Посвящается дедушке Адаскину Борису Ильичу 4 страница

– Ну круто же? – я тряс головой и перекатывал свою волну с одного бока на другой.

– Нормально, – кивнул Бочкин.

Это была наивысшая похвала. Мы вышли в люди, не надевая шапок – хотелось проветрить голову. День стоял ясный и морозило умеренно, лишь уши краснели, а так – жить можно.

– Если вернемся в школу, то успеем на большую перемену, к завтраку, – с надеждой взглянул на меня Бочкин.

Он не понимал, что сегодня все должно быть иначе – это же новая жизнь, лучшая! Никак нельзя испортить ее школьной котлетой на бледном пюре.

– Не могу смотреть, как ты лопаешь школьные пончики, с которых масло течет по подбородку. – Я был непреклонен. – Денег много осталось?

– Нормально, – вздохнул Бочкин, чей кошелек был бездонен и бесполезен во все дни, кроме этого.

– Тогда мы идем в «Людвиг».

Это был лучший ресторан в нашем районе. Папа с мамой как-то отмечали там годовщину свадьбы и взяли нас с Риткой. Красотища там была, круче чем в столовой Хогвартса, и вкусно очень.

– И как ресторан поможет тебе стать лучше? – спросил по дороге Бочкин.

Вот дурачина, не понимает простых вещей.

– Снаружи мы уже хороши, с этим не поспоришь. Теперь налопаемся деликатесов, чтобы изнутри себя сделать прекрасными.

Когда мы вошли в ресторан, Бочкин чуть не драпанул от официанта. Взгляд у того был не лучше, чем у нашей Аллы Олеговны, когда она тобой очень недовольна. Но я удержал Бочкина от бегства. С новыми прическами мы вполне походили на юных «мажоров» – этаких папенькиных сынков, которые всегда завтракают в ресторанах, а не в грязных школьных столовках. Я взял меню с видом знатока и заказал нам с Бочкиным фирменное блюдо – карпа на гриле. Решил, фосфор – это как раз то, что нам сейчас нужно. Думал взять еще свиных ушей, но пожалел Бочкина, он не оценил бы этой гастрономической шутки. Мы сидели в ресторане одни в этот ранний час, пировали, как короли. И вся школьная жизнь, унылая обыденность, осталась где-то в другом мире, сером и скучном. В той жизни хорошего человека можно было и вовсе не заметить, так все однотонно и затерто. Пойди, разберись, кто есть кто, когда все носят одинаковую форму, читают одни учебники и стараются не выделяться, чтобы их не заметили и не вызвали ненароком к доске. В том мире отличники запросто могли оказаться трудолюбивыми дураками, а двоечники способными лодырями. Зато сейчас голова хорошо проветривалась – слетала ненужная шелуха. Все вокруг было чистым и ясным, как зимний день. Мы вышли на улицу сытые и довольные.

– Куда теперь? – спросил Бочкин.

Он понимал, что возвращаться в школу уже поздно, а идти домой – еще рано.

– Ну что, хлеб был. Дело за зрелищами!

Бочкин пересчитал свои финансы и вздохнул:

– На киношку не хватит.

– Зачем кино? В кино ты и так часто ходишь. А сегодня день – исключение. Вот куда бы ты ни за что не пошел в обычный выходной?

И тогда мы, не сговариваясь, повернули на набережную. Там, даже зимой, бедные художники устраивали вернисаж. Деятели культуры согревались, кто как мог – задушевной беседой с коллегами или невольными зрителями, вроде нас с Бочкиным, а кто-то потихоньку разливал возле елок. Мы шли узкой дорогой вдоль берега, разглядывали картины, но все больше смотрели на то, как леденеет река и как небо копит облака к следующему снегопаду. И вдруг Бочкин припустил вперед, я даже не понял, как он смог развить такую скорость после съеденного карпа. Но дальше произошла совершенно невероятная штука – Бочкин на бегу скинул школьную сумку, подскочил к какому-то разлапистому дереву и буквально вцепился в нижнюю ветку. Затем начал приподнимать вверх ноги и завис над землей, после чего перевалился, обнял ветку и разлегся на ней, словно панда. Но пролежал так недолго, я даже не успел подойти к дереву, а Бочкин уже карабкался вверх.

– Эй, ты куда полез? – кричал я. – Сдурел, что ли?

Но Бочкин будто не слышал, он взгромоздился на одну из ветвей на порядочном расстоянии от земли и замер. Я поднял его школьную сумку и привалил к стволу, туда же отправил и свою. Некоторое время я ждал внизу, но Бочкин не спешил возвращаться на землю.

– Слезай! – просил, а потом уже требовал я.

Бочкин молчал, вцепившись в дерево. Делать было нечего. Я полез к нему. Признаться, я давно уже не лазил по деревьям, но навыки не растерял. Довольно быстро оказался рядом с другом. Он смотрел на реку затуманенным взором.

– Что это значит? – я пытался растормошить Бочкина. – Ты меня пугаешь…

– Я гулял здесь в детстве, – сказал вдруг Бочкин, будто и не мне вовсе. – Уже и забыл об этом. Родители водили меня сюда.

– Вот и отлично, только на дерево зачем из-за этого лезть?

Бочкин впервые посмотрел на меня, но все равно точно не слышал моих слов.

– Представляешь, родители гуляли со мной, когда я был маленький!

– Представляю, а что тут такого? – не понял я.

– Что такого? – Голос Бочкина скрипнул. – Мои предки, наверное, даже не помнят, как меня зовут. Но я уже привык, что они меня не замечают. Думал, так было всегда, а сейчас вспомнил…

Я испугался за друга, он явно был не в себе, но прерывать его сейчас и силком тащить вниз было нельзя.

– Мы ходили по этой дороге! – Бочкин указал вниз. – И мама все время держала меня за руку. Один раз я вырвался и начал убегать от нее, а потом залез на это дерево. Мама тогда жутко испугалась, она даже кричала на меня, честное слово. Но я ничего не слушал. Веселился.

– Ты веселился? – удивился я. – И что потом?

– Потом папа полез за мной и снял с дерева. Ты веришь, мой папа влез на это дерево и снял меня!

– Верю-верю, – соглашался я.

Правда, представить папу Бочкина лазающим по деревьям было сложно. Он всегда казался таким серьезным, озабоченным, деловым. Хотя, скажи мне кто сегодня утром, что я с Бочкиным буду сидеть на ветке дерева – тоже не поверил бы. И тут произошло самое страшное: Бочкин снял очки, чтобы протереть их – его обычная привычка, но я увидел, что глаза его влажные. Честное слово, будто в них стояли слезы. Вот тогда мне стало по-настоящему нехорошо.

– Эй, друг, давай спускаться, – тихо попросил я. – Ты прости, что привел тебя сюда, я же не знал…

– Все нормально. – Бочкин опять водрузил на нос очки.

– Никитос, давай вниз, а? – впервые за долгое время я назвал Бочкина по имени, будто хотел проверить, что сам не забыл его напрочь.

Тогда он посмотрел на меня как-то странно, а потом шепнул:

– Не могу. Страшно.

Я глянул вниз и только теперь понял, что Бочкин просто-напросто боится спускаться, вот и вцепился в ветку. Вверх-то он влетел, не задумываясь, а теперь осмотрелся да испугался. Не знаю, почему, но мне вдруг стало очень смешно. Я стал потихоньку хихикать.

– Давай позвоним твоему папе, чтобы нас снял? – предложил я.

Бочкин все еще хмурился, но потом плечи его начали дрожать. Они буквально подпрыгивали, а потом раздался хохот. Бочкин смеялся. Да нет, он просто гоготал! Словно только что научился это делать и ему понравилось. Мы сидели на дереве и покатывались со смеху, смотря друг на друга. Хороши же мы были, ничего не скажешь…

Субботник

В школе наш с Бочкиным прогул не остался незамеченным. На следующий же день Алла Олеговна вызвала нас к себе на большой перемене.

– Только не звоните родителям! – молил я. – Они меня живьем съедят.

Бочкин молчал, его не пугали наказания.

– Хорошо, – сказала Алла Олеговна. – Родителей оставим в покое. Зато вам надо будет потрудиться. Зал так и не готов к новогодней дискотеке. В субботу я прошу вас явиться туда и отбывать повинность с утра до самого вечера. Меня не будет, но за вами проследит охранник, он уже предупрежден.

– Мы станем вдвоем с Бочкиным зал разгребать? – покорно спросил я.

– Нет, кроме вас, есть еще провинившиеся на этой неделе. Наказание общее для всех.

Конечно, провести всю субботу в школе – удовольствие ниже среднего. Родителям пришлось сказать, что нам устроили дополнительные занятия для подготовки к полугодовой контрольной. Предки выдали мне бутерброды и отпустили в школу. Мы с Бочкиным шли мимо катка – теперь там был лед. В выходной день ребята будут гонять по нему шайбу, а мы вынуждены трудиться, как проклятые.

– Интересно, кто еще наказан в эту субботу? – размышлял я вслух.

Бочкин пожал плечами, всем своим видом демонстрируя, что ему это совершенно безразлично. Я же почуял неладное, лишь только подошел к залу. Какой-то знакомый запах, навевающий неприятные воспоминания, стоял на лестнице. А потом увидел тень – широкую и зловещую. У дверей в зал стоял Сопыгин и вонял каким-то дешевым дезодорантом.

– Это опять ты? – взревел он, потрясая рыжей гривой. – Святые сосиски!

– Тише, детки, – к залу подошел охранник с ключами. – Мне велено за вами наблюдать, советую всем вести себя разумно, иначе проведем вместе и следующую субботу.

Он достал из связки нужный ключ и открыл дверь в зал. Картина перед нами предстала знакомая, тут мало что изменилось, хотя крупный хлам уже вытащили на помойку, работы оставалось достаточно.

– Так, трое на месте, – пересчитал нас охранник, – еще одного ждем.

– Одну! – раздалось с лестницы.

И я вздрогнул – это был голос Инги. Сердце ушло в пятки. Зато Сопыгин шагнул вперед, выгнул грудь и расправил плечи. Лишь Бочкин оставался верен себе и был привычно угрюм.

– Ну что, все в сборе? – спросил охранник. – Небольшая перекличка…

Он сверился со своим списком – все наказанные были на месте, – остался доволен и собрался уже спуститься на свой пост, но тут с лестницы раздался непонятный грохот, кто-то топал по ней, поднимаясь все выше и выше, а затем охранник даже покачнулся: сбивая его с ног, в зал ворвалась Фирсова. Лицо ее раскраснелось, она тяжело дышала.

– Еще одна? – удивился охранник. – Мне про четверых провинившихся говорили.

– Меня вчера после уроков наказали, – отдувалась Фирсова. – Наверное, Алла Олеговна забыла вам передать.

– Больше – не меньше, – махнул рукой охранник. – Приступайте. Сейчас десять. Отпущу вас в четыре, если хорошо поработаете.

Мы оценивающе переглядывались. Компашка подобралась что надо: хулиганка, отличница, спортсмен-тяжеловес и мы с Бочкиным. Конечно, было здорово провести субботу рядом с Ингой, но Сопыгин явно не одобрил бы, начни я проявлять инициативу. Да еще Фирсова под боком – того гляди донесет завучу о каждом моем шаге, а там и до родителей вести долетят быстрее ветра. Между тем Инга смотрела на меня прямо в упор.

– Погоди, ты тот самый Борис на костылях? Надо же, а без повязки выглядишь нормальным человеком. Как нога?

Я и не знал, что ответить, совершенно растерялся. И сколько Бочкин ни стучал кулаком мне между лопатками, стоял на месте ровно.

– У него голос сел! Гулял без шапки, простудился, – сказанул вдруг Бочкин. – Не может говорить, а с ногой теперь все в порядке.

От неожиданности я даже поперхнулся. И вышло, будто я кашляю, подтверждая легенду Бочкина о моей немоте.

– Хорошо, – кивнула Инга, – тише едешь, дальше будешь. Нет голоса, и не надо. Давайте распределим обязанности.

– А я уже все распределила, – встряла Фирсова. – Мы с Бориской трем стены, Инга и Сопыгин – окна, а Бочкин – пол.

Сопыгин, конечно, с радостью согласился. Инга пожала плечами, Бочкин уже послушно взялся за швабру. А я хотел кричать, сопротивляться, просить замены напарницы, но не мог – по легенде, я был нем как рыба.

Несколько часов мы исступленно терли зал. Впервые в жизни я почувствовал себя реальной Золушкой – это был какой-то адов труд. А Фирсова рассказывала, будто директор пообещал заказать сюда новые шторы, лампы и динамики, если помещение будет приведено в достойный вид к Новому году.

– Вот бы еще зеркальный шар! – вздохнула Инга, протирая стекло газетой. – Эх, мечты…

– А ты вообще на дискотеки-то ходишь? – зыркнула на нее Фирсова, отрывая тряпку от стены. – Тебе надо досуг в зоопарке проводить, у клетки с гиеной. Неужели такую, как ты, интересуют дискотеки?

Инга слезла с подоконника, подошла к Фирсовой и спросила совершенно спокойным голосом:

– А что интересует тебя? Вот смотрю и не понимаю, какие интересы могут быть у девчонки, которая так выглядит.

– Как «так»? – нервно переспросила Катька.

– А никак, – еще спокойнее ответила Инга. – Сплошная серость.

– Зато ты вылитый попугай ара! – взвилась Фирсова, размахивая тряпкой, как флагом. – Как тебя родители из дома выпускают, не понимаю! У тебя что, мать слепая, а отец – дальтоник?

Я только хотел вмешаться в эту милую беседу, но Инга вдруг завизжала и буквально накинулась на Фирсову.

– Ты об этом пожалеешь! – кричала она.

Мы тут же бросились разнимать сцепившихся девчонок. Мы с Бочкиным тянули Катьку в одну сторону, а Сопыгин Ингу – в другую. Инга щелкала зубами и, казалось, вот-вот откусит Фирсовой нос, а Катька пыталась ухватить соперницу за ухо, но между пальцами застряло лишь несколько волосков. Потасовка вышла знатная, хоть на видео снимай и на «Ютюб» выкладывай. Все стали красными и хрипели, как раненые звери. За этим нас и застал охранник.

– А ну разойдись! – гаркнул он.

С испугу мы все разлетелись в разные стороны и теперь пытались отдышаться. Катька проверяла, на месте ли ее нос. Инга поправляла пощипанную прическу. Охранник понял, что все целы и здоровы, и стал осматривать зал. Поработать, что ни говори, мы к этому времени успели на славу. Почти все окна блестели, на стенах не осталось характерных надписей, пол сиял.

– Перерыв, – скомандовал охранник. – Можете перекусить, а потом закончите уборку. И если хоть малейший писк услышу, всем головы поотрываю!

Охранник убрался восвояси. Инга ушла в дальний угол и достала из сумки яблоко, она изображала, что находится здесь одна, а нас и не существует вовсе.

– Тебе не поздоровится, – шепнул Сопыгин на ухо Катьке и украдкой показал кулак.

– Да что я такого сказала? – Фирсова была в полнейшем смятении, бьюсь об заклад, только что она дралась впервые в жизни.

– Ингу бабушка воспитывает. Родителей нет, – еще тише произнес Сопыгин. – Ты что, не знала?

Фирсова этого не знала, так же как и я. Вот так штука, я влюбился в девчонку, но думал только о себе – как выглядеть, что делать, кем стать, а хоть раз поинтересоваться самой Ингой мне на ум не пришло. Хорош, ничего не скажешь. Пока я обдумывал все это, Катька подошла к Инге, села рядом с нею на мат. Какое-то время она молчала. Инга хрустела яблоком, будто не замечая соседку.

– А хочешь супа? – спросила вдруг Катька. – Или котлет?

Она схватила свою тяжеленную сумку и начала вытягивать из ее бездонного чрева какие-то судочки и даже термос. Фирсова сдирала крышки с пластиковых контейнеров, в зале запахло домашними котлетами и гречневой кашей.

– Мамочка постаралась? – прошамкала Инга. – Она тебя что, на убой кормит?

Катька пропустила мимо ушей эту остроту и ответила невпопад:

– Ты прости, я не хотела так… про твоих родителей… я не знала…

Инга отмахнулась.

– Ладно, проехали, – смягчилась она. – А что за суп?

– Грибной! – заулыбалась Катька. – Мы сами летом белые собирали, а потом папа их засушил. И вот – мама суп сварила.

– Просто идиллия! Святые сосиски! – скривился Сопыгин, доставая из сумки пакет с чипсами и банку колы. – Образцово-показательная семья.

– Обычная, – пожала плечами Катька. – Вы за грибами что, не ходите?

Сопыгин засмеялся, только как-то неестественно, будто актер школьного драмкружка.

– Мой папаша грибы воспринимает только в виде закуски, – ухмылялся он, открывая банку, которая тут же начала шипеть и пузыриться. – А мамаше не нравится, что отец все время закусывает. В лес по грибы ее не загонишь. Хотя, как начнет на отца орать, он только и твердит: «Шла бы ты лесом…»

Сопыгин уже не смеялся. И все мы смотрели на него без улыбки. А кола все текла из банки карамельным водопадом. Сейчас Сопыгин не казался таким нахальным и самодовольным, как всегда. И лицо у него было, как у человека, которому ботинки ногу натерли, но он старается изо всех сил и делает вид, будто все хорошо.

– А мои предки вообще не разговаривают друг с другом, – выпалил вдруг Бочкин. – Приходят с работы и каждый за свой ноутбук садится. Тишина… Будто их и нет вовсе…

Теперь все уставились на Никитоса, а Сопыгин даже похлопал его по плечу, мол, сочувствует. Лучше уж пусть предки ругаются, чем не обращают внимания ни друг на друга, ни на сына. Что это за семья такая, в самом деле?

– Так что тебе, Фирсова, как ни крути, выдается очередная медаль, – распинался он, вешая Катьке на шею мнимую награду. – За самых замечательных родителей. Вы друг друга достойны.

– Да что вы все понимаете! – Катька вдруг стала не похожа сама на себя.

Она отмахнулась, отошла к окну и уставилась на школьный двор, будто там была арена цирка, где давали представление, и стояла так, совершенно недвижимо. Инга подошла к Фирсовой сзади, тронула за плечо. Катька дернула им, потом еще и еще раз. Она плакала.

– Знаете, что сделали мои родители, когда Эра Филимоновна мне тройку за сочинение по Тургеневу влепила? – спросила она, не оборачиваясь, и сама же ответила чуть погодя: – Ничего они не сделали. Но посмотрели на меня так, что я почувствовала себя полной неудачницей, позором семьи. И отец, и мать были школьными медалистами, потом закончили университеты – оба с красными дипломами. Они такие… такие правильные… и такие… скучные!

Тут Катька развернулась к нам и начала вглядываться в лица, будто видела их впервые.

– А знаете, почему я здесь? – спрашивала она.

Все отводили взгляд, пожимали плечами. На ум ничего путного не приходило, Катьку никогда не наказывали, а шутить сейчас было не время. Тогда Фирсова снова ответила за нас:

– Вот Адаскин и Бочкин школу прогуляли, Сопыгин в кабинете биологии скелет сломал, Инга подралась в столовой. А я здесь потому, что дома мне скучнее, чем с вами! Меня никто не наказывал, я соврала. Понятно? Для вас суббота в школе – наказание, а для меня – возможность провести выходные с ровесниками. Со мной же никто не дружит…

Мы стояли ошеломленные. Я так и правда, кажется, онемел. Кто бы мог подумать, что Катька переживает из-за того, что с ней никто общаться не хочет. Казалось, она вполне довольна собой и никто ей не нужен. А теперь Фирсова, не стесняясь, плакала, глядя на нас, и совсем не была похожа на общественницу и задаваку. Первым нашелся Сопыгин.

– Хорошо, твои родители тоже не сахар, – сказал он, неловко приобнимая Фирсову. – Принимается.

– Мне вас всех очень жаль! – пробурчала Инга, вздыхая. – Не повезло с родителями, бедняги…

Но мы поняли, что она нас ни капельки не жалеет. Притихли. А мне так и вовсе приходилось молчать, зато появилось время немного подумать и послушать других. Вечно я трепал языком без толку. Чувствую, вырастет из меня второй папаша, если хоть иногда к другим не стану прислушиваться…

В четыре часа охранник объявил, что время нашей отработки завершилось. Теперь зал сиял, как новенький, несмотря на то что на него вывалили все старые обиды. Мы простились с ребятами у школы, как добрые друзья. Хотя уверен, что завтра Сопыгин мне руки не подаст, Фирсова опять станет жуткой занудой, а Инга пройдет мимо, будто не замечая. Только Бочкин останется моим верным Санчо Пансой.

Я вернулся домой. Родители на кухне смотрели какое-то юмористическое шоу. При этом папа по привычке перешучивал юмористов, а мама сердилась, что ей ничего не слышно. На плите, кажется, что-то подгорало. Это был обычный субботний вечер в моей сумасшедшей семейке. В такие моменты мне хотелось сбежать от них куда подальше или закрыться в своей комнате, засунув в уши плеер. Но сейчас я уселся за стол, не испугавшись семейного ужина. Мама с папой, конечно, стали тут же приставать с какими-то расспросами, да еще и Ритка крутилась под ногами. Но впервые мне показалось, что это все не так уж и плохо, я любил этих странных людей, черт возьми!

Зеркальный шар

В тот субботник я понял одну важную вещь. Слишком много думать о себе – губительно для любви. На самом деле Инге было все равно, какая у меня стрижка и целы ли мои ноги. Но сделай я хоть что-нибудь для нее – сразу бы отличился. Повезло, что мне не удалось сказать ей толком ни одного слова. Это все равно были бы не те слова. А нужные попробуй, отыщи. Недаром говорят: молчание – золото. Я просто озолотился в субботу. Всего-то за несколько часов перед моими глазами пролетело несколько чужих жизней. И главное, сейчас я точно знал, чего хочет Инга!

Теперь мне просто необходимо было достать к Новому году зеркальный шар для дискотеки прямо из-под земли. Хотя зачем глубоко копать, когда в наше время всегда под рукой Интернет. Я начал искать объявления о продаже такого шара. Яндекс выкидывал множество предложений: шарики от пяти– до пятидесятисантиметровых. Стоили они порядочно, ничего не скажешь. У родителей такую сумму не выпросишь, даже если заполучить разом все карманные деньги до самого Нового года. Тогда я вспомнил про Бочкина и уже собрался звонить ему, но потом понял – это опять будет не моя заслуга. Вы представляете себе принца, который скачет на чужом белом коне? «Эй, – говорят ему, – покатался и хватит, слезай, отдавай лошаденку». И принцесса видит, что принц этот безлошадный, а кому такие сейчас нужны? Вот тогда-то я и решился на первый в своей жизни поступок. Достал заветную жестяную коробку и взял деньги, которые уже несколько месяцев копил на новый крутой телефон. Родители отказывались его покупать, их и старый устраивал. Но что они понимают в гаджетах, особенно мама? Вот и предложили: если так хочу новый сотовый, самому откладывать из карманных. Правда, мама еще советовала мне поработать почтальоном или дворником, но папа начал шутить, что в дворники человека с постоянной пропиской теперь не возьмут, там требуется временная регистрация. А значит, о карьере подметальщика я мог забыть раз и навсегда. Как-то смирившись с этой данностью, я стал откладывать деньги. Откладывал, откладывал, еще бабушка мне иногда что-то подкидывала. И накопил… на кнопки от нового телефона. Мой сейф – старая коробка от конфет из подарочного новогоднего набора – был практически пуст, лишь на дне лежало несколько сбереженных купюр. Тот еще из меня был накопитель. Я пересчитал свою заначку, денег как раз хватило бы на зеркальный шар. Не самый большой, конечно, но вполне подходящий для школьной дискотеки. Вот тогда я и позвонил Бочкину. Попросил его оформить доставку из интернет-магазина на свой адрес. У него дома хоть в бильярд зеркальными шарами играй, родители ничего не заметят. Если же я приволоку в квартиру такое богатство – вопросов не оберешься. Да и Ритка, чего доброго, разобьет еще. Чем хорош Бочкин, он никогда не удивляется. Шар так шар. И никаких лишних вопросов. Таким образом, уже на следующий день мы стали обладателями зеркальной мечты Инги. Дело было за малым – каким-то образом повесить его в зале. И тут я понял, что без помощи нам уже не обойтись.

В школе я первым делом подошел к Фирсовой, она в таком деле была лучшим советником.

– Кать, ты на новогоднюю дискотеку пойдешь? – начал я издалека.

Фирсова прямо вся вытянулась, как струнка, и даже стала выглядеть изящнее.

– А ты бы этого хотел? Ну… чтобы я пошла?

– Конечно! – не раздумывая, кивнул я. – Какое собрание учеников может пройти без тебя?

Катька смущенно заулыбалась, тогда я подошел вплотную к ней и к теме разговора.

– Слушай, как бы нам в зале зеркальный шар повесить, а? Я тут шар купил, понимаешь?

Взор Катьки погас, она почему-то перестала улыбаться.

– Понимаю, – ответила каким-то официальным тоном. – Я поговорю с Аллой Олеговной.

И больше не говоря ни слова, отвернулась от меня, будто не было между нами никакого разговора. Я не понял, что произошло и стоит ли мне ждать от нее помощи. Черт разберет этих девчонок!

Уже вечером, когда я всю голову сломал, как быть с этим шаром, Катька сама позвонила мне. Вот на кого в этой жизни можно было положиться, так это на Фирсову, это я твердо уяснил.

– Неси свой шар в школу завтра к шести вечера, – сухо сказала она. – Я обо всем договорилась.

Катька отключила мобильник – умница, ничего лишнего. Мне сразу захотелось простить ей все прегрешения. Если взяла дело под свой контроль, все пройдет на отлично!

Как мы и договорились, я примчался в школу к назначенному часу. Там меня дожидалась Алла Олеговна вместе с каким-то медлительным типом, который оказался электриком.

– Молодец, Адаскин, – хвалила меня завуч. – Ценю личную инициативу. Передаю тебя в надежные руки. Вешайте шар, а я домой побежала, мне еще учебный план писать.

Мы с электриком пошли в зал. Я тащил свой арбузный шар и был почти что счастлив. Электрик брел меланхолично и безучастно – это и хорошо, не пришлось завязывать с ним непринужденную и никому не нужную беседу. Мы вошли в физкультурный зал: его было не узнать. Чистенький, свободный, с новыми шторами и люстрами – впору закатывать балы. Посреди всего этого благолепия стояла Фирсова в каком-то светлом костюме, как снежная баба. Она ждала нас, чтобы проконтролировать процесс. Вместе мы выбрали лучшее место для моего шара, электрик приступил к работе. Когда мотор заработал, мне показалось, будто в зал ворвалась метель с улицы – вокруг искрился снег. Это действительно было очень красиво. За окном давно стемнело, школа была тиха и пуста. Лишь снежная вьюга заметала стены физкультурного зала, который превратился этой зимой в настоящий дворцовый зал. Это было чудо, нечего сказать! Мы с Фирсовой стояли рядом, плечо к плечу, восторженные и задумчивые. Я представлял, как, должно быть, удивится Инга, увидев эту красотищу!

– Здорово, правда? – я толкнул Катьку плечом. – Стоило постараться.

– Мечты сбываются, – сказала она совсем тихо. – Повезло же ей…

– Кому? – я сделал вид, что не понял, о ком речь.

Катька молчала, она сделала вид, что не слышит меня.

Новогодняя дискотека

Я никогда не забуду этот день! Пусть буду дряхлым стариком, который не помнит, где оставил свою вставную челюсть, но эта дискотека навек сохранится в памяти.

Родители только успели смириться с моей новой стрижкой, как пришлось принять то, что и одеваться я буду так, как хочу. Потому кашемировый джемпер, который мама выдала мне, отправился обратно на полку.

– Боря, это же очень модная кофта! – убеждала мама. – У нее праздничный вид, ты будешь самым красивым мальчиком. Точно говорю!

– Ага, на бабушкином юбилее, – отшучивался я, напяливая джинсы.

– Погоди! А как же брюки? Я тебе их специально прогладила!

– Брюки? Умереть от скуки, – я рифмовал на ходу.

Когда я вышел в коридор при полном параде, мама выпучилась на меня, как рак. Она оттащила папу от компьютера с криками:

– Ты посмотри, как выглядит твой сын! Кроссовки и галстук! Уму непостижимо!

Папа посмотрел на меня внимательно, потом хлопнул по плечу, сунул в руки пуховик и шепнул:

– Беги, друг!

Я выскочил за дверь и побежал. Благо обувь была удобная.

– Стой! А зимние ботинки? – раздавалось из квартиры.

– До школы два шага, на улице ноль, – блокировал дверь папа.

Дата добавления: 2015-09-30