Предисловие переводчика: 9 страница

Я слышу его громко, и начинаю сомневаться, что все еще владею своим разумом. Какого типа люди обычно разговаривают вслух? Жанна д'Aрк, понятно, но как насчет всех других, грустных или зловещих, которые хотят изменить мир силой тамбуринов?

У меня не было возможности связаться с Элгином в этом месяце, хотя он наверное получил три письма от меня. Я звоню ему в любое время, когда можно и когда нельзя. Я думаю, что он может быть в Швейцарии, но что если Луиза умирает? Скажет ли он мне? Позволит ли он мне увидеться с ней? Я трясу головой. Это было бы неправильно. Это превращает все в абсурд. Луиза не умирает, она в безопасности в Швейцарии. Она стоит в длинной зеленой юбке, под стремительно падающим потоком. Водопад стекает по ее волосам, груди, ее юбка становится прозрачной. Я присматриваюсь внимательнее. Я вижу течение ее крови, желудочки ее сердца, длинные кости ее ног, похожие на бивни. Ее кровь чистая и красная, как летние розы. Она благоухает и готова расцвести. Никакой засухи.

Никакой боли. Если Луиза в порядке, значит и я в порядке.

Сегодня я обнаруживаю два ее волоска на моем пальто. Золотые нити поймавшие свет. Я накидываю их на указательные пальцы и растягива.Они растягиваются до двух футов в длину. Та ли это нить, которая связывает меня с тобой?

В местах по реабилитации после утраты родных и близких и книгах типа "Как пережить потерю любимого человека", ничего не говорится о том, что ты чувствуешь, внезапно обнаружив частичку любимого человека.

Мудрость состоит в том, чтобы не делать из своей квартиры мавзолей, а держать в нем лишь то, что наводит тебя на счастливые, позитивные воспоминания. Я читаю книги, связанные со смертью отчасти потому, что мое расставание с Луизой окончательно, и отчасти потому, что если она умрет, мне нужно будет справиться с этой вторичной утратой, к тому времени когда первая станет менее болезненной. Я хочу справиться.

И хотя я чувствую, что моя жизнь раскололась на две части, все же я хочу жить. Самоубийство никогда не являлось для меня выходом из несчастья.

Несколько лет назад моя подруга погибла в автомобильной катастрофе. Она ехала на велосипеде и ее задавило насмерть шестнадцатиколесным многотонным грузовиком.

Когда мне удалось оправиться от ее смерти в самом грубом смысле, мне стало казаться, что я вижу ее повсюду на улицах - всегда мимолетом, впереди меня, ее спина передо мной, исчезающая в толпе. Мне сказали, что это обычное явление. Я все еще вижу ее, хотя уже не так часто, и на какое- то мгновенье, я верю что это она. Время от времени я нахожу у себя вещи, оставшиеся от нее. Всегда что-нибудь очень простое. Однажды, мне случилось заглянуть в старую записную книжку, из которой выскользнул листок, неиспорченный, с прочными не тускнеющими чернилами. Она оставила его на моем столе, в Британской библиотеке, пять лет назад. Это было приглашение на кофе в 4 часа дня. Я прихвачу с собой пальто и горсть мелочи и встречусь с тобой в переполненном кафе, ты ведь будешь там сегодня? будешь? будешь?

"Ты переживешь это..." Именно стереотипы всему виной. Утрата любимого человека навсегда изменяет твою жизнь Ты не можешь пережить это, потому что "это", означает человека, которого ты любил. Боль прекращается, появляются новые люди, но пропасть никогда не уменьшается. Да и как она может уменьшиться? Индивидуальность того, кто был достаточно дорог для тебя, чтобы скорбеть о нем, не нейтрализуется смертью. Эта дыра в моем сердце имеет форму тебя и некем восполнить это место. Да и к чему?

В последнее время я много думаю о смерти, ее окончательности - вопросе, висящем в воздухе. Один из нас еще не закончил дискуссию, почему же другой уходит? И почему без предупреждения? Момент, к которому ты так тщательно готовился застает тебя врасплох. Толпа вламывается через окно, хватает тело, и тело уходит За день до прошлой Среды, в это же время, год назад ты была здесь, а теперь тебя нет. Почему? Смерть снизводит нас до недоумевающей логики ребенка. Если вчера, почему не сегодня? И где ты?

Хрупкие существа маленькой голубой планеты, окруженные световыми годами молчаливого космоса. Находят ли мертвые покой за пределами суматохи этого мира? И какой это покой для нас, если твоя самая усердная любовь не может вернуть их даже на день? Я поднимаю голову на дверь и думаю, что увижу тебя в проеме. Я знаю - это твой голос слышится прихожей, но когда я выбегаю в прихожую, она оказывается пустой. И нет ничего, что я могу сделать для того, чтобы что-то изменить. Последнее слово осталось за тобой.

Трепетание в желудке прекратилось, появилась тупая нестихающая боль. Иногда, когда я думаю о тебе у меня начинается головокружение.

Память делает мои мысли легкими, пьяными от шампанского. Все что мы делали вместе... И если кто-то скажет, что такова цена, я соглашусь заплатить. Это удивляет меня; вместе с болью и путаницей приходит прояснение сознания. Это стоило того. Любовь стоит того.

Август. Никаких новостей. В первый раз с тех пор как мы расстались с Луизой я чувствую депрессию. Предыдущие месяцы были безумными от отчаянья и притуплеными шоком. У меня было что-то типа полусумасшествия, если считать сумасшествием пребывание на грани реальности. В августе я чувствую пустоту и болезнь. Наступило протрезвление, и мне пришлось вернуться назад, к факту содеянного мной.

Во мне нет больше опьянения скорбью. тело и мозг знают как спрятаться от того, что слишком больно выносить. Так же как жертвы, горящие в огне достигают своего плато боли, так же и эмоционально страдающие могут обозревать себя какое-то время с высоты своей скорби. Эта отстраненность больше не принадлежит мне. Моя маниакальная энергия истощилась и мои слезы иссякли. Я засыпаю мертвым сном и но никогда не высыпаюсь. Когда мое сердце болит, я больше не могу плакать. Есть только тяжесть непоправимого поступка. Луиза была потеряна для меня и уже было слишком поздно.

Какое у меня было право решать как ей жить? Какое у меня было право решать как ей умереть?

В "Прикосновении Южного Комфорта" проводится "Месяц Кантри и Вестерна". Это также и день рождения Гейл Райт. Не удивительно, что ее знак зодиака Лев. Эту самую ночь, которая жарче ада и громче децибел, мы празднуем в компании с "Доном из Дома Гавкающей Гиены". ДБ2, как он любил себя называть. Бахромы на его пиджаке хватило бы на целый парик, если бы он был ему нужен. Ему он был нужен, но он был уверен что его "Невидимая Накладка Для Волос" как раз самое то. Его брюки были такими узкими, что в них задохнулась бы и ласка. Когда он не пел в микрофон, он опускал его на уровень ширинки и раскачивал. Он носил значок с надписью "Не входить" на своей заднице.

"Дерьмовая шутка" - сказала Гейл и засмеялась над своим собственным каламбуром. "Я видела попку получше, в клетке, в зоомагазине".

ДБ2 пользовался популярностью. Женщинам жутко нравилось как он разбрасывал красные бумажные платки из своего нагрудного кармана и рычал низким басом, как хрипловатый Элвис. Мужчин кажется не слишком трогали его шутки из задницы. Он стоял на коленях и пронзительно кричал: "Ну и кто же здесь хорошенький мальчик?", в то время как женщины цеплялись за очередные порции джина с лаймом.

"На следующей неделе я устраиваю "Ночь для курочек" (девичник) говорит Гейл. "Стриптиз".

"Мне казалось, что это месяц Кантри и Вестерна?"

"Правильно. Он наденет на себя бандану.

"А как насчет его банана? Отсюда он кажется не слишком большим".

"Публика приходит к нему не за размером, а за смехом."

Я смотрю на сцену. Дон Из Дома Гавкающей Гиены держит микрофон на вытянутой руке и завывает "Это действительно ты-ы-ы?"

"Теперь будь наготове", говорит Гейл "Когда он закончит это, они выстроятся в очередь за барной стойкой быстрей, чем монахини перед святым распятием".

Она размешивает целый таз "Долли Партон" со льдом - новинка месяца в нашем кафе. Я начинаю расставлять на стойке стаканы с пластиковыми сиськами, которыми мы заменили наши обычные зонтики для коктейля.

"Пойдем что-нибудь перекусим после работы." - говорит Гейл. "Никаких ограничений. Я закрываюсь в полночь, могу закрыть тебя тоже, если тебя это привлекает".

Вот таким образом я в конце концов оказываюсь перед тарелкой Спагетти Карбонара "У Волшебного Пита".

Гейл напилась. Она напилась до такой степени, что когда ее накладные ресницы упали в суп, она сказала официанту, что это сороконожка.

"Я хочу сказать тебе кое-что зайка", говорит она наклоняясь ко мне на манер служащего зоопарка, бросающего рыбу пингвину. "Хочешь?".

Есть было больше нечего. "Волшебный Пит" был круглосуточным питейным клубом, с низкопробной обстановкой и высоким содержанием спиртных напитков. У меня есть выбор - слушать откровения Гейл или бросить 50 пенсов в автомат-проигрыватель. У меня нет 50 пенсов.

"Это было ошибкой с твоей стороны"

В мире мультипликации в такой момент из под пола вылезает пила и вырезает аккуратную дырку вокруг стула, на котором сидит Багс Банни.

Что она имеет в виду под - это было ошибкой с твоей стороны?

"Если ты говоришь о нас, Гейл, я не могу..."

Она обрывает меня. "Я имею в виду тебя и Луизу".

Она едва выговаривает слова. Она подпирает кулаками свой рот, ее локти упираются в стол. Она пытается взять меня за руку, но заваливается на бок, прямо на корзину со льдом.

"Тебе не следовало сбегать от нее".

Сбегать от нее? Это не звучало так героически, как это было в моем понимании. Разве это не было жертвой с моей стороны? Отдать свою жизнь за ее жизнь?

"Она не ребенок".

"Ребенок. Мой ребенок. Мое дитя. Нежное существо, которое мне хотелось защитить".

"Но тебе не пришло в голову дать ей шанс сказать, чего она хочет. Тебе было легче уйти".

"Мне нужно было уйти. Она бы умерла ради меня. Не лучше ли мне жить в полжизни ради нее?".

"В чем дело?" - промычала Гейл. "Кошка съела твой язык?".

Не кошка, червь сомнения. Что я о себе думаю? Кто я, сэр Лонселот? Да, Луиза прерафаэлитская красавица, но это не делает меня средневековым рыцарем. Тем не менее, я отчаянно желаю, чтобы правда оказалась на моей стороне.

Мы шатаясь выходим из "Волшебного Пита" и направляемся к машине Гейл. Я в трезвом состоянии, но поддерживать Гейл - очень неустойчивый род деятельности. Она напоминает остатки желе от детского праздника. Она решила, что пойдет со мной, даже если мне придется спать в кресле. Километр за километром она описывает мне мои ошибки. Я жалею, что мне не удалось утаить от нее часть моей истории, как мне сначала и хотелось. Теперь ее было не остановить. Ее несло как трехтонный грузовик с откоса.

"Дорогуша, если есть что-то, чего я не выношу, так это беспричинный героизм. Люди вроде тебя попросту создают проблемы, для того, чтобы потом их решать.

"Ты так обо мне думаешь?".

Я думаю что так ведут себя только сумасшедшие идиоты. Может быть ты просто не любишь ее".

Это заставило меня так яростно крутануть руль, что ее подарочная коллекция кассет с Тэмми Уайнет перелетела через заднее сиденье и снесла качающуюся голову ее сувенирной собаки. Гейл стошнило прямо на ее блузу.

"Твоя проблема в том," говорит она, вытирая себя, "что ты хочешь жить как в романе".

"Вздор. Я никогда не читаю романов. Кроме русских".

"Они худшие из всех. Это не Война и Мир, дорогуша, это Йоркшир".

"Ты пьяна".

"Да, я пьяна. Мне пятьдесят три и я необузданна, как Уэльсец с зеленым луком в заднице. Пятьдесят три. Старая шлюха Гейл. Какое она имеет право совать свой нос в твои сверкающие доспехи? Ты ведь так думаешь, зайка? Может я и не похожа на посланника богов, но твоя девушка не единственная, кто имеет крылья. У меня есть парочка собственных крыльев, вот здесь". (Она похлопывает свои подмышки.) "Я полетала здесь немного и собрала кое-что интересное, и я отдам это тебе бесплатно. Не убегай от женщины, которую любишь. Особенно, если думаешь, что это для ее же пользы". Она сильно икает и обделывает свою блузу полу-переваренными моллюсками. Я даю ей свой платок. Наконец, она говорит, "Лучше пойди и найди ее."

"Я не могу."

"Кто так говорит?"

"Я так говорю. Я не могу нарушить данное слово. Даже если это было ошибкой с моей стороны, теперь уже слишком поздно. Ты бы захотела видеть меня, случись мне оставить тебя с человеком, которого ты презираешь?"

"Да", говорит Гейл и отключается.

На следующее утро я сажусь в поезд до Лондона. Жара, проникающая сквозь окно, наводит на меня сонливость, и я соскальзываю в легкую полудремоту, где слышу голос Луизы, зовущий меня как бы из-под воды.

Она под водой. Мы находимся в Оксфорде и она плывет по реке, зеленой на ее сиянии, перламутровом сиянии ее тела. Мы лежим на траве, выжженной солнцем, траве, превращающейся в сено, траве, становящейся хрупкой на выжженной глинистой почве, остроконечной траве, отмечающей нас красными полосами. Небо голубое, как голубоглазый мальчик - ни тени облака, пристальный взгляд, и какая улыбка! Довоенное небо. До первой мировой войны каждый божий день был похож на этот; длинные английские луга, жужжание насекомых, невинное голубое небо. Фермеры, кидающие сено, женщины в фартуках, несущие кувшины с лимонадом. Лето было жарким, зимы снежными. Это красивая история.

А здесь я, создаю свои личные воспоминая о хороших временах.

Когда мы были вместе, погода была лучше, дни были длиннее. Даже дождь был теплым. Все так и было, правда? Помнишь когда... Я вижу Луизу, сидящую со скрещенными ногами под сливовым деревом в оксфордском саду. Сливы похожи на головы аспидов выглядывающих из ее волос. Она все еще сушит свои волосы после дождя, они завиваются вокруг слив. Ее волосы на фоне зеленых листьев похожи на позеленевшую медь.

Моя леди Ярь-Медянка. Луиза одна из тех редких женщин, которые остаются красивыми даже когда покрываются плесенью.

В этот день она спрашивает меня, может ли она полагаться на мою честность?

"Я отдам тебе все свое сердце".

Все ли было честным с моей стороны?

"О, нет препон для истинной любви,

Не верю, что она порочна, чтобы

Изменой, изменить любовь в крови,

Или засохнуть, потеряв источник.

Любовь негнущийся маяк на море

Пред бурями не сгинет в пустоту;

Звезда всем шхунам, странницам просторов

Не знаешь цену ей, но знаешь высоту;

(сонет Шекспира в пер. переводчика)

В детстве мне очень нравился этот сонет. Мне казалось что странствующая шхуна, это молодая собака, такая же как у Дилана Томаса в "Портрете артиста в виде молодой собаки".

Меня можно было назвать странствующей шхуной, ценность которой была неизвестна, но она была надежным кораблем для Луизы. А потом мне пришлось выбросить ее за борт.

"Я могу полагаться на твою честность?"

"Я отдам тебе все свое сердце"

Я беру ее руку и просовываю под мою майку. Она дотрагивается до моего соска и сжимает его двумя пальцами.

"И всю свою плоть?"

"Мне больно, Луиза".

Страсть не слишком хорошо воспитана. Ее пальцы щипают меня. Она бы привязала меня к себе веревкой так, чтобы мы не могли никак двигаться, кроме как друг на друга, неспособны были ничего чувствовать кроме друг друга. Она бы лишила нас всех чувств, кроме чувства осязания и запаха. В слепом, глухом и немом мире мы могли бы совершать страсть бесконечно. Конец означал бы новое начало. Только она, только я. Она была ревнива, и я тоже. Она становилась грубой в любви, и я тоже. У нас хватало терпения считать волосы на голове друг друга, но не хватало терпения раздеться.

Никто из нас не был лидером и у нас были идентичные раны. Она была моим близнецом, утраченным мной. Кожа водонепроницаема, Но моя кожа не была водонепроницаемой для Луизы. Она переполнила меня и не иссохла. Я все еще перехожу ее вброд, она бьется в мои двери и угрожает моей внутренней плотине. У моих ворот нет гондолы, а прилив все усиливается. Плыви, не бойся. Я боюсь.

Может быть это ее месть? - "Я никогда не позволю тебе уйти".

Я иду прямиком в свою квартиру. Я не ожидаю найти там Луизу и все же здесь есть знаки ее присутствия: какая-то одежда, книги, кофе, которое она любила. Когда я нюхаю кофе я понимаю, что ее здесь давно не было - зерна выдохлись, а она никогда бы этого не позволила. Я поднимаю свитер и зарываюсь в него лицом. Едва ощутимый запах ее духов.

Пребывание в моей квартире как-то неожиданно приподнимает мое настроение. Почему люди так противоречивы? Это место - источник моей печали и разлуки, место скорби, но солнце, заглянувшее в окно и сад, полный цветов, снова вселяют в меня надежду. Это также и то место, где мы были счастливы, и часть того счастья впиталось в стены и оставило узоры на мебели.

Мне захотелось вытереть пыль. Мне уже приходилось обращать внимание на то, что беспрерывная физическая работа как-то успокаивает крысиную суету ума. Мне нужно перестать беспокоиться и поразмыслить какое-то время для того, чтобы разработать разумный план. Мне нужно спокойствие, а спокойствие - это то состояние, которое мне уже давно не доводилось испытывать.

В тот момент, когда я почти завершаю свой мойдодыров труд, я нахожу несколько писем к Луизе от больницы, куда она ходила за дополнительной консультацией. В письмах высказывалось мнение, что поскольку у Луизы пока нет симптомов, лечение для нее не предусмотрено. Лимфатические железы были несколько увеличены, но их состояние оставалось без изменений на протяжении шести месяцев. Врач-консультант советовал регулярно проверяться и вести нормальный образ жизни. Судя по датам все три письма пришли уже после моего отъезда. Был также очень внушительный документ от Элгина, где он сообщал Луизе, что он уже два года наблюдает течение ее болезни и что по его скромному мнению ("Позволь напомнить тебе Луиза, что это я, я не мистер Рэнд имею наилучшую квалификацию для того, чтобы принимать решения в такой недостаточно изученной области") она нуждалась в лечении. Адрес его швейцарской клиники был написан в верхней части письма.

Я звоню. Секретарь не хочет разговаривать со мной. В клинике нет пациентов. Нет, я не могу поговорить с мистером Розенталем.

Я начинаю спрашивать себя, не одна ли это из тех секретарей, о которых говорила Инге?

"Можно мне поговорить с Миссис Розенталь?" (как я ненавижу это произносить).

"Миссис Розенталь здесь больше нет".

Тогда можно мне поговорить с доктором?"

"Мистера Розенталя" (она подчеркивает мою невежливость) "здесь тоже нет"

"Вы ожидаете его?"

Она не может сказать. Я швыряю трубку и сажусь на пол.

Хорошо. Ничего не поделаешь. Остается еще мать Луизы.

Мать Луизы и ее бабушка жили вместе в Челси. Они считали себя австралийскими аристократами, что означало, что они являлись потомками каторжников. У них был маленький дом, перестроенный из конюшни, с верхнего этажа которого был виден флагшток на Букингемском дворце.

Бабушка все свое время проводила на верхнем этаже, наблюдая, когда Королева есть и когда ее нет в своей резиденции. (по заведенной традиции когда флаг спущен - королевы нет в резиденции и наоборот, прим. переводчика) Время от времени она прерывалась на то, чтобы сплюнуть еду на пол перед собой. У нее были крепкие руки, но она любила плевать. Это создавало работу для ее дочери.

Луизе очень нравилась ее бабушка. С легкой ссылкой на Дикенса, она называла ее Старая Горошина, (Aged P у Диккенса) поскольку горохом она плевалась больше всего. Ее единственным комментарием по поводу развода Луизы с Элгином был - "Возьми деньги".

Мать была более сложной натурой и в очень неаристократичной манере заботилась о том, что скажут люди.

Когда я звоню в домофон и называю свое имя, она отказывается меня впустить.

"Я не знаю где она и это не твое дело".

"Миссис Фокс, пожалуйста, откройте дверь".

Наступило молчание. Дом англичанина - это его крепость, но австралийские конюшенные дома - это вольные пастбища. Я стучу кулаками в дверь и выкрикиваю как можно громче имя миссис Фокс. Немедленно из противоположных окон выпрыгивают головы - как Панч и Джуди из своего сундука. Входная дверь открывается. Это не миссис Фокс а Сарая Горошина собственной персоной.

"Ты думаешь, здесь сафари на кенгуру или что?"

"Я ищу Луизу".

"Не вздумай перешагнуть порог этого дома" - появляется миссис Фокс.

"Китти, если мы не впустим этот экскаватор, люди подумают, что у нас в доме либо насекомые, либо судебные приставы." Горошина подозрительно меня рассматривает. "У тебя такой вид, как будто ты из Санэпидемнадзора".

"Мама, у нас в Англии нет Санэпидемнадзора.

"Нет? Тогда понятно почему вокруг столько вони"

"Пожалуйста, миссис Фокс, я не задержусь надолго".

"Неохотно, она отступает назад, а я становлюсь на коврик перед дверью.

Когда я на сантиметр переступаю порог, миссис Фокс закрывает ее за мной и не пускает пройти дальше. Своей спиной я ощущаю пластиковую крышку от почтового ящика.

"Ну, говори, что тебе надо"

"Я ищу Луизу. Когда вы в последний раз видели ее?"

"Хо, хо" - говорит Горошина, ударяя своей палкой, "Не разыгрывай Вальсирующую Матильду передо мной (Вальсирующая Матильда - национальная австралийская песня, прим. переводчика). Какая тебе забота? Сначала ты от нее сбегаешь, потом теряешь ее".

Миссис Фокс говорит, "Я рада что теперь ты не имеешь ничего общего с моей дочерью. Из-за тебя распалась ее семья".

"Против чего я не возражаю" - говорит бабушка

"Мама, ты можешь помолчать? Элгин - прекрасный мужчина".

"С каких пор? Ты всегда говорила, что он крысенок".

"Я не говорила, что он крысенок. Я говорила, что он довольно маленький и к сожаленью похож на... ну в общем я сказала на..."

"Крысу" - выкрикивает Горошина ударив своей палкой по двери, точно на уровне моей головы. Ей нужно было работать метательницей ножей в цирке.

"Миссис Фокс. Это было ошибкой с моей стороны. Мне никогда бы не пришло в голову оставить Луизу. Мне казалось, что это для ее же собственного блага. Мне казалось, что Элгин сможет ее вылечить. Я хочу найти ее и позаботиться о ней".

"Слишком поздно," - говорит миссис Фокс. "Она мне сказала, что больше никогда не желает видеть тебя снова".

"Да, ей пришлось хуже, чем жабе на взлетной полосе", - говорит Горошина.

"Мама, иди садись, ты устала", - говорит миссис Фокс, поддерживая себя за перила. "Я сама здесь разберусь".

"Самая хорошенькая куколка на этой стороне Брисбайна, и посмотри как с ней обращаются. Знаешь ли - Луиза вылитая я в молодости. У меня была точно такая фигура в то время".

Было трудно представить Горошину с какой-либо фигурой вообще. Ее фигура была похожа на фигуру снежной бабы, которую рисуют дети - два круга, налепленные друг на друга. И только теперь я обращаю внимание на ее волосы: змееобразные непослушные завитки, живая колышущаяся масса, которая выбивается из узла на затылке, точно так же как у Луизы. Луиза говорила мне, что она была неоспоримой Королевой Красоты Западной Австралии. Она получила больше сотни предложений в 1920-х годах от банкиров, преуспевающих золотодобытчиков, горожан, разворачивающих перед ней карту новой Австралии, которую они собирались построить и говоривших: "Милая, это все будет твоим, когда ты будешь моей". Горошина вышла замуж за фермера, который держал овец, и родила шестерых детей. До ее ближайших соседей нужно было целый день ехать верхом. Внезапно я вижу ее - платье до пола, руки уперты в бока, тропа исчезающая на горизонте. Нет ничего, кроме плоской земли и неба, чтобы измерить расстояние.

"На что ты так таращишься, экскаватор?"

Я трясу головой. "Миссис Фокс, у вас есть хоть какое-нибудь представление, где может быть Луиза?"

"Я только знаю, что она не в Лондоне. Может быть она за границей".

"Получила денежки после развода. Оставила своего доктора бедным, как мокрицу на пластмассовой фабрике. Хе, хе, хе."

"Мама, ты прекратишь это, наконец?", миссис Фокс поворачивается о мне, "Я думаю тебе лучше уйти сейчас. Я ничем не могу тебе помочь".

В то время когда миссис Фокс открывает свою дверь, ее соседи закрывают свои.

"Что я вам говорила?" - говорит Горошина. "Наша репутация испорчена".

Она отворачивается с отвращением и швыряет свою палку на пол".

"Ты ведь знаешь, что Элгин должен был в этом году попасть в почетный список? Луиза лишила его этой возможности.

"Не смешите", говорю я. "Счастливый брак не имеет с этим ничего общего".

"Тогда почему он не попал в него?". Она хлопает дверью, и я слышу как она плачет в коридоре. Из-за утраченной связи с сильными мира сего или из-за своей дочери?

Вечер. пары выходят на потеющие улицы, рука об руку. В верхнем окне играет какая-то группа в стиле реггей, которой еще работать и работать над собой. Рестораны продвигают стиль альфреско, но плетенный стул на пыльной улице с проходящими мимо автобусами - это не Венеция. Я смотрю как ветер носит мусор между пиццами и плетенными графинами.

Хитрого вида официант поправляет свой галстук-бабочку в зеркале кассирши, хлопает ее по заду, кладет мятную таблетку на свой красный язык и виляющей походкой подходит к столику, за которым сидит группа несовершеннолетних девушек, пьющих Кампари с содовой. "Мадам будет что-нибудь заказывать из еды?".

Я сажусь в первый попавшийся автобус, не интересуясь куда он идет.

Какое это имеет значение, если я все равно не буду ближе к Луизе? Город гноится. Водитель автобуса не открывает дверей во время движения автобуса.

Воздух пропах бургерами и чипсами. Толстая женщина в нейлоновом платье без рукавов сидит расставив ноги, обмахиваясь своей туфлей. Ее макияж расплылся полосками грима.

"ОТКРОЙ ДВЕРИ, ДОЛБОЕБ", кричит она "Отвали", говорит водитель, не оглядываясь. "Ты умеешь читать объявления? Читать умеешь?"

На объявлении написано: "Не отвлекайте водителя во время езды". Во время этой беседы мы стоим в пробке.

Пока температура поднимается, сидящий передо мной мужчина находит утешение в своем мобильном телефоне. Как и у всех пользователей мобильных телефонов, у него нет ничего срочного сказать - он просто хочет разговаривать. Он смотрит на нас, чтобы узнать, смотрим ли мы на него. Когда он наконец произносит "Ну пока, дружище Кев", я очень вежливо прошу его воспользоваться его телефоном и предлагаю ему 1 фунт.

У него нет желания расставаться с такой важной частью своего мачизма, но он соглашается набрать для меня номер и подержать трубку у моего уха. После нескольких пустых гудков он говорит: "Там никто не отвечает", прикарманивает мой фунт и вешает свою сумку с сокровищем через плечо, на бульдожью цепь. Это был дом Луизы, где никто не отвечал.

Я решаю пойти и посмотреть своими глазами.

Я нахожу такси, которое везет меня по густой жаре умирающего дня и мы сворачиваем на площадку как раз в тот момент, когда БМВ Элгина въезжает на обочину тротуара. Он выходит и открывает дверь, из которой выходит какая-то женщина. Это был маленький деловой костюм с серьезным макияжем и тем родом прически, которая выстоит в любую погоду. У нее в руках небольшая дорожная сумка, в руках у Элгина - чемодан, они смеются. Он целует ее и роется в кармане в поисках ключей.

"Вы выходите или нет?" - спрашивает мой водитель.

Я пытаюсь взять себя в руки. Перед дверью я делаю глубокий вдох и нажимаю звонок. Спокойно. Спокойно. Спокойно.

Знойная штучка открывает дверь. Я широко улыбаюсь и прохожу мимо нее в широкий холл. Элгин стоит спиной ко мне.

"Милый..." начинает она "Привет Элгин".

Он делает резкий оборот вокруг собственной оси. Мне казалось что в реальной жизни люди не делают таких телодвижений, а только в боевиках с криминальными закидонами. Элгин делает движение наподобие Фрэда Астера и встает между мной и знойной штучкой. Не знаю почему.

"Ты не сходишь приготовить чай, дорогая?" - говорит он, и она удаляется

"Ты ей платишь за то, чтобы она была такой покладистой или это любовь?

"Я тебя просил не приходить сюда больше".

"Ты говорил мне и много другого, что мне следовало бы проигнорировать. Где Луиза?"

Какую-то долю секунды Элгин выглядел искренне удивленным. Он думал, что я знаю где она. Я осматриваю холл. Здесь появился новый стол с кривыми ножками, ужасная штуковина их кленового дерева с медными полосками. Без сомнения он прибыл из одного из тех дорогущих магазинов, в которых не указывают цены на товарах, поскольку вид товаров говорит сам за себя. Это тот тип стола который дизайнеры интерьера холла покупают для своих арабских клиентов. Рядом с ним стоит обогреватель. Судя по всему, Луизы здесь давно не было.

Дата добавления: 2015-09-30