, черт ее знает, как к нам попала. Треугольный кусок особо прочной чисто синтетической ткани, знакомый многим нашим людям (тем, кто постарше, — как женский платок, кто помладше — как бандана). Только эта штука поболе банданы.
Михайлов тут же встревает с требованием провести занятия с личным составом по применению этой косынки. Овчинников выносит вердикт, и я себя поздравляю с тем, что любой, кто забыл армейское правило номер раз — инициатива наказуема! — получает головную боль. Теперь надо будет и занятия проводить. Правда, я могу схитрить, выполнив армейское правило нумер два — ничего не делай сам, если есть толковый зам.
Обучу медсестер, а они пускай передадут далее.
Николаич сообщает о том, что есть подозрения: возможно, зомби начали маскироваться и прятаться. Это еще не вполне достоверно, но иметь в виду стоит всем.
Хранитель выглядит измотанным, но рапортует достаточно бодро: было две тысячи восемьсот семьдесят человек, пришло и доставлено иными путями двести одиннадцать, эвакуировано восемьсот сорок четыре человека. Таким образом, на довольствии две тысячи двести тридцать семь человек. Продовольствием обеспечены в нормальных объемах, угрозы голода пока нет, но питание все консервированное — из флотских запасов, поэтому любое поступление более свежих продуктов — особенно овощей, фруктов и так далее — приветствуется. Также ведутся работы по благоустройству территории. В не подготовленных к проживанию помещениях уже никто не размещается, но, разумеется, и комфорта особенного нет. Из Кронштадта доставили ДДП — мобильную душевую установку на автомобильном прицепе. Если все будет в порядке, то с завтрашнего дня будет работать баня. Это встречается радостным гулом. Раздаются вопросы:
— Где будет баня?
Отвечает:
— В районе Государева бастиона. Ванна-кухня уже не так потребна, как в первые дни, когда у нас надо было кормить четыре тысячи человек. Поэтому она перейдет на обогрев воды — ДДП маломощна и одна не управится. Возникает проблема с дровами, есть мысль добыть дрова в зоосаде — там спилили много деревьев, так что этим можно воспользоваться. Но упирается в недостаток грузового транспорта. Нужны грузовики.
Начвор краток и лапидарен, как древний спартанец. Сообщает, что теперь на вооружении в крепости есть шесть бесшумных АК с боезапасом. Ага, вычитаем наши три ПБС, получаем еще три добытых в недрах Артмузея. И АК откуда-то взялись…
Работа по приведению в боеготовность ДП пока приостановлена из-за переключения на производство защитных костюмов.
Выступление Михайлова пестрит паузами. Надо полагать, это результат включения внутреннего цензора. Речь идет о том самом вчерашнем выступлении недовольных. Выглядит забавно:
— Работать… не хотят… видите ли… а претензий вагон с маленькой тележкой!
— Но может, там есть профессионалы, которых мы не можем здесь обеспечить работой? Программисты, атомщики?
— Ага!.. Программисты!.. Языком они работники!.. Руками ничего не умеют. Принципиально.
— Но ты ж им давал сроку сутки — определиться.
— Давал. Жду, как они… придут. Беда-то в том… что те, кто бузил и подбивал… не придут. Они за спинками привыкли… сидеть. А придут дурни мать которых… не научила в детстве думать…!
— На здоровье. Глядишь, кто другой умнее станет.
— Возражаю! Эти кретины там так нагадят, что потом не расхлебать будет.
Это Николаич голос подал.
— Да много ли беды от десяти идиотов? — хмыкает Михайлов.
— И от одного беды может быть столько, что потом ротой не расхлебать.
— Мы за ними присмотрим. Пока будем дрова собирать, охрана и приглядит.
— Ага. Они частью сдохнут, частью сбегут. Попутно устроят гажу мазелиновую, походя… — упирается Николаич.
— Так что нам, заградотряды выставлять? — недовольно спрашивает Овчинников.
— Неплохо было б. Потому как в обязанностях заградотрядов было и не допускать малолетних романтиков на фронт.
— А что прикажете — работать они не хотят и не умеют. В гарнизон идти или еще как-либо служить — свободолюбивы слишком. А кушать хочется вкусно и обильно. И? — иронично вопрошает комендант.
— Что — и? Но посылать их в дело… Это ж не в компьютерные стрелялки играть, — по-прежнему невозмутимо парирует Николаич.
— Раз у тебя нет ничего внятного, то поступаем, как запланировано.
— Ну хотя бы баб детородного возраста не пущать и парней лет до двадцати пяти, — дергает меня за язык враг рода человеческого.
— Вот-вот, доктор, это и есть фошизьм — ограничение свободы воли, действий и упор на чисто биологические элементы в противовес духовному, — менторски ставит меня на место неожиданным предложением Николаич.
— И расписки возьмите хотя бы. Типа: в случае моих неудачных действий, поставивших под угрозу чужие жизни, отвечаю жопой.
— Это как так?
— А пятьдесят палок по тупой заднице, чтоб голова лучше думала, — схватывает на лету идею своего дружка Петр Петрович.
— Да ты, Михайлов, еще хуже сатрап… Нет уж, предупредим, расписки, пожалуй, пусть пишут, но без палок и ограничений. Нагадят разок себе в штаны — потише себя станут вести. А то доиграемся до эсэров и анархистов… Хотят свободы — пусть получат, — ставит точку начальство.
Начарт сухо сообщает, что у него без изменений. Отремонтировали станки у старинных орудий. Людей для выезда выделил. Все в штатном режиме.
Званцев тоже краток: доставлен груз из бракованных сигнальных патронов — вышел срок годности и, видимо, хранились нелучшим образом. Картонные гильзы раздуло как раз там, где размещается таблетка. По его мнению, можно эти боеприпасы утилизировать — таблетки ракет использовать при зачистке в подъездах, а порох дымный отдать начарту.
Сапер торопится и потому тоже очень кратко информирует: сегодня при поддержке гарнизона и патрулей комендантской службы взялись за раскулачивание стройки напротив «Летучего голландца». Нашли четырех живых строителей и живого сторожа, они заперлись в балке и теперь активно вывозят с территории стройматериалы. Много железных конструкций, бетонных блоков, а главное — есть строительная техника на ходу, что особенно ценно. Просит извинить, надо идти, поскольку свой глаз — алмаз.
Последней говорит дама из Монетного двора. Из колец и перстней сделали четыре перчатки на левую руку. Показывает одну из них. Очень что-то знакомое… Точно, была такая мода у богемы — на каждую фалангу пальца по перстню, перстни сочленены друг с другом, и получается такой залихватский напалечник из ажурного металла. А монетодворские еще и со вкусом это все сделали плюс добавили наладонники, не позволяющие укусить ребро и тыл ладони. Красиво сделано, и укус такая боевая рукавичка выдержит. Опять же краги укреплены металлом. Блестит со страшной силой, но явно не серебро. Перчатки передает Овчинникову. Причем вид у дамы такой, словно герцогиня снизошла к дежурному, нет, не к лакею, но и не к герцогу.
Овчинников подводит итог:
— Бронегруппа из двух БРДМ с автобусом выдвигается по маршруту Сытный рынок — Финляндский вокзал — Калининская площадь — проспект Металлистов. По возможности следует держаться у Невы, тогда возможна поддержка с воды — катер со стрелками будет сопровождать. «Хивусы» подойдут через два часа, в случае нештатной ситуации помогут организовать эвакуацию.
Задача: разведка обстановки. Уточнение возможности получения матсредств и продуктов. Поиски подходящей техники — в первую очередь грузовой. Вывоз обнаруженных спасенных. В состав группы будут дополнительно включены автоматчики из гарнизона и три свободных водителя. В случае обнаружения подходящей техники таковая будет присоединена к колонне.
Вопросы?
— У меня на периметр и людей, считай, не останется — одна группа на стройке, другая в зоопарке, третья с разведкой, — отмечает Охрименко.
— Комендантские помогут.
— Так и их не полк… А мои еще и баню оборудуют. Саперы-то все на стройку, считай, побиглы.
Мне кажется, что Охрименко нудит по старой армейской привычке: если уж припахали, так хоть выцыганить что полезное взамен, пока начальство в тебе нуждается. Но Овчинников сам не лыком шит. Та же старая школа, так что отвечает начарту хитрым взглядом и заканчивает собрание.
По дороге встречаюсь с медсестрой Надеждой. Собственно говоря, она уже идет с сумкой к автобусу, так что приглашение сугубо формальное. Признаётся, что устала сидеть взаперти, — проехаться посмотреть, что в городе творится, очень охота.
У автобуса крутятся несколько человек, включая Вовку. Проверяют технику перед выездом. Спрашиваю Надежду, завтракала ли. Отвечает, что да, все нормально.
Бегу завтракать сам. Пока перекусываем какими-то паштетами в мягких баночках из толстой фольги с теми же хлебцами, Дарья говорит, что кончились картошка и лук. Раз мы едем на рынок, то, может, спроворим и для себя?
— А жизнь-то налаживается, — хмыкает Ильяс. — Мужички на рынок собрались, заодно картошки прикупить. Впору список написать, как моя мне всегда пишет: не помню больше двух покупок…
— Налаживается, налаживается. Михайлов жалился, что в каждом закутке любовь крутят. Нашу кассиршу подловили вчера с патрульным.
— Какую кассиршу? — подпрыгивает вологодский Серега.
— А, заволновался, — ухмыляется Николаич, — нашу, я ж сказал, а не твою. Милку поймали. Ведь вроде весна, март. Положено любовь крутить.
— Милку? Так она как кошка, только март у нее круглогодичный.
— Кстати, а куда кошка Мурка делась? Я ее давно не видел.
— Да никуда не делась, только теперь она все время у рыболовов трется. Оказывается, она рыбу свежую любит. А может, фенолы с бензолами в свежей рыбе. Но теперь она все время с этими рыбаками.
— Как же она босыми лапками на льду?
— Ага, щщазз, будет она на льду сидеть — ее рыбаки на коленки пускают. Так вместе на поплавок и смотрят.
— Ладно, спасибо, хозяйка. Гоп-гоп, пора, ребята.
Обвешанные оружием, мужики спускаются во двор. Николаича что-то беспокоит, и потому каждый тащит по три ствола с боеприпасами — пистолет, дробовик и ППС. У снайпера Ильяса СВТ. Андрей остается в расположении. Я уже убедился, что ему нож острый подниматься по лестницам, к тому же он пообещал Демидова довести до качественной стрельбы и даже поспорил с Вовкой на шоколадку.
Демидов, он же Негрильная Бибизяна, встречает нас у машины. Он довольно громко и почему-то страшно гнусаво распевает какую-то очередную шнягу из шансона. Прислушиваюсь поневоле.
— Я себодая дачебал с дебушкой дубибаю…
— У тебя что, насморк?
— Ты че! Это такая пацанская песня.
— А! Я-до дубал, чдо у дебя дасборг — от либодада.
— Какого еще лимонада?
— Из чибодада. Дашел чибодад с дибодадом — и дасборг!
— Прикалываешься?
— Еще чего. Прикол — это злая шуточка над зэком-новичком в камере. А я просто шучу.
— Эта, а зачем шутят над новичком?
— А посмотреть, как он ориентируется в ситуации. Пролопушит — будет ему худо.
— Вон как… Тебе магазины набить надо?
— Не, спасибо. У тебя сегодня и так работы куча будет.
— Это какой? Ракеты потрошить?
— Ага.
— А мы уже! Николаич сказанул — мы полста зачинок и надыбали.
— Каких зачинок?
— А во! — Демидов вытягивает из кармана куртки грубо отрезанную верхнюю половину патрона от сигналки с примотанными скотчем к донцу ракеты спичками.
— И работает?
— А то! Кинуть?
— Тут же кругом люди и машины, подпалишь кого!
— Да лана, я ж не тупарь, усекаю.
— Ну ладно, уже зовут, счастливо оставаться!
— Зря меня не взяли!
— Еще наездишься!..
В автобусе неожиданно много народу, снаружи и не разглядел. Окна никто не мыл, — видно, сочли, что такое тонирование рубероидом меньше привлекает внимание. Поверх наварили сеток и полос. Тут эстетики никакой — сделано грубовато, но вроде бы надежно.
Вид у обычного китайского автобусика стал каким-то постапокалипсическим, голливудским, в решетках и грубых подпалинах от сварки… Здороваюсь с мужиками: если нам повезет, то они вернутся на грузовиках. За руль устраивается Вовка. БРДМ сегодня ведут в дело мужики из Артмузея, которые их чинил и. На головном бронике покатят Николаич и Сергей — за пулеметом, второй примет в себя Ильяса с винтовкой в жестком крепеже башенки и Сашу. Проверка работы раций. Работают. Даже у меня, хотя я с этой бесовской техникой не очень-то дружу.
А вот Дима-опер устраивается на переднем сиденье рядом с Вовкой. Мужичок, которого он согнал, бухтит, но затыкается, когда ему в понятной и доходчивой форме объясняют, что стрелок спереди полезнее второго водятла. К тому же Дима знает этот район — и тир тоже сугубо его наводка.
Автобус выкатывает из ворот, забирается на горбатый Кронверкский мост — и останавливается перед разворошенным муравейником. Саперы развернулись во всю мощь, мало того, сейчас в их игрищах участвует здоровенный гусеничный кран. Видимо, решили узел обороны моста сделать циклопичным. Подозреваю, что как только вычерпают запасы бензоколонки, так и отодвинут там оборону. Да и Иоанновский мост, скорее всего, разберут. Пока холодно и зомби еще не прут к реке, а потеплеет — не удержим.
Вовка бубнит в свою «рацею». Стоим, ждем. Пока стоим, звоню братцу. Отзывается сразу — говорит, что чем дальше, тем хуже. Зомби стало больше, мало того, идет вспышками какая-то пальба, причем Миха и его отец как-то очень насторожились от этого, объяснить не могут почему, но сильно встревожились. Характер стрельбы истерический, по их мнению, и очень похож на перестрелку. Не было печали! Договариваемся ориентировочно на два часа. К тому времени мы должны уже быть напротив Коттеджа. Дима обещал наладить связь. Но тут проблема — водятел машины сам в рациях ни бум-бум. Передаю оперу трубку, и они там бурно о чем-то переговариваются. Причем я с трудом понимаю едва ли не каждое третье (в лучшем случае) слово.
Трогаемся. Оказывается, за разговором не заметил подхода «колонны» бронетехники. Маленькая такая колонна. Первая машина выглядит по-боевому, а вот вторая непривычна глазу — из башенки торчит СВТ, что как-то странно.
Пробравшись через саперное буйство, наша техника, вместо того чтоб идти по асфальту Кронверкского проспекта, сворачивает на аллеи Александровского сада. Дима, повернувшись, объясняет: надо проверить проходимость, глянуть, много ли зомби у ограды зоопарка и в парке, и, чем черт не шутит, возникла идея нарастить в будущем ограду парка и оттяпать себе еще кусок территории. Под огороды, например. Сейчас, разумеется, это не получится, а вот зимой, глядишь, и выйдет. Ну да, картошка-то с луком у нас уже кончилась…
В грязные стекла черт-те что успеешь разглядеть. Но что радует — мало тут зомби. Не такая толпень, как на Невском. Вываливаемся из входа в парк на Сытнинскую площадь.
Теперь смотреть в оба. До этого на инструктаже растолковали, что Г-образное здание ИТМО с красивой башенкой огораживает площадь с двух сторон. Охватывает оно и территорию рынка. Сам рынок — здоровенный центральный корпус с различной жратвой, в одном конце овощи и молочное, а в другом рыба и, к сожалению, мясо. Значит, там живчики как минимум. Еще есть павильоны со шмотками и всякой всячиной. А с противоположных ИТМО сторон тоже буквой «Г» стоят в ряд киоски с продуктами. Еще просили присмотреться к магазину парфюмерии и иметь в виду колледж, — может, там кто живой. Проезжаем мимо запертых ворот на рынок. Следующие открыты настежь. На углу автобус останавливается, а броники проезжают дальше. Неплохо так проезжают — дымина из их выхлопных не валит. Значит, еще поездят.
Вовка поворачивается и говорит:
— Вполне возможно зачистить. Нашли «газель» и «бычок» в рабочем состоянии. Николаич говорит: один фургон с приманкой — и с зомби можно разобраться за несколько часов.
— Беда только в том, что у нас нет тут фургона-ловушки. Его еще сделать надо.
— Это да…
— М-да, картошкой мы сегодня вряд ли разживемся.
— Точно не сможем…
К глубокому сожалению, никаких признаков наличия живых людей никто из нас не находит, как ни внимательно мы смотрим.
Сзади появляются БРДМ, объехавшие квартал. Пристраиваемся им в хвост. На квадратной Австрийской площади головной броник сворачивает вправо, и по сравнительно пустому Каменноостровскому проспекту катим к Неве, заодно отмечая большое количество мертвяков без обуви — ну да, тут же центральная мечеть…
Ближе к Неве и зомби почти нет. Единицы в поле… Сооруженный стараниями саперов забор у бензоколонки со стороны выглядит жидковато…
Набережная. Справа сидят невозмутимые ши-цза. Тут машин не то чтоб много, но стоят они как-то кучками. В одной такой кучке увяз вполне приличный с виду мебельный фургончик — «зилок». Рядом с ним встает вторая БРДМ, первая отходит ближе к парапету набережной. Ворочают башенками. Но ни со стороны ресторана «Дворянское гнездо», ни со стороны Домика Петра Первого, ни даже от резиденции представителя президента к нам не идут зомби и не бегут живые. Тишь да гладь.
— Первая группа, на выход, — говорит Вовка, отняв от уха рацию. — Водитель фургона в кабине, ключи, стало быть, на месте.
Осторожно и аккуратно из автобуса выходят четыре человека. Вовка, опустив стекло в своей дверце, пристраивает ППС. Упускаю момент, когда в бээрдэмках открываются лючки и оттуда высовываются наши люди. Буднично хлопает несколько выстрелов. Те зомби, что были рядом — грязные, медленные и какие-то несчастные с виду, — покорно ложатся. Остается только водитель фургончика — видно, как он ерзает в кабине.
С ним справляются и без нашей помощи. Один из четверки открывает дверь кабины, и вылезшего оттуда водителя в три пистолета кладут на месте. Ключи и впрямь оказываются в замке, только вот бензина в машине нет и, похоже, аккумулятор скис.
Слава богу, аккумулятор в запасе есть, его тут же ставят, в бак заливают канистру из трех висевших на БРДМ, и двое из четверых садятся в кабину фургона, а двое возвращаются к нам.
Трогаемся дальше, только вид спереди теперь закрывает фургон… Смотрю на Неву — там и впрямь, то отставая, то выдвигаясь вперед, болтается уже знакомый катер. Приятно, что уж…
— А что это за китайские собаки там стояли? — спрашивает вслух один из вылезавших.
— Это не собаки, это ши-цза. Ши-цза не собаки, а полульвы-полулягушки. У правого — он самец — под лапой жемчужина, у левой — самки — детеныш. Сто лет уже тут стоят, — замечает Дмитрий. — Их ставил и в древнем Китае у храмов и кладбищ, чтобы охраняли вечный покой усопших владык.
— Ага, как и сфинксы у Академии… Тоже покой фараонов должны были охранять.
— Да уж, тут теперь им самое место, кладбище с гуями охранять…
— Чего-чего?
— Гуй — это у китайцев демон-оборотень, дух умершего грешника.
— Гламурненько!
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |