В тот же миг к его груди были приставлены два пистолета.
Женевьева повернулась на шум и онемела, увидев Мориса.
— Сударь, — холодно сказал молодой республиканец тому, кто держал его жизнь под двойным прицелом своего оружия, — сударь, вы шевалье де Мезон-Руж?
— А если и так? — ответил шевалье.
— О, если это так, то я знаю, что вы человек мужественный, а стало быть, спокойный, потому хотел бы сказать вам два слова.
— Говорите, — согласился шевалье, не убирая пистолетов.
— Вы можете меня убить, но вы не убьете меня прежде, чем я закричу; вернее, я не умру, не закричав. А услышав крик, множество людей, окруживших этот дом, обратят его в пепел за десять минут. Так что опустите ваши пистолеты и послушайте, что я сейчас скажу этой даме.
— Женевьеве? — спросил шевалье.
— Мне? — прошептала молодая женщина.
— Да, вам.
Женевьева, став бледнее статуи, схватила Мориса за руку, но молодой человек оттолкнул ее.
— Вы сами знаете, в чем вы меня заверяли, сударыня, — с глубоким презрением произнес он. — Теперь я вижу, что вы говорили правду. Вы действительно не любите господина Морана.
— Морис, выслушайте меня! — воскликнула Женевьева.
— Мне нечего слушать, сударыня, — ответил Морис. — Вы обманули меня. Вы одним ударом разрубили все нити, скреплявшие мое сердце с вашим. Вы мне говорили, что не любите господина Морана, но вы мне не сказали, что любите другого.
— Сударь, — сказал шевалье, — что вы там говорите о Моране, или, вернее, о каком Моране вы говорите?
— О химике Моране.
— Химик Моран перед вами. Химик Моран и шевалье де Мезон-Руж — одно и то же лицо.
И протянув руку к столу, он мгновенно надел лежавший там черный парик, так долго делавший его неузнаваемым для глаз молодого республиканца.
— Ах так, — с еще большим презрением произнес Морис, — теперь я понимаю, вы любите не Морана, потому что Морана не существует; но обман, даже самый ловкий, не становится от этого менее отвратительным.
Шевалье сделал угрожающий жест.
— Сударь, — продолжал Морис, — соблаговолите оставить меня на минутку с госпожой Диксмер. Впрочем, можете присутствовать при беседе, если хотите; она будет недолгой. Женевьева подала Мезон-Ружу знак набраться терпения.
— Итак, — продолжал Морис, — итак, вы, Женевьева, сделали из меня посмешище для моих друзей! Они будут чувствовать омерзение ко мне! Вы заставили меня слепо служить всем вашим заговорам; вы извлекали из меня пользу, как из какого-нибудь инструмента. Послушайте: это бесчестно! Но вы будете за это наказаны, сударыня. Сейчас этот господин убьет меня на ваших глазах! Но не пройдет и пяти минут, как он тоже упадет у ваших ног, а если выживет, то только для того, чтобы лишиться головы на эшафоте.
— Он умрет? — воскликнула Женевьева, — его лишат головы на эшафоте? Но вы, Морис, не знаете, что это мой покровитель, покровитель моей семьи, я отдам жизнь за него. Если он умрет, умру и я. Если вы — моя любовь, то он — моя вера!
— Ах, — сказал Морис, — вы, может быть, станете по-прежнему говорить о своей любви ко мне? И правда, женщины слишком слабы и трусливы.
Потом, обернувшись, обратился к молодому роялисту:
— Что же, сударь, вам нужно убить меня или умереть.
— Почему?
— Потому что, если вы меня не убьете, я вас арестую. И Морис протянул руку, чтобы схватить его за ворот.
— Я не стану отвоевывать у вас свою жизнь, — ответил шевалье де Мезон-Руж, — берите!
И он бросил пистолеты на кресло.
— Почему же вы не будете драться со мной за свою жизнь?
— Потому что моя жизнь не стоит тех душевных мук, которые будут меня терзать, если я убью порядочного человека. И особенно… особенно потому, что Женевьева любит вас.
— О! — воскликнула молодая женщина, заламывая руки. — Как вы добры, великодушны, преданны и благородны, Арман!
Морис смотрел на них почти остолбенев от изумления.
— Итак, — сказал шевалье, — я возвращаюсь в свою комнату; даю вам слово чести не для того чтобы сбежать, а чтобы спрятать один портрет.
Морис быстро взглянул на портрет Женевьевы. Тот был на своем обычном месте.
Мезон-Руж либо угадал мысль Мориса, либо захотел довести свое великодушие до предела.
— Да, — сказал он, — я знаю, что вы республиканец. Но я знаю также, что у вас чистое и преданное сердце. Я доверяюсь вам до конца: смотрите!
И он вынул спрятанную на груди миниатюру: это был портрет королевы.
Морис уронил голову на руки.
— Жду ваших распоряжений, сударь, — сказал Мезон-Руж. — Если вы хотите меня арестовать, то, когда мне настанет момент отдаться в ваши руки, постучите в эту дверь. С тех пор как моя жизнь не поддерживается больше надеждой на спасение королевы, я не дорожу ею.
И шевалье вышел. Морис не сделал ни одного движения, чтобы задержать его.
Едва Мезон-Руж покинул комнату, Женевьева бросилась к ногам молодого человека.
— Простите, Морис, простите за все зло, что я вам причинила. Простите мои обманы. Простите во имя моих слез и страданий, потому что, клянусь вам, я много плакала, много страдала. Мой муж уехал сегодня утром; я не знаю, куда он отправился, может быть, я больше никогда его не увижу. Теперь у меня остался единственный друг, даже не друг, а брат, и вы хотите его убить. Простите Морис! Простите!
Морис поднял молодую женщину.
— Что вы хотите? — сказал он. — Такова судьба; сейчас все ставят свою жизнь на карту. Шевалье де Мезон-Руж играл, как и другие, но проиграл. Настало время платить.
— То есть, умереть, если я правильно поняла?
— Да.
— Он должен умереть! И это мне говорите вы!
— Не я, Женевьева, а судьба.
— Судьба еще не сказала своего последнего слова в этом деле, поскольку вы можете спасти его, именно вы.
— Ценой своего слова, а следовательно, и своей чести? Я понимаю вас, Женевьева.
— Закройте глаза, Морис; вот все, о чем я прошу вас, и я обещаю вам, что моя признательность будет такой, на какую только может пойти женщина.
— Я напрасно буду закрывать глаза, сударыня. Есть пароль; не зная его, никто отсюда не сможет выйти, потому что, повторяю, дом окружен.
— И вы знаете его?
— Конечно, знаю.
— Морис!
— Что?
— Друг мой, мой дорогой Морис, скажите мне пароль, мне необходимо его знать.
— Женевьева, — воскликнул Морис, — Женевьева! Но кто вы мне, чтобы сказать: «Морис, ради моей любви к тебе лишись слова, чести, измени своему делу, отрекись от своих взглядов»? Что вы предлагаете мне, Женевьева, взамен всего этого, вы, которая так меня искушает?
— О Морис! Спасите его, сначала спасите его, а потом требуйте мою жизнь.
— Женевьева, — мрачно ответил Морис, — послушайте: я стаю одной ногой на дороге бесчестья. Чтобы окончательно встать на эту дорогу, у меня должен быть, по крайней мере, веский довод против самого себя. Женевьева, поклянитесь, что не любите шевалье де Мезон-Ружа…
— Я люблю шевалье де Мезон-Ружа как сестра, как друг, и никак иначе, клянусь вам!
— Женевьева, вы любите меня?
— Морис, я люблю вас, это правда, как и то, что Бог меня слышит.
— Если я сделаю то, о чем вы меня просите, покинете вы родных, друзей, родину, чтобы бежать с предателем?
— Морис! Морис!
— Она колеблется… О, она колеблется! И Морис в презрении отпрянул. Женевьева опиралась на его руку, и, лишившись опоры, упала на колени.
— Морис, — сказала она, откинувшись назад и заламывая руки, — все, что только захочешь, клянусь тебе! Приказывай, я повинуюсь!
— Ты будешь моей, Женевьева?
— Как только ты потребуешь.
— Клянись Христом. Женевьева протянула руки.
— Боже мой! — произнесла она. — Ты простил прелюбодейку, ты, надеюсь, простишь и меня.
Крупные слезы покатились по ее щекам и упали на длинные разметавшиеся волосы, струящиеся по груди.
— О, не клянитесь так, — воскликнул Морис, — или я не приму вашей клятвы!
— Боже мой, — прошептала она, — я клянусь посвятить свою жизнь Морису, умереть вместе с ним и, если будет нужно, умереть ради него, если он спасет моего защитника, моего брата, шевалье де Мезон-Ружа.
— Хорошо, он будет спасен, — сказал Морис. Он подошел к комнате шевалье.
— Сударь, переоденьтесь в костюм кожевенника Морана. Я возвращаю вам ваше слово, вы свободны. И вы тоже, сударыня, — обратился он к Женевьеве. — Пароль: «Гвоздика и подземный ход».
И словно страшась остаться в этой комнате, где он произнес слова, превратившие его в предателя, Морис открыл окно и выпрыгнул в сад.
. ОБЫСК
Морис снова занял свой пост в саду напротив окна Женевьевы; только на этот раз оно было темным: молодая женщина ушла в комнату шевалье де Мезон-Ружа.
Морис вовремя покинул дом, потому что едва он дошел до угла оранжереи, как ворота в сад открылись и в сопровождении Лорена с пятью-шестью гвардейцами появился человек в сером.
— Ну что? — поинтересовался Лорен.
— Как видите, — ответил Морис, — я на посту.
— Никто не пытался нарушить запрет? — спросил Лорен.
— Никто, — сказал Морис, который был счастлив, что ему не пришлось солгать, отвечая на столь удачно заданный вопрос. — А что делали вы?
— А мы убедились, что шевалье де Мезон-Руж вошел в этот дом час назад и с тех пор из него не выходил, — ответил представитель полиции.
— И вы знаете его комнату? — спросил Лорен.
— Его комната отделена от комнат гражданки Диксмер лишь коридором.
— Ах так! — произнес Лорен.
— Черт побери, их и не нужно было разъединять. Кажется, этот шевалье де Мезон-Руж из тех, кто своего не упустит.
Кровь бросилась Морису в голову. Он закрыл глаза; в мозгу его металась тысяча молний.
— Ну, а… как же гражданин Диксмер, что он думал об этом? — спросил Лорен.
— Он считал, что для него это большая честь.
— Ну, так что? — сдавленным голосом проговорил Морис. — Что мы решим?
— Сейчас мы, — сказал человек в сером, — возьмем шевалье в его же комнате, а может быть, и в постели.
— Значит, он ни о чем не догадывается?
— Абсолютно ни о чем.
— Известен план этого участка? — спросил Лорен.
— У нас очень точный план, — отозвался человек в сером. — В углу сада — павильон, вон там. Поднявшись на четыре ступеньки, — видно вам их отсюда? — окажемся на площадке. Направо дверь в комнату гражданки Диксмер; вот, несомненно, ее окно. Напротив окна, в глубине комнаты, еще одна дверь, ведущая в коридор. А в этом коридоре дверь в комнату изменника.
— Отлично! Вот что значит тщательная топография! — сказал Лорен. — Имея такой план, можно идти с завязанными глазами увереннее, чем с открытыми. Пойдем же.
— Соседние улицы под надежной охраной? — спросил Морис с интересом, который все присутствующие, естественно, расценили как опасение за то, чтобы шевалье не сбежал.
— Улицы, проходы, перекрестки — все! — ответил представитель полиции. — Ручаюсь, даже мышь не проскользнет, если не знает пароля.
Морис вздрогнул. Было предпринято столько мер, что он стал бояться, как бы совершенная им измена не стала бесполезной для его счастья.
— Итак, — сказал человек в сером, — сколько вам нужно людей, чтобы арестовать шевалье?
— Сколько человек? — переспросил Лорен. — Надеюсь, будет достаточно меня и Мориса; не так ли, Морис?
— Да, — пробормотал тот, — конечно, нас будет достаточно.
— Послушайте, — продолжал представитель полиции, — только без лишнего хвастовства: вы сможете его взять?
— Черт побери! Возьмем ли мы его? — воскликнул Лорен. — Ну, конечно же! Не правда ли, Морис, ведь нужно, чтобы его взяли мы?
Лорен сделал ударение на последнем слове. Он уже говорил Морису, что над ними начало витать подозрение и что надо не дать ему времени развиться — а в ту эпоху подозрения крепли очень быстро. Короче, Лорен понимал, что усомниться в патриотизме людей, сумевших вдвоем схватить шевалье де Мезон-Ружа, никто не посмел бы.
— Хорошо, — заключил человек в сером, — если вы действительно за это беретесь, то трое будут лучше двоих, а четверо лучше троих. Ведь шевалье даже спит со шпагой под подушкой, а на ночном столике у него всегда лежит пара пистолетов.
— Черт побери! — взорвался гренадер из отряда Лорена. — Давайте войдем все вместе, зачем кого-то выделять? Если он сдастся — отправим его в запас для гильотины, если окажет сопротивление — изрубим его.
— Отлично сказано, — заметил Лорен. — Вперед! Войдем через окно или через дверь?
— Через дверь, — сказал человек в сером. — Может, в ней случайно остался ключ. Если же мы полезем в окно, то придется разбить стекло, а это наделает шуму.
— Ладно, войдем через дверь, — решил Лорен. — Лишь бы войти, а как — не важно. Итак, Морис, сабли наголо!
Морис машинально вытащил саблю из ножен.
И небольшой отряд направился к павильону. Как и говорил человек в сером, они поднялись по ступенькам подъезда и оказались на площадке, затем в прихожей.
— Ага! — радостно воскликнул Лорен. — Ключ в двери! И действительно, в темноте, ощупывая дверь рукой, он почувствовал кончиками пальцев металлический холод ключа.
— Ну, открывай же, гражданин лейтенант, — сказал представитель полиции. Лорен осторожно повернул ключ в замке — дверь открылась.
Морис вытер рукой влажный от пота лоб.
— Ну вот мы и на месте, — произнес Лорен.
— Не совсем, — возразил человек в сером. — Если наши топографические сведения точны, то мы сейчас находимся в комнатах гражданки Диксмер.
— Можно в этом убедиться, — сказал Лорен. — Давайте зажжем свечи. В камине еще тлеют угли.
— Зажжем факелы, — решил человек в сером. — Они не гаснут так быстро, как свечи.
Он взял у одного из гренадеров два факела и зажег их от угасавшего огня камина. Один из них он протянул Морису, другой — Лорену.
— Видите, — сказал он, — я не ошибся: эта дверь ведет в спальню гражданки Диксмер, выходящую в коридор.
— Вперед! В коридор! — воскликнул Лорен.
Распахнулась находившаяся в глубине дверь, также незапертая, и они оказались у комнаты шевалье. Раз двадцать Морис раньше видел эту дверь, но ему никогда не приходило в голову спросить, что за ней находится: для него весь мир был сосредоточен в той комнате, где его принимала Женевьева.
— О! — прошептал Лорен. — Здесь уже другое дело: ключа нет и дверь заперта.
— Но, — с трудом проговорил Морис, — вы уверены, что это здесь?
— Если план верен, то его комната должна находиться именно здесь, — сказал представитель полиции. — Впрочем, сейчас увидим. Гренадеры, ломайте дверь. А вы, граждане, приготовьтесь: как только выломают дверь, врывайтесь в комнату.
Четыре гвардейца, выбранные человеком в сером, подняли приклады своих ружей и по его знаку разом ударили: дверь разлетелась в щепки.
— Сдавайся или ты мертв! — крикнул Лорен, бросаясь в комнату.
Никто не ответил: полог кровати был задернут.
— Кровать! Следите за кроватью! — приказал человек в сером. — Целься! При первом же движении занавесок — огонь!
— Подождите, — сказал Морис, — я отдерну полог.
В надежде, что Мезон-Руж спрятался за занавесками и первый удар кинжала или первый выстрел достанется ему, Морис кинулся к пологу, и тот с жалобным звуком скользнул по железному пруту.
Кровать была пуста.
— Черт возьми! — удивился Лорен. — Никого!
— Он сбежал, — пробормотал Морис.
— Но это невозможно, граждане! Невозможно! — закричал человек в сером. — Я вам говорю: видели, как он вошел сюда час назад, но никто не видел, чтобы он выходил; да и все выходы перекрыты.
Лорен распахнул дверцы чуланов и шкафов, осмотрел все места, даже те, где человеку физически невозможно было спрятаться.
— Однако же никого нет! Вы прекрасно видите, никого!
— Никого! — с волнением, которое можно было легко понять, повторил Морис. — Действительно, вы видите, здесь никого нет!
— А комнаты гражданки Диксмер? — предположил представитель полиции. — Может быть, он там?
— О! — произнес Морис. — Комнату женщины нужно уважать.
— Конечно, — ответил на это Лорен, — мы с почтением отнесемся и к комнате гражданки Диксмер, и к ней самой, но мы ее осмотрим.
— Гражданку Диксмер? — спросил один из гренадеров, довольный тем, что можно двусмысленно пошутить.
— Нет, — ответил Лорен, — только комнату.
— Тогда, — сказал Морис, — позвольте, я войду первым.
— Иди, — согласился Лорен, — ты начальник: по месту и почет.
Двоих оставили охранять эту комнату. Все направились туда, где зажигали факелы.
Морис подошел к двери, ведущей в спальню Женевьевы.
Впервые он был у этой двери.
Сердце его бешено колотилось.
Ключ оказался на месте. Морис потянулся к нему, но заколебался.
— Ну что же ты, — сказал Лорен, — открывай!
— А если гражданка Диксмер уже спит? — ответил Морис.
— Мы только посмотрим ее кровать, заглянем под кровать, в камин и в шкафы, — ответил Лорен, — после чего, если там никого, кроме нее, нет, мы пожелаем ей доброй ночи.
— Ну нет, — произнес человек в сером, — мы ее арестуем. Гражданка Женевьева Диксмер — аристократка. Ее признали сообщницей девицы Тизон и шевалье де Мезон-Ружа.
— Тогда открывай сам, — ответил Морис, выпуская ключ, — я не арестовываю женщин.
Представитель полиции покосился на Мориса, а гренадеры стали между собой перешептываться.
— О, вы шепчетесь? — переспросил Лорен. — Шептаться надо, когда вы вдвоем; а я того же мнения, что и Морис.
И он сделал шаг назад.
Человек в сером схватил ключ, быстро повернул его, и дверь поддалась. Солдаты устремились в комнату.
На маленьком столике горели две свечи, но спальня Женевьевы, как и комната шевалье де Мезон-Ружа, была пуста.
— Пусто! — воскликнул представитель полиции.
— Пусто! — повторил, бледнея, Морис. — Где же она? Лорен с удивлением посмотрел на Мориса.
— Поищем, — сказал человек в сером и в сопровождении гвардейцев принялся обыскивать дом от подвалов до мастерских.
Как только они удалились, Морис, с нетерпением наблюдавший за ними, бросился в спальню, вновь открывая все шкафы и шепча с тревогой:
— Женевьева, Женевьева!
Но Женевьева не отвечала: комната действительно была пуста.
Тогда Морис в свою очередь стал исступленно обыскивать дом. Оранжереи, сараи, службы — он осмотрел все, но безрезультатно.
В это время послышался шум, и к дверям подошел отряд вооруженных людей. Обменявшись паролем с часовым, они заполнили сад и дом. Во главе этого подкрепления красовался закопченный султан Сантера.
— Ну? — спросил он Лорена. — Где заговорщик?
— Как где заговорщик?
— Да. Я вас спрашиваю, что вы с ним сделали?
— Я тоже мог бы спросить вас об этом: ваш отряд, если он хорошо охранял выходы, должен был арестовать его, потому что Мезон-Ружа в доме, когда мы пришли, уже не было.
— Что вы такое говорите? — закричал разъяренный генерал. — Значит, вы его упустили?
— Мы не могли его упустить, потому что не видели его.
— Тогда я вообще ничего не понимаю, — сказал Сантер.
— В чем?
— В том, что мне сказал ваш посланец.
— А разве мы к вам кого-нибудь посылали?
— Конечно. Это был человек в коричневом, черноволосый, в зеленых очках. Он пришел предупредить нас от вашего имени, что вы собираетесь схватить Мезон-Ружа, но он защищается как лев. Поэтому я поспешил к вам на помощь.
— Человек в коричневом, с черными волосами и в зеленых очках? — повторил Лорен.
— Именно так; он еще держал под руку женщину.
— Молодую и красивую? — воскликнул Морис, бросаясь к генералу.
— Да, молодую и красивую.
— Это был он и гражданка Диксмер.
— Кто он?
— Мезон-Руж… О я, презренный, почему я не убил их обоих?
— Ну-ну, гражданин Ленде, — произнес Сантер, — их схватят.
— Но какого черта вы их пропустили? — спросил Лорен.
— Черт побери! — отвечал Сантер. — Я их пропустил, потому что они знали пароль.
— Они знали пароль! — воскликнул Лорен. — Выходит, среди нас находится предатель?
— Нет, нет, гражданин Лорен, — заверил его Сантер, — мы вас знаем, и нам хорошо известно, что среди вас предателей нет.
Лорен осмотрелся, будто искал предателя, которого он опасался.
Он увидел мрачное лицо и нерешительный взгляд Мориса.
— О! Что бы это значило? — прошептал он.
— Этот человек не мог уйти далеко, — заметил Сантер. — Мы обыщем всю округу. А может быть, он уже наткнулся на какой-нибудь патруль, оказавшийся проворнее нас и не давший себя провести.
— Да, да, будем искать, — сказал Лорен.
И он схватил за руку Мориса, а затем, под предлогом поисков, увел его из сада.
— Да, будем искать, — согласились гвардейцы, — но перед этим…
Один из них кинул факел под сарай, набитый хворостом и сухими растениями.
— Пойдем, — говорил Лорен, — пойдем.
Морис не оказал ни малейшего сопротивления. Он шел за Лореном, будто ребенок. Не обменявшись ни словом, они дошли до моста. У моста они остановились. Морис обернулся.
Небо над предместьем стало красным, и было видно, как над домами взлетают тысячи искр.
. КЛЯТВА ВЕРНОСТИ
Вздрогнув, Морис протянул руку в сторону Старой улицы Сен-Жак.
— Огонь! — произнес он. — Огонь!
— Да, огонь, — сказал Лорен, — ну и что?
— О Боже мой! Боже мой! А если она вернулась?
— Кто?
— Женевьева.
— Женевьева — это госпожа Диксмер, не так ли?
— Да, она.
— Думаю, что ты можешь этого не бояться. Она не вернется, не для того она уходила.
— Лорен, я должен найти ее, мне нужно отомстить за себя.
— О! — воскликнул Лорен. —
Любовь — тиран и смертным и богам;
Несут ей на алтарь не только фимиам.
— Ты мне поможешь найти ее, правда, Лорен?
— Черт возьми, это будет нетрудно.
— Но как?
— Это несомненно. Если ты, насколько я могу судить, интересуешься судьбой гражданки Диксмер, ты должен знать эту женщину, ты должен знать, кто ее самые близкие друзья. Она не покинула Париж, у них у всех бешеная страсть оставаться здесь. Она укрылась у своей верной подруги. И завтра утром какая-нибудь Роза или Мартон принесет тебе записочку примерно такого содержания:
«Коль Марс Киферу видеть хочет,
Пускай лазурный плащ попросит он у Ночи.
И пусть он придет к консьержу на такую-то улицу, в такой-то дом и спросит госпожу ***». Вот так.
Морис пожал плечами. Он хорошо знал, что Женевьеве не у кого было спрятаться.
— Мы не найдем ее, — прошептал он.
— Позволь сказать тебе кое-что, Морис, — сказал Лорен.
— Что именно?
— Даже если мы не найдем ее, это будет не такое уж большое несчастье.
— Если мы не найдем ее, Лорен, — ответил Морис, — я умру.
— Ах, черт! — сказал молодой человек. — Выходит, что от этой самой любви ты чуть не умер?
— Да, — ответил Морис.
Лорен на минуту задумался.
— Морис, — сказал он, — сейчас около одиннадцати часов, квартал безлюден; вон там каменная скамья, кажется поставленная специально для двух друзей. Соблаговоли осчастливить меня приватной беседой, как говорили яри старом порядке. Даю слово, что буду говорить только прозой.
Морис осмотрелся и сел рядом с другом.
— Говори, — промолвил он, уронив отяжелевшую голову на руки.
— Дорогой друг, послушай, без вступления, без перифраз, без комментариев скажу одно: мы гибнем, вернее, ты нас губишь.
— Как это? — спросил Морис.
— Милый друг, — продолжал Лорен, — есть некое постановление Комитета общественного спасения; оно объявляет предателем родины каждого, кто поддерживает отношения с врагами вышеназванной родины. Знакомо тебе это постановление, а?
— Конечно, — ответил Морис.
— Ты его знаешь?
— Да.
— Ладно. Мне кажется, что ты в какой-то степени изменяешь родине. Как говорит Манлий, «что скажешь ты на это?»
— Лорен!
— Вне сомнения; однако, если только ты не считаешь, что родину боготворят те, кто предоставляет кров, стол и ночлег шевалье де Мезон-Ружу, который не является пылким республиканцем и, которого, полагаю, пока еще не обвиняют в том, что это он устроил сентябрьские события.
— Ах, Лорен! — вздохнул Морис.
— Так вот, из этого следует, — продолжал моралист, — что, как мне кажется, ты был или в какой-то степени еще остаешься другом женщины, считающейся врагом родины. Постой, постой, не возмущайся, дорогой друг. Ты, как блаженной памяти Энкелад: едва шевельнешься, как гора уже приходит в движение. Повторяю, не возмущайся, а признайся попросту, что ты больше не ревностный патриот.
Лорен произнес эти слова со всей нежностью, на какую только был способен, и коснулся темы с истинно цицероновским мастерством.
Морис ограничился тем, что выразил свой протест жестом.
Но Лорен не принял во внимание этот жест и продолжал:
— О, если бы мы жили при температуре теплицы, при благопристойной температуре, когда по правилам ботаники термометр неизменно показывает шестнадцать градусов, я бы сказал тебе, дорогой Морис: все это очень изящно, все как надо; время от времени будем немножко аристократами, это во благо, это хорошо пахнет. Но мы сейчас варимся при тридцати пяти-сорокаградусной жаре! Земля горит под ногами, так что мы вынужденно становимся умеренными и из-за этой жары кажемся холодными; а кто холоден, тот попадает в подозрительные, ты это знаешь, Морис. А если уж кто считается подозрительным, то, дорогой Морис, ты слишком умен, чтобы не знать, кем он скоро станет, а вернее — скоро не станет.
— Пусть! Пусть меня убьют и все на этом закончится! — воскликнул Морис. — Я так устал от жизни.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |