Коридоры, коридоры, коридоры.

1.

Коридоры, коридоры, коридоры.

Изо всех динамиков отовсюду раздаются голоса, сливаются в один бессюжетный монолог. И все надрывно, все предистерично. То скулеж, то завывания. И высказывают, высказывают. Кому? И чей это надсадный голос орет периодически, как будто мучают кого-то, насилуют или бьют?

Быстрей, быстрей, быстрей!

Поскальзываюсь на очередной рвотной луже – их тут немеряно. Неудачно падаю, ударяюсь челюстью, пытаюсь встать и запутываюсь в полах собственной юбки. Та уже изгваздана, помята, изорвана. Не поднимаю туфель, что выскользнули из рук, когда падала. Главное, бежать. Просто выбраться отсюда любыми путями!

Голоса уплотняются, громкость в динамиках как будто прибавляется и все эти бессвязные реплики и резкие вопли впиваются в мою голову, жгут изнутри глаза, оглушают.

Ебаный, ебаный выход! Был где-то здесь.

Я помню вот тут, у этой железной двери стояла девушка в лохмотьях и ела собственную рвоту. Ее рвало, а то, что выходило, она зачерпывала ладонью и слизывала с руки. Потом все это снова извергалось из нее и она снова запускала туда руку. И так раз за разом.

Девушки нет. Но дверь – вот. Значит, выход близко.

Здесь голоса становятся гулкими и вещают свои обрывочные фразы, как будто из глубины общественного сортира. Я слышу:

-..злость живет внутри него. Аве, Аве великому Венцу Творения. внутри которого так славно уживаются и злость, и ненависть, и бесконечная любовь, и утопические планы. А еда не задерживается и изливается наружу.

-..оставляйте их, проблевавшихся до изнеможения, слабеньких (ручки-ножки - о-о-ой!.. одни слезы!) на холодных кафельных полах. Оставляйте их, веривших вам, а по сути - врущих самим себе.

-..и да никто их не наказывает - Боже упаси!

-..тошнит от этого. тошнит от этого, тошнит от этого.

- Был первый год до нашей эры, до Рождества Христова, до пришествия первого Будды, а я уже написала это: впечатления от Вас настолько сильны, что меня рвет от них.

-..и так я отощала от этой булимии, что меня потом приводили в чувство капельницами и добрым словом.
Ну вот же, вот! Разве ты не видишь? Вот же, мои руки, все исколоты, покрыты крохотными дырочками.. мои руки - два продолговатых дуршлага.. в них можно сливать макароны. Хочешь?. можно и макароны… Все, что угодно. Только не заставляй меня снова блевать.

-..не успело вытошнить первым, уже жрешь второе!

И орет, орет, орет все время кто-то. Моя голова взрывается, паника рвется наружу, перед глазами – калейдоскопы, я не знаю куда идти – тупик.

На фоне голосов раздается ритмичный скрежет, превращающийся в музыку. Развеселый, задорный мотив. и кто-то с интонацией советского актера 40-ых годов объявляет, перекрывая все остальные шумы:

- Товарищи, будьте бдительны! Уступайте место молодым и сильным. Сдавайте нормативы вовремя. Перевыполняйте план!

Прочие голоса замолкают. Наступает тишина.

Я стою у железной двери, я не знаю, что мне делать.

Раздается грохот металлического засова, дверь открывается. На пороге – дородная отвратительная бабища в сальном халате. За локоть выводит девушку, что ела свою рвоту. Толкает ее в коридор и останавливает свой взгляд на мне.

- Вы следующая? Пакет принесли? Без пакета не приму! Надоели уже. На вас на всех не напасешься. Ну? Чё стоим? Ты дебильная, что ли? Заходи, говорю.

Разворачивается, идет вглубь комнаты и через спину бросает мне:

- снимай юбку, доставай пакет.

2.

Я вышел из дацана Гунзэчойнэй.

Когда перестаю думать, меня перестает рвать. Боюсь захлебнуться, поэтому приходится туда ходить. Вышел и вот опять, задел кого-то плечом – Извините. Говорю. А она стоит со своим пакетом молча и юбку стаскивает. Я только было расслабился, как услышал в голове слабый щелчок.

–Чик, еле слышно. Приехали. Еще один - чик, короткие, длинные, не успел с места сдвинуться, а мысли уже во всю меня потрошили. Смотрю под ноги, все кеды опять заблеваны. Две суки – левая и правая нога, шаг, второй, поплелись. Опять куда-то несет.

По пути срываю красный боннский флажок и он уже мятый, в моем кармане. В храме был воскресный хурал, Вайшравана, божество богатства Будда Амитабхи.. Крутая тема, но главное это твердые продукты конопли. Накуренному проще становиться частью буддийских праздников, проще останавливать мысли, проще быть чистым. Проходишь возле чашки с рисом и монетками, пересыпаешь, крутишь цветные барабаны, смотришь на Зеленую Тару, монах в очках бубнит мантру. Смотрю ему прямо в глаза, а он улетевший, боговдохновенный, классный.

Прохожу три квартала и случайная бабка, сразу бросает костлявую фразу в мое лицо.

– Такой молодой, а куришь! Здоровье свое береги - по радио говорили, что от папирос в легких черви заведутся.

Блюют ли черви? – Нет. Сознание червя идеально. Он свободен от мыслительных процессов, и даже не подразумевает о существовании других червей. Червь сам по себе трансцендентен, он Будда, постигший Ваджракаю еще от рождения. Рассказываю это старухе, мир перекручивает как сырую тряпку, в моей действительности она умирает, свободная и просветленная, в своей идет с сумкой к социальному универсаму. День завершается.

На следующий, меня укусила собака. Всего в двух шагах от входа в поликлинику. Шел узнать, почему мое туловище уже неделю пестрит бледно розовой сыпью, почему мне теперь плохо с самого утра. Вначале я думал, что недели алкогольно-медитативных практик дают о себе знать, что это цена за легкий путь к достижению алкосамадхи. А врач сказал мне, что это сифилис.

Странно - в отделении не было ни одной лужи, в которую я боялся бы наступить. Они не блюют что ли, эти сифилитики?

Сыпь яркая, горло раздражено, лимфоузлы воспаленные. Врач говорит, что болезнь свежая и теперь нужно вспомнить всех своих телочек за прошедшие полгода. Вспоминаю первую, она была в лохмотьях и ела свою собственную рвоту. Она пыталась угостить каждого, но все они отказывались. Я согласился.

- Мой бывший парень игнорирует меня. Мне стало скучно, я ему написала, потом звонила. А он не берет трубку. Знаешь, я тут к двум гадалкам ходила, выйду замуж по любви, через полтора года.

А когда у нее кончались слова, она могла вполголоса спеть песенку. Трахалась тоже так себе. Остальные шесть, или семь были куда интереснее. Стремно, да? Берать телефон и говорить: Привет, ты знаешь у меня сифилис и у тебя, скорее всего тоже. Да не ссы все хорошо будет, просто сдай этот чертов анализ. Это не со зла же, да? Тут главное понимать, что все это от любви. По христиански. Помяни нас господи во царствии своем, блаженных, ибо в мире наполненном скверной, ищем мы правды. Рассказал это мужикам сифилитикам в своей палате – всю койку заблевал. Очень удивился, когда один поближе придвинулся и на вкус попробовал.

- А ведь хорошо. Говорит остальным. – Давайте, давайте, садитесь ближе. И тут меня по-настоящему прорвало, за жизнь, за бога и всю хуйню. Телевизор выключили, заварили чаю, достали пряники и на тебе – приходит медицинская сестра.

Приходит медицинская сестра.

3.

Совершает все необходимые процедуры, игнорируя двусмысленные реплики, смешки и шуточки.

Разговорчик не пытаются завести только двое – молодой сифилитик, поступивший сегодня и патлатый мужик у двери. Первый пьет чай, смотрит в окно, второй – на медсестру. Внимательно, буравя глазками-щелочками сквозь шторки сальных жиденьких волос.

Сестра заканчивает обход, направляется к двери, проходит мимо патлатого. Тот протягивает руку и на ходу ловит ее за коленку. Мужики замирают – в глазах восторг, на еблах улыбки.

А патлатый с медсестрой смотрят друг на друга. Он – снизу-вверх, лыбясь, она – сверху-вниз без выражения.

Патлатый продвигается рукой вверх по ноге и произносит:

- Куда, красавица? А прибрать? Тут же наблевано, ты не видишь, что ли? Ты уж вытри, будь лапочкой. Поползай с тряпкой, а я тебе потом спаси-ибо скажу. Поблагодарю тебя. От души. А?

И ладонь свою дальше, дальше просовывает.

Мужики гыгыкают, молодой только наблюдает, глядит поверх кружки.

Сестра молча смотрит на патлатого, на руку, достает шприц из нагрудного кармашка и втыкает его ему в голову. Тот вздрагивает от неожиданности, отшатывается и хрипеть начинает. Рука падает, сам на кровать валится. И все хрипит и глаза расширяет.

А сестра тем временем достает из другого кармашка медицинский ножичек и приговаривает ласково:

- Ну, конечно, уберу. Мы сейчас с Вами вместе уберем. И все хорошо будет. Чистенько и уютно. Да?

Патлатый лежит, не двигается. Только хрипы издает. А сестра улыбается ласково-ласково. И ножичком руку его загребущую – вжик-вжик! – отрезает.

А мужики больше не улыбаются. Вжались в свои койки, как пришпиленные и таращатся только, шевельнуться не смеют.

Один молодой только, как пил свой чай, так и пьет. Пьет и наблюдает.

Медсестра руку патлатому дорезает и брезгливо ее в мусорное ведро откидывает. А сам патлатый уже заходится в своем хрипе и смотрит, смотрит на нее, обезумев от ужаса.

Сестра:

- так, ну что же, значит, моем?

Берет патлатого за шиворот, стаскивает с койки и на пол укладывает. А там уже его же волосьями и начинает по полу возить – рвоту прибирать. А мужик и не хрипит уже. То ли сознание потерял, то ли что.

В общем, убрали все, вычистили до блеска. В полнейшей тишине и без затруднений.

Сестра удостоверилась, что теперь все чисто, патлатого аккуратно в уголке сложила, руки в боки уперла и обводит взглядом присутствующих. Мужики глаза в страхе отводят, один даже поскуливает, смешной такой – накрылся одеялом с головой, к стене спиной прижался и сидит, скулит тихонечко.

Сестра:

- еще пожелания?

Подождала ответных реакций. Не последовало. Кивнула, попрощалась и вышла из палаты.

- о. ты знаешь, мне это прям один случай напомнило. Было у меня как-то свидание. Наихудшее в жизни. Познакомились по сети, болтали то-се. Поваром, говорит, работает, животных любит, маму навещает. Положительный такой, в общем.

- И чего?

- ну ничего, договорились встретиться. Я тебя, говорит, в особенное место поведу. Встретились. На вид – натуральный маньяк, глаза горят таким, знаешь, нездоровым блеском и как-то его.. потряхивает, что ли. Тремор пробивает то и дело. Ла-адно, думаю. Все равно, делать нечего, понаблюдаю за экземпляром. Какое-никакое развлечение.

Отправляемся в его особенное место.

Приезжаем - сарай какой-то. Двадцать километров от города. Ни людей, ни фонарей.

Входим внутрь. Он лампу керосиновую разжигает и вглубь куда-то уходит. Стою, жду.

Возвращается красавчик – по полу тащит корову мертвую. Дотащил до меня, к ногам так пристроил, а сам на коленях стоит. А взгляд, такой знаешь, вот только сахарку осталось дать и по голове погладить.

- а ты?

- а я говорю: и че? А он засуетился, завозился, достает тесак из-под досок каких-то и приговаривает: «это все тебе, тебе. Самое лучшее. Самое отборное. Тебе, тебе. Короле-ева!»

И ты представляешь, начинает коровью тушу эту разделывать. Вырезает кусок и комментирует. Это, говорит, такая-то часть. А это – сякая. «Самое лучшее. Только тебе. Отборное самое».

Короче, выложил горку этих кусков кровавых полукругом возле меня. А мертвая корова на меня своими глазами с ресничками смотрит. Она на меня, я – на нее.

И вот он, значит, решил, видимо, что достаточно – лучшее он уже наковырял. Оттаскивает труп обратно в глубину и возвращается. Застенчивый, такой... как студент на первом свидании. Глазенки в пол опускает, улыбается нервно. И опять свое - тебе, говорит, все самое отборное - тебе.

- а ты что?

- а что я? Я мясо не ем.

Хохот. В сестринскую входит третья девушка – тоже сестра. Спрашивает с порога:

- чего смеетесь, девочки?

- да вот… Таня про свидание рассказывает. Как мужик в одном сарае двух телок держал. Одну зарезал, второй показывал.

- а-а-а, это про повара, что ли? Да, та еще история. Ой, девочки, а у меня тут…

Достает из шкафчика свою кружку, усаживается за стол – тоже кофе пить.

-..у меня тут вчера вообще же что было! Тань, помнишь, сюда приходил один с цветами, импозантный такой, в плаще? (Таня кивает) во-от. Виделись с ним. К себе пригласил.

Девушки придвигаются поближе – будет история.

- в общем. Квартира такая… шикарная. Дом с охраной, лифт, как моя комната, все дела. Заходим, и он меня сразу на кухню ведет. Усаживает за пустой стол, поворачивается в профиль и мхатовскую паузу держит. Потом вздыхает драматически и молвит мне: «я хочу, чтобы вы со мной жили. Вы мне подходите. Я дам Вам все необходимое. Вы не будете ни в чем нуждаться». И молчит. Я тоже молчу. Я в общем, чего-то такого ожидала, но не с ходу же. Вот, думаю, отличный подход какой – раз! и сразу к делу. А он поворачивается ко мне и продолжает: «у Вас все будет. Одежда, автомобиль с водителем, драгоценности, деньги… есть только одно условие» и опять примолкает. А я понять не могу, ну чего он так жмется-то. Как в первый раз. Сижу, молчу с почтением. И вот он собирает волю в кулак и выдает… девочки, только не ржите, там самый ахтунг под занавес. Короче говорит: «условие – соблюдение особого рациона в питании». Ой, думаю. А вот это нежданчик. Я что-то упустила? Теперь не модно трахаться за деньги?.. теперь за деньги надо..э.. есть?.. А он продолжает: «я сам придерживаюсь строгого рациона. Здесь все справедливо. Это не моя прихоть. Это для Вашего же блага. Я настаиваю на этом условии из чистой заботы о Вас». Ну, тут уже я не выдерживаю, спрашиваю, мол, ну? Так чем питаться-то? И тут это чудо выдает:

- моей семенной жидкостью.

Я:

- ээ… простите?.

Он:

- семенная жидкость. Сперма.

Я:

- я знаю, что это такое. Я не поняла, Вы сказали только что, что сами.. того.. питаетесь.. кхм.

Он:

- да. Вы все правильно поняли. Сам я питаюсь исключительно ей. И предлагаю Вам тоже.

И тут Остапа понесло-о-о. Целую речь толкнул. Это, говорит, целебный коктейль, в котором содержатся кальций, витамин B12, бла-бла-бла. Все то, что так необходимо человеческому организму. И все такое, все такое.

Я сижу и понять не могу – это лыжи не едут или я не в порядке.

А этот тем временем распаляется все больше и в ажиотаже распахивает свой шкаф кухонный и, мать моя женщина, девочки, там целый полк бутылок с «целебным», бля, «коктейлем»! Вот, говорит, я делаю запасы. Когда я не смогу уже так интенсивно добывать (я клянусь, так и сказал – «добывать»!) свое семя, мне будет, чем питаться. И начал рассказывать про специальный способ консервации. Чтоб добро не пропало, понимаете, да.

В итоге. Достает стаканчик такой... высокий, с ручечкой, трубочку (!) и коктельный зонтик. И заявляет мне: «сейчас Вы сами попробуете». Встает перед этим стаканом и ремень расстегивает. Я – морда кирпичом, говорю: «помочь?» А он отмахивается, мол, нет-нет, благодарю. Я сам.

Спрашиваю:

- А не промахнетесь?

А он на полном серьезе, с чувством собственного достоинства и превосходства:

- Нет. Не пророню ни капли.

И поясняет:

- Годы тренировок.

Ну тут уж меня прорвало не по-божески, конечно. Хохочу впополаме, до слез просто. Глаза на него с трудом поднимаю. А он стоит такой.. оскорбленный-оскорбленный, ширинку застегивает и холодно мне так бросает: «Я провожу Вас». Вытолкнул, в общем, за дверь и напоследок еще сказал, как отрезал:

- никогда мне не звоните!

Девушки взрываются хохотом, Таня аж похрюкивает.

В дверь сестринской раздается стук.

4.

Вечером я постучал в дверь к этим шалашовкам. Приоткрываю, а они за чаем все такие, на щечках румянец, глазки блестят:

- Чего тебе мальчик?

- У меня тут неприятности. Говорю. После укола сыпь по рукам пошла, посмотрите пожалуйста.

- Ну-ка, где там, покажи… А, вижу. Присядь вон сюда. И говорит самой толстой:

- Лен, янтра у тебя?

А я все сыпь эту разглядываю на руках, красную и не замечаю ничего. Пропустил, а сестры меня окружили. Толстая, поправляя здоровенный лифчик, принесла какое-то яркое изображение и положила прямо передо мной:

- Будешь еще обрубок свой куда попало совать? И по затылку мне, ладошкой своей пухлой- на.

Вот это бля, хардкор. Не ожидал я. А первая, пальцем в середину картинки тычет:

- Это «Янтра-шамбала», смотри в самый центр, не моргая.

Все засуетились, хихикают, а одна чихнула в платок и в карман быстро спрятала.

Толстая мне руку жгутом перетянула, а на лице огромная коричневая бородавка.

- Не ссы. Говорит. Это супрастин, у тебя аллергия пошла на антибиотик. Расслабься.

Расслабился. И в голове сразу песенка какая-то про почтальона закрутилась, из детства, то-ли еще откуда. Чувствую, как пот на ладонях проступает, бровь повело и край стола немного съехал. Папоротник на подоконнике почернел, подраздулся, встаю и вполголоса:

- Да вы охуели тут что ли? Смотрю, у толстой лицо все рябью пошло. Отвесила мне звонкую оплеуху, смеется:

- Куда дебил уставился то?

А первая берет меня за руки и сыпь начинает разглядывать, кивает и хлопает мне по плечу. По-отечески так, добро, с легкой укоризной в голосе:

- Знаешь, как раз в твои-то годы, у меня начал рождаться лозунг, скажем такой личный манифест что-ли. И вот однажды сидя у памятника Добролюбову, напротив зимнего дворца, смогла его сформулировать. Я запихала в пустую пивную банку, остатки прожженной фольги, чтобы все без палева было и сказала себе – Поступай хорошо, а как получится – похуй. Жить проще стало. Мужа себе нашла, родила сына. А потом, когда купила своей в полетах и настроения, одежная своя у меня то расстелили и вле…

Горло все высохло, лежу, рук не могу от кушетки оторвать, вернулся. В себя прихожу и тут же, вместе со мной приходит какой-то пронзительный, едкий запах. Что это такое… Что-то очень знакомое. Присмотрелся – блевотина. Весь, с ног до головы в ней. И пахнет она этими, из сестринской.

-О, нарик проснулся епты! Крикнул кто-то из мужиков.

Осматриваюсь – моя палата, руки привязаны, капельница и вроде бы обоссался. Все хохочут. И.. кто это? Твою мать, это же моя мама. Делаю вид что не замечаю. Она заплакала. Душу ведь с малых лет вложила, холила, берегла. Не запрещала никогда ничего и на тебе – пожинай горький плод. А ведь приезжал когда, рассказывал, как живет, чем занимается, все рассказывал. Думала, умный парень у меня вырос, столько знает всего, книжки читает.

- Проснулся? Входит в палату толстая медсестра. Мама от испуга резко дернулась и посмотрела через плечо:

- Да, проснулся.

- Ну че, торчек, матери то в глаза не стыдно тебе смотреть? Елена Витальевна поставила поднос со шприцами, накрытый влажной марлей.

Я попытался ответить, но с горлом было что-то неладное. Получилось только закашляться.

- Они знаете, сейчас эти наркотики через интернет покупают. Объебошатся и ходят, смеются, как скоты дикнут. Милиция ничего сделать не может, препараты не внесены в списки наркотических веществ, вроде бы.

- Полиция, а не милиция, дура толстая! И давно уже. Кто-то крикнул и все засмеялись.

Приглядываюсь, лицо у толстой, как у отчима моего. А за маминой спиной в окне пейзаж тронулся, затрясло, слева тетка какая-то толкается, уперся животом в чей то рюкзак.

- Осторожно, двери закрываются. Знакомое с детства лицо, заговорило в духе лучших джазовых импровизаций. Слоги в унисон выкатились из его рта, упав на краешек экрана, открывая в слове недостающие буквы на черных клеточках.

- На барабане сектор «Аааааавтомобииииль»! Мои поздравления финалисту капитал шоу Поле Чудес! Прошу, дайте мне руку. Отчим помог мне подняться с кушетки, держа открытую бутылку пива в одной руке. И мы оказались у меня дома. Он обошел вокруг комнаты, сделав это неестественно и слишком театрально. Поднял со стола бутылку с дыркой, открутил пробку, поднес к носу и засмеялся. Быстро сгреб в кучу пустые флаконы из под «Гликодина» и упаковки «Тофф+». Бросил в какую-то сумку и сказал:

- Сынок, в твои годы я тоже баловался этой дрянью. И однажды в глюках

я Будду видел. Расскажу тебе щас.

Стою на коленях, слева от меня портрет Эйнштейна висит, а справа мой собственный. От обоих желтые лучи, прямо в голову мне направлены. Светло как днем, но никакого солнца нет. Огромный вечерний крокодил, оскалившись разделил его ломтями и заглотил не прожевывая.

Передо мной торчали те самые, выветренные руины, перекошенных недостроенных коттеджей. Архитектурные инвалиды прямо из моего детства. Прямо оттуда, где разводили технический спирт водопроводной водой. Где пьяные вповалку спали, перемазанные углем и бетонной пылью.

Я был в траве рядом с твоей мамой и наблюдал за огромной яркой бабочкой, величиной со сковороду жареных макарон. Она сидела на столбе из белого кирпича абсолютно неподвижно. Ее крылья постоянно переливались цветными, беспредельно кислыми узорами, симметричными как будто я таращился на нее через очень сложный калейдоскоп, подарок Тимоти Лири. Здоровенный грибной глюк.

Еще минута и она не шевелясь сменила форму, став чем-то другим. Еще и еще, она менялась каждую секунду, полностью заглатывая пространство вокруг нас. Пришел в себя, когда она была уже совсем рядом и могла говорить со мной. Твоя мать не слышала ее, когда в моем сознании за секунду пронеслась вся музыка, которой я еще не сыграл. В один момент рифмовались все известные этому миру слова и я осознал, насколько он мал и непостижим одновременно.

Когда мы начали говорить, она стала женщиной. Не могу различить ее внешности, но знаю - она прекрасна, будучи не совершенной в человеческом теле и в то же время очень красивая. Я спрашивал ее обо всем, что приходило мне в голову и она отвечала, смеясь ребенком, ее голос то обрывался, то отражался эхом во всех дворах этого города. Она рассказала о том, как Будда летает в безвремении, не имея своего тела. Как наслаждается потоками атмы, густой жизненной силы нашего бытия, струящейся в пространстве, не имеющем никаких пределов.

Твоя мать постоянно обрывала меня. Говоря что я подкатываю к очередной телке. Она просто ничего не слышала, отдалялась, приближалась. Ее сарказм становился все больше похожим на помехи сломанного телевизора, растворившегося в воздухе. Крыши домов, торчащие через дорогу, вспыхнули желтым заревом так ярко, что мне пришлось открыть глаза.Не сползая с дивана в приоткрыл окно увешанное ледяными спицами и понял, что говорил с Буддой, говорил с солнцем.

Тут отчим посмотрел мне прямо в глаза и я заметил что вместо зрачков у него блестят маленькие таблетки галоперидола:

- Вот видишь, сын. Я тоже все это проходил. Но не так, как ты – я всегда был чистым. А ты? Посмотри на себя, ты же в говне весь. Может тебе скорую вызвать, а? Вот нахуй, а? скажи мне сынок, нахуя мы с матерью всю свою жизнь надрывались. Чтобы потом все что мы вырастили, и тысячи рублей не стоило? Ты же всю печень себе сжег, почки, да и сердце твое, кто теперь купит? Гнида ты неблагодарная. Сергей Михайлович с рынка, полмиллиона за него поручил. Договор же подписан. Что же теперь будет, а? Отчим покачал головой и вышел в дверной проем. Тот час же заиграл яркий, напористый джаз.

5.

- Та-аня, ты злая…

Таня только хмыкает в ответ. И перебирает медицинские принадлежности.

- Таня, ну он же хороший.. Бедный, такой худой. Так его лихорадило сильно. Он, Таня, плакал во сне. И ему все время его мама виделась.

- опиздинительно прекрасен. Обоссался два раза и опять всю койку заблевал. Еще, сука, царапается, так и не уложишь сразу. Пока санитары прибежали, вон, всю кожу мне содрал.

Демонстрирует свежие царапины, щедро залитые зеленкой.

- ну он же в бреду…

- в Джигурду. Слушай, ты бы не зависала так, мать. Че те этот доходяга объебошенный? Смотри, вляпаешься во что не надо.

- ну, Та-аня! Ну причем здесь вляпаешься? Я же забочусь. Это моя работа. Это, Танечка, мой долг.

Таня цыкает, качает головой и бурча, произносит:

- знаем мы ваш долг. «даю честное слово куртизанки и клянусь славным городом Козельском».

- ой-ой. Танечка. Какие цитаты. Откуда бы?

- да все оттуда, вестимо. С тобой волей-неволей насмотришься. Ну ты прям действительно похожа. Одно лицо! И говоришь так же.

Складывает постельные принадлежности.

- отменно, как говорится, косишь.

- а я, Танечка, не кошу. Я такая от рождения. Просто моя сущность поделена пополам. Одна – она. А другая – я. Недаром ей так нравятся персонажи медицинских сестер. И у Киры Муратовой она играла дважды их. В первый раз – зачитывала свои монологи. А это, Танечка, не монологи, это вовсе даже мантры. Вот я пойду к этому несчастному и буду ему их читать. И ему станет лучше. Легче. Понимаешь? (вздыхает) а второй раз в «Трех историях». Ее звали Офа. И она говорила: «я не люблю мужчин. Я не люблю женщин. Я не люблю детей. Этой планете я поставила бы ноль».

Таня стоит перед зеркалом и, нахмурившись, с увлечением производит раскопки в дупле заднего зуба.

А та продолжает:

- а я тоже никого не люблю. Но я очень сочувствующая. Я, Танечка, эмпатична. Вот если тебя будет тошнить… то меня, к примеру, вырвет.

- ага, а если у меня несварение, то ты обосрешься, да?

И гогочет.

- ну Та-аня! Ну какая ты…!

- ну? Какая, какая?

- земная!

- ну, знаешь, нам одной такой небесной хватает.

Удостоверившись, что из недр зуба вытащено все, что можно и клада на дне нет, Таня вытерла руки о халат и по-шефски распорядилась:

- так, ну давай-ка, топай к своему хорошенькому, ему укол пора ставить. И, надеюсь, он опять облевался – вот уберешь разок, сра-азу охладеешь. И куда твоя чувствительность денется.

Эмпатичная. Хах!

Эмпатичная выскользнула за дверь, поправила аккуратную белую шапочку и крадучась (почему-то. Почему-то так она не любила сталкиваться с персоналом больницы по ночам) добралась до палаты.

Входит. Сонное сопение, протяжный храп. Сама себе:

- свет включать не буду. Не тревожить. Не тревожить.

Подошла к пункту назначения. Тихо:

- спит.

Присела рядом на корточки, стала гладить по волосам. Легко, чтобы не разбудить. И приговаривает шепотом:

- и не облевался. И все нормально. Хоро-оший.

Помолчала, рассматривая спящий профиль.

- я тебя, конечно, не вылечу. И никто тебя не вылечит. Ты же понимаешь, куда ты попал. И сердце твое все равно заберут, хоть ты все сделал для того, чтобы его себе оставить. Больное, измятое, посаженное. Но твое. Все равно отберут, все равно. Разберут тебя на органы, хороший мой. Тебе ничего не оставят. А я… ничего не сделаю. Не могу сделать. Нет прав.

Но я тебе обещаю вот, что. Я все тебе объясню. Я тебе расскажу про эти тайные ходы. И как отсюда выбраться. Но помогать не буду. Нельзя. Будет очень плохо, если поймают. Я буду только словами. Я покажу тебе на пальцах, опишу нужные двери. ты их найдешь и выберешься. И твое сердце останется с тобой.

Дальше будет вот, что (говорит уже, как войдя в транс, нараспев, пришаманивая нужные интонации): ты выберешься, ты проживешь недолго, тебе будет больно, будешь сильно болеть, к концу безостановочная рвота – отторжение ментальности, тебя будет рвать твоими внутренними органами: сначала легкие, потом селезенка, потом почки – одна, другая, затем – печень, потом сердце и последним выйдет мозг. А потом ты умрешь.

Но прежде. Будет пик открытий, взрыв из новых горизонтов, открывающихся сразу. И ты будешь задыхаться от счастья и радоваться тому, что тебе открывается. И в тот момент, когда ты будешь готов протянуть руку и поймать целую стаю Фениксов в свой кулак – погибнешь.

Дальше. Дальше я тоже тебя встречу. Тебя приведут сюда же. Это будет третий круг. Сейчас второй ты проходишь. Поэтому сносно, но так странно. А на третьем будет сложнее. Я расскажу тебе, как оттуда выйти. Если ты меня услышишь, выслушаешь и послушаешься, то ты найдешь выход. И выберешься. Затем тебя будет рвать на куски и будут дикие по силе впечатлений открытия. Сильнее предыдущих. Потом ты умрешь. Четвертый круг.

И так семь раз. Если не застрянешь ни в одном.

Пригибается ниже и почти умаляющее:

- не застрева-ай, не застрева-ай.

Пациент завозился во сне, нахмурился, замычал. Перевернулся на другую сторону.

- я будить тебя не буду. Я поставлю тебе укол во сне. А когда проснешься, ты вспоминай, вспоминай, убеждай себя, что это не приснилось.

Разбивает ампулу, набирает вещества в шприц, выпускает воздух со струйкой жидкости и присаживается на кровать. Берет руку аккуратно, закатывает рукав, ставит укол и продолжает:

- вспомнишь все, вспомнишь, придешь ко мне, в сестринскую. Смотри, чтобы не было Тани. А то будет, как вчера. Не приходи, когда все. Приходи, когда я только.

Придешь, я тебе все расскажу.

Ты уже был здесь, я тебе уже показывала выход. Ты вышел.

Все забыл. Надо во второй раз.

Проснешься, вспомнишь и придешь.

Здесь не вылечат.

Прикасается напоследок, кладет ладонь между лопаток ему.

- вот. все запомнишь. Пока.

Выходит из палаты.

В темноте раздается:

- Ебануться. Совсем баба тронулась.

Идет по коридору перебежками. Позади голос:

- э-эй, красотуля!

Цыкает с досады. Надевает улыбку, оборачивается:

- Толечка, дежуришь?

- ну так да. Че, как ты?

- я замечательно. Я очень хорошо. Я спешу.

- ну ты всегда спешишь.

- всегда-всегда. Пока-а!

И почти бегом помчалась в сестринскую. Толечка смотрел-смотрел вдогонку, вздыхал-вхдыхал, почесал репу да и пошел в сортир.

Утро.

- та-ань! Ну ты все, ты попила чай? Таня, ты попила?

И почти отнимает у Тани кружку.

- эээ, ну куда! Ты че? Ничего я не попила. У меня еще полчаса есть.

- да?.. ну, хорошо.

Встает с табурета. Ходит туда-сюда по комнате.

- таня, а ты знаешь, сегодня в столовой к завтраку компот из груш!

- фууууу. Вот блевотина.

- как?.. я думала, ты любишь.

Таня шумно отхлебнула чай.

- я-то? Да я обожралась этих груш вареных в прошлом году, так меня два дня потом ерепенило. Всю душу выблевала. Гадость.

- а зачем же ты, Танечка, их столько ела?

- хотела и ела. А че?

- да нет. Ни «че».

Присаживается опять на табурет. Барабанит пальцами по столу.

- таня, а когда у тебя обход? Через полчаса, да?

- да. А у тебя нет?

- мФ. И у меня.

Потом вдруг как вскочит со своего табурета.

- ой! Я же курить! Курить пойду! До обхода.

- ты что, опять начала, что ли?

Та, уже выбегая за дверь:

- дадада. Начала, начала, Танюша, еще как!

В коридоре сразу же налетает на давешнего Толечку.

- ой! Как хорошо! Толечка, а есть у тебя сигареты?

Толя только тупо смотрит.

- ну, ну! Ну, сигареты! Ну, курят их вот так (показывает, как именно). Есть??

Толя:

- е-есть.

- ну так давай! Дай мне.. дай мне три сигареты!

- а тебе зачем?

Та аж зарычала.

- да давай же! Курить, конечно, ну зачем еще-то??

Толечка полез в карман свой бегемотьей рукой. Вытащил пачку, выудил из нее три сигареты.

- огня надо?

Хватая сигареты и тут же убегая:

- нет, я найду, спаси-ибо!

Прибежала в курилку. Пара пациентов, один врач.

Врач:

- о. а ты чего тут?

- я? Вот! (помахивает сигаретой перед носом)

- ты ж не куришь!

- нет. Я очень курю. Прямо вот.. давайте, прикурим мне и вот.. и задымлю.

Врач, недоверчиво поглядывая, но все же протягивая зажигалку:

- слушай, а по-моему, тебя рвет от никотина-то, не? Или не рвет? Или не тебя?

Но тут врача позвали из коридора, он сигарету быстро затушил и разговор не состоялся.

А медсестричка, оглядываясь на пациентов-куряг:

- а скажите, пожалуйста, вы здесь когда стояли, не видели ли такого.. м…

И путаясь в словах, пытаясь подобрать самые правильные, принялась описывать своего подопечного. Пациенты хмурились, внимательно слушали и качали головами – нет, мол, не видели.

- да?.. не приходил, значит… ну хорошо.

Смотрит на время. До начала обхода – 20 минут. Вслух произносит:

- 20 минут.

Начинает кашлять от сигаретного дыма. Долго кашляет, потом рывком отбегает и за углом сгибается пополам – приступ рвоты. Отблевалась, возвращается на пост. Смотрит на часы. Резюмирует:

- 10 минут.

Достает пудреницу из кармана и платочек, глядя в зеркальце, вытирает остатки рвоты с лица.

6. Джаз все еще играл. Сон кончился, пришло утро. Будильником было очень яркое ощущение – с внутренней стороны левого локтя неприятно отрывается пластырь. Игла быстро выходит из вены, в то же место, пластырем крепят ком ваты.

Глаза открывать не стал. С похмелья же как обычно, проснулся и все сразу понял – а глаза открыл, тут же становится плохо. Слышу, как на тумбочку ставят железную миску. Наверное, там суп, а может и каша. Вспомнил про Янтра-Шамбалу, ночной бред охуевшей медсестры и сон про отчима, говорившего с Гаутамой. В голову, поверх существующей, полезли разные, другие концепции о том, как же все на самом деле было. О фенэтиламинах, которые так хорошо знал, исследовал и полюбил Саша Шульгин. Еще раз обдумал свои индивидуальные эксперименты с йодофенэтиламином. Очень интересным сейчас представляется вопрос – заснув в палате с сифилитиками, где я проснусь? Там же, или в палате наркодиспансера. Открыть глаза стало интереснее. Открываю.

Душно. Все прокурено, утро, сквозь шторы просвечивает солнце, чувак рубится в приставку. Джаз действительно играет. Узнаю его, он меня:

- О, Леша очухался.

- Че было? Говорю, а слова как будто вишневые, какие-то очень противные получились.

- Да пиздец, думали скорую раза три вызвать. Но че-то зассали все, Ксюха очень волновалась что ее загребут за организацию наркопритона.

- Вчера… А, о бля. Вчера ли? Мысли тоже вишневые, какими-то фрагментами выпрыгивали из носа, рта, из глаз. Руки резиновые и очень холодные.

- В общем чувак, позавчера мы дэкс отбивали. А потом пиздец какой-то произошел. Дима засмеялся.

Тут я разом многое вспомнил. Как купили на четверых марку бромодрагонфлая, что отбили с чуваком по восемь гликов.

- О, пиздец. Кто придумал смиксовать доб с сиропом?

- Ты придумал, только кроме тебя никто не миксовал. Саша хотел, но вовремя передумал. Ты еще орал, что если водки не выпьешь – тебе ноги отрежут.

- Че-то мне жестко.

- А то. Мы вчера тебя два раза диазепамом ставили, что бы ты башку себе не разбил. А Лена кстати маленькое кино про тебя сняла – увидишь охуеешь.

- Как встать то? А? И чо, где все?

- Все вчера еще свалили, когда сироп отпустил. На кухне Лена с подругой своей, не помню как ее, в комнете спит Саша и …

- А ты че пацан, ты нанюханный что-ли?

- Да, у Лены еще два грамма скорости было. Они там как раз на кухне упарываются.

- Дима, Дима, Дима! Надо встать, а я не могу. Если десны взбодрить, думаю, будет лучше.

- Охуеть чувак. Не сдохнешь? Дмитрий поднялся и достал с телевизора коробку от диска. На ней в ряд были расчерчены три жирные дороги.

- Думаю в самый раз. А по синьке че осталось?

Да, как раз пол бутылки водки, которую ты пил. Он подошел ближе и я разглядел картинку под полосками порошка – Tekken 6.

- Охуительная тема, да? Теккен.

- Слушай, может тебя поставить? У меня куча баянов осталась, Рита сибири так и не вымутила, все спидами упарывались.

- Давай, только не много тогда, чтобы не отъехать. Колпака полтора, да?

- Ну да, щас.

Амфетамин по вене, цепляет круче чем все остальное. Очень быстро, дыхание замирает, сердце разгоняется как моторная лодка, по волнам чистейшего кайфа. Закрываешь глаза и пытаешься сохранить каждую секунду прикосновения к богу. Минут пятнадцать нахватывает так, что хочется кричать об этом, делиться с бижними. Позвонить маме и наконец сказать: Мам! Ты не пробовала амф внутривенно? Нет? Так вот, обязательно попробуй, это реально лучше, чем все то, что ты испытала прежде – это нирвана…

Когда приход начал спадать и на смену пришла знакомая порошковая движуха, я поймал себя на том, что уже почти встал, что от меня ужасно воняет потом и в голове невыносимо поэтическое настроение. Весь этот лютый бред, что держал меня до сего момента, отвалился и даже принял попытку стать упорядоченным.

- Ну как? Чувак опять рубился в приставку.

- Круто чувак. Надо поссать.

Мотало очень сильно, хотя в дверные проемы попадать было легко. Не смотря на все свойства амфетамина, сильно хотелось есть. А когда моча начала ужасающе греметь о стенки унитаза, я въехал в то, что этот звук сейчас, неадекватно воспринимается моим рассудком. Он прекрасно сочитался с морфировавшими обоями и капельками конденсата на сливном бачке.

- А феники же, они с амфом, родственники. Замещенные амфетамины, точно. На последнем слове, я явно повысил голос, обращаясь к трубе вдоль стены. Драгонфлай двое суток же должен переть. Значит все еще прет.

Зашел на кухню, а там двое трещат без умолку, на перебой рассказывают.Зашел, пока тащил со стола сигарету, уронил кружку с остатками чая. Параллельно выслушивая разные, восторженные слова. Вопросы о самочувствии, что-то еще. Руки колбасило как в припадке и сел на стул - почти промахнувшись.

- Я короче не знаю, был походу полный пиздец. Очень пережестил я. Рассказал им, что в теле у меня, нечто похожее на джакузи. Рискованный укол, оказался очень кстати сейчас, но когда отпустит, чувствую будет нечто пограничное, между одной ногой и могилой. Рассказал как показалось, когда еще только дэкс позавчера накрыл, привиделась:

- Помнишь, Лен у тебя кошка дома персидская.

- Ну, Черри.

- Так вот, эта Черри, сожрала со стола маленького кальмара. И ее тут же вырвало, прямо на стол. А ты Лена, взяла и этой блевотиной, своей дочке на лбу ягодку нарисовала.

- Бля, да ладно. У меня же нет дочки.

- Ну неважно, тогда она была. Я не мог врубиться, придумал это, или оно на самом деле сейчас происходит.

- Пиздец. Лена потушила бычок и я заметил что она давно не спала. Видимо с самого начала.

- А потом я видимо решил добом всю эту диссоциацию разукрасить. Он же раскачивается часа четыре. Я реально подумал что в больницу попал, а потом доб сработал и как бы ахуй, кома.

- Провал?

- Ну да, хотя маму видел, папу и еще там много всего было. Вообще это эксперимент же был, который превратился жестокую упорку и сужение ума. Короче так не надо больше делать.

- А как дочка моя выглядела?

- Во, как раз любопытно очень, хотел тебе рассказать. Помнишь, позапрошлым летом, я ездил в Нижний?

- К телочке какой-то?

- Да, да. Как раз эта тема. У нее дочка была, ну такая мелкая еще. Очень кстати милая. Вот она и была. Я не мог понять, как это так.

- А кстати, как там эта женщина из Нижнего? У вас там что-то не заладилось, да?

- Я тогда полюбил же сильно. Оно со мной редко бывает. У меня ремиссия была наркотическая. Я почти перестал упарываться и ко мне в течении года, постепенно вернулись простые радости.

- То есть, если я нюхать не буду, мне год потом ждать?

- Тебе Лена, пол жизни ждать придется. Ну короче, я много пил тогда и случайно мы встретились. Это было такое месиво веселых картинок, две недели подряд – бухло, похмелье, бухло, похмелье. А когда ехал обратно в плацкартном вагоне в Питер, понял что теряю нечто важно, что вот они, забытые и настоящие. Чувства, ощущения, любовь, радость.

Потом я валялся месяц в больничке, отъелся на несколько килограмм и снова поехал к ней. У меня там день рождения был, помню нашли утопленника в карьере, веселились, танцевали вокруг него в воде. Она умела делать очень крутой салат и окрошку. Было невыносимо жарко, постоянно хотелось друг друга. Приходилось шифровать эти акты от ребенка и мы трахались стоя на кухне, пока мелкая играла. В ванной, где угодно и постоянно приходилось прерываться, делая вид, что происходит какая-то другая хрень. В этот раз я не пил, как в прошлый. После больницы не особо хотелось. И…

- Так а почему вы расстались?

- Это странная тема. В общем все началось резко и сильно, как и кончилось. Это же по настоящему было, а когда по настоящему, все очень непредсказуемо. Просто это случилось, ни я, не она об этом друг другу не сказали и очень надеюсь, что она все поняла и пережила так же как я.

- А щас? Часто вспоминаешь?

- Да, бывает. Очень хорошие воспоминания.

В этот момент я смотрел на Лену и ее подругу, понимая, что происходящее - это галлюцинации вперемежку с жизнью. Посмотрел в телефоне, какое сегодня число, день, сколько время. Время было раннее и день, кажется только начинался.

Дата добавления: 2015-09-30