— Это же не гимназия, а просто средняя школа, — начала было Аринка, но Елизавета Петровна прервала дочку.
— Не перечь, а слушай, что говорят! — мягко и тихо произнесла. — Ну ладно, в школу так в школу, пусть по-твоему. Когда придёшь из школы, сними платье, повесь на стульчик, куда-нибудь в сторонку, не разбрасывай вещей, чтоб людям ничего не мешало. Дома наденешь серенькое платьице. По воскресеньям надевай сарафанчик синий с белой кофточкой в горошек. Поняла?
— Ага.
— А ещё вот гребешок. А ещё ноги мой перед сном. И чулочки через день простирывай. Хозяйке, тёте Паше, помогай, полы подметай, посуду мой, с детьми посиди, если надо. Ругаться будет, молчи, не перечь, потерпи. Это ненадолго. Там Лида приедет, комнату отдельную снимете, будете вместе жить. Ну, кажется, всё. А теперь одевайся.
— А это ещё зачем? — недовольно засопела Аринка, увидев в руках у мамки чулки с ботинками.
— Вот чудачка, неужели в город поедешь босиком? Да тебя засмеют! Там все ходят обутые.
— В телеге я босиком поеду, а в городе обуюсь. Ладно?
— Можно и так, — спокойно сказала Елизавета Петровна. В другое бы время хороший подзатыльник — и Аринка вмиг влетела бы в эти ботинки, но сейчас мать была на редкость уступчива и добра.
На столе был приготовлен завтрак, любимые Аринкины сочни с творогом и топлёным молоком. Но есть не хотелось. Через силу она пихала себе в рот, и то только для того, чтоб не обидеть мать.
Во дворе Забава стояла уже в упряжке. Симон суетился возле телеги, укладывал сухой клевер, а сверху прикрывал мелким сеном, чтоб сидеть было мягче. Всё это покрыл чистой дерюжкой. Деревянный сундучок, который с такой любовью и грустью делал для Аринки, долго вертел в руках, не зная, куда пристроить, и наконец сунул под клевер в задок и привязал верёвкой. Громадную корзину с продуктами водрузили вперёд, из неё торчали, как гусиные шеи, белые горлышки бутылок с молоком.
Лида деловито обихаживала Забаву, тщательно проверяя сбрую и подпруги. Дорога не ближняя, тут нельзя наспех.
Варя, растерянная и жалкая, стояла в сторонке, явно не при деле. Увидев Аринку на крыльце, босую, с перекинутыми ботиночками через плечо, улыбнулась. Трогательно-смешной она показалась Варе.
С огорода во весь опор мчался Ивашка. Как всегда взлохмаченный, пахнущий рыбой, водорослями и всеми травами, что росли на земле.
— Ха! А чего так рано? Я вот рыбы принёс. Возьмите на дорогу.
— Да что ж мы, кошки, что ли, будем сырую рыбу есть в дороге? — засмеялась Лида. — Вот если б ты поджарил нам, мы с удовольствием бы.
— Ха! А я что, говорю, что сырую, я мигом очищу и поджарю.
— Не надо, Ивашка, у них всего полно. Я лещей им накоптила, хватит, — остановила его Елизавета Петровна, явно растроганная Ивашкиной заботой.
И вот всё было готово к отъезду. Перед дорогой решили, по русскому обычаю, присесть. Потеснившись, все уместились на ступеньках крыльца. Помолчали. Первым встал Симон.
— Ну, с богом. Пора, — сказал он, на скорую руку перекрестившись. Обратился к Аринке: — Ну, Арина — дочь крестьянская, прощайся со своим домом, в новую жизнь вступаешь. Точно. А скажи-ка, небось радёшенька, что из дому удираешь? Надоел он тебе, а?
— Сам, наверно, радёшенек, что я уезжаю! — строптиво фыркнула Аринка.
Симон неловко развёл руками:
— Не серчай, я это так просто, для поддержания духа твоего сказал. Точно. Учись, не ленись, выходи в люди, может быть, и правда на агронома выучишься?! Дом не забывай, нас почаще вспоминай, а теперь целуй батьку.
Аринка подскочила к нему, приподнялась на цыпочки, обхватила своими худенькими руками его шею и ткнулась в его колючие усы, да так и застыла, точно приросла. Симон подхватил её под мышки и почти силой оторвал от себя, высоко приподнял в воздухе и посадил на телегу. Стал суетиться, тормошить сено, застенчиво отворачивать лицо.
— С нами-то попрощайся, — сказала Елизавета Петровна, закрыв лицо руками и вздрагивая всем телом.
Варя стояла рядом и тоже заливалась слезами. Лишь Ивашка да Лида сохраняли невозмутимое спокойствие.
— Ну хватит, простились и будет, чего девку тревожить, не на казнь везём. Открывайте ворота, — деловито скомандовала Лида.
Аринка сидела на телеге огорошенная и растерянная, она никак не могла взять в толк, что это с нею прощаются, что это о ней плачут, её провожают. И что едет она не за снопами в поле, не за дровами в лес, а в незнакомый город, к чужим людям. Её вдруг охватила тревога. Она страдальчески сморщилась, испуганные глаза её стали перебегать с одного лица на другое. Ей казалось, что вот-вот кто-то скажет сейчас, мамка или тятя: «Не надо никуда ездить, сиди дома, дома тоже хорошо». Но никто ничего не сказал, открылись ворота, лошадь дёрнула телегу, Аринка качнулась и так, с широко открытыми глазами, полными удивления и страха, стала удаляться от своих. Они всё стояли в проёме открытых ворот и махали ей рукой. А Аринка всё ждала, и смотрела, и смотрела на них.
Так и проехали свой дом. Подъезжая к концу деревни, Аринка вдруг увидела Данилку, он точно из-под земли появился. Стал трусцой догонять телегу. Лида приостановила Забаву, поехала шагом. Данилка пошёл сзади, Аринка с грустью смотрела на него. Потом спросила:
— Зачем ты идёшь, Данилка?
— Так просто, — сумрачно ответил Данилка.
— Ты провожаешь меня, да?
— Ага.
Он, как привязанный телок, всё шёл и шёл за телегой.
— Я тебе письмо напишу, ладно? Ты ведь грамотный, прочитаешь?
— Ага.
Проехали Старя. Проехали Ивановское. Вот и Кривое колено — граница Аринкиной родины. Направо песчаная дорога вела к речке, большак круто поворачивал налево, здесь начинались чужие земли, принадлежащие соседним деревням.
— Данилка, хватит провожать, мы поедем сейчас быстро, возвращайся домой, — сказала Лида и подхлестнула Забаву. Та рванулась и побежала рысью.
— До свиданья, Данилка, прощай! — прокричала Аринка, махая рукой. Данилка отстал, уже был далеко, но не остановился, а всё шёл и шёл. Он казался издали совсем маленьким — одинокая фигурка на большаке.
Потом большак опять повернул налево, и всё скрылось — и Данилка, и родной лес. Начиналось незнакомое, чужое. Чудилось Аринке, что переезжает она ту синюю каёмочку горизонта, за которую она всегда так хотела заглянуть, мечтая на трухлявой крыше тёти Машиного сарая.
Примечания
Обратать — надеть уздечку.
Отава — трава, выросшая в тот же год на месте скошенной.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 16 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |